Комната в дешевой квартире Калиновских. Посередине дверь в прихожую. Слева — в спальню хозяина. Направо — перед двумя окнами — письменный стол с беспорядочно разбросанными журналами, кипами бумаг и рукописями. Стеклянный шкаф с книгами и книги на полках. На столе портреты Добролюбова и Белинского. С противоположной стороны шифоньерка.

      Елена (входит в шляпе и кофточке).
      Марфа. Ах, голубушка Елена Сергеевна, да вы никак озябли? Боже упаси, еще ножки промочили?..
      Елена. Нет, ничего, пожалуйста, не суетись…
      Марфа. Не хотите ли чайку? У меня готовый.
      Елена. Спасибо, няня. Ничего не надо. Только ради Бога смотри, чтобы сюда не вышел Игнатий Петрович. Я поскорей спрячу пакет (оглядываясь на двери спальни, Елена запирает в шкаф пакет с рукописью).
      Марфа. У барина вот уже полчаса доктор. Слушает грудь и градусник ставит.
      Елена. Гелленштерн?
      Марфа. Да. Важный: в карете приехал.
      Елена. Только бы муж не узнал, что рукопись опять не приняли.
      Марфа. Не приняли! Значит и за это денег не получим!.. Что же теперь будет, барыня?.. Ах ты, господи Боже мой (Марфа помогает Елене снять пальто и шляпу).
      Елена (опускаясь в кресло). Как я устала!
      Марфа. Разве вы так воспитаны, Елена Сергеевна, чтобы ездить по городу да денег просить! Мы не хуже других, слава Богу!.. Генеральская дочь… Говорила я, барыня милая, не послушались старухи… Родион Родионович Боровецкий сватался. В одной Курской губернии имение…
      Елена. Перестань, Марфа! Скажи лучше: ты заложила бриллиантовый браслет?
      Марфа. Заложила.
      Елена. Сколько?
      Марфа. Сто.
      Елена. У тебя есть немного денег?
      Марфа. В лавочку, в аптеку, Володеньке пальто… Осталось 11 рублей 25 копеек.
      Елена. Дай десять. Надо доктору за визит.
      Марфа. Значит, хозяйственных на месяц рубль двадцать пять…
      Елена. Что же делать?..
      Марфа (вынимает из кармана серебряные вещи). Вот часы. Вы не думайте, Елена Сергеевна, это часы хорошие — видите с вензелем и на рубинах. У меня на 3-й улице Песков есть один, золотых дел мастер знакомый: хорошую цену даст. А вот щипчики для сахару. Нам пока и хватит.
      Елена. Ах, няня, милая, какой ты добрый человек!.. Только, пожалуйста, не надо. Я ни за что не позволю! Спрячь свои бедные щипчики назад. Все равно мало поможет.
      (Целует Марфу; из левой двери выходит доктор Гелленштерн, Марфа уходит).

      Гелленштерн. Я, я хочу жаловаться на вашего мужа. Во-первых, непослушный. Вы должны забрать его в свои руки. А затем не читал Мопассана и Бурже и бранится. «Нет, — говорит, общественные идеи…» Будьте хоть вы моей защитницей… Вы читали, надеюсь, «Mensonges» Paul Bourget?.
      Елена. Нет, не читала… Извините, доктор, я хотела спросить; как вы нашли…
      Гелленштерн. А, понимаю, понимаю!.. Как же, я не забыл нашего разговора о Гамлете. Вчера видел Гитри в Михайловском…
      Елена. Нет, Викентий Михайлович, я хотела спросить, как вы нашли здоровье мужа…
      Гелленштерн. Вот видите, какая вы нетерпеливая, дорогая моя… Простите, я забываю имена.
      Елена. Елена Сергеевна.
      Гелленштерн. Ну, вот видите ли, дорогая моя Елена Сергеевна, я вам скажу прямо (это мое правило, говорить всегда прямо и открыто). Поезжайте сейчас же в Ниццу или Италию…
      Елена. В Ниццу!
      Гелленштерн. Без всяких разговоров: уложите вещи и через два дня в Ниццу.
