ГЛАВА Х

НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

Шла весна 1939 года. Японский пароход причалил у морского вокзала в Шанхае, и скоро прибывшие пассажиры уже разбрелись по городу, каждый по своим делам. Один из них с обернутым в красную бумагу пакетом в руках сразу же в порту сел в такси и отправился к известному в городе универмагу. Это был Зорге. Войдя в магазин, он подошел к отделу подарков и некоторое время с любопытством разглядывал различные женские украшения, разложенные под стеклом прилавка. Какой-то мужчина нечаянно толкнул его, но Зорге, казалось, не обратил на него никакого внимания и, выслушав поспешные извинения незнакомца, продолжал рассматривать какие-то заинтересовавшие его бусы. Потом вдруг Зорге отошел от прилавка и быстро пошел за толкнувшим его незнакомцем к дверям универмага, все еще держа в руке пакет в красной обертке.

Шедший впереди Зорге незнакомец нес примерно такой же пакет, но в белой обертке. Неторопливой походкой он направился к ближайшей гостинице. Зорге последовал за ним. Войдя в вестибюль гостиницы, Зорге огляделся и увидел незнакомца с белым пакетом у стойки бара. Зорге тоже подошел к стойке и встал рядом с незнакомцем, положив свой пакет неподалеку от белого пакета, который принадлежал незнакомцу. В баре, кроме них, никого не было. Улучив момент, когда бармен отвернулся, чтобы поставить бокалы на полку, Зорге взял белый пакет, положил на прилавок несколько монет и поспешно вышел на улицу. Незнакомец допил вино и с удивлением посмотрел на дверь, через которую только что вышел Зорге.

Этот связной из Москвы не впервые встречался с Зорге, но никогда раньше разведчик так быстро не уходил. Расплатившись, незнакомец взял пакет в красной обертке и вышел из гостиницы. В пакете он увозил в Москву копии чертежей нового оборудования для подводных лодок и двадцать роликов микропленки, содержавшей информацию, собранную группой Зорге за предшествующий месяц.

Придя в номер своей гостиницы, Зорге вскрыл пакет и переложил оттуда в свой карман крупную сумму денег, а также десять роликов с пленкой. В последнее время Зорге решил пользоваться пленкой, присылаемой из Москвы, так как опасался, что частые закупки пленки в японских магазинах могут привлечь внимание японской контрразведки.

Лежа в постели, Зорге обдумывал план действий на следующий день. Вдруг спокойствие изменило ему. Он почему-то неожиданно подумал, что глупо поступил, согласившись прибегнуть к старому способу обмена пакетами в баре. Вместе с тем Зорге хорошо сознавал, что у него не было времени, чтобы придумать какой-нибудь более сложный вариант встречи. Ему вспомнилось, что он хорошо известен шанхайской полиции по своим прошлым делам, и от этого волнение только усилилось.

Два дня спустя Зорге возвратился в Токио. Еще в пути ему пришла в голову хорошая идея, как укрыть радиопередатчик Клаузена. Вскоре этот план был осуществлен.

Зорге арендовал небольшой деревянный домик в фешенебельном квартале пригорода, от которого до Токио было не более часа езды на автомобиле. Залив, на берегу которого находился домик, служил для местных рыбаков якорной стоянкой их судов. Мияги удалось подыскать человека, который согласился сдать в аренду свое суденышко и остаться при этом шкипером на нем. Устроившись в своем новом домике, Зорге пригласил этого человека к себе и прямо предложил ему крупную сумму в американской валюте, если тот согласится отдать свою шхуну в полное распоряжение Зорге и будет держать язык за зубами, не задавая лишних вопросов. Если у рыбака поначалу и были какие-то колебания, то потом он очень быстро забыл о них.

На следующий день Клаузен на своей автомашине доставил передатчик в домик Зорге, а затем на шхуну. Два дня Макс и Зорге трудились в каюте, не допуская туда никого, даже шкипера. Передатчик был ловко установлен за одной из переборок каюты. Доступ к нему открывался путем нажатия надежно скрытой кнопки. Рядом с этой кнопкой была другая, нажатие которой обеспечивало уничтожение шхуны со всем ее содержимым в случае угрозы обнаружения передатчика. Шкипер, конечно, ничего не знал об этом.

