Жена критика. Сашенька!.. Ах. что же это такое… я не досмотрела!.. Зачем рядом с тобой ликер?.. (хочет убрать графинчик).
Критик (уже навеселе, торжественно). Прочь руки! Жена критика (умоляющим голосом). Голубчик Сашенька. тебе вредно…
Критик. Прочь, говорю, прочь!.. «Душа моя мрачна»!… Ты — женщина… Разве ты можешь понять?.. Пью не от веселия, а от горя пью, от горя за всю русскую литературу. Падение всеобщее… Да-с! Мы — последние могикане… После нас тьма, конец литературы!..
Разговаривают молодой беллетрист и Стожаров, писатель почтенных лет, но крайне легкомысленной наружности, одет слишком ярко и модно, играет моноклем.
Стожаров (играет моноклем). Мой друг Paul Bourget, помню, кажется, еще в присутствии Мопассана, который с ним вполне согласился, сказал о великих русских романистах: «Се sont des vrais genies, mais des genies barbares».
И верно, мы. русские — варвары… да-с? именно варвары… Нет европейской закваски… отрицание науки. Лев Толстой… Это возмутительно!..
Беллетрист. Ну, однако же Тургенева, например, нельзя назвать варваром…
Стожаров (горячится). Тургенев!.. Что это за авторитет!.. Подите вы с вашим Тургеневым!.. Позвольте вам заметить, что Тургенев устарел…
Беллетрист. То есть почему же?..
Стожаров (злобно). Угодно знать — почему… А потому что Толстой — романтик… Слава Богу, мы ушли далеко вперед от Тургенева. В литературу — позвольте вам заметить — введены новые, усовершенствованные приемы. Так писать в наше время нельзя, как писал Тургенев. Да я без всякой ложной скромности, не стесняясь, скажу про себя: я бы не начал теперь романа, как начинает Тургенев «Солнце взошло на ясное небо» или что-то в этом роде… Это — извините — допотопный прием!..
Беллетрист. Теперь у нас тоже распространились в беллетристике самые новейшие приемы натурализма…
Стожаров (снисходительно). А! В самом деле? Очень интересно (вставляет монокль и смотрит на собеседника внимательно и развязно). Вы по-видимому принадлежите к поколению 80-х годов?
Беллетрист (не без гордости). Да, к самому новому поколению…
Стожаров. Но к какому именно типу, к какому разряду или, так сказать, к какой формации? Я приехал из Парижа, чтобы изучить новое поколение… Вы кончили университет?
Беллетрист. Нет, я вышел из 4-го класса гимназии. Я считаю нашу русскую систему воспитания крайне несовершенной…
Разговаривая, отходят.
Старцев и Калиновский.
Калиновский (продолжая разговаривать). Вы у меня взяли авансом более восьмисот рублей…
Старцев. Что же делать? Я получил за роман 500 и — верите ли — через 2 недели — ни гроша. Главная беда с женой… Намедни купила лисью ротонду
— 200 рублей. Помните мою повесть — «Молодые побеги» — так целиком и ушла на лисью ротонду, ни копеечки не осталось…
Калиновский. Сколько вы хотите вперед?
Старцев. 500. Меньше невозможно!..
Калиновский. 500! Это ужасно! Вы еще и не начинали романа… (Отходят).
ЯВЛЕНИЕ 3
Елена и Висконти — известный знаток и любитель литературы; сам, однако, ни одной строки не писал; почти лысый, весьма приличный; петербургски-равнодушный и с отчасти брезгливым выражением лица.
Висконти. Ну оттуда я, конечно, в Рим прокатился…
Елена. Вы видели в Риме Палицына?
Висконти. Побывал у него в мастерской. Кстати, он приезжает на днях в Петербург.
Елена. Вот как! Ну что же? Он много работает?
Висконти. Кончает группу.
Елена. Показывал?
Висконти. О, да! Я в восторге! Вот настоящий художник и вместе с тем величайший пессимист, какого я когда-либо встречал в жизни…
Елена. Какой сюжет группы?
Висконти. «Смерть».
Критик (вмешивается в разговор). Охота вам этаким вздором восхищаться, да еще барыню совращать… Развратная эстетика!..