      Елена. Но мы не можем…
      Гелленштерн. Знаю, знаю все возражения: неудобно, некогда, дорого: но, видите ли, здоровье…
      Елена. Я не думала, что положение мужа так серьезно…
      Гелленштерн. В Петербурге очень серьезно, на южной климатической станции пустяки…
      Елена. А если мы не поедем… Неужели чахотка?..
      Гелленштерн (пожимая плечами). Ни за что не отвечаю.
      Елена. Но поймите, доктор: мы не можем…
      Гелленштерн. Не понимаю, не хочу понять: «се que femme veut? dieu le veut…» Вы не были за границей?
      Елена. Нет.
      Гелленштерн. Ну, вот, тем более!.. Потом сами меня благодарить будете, что послал. Одно голубое море чего стоит! Вы мне в январе пришлете фиалок (смотрит на часы и вскакивает). Опоздал, совсем опоздал! Четыре часа!
      Елена. Прощайте же, доктор (протягивает руку и хочет дать денег).
      Гелленштерн. Нет, нет… от писателей не беру. Литераторы — моя страсть. Если позволите, я пришлю вашему мужу альбом: он оставит на память автограф. У меня великолепная коллекция: есть Гонкур, Флобер… (в прихожей звонок) Ну, до свидания: мне пора, дорогая моя… Нет, это истинное несчастье: опять забыл ваше имя.
      Елена. Елена Сергеевна.
      Гелленштерн. Счастливого пути, Елена Сергеевна. Помните наш девиз: солнце — лучшее лекарство; «Licht mehr Licht!» А на дорогу я вам все-таки пришлю томик Мопассана. Там описание моря — c'est d?licieux! … Пускай нет либеральных идей и не надо! И не надо! Вся эта политика — вот наш этот желтый, осенний туман… Не правда ли?.. Счастливого пути!.. Не забудьте фиалок из Ниццы (уходит).

      Елена и Палицын входит
      Палицын. Какая вы бледная! Вы тоже больны?
      Елена. Нет, ничего. Подождите (приотворяет дверь спальни и осторожно смотрит). Он в другой комнате. Мы можем говорить. Доктор сказал мне решительно, что не отвечает за жизнь Игнатия Петровича, если мы останемся в Петербурге.
      Палицын. Куда он посылает?
      Елена. В Ниццу.
      Палицын. Отлично!
      Елена. Мы не можем…
      Палицын. Почему?
      Елена. Нет денег.
      Палицын. Пустяки. Возьмите у меня…
      Елена (перебивая). Я не понимаю, как вы можете…
      Палицын. Что?
      Елена. Вы меня любите. Муж об этом догадывается… И мы будем брать от вас…
      Палицын. Боже мой! Опять условности!.. Я смотрю на жизнь проще: я богат, я даю то, в чем не нуждаюсь. Здесь нет почти никакой услуги.
      Елена. Я денег не возьму от вас… Видите ли: вы один из редких людей, которые понимают красоту, и в наших отношениях есть красота…
      Палицын. Что же изменится?
      Елена. Я не могу вам объяснить, что чувствую. Между нами будет стоять мысль об услуге. То есть не у вас, а у меня. Вы забудете, а я никогда не забуду. И в моей дружбе не останется прежней чистоты и свободы… разве вы не понимаете?
      Палицын. Да, отчасти… Люди условились считать благодарность святым чувством. На самом деле в ней всегда есть что-то тяжелое, унизительное…
      Елена. Не правда ли?.. Я не возьму денег ни за что!
      Палицын. Подождите. Я, кажется, нашел средство.
      Елена. Какое?
      Палицын. Будьте свободной и смелой! Спасите меня, дайте мне одно мгновение счастья!.. А потом…
      Елена. Что вы говорите!
      Палицын. Потом я уеду. Вы больше меня не увидите и освободитесь от чувства тяжелой благодарности. Я умоляю об одной минуте свободного счастья…
      Елена. За деньги!.. Это значит…
      Палицын. Потом я уеду. Вот, вот… Страшные слова…
      Елена. То, чтоб вы хотели, чтоб я сделала, безумие. Я знаю, как вы страшно смотрите на жизнь, и не оскорблена. Но зачем вы увеличиваете тяжесть, которая и без того лежит на моем сердце?..
