Fairleigh - Черный рыцарь

Постареть мне, друзья, невозможно:

Дженни вряд ли допустит того.

Пока бедра ее — словно ножны.

Что как раз для меча моего.

Губы Ровены изогнулись в улыбке. Массивная дверь затряслась. Видимо, изрядное бревно на манер осадного тарана разбило вновь накопившийся снег и ударило по прочному дереву.

— Наши прекрасные леди запрещают нам войти? — раздался голос, принадлежавший, несомненно, Блэйну.

Жилистые руки Мортимера напряглись от усилия, так он спешил, открывая дверь.

— А я-то здесь на что?! — Он распахнул дверь. Дамы чуть не сбили его с ног, бросившись вперед визжащей и плачущей от радости толпой. Мужчины ворвались им навстречу. Лед и снег окутали каждый волосок меха и каждую нить одежды, превратив их в заиндевевших великанов. Каждые двое несли на шесте подвешенного кабана с застывшей на кровью. Зал огласился радостными криками.

Ровена одиноко стояла среди опустевших кресел. Ее глаза затуманились слезами, когда Марли бросилась на шею снежного гиганта, стоявшего в дверях. Освободившись наконец от ее объятий, он опустил ее на пол, сбрасывая снег со своих темных волос. Его щеки пылали здоровым румянцем, зубы сверкали сквозь обмерзшую бороду улыбкой, в которой не было и намека на прежнюю горечь, когда он принимал объятия и приветствия как женщин, так и мужчин. Сверкая темными глазами, он подхватил под руку леди Алису.

Внутри Ровены все сжалось, она окончательно поняла, насколько сильно овладели ею чувства к Гарету, как буря налетевшие на нее. Надеясь, что ее никто не видит в этом радостном хаосе, она поднялась по лестнице наверх, волоча за собой меховую шкуру с постели Гарета.

Данла дважды стучала ей в дверь, затем приходила еще, позже. Каждый раз Ровена отвечала одно и то же:

— Уходи. Я больна.

Взрывы музыки и радостных криков доносились до ушей Ровены сквозь каменный пол. Она глубже зарывалась в свои меха, глядя в сгущающиеся сумерки. Снег прекратился, но ветер продолжал завывать.

Ровена и впрямь была больна. Презрение к самой себе было так остро, что ощущалось как физическая боль. Как могла она быть настолько глупа, чтобы попасть в плен пары мрачных темных глаз, развитых мускулов и грубоватой речи? Она ничем не лучше леди Алисы. Несколько раз она забывалась сном, но каждый раз пробуждалась от горячечного озноба со следами слез на щеках. Ей предстояло долго лелеять свою разбитую гордость. Гарет, несомненно, будет праздновать далеко за полночь, сначала в большом зале, а затем — в спальне леди Алисы.

Ровена даже не повернулась, когда дверь со скрипом отворилась.

— Прошу тебя, Данла, уходи, — сказала она сердито. — Я больна. Я не хочу есть.

— Неудивительно, что ты больна. Здесь даже нет огня.

Ровена перекатилась на другой бок и села. Ее волосы каскадами рассыпались по шкуре, которую она натянула до подбородка. Гарет стоял, прислонившись к закрытой двери.

Он протягивал ей что-то.

— Я принес тебе горячих пирожков. Яблочные. Твои любимые.

Ровена фыркнула.

— Я ничего не хочу.

Она снова легла, отвернувшись от него.

Наступила таинственная тишина, затем послышался стук поленьев, осторожно складываемых на решетку камина, затем — потрескивание огня, приносящее ощущение уюта, но не тепла в промерзшую комнату. Ровена ожидала стука закрывающейся двери, но его не последовало.

Она чуточку высунула нос. Гарет ходил перед камином, потирая замерзшие руки.

— Я никак не могу согреться.

Она смотрела с удивлением, как он снимает через голову свою тунику. Всплески смеха и голосов поднимались снизу вместе со звуками песни.

— Не подобает хозяину оставлять гостей на своем пиру.

Гарет пожал плечами.