Оборудовав шхуну, Зорге намеревался выходить на ней в море и под видом морских прогулок и рыбной ловли вести радиопередачи с помощью своей рации. Он мог теперь даже приглашать на шхуну гостей, которые ничего, конечно, не подозревали бы о том, что происходит в каюте, пока они веселятся. Максу на какое-то время больше не нужно было опасаться обнаружения передатчика радиопеленгационными станциями японской контрразведки. Он мог вести передачи даже в то время, когда на палубе шхуны Зорге развлекались сотрудники министерства иностранных дел, других японских ведомств и иностранных представительств.

Однако Зорге не знал, что предпринимает его самый опасный враг — полковник Осаки. А контрразведчик был занят изучением донесений японской зарубежной агентуры. Из США поступило сообщение, что американское правительство в начале войны в Китае считало наиболее вероятным дальнейшее развертывание японской экспансии в южном направлении. Сообщения из Франции, Англии и Германии подтверждали сообщения из США, а из Москвы от японского агента пришло сообщение, согласно которому Россия сохраняет численность своих войск на Дальнем Востоке на постоянном уровне и интерес русских к Квантунской армии никогда не выходит за обычные рамки. Дальнейшая проверка донесений, ранее поступивших от этих агентов, показала, что по развитию событий в соответствующих странах можно сделать вывод о получении правительствами заблаговременной информации о планах и намерениях Японии. Полковник Осаки в этой связи счел необходимым просить аудиенцию у военного министра.

К этому времени Зорге, надежно укрыв радиопередатчик, снова почувствовал себя спокойно. Каждое утро он завтракал у генерала Отта, с которым у него установились настолько доверительные отношения, что Зорге стал неизменным автором всех подписываемых послом докладов об обстановке в стране. От Зорге посол черпал всю информацию о стране, с удовольствием слушал его рассказы о том, какие проблемы обсуждаются в высших военных и политических кругах Японии и почти всегда соглашался с трактовкой, которую давал Зорге тем или иным событиям.

Неожиданно для себя я получил приказ выехать из Токио и занять пост второго секретаря немецкого посольства в Лондоне. Я не могу сказать, что мне было жалко расставаться с Зорге. Однако теперь я очень сожалею, что мне не удалось быть свидетелем его карьеры в Японии до конца. Проводить жену и меня в порт пришли немногие сотрудники посольства, но любопытно, что среди них был и Зорге, с которым мы никогда не были друзьями. Он спокойно пожал мне руку на прощание и пожелал удачи на новом месте службы. Я и сейчас помню, как Зорге в привычном для него белом костюме стоял широко расставив ноги и, совершенно не двигаясь, смотрел на уходящий от японских берегов корабль. По-моему, сколь бы невероятным ни казалось такое предположение, Зорге уже знал тогда, что война вот-вот охватит страны Европы, и был взволнован тем фактом, что один из его коллег по работе в посольстве скоро примет непосредственное участие в этом конфликте.

Больше Зорге я не видел, но его образ снова предстал передо мной, когда шесть лет спустя в лагере для интернированных я часами слушал рассказы моих бывших токийских друзей об этом человеке.

В июне в районе реки Халхин-Гол на монгольско-маньчжурской границе один из многочисленных пограничных инцидентов неожиданно вылился в военные действия довольно значительных масштабов. Не предполагала этого, и группа Зорге. В Москве же сначала решили, что Япония изменила свои планы и начинает войну. Вскоре, однако, стало ясно, что в Токио и не собирались допускать расширения конфликта.

Этим воспользовались русские. Они приложили немало усилий, чтобы захватить побольше пленных, от которых рассчитывали получить точные данные о численности и вооружении войск Квантунской армии. До этого советская разведка располагала только информацией, поступавшей от группы Зорге. Недовольство командования Красной Армии тем фактом, что группа не сумела предупредить о так называемом халхин-голском инциденте, перешло теперь в восхищение работой Зорге. Дело в том, что пленные буквально с точностью до последней роты и последней винтовки подтвердили цифры, собранные Зорге и его товарищами в Токио. Если советскому командованию и было нужно какое-то подтверждение верности Зорге своему долгу и точности сообщаемых им сведений, то оно его, несомненно, получило.