      Палицын. Простите!
      Елена. Я не сержусь, но мне бесконечно грустно…
      Слышен голос Калиновского за сценой.
      Калиновский. Лена! Позови Марфу! Это ужасно!.. куда все ушли? Да где же ты, Лена?
      Елена. Я здесь. Сейчас, сейчас. Няня, тебя барин зовет.
      Проходит Марфа.

      Палицын. Прощайте.
      Елена. До завтра?
      Палицын. Я на днях уезжаю.
      Елена. Куда?
      Палицын. За границу.
      Елена. Как? И мы больше не увидимся?
      Палицын. Приходите завтра вечером ко мне…
      Елена. К вам?
      Палицын. Забудьте мой глупый парадокс. Докажите, что вы его забыли. У меня будут деньги. Пятьдесят, сто тысяч, сколько хотите. Вы можете их взять или нет, но я считаю их вашими.
      Елена. Опять о деньгах!..
      Палицын. Приходите! Это моя последняя просьба. Не отказывайте!
      Елена. Не знаю… Может быть…
      Палицын. Я жду. (Уходит).

      Калиновский. Какая мука! Что за отношение к больному! Ты распустила прислугу…
      Елена. Не сердись, ради Бога! Все будет, как ты хочешь.
      Калиновский. В редакции была?
      Елена (робко). Была…
      Калиновский. Ну, что же?
      Елена. Ах, Игнатий, я боюсь, ты опять рассердишься, редактор еще не успел…
      Калиновский. Лена, я вижу по твоему лицу, что ты скрываешь.
      Елена. Ради Бога, не волнуйся…
      Калиновский (подходит к письменному столу). Я отправлю редактору записку с Марфой.
      Елена. Не делай этого!
      Калиновский. Почему?
      Елена. Прошу тебя…
      Калиновский (с раздражением). Но почему, почему?
      Елена. Если ты хочешь непременно, что же делать!.. Статья не принята.
      Калиновский (опускается в кресло). Не принята!..

      Кухарка (входит из средней двери). Барыня, там управляющий пришел. За квартиру требует, за шесть месяцев…
      Калиновский. Как за шесть месяцев..?
      Елена. Ах, уходи, пожалуйста, уходи!.. Скажи, что потом (выпроваживает кухарку).
      Калиновский. Что это значит? Что ты делаешь со мною, Лена? Зачем скрываешь…
      Елена. Господи! Да как же я могла?.. Доктора предупредили, что прежде всего тебе нужно спокойствие…
      Калиновский (встает в волнении и ходит). Спокойствие! Вот как! Ну нет, спокойствия мне больше не будет!… Довольно!
      Елена. Что ты хочешь?
      Калиновский. А вот увидишь! (подходит к письменному столу, выдвигает ящики, вынимает груды бумаг, кладет их на стол и разбирает). Вот статья. Где же том Карлейля? (Становится на стул, берет книгу с полки и приготовляется писать.) Пошли Марфу за бутылкой лафита…
      Елена. Это безумие! Ты убьешь себя работой!..
      Калиновский. Ах, Лена, зачем мы оба притворяемся? Разве я не знаю, что у меня чахотка… Я должен умереть, так не все ли равно месяцем позже или раньше? Горько мне умереть так рано, не кончив борьбы… Молчать нельзя! Я хочу бороться до последних сил!.. До последней минуты я не выпущу пера из рук!.. Я хочу умереть, как солдат на посту, лицом к лицу с врагом и с оружием в руках!.. Литература падает, литература — Лена, понимаешь ли ты святость этого слова? — становится продажной и уличной!.. Надвигается что-то страшное, поколение без принципов, без чести!.. Я скажу им все, все… Я не знаю — был ли у меня талант, но видишь ли — я чувствую, что в этом сердце есть огонь, есть вера!.. Вера!.. Я не могу выразить этого никакими словами, но я верил всю мою жизнь и теперь перед смертью верю, что правда победит… Вечная правда, которой противиться нельзя!.. Неужели ты не понимаешь меня!.. О, если бы я мог умереть за эту веру!.. Мне грустно, что я отдаю ей так мало, что я так мало сделал!.. (плачет, закрыв лицо руками).
