Глава 2

Несколько раз за ночь Лиза просыпалась и подбрасывала дрова в костер. Более всего она боялась простудить сына. Но он оказался очень спокойным ее малыш. За ночь ни разу не проснулся, и штанишки у него были сухими. Это подтверждало одно, что он здоров и ночью не замерз. Но ей всю ночь поддувало под спину. Синяки и ушибы тоже давали о себе знать, так что ночью Лиза спала плохо. Кроме того, ей мешали забыться кошмары. Стоило Лизе закрыть глаза, как тут же на нее набрасывались огромные монстры с ощеренными зубастыми пастями, с черной и блестящей, точно ртуть, кожей.

Она пыталась отбиться от них, и все время бежала-бежала куда-то сквозь дым, огонь, падала в воронки от авиабомб и снарядов, на дне которых стояла вязкая черная вода с тем же мертвым ртутным отблеском …

Утро отметилось резким криком какой-то птицы. Лиза выпрямилась, и посмотрела на небо. Вдали пронзительно закричала сойка, ей вторила все та же птица, которая разбудила ее, с пронзительно-скрипучим, как несмазанные дверные петли, голосом. Дятел долбил неподалеку дуплистое дерево, казалось, кто-то стучал поблизости молотком. Утренний воздух был свеж и прохладен, от чего она замерзла еще сильнее и плотнее закуталась в куртку. Затем она выползла из своего убежища, поднялась на ноги и огляделась.

Густая молочная пелена тумана затянула низины и каменные россыпи, кусты и подножие ближних скал. Густые кроны деревьев, казалось, плавали в огромных белых волнах: их основания и нижние ветви тоже поглотил туман. Но Лизино с сыном убежище находилось чуть выше. Оно хорошо обдувалось ветром, и туман скатывался вниз, оставляя за собой редкие, цвета разбавленного молока, лохмотья, зацепившиеся за редкие кусты и валежник.

Дальние горы и вовсе скрывала мутная пелена насевших на них облаков. Лиза поежилась, и занялась костром. Вместо него осталась лишь груда углей, затянутых слоем пепла. Но она берегла спички, поэтому тщательно разгребла угли и нашла несколько, в которых огонь едва заметно, но теплился. Раздуть его не составило труда, тем более, что с вечера она заготовила ворох сухой щепы и мелких смолистых веточек, и спрятала их в изголовье. От них огонь вспыхнул мгновенно, а через пять минут сдобренный сушняком костер заполыхал в полную силу.

Более всего ей хотелось сейчас чего-нибудь горячего, чаю, а лучше чашку супчика или ухи. Лиза посмотрела на остатки жестяного контейнера, который на всякий случай прихватила с собой. В принципе его можно было приспособить для того, чтобы принести и вскипятить в нем воду. Кроме того, он вполне годился, чтобы сварить уху, конечно, если удастся поймать рыбу. Но Лиза не слишком надеялась на такую удачу, так как подходов к реке в том месте, где она находилось, обнаружить не удалось. Поэтому следовало более тщательно разведать местность, возможно, получится найти какие-то ее притоки или озера, где водится рыба.

Лиза посмотрела на сына. Она понимала, что в этом возрасте дети спят гораздо меньше. Скоро малыш проснется. После переодевания в чистую одежонку и завтрака, ему захочется поиграть. Следовало придумать, как освободить себе руки, и в то же время не оставлять Диму одного.

Ей многое пришлось пережить в своей жизни, и она никогда не надеялась на быструю удачу, тем более по собственному опыту знала, что удачи не ходят парами. Поэтому не слишком верила, что поисковые группы быстро их обнаружат. Конечно, останки самолета ищут, Лиза могла только предполагать, какие силы при этом задействованы, но если их не отыскали в течение первых суток, где гарантия, что отыщут в ближайшие дни?

Впрочем, она боялась только одного — проливных осенних ливней и длительных туманов. Тогда поиски спасателей окажутся безрезультатными, а ей и вовсе придется туго в промокшем насквозь и похолодевшем лесу.

Но солнце, наконец, поднялось над вершинами гор, растопив остатки тумана. Тотчас ощутимо потеплело, а воздух наполнился благовониями восточных кумирен. Он был слегка горьковатым, с ароматами смолы и хвойных бальзамов, терпко-пряным от растущих повсюду можжевельников и рододендронов. В воздухе стойко держались запахи грибов, прели, мха, и слегка аммиака. Небо было абсолютно безоблачным, но по прежнему своему опыту Лиза знала, насколько обманчивы бывают чистые горизонты в горах.

