Раннее, еще темное утро. Потом светает.
      Мария Федоровна; Александр; Константин; Елизавета; Пален, гр.; Бенигсен; Талызин; Аргамаков; Николай и Платон Зубовы; кн. Яшвиль; кн. Татаринов; Скарятин; Марин; Полторацкий; Роджерсон; Головкин; гр. Голицын; кн. Нарышкин; Кушелев; Ливен, кн.; Амвросий — Митрополит; Исидор — духовник. Духовенство. Придворные чины. Истопник. Чиновник. Солдаты.
      На лестнице никого. Темнота. Тишина. На нижнюю площадку справа выбегает Мария Федоровна, с распущенными волосами, в ночной рубашке, в туфлях на босую ногу, в шубе, накинутой на одно плечо, спадающей и волочащейся по полу. За нею — княгиня Ливен.
      Мария Федоровна. Paulchen! Paulchen! Paulchen!
      Взбегает наверх по лестнице, спотыкается, падает, теряет туфлю, встает и бежит дальше.
      Ливен. Ваше величество… погодите… туфля, туфля… ваше величество!
      Мария Федоровна убегает направо; за нею — кн. Ливен. На нижнюю площадку справа входит поручик Полторацкий, за ним — солдаты.
      Полторацкий. Ребята, за царя!
      Полторацкий с обнаженною шпагою взбегает до середины лестницы, за ним — солдаты. На верхнюю площадку справа выходят Пален и Бенигсен.
      Пален. Караул, стой!
      Солдаты останавливаются.
      Пален. Его величество государь император Павел I скончался апоплексическим ударом. Государь наследник Александр Павлович изволил вступить на престол.
      Молчание, потом глухой ропот солдат.
      Солдаты. Не верь, братцы, не верь!.. Убили, убили! Злодеи!..
      Пален. Смирно-о! (Полторацкому.) Извольте, поручик, сводить караул!
      Полторацкий. Ваше сиятельство…
      Пален. Молчать! Как вы смеете, сударь, команды не слушаться?.. (Солдатам.) Я вас всех ужо, сукины дети… Пикни только!
      Полторацкий (солдатам). Смирно-о!
      Ропот стихает.
      Полторацкий. На плечо-о!
      Солдаты берут на плечо.
      Полторацкий. Направо — кругом — марш!
      Полторацкий и солдаты, сойдя по лестнице, уходят направо.
      Пален. Уф! Еще минута — и бросились бы на нас… Прескверная штука, не угодно ли стакан лафита!
      Бенигсен. Только покойник и спас.
      Пален. Покойник?
      Бенигсен. Ну, да, вышколил так, что довольно скомандовать, чтобы стали машинами.
      Голос Марии Федоровны (за дверью). Пустите! Пустите! Пустите!
      Пален. Что такое?
      Бенигсен (заглядывая в дверь). Государыня!
      Голос кн. Яшвиля. Вытащите вон эту бабу!
      Голос Марии Федоровны. Paulchen! Paulchen!.. Ой-ой-ой!..
      Бенигсен. Однако, не церемонятся… Видели?
      Пален. А что?
      Бенигсен. Татаринов схватил ее в охапку и понес, как ношу.
      На верхнюю площадку справа входит лейб-медик Роджерсон.
      Пален. А, доктор! Ну что, как у вас там?
      Роджерсон. Раньше ночи не поспеем.
      Пален. Что вы, сударь, помилуйте! Сегодня же надо выставить.
      Роджерсон. Невозможно, граф! Сами видеть изволили, на что похож — узнать нельзя, так искалечили.
      Пален. Мерзавцы! Как же, генерал, хоть вы бы удержали?
      Бенигсен. Удержишь их! Звери! Мертвого били.
      Пален. Что же делать, доктор, а?
      Роджерсон. Сделаем, что можно — только не торопите. Там теперь два живописца работают.
      Пален. Живописцы?
      Роджерсон. Да, красят. Только, знаете, господа, с мертвеца-то на мертвеце портрет писать не очень приятно. Старичок, учитель рисования — из Академии Художеств привезли — так испугался, что едва паралич не хватил. Другой, помоложе, все храбрится. Только если и он за эту ночь поседеет, я не удивлюсь… Что еще сказать-то я хотел?.. Затем и пришел, да вот не вспомню… Кажется, и у меня голова не в порядке… Да, да, за такие ночи люди седеют…
      Пален. Успокойтесь, доктор! А то ежели все мы потеряем голову…
      Роджерсон. Постойте-ка, дайте припомнить… Ах, да — язык!