В июле халхин-голский инцидент окончился. Внимание всего мира сосредоточилось на событиях в Европе. Из бесед с генералом Оттом Зорге узнал, что немцы пытаются добиться от Японии согласия вступить в военный союз против Англии и Советского Союза. Текст соответствующего договора был одобрен Гитлером и передан японскому послу в Берлине генералу Осима. Сколько ни старался генерал Отт, ему не удалось добиться подписания Японией этого договора. Японское правительство, поддерживаемое командованием военно-морских сил, отклоняло одно предложение за другим. Установившиеся с Оттом отношения позволили Зорге быть постоянно в курсе этих переговоров, и он периодически посылал в Москву радиограммы, содержавшие подробную информацию о немецких предложениях Японии. Когда же переговоры окончательно сорвались, Зорге отправил на микрофотопленке полный обзорный доклад, в котором предупреждал, что для Германии Япония является единственным союзником и что если ей не удалось добиться своих целей на этот раз, то она наверняка предпримет еще одну попытку вовлечь Японию в войну на своей стороне.

В сентябре, когда немецкие танки уже мчались по полям Польши, Зорге получил благодарность от советского военного командования за собранную им информацию о составе Квантунской армии.

Между тем в Токио японское верховное командование, учтя печальные уроки халхин-голского инцидента, сочло необходимым реорганизовать японскую армию. Предполагалось сформировать бронетанковые дивизии по немецкому образцу и авиационные эскадрильи, специально предназначенные для выполнения задач по непосредственной поддержке сухопутных войск в бою. В тот же день, когда был отдан приказ о реорганизации японской армии, Одзаки передал фотокопию этого документа Вукеличу, а через сутки Клаузен, превратившийся в страстного «рыболова», радировал о его содержании в Москву. Шкиперу могло показаться странным, что его хозяева, выходя в море на рыбалку, все время проводили в каюте, но он не обращал на это никакого внимания — ведь ему платили деньги именно за то, чтобы он не задавал лишних вопросов.

Незадолго до этого Вукелич вернулся из поездки в район Халхин-Гола, где он был гостем японского командования как специальный корреспондент агентства «Гавас». Вукелич привез ценные сведения о настроениях и взглядах японских офицеров и моральном состоянии войск. Вся эта информация на микрофотопленке также была отправлена в Москву.

Передав в июле донесение о деятельности немцев в Токио, Зорге сосредоточил свое внимание на сборе информации, которая, по сути дела, являлась лишь комментарием к происходящим событиям и приобрела ценность только после начала войны в Европе. Это был прогноз о развитии обстановки в Европе, составленный на основе сведений, которые Зорге, очевидно, получил в немецком посольстве.

3 сентября немецкий гидросамолет появился на севере Ла-Манша. Обнаружив его, английский эсминец открыл по нему ураганный огонь.

Осколки зенитных снарядов, упавшие на улицы небольшой французской деревушки на берегу Ла-Манша, вызвали немалый переполох у местных жителей. Им показалось, что деревушка подверглась обстрелу немецкой артиллерии.

В это время я находился в Берлине. Меня призвали в армию, и я, надев форму офицера вермахта, принял командование танком. А в Токио поздно вечером 3 сентября Зорге сидел со своими друзьями в ночном клубе и наслаждался искусством одной из местных танцовщиц. Она была в маске, и Зорге не мог видеть ее лица, но фигура девушки ему явно понравилась.

ГЛАВА XI

ОПАСНОСТЬ СНОВА НАДВИГАЕТСЯ

Это была «странная война», и никто не ожидал, что немецкая армия прорвет линию Мажино. Затишье на западном фронте было совершенно не по вкусу императору Хирохито. В японском правительстве образовались две враждующие группировки: умеренно настроенные гражданские политические деятели во главе с премьером Коноэ и сторонники верховного военного командования, руководимые генералом Хидеки Тодзио. Пока победителями все время выходили милитаристы. Страна готовилась к войне, промышленность работала на полную мощность, а в японской армии формировались танковые дивизии.