— Мне надоели их тосты. Они так непостоянны. Накорми их жареным мясом, и они тут же забудут свои подозрительные взгляды и охотно будут поднимать кубки за тебя. Я пришел сюда, надеясь найти теплую постель. Но, боюсь, выбрал не то место.

Губы Ровены сжались, и она снова натянула мех себе на голову. Гарет подложил еще два коротких полешка в огонь, съел пирожок, из тех, что принес Ровене, и нырнул в кровать, натянув поверх себя все имеющиеся в его распоряжении шкуры.

Несмотря на рев огня в камине, холод в комнате не ослабевал. Ветер продолжал весело свистеть, радуясь темноте, снегу и собственной удали. Ставня тряслась от ветра, пропуская самые сильные порывы через узкие щели. Вскоре Ровена начала ощущать холод, исходящий от каменного пола под толстым слоем меховых шкур. Ее трясло. Она обхватила плечи руками, но это слабое тепло не приносило облегчения. Разве куча шкур могла сравниться с теплом девяти тел, свернувшихся под одним покрывалом? Здесь не было Маленького Фредди, к которому она могла прижаться.

Ровена перебралась к камину, таща за собой шкуры. Она пристроила их у основания очага и забралась под них, продолжая дрожать и в скудном тепле, исходившем от камина. Тени, пляшущие по стенам, создавали иллюзию тепла, еще более жестокую в своей обманчивости. Холод пронизывал ее до самых костей. Зубы ее начали стучать. Она поплотнее завернулась в шкуры и подобралась уже совсем вплотную к очагу, прижавшись щекой к теплым камням.

Ветер с треском распахнул ставни. Ровена вздрогнула, видя, как ледяной ветер, врываясь в спальню, несет с собой снег, накопившийся на подоконнике. Снег закружился по комнате сверкающим вихрем. Гарет вскочил и с проклятием закрыл окно. Повернувшись, он увидел Ровену, съежившуюся возле камина. Над темным мехом виднелись лишь ее глаза да густые золотистые волосы.

Он забрался обратно в постель.

— Как могу я заснуть, слыша этот дьявольский стук зубов? — проворчал он.

— Я смиренно умоляю о прощении, милорд, — выдавила Ровена сквозь сжатые зубы. — Вы можете отправить меня в комнату Марли, если я раздражаю вас, Я не привыкла спать одна в зимнюю стужу.

— Я-то привык. Но не с половиной оставшихся у меня мехов. Какая нелепость! Что пользы для нас обоих замерзнуть до смерти в полутора метрах друг от друга. — Он отбросил покрывала, недвусмысленно приглашая Ровену лечь рядом с ним.

Ровена широко раскрыла глаза. Кончик ее покрасневшего носа высунулся из меха, но она лишь плотнее завернулась в шкуры.

Гарет возвел к небу глаза в немом отчаянии.

— Ваши колебания льстят мне, но могу вас уверить, что любая часть моего тела, способная досадить Вам в настоящий момент безнадежно оледенела.

Ровена взглянула на него искоса, все еще сомневаясь. Гарет угрожающе выдохнул клубы пара. Она крепко зажмурила глаза и бросилась к кровати, прыгнув в нее с такой силой, что деревянная рама затряслась. Ровена быстренько свернулась калачиком на перине спиной к Гарету,

Гарет посмотрел на изящный изгиб ее спины и подумал, а не преувеличил ли он воздействие холода на собственное тело. Он подоткнул под них обоих общие меховые покрывала, повернулся на бок и закрыл глаза.

Заснуть ему не удалось. Спина Ровены была охвачена ознобом, и перина явственно подрагивала.

— Бог мой, Ровена! То у тебя стучали зубы, а теперь кости отбивают дробь.

Ровена выглянула из-под меха. Масса золотистых волос перемешалась с черным собольим мехом.

— Умоляю вас простить меня, милорд. — Ее обычная склонность к подшучиванию, как всегда, помотала ей найти верные слова. — Может быть, вы предпочли бы привязать меня цепью к кровати и заставить удовлетворять ваши самые темные и неестественные желания.

Гарет взъерошил свои и без того лохматые волосы. Слова, которые она бросила ему, были его собственными словами, которые он нашептывал одному распутному старому графу из Лондона, зная, что может положиться на его леди, способную распространить эту злобную сплетню на все четыре конца обитаемого мира.

