Она действительно должна быть объективна, хотя бы в констатировании фактов. Всякое замалчивание неизбежно становится искажением истины. Материалы, ныне опубликованные (в том числе даже в избранной П. Н. Милюковым книге Субботовского) в советской России, требуют внесения существенных коррективов в чешский меморандум, перекладывавший по политическим мотивам всю ответственность за теневые стороны деятельности чехов в Сибири исключительно на русские власти. Меморандум выражался сильно: "под защитой чехословацких штыков местные русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир... и мы, соблюдая полную лойяльность, против воли своей становимся соучастниками преступлений". Можно привести немало фактов (см. напр., книгу Колосова, опубликованные большевиками официальные документы и тот дневник бар. Будберга, который любит цитировать П. Н. Милюков для характеристики "колчаковщины". А. В. Колчак считал даже "чеходом" бар. Будберга), ответственность за которые должны принять на себя и представители чешского войска - и в области незаконных "реквизиций" и в области административно - военного произвола
      (с прямым даже нарушением существовавших русских законов). Беспощадна подчас была чешская контрразведка, решительны были действия командиров чешских отрядов, усмирявших повстанческие и иные выступления и т. д. Если говорить о моральной ответственности в эти дни {76} гражданской войны, то ответственность во всяком случае должна быть общая.
      Стр. 146. Со слов Гайды П. Н. Милюков рассказывает о попытке восстания во Владивостоке 18 ноября 1919 г. Русские источники могли бы дать нашему исследователю значительный материал для дополнения и исправления текста, составленного по материалам Гайды (Полезно сравнить воспоминания Гайды с интервью, который он давал в Шанхае после неудачного восстания.). Поднимал восстание, в сущности не Гайда, а соц. -революционеры - областники. С бывш. председателем сибирский областной думы Якушевым Гайда обсуждал не только "идею переворота" (а раньше с Колосовым). В приложении к дневнику Болдырева напечатана переписка, которая велась с Болдыревым, Якушевым и Павловским Болдырева приглашали принять участие в заговоре и в той пяти-членной директории, которая намечалась. Болдырев воздержался от приезда во Владивосток из Токиo, но до некоторой степени пытался безуспешно связать заговорщиков с "верхами Японии". Владивостокская эпопея действительно характерна для истории гражданской войны. Это история политической авантюры, где имена эсеровских деятелей переплетаются с чешскими политиками, союзническими дипломатами и военными агентами, интригующими атаманами и пр. Ген. Розанов, усмиряющий восстание, поднятое Гайдой, также оказался замешанным в предварительных переговорах о перевороте. Добавлю, в "бюро военных организаций" в период восстания непосредственно участвовали коммунисты.
      Стр. 160. Выступление японцев во Владивостоке, Хабаровске и в других городах 4-5 апреля автор изображает, как японскую оккупацию. П. Н. Милюков необычайно преувеличивает "расправу" японцев, "в течение недели". Между тем уже к 7 час. веч. 5 апреля работа правительства {77} Приморской Земской Управы во Владивостоке восстановилась. Ген. Болдырев видит в выступлении японцев не захватные цели, а попытку ликвидации нарождавшегося на Дальнем Востоке большевизма и захвата власти со стороны "реакции" (стр. 334-335).
      Стр. 175. Без оговорок нельзя сказать, что "после падения Колчака большевики свергли во Владивостоке 31 января 1920 г. власть ген. Розанова". "Победители-большевики, опасаясь японцев, и здесь должны были прикрываться обличим демократизма"... "Японцы, принявши закулисное участие в перевороте 31 января, тоже не решились выступить открыто". Ген. Болдырев, непосредственный наблюдатель событий, между прочим, отмечал в своем дневнике: "всем как будто бы дирижируют американцы". Влияние большевиков в Народном Собрании действительно было обеспечено созданием "единого социалистического фронта".
      Стр. 183. "Несоциалистический съезд" во Владивостоке П. Н. Милюков характеризует исключительно, как рупор монархистов. Между тем представители партии к. - д. (и в частности, член Ц. К. Кроль и В. А. Виноградов - бывш. член Директории, были одно время лидерами этого блока). У "правых" не было вовсе определенного большинства в "Народном Собрании", собравшемся в июле 1921 г.