      Елена (становится перед ним на колени). Ты не умрешь!.. Я сделаю все… Доктор сказал, что если я увезу тебя из Петербурга на юг…
      Калиновский. Боже мой! В этом весь ужас… Я знаю, знаю, что был бы спасен!.. Но мы ехать не можем!..
      Елена. Нет!.. Я вымолю у твоих товарищей, я соберу деньги!..
      Калиновский. Вздор! Вздор!.. Никто тебе не даст ни копейки. В литературе нет товарищей, а есть только соперники!.. Это — борьба, бешеная погоня за деньгами и успехом… Горе побежденным!.. Кто раз упал, тому уже не дадут подняться, его растопчут!..
      Елена (ломая руки). Не может быть! Я пойду ко всем, я соберу!..
      Калиновский (нервно). Молчи! оставь это!.. Ребяческие утешения!.. Вот в чем ужас!.. Из-за денег, понимаешь, бессмысленно, из-за денег я умираю!..
      Елена (вытирает слезы, быстро встает и произносит тихо с решимостью в голосе). Подожди: у нас будут деньги наверное и очень скоро.
      Калиновский. Что ты говоришь? Какие деньги?
      Елена. Разве ты не видишь, что я говорю серьезно… Деньги наверное будут…
      Калиновский. Я ничего не понимаю… откуда?
      Елена. Сейчас, сейчас… Не торопи меня! Я так расстроена… Я тебе все объясню…
      Калиновский. Это невозможно!
      Елена. Не сердись, милый мой. Видишь ли… Ты знаешь — у меня есть старая тетка в Пензе. Она меня возненавидела, когда я вышла за тебя замуж. Я получила письмо от управляющего, что она умерла. Я наверно знаю, что она хотела лишить меня наследства, но не успела… Простая случайность…
      Калиновский. Лена! И ты не хотела брать денег из-за того, что она не любила нас!..
      Елена. Да. да… Теперь вижу, что это глупость… Необходимо взять…
      Калиновский (в волнении). Где же письмо от управляющего? Ради Бога письмо!..
      Елена (в смущении). Право, я не знаю… Я забыла, где письмо… Ах, да!.. я ведь оставила его у нотариуса!..
      Калиновский. У нотариуса?.. Вот что (он ходит по комнате; после некоторого молчания останавливается перед Еленой и берет ее за руки). (Тихо) Это вопрос жизни и смерти, Лена. Ты лгать не умеешь. Поди сюда! Смотри мне прямо в глаза. Я тебе верю во всем: дай слово, что ты меня не обманываешь.
      Елена (несколько минут смотрит ему в глаза прямо и пристально). Да, если ты этого требуешь… Я даю… слово, что деньги будут.
      Калиновский. Значит, значит правда!.. Боже мой, какое
      счастье!..
      Елена (плачет). Да, да!.. Не правда ли… какое счастье!..
      Калиновский (смотрит на нее в смущении). О чем ты.
      Елена. Так… Ничего… Пройдет… Это я от радости…
      Калиновский. От радости!.. Я понимаю тебя… Я сам готов плакать… Деньги — свобода! И ведь это ты мне даешь свободу, ты меня спасла!.. (Он хочет обнять ее; она отталкивает его и плачет).
      Елена. Оставь меня!
      Калиновский. О, милая, если б ты знала, как я люблю тебя!.. Новая жизнь, свобода!.. О, повтори, что это не мечта, что это не сон!
      Елена (встает, отстраняет его, вытирает слезы и произносит холодно и решительно). Успокойся: это не мечта… Ты можешь быть счастлив: деньги будут.

      Комната в мастерской скульптора Арсения Палицына. Налево каминный столик, покрытый скатертью, с шампанским и фруктами. Фантастическое убранство в стиле Бодлера и Эдгара По. В одном углу, под тенью тропических пальм, мраморная Венера. Вкус художника, антиквария, дилетанта. Мебель покрыта старинными тканями нежных и тусклых цветов. Посередине дверь в прихожую. Палицын один в комнате; сидит у камина и держит в руках книгу. В дверь стучат.