Разум отчаянно предостерегал его от необдуманных действий, но руки уже не слушались. И только слабые ладони Ровены, упершиеся в его голую грудь, препятствовали более тесным объятьям.

— Это соблазнительное предложение, миледи, но мы оба знаем, что для этого не потребуется никаких цепей.

Решена дрогнула перед дьявольским светом его глаз. Какой идиоткой надо быть, чтобы насмехаться над ним! Она вовсе не была ему равным противником, не говоря уж о том, что в постели он был полным ее господином. Его отвратительная Илэйн хорошо обучила его. Ровена опустила глаза.

Пальцы Гарета сжались на ее шее. Кротость в ответ на грубость раздражала куда больше, чем сопротивление. Эта покорность была воспитана в ней годами согласия с любыми глупостями, приводимыми ее отцом в оправдание той жизни, которую он вел. Гарету захотелось встряхнуть ее. Заставить воспротивиться ему. Пусть даже ударит. Ну хотя бы попробует. Ему хотелось вновь возродить в ней искру духа противоречия, которая лишь коротко мелькнула в ее ставшем покорным взгляде. Но всем своим существом он жаждал другого. Положить ее на спину здесь, среди мехов, и медленно и терпеливо зажечь совсем иные искры, превратив их понемногу в бушующее пламя. Это неумолимое влечение грозило поглотить его, когда он погрузил свое лицо в воздушную мягкость ее волос.

Она услышала его хриплый, сдавленный голос:

— Все, что я желаю, — это мирный сон. Неужели не понятно? Неужели ради этого я должен приковать тебя цепью?

— Нет, милорд.

— Тогда повернись.

Ровена повернулась на другой бок, лицом от него, как будто ожидая, что его ладони обожгут сейчас ее бедра. Гарет обнял ее за талию, и она погрузилась в тепло его объятия без дальнейших протестов.

Еще долго после того, как унялась дрожь от холода, Ровена лежала, свернувшись, неподвижная, как статуя, ощущая прижавшееся к ней сильное тело, наслаждаясь его близостью, но боясь заснуть или пошевелиться, чтобы не выдать себя случайно лаской или сорвавшимся во сне словом. Усталость наконец взяла свое, и ее дыхание приобрело ровный, спокойный ритм. Гарет глядел на тени, мечущиеся по стене. Его подбородок покоился в ее золотистых волосах, и он также боялся двинуться, опасаясь, что она поймет, что он не так уж сильно замерз, как полагал вначале. Если Линдсей Фордайс не появится в скором времени, возможно, спасать придется уже его самого, сэра Гарета де Креси, лорда Карлеонского. Спасать от шелковистой ловушки ее объятий.

9

Где-то в своем холодном сердце зима обнаружила следы милосердия и послала лесам и полям временное облегчение. Под тающим снегом ждала земля, притихшая и уснувшая. Черные ветви деревьев застыли на фоне серого неба. Зима, лишившаяся своего главного украшения, представляла уродливое зрелище. Но, утратив холодную красоту, она, по крайней мере, стала обитаемой. Некоторые из гостей Карлеона, вежливо распрощавшись, уехали, включая ту женщину, которая провозгласила замок проклятым. Другие же последовали примеру упрямого Блэйна и остались, заполняя дни игрой в шахматы, шашки и негуманный хазард, ночи же посвящая изрядному сокращению огромных запасов эля сэра Гарета.

Как только турнирное поле перестало представлять собой море жидкой грязи, Ровена и Марли возобновили свои тренировки у избитого копьями квинтина[6].

Марли вскочила на свою пегую кобылу и атаковала исцарапанный щит. Ее копье соскользнуло, приведя квинтин во вращение. Ровена запрыгала, хлопая в ладоши, видя, как Марли успела ловко проскакать вокруг столба. Иначе, качнувшись обратно, он непременно бы ударил ее. Со своего места у ворот Блэйн тоже аплодировал из чистой вежливости, поскольку глаза его были устремлены не на Марли, а на Ровену.