Висконти. Мне кажется, что Палицын не более эстетик, чем его учителя, уже несомненные гении — Микеланджело. Рафаэль.
Критик. И это слыхали… Не боимся мы ваших Микель-Анджелов и Рафаэлей!..
Елена. Да вы их не знаете… (Елена отходит и вступает в разговор с Калиновским).
Критик (ей вдогонку). И знать не хочу, милая барыня, и знать не хочу!.. Горжусь этим (к Висконти). Вы прочтите мою статью в «Народной совести», там я доказываю несомненно, так сказать, математически, что — «Четверть лошади» Бориса Ивановича Воздвиженскго!
выше, гениальнее — да, да, смейтесь, а я все-таки повторю — неизмеримо гениальнее всех ваших Фетов, Майковых и Рафаэлей…
Елена и Калиновский.
Калиновский (продолжая разговаривать). Послушай, я право не понимаю — почему ты так хлопочешь о Карелине…
Тебе-то что?
Елена. Если угодно знать, вот что: вспомни только, как ровно год тому назад ты был так же беден, как теперь Карелин, ты лежал тоже больной и без гроша денег… Не делай того. в чем ты упрекал тогда самодовольных и богатых. Статья Карелина — талантливая…
Калиновский (с раздражением). Ах. Боже мой, да я вполне с тобой согласен: статья и умная, и блестящая, и талантливая. Но напечатать ее в своем журнале я не могу…
Елена. Это нетерпимость!..
Калиновский. Пусть — нетерпимость!.. Помни, милая моя, что литература прежде всего — борьба, да-с, борьба во имя принципов, идей и направлений… Пускай твой Карелин талантлив и даже, если хочешь, по-своему честен. Но он нам не ко двору. Он не нашего лагеря и не нашей партии.
Критик (почти пьяный). Славно, Игнаша, воистину славно обрезал. Именно — не ко двору!.. Дай мне пожать твою благородную руку!..
Елена. Игнатий, помнишь, ты мне говорил однажды: «Горе побежденным в литературе. Их растопчут!» Как это верно! Ложь и обман все ваши громкие слова о принципах. о направлениях!.. Ложь!.. Зачем вы лицемерите? Зачем вы притворяетесь?..
Калиновский. Елена, опомнись! Что ты говоришь?
Гости умолкают, собираются вокруг Елены и слушают ее в недоумении. А в соседней комнате, вокруг стола, веселый говор и звон бокалов. Там возобновляется пир.
Елена (в негодовании). Обманываете публику, читателей, господа… Это вам выгодно, на этом держится ваша слава, но зачем морочить нас, близких, друг друга и самих себя. Ваш журнал — коммерческое предприятие, основанное на деньгах и для денег. Во что вы верите? Что проповедуете?. Как в магазинах материю, вы чуть ли не по аршинам — да! — по листам продаете ваши горячие статьи о благе народа, об идеалах, чтобы бросать деньги продажным женщинам и пить вино в трактирах. Как вы смеете учить людей, когда вы не любите их и ничуть не лучше их?.. Это бесчестно!
Романистка (вскакивает, взвизгивая). Я не позволю, я не позволю… в моем присутствии так оскорблять наш честный лагерь!..
Громкий звонок Все оглядываются.
ЯВЛЕНИЕ 4
Беллетрист (вылетает из прихожей, запыхавшись, в шубе, с радостным лицом). Все готово, господа, все готово!.. Лошади поданы!..
ЯВЛЕНИЕ 5
Гости (которые сидели за столом, входят с шумом в приемную). Что здесь? Что такое случилось?
Беллетрист. Тройки — у ворот. Скорее одевайтесь!..
Романистка. В Аркадию.
Висконти. Не советую в Аркадию — лучше к Кюба.
Критик. Сначала в Аркадию, потом к Кюба.
Калиновский. Чудесно, чудесно! Висконти, вы ужин на себя возьмите. Вы — известный гастроном.
Критик (встает, шатаясь). Жена, поезжай домой, нечего тебе в Аркадии делать…
Жена критика (цепляется за его одежду). Ах, нет. Сашенька, я с тобой, с тобой — от тебя ни на шаг!..
