Глава 7

Мюрьель настолько разволновалась, пока рассказывала Жерому об эксперименте, что он, желая ее успокоить, повел ее обедать в ресторан, хорошо известный в городе и расположенный неподалеку от церкви.

Как только Мюрьель села, она почувствовала себя лучше, расслабилась и сразу смогла оценить строгую и одновременно гостеприимную атмосферу этого заведения. На белых оштукатуренных стенах висели старинные картины и зеркала, безупречно гармонировавшие с интерьером. В углах стояли два буфета в деревенском стиле, в хорошем состоянии и, очевидно, очень дорогие. Они использовались как сервировочные столики и подставки для растений, что создавало домашнюю атмосферу. Расцветка и сельские мотивы набивных тканей, из которых были сшиты шторы, отлично сочетались с салфетками и каймой тарелок. Словом, это было место, где посетители могли быстро забыть о делах и наслаждаться уютной атмосферой и комфортом.

Мюрьель заказала виски, что делала только в крайних случаях.

— Я думал, ты сильнее, — посмеиваясь, сказал Жером. — Обычно тебе не нужен алкоголь…

— Что ты хочешь! Этот голос был одновременно такой реальный и такой замогильный, что мне теперь необходимо прийти в себя…

— Знаешь, — заметил Жером шутливо, — человеческий разум способен на невероятные вещи для выражения страдания.

Она посмотрела на него с удивлением:

— Ты хочешь сказать, что все относишь на счет психического расстройства?

— Я лишь оцениваю результаты наблюдения в клинике. Мне доводилось сталкиваться с необъяснимыми патологиями, которые приписывались потусторонним силам, и я стал недоверчив…

— Согласна, но считаю человеческую психику настолько сложной, что ее проявления могут быть истолкованы самым различным образом. Например, коллективным гипнозом.

— Вот это да!

— Юнг занимался этим всю жизнь, но его тем не менее никто не считал ясновидящим.

— Это так, но я не хочу углубляться в теорию, я практик и должен лечить.

— Кстати, ты мне так и не сказал, что за диагноз у Вероники.

Жером прислонился к спинке стула.

— Девушка страдает серьезным психическим расстройством, что вынуждает ее уходить от реальности и воплощаться в другом образе. В данном случае — в образе Тома. Она говорит его голосом и рассказывает о фактах из его жизни. Вероятно, Вероника вошла в этот образ, чтобы убежать от повседневности, которая ей неприятна. Для меня в этом нет ничего удивительного, разве что порождает абсолютное перевоплощение одного человека в другого. Моя обязанность определить, почему и как она избрала такой путь…

— О'кей! Но ты забываешь, что Тома действительно существовал, умер пятнадцать лет назад и девушка не могла его знать.

— Это так, но анализировать подобное не в моей компетенции. В мои обязанности не входит вести расследования подобного типа. Я должен поставить диагноз, выписать лекарства, позволяющие облегчить страдания пациентов, и создать условия для их возвращения к нормальной жизни.

Мюрьель тронула Жерома за руку.

— Ты так и не сказал, почему попросил меня приехать.

— Именно потому, что считаю возможным по-разному интерпретировать различные проявления человеческого разума.

— И это все?

— Все.

Их разговор на время прервался из-за появления официантки. Они сделали заказ и продолжили беседу.

— Во всяком случае, нельзя сомневаться в том, что этот мужской голос звучал на самом деле. Я его слышала и даже записала на магнитофон. Не говоря уже о том, что я сняла Веронику на камеру…

Жером удивленно приподнял брови:

— Ты оставила кассеты в клинике?

— Нет, я взяла их с собой. Я хочу отвезти их в Лазаль и посмотреть вместе с Мишелем. Это должен быть сеанс в соответствующей surrounding5, вечером у тебя дома!

Он кивнул, и какое-то время они ели молча, потом он поинтересовался:

— Что ты делаешь сегодня после обеда?

Мюрьель приняла загадочный вид.

— У меня есть идея, но я не хочу тебе об этом говорить. Ты все узнаешь сегодня вечером одновременно с Мишелем.

— Погоди! — возразил он. — Все-таки я имею право на другое обхождение. В память о…

— Ой-ой-ой! — прервала его Мюрьель. — Сбавь обороты! Если тебе когда-то удалось меня соблазнить, то это не дает тебе никаких прав сегодня.

— О'кей! Но могу я хотя бы сказать, что счастлив тебя видеть и это вызывает у меня приятные воспоминания?