Светлые волосы Ровены раскинулись по черному облачению, которым ее снабдила Марли, еще ранее позаимствовавшая его у Гарета. Туника Ровены спускалась ниже колен. Неровные заплаты кое-где болтались буквально на ниточке. Ровена могла бы выглядеть нелепо, если бы ее стройная фигура не придавала этому одеянию особую неловкую грацию, свойственную порой королевским шутам, смешным и трогательным одновременно. Каждый раз, когда она подпрыгивала, Блэйн успевал увидеть проблеск белого колена — там, где порвались рейтузы. После этого он некоторое время ерзал на месте, перекладывая ногу на ногу.

Едва Марли успела соскочить на землю, как Ровена уже ухватилась за косматую гриву ее лошади и взобралась на нее.

— Давай, драгоценная леди! — Марли по-дружески подпихнула ее сзади, одернув задравшуюся тунику. — Следи за своей одеждой. А то у Блэйна язык уже вокруг столба обвернулся.

Она произнесла это достаточно громко, чтобы услышал Блэйн. Тот подождал, когда Ровена повернется лицом к квинтину, и послал Марли улыбку, сопровождаемую весьма злобным жестом. Марли сунула копье в руку Ровены. Ровена опустила голову, сосредоточенно нахмурившись. Башмаки ударили в бока кобылы. Лошадь понеслась вперед. Прибитый щит надвигался на нее с бешеной скоростью. Ей казалось, будто она сама стоит на месте, это квинтин несется навстречу все быстрее и быстрее. Копье ударило в красное сердце, нарисованное в центре щита, с завидной точностью и силой.

Ровена вскинула руку с копьем в триумфальном салюте и поскакала вокруг квинтина. Ей оставались доли секунды, чтобы увернуться от накреняющегося столба, но она вдруг заметила темную фигуру, появившуюся позади Блэйна. Ее колени, непроизвольно сжались, заставив лошадь резко остановиться. Квинтин ударил ее в спину, сбросив на землю.

Блэйн соскочил с изгороди, но первым возле нее оказался Гарет. Он нежно провел рукой по ее спине, стараясь обнаружить там возможные следы удара. Ровена пыталась вдохнуть, но это ей никак не удавалось; легкие были пусты и безжизненны. Она глядела, моргая, в глаза Гарета, не способная ни двинуться, ни сказать что-либо.

— У нее просто перехватило дыхание от удара, — послышался голос Марли откуда-то сверху. — Рано ее отпевать, даже если бы здешний священник и явился в Карлеон. Этот дьявол проделывал со мной то же самое много раз.

В затуманенном сознании Ровены не сразу улеглось, что Марли имеет в виду не священника, а квинтин. Марли яростно ударила в отместку по щиту. Карие глаза Блэйна, стоящего рядом с Гаретом, горели возмущением.

— Это ты виноват, позволяя ребенку развлекаться с этим сорванцом.

— Для нее безопаснее развлекаться с Марли, чем с тобой, — заметил Гарет.

Он помог Ровене встать на ноги. К этому времени она уже восстановила дыхание и могла произнести несколько слов. Впрочем, она ощущала такое унижение, что предпочла бы остаться бездыханной.

— Все в порядке, — прохрипела она. Голова ее болела, а во рту ощущался привкус крови, однако она ни за что не призналась бы в этом. Она отряхнулась.

Гарет нахмурился. Блэйн спрятал улыбку.

— Я пришел сообщить вам всем, что назавтра назначен праздник, — мрачно сказал Гарет.

Блэйн хмыкнул.

— Ты задумал праздник?!

— Да, мой галантный друг. Поскольку некоторые гости, чьих имен мы не будем называть, не обнаруживают желания покинуть мой замок, я решил пригласить несколько своих собственных друзей. И ожидаю видеть вас всех в большом зале завтра вечером.

Гарет быстро обвел взглядом стоящих рядом, задержавшись на мгновение на Ровене. Ей показалось, что он хочет что-то сказать, но Гарет промолчал. Она погладила вздрагивающую холку лошади, пытаясь скрыть смущение. Гарет круто повернулся и, не произнеся ни слова, зашагал к замку. Ровена увела кобылу в стойло, что-то тихо шепча в ее гриву.