Критик (в отчаянии). Прицепилась, проклятая, теперь не оттащить!
Петров. А цыганки, значит, будут? Я, знаете ли, очень люблю брюнеточек восточного типа…
Калиновский. О, я вам такую представлю, что пальчики оближете!..
Гости толпятся. Все, кроме Елены, выходят в прихожую, и оттуда слышны крики и разговоры.
ЯВЛЕНИЕ 6
Критик (за сценой пьяным голосом). Ах, Игнашечка, милый мой, редактор хорошенький… так бы я тебя в губки и расцеловал!.. Гришка или, как тебя там, черт, Сенька!.. Эй, Висконти, джинжера
покрепче не забудьте, джинжера с подливкой!
Все с шумом уходят. Елена стоит, закрыв лицо руками. Марфа входит из правой двери.
Марфа (сердито). Уехали. Слава тебе, Господи! Володенька два раза от ихнего крику просыпался…
Елена. Няня, убери поскорее все окурки из пепельниц и бутылки. Вот здесь пролито вино. Вытри. Открой форточку.
Марфа прибирает комнату и открывает форточку. Слуги уносят обеденный стол из соседней комнаты. Елена подходит к окну и жадно дышит свежий воздух.
Марфа. Не простудитесь, барыня. Я вам шаль на плечи накину (накидывает шаль).
Елена. Мне лучше, когда я дышу холодным воздухом. Вон на крыше снег под луною блестит… Какой он чистый, голубой! Это должно быть снегом так хорошо пахнет воздух… Ах, няня, няня, милая, какие все люди — гадкие, скучные и грязные!
В прихожей звонок. Елена пугливо оглядывается на дверь.
ЯВЛЕНИЕ 7
Лакеи (входит). Арсений Федорович Палицын.
Елена. Что?.. Что такое?.. Палицын!.. Нет. нет. принимай!.. Скажи, что больна.
Лакей. Слушаю-с.
Уходит.
ЯВЛЕНИЕ 8
Марфа. Что с вами, голубушка барыня? На вас лица нет.
Елена. Ничего… Пройдет… Мне нездоровится…
Марфа (тревожно). Я форточку закрою.
Марфа закрывает форточку.
Лакей возвращается и подает визитную карточку Елене. Она читает.
Елена (лакею). Хорошо. Проси.
Лакей уходит.
Уйди, няня. Я через 5 минут приду в детскую.
Марфа уходит.
ЯВЛЕНИЕ 9
Елена (потупив лаза, в смущении). Как неожиданно!
Палицын. Елена!.. (хочет броситься к ней, но, взглянув на ее лицо, останавливается в смущении). Простите. Елена Сергеевна… Я может быть, не вовремя… Я уйду.
Елена. Нет, нет, ничего… Я была убеждена, что вы в Риме, за тысячу верст отсюда… И вдруг вы входите… Знаете, мы друг друга испугались… И говорим теперь не то, что думаем… Подождите, я задам прямой вопрос, так будет лучше. Зачем вы приехали?
Палицын. Вы не писали… Я чувствовал, что вы каждое мгновенье уходите все дальше от меня… Я не мог больше терпеть…
Елена (тихо). И вы хотели узнать… узнать правду?
Палицын. Да.
Елена. Что же я скажу?.. Я сама не знаю правды. Я только чувствую к жизни, к людям, к себе самой отвращение невыносимое!..
Палицын. Почему? Когда это началось?
Елена (задумчиво). Когда?.. А знаете, я думаю, что это началось с того самого мгновения, когда, помните, ночью, уходя от вас, я взяла пакет с деньгами…
Палицын. Из-за денег?..
Елена. Не знаю, может быть, из-за денег…
Палицын. И вы уже тогда…
Елена. Нет, нет!.. Я не чувствую никакого раскаяния: я была так уверена, что возвращусь к вам, как только муж выздоровеет. Мы поехали на ваши деньги в Ниццу, потом в Италию. Муж стал поправляться удивительно быстро и я думала: «а ведь он бы умер, если бы я не взяла от любовника этих тысяч…» Сын заболел дифтеритом. Мы вызвали по телеграфу из Парижа знаменитого доктора. Он сделал операцию. Володя был спасен. И я опять думала: «Если бы не вы, т. е. не ваши деньги — сын мой должен был бы умереть». Потом — этот журнал… Принципы, высокие идеи. Но, Боже мой, я ведь знаю, откуда все это, на чем основано!.. Кроме денег и лжи нет у них ничего!.. Ложь и деньги!..
