Загадочный остров Пасхи

Прежде чем выбрать место для раскопок, мы хотели провести пробные выемки вокруг необыкновенной статуи, поднятой норвежской экспедицией. Она изображает сидящего на корточках человека. Эта скульптура, без всякого сомнения, одно из самых интересных открытий на острове Пасхи и делает большую честь Хейердалу. Открытие ее ставит под сомнение все теории о заселении острова. У тех, кто знает полинезийский стиль, не возникает никаких сомнений в том, что эта статуя человека с бородкой имеет совсем другое происхождение, доколумбовое, в чем я согласен с Хейердалом. Увидев эту статую, мы были потрясены ее сходством со знаменитой статуей бога ольмеков. Это произвело на меня особенно сильное впечатление в связи с тем, что я долго изучал этот народ, называемый "людьми соленой воды" и являвшийся, по некоторым данным, источником, из которого берет свое начало искусство майя. Статуя взбудоражила наше воображение. Сравнительно небольшая, она была установлена на откосе и, казалось, управляла этим миром великанов, в который ее забросила судьба. Она была воплощением иной истории, и мы мечтали найти другие предметы того же стиля. Лишь за две недели до отъезда мы узнали, что это были вполне возможно, что такие предметы действительно существуют, но мы не смогли произвести раскопки, так как губернатор запретил их, не пожелав, однако, подтвердить это в официальном документе. По-видимому, мы так и не сумели найти с губернатором общего языка в качестве "друзей латинян", а ведь он этого хотел! Для исследователей, которым посчастливится работать на острове Пасхи, я изложу здесь некоторые подробности, переданные мне одним островитянином, нашим другом: "На Рано-Рараку есть две засыпанные землей скульптуры - моаи женщин [очень важное уточнение] с круглой головой, они высечены целиком, тело вместе с ногами. Они находятся недалеко от моаи с изображением лодки на груди и левее опрокинутой статуи". Я надеюсь и верю, что эти сведения верны, и пусть другие исследователи выкопают эти чрезвычайно важные свидетельства. Сделав пробные выемки, мы решили начать раскопки на склоне вулкана, чтобы проверить, нет ли под землей других статуй. Первым делом мы занялись расчисткой площадки и вскрыли настоящую лестницу из четырех статуй, расположенных по стадиям завершения. Перед нами сразу же раскрылся ясный и точный образец последовательности работы скульпторов. Вторая площадка находилась в огромной траншее, шириной 20 и длиной около 60 метров. В этой траншее, пробитой руками человека, пришлось потрудиться и нам. Надо было освободить из-под слоя земли и щебня две замечательные статуи высотой 10 метров. Это были самые большие скульптуры, когда-либо выкопанные на острове, и их красота, тщательность обработки камня были ослепительны. Здесь сохранились многие детали, которые мы не смогли увидеть на других статуях, испорченных эрозией. Кроме рисунка ушей, крылья носа и мускулы верхней губы были обработаны с замечательной лаконичностью и мастерством. Статуи первой эпохи оказались совсем белыми и прекрасно отполированными. Самыми замечательными были их руки, сложенные как раз на уровне пупка. Эти безупречные по форме руки с необыкновенно длинными и заостренными ногтями очень любопытная деталь в полинезийском искусстве, и Стефан Шове уже отмечал ее. А ведь, казалось бы, все открытые нами статуи должны были походить друг на друга. Эти длинные ногти на руках, покоящихся в положении, характерном для позы созерцания, очень необычны здесь, особенно если вспомнить, что подобный обычай существовал только в Китае и у посвященных инков, где длинные ногти являлись признаком учености, отрешенности от грубого физического труда. У нас имеется только одно свидетельство, связанное с подобной практикой на острове Пасхи. Некоторые дети, о которых мы еще будем говорить, содержались в пещере, чтобы сохранить белизну