Марли бросила безнадежный взгляд на небо в серых тучах.

— Эти двое уползают в постель раньше всех в Карлеоне. Почему же они просыпаются в таком мрачном настроении и с темными кругами под глазами?

Блэйн взревел, как дикий зверь, и Марли ловко увернулась от его шлепка с озорным, почти девичьим смехом.

В назначенный вечер Ровена услышала постукивание по двери комнаты, где она одевалась, и замерла, уронив косу, которую заплетала. Она увидела руку стучавшего, и ее дыхание участилось. Сильные мужские пальцы с бледными шрамами, усеянные темными волосками. Стук повторился.

— Войдите, — сказала она.

Темная фигура Гарета заполнила дверной проем. Их глаза встретились, и щеки Ровены мгновенно залились краской. Как она ненавидела это свое ужасное свойство быстро краснеть! Его взгляд сегодня был совершенно иным. Былая холодная отчужденность исчезла, сменившись выражением почти хищной заинтересованности. А улыбка не могла обмануть ее.

В руке его был какой-то золотой, сверкающий предмет.

— Я принес тебе украшение, достойное твоего наряда.

Ровена стояла и не могла оторваться от его блестящих темных глаз. Он обошел ее, встав сзади. Ровена ощущала странное возбуждение, исходившее от него. Руки его окружили ее талию, не прикасаясь к ней. Она опустила ресницы, и у нее перехватило дыхание. Изумруды и аметисты сверкали на поясе, искусно выполненном из золота. Когда Гарет уже был готов опустить украшения на его место, Ровена схватилась руками за его запястья.

— Я не нуждаюсь в такой драгоценности, милорд. У меня нет своего пояса, и я предпочитаю не носить чужой.

Гарет замер. Его губы коснулись ее шеи. Ровена вздрогнула.

— Этот пояс не принадлежал никому, кроме тебя. — И, не обращая внимания на ее протест, он опустил тяжелое золото на ее бедра. Искусные пальцы быстро соединили замок пояса. Ровена гадала, правду ли он сказал ей.

Его теплые руки легли ей на плечи, поворачивая ее лицом к нему. Ровена смотрела на него снизу вверх, видя необычное напряжение в его сомкнутых губах, в изогнутых бровях. Не говоря ни слова, он развязал ленты в ее косах и пропустил свои пальцы через каждую прядь, пока волосы не легли сияющим покровом ей на плечи.

— Пусть твои волосы будут распущенными сегодня. — Тон его был, несомненно, повелительным.

Нахмурившись, он повернулся к двери и, выйдя, закрыл ее за собой. Была ли в его глазах печаль раскаяния или ей это лишь показалось?

Ровена переступила через серебряную цепь, туго натянутую над нижней ступенью лестницы, спускающейся в зал. Она глянула туда, куда тянулась цепь, и прижала ладонь ко рту, сдерживая крик. Рядом с лестницей сидел беззубый медведь, раскинув по каменному полу мохнатые задние лапы, как ребенок, играющий в мяч. На его косматой голове возвышался высокий парик, покрытый вуалью. Приглядевшись к нему, Ровена увидела, что медведь не выглядел столь уж свирепым, как ей показалось вначале. Наоборот, вид у него был несколько убогий и растерянный. По другую сторону от лестницы прыгал и вертелся карлик. Он поднял цепь так, чтобы вереница дам могла пройти под нею; затем нырнул под юбки одной из них. Дамы разбежались, визжа от восторга. Громкие звуки лютни Мортимера заглушали все, кроме отдельных громких выкриков и взрывов смеха.

Проходя мимо одного из временных столов на козлах, уставленных яствами, Ровена взяла из чаши кусок сотов, источающих мед, и бросила его медведю, вспомнив, как мучительно быть одиноким и голодным на таком пиру. Он поймал соты своими неуклюжими лапами и сидел теперь очень довольный, с наслаждением высасывая из них мед.