Хорошая погода значительно повышала шансы спасательных служб отыскать разбившийся самолет. И Лиза попыталась увеличить их шансы. Несмотря на боль от ушибов, она все же вскарабкалась на дерево, росшее поблизости от их убежища, и привязала к одной из веток самый яркий из занавесей для ванн, ярко-красный, в крупный белый горошек. Она надеялась, что он будет заметен издалека, тем более с вертолета. Она почти не сомневалось, что вертолеты спасателей ищут их именно в этом районе.

Затем день покатился по уже накатанной дорожке. Лиза вскипятила воду в контейнере, добавила в нее каких-то пахучих травок, и с удовольствием на этот раз позавтракала, запивая шоколад и кусочек бисквита этим весьма своеобразным по вкусу «чаем». Она сделала последний глоток, и в этот момент проснулся Дима. Она кормила сынишку, переодевала его, поиграла с ним немного, а сама все время оглядывалась на скалы, у подножия которых они переночевали. Вчера впопыхах она не заметила, в каком опасном месте разбила свой лагерь.

А ведь она знала, что нельзя устраиваться у подножия сыпучих скал, в местах возможных камнепадов. Чуть выше их убежища она обнаружила свежие осыпи, что изрядно ее испугало. Начнись дождь или случись сильный ветер нового схода каменной лавины не избежать. Поэтому первым делом она решила оборудовать новое убежище в стороне от опасных скал.

Лиза выбрала два близко стоящих дерева и уложила в развилки толстых ветвей длинную потолочную жердь, освободив ее с помощью ножа от сучьев. Сверху на жердь она набросила занавеси для ванн, закрепив их концы на земле заостренными колышками с отходящим в сторону сучком. Для надежности придавила края камнями, а внутри устлала пол лапником. Переднюю и заднюю стенку соорудила тоже из занавесей, но укрепила их подобием частокола из длинных жердей, который на манер деревенского плетня переплела жгутами из ошкуренных веток карликовой ивы. Вход в шалаш оставила совсем узкий, чтобы не проникал ветер. Затем соорудила кострище, чуть ниже и в стороне от шалаша (чтобы в случае ветра искры не летели в его сторону), обложила его камнями, и только тогда перенесла оставшиеся вещи и заготовленные с вечера дрова в их с Димой новое жилище.

За работой она устала, к тому же по-прежнему давали знать о себе ушибы, и она прилегла ненадолго рядом с Димой. Хотелось подремать, но она пересилила себя. Надо было успеть до темноты заготовить побольше дров, а еще она собиралась разведать ближайшие окрестности, чтобы отыскать рыбную речушку или, если повезет, озеро. Про эту, главную на сегодняшний день, цель она не забывала ни на минуту. Но для переходов по тайге и рыбной ловли опять же требовалось освободить руки и одновременно придумать нечто вроде люльки, в которой она могла бы при нужде переносить за спиной сынишку.

Ее изготовлением она занялась, когда Дима снова заснул. Из нескольких веток она сплела подобие стульчика только без ножек и вставила его в одну из сумок. Получилось нечто, отдаленно напоминавшее станковый рюкзак. Но Лиза называла его все-таки люлькой, потому что не могла подобрать более подходящего названия. Возилась с ним она около двух часов, но Дима крепко спал, и она решила отлучиться, чтобы набрать дров для костра.

Было очень тепло. Ярко-голубое небо казалось абсолютно чистым, но иногда налетал прохладный ветерок, и Лиза не решилась снять куртку. Самым опасным в ее положении было застудить грудь и заболеть, и, более того, оставить малыша без молока. Время подходило к обеду, когда она подтащила к кострищу последнюю ветку. Огромная куча сушняка, наконец, утешила ее душу, но более всего Лиза радовалась тому, что вновь почувствовала себя здоровой и сильной. Она совершенно не думала о том, как сейчас выглядит, синяки на лице абсолютно ее не заботили. Внешность для нее всегда была делом второстепенным, и она никогда не придавала большого значения макияжу или другим ухищрениям, которыми обычно пользуются женщины, чтобы обратить на себя внимание. Вернее, она никогда не прибегала к подобным уловкам, и не имела по этому поводу никаких комплексов. И сейчас более важным считала то, что руки и ноги у нее действуют, голова не болит, а сердце бьется ровно, и его ритм не слишком изменяется даже при нагрузках.

Правда, она проголодалась, но решила совместить обед с ужином: имевшиеся в наличие продукты следовало экономить, к тому же она надеялась отыскать неподалеку рыбное местечко.