кожи, а после инициации они должны были отращивать ногти. Вполне вероятно, что статуи первой эпохи с рисунками на спине, с пальцами, украшенными длинными ногтями (черты, исчезающие и вырождающиеся в статуях на аху), являются не портретами обожествленных персонажей, а образом самого бога - прародителя. Во время раскопок на глубине 60 сантиметров мы обнаружили довольно много древесного угля, который мог бы дать хоть приблизительную дату прекращения работ по созданию скульптур. Пробные выемки вдоль склона свидетельствовали о том, что скала сплошь покрыта скульптурами моаи. Самые крупные раскопки проводились нами на глубине 5 метров на протяжении 70 метров. Они принесли поразительные результаты. Уже первая расчистка на глубине одного метра открыла первых двух очень интересных моаи. Сначала мы обнаружили великолепную бородатую статую, вырубавшуюся вниз головой. Я не забуду нашего восхищения, когда из-под земли показалось плечо этого бородатого великана. Это была чудоскульптура. Плечо, выполненное Праксителем из прекрасно отполированного камня. Вторым чудом была самая крупная из всех статуй, высотой 10,5 метра и 5 метров шириной, колосс, в глазнице которого я легко мог улечься. А вокруг него было целое нагромождение статуй. Под козырьком искусственной ниши, нависающей над нашей площадкой, находился гигант с покрытым рисунками телом. У его ног был моаи, вырубленный из разрушившейся породы, наполовину обработанный и брошенный. Рядом с ним, закрывая его огромным животом, лежал наш великан, а над его лбом покоилась совсем маленькая двухметровая статуя. Продолжала ансамбль статуя, высеченная в профиль. Целый лабиринт чудовищ, разделенных искусственными коридорами, и вдруг у их ног трехметровый сброс, откуда нам пришлось убрать тонны земли и щебня, чтобы добраться до шестиметрового нетронутого дива, лежащего плашмя на каменном ложе, отлого уходящем под землю. Этот великан цвета белой охры появился перед нами во всей своей первозданной красоте. После того как земля была полностью вынута, а камни обмыты сильными дождями и высушены ветром, нашему взору открылся великолепный ансамбль. Друзья рапануйцы приезжали на лошадях посмотреть на наши находки, на наш труд - мы работали киркой и лопатой наравне со всеми. И пот, и усталость были для нас отзвуком титанического труда каменотесов, создателей этих богов-великанов. Мы переживали ни с чем не сравнимое время. После открытия этого переплетения статуй, этой лестницы жизни, одна вещь показалась нам непонятной и необъяснимой: как получилось, что эти и многие другие статуи, находившиеся внизу, оказались засыпанными землей и щебнем, тогда как наверху, на высоте 60 метров, другие скульптуры были очищены и готовы покинуть свои ниши? То ли скульпторы начинали обрабатывать скалу сверху и спускали статуи по склону, но тогда ведь нижние статуи должны были пострадать. То ли они начинали работу снизу, у основания скалы, но почему же тогда статуи, обнаруженные нами, не заканчивались и не перевозились по мере их изготовления? Более глубокий анализ очень скоро показал, что все статуи, высеченные на вершине скалы по всей окружности кратера, были менее тщательно обработаны и камень там был худшего качества. Они относились ко второму культурному периоду. Все это подтверждало наше мнение о том, что было два периода, две миграции. Карьер был заброшен на протяжении многих лет. За это время эрозия покрыла первый каскад великанов у подножия утеса. Вторая миграция, имея перед собой образцы из воздвигнутых великанов, ассимилировала, преобразовала, а потом и привела в упадок это великолепное искусство. Люди строили аху и в каком-то смятении устанавливали своих богов на платформы, как это принято в Полинезии. Но на протяжении всей истории, будь то в Греции, адаптировавшей египетское искусство, или в Риме, приведшем в упадок греческое искусство, или, наконец, будь