Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Приключения Ганса Стерка

ModernLib.Net / Приключения / Майн Рид Томас / Приключения Ганса Стерка - Чтение (Весь текст)
Автор: Майн Рид Томас
Жанр: Приключения

 

 


Майн Рид

Приключения Ганса Стерка

I

В тени, на опушке небольшого леса, отдыхало человек десять молодых людей. От их загорелых лиц веяло здоровьем. Судя по одежде и оружию – это были охотники, принадлежащие к состоятельному классу. Был жаркий летний вечер. Лежа на траве, они болтали, курили, чистили ружья. Кроме белых, здесь было два красивых, хорошо сложенных негра. Их блестящие, уверенные глаза свидетельствовали об энергии и храбрости. Среди могучих фигур выделялся своим незначительным ростом готтентот. Костер ярко горел. Из небольших котлов, клокотавших на огне, поднимался пар. Белые, находившиеся в этой группе, были южноафриканские голландцы, буры. Они расположились вблизи пастбища слонов и охотились за ними, добывая слоновую кость – драгоценный товар, приносящий значительные доходы.

– Скоро станет совсем темно. Гансу трудно будет найти наш лагерь. Поднимусь на горку и выстрелю, – сказал один из буров, по имени Бернард.

– Нечего о нем хлопотать, – отозвался другой бур, Генрих. – Кто-кто, но он не потеряется!

– Все же не мешает, на всякий случай, – настаивал Бернард. – Правда, Ганс ловок и проворен, но темнота и туман могут сбить его с пути. Ведь он очень плохо знает эти места. – Говоря это, Бернард взял ружье, поднялся на горку, возвышавшуюся над лагерем. Добравшись до вершины, он спустил ружье дулом вниз и выстрелил два раза подряд. Двойной выстрел служил у африканских охотников обычным сигналом, означающим, что именно в том месте, откуда слышны выстрелы, расположились на ночлег.

Ответа не последовало. Бернард вернулся к товарищам, и охотники принялись за ужин.

– Твой приятель, Бернард, что-то молчит, хоть ты очень громко его звал, – сказал один из буров.

– Ганс Стерк мой закадычный друг, на него всегда можно положиться, и я не позволяю никому дурно говорить о нем в моем присутствии, – ответил Бернард.

– Молодчина, Бернард! Всегда стой за друзей, и они будут относиться к тебе так же. А Ганс наш общий добрый, хороший товарищ, и мало кто из нас не обязан ему чем-нибудь. Что это, однако, с кафром Тембили?

Все взглянули на кафра. Он поднялся и с ружьем в руках стоял, пристально глядя в лесную чащу. Черный товарищ подражал ему. Минуту спустя он поднял руки и прошептал:

«Leuew! Tao!»

– Лев! – крикнули буры, схватив лежащие рядом ружья. Теперь они были готовы к бою.

– Питер, подбрось в костер хворост – нужно встретить гостя с иллюминацией.

Ветви векового леса мгновенно осветились от брошенных в пламя сухих веток.

Когда пламя поднялось и хворост затрещал, на опушке раздалось глухое рычание. Это убедило охотников, что кафр не обманулся, и что в кустах близ лагеря, действительно, притаился лев.

– Карл, – прошептал один из голландцев, – выстрели; напугай его, и он уйдет. Нельзя же, в самом деле, позволить ему сидеть у нас под боком.

Карл прицелился и выстрелил в кусты. Раздался раскат выстрела; лев ответил громким, сердитым рычанием. Ему не хотелось уходить голодным. Убедившись, что он ушел, охотники спокойно занялись ужином. Только кафры ежеминутно косились на кусты, прислушиваясь и прерывая еду.

Прошло уже три часа после захода солнца. На небе появилась почти полная луна. Поужинав, буры накрылись шубами из бараньих шкур и заснули так спокойно, словно под ними была мягкая перина, а не твердая земля. Кафры все еще ели. Они не торопились, и не бросали еду. Слышался их тихий разговор.

– Лев не уйдет далеко, – сказал тот, которого голландцы звали Тембили. – Если ты, Нкуан, не станешь караулить, мне придется не спать всю ночь.

– Хорошо сперва я буду караулить, потом ты сменишь меня, – ответил тот. – Завтра, должно быть, нам придется бить слонов. Молодой вождь, по всей вероятности, не идет потому, что бродит по их следам.

– Нет! – возразил Тембили, – он пришел бы сказать. По всей вероятности, он заблудился.

– «Сильный» заблудился? – воскликнул Нкуан. – Коршун в воздухе, козел в степи и слон в лесу заблудятся скорее, чем он. Он видит с закрытыми глазами и слышит без ушей! Тсс… лев!

Оба напряженно слушали минуту, потом Нкуан сказал:

– Лев взбирается на кранц. Очевидно, он чует добычу. Он держится так близко потому, что отведал уже человеческого мяса. Что может он теперь слышать? Наверху, в кустах, какое-нибудь животное. Наше счастье, если это животное достанется льву на ужин. Ни ты, ни я не попадем ему в зубы, если у него брюхо будет набито.

Зверь пробирался так тихо, что как кафры ни следили за кустами, как ни напрягали слух, стараясь уловить звук, по которому можно было бы определить место, где находится лев, им не удалось ничего разобрать. Они хотели снова приняться за еду, когда в кустах блеснула молния. Ей ответил оглушительный рев; за ним последовало молчание, нарушаемое только раскатами лесного эха, повторявшего выстрел. За ревом разъяренного животного выстрела слышно не было.

Охотники поднялись от этих грозных звуков. Они ожидали, не будет ли нового призыва к опасности. Полминуты длилось молчание; наконец, заговорил Бернард.

– Это Ганс. По всей вероятности, он наткнулся на льва. Ганс! Ганс! – закричал он что было сил.

– Я здесь! – послышался с горки голос. – Бернард, это ты?