Усадив Диму в люльку, Лиза направилась в противоположную от падения самолета сторону. Изредка она оглядывалась, красное полотнище на вершине огромного дерева видно было издалека, и она в очередной раз за этот день порадовалась, что ей повезло остаться живой вместе с сыном. Вскоре она поднялась на каменистый холм. С него открывался взгляд на все четыре стороны света, и куда ни кинь глаз, повсюду разлеглись бесконечные гряды лесистых гор, увенчанных скалистыми останцами. Вблизи горы были темно-зелеными с яркими заплатками логов и еланей. Пестрые осинники и березняки затопляли собой долины, а выше царствовала темнохвойная тайга, мрачная издалека и, казалось, непроходимая. И речи не могло быть, чтобы идти сквозь эти бесконечные горы. Лиза понимала, что измотает силы прежде, чем перевалит первый хребет, а их на ее пути бесконечное множество, тех, что уходят и прячутся в синем мареве далекого горизонта, точно застывшие волны на безбрежных просторах океана.

Лиза некоторое время стояла на вершине холма, вдыхая свежий бодрящий воздух и наблюдая за большими птицами, которые, распластав крылья, кружили в воздухе, почти вровень с ней, а то вдруг резко падали вниз. Некоторые из них взмывали вверх с добычей, трепещущим в когтях живым комочком — мышкой или бурундуком. Скорее всего, это были беркуты или коршуны. Лиза была не сильна в орнитологии, хотя Воронов показывал ей и соколов, и кобчиков, и коршунов. Но они никогда на них не охотились, поэтому Лиза ни разу не видела пернатых хищников вблизи, кроме огромного орла, который жил во дворе старого охотника Микешки вместо цепного пса.

Лиза подняла голову и всмотрелась в небо. Прошло уже около суток, как она пришла в себя после аварии, но ни разу не слышала звука моторов, небо было действенно чистым, и его не пересекали белые следы реактивной струи. Над этим районом, похоже, не летали даже военные самолеты. И тут она вспомнила про сигнальное зеркальце. Ей еще ни разу не приходилось им пользоваться, но Олег показал ей, как это делается. И Лиза постаралась вспомнить уроки мужа.

Зеркальце входило в состав аварийного набора и представляло собой металлическую пластину, отполированную и покрытую каким-то составом, который почти идеально отражал солнечный свет. В центре пластины находилось круглое, чуть больше спичечной головки отверстие. Зеркальцем можно было пользоваться даже в полнолуние, а когда Лиза навела солнечный зайчик на клочок сухой травы, он задымился и почти мгновенно вспыхнул. Эта новая функция зеркала обрадовала ее даже больше, чем возможность подать сигнал бедствия. В прошлом солнечные зайчики были ее врагами. И приходилось прибегать к разным хитростям и уловкам, чтобы не выдать себя бликами на оптическом прицеле или линзах бинокля. Правда, вскоре на вооружение поступили оптические прицелы, которые не давали бликов, но и тогда Лиза не забывала, насколько коварно бывает солнце, и по этой причине больше любила работать в пасмурные дни. Но сейчас ей ничего не грозило, и поэтому она с некоторым удовольствием пробежалась световым зайчиком вдоль линии горизонта. Спасатели могли заметить этот посланный наугад сигнал гораздо раньше, чем она услышит или увидит их самолет.

В пользовании зеркалом были свои премудрости, и Лиза на всякий случай потренировалась. Первоначально она выбрала объект: им оказался огромный камень-останец, который возвышался на одной из ближайших к ней вершин. Затем она вытянула руку в направлении камня и «посадила» его на ноготь отведенного в сторону большого пальца. Поворачивая плоскость зеркала, Лиза, наконец, добилась, чтобы отраженный солнечный луч попал на камень. И очень обрадовалась, когда заметила, что на его поверхности что-то блеснуло в ответ. Возможно, выходы кварца или слюды.

Она проделала подобное упражнение несколько раз, причем выбирала разные предметы: деревья, пни, отдельно лежащие камни. И когда наловчилась проделывать это достаточно быстро, рискнула провести эксперимент на двигающемся предмете, поэтому парящие в небе хищники оказались как нельзя кстати.

Лиза поймала взглядом большую птицу и, удерживая большой палец на ней и одновременно в солнечном луче, повела ее, следуя каждому взмаху крыльев. Но вскоре это занятие надоело ей, к тому же следовало торопиться. Солнце уже сваливалось к западу, а в желудке у нее было пусто. Лиза миновала еще одну горку и тут заметила внизу сверкающие блики, которые пробивались сквозь густые кроны деревьев. Похоже, она вышла к озеру, так как столь обширная водная гладь не могла принадлежать реке. Ее поверхность была спокойной, и Лиза не слышала того рокота, которого издают горные реки в борьбе с валунами, заполонившими их русла.