      Палицын. Это ты, Семен? Войди (Семен входит). Что тебе?
      Семен. Я? Арсений Федорович, насчет рубашек со стоячими воротничками… Сколько взять прикажете?.. Две дюжины, либо три?..
      Палицын. Бери? сколько хочешь…
      Семен (помолчав). Значит, барин, едем?..
      Палицын (не отрываясь от книги). Завтра, в четыре часа…
      Семен (в раздумье). Так-с… Ну что же, с Богом!..
      Палицын. А тебе очень не хочется уезжать от племянника… Знаешь что? Оставайся здесь на моей квартире. Жалованье буду платить прежнее. Я поеду один или кого-нибудь другого возьму…
      Семен. Как можно!.. Виданное ли дело — одного барина в чужие края отпускать?.. Да вас там всякий оберет… Обидели вы меня, Арсений Федорович, право обидели… Другого возьмете!.. Какое слово молвили… Если с вами что-то не дай Бог — приключится — грех на моей совести…
      Палицын. Ну, ну… Перестань!.. Я не хотел тебя обидеть:
      мы поедем вместе…
      Семен. Одного отпустить!.. Разве я к тому сказал?..
      Палицын. Иди к себе наверх. Ты мне больше не нужен.
      Семен (мрачно). Слушаю-с (ставит шампанское на лед и поправляет угли в камине). Так завтра, в четыре часа?
      Палицын (рассеянно, опять принимаясь за книгу). Да, да…
      Семен. Я, барин, не к тому говорю: я без вас не останусь… Только охота вам за границу?..
      Палицын. Скучно на одном месте…
      Семен (задумчиво). Скучно?.. так-с… (после некоторого молчания). Смотрю я на вас, Арсений Федорович, и надивиться не могу: все-то у вас есть, и деньги и всякий достаток, от хороших людей почет, опять же и художеством развлекаетесь… Чего бы кажется еще?… А вот поди ж — и радость не в радость!.. Не домекнуться мне? старику, о чем это барин мой убивается…
      Палицын (смотрит на него с удивлением). О чем скучаю? (Отклоняет книгу в сторону и закуривает сигару). Это трудно тебе объяснить…
      Семен. Вы мне простите, старику, только я прямо скажу: хорошо бы вам, барин, жениться…
      Палицын. Жениться? Зачем?
      Семен. Как же — для деток… Детки большая утеха.
      Палицын. Дети?.. Рождать таких же, как я, для того, чтобы они всю жизнь не понимали, для чего живут… Вот ты, например, Семен, ты умный старик, ты знаешь жизнь. Много ли ты видел счастья на своем веку?
      Семен. Какое мое счастие? В солдаты забрили, жена умерла, потом дети… Остался я один… Жизнь моя была горькая…
      Палицын. Так и у всех. Я не хочу увеличивать число таких же несчастных, как я…
      Семен (мрачно). Сердце у меня о вас болит, Арсений Федорович. Недаром мне в сонном видении три раза ваша покойная матушка являлась. Ничего не сказали, только пальчиком изволили погрозить, но по лицу видел, что о вас сокрушаются…
      Палицын. В самом деле… ты ее видел?
      Семен (строго и печально). Как же-с!.. Три раза… (В передней звонок).
      Палицын. Скорее же. Семен!.. Отопри дверь и уходи. Не надо докладывать. Я встречу.
      Семен (снова принимает официальный вид). Слушаю-с. (Идет к двери, потом оборачивается). Как же-с насчет рубашек? Я уже две дюжины возьму… Зачем добро изводить…
      Палицын (с нетерпением). Как хочешь, как хочешь… Да иди ты скорее… (Семен уходит).

      Палицын в волнении ходит по комнате, берет запечатанный пакет с камина и смотрит на него в раздумье, потом кладет обратно, подходит к двери, открывает портьеру и прислушивается.

      Елена входит в кофте и шляпе.