      (ср. рассказ Болдырева, входившего в "демократический союз" и противника "несоциалистического" блока).
      Стр. 223. Характеристика политики Врангелевского правительства чрезмерно сгущена в своих отрицательных тонах: "левая печать была закрыта, левые общественные деятели, не только социалисты, но и умеренные либералы отдалены и загнаны в подполье" (?). Как могла тогда партия к. - д. и, в частности, П. Н. Милюков, поддерживать правительство ген. Врангеля до оставления Крыма?
      Стр. 235. Неверно и тенденциозно изложена история возникновения "Русского Совета" в Константинополе, куда "не {78} вошли казаки и прогрессивные политики". С агитацией о сохранении армии и пр. выступили не только Марков II и Трепов в союзе с Бурцевым, Алексинским и Долгоруковым. Представителем "Пол. Об. Комитета" в Константинополе был П. П. Юренев и за его подписью было напечатано воззвание. Недаром кн. П. Д. Долгоруков на майском совещании 1921 г. партии к. - д. "Русский совет" назвал "кадетским детищем".
      Стр. 244. Характеризуя парижский Национальный съезд, П. Н. Милюков говорит: "участие правых к. - д. (Набоков, Карташев, Федоров) сообщило этому съезду либеральную внешность. Следовало бы указать, что в организационном комитете участвовали, напр., С. А. Смирнов, Н. В. Тесленко, которых Милюков не относит к числу "правых кадет".
      Стр. 268. С. С. Маслов - представитель "Крестьянской России", вовсе не "принадлежал к составу изгнанных из России интеллигентов"...
      Однако, не довольно ли перечислений "неточностей", взятых для примера из разных глав исследования П. Н. Милюкова? Такая работа слишком скучна и малопродуктивна для критика. Я вынужден был это сделать, отчасти для того, чтобы избегнуть упреков и голословности. Едва ли могут быть они теперь сделаны. Я не изучал скрупулезно всех страниц "России на переломе", но ясно, что количество "неточностей" может быть значительно увеличено. Вероятно, несколько по другому изложил бы ход декабрьских и январских событий 1920 г. в Иркутске (стр. 149-153) П. Н. Милюков, если бы познакомился с большевицкими материалами об иркутском восстании. Последние дни колчаковской власти исследователь излагает только по Гинсу (Книга проф. Гинса - книга хорошая и объективно написанная, однако, в некоторых своих частях по материалу уже устарела. Ценность этой первой работы о гражданской войне в Сибири лежит в мемуарной стороне повествования. Однако, и здесь П. Н. Милюков мог бы почерпнуть сведения, подтверждаемые последующими работами.).
      Недостаточно {79} познакомившись даже с эмигрантской литературой (и ссылок на нее мало), П. H. Милюков, по-видимому, не представляет себе, что существует, напр., как бы стенографическая запись тех переговоров, которые вели колчаковские министры с делегатами Политического Центра при посредничестве представителей иностранных держав.
      Стоит далее просмотреть более внимательно страницы, посвященный дальневосточным событиям в годы гражданской войны, для того, чтобы наглядно увидеть, что количество "неточностей" может быть сразу преумножено. Рассказывает об этих событиях исследователь по газетным сообщениям, по записям, сделанным из воспоминаний Кроля, но если бы он обратился к существующей литературе (хотя бы только к дневнику и воспоминаниям ген. Болдырева, - есть и другой материал), то почувствовал бы необходимость ввести ряд весьма значительных коррективов. Этому периоду П. Н. Милюков посвящает непропорционально много места по сравнению с другими главами. Здесь - говорит исследователь - "мы имеем возможность наблюдать единственный случай эволюции правых элементов белого движения у власти до того логического конца, до которого в Европе это движение дошло уже только в эмиграции. Владивостокский опыт наглядно иллюстрирует, чем могло бы сделаться белое движение, если бы удалось произвести реставрацию на большем пространстве, чем маленький клочок Приморья". Все это построение чрезвычайно искусственно... Здесь публицистическая тенденция действительно исказила восприятия прошлого. Прежде всего трудно найти что-либо общее между тем, что мы наблюдали на юге, и тем, что происходило в специфической обстановке Владивостока, Читы и т. д. Перед угрозой японской "оккупации" на Дальнем Востоке рождалась особая форма национализма, приводившая, в конце концов, к сотрудничеству "буржуазных" элементов с коммунистами.