– Я! Ты не ранен?

– Нет! В кустах издыхает лев. Я не вижу его в темноте и не могу тронуться с места. Посветите!

Кафр и Бернард вытащили из костра по пылающей головне и, взяв ружья, взобрались на горку, откуда слышался голос Ганса.

– Сюда, сюда! – позвал Ганс. – Лев справа от вас; впрочем, он уже издох; не подходите, однако, близко, пока мы не убедимся в этом. Дайте головню – зажгу траву, тогда увидим. Он мертв – снимем с него шкуру. Ишь, какой красавец!

– Идем к нам, – уговаривал его Бернард, – поужинай и расскажи, где ты был, а потом уже будем снимать шкуру…

– Сперва нужно дело сделать, иначе шакалы в несколько минут испортят льва; он не успеет даже остыть, – ответил Ганс. – Итак, за работу, а потом за еду.

Гансу с двумя товарищами понадобилось немного времени, чтобы ободрать шкуру. Потом все трое вернулись в лагерь. Ганса встретили радушно, и он принялся за остатки ужина. Ганс Стерк ел спокойно, с аппетитом, свидетельствовавшим о продолжительном посте. В его внешности не было ничего особенного. Молодой, с виду не более двадцати двух лет, небольшого роста, он был плотно сложен; впрочем, эта плотность указывала скорее на ловкость и энергичность, чем на силу. Маленькие серьезные глаза, засевшие глубоко, казалось, говорили, что они видят больше, чем могут видеть два глаза. Товарищи, очевидно, хорошо знали его характер. Пока он ел, они даже и не пробовали заговорить с ним, отлично понимая, что им не добиться ответа, пока он не закончит трапезу. Наконец Бернард обратился к нему с расспросами:

– Расскажи нам, Ганс, что ты видел, что делал и почему так запоздал. Мы думали, что ты в темноте потерял дорогу и едва ли сегодня найдешь нас.

– Потерял дорогу? – удивился Ганс. – Ну, это было бы мудрено. Ведь на десять миль в окружности нет другой реки, кроме этой, на которой вы остановились. Я, действительно, хотел остаться в поле на всю ночь, да вспомнил, что у вас есть жирный олень.

– Из-за чего же ты хотел остаться?

– Да кто же любит бродить по кустам и пригоркам, когда после захода солнца прошло два часа и всюду ходят прожорливые львы? – отвечал Ганс.

– Кроме этого, тебя ничего не удерживало? – продолжал Бернард. – Ведь ты так внезапно ушел от нас.

– Было кое-что.

– Что же именно?

– Посмотри! – сказал Ганс, доставая из кармана темный комочек, напоминающий резину; на нем торчали редкие, жесткие волосы.

– Слоны? – раздалось несколько голосов сразу. – Счастливец! Ведь это первые… Самки или самцы?

– Как только я расстался с вами, мне удалось напасть на свежий след, – сказал Ганс. – Я боялся, что не найду вас, и потому не возвращался. Я шел один и увидел следы четверых слонов. По этим следам мне далеко идти не пришлось – они вели в лес. Место было хорошее—большие деревья, мало зарослей, видно далеко и передвигаться не трудно. Слоны оказались все вместе. Они не видели меня до тех пор, пока я не выстрелил и один из них не упал.

– Куда ты попал?

– Между глазом и ухом. Упал, как сноп!

– А другие? Ушли? – спросил Генрих.

– Одного я ранил в плечо. У него чудные клыки.

– Значит, он все-таки ушел?

– Да нет же! Прошел не больше двух миль. Потом отстал от других и остановился в чаще. Мне удалось подойти близко, и я всадил ему пулю между глазом и ухом.

– А где его хвост?

Ганс вытащил из кармана и положил рядом с первым другой темный, щетинистый комок.

– Клыки тяжелы? – спросил Бернард.

– В каждом будет от шестидесяти до восьмидесяти фунтов.

– Кость теперь в цене. За фунт платят пять шиллингов. Значит, ты заработал фунтов шестьдесят. Счастливец, Ганс! Как ты думаешь, есть там еще другие слоны? Эти четверо отбились от стада? Были там еще следы?

– Быть может, завтра нам удастся наткнуться на большое стадо, – отвечал Ганс. – Перед закатом мне удалось заметить не меньше двадцати следов. Они направлялись к югу; нам, значит идти придется недалеко.

– Теперь расскажи нам о льве, – вмешался в разговор другой бур, по имени Виктор, – как тебе удалось заметить его в темноте?

– Ну, в какой там темноте! Ночь достаточно лунная, кроме того, в ту минуту, когда лев собирался прыгнуть, он взмахнул хвостом – я это заметил. Место не самое удобное, так что приходилось напрягать зрение. Когда бродишь в ночную пору по пустынным местам, задумываться нельзя – того и гляди попадешь впросак. Мне удалось всадить ему пулю между глаз. Если бы это был не лев, а какое-нибудь другое животное, оно тотчас же упало бы мертвым. Но у льва слишком большая жизнь, чтобы выйти из такого узкого отверстия. Ему пришлось прожить по крайней мере десять минут.

– А куда девались еще два слона? – осведомился Виктор. – Как тебе кажется, они остались здесь или ушли куда-нибудь?

– Один тут поблизости – в овраге; другой на милю дальше.

– Но ведь они здесь не останутся? Где искать их завтра?

– Там же, где и сегодня, – ответил Ганс, спокойно доставая из кармана кончики еще двух слоновых хвостов. Он положил их на землю рядом с первыми.

– Значит, ты убил всех четырех, Ганс? – удивленно спросил его Бернард.