Она насмешливо покачала головой:

— В качестве обольстителя ты уже не подходишь! Раньше ты был убедительнее.

— Что поделаешь, нет тренировки!

Они замолчали и посмотрели друг другу в глаза.

— Ты кого-нибудь встретил после Натали?.. — спросила она.

— Нет. У меня было несколько романтических приключений, но ничего серьезного. Я смирился с одиночеством, а потом… А потом ничего!

Чувствуя, что Жером больше ничего не скажет, Мюрьель не стала задавать лишних вопросов.

Вскоре он отошел в туалетную комнату, и она закурила сигарету, размышляя. Жером не очень-то изменился. Когда он страдал, из него клещами надо было вырывать признания. Даже в то время, когда они были вместе, она потратила немало сил, чтобы заставить его понять разницу между понятиями «сказать» и «говорить». Все оказалось бесполезно. Жером был из тех людей, что не выставляют напоказ ни радости, ни страдания — с этим они справляются сами. Вероятно, это была одна из причин, по которой Мюрьель с ним рассталась. Чтобы быть счастливой, ей требовался собеседник.

Раздавив в пепельнице сигарету, Мюрьель подумала, что сегодня, когда стала более зрелой и сильной женщиной, чем во времена их первой встречи, она смогла бы, пожалуй, сломить сопротивление Жерома. И она решила попробовать. В глубине души, быть может, он тоже желал этого.

За кофе они вспомнили о прошлом, потом покинули ресторан, обнявшись, как пара влюбленных, которыми больше не были…

Они расстались на церковной площади. Жером должен был провести с персоналом собрание, в ходе которого надеялся получить информацию о состоянии Антонена. Что до Мюрьель, она спешила на свое таинственное свидание. Они договорились встретиться в шесть часов вечера в клинике и вернуться в Лазаль вместе.

Наспех позавтракав, Мишель направился в Сен-Марсиаль. Он ехал с опущенными стеклами, включив радио на полную громкость. Можно сказать, он находился в приподнятом состоянии духа. Мимо проносились живописные сады, в воздухе приятно пахло свежестью, но самое главное — его расследование продвигалось.

По прибытии в Сен-Марсиаль он по указателям доехал до магазина, вход которого прикрывал старинный навес. Мишель заметил посыпанную гравием дорожку, которая вела к некоему подобию хорошо укрепленного деревенского дома, стоявшему в низине. Строение выглядело настолько красиво и впечатляюще, что он остановился полюбоваться им.

Из-за забавной игры светотени постройка, хотя и внушительная, казалась очень компактной. Создавалось впечатление, что в ней можно было укрыться как от врагов, так и от жары и яркого света. Узкие окна здания располагались в глубине толстых стен.

Самым удивительным в этом доме было ощущение исходившей от него силы. Мишелю даже представились охровые стены и черепичная крыша, способные поглощать солнечные лучи…

Инспектор медленно подъехал к зданию, размышляя о том, что младший сын Дювалей был совсем не бедным.

Мишель оставил машину на стоянке для посетителей и направился ко входу в выставочный зал антиквариата. Это оказалась небольшая дубовая дверь, открывающаяся на довольно крутую каменную лестницу. Она вела к обширному подвалу со сводчатым потолком и колоннадой в романском стиле. Помещение приятно освещалось дневным светом, который проникал через подвальные окна и шел от галогенных ламп, расположенных так, чтобы выгодно подчеркнуть все прелести архитектуры. Мебель, витражи и другие старинные вещи были расставлены вокруг колонн. Можно было сесть на старинные кресла и как следует осмотреть выставку. Чтобы усилить впечатление уюта, на плиточном полу было расстелено несколько персидских ковров. Это выглядело восхитительно.

Некоторое время Мишель ходил по залу, отмечая хорошее качество мебели и антикварных вещей, и тут одна витрина привлекла его внимание. Если судить по некоторым фигуркам, амулетам, колдовским книгам и свиткам из пергамента, она была посвящена исключительно сатане и его культу. Особенно Мишель заинтересовался гравюрой, где изображался круг, внутри которого были нарисованы две свечи и треугольник, под которым стояла надпись JHS.

К инспектору неслышно подошел какой-то человек. Мишель сразу понял, что это Пьер. Несмотря на усталость, явно проступавшую на его лице, и некоторую вялость, он удивительно походил на Тома.

— Здравствуйте, могу ли я вам чем-нибудь помочь? — спросил Пьер с любезной улыбкой продавца, которая покоробила Мишеля.

— Да, эти предметы обращают на себя внимание.