Палицын. Елена, — это только настроение. Оно пройдет, оно не может остаться…
Елена. Пройдет?.. почему?.. во что я могу поверить? Разве есть, ну, отвечайте мне прямо, — разве есть в жизни какой-нибудь смысл?.. вы знаете его?..
Палицын. Знаю.
Елена. Какой? Скажите!
Палицын. Красота. Елена. Красота! Вы в нее верите по-настоящему, не на словах, глубоко верите?
Палицын. Хочу верить…
Елена. Только хотите!.. Нет, нет! Вы должны мне сказать всю правду, как перед Богом; верите ли вы?.. Ведь все они то же говорят, но это — обман… Я знаю: вы правдивее… вы не захотели обмануть меня, даже если бы можно было ценою обмана купить мою любовь, наше счастие… Скажите мне одно только слово «верю», и вы увидите, как сердце зажжется и я брошу все и пойду за вами!.. (Тихо, в глубоком волнении). Милый мой, одно слово! Помни, за него я отдам тебе всю мою жизнь… я жду… Скажи его!..
Палицын. Елена, я не могу сказать… и кто осмелится?.. Это — безумие…
Елена. Безумие? Да, да!.. Я сама вижу, что жажда верить — безумие! Оттого я и гибну!.. (В отчаянии). Никто ни во что не верит! Никто никого не любит!.. Ложь и деньги!..
Палицын (после молчания, робко и тихо). Значит, все кончено, все… и навеки? (Елена не отвечает. Палицын встает и отходит). Елена, знаешь… знаешь, что я теперь думаю?
Елена. Что?
Палицын. Ведь ты — права… Мы — мертвые, а мертвые не любят…
Елена (повторяет почти с ужасом). Мертвые не любят!..
Опять оба молчат и не смотрят друг на друга.
Палицын. Прощай!..
Елена. Сейчас?..
Палицын. Да.
Елена (быстро и не оборачиваясь). Иди, иди… легче сразу…
Палицын (падает перед ней на колени и обнимает ее). Господи!.. Зачем, зачем это все? Елена, что мы делаем? Какое безумие… Опомнись!.. Ведь это неправда. Есть еще время. Будем счастливы, пойдем вместе!..
Елена (освобождаясь из его объятий). Нет воли… Силы нет. Не могу…
Палицын. Значит… сейчас отсюда… и больше… лица твоего… никогда не увижу, никогда!.. (Отходит к двери, потом, обернувшись, протягивает к ней руки с мольбою). Никогда!..
Елена смотрит на него долгим взглядом и тихо качает головою. Закрыв лицо руками, он выбегает из комнаты.
Елена. Подожди! Вернись!.. Не уходи!.. Арсений… Арсений Федорович, не уходите!.. (Хочет бежать за ним. Слышно, как дверь в прихожей захлопывают. Она медленно возвращается и падает в кресло с мертвым неподвижным лицом). Все равно!..
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Открытая терраса на даче в окрестностях Петербурга. Справа стеклянная дверь и виднеется освещенная комната. Слева несколько ступенек лестницы, ведущей в палисадник. Много роскошных цветов. Часть террасы увита хмелем и чайными розами. Белые парусиновые занавеси широко открыты, и между ними виднеются клумбы цветов в саду. Дальше в сумерках мерцающие река и небо. На горизонте черная грозовая туча. Над нею на самом краю неба узкая белая полоска угасающей зари. Над грозовой тучей ночное небо с крупными звездами. Туча иногда освещается блеском зарниц. Доносятся глухие, едва слышные, раскаты грома. Посередине террасы круглый стол. На нем лампа с большим белым абажуром. За столом в плетеном кресле сидит Елена с шитьем в руках. Около нее 8-летний Володя рассматривает детскую книгу с картинками. За стулом Володи Марфа.