Обнаруженный ею водоем и впрямь оказался озером. Оно было огромным, километра два в поперечнике. Но ни это обрадовало Лизу. Еще спускаясь по склону к берегу, она заметила множество кругов, расходящихся по воде, это плавилась рыба. Судя по количеству кругов, озеро кишело рыбой. Правда, рыбу нужно было еще добыть и достаточно быстро, чтобы вернуться в лагерь до темноты. Впрочем, ей не составило труда изготовить простейшую удочку, а вместо наживки использовать ручейников, которых в изобилии водились в озере. Все дно у берега было усыпано их домиками, похожими на обломки сучков.

Она не знала, что за рыба здесь водится, но наживку, видимо, выбрала правильно: стоило ей закинуть удочку, как рыба тотчас взяла приманку. Через мгновение она сжимала в руках скользкое извивающееся тело, освобождая его от крючка Серебристая, с темными точками по бокам рыба чем-то смахивала на горную форель, но была крупнее.

А день тем временем близился к концу. Все длинней и длинней становились сентябрьские тени. Солнце еще рдело багровым пламенем над землей, но в его лучах уже не было прежней ослепительной яркости, ни того знойного тепла, которым оно славится летом. И все ж земля, казалось, мурлыкала, наслаждаясь покоем и миром последних дней бабьего лета. Лиза добыла уже более десятка рыбин, каждая весила около ста граммов, это был вполне приличный улов. Она могла поймать и больше, но у нее не было соли, и рыба просто могла протухнуть. И, все-таки, она обеспечила себя не только ужином, но и завтраком.

Она нанизала рыбу на гибкий прутик, а по дороге к убежищу набрала пару горстей брусники и веточек черной смородины. Листья слегка побурели, но запаха своего не утратили, поэтому Лиза надеялась, что удастся попить настоящего лесного чая. Эти запахи она помнила с тех пор, когда на пару с Егором Николаевичем училась скрадывать глухарей по лесным распадкам и логам.

Лиза вспомнила про Воронова, и сердце ее болезненно заныло. Пять лет уже, как нет в живых старого вояки, а она до сих пор видит его во сне, может, потому, что так и не побывала на его могиле? Она наклонилась и подобрала застрявшее в зарослях брусничника глухариное перышко. Похоже, здесь кормились глухари?

Она остановилась и огляделась по сторонам. Небольшая лужайка была усыпана багровыми ягодами. И перьев здесь было достаточно, и помета… Видимо, эта полянка было своеобразной глухариной столовой, поэтому имело смысл дождаться ее посетителей.

Дима по-прежнему спал в самодельной люльке, и Лиза в который раз порадовалась, что малыш, похоже, легко перенес выпавшие на его долю испытания.

Она достала из-за пазухи рогатку, подобрала на тропе с пяток подходящих камушков, затем отошла в кусты и присела на корточки. Так отдыхать ее тоже научил Воронов. Люльку со спящим Димой она снимать не стала, хотя та изрядно оттянула ей спину.

Прошла еще одна, затем вторая и третья минута безмятежного покоя, нарушаемого лишь легким шуршанием листвы, и, наконец, из чащи вывернул огромный глухарь, выступавший по-царски величественной походкой. Его черный наряд отливал золотом. Лиза затаила дыхание, когда вслед за глухарем вынырнула серо-коричневая самка и точь-в-точь, как восточная женщина, засеменила по тропе вдогонку за своим краснобровым властелином. Тут же почти без перерыва послышался шум трепыханья множества крыльев. Шесть или семь прилично подросших глухарят присоединились к глухарке. И тут же вся эта пестрая братия принялась оживленно сновать по лужайке.

Лиза привстала, вложила камень в резинку, и, натянув ее, медленным движением руки подняла рогатку до уровня глаз. Камень скользнул бесшумно и попал точно в голову глухаря, и тот свалился, как подкошенный. Птицы испуганно заорали, в воздухе захлопали тяжелые крылья, и все семейство мгновенно поднялось на крыло и бросилось искать спасение в гуще деревьев. Но на земле остался лежать великолепный глухарь. Лиза подошла к нему, и некоторое время стояла над мертвой птицей. Прежде хмурое и грустное ее лицо оживилось и даже осветилось радостью. Теперь у нее есть мясо, а бульоном из птицы она могла напоить сына, потому что чувствовала: одного материнского молока ему уже маловато.

Сынишка завозился у нее за спиной, загукал и принялся теребить ее за волосы.