      Пален. Язык?
      Роджерсон. Ну да, что с языком делать? Высунулся, распух, никак в рот не всунешь, — придется отрезать…
      Пален. Ну, будет, будет! Ступайте, делайте, что хотите, — только ради Бога, оставьте нас в покое и кончайте скорее.
      Роджерсон уходит. Поручик Марин входит на нижнюю площадку слева.
      Марин. Его величество.
      Пален. Не пускать! Скажите, что нельзя…
      Марин. Говорили. Не слушает, плачет, рвется сюда. Не удержишь. Руки на себя наложить хочет… Да вот и сам.
      Александр взбегает по лестнице.
      Александр. Батюшка! Батюшка! Батюшка!
      Хочет войти в дверь направо. Пален не пускает.
      Пален. Ваше величество, государь родитель…
      Александр. Вы его…
      Пален. Скончался.
      Александр. Убили!
      Падает без чувств на руки Бенигсена и Палена.
      Пален. Доктора!
      Марин выбегает и тотчас возвращается с Роджерсоном. Александра кладут на пол и стараются привести в чувство.
      Пален. Ну, что?
      Роджерсон. Надо быть осторожнее, граф, а то может скверно кончиться… Пока отнести бы в спальню.
      Пален. Несите!
      Марин (в дверь направо). Ребята, сюда!
      Входят караульные солдаты.
      Марин. Подымай! Легче, легче!
      Марин, Роджерсон и солдаты сносят на руках Александра по лестнице. Все уходят. Лестница долго остается пустою. Светает. В окне ясное зимнее утро, голубое небо и первые лучи солнца. На нижнюю площадку справа входят истопник и чиновник.
      Чиновник. Умер ли? Точно ли умер, а?
      Истопник. Да говорят же, умер, Фома Неверный!
      Чиновник. А бальзамируют?
      Истопник. Сейчас потрошат, а к вечеру и бальзамируют.
      Чиновник. Ну, значит, умер! Слава Те, Господи!.. (Крестится.) Аллилуия, аллилуия и паки аллилуия! С новым государем, кум! Поцелуемся…
      Истопник. Ну тебя, отстань! Вишь, нализался…
      Чиновник. Выпил, брат, есть грех, да как на радостях-то не выпить. Весь город пьян — в погребах ни бутылки шампанского. А на улицах-то — народу тьма-тьмущая. Снуют, бегают, словно ошалели все — обнимаются, целуются, как в Светлое Христово Воскресение. И денек-то выдался светлый такой, — то все была слякоть да темень, а нынче с утра солнышко, будто нарочно для праздника. Ну, да и подлинно праздник — Воскресение, Воскресение России… Ура!
      Истопник. Тише ты! Услышат — долго ли до греха? — беды с тобой наживешь…
      Чиновник. Небось, кум, теперь — свобода… Иду я давеча сюда по Мойке, а навстречу офицер гусарский по самой середине панели верхом скачет, кричит: «Свобода! Гуляй, душа, — все позволено!»
      Истопник. Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела… Да ну же, ступай, говорят, ступай — слышь, идут…
      Истопник и чиновник уходят направо. Роджерсон и Марин входят на нижнюю площадку слева.
      Марин. Пойду, доложу его сиятельству.
      Роджерсон. Попросите же, чтоб граф поосторожнее, а то, ежели опять, как давеча, — я ни за что не отвечаю — рассудка может лишиться.
      Марин. Слушаю-с.
      Марин, взойдя по лестнице, уходит направо. Роджерсон — налево. Кн. Платон Зубов и обер-церемониймейстер граф Головкин входят на верхнюю площадку слева.
      Платон Зубов. Всем чинам военным и гражданским в Зимний дворец, в Большую церковь съезжаться для учинения присяги. Митрополита и духовенство повестить не забудьте.
      Головкин. Митрополит внизу, в церкви ждет.
      Платон Зубов. Зачем? Кто просил?
      Головкин. Сам приехал. Панихиды служить.
      Платон Зубов. Панихид не будет, пока тело не выставят. Так и скажите дураку — пусть во дворец едет.