ЯВЛЕНИЕ 1
Марфа. А должно быть ночью гроза будет: ишь зарницы-то разыгрались… И тихо — листочки не шевелятся…
Елена (отрываясь от работы). Дышать нечем. От этих цветов — слишком сладкий запах… Няня, убери, пожалуйста, подальше горшок с гелиотропом (Марфа уносит цветок).
Володя (быстро хватает что то на скатерти). А я бабочку поймал, ночную бабочку!.. Я оторву ей крылышки.
Елена. Нет, не надо, ей будет очень больно. Ты лучше отпусти ее на волю. Только пусти подальше от лампы, а то она снова прилетит на свет…
Володя. Пусть ей будет больно — мне-то что?..
Елена. Другим делать больно — грешно…
Володя (с недоверием). Грешно?
Елена. Да.
Володя. А я все-таки оторву ей крылышки: пусть грешно!
Марфа. Ишь, какой озорник! Слышишь — мама приказывает… Отпусти сейчас!..
Володя отпускает бабочку и с крайне недовольным видом возвращается.
Елена. Ступай. Володя, спать. Давно пора Поди сюда, Я тебя благословлю.
Володя подходит к Елене, она его нежно целует в лоб и благословляет.
Володя. Мама, мне одну шоколадинку папа обещал, и вот он не приехал…
Елена. Я ему скажу. Он зато завтра тебе две даст… Только смотри, Воленька, ты сегодня прочти непременно «Отче наш» до конца и не капризничай во время молитвы!
Марфа уводит Володю. Слышен стук подъехавшего экипажа.
ЯВЛЕНИЕ 2
Калиновский (вбегает по лестнице из палисадника в пальто, с зонтиком и портфелем; у него раздраженный, измученный вид. Он сбрасывает пальто, кладет портфель на стул и вытирает лоб платком). Есть чай?
Елена. Нет, я думала, что ты приедешь ночью.
Калиновский. Ах, Боже мой. Я, кажется, просил чтобы мне всегда оставляли чай!.. (Раздраженно ходит по террасе).
Елена. Что с тобою?
Калиновский. Что?.. (Вынимает из портфеля и подает ей газету). Прочти, особенно с этого места: «он взял деньги у жены» (указывает). Нет ты посмотри, что про тебя. Гнусные намеки насчет денег и наследства. Пойдут сплетни!.. О, я знаю, что все мои литературные друзья обрадуются случаю… Какая подлость!.. Какая грязь!..
Елена (равнодушно возвращает газету). Я читать не буду.
Калиновский. Не будешь?
Елена. Противно.
ЯВЛЕНИЕ 3
Марфа (входит и подает пакет Калиновскому). Из типографии. Просят скорее вернуть…
Калиновский (Марфе). Хорошо. Скажи, что сейчас.
Марфа уходит.
ЯВЛЕНИЕ 4
Калиновский (разрывает пакет и смотрит корректуру). А! Это мой ответ на насмешки, о которых я тебе говорил… Главное, надо уличить негодяя в лжи насчет твоих денег и наследства…
Он идет к двери, потом, немного подумав, возвращается и подходит к Елене.
Калиновский. Елена… я должен с тобой поговорить в последний раз и серьезно насчет этих денег…
Елена. Прошу тебя… не будем.
Калиновский. Нет, нет, это необходимо… Почему ты избегаешь?.. Ты должна мне подтвердить все, до последней подробности.
Елена. Ах! Я тебе тысячу раз говорила…
Калиновский. Да, но мельком, не серьезно. Перед нашим отъездом за границу я был слишком болен и не мог даже съездить к нотариусу. Я все тебе поручил, а ты как-то легкомысленно к этому относишься…
Елена. Так же легкомысленно, как ты…
Калиновский. Конечно, я виноват… Но эта возня с журналом… У меня за семь месяцев минуты свободной не было… Завтра поеду к нотариусу. Должны же у тебя быть какие-нибудь документы?
Елена (с раздражением). Я просила тебя никогда не упоминать об этих деньгах…
Калиновский. Да, да, я знаю твое отвращение к деньгам. Я щадил тебя… Но теперь выяснить необходимо — понимаешь — необходимо после подобных сплетен…
Елена. Я не хочу говорить…
Калиновский. Почему?