то кельтское искусство, теряющееся в занесенном туда римском, - искусство посвященных вырождалось, как выродилось и у статуй на аху. Их глаза теперь видели только реальную жизнь. Все это подтверждало концепцию Хейердала, и в особенности его исследования, проведенные по поводу замечательного Аху-Винапу. Существовало два больших периода созидания и третий разрушения. Именно во второй исторический период статуи и были установлены на перестроенные аху. Так шаг за шагом продвигалась вперед наша работа, и мы были счастливы, как вдруг из ХангаРоа пришло неприятное известие. В связи с приближением плохой погоды стоянка на якоре у Ханга-Роа становилась опасной, и судно вместе с людьми, остававшимися на борту, должно было оттуда уйти. Надо было что-то придумать. Единственное, что нам оставалось делать, - это отправить кеч на Таити, чтобы через шесть месяцев он вернулся за нами. Это было довольно трудное путешествие [10 тысяч километров туда и обратно], и два наших товарища не могли совершить его без помощника. Пришлось пойти к губернатору и предложить ему сложную задачу - разрешить одному из островитян покинуть остров. Ехать хотели все. Губернатор казался очень обеспокоенным, но он не мог нарушить международный закон. Как ни странно, эта проблема была разрешена за неделю, тогда как разрешения на проведение раскопок, так и не полученного нами, пришлось ждать более трех месяцев. И мне, и капитану пришлось подписать весьма любопытный документ о нашей полной ответственности за дела и действия увозимого нами человека. С этого момента мы должны были следить за ним, отвечать за все его поступки, как за поступки малого дитяти, так как на острове Пасхи рапануйцы не имеют удостоверения личности. А ведь нашему дитяти было за пятьдесят. Вся деревня была возбуждена: один из них увидит Таити - мечту всей жизни! Губернатор и в особенности священник не разделяли радости наших несчастных друзей. Накануне отъезда я был приглашен к Jefe Militar Gouverna - tor de la Isla de Pascua, который заявил мне, что без разрешения правительства он вынужден запретить мне продолжать раскопки, но он разрешает ("между нами, латинянами") закончить предохранительную стену, которую я решил возвести, чтобы не разрушить стратиграфию. Вся деревня была потрясена этим решением, а доктор и другие чилийские друзья приходили к нам с извинениями. Мы чувствовали себя глубоко несчастными. Зная постоянную чилийскую любезность, мы были уверены, что, если бы мы могли слетать самолетом в Сантьяго, все было бы иначе. Мы были здесь чужаками, и пришлось склонить голову перед монархами овечьего острова. В течение шести месяцев нам предстояло учиться улыбаться. Мы только приоткрыли завесу захватывающей тайны, но все еще было впереди: обследование плато Пойке, любопытный ров длинноухих, Оронго и особенно осмотр знаменитых сокровищ пещер. Такое отношение властей дало самый удивительный результат: островитяне открыли перед нами все двери, закрытые в течение долгого времени для других. В полдень наше судно снялось с якоря. Вот это было зрелище! Вся деревня собралась на берегу, чтобы присутствовать при великом отплытии, и все дети пришли полюбоваться на того, кто собирался осуществить сокровенную мечту этого маленького народа - свободно жить на Таити! И в тот же вечер нам предъявили самое прекрасное свидетельство дружбы. От своих друзей островитян мы получили в дар знаменитую тетрадь, о которой так страстно мечтал Тур Хейердал. Это была пожелтевшая от времени тетрадь, содержащая кроме замечательных текстов толкование на рапануйском языке почти всех тщательно нарисованных здесь знаков ронгоронго. Это было так неожиданно и так справедливо. Ознакомившись ближе с тетрадью, датированной 1936 годом, мы поняли, что это была копия с каталога, составленного в 1915 году информатором мисс Раутледж. У нас в руках был документ исключительной