      Головкин. Слушаю-с.
      Платон Зубов. Eh bien, comte, qu’est ce qu’on dit du changement?
      Головкин. Mon prince, on dit que vous avez et? un des romains.
      Платон Зубов. Да, дело было жаркое — потрудились мы на пользу отечества…
      Уходят. Александр входит на нижнюю площадку слева. Елизавета и Роджерсон ведут его под руки.
      Роджерсон. Потихоньку, потихоньку, ваше величество! Присядьте, отдохнуть извольте…
      Камер-лакей приносит стул и уходит. Александр садится. Елизавета дает ему нюхать спирт.
      Александр. Ничего… прошло… Только вот голова немного… Все забываю… Что, бишь, я говорил-то, Лизанька? А?
      Елизавета. Об отречении, Саша!
      Роджерсон, взойдя по лестнице, уходит направо.
      Александр. Да, отречение… А ты мне что? Вот опять забыл…
      Елизавета. Я говорила, что сейчас нельзя — после…
      Александр. После… После… Всю жизнь… Всегда — каждый день, каждый час, каждую минуту — то же, что сейчас вот — это — и больше ничего… Как с этим жить, как с этим царствовать? Ты знаешь?.. Я не знаю… Я не могу… Пусть кто может… А я не могу…
      Елизавета. Что же делать, Саша? Надо…
      Александр. Надо… И нельзя — опять, как тогда, помнишь? — надо и нельзя, нельзя и надо. Что ж это, что ж это такое, Господи?.. Сойти бы с ума, что ли… Не думать, не помнить… Забыть… О-о-о… Нет, не забудешь… Годы пройдут, вечность пройдет, а это — никогда, никогда!..
      Елизавета становится на колени, обнимает и целует голову Александра.
      Елизавета. Ну, полно же, полно… Сашенька… Родненький…
      Александр. Хорошо… Не буду… Только что еще сказать-то я хотел? Что, бишь, такое?.. Да, да… Власть от Бога… «Несть бо власть аще не от Бога…» И это — опять, как тогда… А знаешь, Лизанька, ведь тут что-то неладно… А ну, как не от Бога власть самодержавная? Ну, как тут место проклятое — станешь на него и провалишься?.. Проваливались все до меня — и я провалюсь… Ты думаешь, с ума схожу, брежу?.. Нет, я теперь знаю, что говорю, — может, потом и забуду, а теперь знаю… Тут, говорю, черт к Богу близко, близехонько — Бога с чертом спутали так, что не распутаешь!
      Мария Федоровна входит на нижнюю площадку справа. Она в утреннем шлафроке, волосы не убраны, на голове шаль.
      Александр. Матушка!
      Подходит к Марии Федоровне, хочет обнять ее, но, взглянув ей в лицо, отступает. Она смотрит на него долго и пристально, как будто не узнает.
      Мария Федоровна. А-а, ваше высочество… ваше величество… Вы здесь. А там были?.. Нет?.. Я оттуда сейчас… Не пускали… Задним ходом прошла — караул поставить забыли… Видела… Ступайте же и вы посмотрите…
      Александр. Матушка! Матушка!
      Мария Федоровна. Теперь вас поздравляю: вы — император!
      Александр падает на колени, закрыв лицо руками. Мария Федоровна, не взглянув на него, проходит мимо, налево. Елизавета и Роджерсон бросаются к Александру, поднимают и усаживают. Пален, Бенигсен, Аргамаков, Талызин, Депрерадович, Николай Зубов, Татаринов и другие заговорщики входят на верхнюю площадку справа.
      Аргамаков (тихо Палену). Ваше сиятельство, в Преображенском неладно.
      Пален. Что такое?
      Аргамаков. Шумят, команды не слушают, «покажите, говорят, государя покойного, а то присягать не будем!»
      Пален. Сейчас нельзя — не убрано.
      Аргамаков. Как бы не вышло беды, уж очень бунтуют.
      Пален (тихо). Подождите, приберем немного и пустим два ряда, покажем издали. Черт с ними, коли так преданы, пускай наглядятся.
      С площади доносится стук барабанов, звуки труб, возрастающий гул голосов, крики войск. Заговорщики в смятении приходят, уходят, бегают, кричат, машут руками, указывают и заглядывают в окна.