      Пресловутая идея "буферных государств", родившаяся в рядах {80} сибирского комитета партии с. - р., была тем обманчивым миражем, который увлекал некоторые антибольшевицкие силы. И не всегда общественный явления на Дальнем Востоке могут быть расценены с точки зрения только демократизма и реакционности, ибо в психологии "демократии" подчас отсутствовали подлинно демократические начала. Вот яркий пример. "Меркуловское" народное собрание во Владивостоке 4 anpeля 1921 г. большинством 45 голосов постановило довести до сведения конференции в Генуе:
      1) "что советское правительство не может быть представителем России и русского народа,
      2) что договоры большевицкого правительства от имени России не могут быть обязательны для русского народа,
      3) что восстановление России невозможно при существовании правительства Советов и при отсутствии в России демократического порядка".
      По словам ген. Болдырева, демократический союз воздержался от голосования, "не желая подталкивать торгующиеся в Генуе стороны на большие требования к России". Не участвовали в голосовании "горячо возражавшие против протеста кадет Кроль и фракция левых крестьян". Кроля не стал бы поддерживать в данном случае, и творец так называемой "новой" демократической тактики в эмиграции: П. Н. Милюков долгое время горячо ратовал против какого либо признания советской власти и следовательно должен был бы примкнуть к большинству владивостокского собрания.
      Я не касаюсь тех многочисленных "неточностей", который имеются в книге П. Н. Милюкова в силу недостаточности материала, имевшегося в распоряжении исследователя в период написания работы. Напр., более внимательное рассмотрение соответствующих страниц, посвященных событиям на северном фронте в связи с изучением архивного материала и литературы, появившейся уже в 1927 г. (напр., воспоминания ген. Марушевского об Архангельске в "Белом Деле"), обнаруживает много ошибок у автора, но я говорю {81} лишь о том, что автор мог почерпнуть в литературе, существовавшей уже к моменту появления его книги.
      Стоит только проследить "неточности", имеющиеся в первом томе исследования П. Н. Милюкова на страницах, которые повествуют о революции до октябрьского переворота, как вырастает еще более цифра отмеченных "неточностей". И здесь, как мы отчасти видели, П. Н. Милюков новой литературы не знает.
      Приведу лишь один пример. П. Н. Милюков верит (I, стр. 77-78) "заявлениям, данным большевицкими вождями в связи с следствием над ними, что они употребляли все усилия, чтобы предупредить уличное выступление 3 июля" (1917 г.). Это совершенно не соответствует действительности, как определенно явствует из материалов, ныне опубликованных самими большевиками. Эти материалы целиком подтверждают слова А. Ф. Керенского ("Из воспоминаний", "Совр. Зап.", XXXVII): ..."игра большевиков в невинность имела своею целью прикрыть отступление на случай неудачи восстания".
      И "на самом деле, вся организация вооруженного восстания на 3-е июля была подготовлена в главной квартире большевицкого Центрального Комитета" (В показаниях Керенского по делу Корнилова имеется свидетельство даже о том, что о готовящемся выступлении большевиков в сущности знал германский военный штаб. Характерно, что в "Истории революции" сам П. Н. Милюков июльские дни называет "восстанием" - "первой пробой" большевиков.). Если верить заявлениям большевиков перед выступлением, то и в октябрьские дни они ничего не подготавливали. Так, в Петербурге 24 октября появилось оповещение В. Р. К-та о том, что "вопреки всякого рода слухам и толкам" Воен.-Рев. Комитет "существует отнюдь не для того, чтобы подготовлять и осуществлять захват власти, но исключительно для защиты интересов петроградского гарнизона и демократии от контрреволюционных {82} посягательств". После, вероятно, много раз большевики посмеивались над тем, как они пытались морочить головы наивным обывателям.