      Елена (подав руку). Здравствуйте! Палицын. Наконец-то!.. Я боялся…
      Елена (насмешливо и резко). О, нет!.. Я пришла за деньгами… За деньгами всегда приходят вовремя…
      Палицын (подходит к камину и указывает на пакет). Вот.
      Елена (все также с притворной смелостью). Подождите. Потом (снимает вуаль).
      Палицын. Как вы похудели со вчерашнего дня. Как изменились!
      Елена. Право? Зато я теперь так спокойна. Ну, давайте смотреть вашу комнату… В самом деле красиво. Какие контрасты! Нет во всем ни малейшей гармонии, никакого единства!.. Впрочем…
      Палицын. Что впрочем?
      Елена. Я хотела сказать; как, впрочем, и у вас в душе (подходит к накрытому столику). Шампанское! Чудесно… Давайте пить!
      Палицын. Снимите кофту и шляпу.
      Елена. Пожалуй. (Она снимает; он в бокал наливает ей шампанское и подает).
      Палицын. Какие холодные руки! Вам нездоровится?
      Елена. Я чувствую себя отлично. Отчего вы не пьете? Я вижу: вы еще не поняли, зачем я пришла… Я, конечно. возьму деньги, но вместе с тем исполню умный совет: я хочу избавиться от тяжелой благодарности!
      Палицын. Не смейтесь надо мною, Елена Сергеевна!
      Елена. Я говорю очень серьезно. Я хочу спасти мужа от смерти, вас — от мучений страсти, себя — от заботы о деньгах… Скажите, разве это не умно и не практично? (Чокается с ним и пьет).
      Палицын. Елена Сергеевна, я вижу, что вы не можете мне простить то, что я сказал вчера… Но ведь это была минута безумия!.. Забудьте, умоляю вас, простите…
      Елена. Как приятно смотреть сквозь бокал с шампанским на красные угли в камине! Как оно играет, какое оно прозрачное, золотистое! Это — символ легкого счастья. легкой жизни и богатства. Завтра я тоже буду богатой. Здесь, среди этой роскоши, я начинаю признавать вашу теорию о красоте. В самом деле нет никакого долга и никакой добродетели; есть только одно в жизни — красота. Но чтобы быть прекрасным и счастливым, надо быть смелым. Пусть робкие будут добродетельными и несчастными. Пью за красоту и смелость!
      Палицын. Я не думал, что вы так злопамятны…
      Елена. Кажется, наши роли переменились?.. Какой вы странный! От чего вы не верите? Я не лгу вам… Я не смеюсь… Как мне еще сказать?.. Вы точно меня боитесь… Подойдите же!.. (Берет его за руки). Да разве вы не видите… что я устала от этой трусливой добродетели? Я хочу быть свободной и счастливой хоть на одно мгновение и сказать, что я… люблю…
      Палицын (целуя ей руки). Елена!.. Так значит ты…
      Елена (отталкивая его, гневно). Прочь! Оставьте меня!.. Уходите прочь!.. Вы могли думать…
      Палицын (грустно и тихо). Если вы меня настолько не понимаете, если между нами может быть речь о таком оскорблении, значит в самом деле все кончено… Да и не было ничего…
      Елена. Это был последний свет моей жизни… Я чувствовала, что полюблю вас. Чем я виновата?.. Я никому об этом не говорила, даже себе не признавалась… Я только радовалась про себя. И вдруг — мысль о деньгах. Грубая, жестокая!.. За что?.. За что вы отняли этот свет, эту надежду любви?.. Продать себя тому, кого любишь — хуже, чем разврат из-за хлеба с первым встречным на улице!.. И вы могли думать… что я продам… даже не любовь свою, но эту мечту, эту надежду любви, самое святое, что у меня было в жизни… За деньги!.. За деньги!.. О, сколько унижения в бедности!..
      Палицын. Что вы говорите, Елена Сергеевна? опомнитесь!.. Вы не можете, вы не должны считать меня способным на такую низость!.. Не я, а вы меня оскорбили жестоко и несправедливо!..