В ходе заседаний правительства Хирохито не раз высказывался против войны. Япония, по мнению императора, не должна была ввязываться в конфликт на Западе. Для Коноэ и его сторонников это пожелание императора было священным, но Коноэ с трудом сдерживал своих военных коллег по правительству.

Полковнику Осаки наконец удалось добиться аудиенции у военного министра и получить от него разрешение расследовать деятельность всех лиц, которые имели доступ к решениям правительства и планам верховного командования. Осаки составил перечень военных и политических мероприятий Японии за последние четыре года, и против каждого из них был список лиц, которые официально или через своих друзей могли знать об их проведении. В этом списке оказались видные японские политические деятели, генералы и адмиралы японской армии и военно-морского флота, иностранные представители, простые служащие и машинистки японских правительственных ведомств, которые по роду своей служебной деятельности могли быть знакомы с официальными документами. В числе этих лиц были журналист Рихард Зорге, корреспонденции которого в газете «Франкфуртер цейтунг» свидетельствовали о хорошей осведомленности этого человека; журналист Бранко Вукелич, известный своими связями с руководящими сотрудниками «правительственного информационного агентства „Домей Цусин“; популярный японский журналист Ходзуми Одзаки, являвшийся личным советником премьер-министра и располагавший поэтому возможностью знакомиться с рядом секретных документов.

Зорге, естественно, ничего не знал об этом списке. Если бы ему удалось о нем узнать, то он, конечно, временно прекратил бы свою разведывательную деятельность и распустил бы свою группу. Вместо этого Зорге, уверенный в своей безопасности, устроил вечеринку на своей шхуне.

Как-то февральским вечером 1940 года небольшая рыбачья шхуна отправилась в плавание вдоль токийского побережья. На палубе шхуны были накрыты столы. Два официанта обслуживали гостей. На спокойной морской глади бледным светом играло отражение луны. За бортом шхуны тянулись два трала, и гости оживленно спорили между собой о том, сколько рыбы удастся поймать. Среди гостей были дипломаты, генералы и офицеры японской армии, маркиз Кидо, Одзаки и Макс Клаузен.

Улов был небольшим, и скоро гости забыли о цели своей поездки. Клаузен нащупал в своем кармане сложенный вчетверо листок и решил, что настало время спуститься вниз в каюту. Он встал из-за стола и вразвалку пошел к каюте. Через несколько минут он установил связь с «Висбаденом» и начал передачу донесения. На палубе японцы и немцы, теперь уже союзники по Антикоминтерновскому пакту, спорили по различным проблемам политики и военной стратегии. В донесении, переданном в Москву, содержались сведения о производстве боеприпасов, самолетов и танков предприятиями японской промышленности. Полчаса спустя Клаузен вернулся на палубу. Его отсутствия никто не заметил. Зорге дал указание шкиперу возвращаться обратно. Операция была закончена.

К этому времени Клаузен уже без энтузиазма относился к своей разведывательной деятельности. Фирма, которую он возглавлял, преуспевала, получая большую прибыль. Предприятие, которое сначала казалось неразумным замыслом, теперь вылилось в одно из самых замечательных достижений Зорге.

Но Макс постепенно все меньше и меньше проявлял интереса к своей работе, главное внимание уделяя прибыли, которую давала фирма. Зорге заметил эту перемену в Клаузене и обратил внимание на то, что Анна все чаще и чаще появляется в новых, дорогих платьях, носит очень дорогие браслеты и бусы. Он потребовал от Клаузена полного отчета о финансовой деятельности фирмы и состоянии оперативного бюджета. Без особого желания Макс представил Зорге отчет. Даже такой человек, как Зорге, который должен был знать все о делах фирмы, был поражен теми цифрами, которые он получил от Клаузена.