важности. Наши друзья быстро разнесли новость по острову, и очень скоро в весьма нелюбезной форме я был снова призван к губернатору, где мне заявили, что нам, как и Хейердалу, запрещается вывозить с острова древние предметы. При таком отношении мне пришлось искать какие-то пути, чтобы выйти из создавшегося положения. Узнавшие об этом островитяне нервничали и были готовы отдать нам все, во всяком случае, все показать. Несколько дней я пробыл у жены, чтобы разобраться в собранных ею материалах и, главное, чтобы вместе с ней походить к больному проказой старику, отчаяние которого мне не забыть никогда. Моей жене и мне так приятно было видеть, как он радовался нашим посещениям. Моя всегда восхитительная жена должна была теперь заниматься еще и детьми нашего моряка, которому мы это обещали. Мы жили в его доме, в окружении его большой семьи, и каждый вечер подолгу засиживались с 20 - 30 друзьями, чьи сердца учились биться по-новому. Шли дни, и надо было спешить привести в порядок раскопки на вулкане до наступления южной зимы. Оставалось сделать последнюю часть работы навести порядок на площадке, где пробные выемки помогли нам обнаружить еще семь статуй, являвшихся как бы продолжением нашего ансамбля. Теперь мы были уверены, что статуи высекались в скале сверху вниз. Оставалось еще отснять всю проделанную работу, снять все копии с петроглифов. Мы старались поймать солнце и запечатлеть величие пейзажа, в который вглядывались когда-то все эти статуи. Взгляд этих глаз без глазных впадин странен, они кажутся то закрытыми, то открытыми, в зависимости от положения солнца. Этим, вероятно, и достигается таинственная и изысканная красота великанов без зрачков. Часы, проведенные на вершине утеса... Мы не забудем их никогда. В мертвом молчании гибнущего острова здесь, как нигде, ощущалось биение совсем другой жизни. До наступления сезона холодных дождей нужно было еще раз осмотреть плато Пойке, где один наш друг островитянин недавно указал местонахождение странных статуй. На заре мы седлали лошадей и во весь опор преодолевали те несколько километров, которые отделяли нас от утеса Пойке. Оттуда открывался великолепный вид: с одной стороны - громадный кратер Рано-Рараку, как раз в тот момент, когда солнце только-только коснулось воды его озера, а с другой - необъятный простор моря, неустанно разъедающего этот утес. Целыми днями мы ходили по плато и открывали на этой опустошенной земле множество непохожих на другие поселений. Нет сомнения, что в них жили или скрывались какие-то другие люди. Возможно, это были знаменитые длинноухие. Драматизм нашего положения усугублялся тем, что мы предполагали провести здесь значительные раскопки, так как эти остатки поселений еще никогда и никем не изучались. Однажды наш друг повел нас к маленькому аху, почти полностью погребенному под землей. Из-под земли виднелись в высшей степени оригинальные, сделанные из совершенно иного камня статуи. Материалом для них послужил тот необыкновенно твердый камень, из которого раньше делали токи каменные топоры, как ни странно, носящие такое же название в Араукании и на островах Гамбье. Кроме размеров, а статуи были маленькие, поражала их необычная внешность: суровая и на редкость одухотворенная. Мы думаем, что именно они и были, возможно, самыми первыми. Кто были эти люди, жившие на плато Пойке? Откуда они пришли - из Полинезии или из Америки? Как знать. Надо перекопать всю землю этого острова, чтобы добраться до истоков, но именно здесь, на Пойке, произошла, конечно, первая большая трагедия. Именно здесь жили и скрывались потомки первой расы. Все здесь другое: и топоры, и камни хижин, деревни, и наскальные изображения, и даже эта огромная голова, высеченная в скале, не похожа на другие. Почему обе самые интересные пещеры обращены на восток и вырублены в передней части отвесной скалы Пойке? Возможно, именно здесь совершался уже упомянутый нами обряд. Именно здесь, в темноте, укрывали детей, мальчиков и девочек, чтобы сохранить белизну кожи, отрастить волосы и ногти, чтобы уберечь их невинность и дать им Знания. Их называл неру, и нам известна песня, в которой говорится: Голова цвета земли, пещера древних неру, пещера "других людей"? Мы знаем мало, но нам известен этот культ и песня, заканчивающаяся словами: "...