      VI. К ИСТОРИИ ЭМИГРАЦИИ.
      Последняя часть исследования П. Н. Милюкова посвящена "белому движению за границей" - русской эмиграции. Эту часть работы все критики (за исключением г. Неманова в "Последних Новостях") признали тенденциозной здесь политик сегодняшнего дня совершенно заслонил собой историка. Умолчание на этих страницах подчас совершенно коверкает историческую перспективу - не достаточно ли указать на то, что в исследовании П. Н. Милюкова вы не найдете даже отметки тех взглядов левого сектора русской общественности за границей, которые выразились в форме так называемых нинистов ("ни Ленин, ни Колчак" и т. д.) Между тем в истории гражданской войны нинисты сыграли весьма отрицательную роль в смысле ослабления антибольшевицкой позиции западноевропейской демократии.
      Последние страницы характеристики "политической эмиграции" (излюбленный П. Н. Милюковым термин, могущий вызвать оспаривание) особенно характерны для приемов исторического исследования П. Н. Милюкова. Они написаны специально ad maiorem gloriam "милюковщины" - благозвучный термин, пущенный в оборот в работе, претендующей на научный характер, самим автором в отношении своих политических противников. У него имеются специальные подзаголовки: "пешехоновщина" и "мельгуновщина". Таким образом, как бы узаконена авторитетом исследователя новая научная терминология. В свое время не раз я протестовал печатно против терминов "керенщина", "деникинщина", "колчаковщина" в исторических работах, протестовал против как бы излишней персонификации исторических явлений. Под {83} пером П. Н. Милюкова выросла еще и "мельгуновщина", представленная в весьма своеобразном виде "мельгуновщина", препарированная по своему вкусу пристрастным политиком Милюковым. Я не буду исправлять тех "неточностей", которые имеются у П. Н. Милюкова в изложении так называемой "мельгуновщины" - это будет уже скорее политическим спором. П. Н. Милюков мог бы оспаривать все мои положения, мог бы их осмеивать, если у него была на то охота, и пр., и пр., но он должен был прежде всего изложить мои тезисы в соответствии с подлинником, а не редактировать их по своему усмотрению. Получилось нечто, в значительной степени измышленное лидером "республиканско-демократического объединения" в эмиграции.
      Bcе эти страницы исследования П. Н. Милюкова столь однобоки, что почти на каждую строчку можно возражать - со стороны фактической. Они сводятся, как было указано, в значительной степени к апофеозу того течения, которое возглавляет сам П. Н. Милюков - немецкое издание и заканчивалось утверждением, что этому течению предстоит играть руководящую роль в будущей России. Сравнивая немецкое и русское издание, я все-таки чувствую маленькое "авторское" удовлетворение. К последним страницам русского издания П. Н. Милюков счел нужным сделать специальное примечание по поводу моей рецензии его труда на немецком языке: "я прочел эту рецензию только в конце напечатания этой книги и поэтому лишен возможности воспользоваться его (т. е. Мельгунова) указаниями - с большей частью которых, впрочем, я и не мог бы согласиться". Но в действительности как раз в ту схему деления политической эмиграции, против которой я возражал, внесены существенные коррективы и устранено то, что являлось крайним пределом политической скорее какой то сектантской тенденциозности: все прежние политические единомышленники П. Н. Милюкова, вся партия народной свободы, "вождем" которой он {84} так долго состоял, за исключением той "республиканско-демократической" группы, которая выделилась в 1921 г. под главенством П. Н. Милюкова и в связи с провозглашенной им "новой тактикой", отнесена была к правому сектору эмиграции наряду с кирилловскими легитимистскими организациями. Этого нет уже в русском издании.