— Меня это не удивляет. Сатана всегда привлекает.

— Это продается?

— Ну что вы! Это частная коллекция. А я интересуюсь совсем другой верой. Но, может быть, вы ищете нечто особенное?

— Точно! Мне нужен Пьер Дюваль.

— Это я.

Мишель представился. Лицо его собеседника тотчас омрачилось.

— Мать говорила о вас, но мне нечего сказать. Прошу вас уйти.

Мишель не двинулся с места.

— Неужели вам не интересно, о чем я хочу вас спросить?

— Мне все равно. Уходите! Вы не имеете права допрашивать меня.

Мишель собирался уходить, как вдруг неизвестно откуда появилась женщина. Он окинул ее быстрым взглядом и замер от восхищения: лет сорока, высокая, в костюме с короткой юбкой, открывающей длинные стройные ноги, она производила неизгладимое впечатление. Ее лицо с едва заметными морщинками обрамлялось роскошными темными вьющимися волосами, спадавшими на плечи. «Вот это красотка!» — подумал инспектор.

— Матильда, — панически пробормотал Пьер, — это полицейский, о котором нам говорила мама!

Матильда оглядела Мишеля с головы до ног и, послав ему очаровательную улыбку, повернулась к мужу.

— Ну и что? — спросила она хорошо поставленным голосом. — Не думаю, что он пришел тебя арестовать.

— Но ты знаешь, как я к этому отношусь…

— Конечно, дорогой. Но чем меньше говоришь с полицейским, тем вероятнее, что он подумает: ты что-то скрываешь. Это все знают. А вас зовут…

— Инспектор Фабр.

— Я права, инспектор? — Не обращая больше никакого внимания на мужа, она взяла Мишеля под руку и повела к старинному креслу девятнадцатого века. — Присядем, здесь нам будет удобнее разговаривать.

Пьер удалился, а они сели рядом. Мишель был начеку: эта женщина явно не только красива, но еще и чрезвычайно умна.

— Я Матильда Дюваль, жена Пьера, — начала она чуть насмешливым тоном. — Что я могу вам рассказать, чего вы еще не знаете?

Понимая, что лавировать бесполезно, Мишель сразу заговорил о Тома, о своих подозрениях, о вселении духа в сознание Вероники и о недавнем визите к мадам Дюваль.

— Понимаю, — кивнула Матильда. — Но что-то важное от меня ускользает. Поскольку вы высказываете серьезные опасения насчет обстоятельств смерти Тома, почему не начнете официальное расследование?

— Пока рано…

— Быть может, у вас нет достаточных доказательств, чтобы это сделать?

— Это правда.

— В таком случае почему вы не оставите это дело?

— Интуиция, желание разобраться и еще кое-что…

— Конечно, но, не имея полномочий, вы никого не можете заставить заговорить…

— Верно… Теперь моя очередь удивляться. Если все так просто в деле о смерти вашего деверя, почему мне отвечают молчанием или откровенно лгут, когда я задаю вопросы на эту тему?

Матильда поудобнее устроилась в кресле и скрестила ноги, еще больше обнажив их. Мишель сделал над собой усилие, чтобы отвести взгляд, и посмотрел прямо в глаза собеседнице.

— А чему тут удивляться, инспектор! — пожала плечами она. — В один прекрасный день без предупреждения вы приезжаете и начинаете ворошить давно забытое прошлое, ища в нем невесть что. И вы хотите, чтобы люди вам охотно отвечали? Ну же, инспектор, поставьте себя на их место! Никто этого не любит…

— Пожалуй… — согласился он.

— Но вам повезло, — продолжала Матильда с некоторой иронией. — Перед вами один из основных свидетелей по этому делу — в то время я встречалась с Пьером и знала Тома. И я готова рассказать вам все, что знаю. Признайтесь, вы на это не надеялись?

— Верно, — ответил Мишель. — И я буду искренне рад, если кто-то расскажет мне о том времени без утайки.

Однако он не строил иллюзий. Эта слишком спонтанная открытость больше походила на контрнаступление, чем на что-либо другое.

Делая вид, что мучительно пытается о чем-то вспомнить, Матильда начала:

— В то время когда я встречалась с Пьером, он был очень дружен с Тома, и я поняла, что, полюбив одного брата, я должна принять и другого. Впрочем, я не видела в этом ничего особенного. Тома казался умным, немного странным и скромным. Вскоре мы стали не разлей вода. Это произошло быстро, потому что в наших отношениях не было никакой двусмысленности, никакой ревности и всего, что ее сопровождает…

— Чем вы занимались, когда виделись?