Зорге сразу же приказал Клаузену выделить часть прибыли на оперативные нужды группы. Он сказал, что прибыль получена в процессе деятельности фирмы в интересах разведки и является дивидендом Советского Союза за тот вклад, который он внес в рабочий капитал предприятия. Согласившись с тем, что супруги Клаузен должны вести образ жизни, подобающий преуспевающим коммерсантам, Зорге серьезно упрекнул Клаузена за то, что он разрешал своей жене тратить деньги на покупку дорогих мехов. Клаузен попытался что-то возразить своему шефу, но у него не хватило смелости настоять на своем. Разочарованный Макс снова был вынужден вернуться к выполнению надоевшей ему обязанности радиста. Поскольку группа Зорге располагала теперь средствами в Токио, она могла больше не просить денег из Москвы.

Клаузен отнюдь не считал капитал своей фирмы общим достоянием группы Зорге. Он совершенно забыл, что является всего-навсего номинальным руководителем фирмы и что основную тяжесть работы несли немецкие специалисты, считавшие, что они выполняют священный долг перед фатерландом и помогают союзнику своей страны.

У Зорге не было времени, чтобы долго заниматься Максом. Перед ним стояла более сложная проблема. В Токио только что прибыл один из самых доверенных людей гиммлеровского гестапо. Он занял в посольстве должность офицера службы безопасности. Это был небезызвестный полковник Мейзингер, грубый и неприятный человек. Даже разговаривая с друзьями, он любовно похлопывал по кобуре своего пистолета. Сейчас Мейзингер известен в мире как палач Варшавы. По его приказу тысячи людей были уничтожены в еврейских гетто. Те же, кого не прельстили медовые речи полковника о рае в гетто, заживо сжигались им в своих домах. Зорге интересовал один вопрос: не вызван ли приезд Мейзингера в Токио какими-либо подозрениями Берлина о его деятельности? Но волнения Зорге были напрасны. Мейзингер был послан в Токио как в ссылку. В посольстве все, начиная от генерала Отта, относились к нему с презрением.

Дружба между Зорге и послом Оттом к этому времени настолько окрепла, что Отт назначил его заведующим информационной службой посольства. Благодаря этому Зорге стал пользоваться дипломатической неприкосновенностью. По ходатайству Мейзингера Зорге было разрешено одновременно оставаться токийским корреспондентом газеты «Франкфуртер цейтунг».

Мне неизвестно, как полковник Осаки сумел сократить список интересовавших его лиц до размеров, позволявших начать усиленное расследование. На суде он просто заявил, что в списке было оставлено всего несколько человек. Из числа сотрудников немецкого посольства в списке остались двое — полковник Мейзингер и Рихард Зорге. Полковник Осаки знал, что послу Отту официально сообщалось о большинстве планов Японии, а посол в свою очередь информировал Японию о намерениях немецкого правительства. Действуя методом исключения, Осаки установил, что своей информацией Отт мог делиться только с двумя советниками — Мейзингером и Зорге. Из числа японцев в списке таким же образом было оставлено имя Одзаки. Контрразведчику представилась возможность идти дальше одним из двух путей: заняться японцами или немцами. Он решил сначала разузнать как можно больше о немцах, числившихся в его списке. Вероятно, он рассудил, что, одинаково располагая соответствующей информацией, скорее иностранцы ведут шпионаж, чем японцы.

Осаки побывал у посла Отта. Вполне возможно, он попросил посла оказать содействие в расследовании, проводимом контрразведкой, и, может быть, даже намекнул, что в случае отказа японским властям придется попросить Берлин отозвать определенных сотрудников посольства, как нежелательных иностранцев. Отт, по-видимому, попросил Осаки назвать фамилии подозреваемых им лиц. В своих показаниях на суде контрразведчик заявил, что тогда он не назвал Отту имен, сославшись на отсутствие прямых улик.

Теперь всем понятно, что посещение посла было первой крупной ошибкой Осаки. Не сказав Отту, кого он подозревает, Осаки поставил посла в трудное положение. Вряд ли Отта можно осудить за то, что он поделился со своими двумя ближайшими советниками — Мейзингером и Зорге — неожиданным заявлением японской контрразведки. Теперь Зорге знал об опасности и мог принять ответные меры.