Ровена слизнула остатки меда с пальцев, ощущая его приятную сладость. Она встретилась взглядом с Гаретом через весь переполненный зал, и как будто молния проскочила между ними. Жаркая волна затопила все ее тело. Теперь она нашла слова, чтобы выразить ту перемену в нем, которую ощутила сегодня: «Осознание своей власти надо мною».

Власть эта читалась в его глазах, сквозила в каждой черте его красивого лица, в позе его великолепной фигуры. Сэр Гарет Карлеонский решил в этот вечер наконец как следует исполнить свою роль владельца поместья и хозяина праздника.

Он сидел лицом к гостям, в массивном резном кресле, которого Ровена прежде не видела, поставив одну ногу на возвышение. В этом подобии трона человек, менее внушительный, чем Гарет, мог потеряться; грозная же мужественность Гарета лишь оттенялась изящными изгибами резьбы кресла. Он был в черном, прошитом серебром одеянии, Сам владыка потустороннего мира не мог бы выглядеть в этот момент более царственным и магически притягательным, чем Гарет. Когда он наклоном головы указал ей на место рядом с ним, она послушно, как завороженная двинулась к нему, будто была его Персефоной, связанной с ним невидимой цепью.

Ровена ощущала обращенные на нее взгляды, пробираясь сквозь толпу танцующих. Она присела в реверансе перед Гаретом, чувствуя тяжесть своих волос, мерцавших на плечах. Он поднес ее руку к своим губам. Вместо того чтобы поцеловать ладонь, он провел языком по ее пальцам, слизывая последние следы меда.

— Моя сладкая, — тихо сказал он. Ровена отдернула руку, пораженная так, будто он укусил ее. До сих пор он почти не замечал ее, почти никогда не удостаивая ни единым словом.

У ног Гарета лежала подушка, накрытая мехами. Он кивком указал на нее, и Ровена опустилась на подушку, испытывая теперь совершенно иной страх. Бешено колотившееся сердце говорило ей, что у нее никогда не хватит сил бороться с соблазном, которому Гарет может ее подвергнуть.

Боясь повернуться и встретить его взгляд, Ровена разглядывала лица. Очень знакомая пара остановилась перед ними. Блэйн поклонился. Леди Алиса схватила его за руку, как будто он мог ненароком ускользнуть.

— Ты превзошел самого себя, Гарет, — сказал Блэйн, окидывая зал восхищенным взглядом.

— Не в этом дело, — ответил Гарет. — Я превзошел тебя. И ты досадуешь.

Блэйн поднял руку, приветствуя кого-то.

— Взгляни. Там, у двери. Сэр Мартэн, граф Глостерский, болтает с Марли. А вон барон Медфорд обхаживает пудинг. Того и гляди распахнется дверь, и войдет сам король.

— Эдуард во Франции. Он прислал свои сожаления. — Гарет взял кубок с проносимого подноса. — Однако ты можешь обнаружить принца Уэльского среди играющих в фанты.

Блэйн побледнел от зависти, увидев там, куда указывал взглядом Гарет, гибкого и тонкого молодого человека, склонившего голову с завязанными глазами к коленям леди. Из-за повязки не было видно лица, а только масса вьющихся светлых локонов. От его мундира в черную и белую клетку у Ровены зарябило в глазах.

— Этот юноша напоминает шахматную доску, — сказала Алиса. — Скажите, это он — ваш загадочный почетный гость? — Она так высоко задирала голову, что Ровена, сидя на подушке, видела только ее возбужденно расширенные ноздри на фоне круглого подбородка.

Гарет пожал плечами:

— Может быть, медведь Варфоломей займет более почетное место.

— Варфоломей — прекрасный малый, не правда ли? — вступила Ровена. — Когда я сошла с лестницы, я подумала сначала, что это — Марли, но по его печальным глазам поняла, что ошиблась. Я очень сочувствую ему. Такой отличный малый и так унижен этим бестолковым устройством на голове. — Она засмеялась. — Я бы забралась под лестницу, если бы меня заставили носить такую нелепую штуку.

Повисла неловкая пауза. Ровена слишком поздно поняла, что башня, нагроможденная на голове Алисы, была точно такой же, как на голове Варфоломея. Блэйн откашлялся.

Гарет поднял прядь волос Ровены. Она стекала сквозь его пальцы подобно жидкому золоту.