– А как ты думаешь, Бернард: живой слон позволит отрезать хвост? Ты научил меня ходить по следам слона, но никогда не говорил мне об этом. Поэтому-то мне сперва пришлось убить их, а уж потом обрезать им хвосты. На четырех пришлось использовать около двадцати пуль. Их клыки весят не менее пятисот фунтов, и право, если я опоздал к ужину, то для этого у меня было достаточно веское основание. Впрочем, пора спать. Завтра придется рано встать. Для твердости же руки необходимо хорошо выспаться. Кругом масса дичи. Спокойной ночи и приятных сновидений!

II

Восток едва заалел, как охотники поднялись и стали готовиться в дорогу. Охота происходила следующим образом. Они приезжали на избранное место с повозками. Повозки оставляли на открытой местности, где было много воды и корма, а сами расходились в поисках следов. В место, где обнаружили следы, передвигали лагерь и верхом отправлялись на охоту. Стадо загоняли в открытое место, вокруг разжигали костры, чтобы слоны не выбрались, и начинали их отстреливать. Иногда требуется два-три дня, прежде чем удастся «зажать» стадо в горящем кольце. Успех охоты зависит от того, насколько удачно выполнена эта первая задача.

Ганс Стерк с раннего детства занимался охотой. Его отец, голландец по происхождению, еще очень молодым ушел на окраины цивилизованных земель. Здесь он охотился за хищными зверями и всячески доказывал дикарям, что белые люди рождены для господства над чернокожими. Мать Ганса – англичанка, эмигрировавшая в Африку и здесь занявшаяся устройством своего дома. Кафры во время одного из своих хищнических набегов убили родителей Ганса, и он, будучи еще очень юным, остался самостоятельным обладателем повозки, нескольких пар волов, лошадей и домашних животных. У него было все, чтобы заняться охотой на слонов. Понадобилось немного времени, и он прославился как меткий стрелок, опытный искатель следов – словом, как один из лучших и храбрых охотников.

Утро выдалось благоприятное для охоты. Ночью выпала обильная роса, к утру поднялся ветерок, но настолько легкий, что в кустах не было слышно никаких звуков. По приказанию Ганса один из кафров отправился в лагерь сообщить, что убито четыре слона. Нужно было помочь вырезать клыки и перевезти слонов в общий лагерь. Сам же он, вместе с белыми товарищами, направился туда, где лежали убитые слоны. Орудуя топориком и ножом, он вместе с Бернардом и Нкуаном принялся вырезать клыки у первого слона.

Слон упал навзничь, и такое положение оказалось очень удобным. Ганс надрубил с обеих сторон хобот так, что его легко можно было отвернуть к голове. Корни клыков были открыты, оставалось надрезать вокруг десен, расшатать и вырвать, перерезав предварительно связки, прикреплявшие их к челюсти. Верхняя треть клыка сидит в челюсти. Она соединена нервами и сосудами и, прежде чем уложить ее в телегу, ее приходится вычищать. Вычищенный и обсохнувший клык теряет в своем весе приблизительно десять процентов. Вес клыков редко превышает сто фунтов. Пара хороших клыков весит в среднем около полутораста фунтов.

Когда все клыки были вырезаны и помечены знаком Ганса, их взвалили на плечи кафрам, и те отнесли к повозкам.

Ганс же повел охотников через лес к невысоким холмам, у подножия которых, точно сверкающая серебряная лента, струилась речка.

– Прежде чем искать следы слонов, я постараюсь рассмотреть в подзорную трубу, какая дичь бродит по степи.

Он внимательно оглядел всю местность, затем прислонил трубу к дереву и стал пристально смотреть в сторону реки. Наконец, он передал одному из товарищей трубу и сказал:

– Взгляни. Там, в тени мимоз я вижу восемь или девять слонов. Посмотри-ка, не увидишь ли еще?

III

Никто из присутствующих не был новичком на охоте. Увидев, что слоны находятся недалеко, они воодушевились.

– Не будем показываться, иначе они испугаются нас, – прошептал Ганс. – Видите, там, в степи пасутся страусы? Они чувствуют, что мы находимся вблизи. Хотя нас отделяет расстояние в две мили, тем не менее они нас видят. Нам необходимо лечь на землю и выработать план нападения на слонов.

Охотники тотчас же легли на землю. Теперь они были скрыты от зорких глаз степных и лесных животных. Их видели только коршуны, парившие над их головами. Каждый внимательно осмотрел местность, отделявшую их от реки, где паслись слоны.

– Говори сначала ты, Питер, – сказал Ганс, – а потом уж каждый из нас выскажет свое мнение.

– Мне кажется, – начал Питер, – нужно держаться правой стороны, пробираться через кусты вдоль реки до тех пор, пока не подойдем к слонам. Они не уйдут оттуда, пока не съедят всю траву.

Присутствующие согласились с Питером, но когда очередь дошла до Ганса, то он сказал, что есть две причины, которые вынуждают его отвергнуть предложенный план.

– Во-первых, – сказал он, – ветер дует с нашей стороны к слонам. Во-вторых, в миле от них находится густой лес. Нам не удастся найти их, если они скроются в лесу. Поэтому мой совет: идти влево, обойти слонов, остановиться между ними и лесом и там ждать, пока они пойдут к нам. Впрочем, можно идти к ним против ветра. От нас они побегут в сторону лагеря, и мы завтра верхом будем преследовать тех из них, которые сегодня останутся в живых.

После непродолжительного колебания охотники пришли к заключению, что этот план, действительно, удачнее и начали готовиться к нему.

Они осмотрели ружья, патроны, пороховницы и пули и направились гуськом туда, куда было решено.

По дороге старательно прячась за пригорками, деревьями, пользуясь неровностью местности, Ганс с охотниками обошли слонов и остановились шагах в пятистах перед ними. Несмотря на бдительность и крайне острое чутье слонов, охотникам удалось не возбудить в этих животных ни малейшего подозрения.

Они спрятались за деревьями в ожидании знака предводителя.