— Как и все, мы ходили в ночной клуб, в кафе, слушали музыку и пытались переделать мир… Короче, нам было хорошо… — Она замолчала и через минуту-другую продолжила: — Все шло хорошо, пока не пришло время сдавать экзамен на степень бакалавра в мае или июне восемьдесят второго года…

Ее фраза повисла в воздухе. Мишель терпеливо ждал продолжения, не желая перебивать собеседницу.

— Что же произошло? — все-таки не удержался он от вопроса.

— Не знаю. С какого-то момента Тома словно подменили, причем никто не понимал причины этой разительной перемены. Он стал более замкнут, раздражителен, часто приходил в отчаяние. Конечно, его брат, родители и я пытались поговорить с ним, но напрасно. Он уходил в себя, пропадал на несколько дней и ничего о себе не сообщал. Тома видели в день экзамена, который он, кстати, прекрасно сдал, а потом он снова исчез.

— Вы пробовали обсудить с ним его поведение наедине?

— Да, я вспоминаю… Однажды мне удалось вытянуть из него несколько слов, когда мы сидели в кафе. Я выпытывала у него, признаюсь, это было глупо, не испытывал ли он ко мне каких-либо чувств.

— Почему? Разве на это были причины?

— Нет, думаю, во мне говорило тщеславие. В то время мне было трудно представить, что какой-нибудь мужчина мог остаться ко мне равнодушным! Ну… в общем, я ошибалась. Тома сознался, что встречается с другой девушкой…

— Он вам сказал, кто она?

— Нет, он никогда не называл ее имени.

— А у вас были какие-нибудь догадки?

— Нет. Тома рассказал мне, что любит ее, а она не обращает на него внимания… Короче, сами видите! Такое часто бывает, когда влюбляешься в первый раз…

— И вам не хотелось узнать правду?

— Хотелось. Но с другой стороны, я не воспринимала этого всерьез. И я была не права… — Матильда печально посмотрела вдаль, потом продолжила: — Если бы я оказалась повнимательнее, этого бы не случилось, он бы не наложил на себя руки.

— Вы знаете, как это произошло?

— Никто не знает. Его тело обнаружили люди, которые гуляли в тех местах…

— Версия о его самоубийстве показалась вам правдоподобной?

— Почему же нет? Тома не первый, кто решил свести счеты с жизнью из-за несчастной любви.

— Любопытно, — сказал Мишель, доставая фотографию Тома. — Этот снимок был сделан за несколько недель до его смерти, в июле восемьдесят третьего… Судя по улыбке, парнишка чувствовал себя превосходно.

Матильда посмотрела на фотографию.

— Верно, — согласилась она. — Но вы знаете жизнь не хуже меня, может, даже лучше. Настроение меняется и у счастливых людей. Достаточно какой-нибудь мелочи, чтобы все перевернулось…

— Я разделяю ваше мнение, — проговорил Мишель вставая. — Спасибо за помощь. Думаю, теперь смогу лучше понять, что произошло.

— Иногда все оказывается проще, чем мы склонны думать, не правда ли, инспектор? Со своей стороны, благодарю вас за интерес, который вы проявили к судьбе Тома. Он был замечательный парень. Я жалею лишь о том, что не выслушала его более внимательно. — Матильда тоже поднялась и пожала руку инспектору. — Я вас провожу, если позволите.

Иногда Мишель останавливался перед каким-либо предметом мебели или сувениром и обращался к Матильде за разъяснениями. Цены были высокие, но вещи того стоили.

Они покинули выставку и направились к машине.

— У вас прекрасный дом, — отметил Мишель, — и процветающий бизнес.

— Вы правы. Но должна сказать, нам во многом помогла мать Пьера. Правда, теперь мы работаем сами.

Мишель открыл дверцу машины.

— Кстати, вы в курсе, что произошло с Вероникой Майар? Она будто бы заговорила голосом Тома.

Матильда рассмеялась:

— Да, Элен нам рассказывала… Надеюсь, вы не принимаете этого всерьез?

— Нет, конечно… — Он сел в машину и опустил стекла. — В следующий раз я приеду уже как клиент.

— Мы будем рады, — любезно проговорила Матильда, по-дружески помахав ему рукой.

Он включил зажигание.

— Очень красивая, — пробормотал он, — но такая лгунья!

Мишель ехал медленно и поглядывал на дом. На втором этаже он увидел Пьера — тот наблюдал за ним, стоя у окна.