Елена. Так надо… Не хочу.
Калиновский. Ты не имеешь права!..
Елена. Пусть.
Калиновский. Упрямство?
Елена. Может быть.
Калиновский (строго). От этих денег зависит большое общественное дело… наконец, моя честь… и твоя, может быть.
Елена. Я больше не скажу ни слова.
Калиновский. Что это значит?.. Тут что-нибудь да кроется… Я наконец требую!
Елена (насмешливо). Требуешь? Не властью ли мужа?
Калиновский (с волнением). Елена, не смейся!.. Мне не до шуток!..
Елена. Оставь меня, уйди, пожалуйста.
Калиновский (подходит к ней близко). Ты мне скажешь!.. (Гневно берет ее за руку). Ты мне скажешь — слышишь!.. Это дело чести!..
Елена (спокойно). Какое у тебя смешное лицо, когда ты сердишься!
Калиновский. Елена, есть наконец… предел!.. Не выводи меня из себя!..
Елена. Что?.. Ты грозишь? Ты — мне?.. (Она быстро поднимается, с ненавистью смотрит ему прямо в глаза и произносит с решимостью, тихо). А хочешь, я тебе скажу все, все про эти деньги, всю правду?..
Калиновский. Говори!
Елена. Я взяла их…
Калиновский. Ну, говори же!..
Елена. Я взяла их… у Арсения Федоровича Палицына.
Калиновский (вздрогнув и отступив). Ты… У Палицына!..
Елена. Да.
Калиновский (в недоумении). Подожди: я ничего не понимаю. Что это, Елена?
Елена (холодно и почти спокойно). Я пошла к нему ночью, год тому назад, когда ты был болен, и продала себя. Он дал мне сто тысяч. Ну вот… теперь ты знаешь все!..
Калиновский. Значит… ты, ты… весь этот год обманывала?
Елена. Да, да! Я лгала тебе о наследстве!
Калиновский (почти шепотом). Лгала… Вот что!.. (он бросается вне себя от бешенства, подымает руки над ее головой и кричит). Прочь! Прочь! Прочь из моего дома!.. На улицу!.. Там тебе место!.. Продажная!.. И ты, ты…этими руками смела касаться сына моего!..
Елена (смотрит ему в лицо спокойно). Ты, кажется, хотел ударить меня?.. Благородно!.. Ударить женщину… Ну, а как же либеральные принципы?.. (с презрением) Какой трус!..
Калиновский. Что ты сделала?.. (Закрыв лицо руками в бессилии падает на кресло). Господи!.. Журнал… на эти деньги!..
Елена. Ну, конечно, и не только журнал, — все, понимаешь, все на эти деньги, все — продажное! Жизнь Володи, твоя собственная жизнь… вот эта мебель… твое платье, каждая вещица вокруг нас и все ваши идеи и принципы в журнале — все это куплено на сто тысяч, — все продажное!.. А! Теперь и ты этим мучаешься, не я одна!.. Довольно лжи! Целый год я терпела и молчала… От этой муки у меня сердце высохло!..
Калиновский. Елена, опомнись!.. Что с тобой?..
ЯВЛЕНИЕ 5
Входит Марфа.
Марфа. Игнатий Петрович, там посыльный из типографии просит поскорее ответа… А то — говорит — в следующую книжку не поспеет…
Калиновский (рассеянно). Что тебе надо?.. Ух!.. (Опомнившись). Ах, пор-ра!.. Хорошо, я сейчас… скажи, что сейчас.
Марфа уходит.
ЯВЛЕНИЕ 6
Калиновский (смотрит на корректуру). И к чему теперь весь этот вздор?.. Надо поскорее все переменить… Написать другое?.. Еще успею… Это будет мое прощание с публикой, мой последний ответ… Рухнуло, все рухнуло!.. И каким позором!..
Калиновский уходит.
ЯВЛЕНИЕ 7
Горничная. Барыня, там человек пришел. У калитки стоит. Спрашивает вас…
Елена (рассеянно, почти не слушая). Какой человек? Скажи, что больна.