— Сейчас, сейчас, — засмеялась Лиза, и, сняв с плеч люльку, взяла сына на руки. Дима засмеялся, обнял ее за шею. — Подожди, немного, — сказала она ласково и посадила его на мох. Но малыш тотчас встал на колени и потянулся к убитому глухарю. — Нет, так не пойдет! — опять засмеялась Лиза и подняла глухаря с земли. Птица весила прилично, и она снова пожалела, что у нее нет соли, тогда мясо можно было бы засолить и даже закоптить. Она уложила птицу в люльку, сбоку подвесила кукан с рыбой, а потом вырвала два особо крупных и ярких пера из хвоста глухаря и воткнула себе в волосы: ну, чем ни скво — боевая подруга индейского воина?

Дима захныкал, видимо, обиделся, что у него отобрали такую замечательную игрушку. Лиза присела на мох рядом с сынишкой, он потянулся к ней, и она взяла его на руки. Малыш поужинал, и Лиза тотчас сняла с него штанишки и подержала на руках, чтобы он справился со всеми делами. Дима уже хорошо понимал, что от него требуется, и целый день провел в сухих штанишках, что, конечно же, сняло часть забот с его матери.

Дальше Лиза понесла его на руках. Люлька с добычей приятно оттягивала плечи, а на душе было легко и спокойно. Теперь она знала, что им ничто не грозит, по крайней мере, в течение ближайших дней. Но если бы она могла знать, как на этот раз просчиталась!

Она прошла с полкилометра. Впереди виднелись скалы, вблизи которых она соорудила свое новое убежище. Оставалось миновать небольшую россыпь каменных глыб, вскарабкаться на каменное плато, и до их с Димой временного жилья оставалось не более ста шагов.

И тут она увидела медведя. Но сначала она заметила кучу еще дымящегося помета. Сердце ее ушло в пятки. Лиза поняла, что за зверь пометил звериную тропу, которая весьма удачно привела ее к озеру. Еще на Урале Егор Николаевич показал ей медвежью дорогу, которую вела к удобному горному перевалу, обходила крутые откосы и скалы, а также непроходимые лесные чащи и завалы сухостоя. Такие тропы, как пояснил старый охотник, наверняка приводят к рыбным рекам и озерам, к самым ягодным местам. Вероятно, она существовала с незапамятных времен, потому что была около полуметра шириной, хорошо утрамбована, лишена травы. Лиза, впервые попав на такую дорогу, приняла ее за ту, которая выходит к человеческому жилью, но тогда рядом с ней был Воронов. И когда он показал ей отчетливые следы медвежьих лап на непросохшей после недавнего ливня тропе, почувствовала себя неуютно, хотя держала в руках прекрасный охотничий карабин — подарок за победу в зональном первенстве по биатлону.

Со слов Егора Николаевича она знала, что мало кто из животных осмелится пройти по этой тропе. Лишь человек, да и то вооруженный, решится иногда встать на пути медведя. Но даже взрослый, сильный мужчина не способен противостоять медведю в одиночку и с единственным оружием в руках — ножом. Поэтому, вполне естественно, испугалась. Ей даже показалось, что из темной чащи леса кто-то за ней наблюдает, но приписала это своему воображению, и все-таки прибавила шагу.

Она поднялась на поросшее мхом и низкорослым лесом плато, и здесь, в просвете между деревьями заметила огромного зверя с темно-бурой, почти черной шерстью. Медведь был толст. Шерсть его лоснилась. Совсем немного осталось времени до того дня, когда метели и ледяные ветры загонят его в берлогу, но сейчас он, как и вся окружавшая его природа, наслаждался последними теплыми деньками, и чувствовал себя в полнейшей безопасности.

Никто из обитателей местной тайги не смеет нападать на эту, на первый взгляд, неповоротливую тушу более четырех центнеров весом, с сильными лапами, вооруженными двадцатью острыми, как лезвие бритвы, когтями, клыками в палец взрослого человека длиной, и прочими атрибутами хищного зверя. Никто не станет оспаривать его власть и права, за исключением разве его собратьев, точно таких же бурых медведей, как и он сам. С такими соперниками он готов сражаться всегда при малейшем намеке на посягательство с их стороны на эти места, которые он всегда считал своими.

И пока его не одолели в честном поединке более молодые и сильные медведи, этот медведь представлял собой и судью, и властелина, абсолютного владыку в богатых долинах, на зеленых еще полянах, в густых кедровниках и синих пихтачах, на берегах рек и озер, у подножия нетающих все лето снежников и серых каменных осыпей, среди моховой тундры и непроходимых стлаников — безраздельного повелителя над всеми окружавшими его живыми существами.