Скоро они заметили, что слоны тихо подвигаются к ним. Им остается только стоять смирно, и тогда слоны сами попадут под выстрелы. Стадо состояло из двенадцати крупных самцов с великолепными клыками.

Слоны медленно приближались, ощипывая ветви. Какой-то непонятный инстинкт, казалось, говорил им о близости опасности. Возможно, что они учуяли запах людей или же крик какой-нибудь птицы привлек их внимание, но они насторожились. Во главе стада шел могучий самец, ростом в двенадцать футов. Обязанности предводителя вполне подходили к нему. Он шел впереди других, подняв хобот и насторожив уши. Время от времени он останавливался, быстро поворачивался в стороны, втягивая при этом хоботом воздух. Проворность, с которою он проделывал это, казалась изумительной для такого крупного животного. Вдруг, словно поняв основательность своего подозрения, он поднял еще выше хобот и издал три громких, резких звука; они походили на трубный звук, и их можно было услышать, по крайней мере, за две мили. Другие тотчас же издали глухой, рокочущий звук. Они остановились, как вкопанные, и походили на бронзовые изваяния. Только их громадные уши, двигавшиеся взад и вперед, указывали на то, что это были живые существа. В этой напряженной, выжидательной позе они стояли минуты две-три; затем предводитель испустил глухой крик, и все стадо двинулось вперед. Слоны шли на верную смерть. Охотники стояли не более, чем в пятидесяти шагах от их предводителя; ружья были направлены в различные части его могучего тела. Прошла минута. Кругом царило гробовое молчание, нарушаемое только тяжелым топотом животных. Затем прозвучало шесть выстрелов, – и вдруг все изменилось. Слон-предводитель пошатнулся под градом пуль, но в этой громадине было очень много жизни, и он с диким ревом бросился к дереву, позади которого спрятались два охотника. Они надеялись, что большое, крепкое дерево выдержит тяжесть слона, но ошиблись. Точно тоненькая палочка, дерево переломилось под напором слона, и чуть было не убило спрятавшихся охотников. Кроме того, они рисковали, что разъяренный зверь растопчет их. Но слон в ярости двигался вперед, и буры успели дать в него второй залп. Кровь текла ручьями из ран, но слон не замедлял своего бега до тех пор, пока силы не покинули его. Он вдруг остановился, высоко поднял хобот, словно извещая о своем поражении, и опустился на землю. Земля задрожала от страшной тяжести.

Слоны побежали в разные стороны, разбившись на два отряда. В их движениях была заметна нерешительность, так как их вождь был убит. Охотники быстро зарядили ружья и помчались вперед, стараясь помешать слонам пробраться в чащу леса, куда те направлялись. Ганс с двумя товарищами выстрелил в плечо слона, подвернувшегося ему под руку. Слон яростно заревел в ответ на выстрелы и бросился на охотников. Нападение рассвирепевшего животного не было неожиданностью для храбрецов. Слон гигантскими шагами нагонял их, и казалось, что жизнь маленьких врагов сейчас прекратится. Но охотники хитры и умеют вывернуться даже в самую тяжелую минуту. Видя, что слон движется вперед, Ганс закричал:

– Ну, пора!

Он круто повернул налево, в то время как его товарищи повернули направо. Все трое спрятались за толстый ствол дерева. Слон не заметил маневра или, быть может, не решил, за кем из трех врагов гнаться. Поэтому он бежал прямо вперед.

В лесу прозвучали выстрелы, и еще три пули застряли за ухом слона. Он запнулся и упал навзничь; оба клыка отломались с треском. Были ранены еще три слона; хотя они и ушли, но охотники отлично знали, что им не избежать смерти. Они собрались возле трупа предводителя стада, выпили на радостях водки и отрезали ему конец хвоста.

Теперь, когда выстрелы встревожили всю эту местность, не было надобности скрываться; поэтому охотники пошли врассыпную, а не гуськом, как прежде. Между тем желудок напомнил им, что полдень уже давно прошел и кусок оленины или же антилопы был бы теперь очень кстати. Они не успели сделать и нескольких шагов, как увидели отдыхающую в тени акации самку оленя с теленком. Их тотчас окружили, чтобы отрезать путь к отступлению, и убили. Не прошло и часа, как охотники лакомились их мясом.

Время близилось к вечеру, когда они вернулись в лагерь. Они отдали приказание, чтобы волов запрягли до рассвета, так как хотели как можно скорее добраться к реке и к лесу, где сегодня происходила охота.

IV

– Пусть повозки едут позади, так будет лучше, – распорядился Ганс. – Мы поедем дальше, а кафр покажет, где лежат убитые слоны. Как ты думаешь, Виктор, нам следует ехать по следам, или же зайти вперед и перерезать слонам дорогу ?

– Лучше держаться следов, – ответил Виктор. – Впрочем, спросим Генриха.

– Лучше по следу начнем с того места, где мы их видели в последний раз. Так мы несомненно догоним их.

Пока охотники добирались до места вчерашней охоты, им по пути попадалось очень мало дичи. Ганс посмотрел во все стороны в подзорную трубу и сказал:

– Возле слонов какой-то кафр. Как мог он попасть туда раньше нас?

– Возможно, что это Нкуан. Он ходит очень быстро и, по всей вероятности, перегнал нас.

– Нет, – ответил Ганс. – Нкуан, как и другие кафры, не любит выходить, пока не потеплеет. Я думаю, что это кто-нибудь из матабилей!

– Не беда, – сказал один из буров. – Прибавим шагу и сейчас узнаем.

Охотники направились к оставленным ими убитым слонам, но, подъехав, не застали здесь кафров. Все, исключая Ганса, подумали, что это был не кафр, а обгоревший, черный пень, издали похожий на человека. По узенькой тропинке, пробитой слонами, охотники гуськом въехали в лес.