Горничная. По самому, говорит, нужному делу.
Елена. Пусть придет завтра.
Горничная. Из далека, из-за границы приехал.
Елена. Что такое?.. Из-за границы? откуда? Горничная. А вот извольте сами спросить: он сам сюда идет.
Елена. От кого?
Семен (из темного сада — его самого еще не видно).
От Арсения Федоровича Палицына.
Елена (в сильном волнении). От Арсения Федоровича? Боже мой, что такое?.. Идите, идите же сюда!
Горничная уходит.
ЯВЛЕНИЕ 8
Семен (мрачно и тихо). Я с письмом от них.
Елена (с удивлением). Как? из Рима? Вы слуга Арсения Федоровича?
Семен. Точно так-с.
Елена (с возрастающим испугом). Господи!.. Что случилось?.. где письмо?
Семен (опустив глаза). Позвольте. Елена Сергеевна, сначала предупредить…
Елена. Говорите, ради Бога, говорите!..
Семен (перемогая себя). Недоброе случилось…
Елена. Болен…
Семен. Арсений Федорович Палицын — царствие ему небесное (крестится) — скончались.
Елена. Господи!.. (падает в кресло почти без чувств).
Семен (стоит над нею в испуге). Помогите… Барыне дурно, помогите!
Елена (приходя в себя, слабым голосом). Не зови… Не надо… Пройдет… Дай воды.
Семен подбегает к столу, наливает воды и подает Елене.
Семен. Ах, беды-то я наделал!.. Так прямо и бухнул, не сумел предупредить… Позвольте, я занавесочку открою… Слава Богу, ветерок свежий подул. Должно быть, гроза где-нибудь прошла…
Елена. Говори, пожалуйста, все сразу говори, не томи меня… Как было?
Семен (снова потупив глаза). Страшно сказать… Грех великий.
Елена. Неужели?
Семен (сурово и тихо). Точно так-с: руки на себя наложили.
Елена. Я должна знать все, расскажи!..
Семен. Нечего и рассказывать. Одно слово — без покаяния… Прихожу я к нему утром в комнату платье почистить, открыл занавеску, смотрю… а он на постели лежит, бледный… Я так и затрясся, ноги подкосились… Доктора, доктора, кричу, а какой уж тут доктор: пощупал руку — холодная как лед. Горничная вбежала. Приехали доктора, сказали, что отравился. На столике ночном письмо к вам лежало и мне записка.
Елена. Письмо! Ради Бога письмо!
Семен. В собственном портфеле барина привез, чтобы как-нибудь дорогой не испортил (вынимает и подает ей письмо).
Елена. Его рука! (целует письмо и плачет).
Семен. Прощайте. Елена Сергеевна.
Елена. Что ты теперь будешь делать?
Семен. В монастырь пойду.
Елена. В монастырь?
Семен. Да, сначала послушником, потом постригусь. Вымолю за него прощение. Хочу вместе с ним быть: где он, там и я; он спасается — и я; его накажет Господь, и меня пусть накажет. Один у нас грех, одно наказание. Я за него ответ дам перед Богом.
Елена. Ты так его любишь?
Семен (отворачивается и вытирает слезы). Может быть, никто не знает, какой это был души человек… (После молчания). Прощайте, барыня, милая… Дай вам Бог счастья. Не поминайте лихом…
Елена. Ну. прощай. Спасибо тебе.
Семен наклоняется и почтительно целует ей руки. Она его — в голову.
Семен (сойдя по лесенке в сад и последний раз обернувшись к ней). За упокой души его помолитесь. Елена Сергеевна: от вашей молитвы ему легче будет…
Елена. Хорошо, помолюсь.
Семен уходит.
ЯВЛЕНИЕ 9
Елена одна, распечатывает письмо, читает и плачет.
ЯВЛЕНИЕ 10
Калиновский. Скажи мне его адрес. Елена. Чей?
Калиновский. Палицына.
Елена. Зачем тебе?
Калиновский. Видишь — письмо (он показывает ей письмо, которое держит в руках).
Елена (с удивлением). Письмо?
Калиновский. Да. да… Говори же адрес!