      В немецком издании П. Н. Милюков в своей довольно произвольной классификации вводил наряду с признаком партийным и признак бытовых и профессиональных группировок. Так имелась у него особая группа "Die republikanisch demokratischen Berufsgruppen (?): Kosaken, Studenten, Offiziersverbande u dgl.". В правом секторе числились у него тоже: "Zahlreiche Berufsorganisationen die einen verschleierten monarchistischen Charakter tragen" и т. д. Получалось совершенно недопустимое даже при элементарно-научной классификации. И это устранено П. Н. Милюковым в русском издании. Давая список существующих политических группировок, он уже оговаривается: "не введены также и многочисленные профессиональные организации, принявшие более или менее отчетливый (обыкновенно правый) политический оттенок, и организации казачеств, студенчества и офицерства, распределяющиеся частью между группами правого, частью между группами центрального сектора".
      Таким образом, казаки, студенты не зачислены целиком в группы республиканско-демократические, а отнесены даже частью в правый сектор. Надо думать, что П. Н. Милюков не будет отрицать того факта, что из этих "профессиональных" группировок вербуются и члены левых политических групп. Если выделяются "студенты", то надлежало бы исследователю упомянуть и "рабочих". Бытовые группы казаков никак нельзя ставить в один ряд со студентами и прочими профессиональными группировками. Куда, напр., автор отнесет в своей классификации, идущей "от крайне левого крыла к крайне правому", самостийные течения в казацкой среде?
      {85} Искусственные схемы чрезвычайно опасны и во всяком случае, нужна в них исключительная точность. Остановимся несколько на "политической классификации" эмиграции, которую устанавливает П. Н. Милюков, поясняя ее даже особой наглядной табличкой.
      Левый сектор, по Милюкову, представлен:
      1) социалистами-интернационалистами - крайними левыми обеих социалистических партий с. - д. и с. - р., делившими власть в начале большевицкой диктатуры,
      2) социал-демократами и социалистами - революционерами официальных партий с. - д. и с. - р., имеющими своим органом "Социалистический Вестник" и "Революционную Россию".
      Для меня совершенно непонятно, кого П. Н. Милюков имеет в виду теперь в эмиграции под именем соц. демократов интернационалистов? Я таких не знаю не только в эмиграции, но и в самой России. Куда относит классификатор анархистов? Ясно, что в эту основную группу надлежит отнести коммунистов и всех их приспешников до всякого рода сменовеховцев включительно.
      Затем идет центральный сектор - социалистической и несоциалистической демократии, объединенный республиканской идеей. (По мнению П. Н Милюкова, "для настоящего времени именно республиканизм является лучшей гарантией истинного демократизма". Утверждение это в теории, конечно, более, чем сомнительно. Большевики, формально облаченные в республиканскую тогу, являются самыми решительными антидемократами. А. Ф. Керенский в 1917 г. именовал сторонников ген. Корнилова представителями "республиканской реакции" - термин, быть может, мало подходящий к так называемому корниловскому движению, но реально возможный в политической классификации. В противоположность Милюкову, В. А. Мякотин, представитель социалистического течения, не зараженный (во всяком случае во мнении П. Н. Милюкова) теми "политическими тенденциями", которые определяют собой сущность "мельгуновщины" в эмиграции, на парижском докладе "Родина и эмиграция" (январь 1926 г.) признавал, что водоразделом в объединении для борьбы с большевицкой тиранией должно служить признание народной воли, а не формальный признак "республиканизма" и "монархизма".).
      Здесь классификатор устанавливает {86} следующие группировки: 1) "правое течение внутри с. - д., взгляды которого представлены статьей Гарви в "Проблемах революции", и группа с. - р., объединившаяся около издания "Современные Записки". 2) "Внепартийные" (?) социал-демократические течения - "Единство" (Плеханов, Потресов) и "Заря", 3) Народные социалисты. 4) Республиканско-демократическая группа партии народной свободы. 5) Республиканско-Демократическое Объединение. 6) Крестьянская Россия. 7) Центральная группа партии народной свободы и 8) отчасти Нац.-прогрессивное и демократическое объединение Юго-Славии.