Они проехали лесом около двухсот шагов, когда сзади раздался резкий свисток и вокруг них, словно из-под земли, выросли вооруженные матабили. Они кольцом окружили охотников; их было около двухсот человек. Воины дали понять белым, каковы были их намерения: они застучали щитами, замахали дротиками и бросились на охотников.

Голландцы поняли, что только бегство может спасти их. Они повернули лошадей, дали страшный залп по врагам, перерезавшим им дорогу сзади, пришпорили коней и рванулись вперед. Пять минут спустя охотники без потерь были за лесом.

– Это воины старого плута Моселекатсе, – промолвил Ганс. – Всех их следовало бы убить где-нибудь в открытом месте, иначе мы рискуем потерять повозки и волов. Остановимся и выманим их из леса. Ружья у всех заряжены?

Ганс, хотя и был самым младшим по возрасту, но всегда главенствовал над другими.

– Кажется, у всех, – ответили ему.

– А вот и они! Думают, должно быть, окружить нас. Будьте внимательны, цельтесь метко и понапрасну не стреляйте!

Глухие звуки пуль и падение тел подтвердили, что выстрелы попали в цель. Охотники хотели дать второй залп, когда враги подойдут поближе, но Виктор случайно оглянулся и увидел два отряда, намеревавшихся подойти к охотникам сзади. Они зарядили ружья на полном скаку и настолько опередили неприятеля, что те не смогли их окружить. Затем они дали новый залп.

Предводитель матабилей понял, что подобные маневры не дадут нужных результатов, поэтому он подал свистком знак к отступлению. Но охотники и не думали щадить неприятелей; они погнались за ними и стреляли в них до тех пор, пока не загнали в лесную чащу. Но поскольку численность неприятеля превосходила в десять раз, они не рискнули преследовать матабилей дальше.

Из охотников пятеро остались на опушке, чтобы наблюдать за действиями врагов, пятеро же поскакали к повозкам, чтобы направить их в противоположную сторону или же подготовить к обороне.

– Чуть-чуть не покончили с нами, – сказал Ганс. – Если бы не наша ловкость, нас наверняка окружили бы. Наше счастье, что они не напали на нас ночью. В лагере их не ожидали, и они перерезали бы всех.

– Именно, счастье, – согласился Виктор. – Едва ли нам удалось бы отделаться от них. Теперь у матабилей убито и ранено не менее пятидесяти человек, у нас же только две лошади получили царапины.

– Да, мы можем похвастаться, – подтвердил Ганс. – А все-таки я хотел бы, чтобы мы были в данную минуту где-нибудь за горами, милях в двухстах отсюда. Однако, вот и Нкуан. Что это он запыхался?

Кафр, увидав охотников, быстро побежал к ним навстречу. Как только его голос можно было разобрать, он закричал:

– Буры! На нас напали матабили! Они убили Копена и Эна и угнали весь скот. Проклятие!

Гневные восклицания охотников были ответом на слова кафра.

– Сколько их было? – спросил Ганс.

Кафр пять раз сжал и разжал пальцы на обеих руках. Это означало, что врагов было около пятидесяти.

– Только! – воскликнул Ганс. – Догоним их сейчас же! На каждого из нас придется по десять – плохо им будет! Нкуан, отправляйся в лагерь и ожидай нас там. Мы вернемся с волами. – Охотники пришпорили коней и поскакали в ту сторону, куда ушли враги. Взобравшись на горку, Ганс увидал в подзорную трубу волов. До них было не более двух миль. Матабили гнали их по степи.

– Чудная степь! – сказал Ганс. – Трудно найти более удобное место для сражения. Дадим же им хороший урок.

Видя, что впереди нет леса, а только редкий кустарник, охотники не нашли нужным гнать лошадей. Они ехали мелкою рысью. Вскоре матабили заметили их. Дикари оставили двоих возле лошадей и волов, сами же стали в строй. Слышался стук щитов и их боевой клич.

Хорошо выдрессированные лошади охотников не пугались этого шума. Когда голландцы остановились, дикари подняли крик и первыми бросились на врагов.

Одновременно раздалось пять выстрелов, и пять матабилей упало на землю. Охотники тотчас повернули лошадей и ускакали, боясь попасть под пущенные им вслед стрелы. Ружья перезарядили на полном скаку. Когда они остановились, чтобы дать новый залп, то заметили, что матабили вернулись к быкам. Очевидно, они считали погоню излишней. Они не понимали, что замышляют голландцы, и поэтому не спешили, считая, что единственное желание их врагов вовремя унести ноги. Однако вскоре им пришлось пожалеть о столь опрометчивом выводе. Враги снова подъехали к ним и дали залп в толпу: на этот раз упало двенадцать человек.

Матабилям пришлось убедиться в силе и ловкости своих немногочисленных врагов. Теперь им оставалось позаботиться только о своем спасении. Они разбежались во все стороны, оставив волов тем, кому они принадлежали по праву. Голландцы поспешно собрали животных и погнали их к лагерю. Около полудня волы были запряжены, и повозки под наблюдением пяти охотников и кафра тронулись в противоположную от владений матабилей сторону.

Прежде чем тронуться в путь, Ганс написал несколько слов на клочке бумаги. Бумажку он вставил в расщепленную палку и воткнул палку в землю. На этом клочке Ганс написал обо всем, что случилось, и изложил свои дальнейшие намерения. Он знал, что оставшиеся товарищи сильно испугаются, не найдя на прежнем месте повозок.

После двухчасового перехода волы сильно устали, поэтому охотники решили устроить привал и пообедать. Они не думали, что матабили повторят нападение. Не успели они еще развести костер, как были приятно поражены появлением товарищей. Двое ехало на одной лошади, так как лошадь одного из них околела от ран. Впрочем, эта потеря не была особенно значительной, так как между животными, отнятыми у врагов, было пять лишних лошадей. Прибывшие рассказали, что матабили ушли в лес и, очевидно, не собираются в ближайшее время вступать в бой с белыми врагами; тем не менее все охотники единогласно решили не терять понапрасну времени и уйти из этих мест. Волов запрягли снова и тронулись в путь.