— Ты очень наблюдательна, дорогая. Варфоломей — действительно прекрасный малый. Он и гостей поедает гораздо меньше, чем прожорливые рыбы Блэйна.

Ровена низко наклонила голову, от души желая, чтобы медведь набросился на нее и съел. Напыщенный мужчина в шляпе с перьями остановился, чтобы обменяться любезностями с Гаретом. Во время их многоречивой беседы над ее головой Ровена, уставшая изучать в смущении туфли Алисы, стала старательно раскладывать юбку вокруг себя аккуратными складками. Она выложила из нее нечто вроде широкого веера, когда дверь широко распахнулась, и в зал, тяжело ступая, вошла группа каких-то сутулящихся фигур. Сердце Ровены забилось в неровном ритме.

— Что это? — пробормотал Блэйн. — Крестьянское возмущение?

— Поистине возмутительно, — сказала Алиса. Новые гости робко прокрадывались по краю зала, как будто надеясь, что их бесцветная одежда позволит им быть совсем незаметными на фоне каменной стены. Но замыкал этот скромный парад стройный мужчина, чьи широко расправленные плечи и шапка светлых серебристых волос не позволяли ему раствориться в толпе, подобно остальным.

Ровена почти поднялась, когда рука Гарета твердо легла на ее плечо. Она бросила на него отчаянный взгляд. Лицо его было непроницаемо, но едва уловимое давление тяжелой руки заставило ее сесть.

Линдсей Фордайс, барон Ревелвуда, гордо прошествовал в зал, замыкая строй своих семи сыновей и одного племянника. В темно-фиолетовых рейтузах и желтой тунике, он выглядел как яркий павлин, выступающий позади стайки воробьев. Его глаза метались из стороны в сторону. Руки нервно теребили одна другую. Когда Мортимер грянул новую песню, он подпрыгнул от неожиданности. Глаза Маленького Фредди тоже шныряли по толпе. Он первым заметил Ровену, сидящую у ног Гарета. Он пихнул следующего за ним так, что цепочка братьев качнулась, как волна, дошедшая до Фордайса крепким тычком, полученным от Большого Фредди.

Глаза отца Ровены осветились благосклонной улыбкой. Прежде чем она успела поднять свою дрожащую руку, Гарет взял ее подбородок большим и указательным пальцами, заставив пораженную Ровену глядеть прямо на него. Он склонился над нею и прикоснулся губами к ее рту. Усы щекотали ей нос, а губы скользили дразнящим ласкающим прикосновением. Слишком изумленная, чтобы противиться, она невольно раскрыла губы ему навстречу. Гарет немедленно предпринял ласкающее нападение своим языком на крепость ее сомкнутых зубов, пока не почувствовал, как разошлись крошечные белые башенки этой крепости, впуская его в ее влажный, сладкий рот.

Дрожь пронизала все тело Гарета. Он пытался оторваться от нее, но прочная нить желания крепко удерживала его. Когда он наконец освободил Ровену, отвернуться в смущении пришлось ему самому. Погрузившись глубоко в свое кресло, он схватил кубок с подноса, поднесенного Данлой, осушил его и взял другой.

Ровена тоже взяла кубок с подноса, чтобы занять свои дрожащие руки, и тут же забрызгала элем юбку. Блэйн отвел леди Алису в сторону. Ее гримаса была столь же напряженной, как его улыбка. Фордайс стоял у двери, как примерзший. Ровена ждала, что он пройдет через зал к ней, чтобы приветствовать свою единственную дочь. Но он лишь взглянул гордо куда-то в сторону, постоял с таким видом, будто ждал бурных приветствий в свой адрес, и наконец отвернулся окончательно. Ровена с изумлением наблюдала, как он погнал своих парней к столам, ломящимся от угощений, а сам склонился перед полной женщиной, сидевшей у стены. Они пустились танцевать, и щеки женщины порозовели от его цветистой болтовни.