      Елена. Простите… Я сама вижу: не надо было говорить… Да; вы иначе смотрите на деньги. Я так устала думать и бояться… Знаете, я люблю долго, долго смотреть на пламя камина и слушать его, оно говорит о чем-то уютном и милом; шум огня напоминает детство и даже еще что-то более далекое, что было прежде детства… Какая у вас в комнате тишина!.. (Прислушивается). Ни одного звука. Только огонь в камине. Какая тишина!
      Палицын. Я привык.
      Елена. Привыкли?
      Палицын. Да, я всегда один.
      Елена. И в такой тишине?
      Палицын. Всю жизнь…
      Елена. До самой смерти?
      Палицын. Эта тишина и есть одиночество.
      Елена. В ней есть что-то безнадежное.
      Палицын. Да, и от нее нельзя спастись нигде: куда бы ни уехал, как бы ни волновался, что бы ни делал — рано или поздно останешься один в своей комнате и будет снова эта тишина… Прислушиваешься к ней; и мысль о смерти подходит так близко, как будто нет ни времени, ни жизни, а есть только смерть… и эта тишина.
      Елена. Смерть… Вы часто о ней думаете?
      Палицын. Мне кажется иногда; что я о ней только и думаю, больше ни о чем.
      Елена (живо). Да. да… Не правда ли? H y меня так же… Только я этого никому не говорю.
      Палицын. Не надо… Другие не поймут. Елена. Да. Мы с вами родные… (Он становится на колени перед нею; она молча смотрит на него с улыбкой и потом кладет ему руки на плечи). Бедный!.. Как я уйду от вас, как оставлю опять одного в этой тишине!
      Палицын. Не уходи! Родная… пожалей меня…
      Елена. Не уходить?.. (Она наклоняется, обнимает его голову и целует, потом быстро встает). Нет, дайте шляпу… Пора…
      Палицын. Зачем?
      Елена. Он больной… один, может быть, умрет… Разве я могу бросить… (Она хочет взять свою шляпу с камина и рядом замечает пакет). Что это?
      Палицын. Деньги.
      Елена. Сколько?
      Палицын. Сто тысяч.
      Елена (с улыбкой взвешивая на руке пакет). Как легко… как удивительно легко!.. Так вот они — эти деньги!.. Здесь на руке моей все: смерть или жизнь мужа, его будущность, его слава, мое спокойствие, воспитание сына, его счастие, и, может быть; его честь; все, все здесь, в этих бумажках…я могу взять их или оставить… Как это глупо и страшно!.. (кладет деньги на столике рядом с креслом и идет, чтобы одеться). Где мои перчатки?
      Палицын. Неужели сейчас?.. Сейчас один и в этой тишине навсегда до смерти!.. О, пожалей меня!..
      Елена (снова подходит к нему и опускается в кресло). Зачем я пришла?.. Не надо было…
      Палицын. Скажи еще раз, что любишь…
      Елена (тихо). Разве ты не видишь?..
      Палицын. Елена!.. (он обнимает ее).
      Елена (указывает на пакет с деньгами). Нет, нет… пусти… Здесь, рядом с деньгами!..
      Палицын. Не уходи…
      Елена (еще тише). И ты будешь счастлив, счастлив навсегда?..
      Палицын. Навсегда!
      Елена (закрывая лицо руками). Не надо…
      Палицын. Ты не любишь?
      Елена. Нет, нет! Люблю… Я хочу, чтобы ты был счастлив… навсегда!
      Занавес

      Приемная в редакции журнала. Высокая комната. Мебель из тесного резного дерева и кожи. На черных полках номера журналов в одноцветных обложках. Справа (от зрителей) дверь в квартиру редактора, слева — в прихожую, посередине — в контору. Средняя дверь открыта настежь, так что виден большой, великолепно сервированный к званому обеду стол с несколькими канделябрами, фруктами и цветами. Обед окончен. Только что произнесены тосты, одни гости с недопитыми бокалами, оживленно разговаривая, выходят в приемную; другие еще за столом, чокаются с хозяином, Калиновским. Лакеи приносят ликеры и кофе.