Визит японского контрразведчика сильно взволновал посла. Он не мог поверить, что кто-либо из его сотрудников способен предать свою страну, обмануть его как начальника. Отт считал немыслимым предположение о том, что немецкий дипломат является шпионом. Ну а если это так, то в чьих же интересах мог действовать шпион — в интересах Англии, Франции, Америки или, может быть, России? Предположение о шпионаже в пользу России Отт сразу отмел. Если в Японии и существует шпионская организация, считал он, то японцам следовало бы прежде всего поискать шпионов среди своих людей. По мнению Отта, подозревать следовало всех американцев японского происхождения, которые могли быть завербованы американской разведкой.

Только Отту, как послу, были известны секретные сведения, поступавшие в посольство от японского правительства и верховного военного командования через офицера связи барона Номуры. Конечно, Отт делился некоторой информацией с полковником Мейзингером и доктором Рихардом Зорге. Они были вне подозрений. Мейзингер прошел путь от кадета до офицера гестапо и прославился как исключительно жестокий и грубый человек. Что касается Зорге, эксперта по внутренней и внешней политике Японии, своего личного друга и составителя представляемых в Берлин докладов посольства, то в нем Отт сомневался еще меньше, чем в Мейзингере. По мнению Отта, было маловероятно, чтобы такие люди, как Гиммлер, Геббельс и начальник иностранного отдела нацистской партии Ротман, могли доверять человеку, способному стать предателем. Наоборот, они даже предлагали Зорге пост руководителя нацистов в Японии. Поэтому не было ничего противоестественного в том, что Отт информировал своего начальника службы безопасности и Зорге о своей беседе с полковником Осаки.

На суде Зорге признал, что не мог себе представить, как начальнику японской контрразведки удалось установить, что именно в немецком посольстве происходит утечка секретных сведений. Любой другой разведчик, узнав о такой опасности, которая теперь нависла над Зорге, сразу же попытался бы скрыться. Но Зорге остался верен своему долгу. Он понимал, что мир находится на грани катастрофы, и решил вести свою игру до конца.

Мейзингер обратился в Берлин с просьбой проверить всех сотрудников посольства. Эта просьба была обычным явлением, и от Мейзингера не требовалось объяснять, почему нужна проверка. Естественно, он не включил в список лиц, подлежащих проверке, ни посла, ни Зорге.

Некоторое время спустя штаб японской контрразведки получил тревожное сообщение: тайный радиопередатчик снова появился в эфире. Полковник Осаки узнал об этом поздно ночью. Ему доложили, что радиопеленгационной станцией перехвачены сигналы передатчика, который, по-видимому, находился примерно в часе езды от Токио на юг, к полуострову Ицу. В район был выслан наряд полиции. По мнению японских специалистов, передатчик наверняка находился в автомашине. Так полковнику Осаки стало понятно, почему сигналы передатчика несколько раз перехватывались в различных районах города. В течение всей ночи Осаки ждал сообщений из штаба контрразведки, но и на этот раз ничего обнаружить не удалось.

Полицейские и военные машины носились по улицам южной части города и его окрестностей. В числе полученных Осаки донесений о задержании, очевидно, невиновных людей было и сообщение о том, что в районе поиска была остановлена автомашина богатого немецкого промышленника Макса Клаузена, который, по его словам, ночевал в приморском домике Зорге. Сам немецкий пресс-атташе находился вместе с Клаузеном в машине. Полковник Осаки, выслушав эти донесения, только тяжело вздохнул и попытался заснуть. На другой день у него была назначена встреча с Мейзингером.

Мейзингер явился к начальнику контрразведки точно в указанное ему время и сообщил, что посол поручил ему провести расследование, о котором просил Осаки. Японец довольно улыбнулся. Он предполагал, что Отт так и поступит: ведь это было одной из обязанностей гестапо. Мейзингер рассказал Осаки о принятых им мерах и при этом отметил, что будет лучше, если о расследовании никто, кроме их двоих, знать не будет. В случае успеха вся честь разоблачения шпионов принадлежала бы тогда им.