Два дня кряду они отступали беспрепятственно, без помех. На утро третьего дня охотники увидели остатки поломанной повозки. Возле нее не было ни людей, ни волов. Половина буров, оставив повозки под надзором, пошли посмотреть, что здесь произошло. Когда они подъехали близко, из кустов выполз какой-то человек. Он знаками просил их подойти. Это был полуживой от голода, израненный готтентот.

Охотники накормили беднягу. Он им сообщил, что был погонщиком при одной из трех телег голландца, который вместе с женой и дочерьми отправился на охоту. Рано утром, пока еще все спали, на них напали матабили. Они увезли жену и дочерей голландца, его самого и одного готтентота убили, угнали весь скот. Тот же, кто сейчас перед ними, притворился мертвым, и только поэтому остался жив.

Ганс Стерк внимательно слушал рассказ готтентота и осматривал в это же время повозку и лежавшие близ нее обломки. Потом вдруг с волнением в голосе спросил, как звали голландца.

– Зиденберг, – ответил готтентот.

– Зиденберг! – воскликнул Ганс и, точно железными тисками, сжал ружье. – Катерина тоже была с ним?

– Да. Ее и младшую сестру увезли матабили.

– Друзья! – сказал Ганс своим товарищам. – Через месяц Катерина Зиденберг должна стать моей женой. Клянусь вам, я или освобожу ее из лап матабилей, или же погибну в этой борьбе. Кто из вас хочет оказать мне помощь делом, словом, копьем или оружием?

– Я! – сказал Виктор.

– И я! – повторил Генрих.

– И я! И я! – присоединились остальные. – Необходимо только собрать как можно больше народу.

Они решили прежде всего скрыть в безопасном месте повозки, так как матабили ушли вперед, и измученным лошадям не нагнать их. Нужно собрать людей, набрать лошадей, пороха, пуль. Только тогда можно надеяться на удачный поход против Моселекатсе. Через три дня после того, как охотники обнаружили повозку, они уже перебрались через реку Нам-Хари и присоединились к большому отряду эмигрантов-фермеров, живших к югу от этой реки.

V

Так как дикари, с которыми отряд голландцев хотел вступить в бой, отличались не только хитростью, но и храбростью, то голландцам пришлось укрепить лагерь, чтобы неприятели не воспользовались их отсутствием для нападения. Вожди африканских племен обыкновенно придерживаются именно этой тактики. Повозки были поставлены большим тесным кругом, впритык одна к другой, пустые промежутки между ними были заделаны хворостом. Выставили караульных, которых время от времени меняли, поэтому лагерь было очень трудно застать врасплох.

Буры избрали себе предводителя и, в надежде на победу, пустились в путь. В первый же день они преодолели не менее сорока миль. По пути были приняты всевозможные предосторожности, чтобы, с одной стороны, самим не подвергнуться неожиданному нападению неприятелей, а с другой, чтобы напасть на врагов врасплох. Подобная экспедиция была настоящей забавой для людей, страстно жаждущих всевозможных приключений. Если бы постороннему человеку пришлось побывать в их ночном лагере, видеть общее веселье, слышать возбужденные разговоры, он едва ли поверил бы, что не сегодня-завтра этим людям предстоит сражаться с храбрым и далеко не трусливым племенем. Правда, неприятели были плохо вооружены, но зато по меньшей мере в двадцать раз превосходили буров численностью. Только Ганс Стерк казался удрученным и грустным. Впрочем, решимость, написанная на его лице, указывала на то, что в его голове теснятся далеко не миролюбивые мысли.

После нескольких дней и ночей беспрерывного движения они очутились близ главного местопребывания матабилей. Здесь охотникам пришлось сделать привал, чтобы дать отдых людям и лошадям и собрать за это время более точные сведения о расположении и количестве неприятельских войск.

За то время, пока буры выжидали, к ним присоединилось еще человек двадцать голландцев. Они, оставив на несколько дней жен и детей, отправились на рекогносцировку, а когда вернулись, то нашли своих родных убитыми и повозки разграбленными. В общем лагере они узнали, что большая часть их товарищей отправилась воевать с матабилями. Поэтому они поспешили присоединиться к отряду. По дороге им неожиданно попался отряд матабилей. Голландцы напали на врагов и перебили всех, кроме одного, которого захватили с собой в надежде, что он им может пригодиться.

Захваченный дикарь сообщил голландцам, что на землю Моселекатсе они смогут проникнуть с западной стороны, оттуда их не ожидают и поэтому там нет караульных. Если напасть на заре, то страшная резня будет неизбежна.

Буры воспользовались этим советом и двинулись по указанному направлению, готовые с восходом солнца вступить в битву. Матабили, перерезавшие жен и детей отсутствовавших фермеров и напавшие в лесу на охотников, только что вернулись домой и праздновали победу. Поэтому они никак не ожидали нападения. Около четырехсот воинов пали в то утро близ своих жилищ.

В то время, когда голландцы еще добивали врага, Ганс Стерк бросался из стороны в сторону, стараясь найти хоть какой-нибудь след девушек, увезенных матабилями. В конце концов ему удалось наткнуться на раненого дикаря, которому он обещал сохранить жизнь, если только тот скажет, где находятся белые пленницы. Ганс плохо понимал кафрское наречие, на котором говорили матабили, раненый же едва знал несколько слов по-голландски, и им было крайне трудно объясниться. Тем не менее Ганс понял, что Катерина вместе с сестрой содержатся в главной квартире Моселекатсе, расположенной довольно далеко от того места, где произошла резня.