пещера "других людей"!" Известно также, что подобный обычай существовал в Андах и на Мангареве. Что же из этого следует? Надо искать новые свидетельства, черепа, привлечь сравнительную антропологию. Надо сделать все это, но для этого надо провести на острове долгие годы, а главное, как минимум надо иметь свободу действий.
      Глава XIII. ГИБЕЛЬ НЕИЗВЕСТНОЙ РАСЫ РОВ ПОЙКЕ
      Загадочное плато Пойке спускается к РаноРараку и заканчивается там любопытным рвом, упоминаемым в легенде. Многие авторы, в том числе и Хейердал, склонны верить легенде об истреблении длинноухих и именно так представляют себе прошлое острова. Другие же, например Альфред Метро и геологи, считают, что этот ров не что иное, как естественное образование, трещина, возникшая при столкновении двух потоков лавы. Очевидно одно: эта трещина, полностью отделяющая плато Пойке от остальной части острова, тянется почти на три километра и является самой большой загадкой. Была ли она создана людьми? Использовали ли они ее? Нам предстояло разобраться во всем этом, а для этого взять два шурфа на глубину 5 метров. Прежде чем делать какие-то собственные выводы, следует вспомнить легенду о войне между ханау еепе и ханау момоко. В легенде рассказывается следующее: "Островом правили ханау еепе - длинноухие. Они строили аху. На них работали ханау момоко - короткоухие. Заставив ханау момоко сбросить все камни с плато Пойке в море, длинноухие приказали затем ханау момоко расчистить весь остров, чтобы сделать всю землю пригодной для обработки". Здесь возникает первое сомнение: трудно поверить в то, что все плато Пойке было очищено от камней. Скорее, может показаться, что это дело рук природы, ведь вулкан здесь не вышел наружу, а лишь приподнял поверхность, вспучив землю. "Ханау момоко отказались выполнить эту работу, заявив, что камни нужны им для приготовления пищи и для того, чтобы лучше росли деревья таро. Получив отказ, длинноухие удалились на Пойке и вырыли громадный ров, заполнив его ветками, стеблями камыша и травой, на случай нападения. Жена одного из длинноухих, которая по происхождению была ханау момоко, предупредила об этом своих соплеменников, и они решили напасть на длинноухих по определенному сигналу. Когда они увидят, что Моко Пингеи (имя женщины) плетет корзину, группа воинов ханау момоко ночью вдоль скалы должна будет тайно проникнуть на плато Пойке. Остальные ханау момоко должны приступом взять ров. Так и сделали. Длинноухие подожгли ветки во рву, но были неожиданно атакованы с тыла, и лишь трое из них смогли спастись от огня. Преследуемые ханау момоко, эти трое оставшихся в живых укрылись в одной из пещер Анакены. Двое из них были убиты короткоухими, вооруженными копьями с обсидиановыми наконечниками, а третий, чувствуя приближение смерти, закричал, и голос его эхом отозвался в пещере: "Ороро, ороро!" Его пощадили и дали ему имя Оророина. Он женился на женщине ханау момоко, от которой у него было многочисленное потомство". Таково краткое содержание легенды, вызывающей у меня чувство скептицизма. Эта легенда кажется целиком выдуманной. Например, огонь, распространившийся на три километры, и бросившиеся прямо в него длинноухие! Надо было проверить эту гипотезу о рве. Мы произвели выемку грунта, и на глубине 5 метров обнаружился слой красной земли, как и было описано норвежской экспедицией, затем несколько веточек обожженного дерева, а точнее, корней травы, но никаких следов того, что здесь, в этой