Осаки с удовольствием согласился с мнением гестаповца. Он ждал удобного случая, чтобы восстановить свой престиж, слегка поколебленный неудачами в расследовании этого дела. Японский контрразведчик попутно сообщил Мейзингеру, что на дороге в районе поисков таинственного передатчика была задержана автомашина с двумя немецкими подданными, Клаузеном и Зорге. Мейзингер улыбнулся и сказал, что он сам был приглашен Зорге на вечеринку в его загородный домик, но не смог поехать туда. Насколько помнилось Мейзингеру, помимо него были приглашены еще трое: известный друг Зорге Одзаки, художник Мияги и журналист агентства «Гавас» Вукелич. Полковник Осаки попросил Мейзингера познакомить его с Зорге. Мейзингер согласился, но почему-то не рассказал своему японскому коллеге о том, что Зорге известны подозрения японской контрразведки о существовании шпионской сети. Это была непростительная ошибка, хотя вполне возможно, что Мейзингер просто не хотел впутывать Зорге в официальное расследование.

За сутки до этого Зорге решил собрать совещание своей группы и перестроить ее работу в связи со сложившейся обстановкой. Для этого у него был единственный путь: организовать вечеринку и пригласить на нее не только своих агентов, но и еще несколько человек, которые, как ему было известно заранее, приехать к нему не смогут. В этот вечер Зорге рассказал членам группы о деятельности полковника Осаки, правда, несколько преуменьшив нависшую опасность. Он сказал, что уверен в неспособности японской контрразведки найти передатчик и что у нее нет никаких сведений о том, кто работает в группе и в интересах какого государства.

Порядок работы группы изменялся лишь незначительно. В частности, отменялись поездки для встречи со связными в Шанхае. Так или иначе, в связи с войной в Европе и ухудшением отношений Соединенных Штатов и Англии с Японией подобные поездки стали опасными: таможенный и пограничный контроль был усилен. Для передачи материалов в Москву предполагалось шире использовать радиосвязь и советских дипломатических курьеров, прибывающих в Японию. Своеобразным почтовым ящиком для группы, как сказал Зорге, должен стать аппарат советского военного атташе в Японии.

После этого совещания Зорге взял Макса с собой на шхуну и приказал ему передать в Москву донесение о сложившейся обстановке. Именно эта передача была перехвачена японской радиопеленгационной станцией и заставила полковника Осаки провести ночь без сна.

Вскоре Клаузен заболел. Лежа в постели, он пытался восстановить в памяти и изложить письменно все радиограммы, отправленные им за последние шесть лет. Клаузен полагал, что такой документ явится хорошей иллюстрацией заслуг радиста перед группой, в случае если он захочет когда-нибудь расстаться с разведывательной работой. За этим занятием застал Клаузена неожиданно пришедший навестить его доктор Вурту. Он осмотрел Клаузена, а потом, указав на лежавший рядом с постелью листок, сказал: «Вам не следует заниматься делами, ведь вы больны. С вами, промышленниками, всегда так — вы думаете, что без вашего участия в работе предприятие немедленно закроется». С этими словами Вурту взял листок и отложил его подальше от постели Макса. Клаузен был очень напуган и, после того как врач ушел, еще долго не мог успокоиться.

Макс скоро поправился. Когда он снова появился в «Немецком клубе», ему передали конверт с запиской. В записке Клаузену предлагалось взять в канцелярии своей фирмы адресованную ему посылку и захватить ее с собой на спектакль в одном из токийских театров. Билеты на спектакль были вместе с запиской вложены в конверт. В назначенный день Клаузен с женой сидел в ложе театра. Как только в зале погас свет, Макс передал посылку сидевшему рядом с ним мужчине. В посылке было тридцать восемь роликов с пленкой. Соседом Клаузена по ложе оказался советский разведчик, специально прибывший в Токио.

Командование советской военной разведки было очень обрадовано донесением Зорге о том, что деятельность группы будет финансироваться за счет прибылей фирмы Клаузена. В последующие месяцы группа Зорге провела еще несколько встреч с советским разведчиком, который называл себя «Сержем».