      В сущности, сколько допущено здесь произвольности в расстановке политических группировок. Никакого "правого течения" среди с. - д. "официальных" нет, во всяком случае, нет течения, принявшего те или иные организационные формы. Что значит "течение", представленное статьей Гарви? Как часто покойный Аксельрод в статьях по партийной тактике резко расходился с Мартовым и другими "официальными" представителями с. - д. партии и в то же время оставался в рядах последней. Далее, кто в эмиграции представляет "социал-демократическое течение "Единство"? Плеханов умер, а Потресов никогда не был членом группы "Единство". Историк революции и активный политик обязан это знать. Неясна и группа с. - р., объединившаяся около "Дней", и персонально не совпадающая целиком с группой, объединившейся около "Современных Записок"? Центральную группу партии народной свободы, в 1926 г. в немецком издании зачисленную Милюковым скорее в правый монархически сектор, или вернее занимавшую промежуточное положение, в русском издании, через несколько месяцев, автор относит к республиканским группировкам. Когда они самоопределились в этом отношении? (В 1917 г. все к. - д, на съезде, как мы знаем, приняли республиканскую программу, и первым отказался от нее в 1918 г. П. Н. Милюков).
      {87} Народных социалистов П. Н. Милюков склонен распределить по всем трем секторам, а в своей наглядной табличке просто устраняет их, как группу несуществующую. Непосредственно к правому сектору относятся: 1) Правое крыло партии народной свободы, 2) Объединение нац.-прогрессивное и демократическое в Юго-Славии (отчасти).
      3) Национальный комитет, 4) Центральное Полит. Объединение (в скобках ставится - торгово-промышленный союз, что не соответствует действительности), 4) Русское патриотическое объединение, 5) Высший Монархически Совет, 6) Кирилловские организации.
      Из приложенной к тексту таблички недействующие группы исключены: правые к. - д. и народные социалисты. Я не буду возражать. Но получается курьез: действительно не существующие в эмиграции группы "Единство" и "Заря" в схему вводятся, а все же организационно существующие группы народных социалистов отсутствуют.
      П. Н. Милюков делает оговорку, что он в свой список не включает мелкие и смешанные группы, число которых постепенно увеличивается, но существование которых более или менее эфемерно, а политическое значение не выходит за пределы политических клубов. Очень субъективна при таких условиях будет классификация. По мнению Милюкова, самой многочисленной и действенной организацией будет Республиканско-Демократическое Объединение, а по моему, группы содействия "Борьбе за Россию". Вероятно, евразийцы признают наиболее организованной свою группу - об евразийцах П. Н. Милюков почему то вовсе умалчивает, как и о коалиционных группах "Борьбы за Россию" и т. д., и т. д. Все, не предрешающие формы правления, отнесены Милюковым к числу скрытых монархистов. Почему?
      Сложное дело разбираться в русских политических группировках и в особенности в эмиграции. Слишком различны наши восприятия происходящего очень трудно подвести {88} их под старые трафареты, которые подчас только искусственно держатся в жизни. Сохранились формы, а содержание их весьма различно. По мнению П. Н. Милюкова, народные социалисты не партия, а скорее политический клуб, а для меня отдельные группировки социалистов-революционеров при формальном единстве между собой ничего общего не имеют.
      И если бы П. Н. Милюков писал свою работу в 1927 г., ему пришлось бы особо выделить черновскую группу и Лигу народов Востока. (Кстати, хорошо, что в русском издании устранены указания на то, что нар. соц. являются разветвлением партии с.-ров. Это более, чем неточно). Эфемерными оказываются и новые политические объединения. Когда писал свою работу П. Н. Милюков, существовал Республиканско-Демократический Союз - милюковской к. - д. группы и Крестьянской России. Весьма преувеличивая, рассказывает об этом Союзе П.Н. Милюков в "России на переломе", а когда пишутся эти строки - нет уже Союза. Распалось почти берлинское Респ.-Демократическое Объединение. Умирает парижское и пр., и пр. В единых рядах "милюковцев" значительный раскол на почве так наз. "активизма" в эмиграции.