гигантской печи, погибли люди. Да! Никаких следов. На полуострове Пойке не раз в сухой сезон горели трава и кустарник. Затем в течение многих лет дождь размывал почву, и все эти остатки скапливались в естественной трещине у подножия плато Пойке. Нам кажется, что Альфред Метро был совершенно прав. Но что же дальше? Один из потомков длинноухих [Мы намеренно употребляем здесь слово "длинноухие", так как именно оно встречается в легенде] дал нам несколько иное, примечательное объяснение. Он подтвердил, что ханау момоко восстали против ханау еепе из-за причин, указанных в легенде, но, уточнил он, "их было около сотни, этих ханау еепе. Они были вынуждены скрываться на Пойке, но были окружены и во время сражения бежали к скале, которая в крайней южной части трещины возвышается над равниной Хоту-Ити. Там их перебили и изжарили в печи, называемой ко те уму о те ханау еепе. Их земля была сожжена, а сами они были съедены...". Эта легенда кажется более достоверной, но слышали мы ее только от одного человека. [Этот человек - один из последних посвященных на острове] Один факт, во всяком случае, совершенно очевиден: ханау еепе были скульпторами, и именно этим временем датируется прекращение работ в карьере. Произойти это могло около двух столетий тому назад. Нам неизвестно происхождение тех, кого называли ханау еепе, длинноухие, или, правильнее, дородные, люди. Но может быть, записанная нами легенда о путешествии Ануа Мотуа поможет объяснить, откуда пришла эта неизвестная раса. Наш информатор рассказал, и это уточнение очень интересно: "Ханау еепе пришли на остров не во времена Хоту Матуа. Тогда здесь правил Туу ко Ихо". Интересная подробность. Согласно генеалогии вождей, по тетради, переданной нам перед отходом судна, это имя стоит пятым после Хоту Матуа, то есть, если считать, что поколение сменялись приблизительно через двадцать лет, это было примерно через сто лет после прибытия Хоту Матуа. Возможно, вторая миграция произошла именно в это время. Информатор добавляет: "На Пойке жило много мужчин, но не было ни одной женщины". Это приводило к ассимиляции, к сосуществованию и совместному труду этих двух групп. Отсюда и преемственность обычаев, например удлинение ушей, распространившееся после уничтожения длинноухих. Хотя мы и вынуждены сомневаться даже в некоторых наших собственных выводах, все же следует попытаться установить хотя бы относительно правильную хронологию, которая затем, в процессе работы, будет либо отвергнута, либо подтверждена. 1. По имеющейся у нас генеалогии, с момента прибытия Хоту Матуа до смерти маленького вождя Грегорио могло пройти около шестисот лет. Мы считаем, что люди Хоту Матуа, пришедшие откуда-то со стороны Маркизских островов, могли совершить это переселение к XII веку. 2. Согласно генеалогии верховных вождей Туу ко Ихо, вторая миграция ханау еепе достигла Матакитеранги к концу XIII века. 3. По генеалогии потомков длинноухих, живущих сейчас на острове, этот народ был уже истреблен к 1760 году. Дата достаточно точна, так как Роггевен в 1722 году отметил, что статуи еще стояли, а Кук в 1774 году говорит об их частичном разрушении. Итак, длинноухие могли жить и трудиться совместно с людьми Хоту Матуа на протяжении почти 350 лет. Этого времени, по нашему мнению, вполне достаточно, чтобы создать подобный некрополь. Если бы эти приблизительные даты можно было уточнить, мы получили бы первую хронологию Пупа Земли. Даты эти придают нам уверенность в том, что последние две миграции были полинезийскими, но они ничего не говорят о том, было ли переселение до них и кто те люди, которые создали Винапу и статуи первой культурной эпохи. Очень может быть, что они пришли совсем с другой стороны. Дожди возвестили наступление южной зимы, очень жестокой на Матакитеранги. Еще некоторое время пришлось нам прожить в лагере, чтобы убедиться в прочности водостоков на