Братья Ровены очистили три стола ото всего, что на них было, кроме костей, буквально за минуты. Данла прошаркала к ним, потрясла головой в отчаянии и отправилась на кухню за новыми припасами. Темные глаза Гарета скользили но залу. Он поглаживал рукой бороду, держа под прицелом золотистую головку у своего колена и потускневшее золото головы Линдсея Фордайса, скачущего по залу.

Папа понадобились две бутыли эля, шесть туров галопирующего танца и бодрящая непристойная песенка, чтобы собрать всю его смелость и Б окружении трех отпрысков подойти наконец к креслу Гарета.

Ровена глядела не отрываясь на Маленького Фредди, как будто его сияющая голова была ее спасительным маяком. Она снова хотела было подняться, но рука Гарета вновь удержала ее, прижавшись нежно к ее щеке жестом собственника, напомнившим ей обращение Гарета со своим Фолио.

Толпа расступилась перед гордо выступающим Фордайсом. Нога, которую он слегка приволакивал, придавала его походке какую-то особую напыщенность. Дамы перешептывались, прикрываясь рукавами, наблюдая за большим неуклюжим существом, шедшим за отцом Ровены. Разумеется, это был Большой Фредди.

За Большим Фредди следовал Ирвин, непрестанно повторявший что-то вроде истерического припева:

— Извините меня… Извините меня… Пожалуйста, извините меня… Прошу прощения, миледи. Я не имел намерения наступать на ваш шлейф… Пожалуйста, простите меня.

Он бормотал до тех пор, пока не налетел на спину Большого Фредди, споткнувшись о его ногу.

Фордайс отдал дань уважения Гарету размашистым поклоном. Ирвин глядел на Ровену сверху. Под этим углом зрения его ноги не казались столь похожими на колбасы. Но в восхищенном взгляде было все то же собачье обожание, которое она не выносила.

Папа продолжал не замечать ее.

— Мой дорогой сэр Гарет, — начал он неуверенным голосом. Потом прокашлялся, сплюнул на пол и продолжал: — Я не могу выразить вам наш восторг от вашего великодушного приглашения. Мы опасались, что снег задержит нас, но бог был милостив и привел нас невредимыми в Карлеон.

— Я всегда говорил, что у бога непредсказуемое Чувство юмора, — ответил Гарет. Его пальцы поглаживали щеку Ровены с опытностью менестреля самого дьявола. Сердце ее ухнуло куда-то вниз, потом заколотилось часто-часто, а потом вроде бы и вообще остановилось. Во всяком случае, так ей казалось.

Папа захихикал и вытер свои влажные губы тыльной стороной руки.

— Не настолько непредсказуемое, как ваше, великодушный сэр.

Высвободив ногу из-под юбки, Ровена смогла дотронуться носком ноги до щиколотки Фредди Маленького. Ее лайковая туфелька казалась белой как снег на фоне сшитых лоскутов, служивших ему обувью. Он ответил на ее прикосновение быстрым веселым взглядом, стараясь, чтобы никто не заметил происходящего.

— Вам все еще нравится Карлеон, Фордайс? — Гарет осушил свой кубок и выпустил его из руки. Кубок с грохотом покатился по камням.

Отец Ровены в ответ на вопрос Гарета огляделся вокруг с придирчивым взглядом возможного покупателя.

— По моим вкусам, он несколько великоват. Я предпочитаю более уютную обитель для моих парней. Они становятся там скромнее, мне кажется.

Большой Фредди пошаркал ногами, как бы размышляя: а так ли уж велики достоинства скромности.

— Вы нашли Карлеон таким, каким помните его? — спросил Гарет.

Фордайс снова прокашлялся.

— Прошло много лет с тех пор, как я служил вашему отцу. Память изменяет мне.

Ровена вопросительно нахмурилась:

— Ты служил отцу Гар…

Пальцы Гарета почти неощутимо напряглись на ее щеке. Вдруг его рука медленно заскользила по нежной коже к шее. Взгляд папа на мгновение метнулся вслед этому дерзкому жесту. Ровена опустила глаза. Маленький Фредди проглотил подступавший от волнения комок в горле.

Гарет наклонился вперед, пронзая Фордайса своим темным взглядом. Его другая рука поглаживала серебряную рукоять меча. Ирвин сделал непроизвольный шаг назад.