      Таковы, по крайней мере, мои субъективные впечатления - и они, вероятно, не более субъективны, чем выводы и заключения при классификации "политической эмиграции" у П. Н. Милюкова.
      Мои базируются, по крайней мере, на фактах. Слишком часто этих фактов нет в исследовании, критике которого посвящены настоящие страницы.
      {89}
      VII. ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ.
      Едва ли нужно даже делать какое либо заключение. Если по отношению к немецкому изданию исследования П. Н. Милюкова я в достаточно мягкой форме говорил, что "при издании на русском языке своей новой книги П. Н. Милюкову надлежит внимательно просмотреть главу о гражданской войне, написанную слишком наспех", то в отношении переработанного русского издания, я имею право повторить то же, лишь с большей категоричностью. Экономическую часть работы Милюкова С. Н. Прокопович признал в значительной степени неудовлетворительной. Главы, посвященные истории гражданской войны, часто, очень часто, не могут быть признаны удовлетворительными. В сущности, надлежало бы теперь знать отзыв государствоведа о третьей части "России на переломе". Может быть, и там не все так благополучно, как кажется это лицу, не достаточно осведомленному в области специальных знаний.
      П. Н. Милюков в предисловии к русскому изданию счел нужным сказать: "Я не могу жаловаться на прием, оказанный немецкому изданию германской критикой. Германская наука проявила в ней ту солидность, основательность, знание дела, которые ей свойственны". Немецкие критики, по словам Милюкова, отмечали объективность автора.
      Отдавая должное "основательности" немецких ученых, все же можно усомниться в компетентности их суждений в вопросах, касающихся русской революции и гражданской войны.
      У нас самих еще слишком мало критически проверенного и проработанного материала. Для нас самих не все еще ясно в той сложной обстановке, при которой протекала не отошедшая еще вполне в историю страница нашего недавнего прошлого. Закончу своими словами из отзыва на немецкое издание книги П. Н. Милюкова.
      Точность фактов - писал я {90} - "особенно нужна в историческом труде, предназначенном для иностранца. Здесь неизбежно имя автора должно встретить доверие; здесь не может быть достаточной критики в силу незнания фактической стороны вопроса и неумения разобраться в сложных и запутанных подчас контроверсах русской общественности. Нам недавно еще приходилось указывать на примере работы д-ра Rimscha "Die russische Emigration", как трудно даже добросовестному иностранцу-исследователю разобраться, напр., в разветвлениях нашей эмиграции. Не думаю, чтобы немецкий читатель получил и теперь, прочитав труд П. Н. Милюкова, вполне должное представление о политических группировках в эмиграции, ибо схемы, преподнесенные автором, верно отражающие, очевидно, его личные представления и, во всяком случае, его политические выступления, во многом очень далеки от соответствия с наблюдаемой нами действительностью.
      Вряд ли немецкие ученые могли действительно критически отнестись к тексту "России на переломе". Может быть, серьезный немецкий читатель не обратит внимания на то, что д-р Римша сделал, например, Керенского лидером российской социал-демократии, но для всякого малообразованного русского читателя такое утверждение будет звучать смешно.
      В книге П. Н. Милюкова, конечно, нет lapsus'oв, подобных тому, который только что был отмечен, но в ней действительно очень много, как мы видели, "немотивированных неточностей" и ошибок. И если некоторые из них объясняются недостаточным знанием литературы предмета, то другие вытекают из предвзятости историка. Милюков-политик - причем политик сегодняшнего дня грубо заслонил Милюкова-историка.
      В истории он хочет найти оправдание своей современной политической позиции. А для того, чтобы история служила этой цели, он иногда фальсифицирует ее, покрывая пеленой забвения то, что неприятно вспомнить творцу "новой тактики" в эмиграции.
      Если {91} А. Ф. Керенский "Историю революции" П. Н. Милюкова с известным преувеличением назвал "стилизацией под вкус правой реакции", то новую книгу о гражданской войне можно, пожалуй, с большим правом назвать уже скорее стилизацией под вкус "левой" эмиграции - по крайней мере того ее сектора, который в общем примыкает ныне к политической позиции П. Н. Милюкова.