      Гости (выходящие из-за стола). Критик (громадного роста, одетый не очень опрятно, с красным лицом и хитрыми глазами. Молодой беллетрист (с бледной остренькой физиономией, чрезвычайно бойкий и насмешливый).
      Некоторые из гостей (за столом). За здоровье редактора!
      Другие. Ура!.. Разные голоса. Господа, тише, тише!.. Слушайте!
      Критик (наливает себе ликер и подходит к столику, на котором стоит ящик с сигарами). А ведь должно быть дорогие!.. (Закуривает). Аромат!.. (похлопывает беллетриста по плечу). Да, молодой человек, хорошо быть редактором журнала с такой подпискою… Не то, что мы пролетарии…
      Беллетрист (насмешливо смотрит в пенсне). А знаете, я давно ведь заметил по форме ваших глаз, что вы, должно быть, крайне завистливый человек. Впрочем, критики вообще завистливый народ.
      Гости и хозяин выходят в приемную, у всех бокалы шампанского в руках.

      Калиновский — очень изменился: у него здоровое румяное и радостное лицо. Елена — грустная и бледная, в простом черном платье. Петров — простодушный старичок в военном мундире. Он становится в торжественную позу перед Калиновским, который смущенно улыбается. Старцев, Стожаров, романистка, Висконти, жена критика и другие.
      Некоторые из гостей. Здесь гораздо прохладнее… и можно курить. Говорите, Илья Ильич, мы слушаем, говорите же!..
      Петров (самодовольно, скромно и торжественно). Два слова, господа, два слова… Мы собрались под сенью этой гостеприимной кровли, чтобы, так сказать, в семейном кружке отпраздновать громадное, небывалое увеличение подписки и расширение того честного издания, во главе которого стоит наш любезный хозяин, Игнатий Петрович Калиновский… Мы все, господа, как представители русского общества, обязаны всеми силами поддержке этого деятеля, который в незапятнанных руках несет знамя высоких принципов…
      Критик (тихо романистке). Уф!.. Хороши два слова!.. Когда же он кончит…
      Романистка. Тс!..
      Петров (невозмутимо). Но для меня, как для педагога, важны главным образом те нравственные поучения, которые вытекают из личной жизни нашего глубокопочитаемого редактора.
      Критик (негодуя). Черт!.. За душу тянет!
      Петров (невозмутимо). Итак, перехожу к нравственным поучениям… Ровно 2 года тому назад я посетил Игнатия Петровича в его тогдашней бедной и тесной квартирке на Васильевском острове. Он был болен. Доктора предсказывали несомненную чахотку. Его материальное положение было ужасное, трагическое… Но такие люди, как он, господа, выходят из всякого положения победителями. И он вышел, сумел победить бедность и болезнь. Взгляните на него теперь: какая перемена! Перед вами новый человек, бодрый, полный энергии, с радостным взглядом на жизнь. Каким же чудом он обновился? Вот здесь-то и заключается высокое нравственное поучение, господа! Эта сила — не что иное, как воля и неутомимое трудолюбие!.. За них я подымаю мой бокал, за эти высокие качества души!.. Пусть и в дальнейшем руководит им воля и трудолюбие по славному пути к истине; добру и свету!
      Некоторые из гостей. Браво, браво!.. Совершенно справедливо!..
      Критик. Слава Богу! Кончил!
      Все подходят к Калиновскому и чокаются.
      Калиновский. Помилуйте! Это именно несправедливо… Я обязан не себе, а случаю…
      Петров. Мы понимаем; что скромность…
      Калиновский. Да нет же, нет, господа!.. Если бы моя жена совершенно неожиданно и очень кстати не получила наследства, я наверное, умер бы от чахотки…
      Старцев — романист 30 лет, на вид сдержанный, хитрый и себе на уме, берет Калиновского под руку и отводит в сторону.
      Старцев. Игнатии Петрович, ради Бога, на минутку! Необходимо с вами поговорить.
      Калиновский. Опять вперед денег!..
      Разговаривая, отходят.
      Те же и жена критика — с румяным лицом, одетая крайне безвкусно и пестро, похожая на молоденькую мещаночку или горничную, выбегает стремительно из комнаты и бросается к мужу.