Желание Ганса не совпадало с желанием остальных голландцев. Его основным желанием было освободить из рук варваров Катерину и сейчас же жениться на ней; другие же его товарищи думали лишь о том, как угнать огромные стада скота и отнять у врагов повозки, отобранные во время набега у фермеров. Ганс тщетно уговаривал командира мстителей, рассказывая о выгодах, которые их ожидают, если они продолжат так удачно начатую войну и нападут на вождя матабилей в таком месте, откуда ему не удастся уйти. Легкий успех вскружил головы голландцам, сверх того, для них казалось унизительным слушать советы такого молодого человека, как Ганс. Они отказались идти дальше, их предводитель приказал отряду отступать, уводя с собой стадо в семьдесят тысяч голов. Известие о поражении врагов произвело сильное впечатление на колонистов. Многие из тех, кто раньше не решался преследовать дикарей в пустыне, пошли за ними. К мстителям присоединилось около ста человек.

Всех смущало только одно обстоятельство: Ганс Стерк, Бернард и Виктор задумали безрассудное дело, выполнить которое они не могли физически. На следующий день после сражения они покинули товарищей и решили втроем освободить пленниц из крааля Моселекатсе. Если принять во внимание численность и бдительность врагов, с которыми им предстояло помериться хитростью, то это было поистине безумное предприятие.

VI

Ганс, зная, что матабили увели девушек в отдаленный крааль, решил приложить все старания, чтобы спасти их из неволи. На первом же привале он отозвал в сторону своих верных друзей Виктора и Бернарда, и сказал им:

– Едва ли мне удастся доказать нашим соотечественникам, что нам необходимо нанести врагам последний удар. Мы разбили врага здесь, но ведь это не больше, чем отнять Моселекатсе палец. Если же мы нападем на него в Копаине, то поразим его в сердце. Сам я решил освободить Катерину. Сегодня же вечером я покидаю лагерь, так как у меня есть план, который, может быть, удастся привести в исполнение.

Виктор и Бернард переглянулись. Они поняли друг друга без слов.

– Я не знаю, Ганс, каковы твои планы. Но ты не уйдешь отсюда один. Вместе с тобою пойду я, и как мне кажется, Бернард тоже.

– Разумеется, – сказал Бернард. – А теперь давай посмотрим, каковы твои планы.

Друзья отошли дальше и сели под широколистным деревом, защищавшим их от ночной росы. Они закурили трубки и приготовились в зависимости от обстоятельств говорить или слушать. Первым начал Ганс.

– Весь план я выкладывать пока не стану, но для начала предлагаю, – сказал он, – держаться северного направления и вместе с лошадьми скрываться в горах, прилегающих к долине, где лежит деревня Копаин. Нас никто не сможет заметить, между тем как я в подзорную трубу буду видеть все, что творится в краале. По следам нас также трудно вычислить, поскольку здесь недавно прошло много лошадей. Кроме того, часть матабилей занята слежкой за нашими товарищами, часть – приготовлениями к контрудару против них. Им даже и в голову не придет, что трое голландцев могут находиться так близко от них. Наша смелость поможет нам. В случае же, если нас увидят, всегда можно ускакать. Это только с первого взгляда дело кажется затруднительным, в сущности же это пустяки. Правда?

– Положим, – ответил Виктор. – Но ты не сказал о главном: каким образом ты думаешь освободить Катерину и ее сестру?

– Для них мы захватим пару запасных лошадей.

– Но как они догадаются об этом и как ты вырвешь их из крааля, – спросил Виктор. – Может, их там уже нет, и все наши старания пропадут даром.

– Положитесь на меня, Виктор, – ответил Ганс. – Я знаю, что следует делать, и не собираюсь предпринимать ничего необдуманного. Через полчаса мы отправимся в путь.

Была полночь, когда товарищи тронулись в путь. Они ясно осознавали, что рискуют своей жизнью, впрочем, им уже не в первый раз приходилось смотреть прямо в лицо смерти. Они верили в себя, и это придавало им сил.

Как только занялась заря, они въехали в овраг. Ганс предложил отужинать бельтонгом (мясом, провяленным на солнце), который имелся у каждого в запасе, потом двум лечь спать, а третьему – караулить. На дежурстве стоять по очереди. Таким образом все они смогут хорошо отдохнуть и приготовиться к длительному пути на следующий день. Ганс вызвался дежурить первым, а его товарищи могли в это время уснуть.

Несколько минут спустя Виктор и Бернард спали таким безмятежным сном, словно под ними была не жесткая неприятельская земля, а роскошная перина.

Прошло не более часа, когда в подзорную трубу Ганс увидел большой отряд матабилей. Они шли по следам лошадей и, очевидно, собирались проследить их до конца.

Ганс был сильно встревожен. Его не пугала численность неприятелей. Он боялся, что отступление и сражение с ними не позволят ему осуществить свои планы и освободить Катерину. Несмотря на то, что расстояние между ними и дикарями было не менее трех миль, он видел их совершенно ясно и с трепетом наблюдал за их движением. Когда их разделяло две мили, Ганс решил разбудить товарищей. Но тут он заметил, что матабили остановились, и их предводители стали толковать о замеченных на земле следах. Об этом нетрудно было догадаться по жестам. Перед восходом солнца на высохшую землю выпала обильная роса, и Ганс решил, что враги не могут определить давности следов лошадиных копыт. По всей вероятности, дикари принимали их за следы лошадей, оставленные голландцами после нападения на матабилей. Ганс убедился в этом окончательно, когда заметил, что весь отряд, после долгих споров, бросил след и повернул к западу. Дикари быстро направились в ту сторону, куда отступали буры, то есть в противоположную той, где находился Ганс с товарищами.