площадке, где мы вели раскопки. Нам еще предстояло работать в районе Хоту-Ити, где разбросаны остатки АхуТонга-Рики с пятнадцатью статуями. Это аху - одно из самых красивых, но оно почти полностью разрушено внезапным сильным приливом, последовавшим в 1960 году вслед за землетрясением в Чили. Это аху, много раз описанное различными авторами, сохранилось как свидетельство катастрофы. Прилив 1960 года проник на 600 метров в глубь острова, покрыв мусором долину Хоту Ити. Тягостное зрелище заставляет, однако же, вспомнить о том, что мы говорили в начале книги, - о мощном подземном процессе, сумевшем изменить географию некоторых островов. Имеется и еще одно подтверждение этому предположению. По свидетельству одного островитянина, рельеф берега не очень изменился, но сила трех последовательно обрушившихся на берег волн была такова, что громадные моаи, самые прекрасные из моаи на аху, были перевернуты и отброшены на расстояние около 100 метров. А ведь эти моаи были от 7 до 9 метров высотой и весили по 20 - 30 тонн. Некоторые из них разбились, другие уцелели и лежат на спине, устремив взгляд громадных открытых глаз в небо. Для нас это было зрелище не менее замечательное, чем вид моаи на самой большой глубине наших раскопок. Но у этих глаза были открыты, а их головы, их тела, распростертые на земле уже на протяжении двух веков, казались белыми, мертвеннобледными под лучами солнца. Они были мертвы и живы как призраки, покинувшие свои огромные каменные гробницы. А некоторые из них свалились в проломленные склепы и, обезображенные, как будто выглядывали оттуда. Со стороны моря открывался вид на великолепного, распростертого на земле великана, вырисовывающегося на фоне огромной разрушенной скалы Рано-Рараку. Рассматривая этого моаи, мы вспоминали о проклятии Тонга Рики, брошенном им когда-то в адрес этих статуй: "Придет день, и море поглотит вас!" Здесь же находилась груда прекрасно обтесанных квадратных плит из камня, известного островитянам, по их словам, хотя мы ни разу не встретили его на острове. Одна из плит особенно примечательна. Шириной метр и длиной 5 метров, она представляет собой своеобразный архитектурный шедевр. Боковые поверхности слегка скошены, чтобы плиты точно прилегали друг к другу. Этот памятник был, должно быть, само совершенство. Пошли сильные дожди, сопровождавшиеся леденящими шквалами антарктического ветра. Ночью наша палатка начинала опасный танец на паутине растяжек. Сила ветра достигала 10 - 11 баллов, и мы вынуждены были срочно построить заградительную стену, чтобы еще хоть одну-две недели прожить в лагере. Вой ветра, проникающего в глубь пещер, завершал трагическое великолепие ночи. Мы были счастливы, что познакомились с островом и в этом его обличье, которое знали лишь немногие экспедиции, так как чаще всего они работали здесь только в сухой сезон. Мы радовались и тому, что наше судно ушло отсюда, так как море гневно билось о волнорезы из лавы и грохот доносился до нашего матерчатого дома. Обязательно надо познакомиться с островом во время южной зимы, продолжающейся здесь от четырех до пяти месяцев. Он совершенно преображается и становится похожим на Шетландские острова. Его лицо в это время года позволяет понять ту колоссальную травму, которую получили полинезийцы с райских островов, когда почувствовали себя узниками вулканов. Только теперь мы смогли понять и смысл пещер-убежищ, и даже смысл конструкции домовлодок. Холод, дождь, одиночество, и иногда кажется, что остров вот-вот расколется под ударами волн. Каждый вечер, с трудом разведя огонь под навесом палатки, мы ужинали все вместе, а потом долго не расходились. Хотелось почувствовать этот мир как можно ближе, поговорить, поспорить о пещерах-тайниках. Иногда мы отправлялись осматривать некоторые из них, так как наши друзья, из страха быть застигнутыми, предпочитали показывать их нам ночью. Часто