      Голоса заговорщиков. Слышите? Бунт? Бунт? Чего же смотрите? Где государь? Государя к войскам! Скорее! Скорее! Скорее!
      Пален, Бенигсен, Николай Зубов, Татаринов и другие заговорщики сбегают по лестнице и окружают Александра.
      Пален. Ваше величество, пожалуйте… Что такое? Опять обморок?
      Елизавета. Ничего, пройдет. Только погодите минутку.
      Пален. Ждать ни минуты нельзя. Если государь к войскам не выйдет тотчас же, может быть бунт. Пожалуйте, ваше величество!
      Александр. Не надо! Не надо!
      Пален. Полно, государь! Не время теперь. Благополучие сорока миллионов людей зависит от вашей твердости. Пожалуйте, пожалуйте же, ваше величество!..
      Пален и Бенигсен с одной стороны, Николай Зубов и Татаринов — с другой, берут Александра под руки и ведут, как будто насильно тащат, вверх по лестнице. На верхней площадке открывают стеклянную дверь на балкон.
      Александр. Что я скажу им, что я скажу?
      Пален. Скажите только: «государь император скончался ударом — все при мне будет, как при бабушке». Но, ради Бога, повеселее, ваше величество — нельзя же так… Слезки-то, слезки вытереть извольте. Ну, с Богом!
      Александр выходит на балкон.
      Войска (с площади). Ура! Ура! Ура!
      Великий князь Константин, обер-церемониймейстер гр. Головкин, обер-гофмаршал Нарышкин, адмирал Кушелев и другие придворные в парадных мундирах выходят на верхнюю площадку слева. На нижнюю справа — дворцовые караулы Семеновского, Преображенского, Лейб-гренадерского, Конно-гвардейского и других полков со знаменами и штандартами. Караулы становятся по обеим сторонам лестницы с эспантонами наголо.
      Александр (с балкона). Государь император скончался. Все при мне будет, как при бабушке…
      Войска (с площади). Ура! Ура! Ура!
      Талызин (указывая на Александра). Точно ангел в лазури небесной парит!
      Депрерадович. А солнце-то, солнце — се Александровых дней восходящее солнце!
      Константин (Кушелеву, указывая на заговорщиков). Я бы их всех повесил!.. А впрочем, наплевать…
      На верхней площадке толпа расступается, митрополит Амвросий с духовенством входит справа.
      Головкин. Пожалуйте, владыка, карету подали.
      Амвросий. Иду, иду — только вот государя поздравить…
      Александр выходит с балкона.
      Амвросий (подойдя к Александру и благословляя его). Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого.
      Александр опять, как давеча, падает на колени, закрыв лицо руками.
      Амвросий (положив руки на голову Александра). Благочестивейшего, самодержавнейшего, великого государя нашего, императора Александра Павловича спаси, Господи, и помилуй. Силою Твоею возвеселится царь и о спасении Твоем возрадуется. Положил еси на главе его венец от камене честна, д?си ему благословение во веки веков. Аминь.
      Пален. Господа, в Зимний дворец! Владыка, пожалуйте. Пожалуйте, ваше величество!
      Пален и другие заговорщики берут Александра под руки и сводят по лестнице, как будто несут на руках. Он идет с опущенной головой, мертвенно-бледным лицом, едва передвигая ногами. Караул, отдавая честь императору, склоняет к ногам его знамена и штандарты. С площади слышатся «ура!» и военная музыка — Екатерининский марш «Славься сим, Екатерина, славься, нежная к нам мать!»
      Все. Ура! Ура! Ура! Александр!
      Голицын (тихо Нарышкину). Не на престол, будто, а на плаху ведут.
      Нарышкин. Еще бы! Дедушкины убийцы позади, батюшкины убийцы впереди…
      Талызин (заговорщикам). Господа, слышали, Аракчеев здесь — у государя просит аудиенции.
      Депрерадович. А вот посмотрим, примет ли.
      Платон Зубов. Как не принять? Рубашками-то с тела поменялись недаром, братья названые!
      Бенигсен. Помяните слово мое, господа: умер Павел, жив Аракчеев — умер зверь, жив зверь!
      Кушелев (забегая вперед и становясь на колени перед Александром). Благословен Грядый во имя Господне. Осанна в вышних!
      Все. Ура! Ура! Ура! Александр!