Елена. О чем ты?
Калиновский. Не все ли тебе равно?..
Елена. Я должна знать… Прошу тебя!
Калиновский. Если хочешь непременно — я посылаю Палицыну вызов.
Елена. Вызов?
Калиновский. Да. Неужели ты думаешь, что все это останется без последствий?..
Елена. И ты хочешь?..
Калиновский. Я хочу с ним драться.
Елена. Ты так ненавидишь этого человека?
Калиновский. Или я, или он. Вместе нам жить нельзя!..
Елена (грустно). Игнатий, ты писал, проповедовал всю жизнь свободу женщин, свободную любовь, ты кричал на всех перекрестках, что женщина имеет право быть самостоятельной, любить кого угодно… А теперь…
Калиновский. Ах, что ты говоришь!.. Не за деньги, деньги же свободная любовь!..
Елена. А ты сам, сколько раз ты покупал любовь за деньги, сколько раз ты мне изменял, почти не скрывая!..
Калиновский. Вздор!.. Это совсем не то!..
Елена. Это то. Прежде были слова. Ты на словах даешь людям свободу, а на деле…
Калиновский (злобно). К чему эти нравоучения? Не до них мне теперь, когда жизнь разбита!
Елена. Чего ты достигнешь вызовом?
Калиновский (с негодованием). Чего достигну?.. Очищу себя от позора! Я продам журнал, все, что имею. займу у друзей. Я возвращу ему до последней копейки 100 тысяч!.. Брошу деньги в лицо этому мерз…
Елена. Молчи! Не оскорбляй его!
Калиновский (бросается к ней в бешенстве). И ты еще смеешь!..
Елена. Он умер. Калиновский (отступая, хватается за спинку кресла, чтобы не упасть). Умер!..
Елена. Он убил себя. Здесь только что был его слуга и рассказал мне обо всем…
Калиновский (тихо, пристыжено). Зачем же ты… Зачем же ты меня не предупредила!..
Елена. Ты хотел его смерти: теперь ты должен быть доволен… Или ты, или он, вам вместе нельзя было жить…
Калиновский (опуская глаза). Прости…
Елена (грустно и задумчиво). Так всегда: люди друг друга ненавидят и не хотят опомниться. Пока смерть не пройдет между ними; тогда они вдруг пробуждаются и, что всю жизнь лгали…
Калиновский. Что же делать?
Елена. Искать правды. Она есть.
Калиновский. В чем?
Елена. Ты не поймешь. Но я найду эту вечную правду для моего сына. Я не хочу, чтобы он жил, как я, как все наше поколение — без веры, без Бога.
Калиновский. Прости меня. Елена!
Елена (подает ему руку). И ты меня прости. Мы не должны расходиться — для Володи, не должны и для себя. Будем жить вместе и помнить о смерти. Мы дадим друг за друга ответ перед Богом. Значит — мир?
Калиновский (целует ей руку). Мир!
Елена (с грустной улыбкой). Слышишь, какой ветер свежий. Он пахнет дождем. Это гроза прошла где-нибудь. Легко дышать. Так и в жизни. Мы почувствовали вечную правду и стало бесконечно грустно, но легко на сердце, когда смерть прошла…
Калиновский (задумчиво, про себя). Смерть прошла?
Елена. Оставь меня одну, прошу тебя. Мне надо побыть одной. Я сейчас вернусь к тебе.
Калиновский. Хорошо. Я тебя жду. Приходи скорее.
Уходит.
ЯВЛЕНИЕ 11
Елена одна.
Елена (подходит к перилам террасы, долго и молча смотрит на звездное небо и опускается на колени). Господи! Верю, верю… Прости, что я ушла и хотела забыть Тебя. Не покидай меня, одинокую, помоги найти Твою вечную правду… Только бы знать, что ты есть и не чувствовать этого страшного холода и одиночества. Вот чего жаждала душа моя и не могла найти… Отец небесный, ты пожалел меня и простил. И его пожалей. Милосердный, моего бедного погибшего брата! Благодарю Тебя за эти слезы!.. Я навеки с тобою… Дай мне любить Тебя, как Ты меня любишь!
Занавес.
1892