директор Fundo овцеводческой фермы военно-морских сил, один из немногих представителей власти, которого очень любили островитяне, приезжал к нам поздней ночью. Когда мы замечали свет фар его джипа, мечущихся и выхватывающих из темноты куски лавы, мы радовались вместе с островитянами, так как успели тоже полюбить его. Он всегда привозил нам из Ханга Роа то немного хлеба, то письмо от моей жены, то ее ласковое слово. Часто он подолгу оставался у нас, а потом фары снова искали дорогу, и наступала бескрайняя звездная ночь. Мы засыпали под шум ветра и дождя, который барабанил по палатке. Днем мы отправлялись на вулкан, чтобы еще раз осмотреть раскопки, очищаемые дождем и сверкающие от воды. Когда снова поднимался свирепый шквальный ветер, свет и вода, быстрыми потоками скачущая с одного великана на другого, снова начинали свою вечную игру. Мы не просто жили у ног этих великанов - мы были околдованы ими. Раскопки выглядели теперь великолепно. Огромная земляная насыпь слежалась и закруглялась, как крыша дома-лодки, а вокруг уже начинала расти трава, указывая границы вынутой породы. Когда показывалось солнце, мы бродили по лабиринту из статуй. Иногда часами приходилось укрываться под туловищем какого-нибудь великана, наблюдая, как дождь обрушивается на этот застывший мир. Но дождь прекращался, и опять оживали лица великанов, и казалось, что глаза их, внезапно оживающие под лучами солнца, сквозь слезы созерцают незабвенные дали неба. Эти глаза, заполненные прозрачной влагой, вдруг потревоженные ветром, были незабываемы. "Матакитеранги!" - восклицал наш друг Теао. И весь остров преображался: он становился строгим и прекрасным, как зимняя Бретань. Лица людей грубели, им было холодно, но все же менее холодно, чем их детям, для которых они уже много лет просят губернатора Jefe Militar de la lsia de Pascua продать немного шерсти на тюфяки. Но им уже много лет отказывают в этом! 7 тонн шерсти в год - и ни грамма для рапануйцев! Все для военно-морских сил, продающих ее на лондонском рынке. Спальные мешки, одеяла сослужили нам службу, они помогли превратить палатку в своеобразный островок мира. Согревшиеся и счастливые, мы могли легко встать среди ночи и отправиться, как у нас говорили, "faire les grottes" - "полазить по пещерам".
      Глава XIV. ПОДЗЕМНЫЙ МИР - ТАИНСТВЕННЫЙ МИР
      Нам предстояло впервые открыть пещеру-тайник. На острове есть тысячи пещер. Они служили и укрытиями, и жилищами, и гробницами, но все они отличаются от пещер-тайников хотя бы уже тем, что вход в эти тайники обнаружить невозможно. Однажды вечером мы решили исследовать одну такую пещеру, расположенную на равнине Хоту-Ити. Ночь была ясная, легко можно было обойтись без лампы. Полчаса ходу - и мы на месте. Осторожно, чтобы ничего не повредить и не оставить следов, наш друг раздвинул заросли папоротника, соскреб тонкий слой земли, потом прислушался. Ночное безмолвие нарушалось только топотом испуганной чем-то лошади. И снова молчание. Слышен лишь шум ветра. Очень осторожно он вынул одну, затем другую, плотно пригнанную каменную плиту, закрывавшую вход. Глазам открылся очень узкий, только-только по ширине тела, лаз, облицованный безукоризненно отполированными плитами. Один из нас остался наверху. Спустившись внутрь, мы зажгли факелы. Пещера была метров 10 длиной, но встать во весь рост в ней пока нельзя. По обеим сторонам мощеного входа находились маленькие каменные ниши. Внутри пещеры мы сначала не увидели ничего, кроме грязи и ила, принесенного сюда приливом, затопившим Хоту-Ити. Раскопки, растянувшиеся на шесть дней, а точнее, на шесть ночей, начались сразу же. Поскольку мусор наружу выбрасывать было нельзя, мы решили начать расчистку из глубины пещеры, постепенно отбрасывая землю к выходу. Слой грязи не превышал 40 сантиметров, и вскоре в глубине пещеры, заканчивающейся абсидой, мы добрались до пола.