VII

Как только рассвело, Ганс осмотрел при помощи подзорной трубы крааль матабилей. Прежде всего ему бросились в глаза вооруженные отряды. Они вышли из деревни и рассыпались во все стороны. Гансу было хорошо известно коварство неприятеля, и его маневры сильно тревожили его. Он знал, что, если матабилям известно его местопребывание, они нападут, но только после предварительной разведки. Для этого им вполне достаточно осмотреть всю почву вокруг, и они легко заметят, что следы ведут в овраг, но не выходят из него. Убедившись, они непременно пошлют несколько незначительных отрядов, прикажут им собраться в одном месте, устроить засаду и отрезать Гансу и его товарищам путь к отступлению.

– Матабили сегодня что-то рано поднялись на ноги, – заметил Виктор, подходя к Гансу и наблюдая за множеством вооруженных отрядов. – Нет сомнения, что они готовят на наших набег.

– Возможно, что они следят за нами, – ответил Ганс. – Редко они оставляют за собой такой ясный след. Однако я придумал способ, при помощи которого мы надуем их, даже если они окружат нас. Виктор, взгляни-ка в мою трубу. Кажется, глаза меня не обманывают, и близ большого здания я вижу что-то белое. Не женщина ли это в белом платье? Возможно, это Катерина? Впрочем, едва ли можно узнать ее на таком расстоянии. Скажи только, судя по платью, не белая ли это женщина?

Виктор взял у Ганса трубу и стал внимательно вглядываться. Минуту спустя он сказал:

– Нет сомнения, что это белая женщина. За нею следом идет другая, меньше ростом, тоже, кажется, белая.

Ганс опять взглянул в трубу.

– Теперь я убежден, что одна из них Катерина, а другая ее сестра. Сейчас я извещу ее, что я здесь.

– Как же это ты сделаешь? – удивился Виктор. – Ведь до нее не меньше мили.

– Увидишь! Я уже несколько месяцев как даю ей знать о себе таким образом. Смотри!

Он вынул из кармана небольшое зеркальце в жестяном футляре и навел его так, чтобы отраженный солнечный луч упал на степь. Сделав все нужные приготовления, он обратился к Виктору:

– Возьми трубу, смотри и рассказывай мне, что делает Катерина.

Виктор исполнил приказание Ганса, а Ганс стал передвигать зеркало так, чтобы солнечный луч упал на молодую девушку.

– Вот, теперь она заметила, – сказал, наконец, Виктор. – Катерина оглядывается по сторонам, словно не знает, куда идти. Теперь она быстро пошла в нашу сторону; за ней идет ее сестра. Катерина остановилась.

– Посмотри, Виктор, не наклонится ли она, чтобы поднять что-то? Скажи, сколько раз она наклонилась?

– Наклонилась! – ответил Виктор. – Хорошо же она понимает условные знаки. Вот она подняла что-то… Смотрит, опять нагнулась и поднимает… Стоит прямо и машет платком, словно хочет отогнать муху. Теперь медленно идет по направлению к деревне. Нет, Ганс… Это просто совпадение. Едва ли она заметила твои сигналы…

– Заметила и дала на них ответ, – возразил Ганс. – Через два часа она будет здесь.

– Откуда ты это знаешь?

– Мы условились, что она должна сделать несколько шагов по направлению к дому, если мне следует прийти туда, если же она хочет встретиться возле леса, то она делает несколько шагов в эту сторону. Значит, если она шла в нашу сторону, я не ошибся, предполагая, что она сама хочет прийти сюда. Ну, что ты видишь еще, Виктор?

– Не нравится мне, что в лесу, расположенном за нами, исчезают небольшие отряды матабилей. Лес подходит вплотную к нашему оврагу, а в него вошло уже по крайней мере сто человек. Мы и не заметим, как они подойдут к нам. Как ты думаешь, нам долго придется пробыть здесь?

– Мне кажется, не больше двух часов.

VIII

Два часа тянулись бесконечно медленно. Еще задолго до окончания назначенного времени Ганс увидал, как Катерина и ее сестра шли по тропинке, ведущей к оврагу, где их ждали избавители. Катерина шла медленно. Казалось, она нисколько не волнуется и ничем важным не занята. Она часто останавливалась, словно не зная, куда идти. Можно было подумать, что она гуляет без всякой цели.

Ганс и его друзья с напряженным вниманием следили за движениями обеих девушек и за матабилями, переходившими группами из одной деревни в другую.

Сначала воины едва обращали на себя внимание Ганса, он всецело был занят Катериной. Однако, привыкнув замечать все, даже самые незначительные мелочи, он заинтересовался ими. Катерина продолжала идти к оврагу. Теперь она была не дальше, чем в полумиле от него. За ней, хоть и на довольно далеком расстоянии, шли вооруженные дикари. Ганс скоро убедился в том, что они зорко следят за обеими девушками, хоть на первый взгляд и кажется, что они заняты чем-то другим.

– Дикари, – шепнул он друзьям, – идут вслед за девушками. Одно из двух: или они хотят воспрепятствовать ее бегству, или же им известно, что мы находимся здесь, и они хотят напасть на нас. Смотрите: они подошли к ней и что-то кричат. Виктор, прислушайся к тому, что говорят они: «века муса хабиби кона»; по-кафрски это означает: «не ходи туда».

Девушки не исполняли их приказаний. Несмотря на то, что они отлично понимали, что говорят матабили, они и не думали им повиноваться. Катерина воспользовалась попавшимися на пути кустами, скрывшими их на минуту от дикарей, схватила за руку сестру и бросилась к оврагу.

Катерина вошла в овраг в двухстах шагах от того места, где скрывался Ганс. Оставайся он здесь, матабили непременно схватили бы ее и сестру раньше, чем они добежали бы до него.

Ганс, испуганный, решил показаться и перерезать путь дикарям.

– За мной, – крикнул он товарищам, и все трое бросились по тропинке навстречу Катерине. К его радости, она тотчас же показалась из-за кустов, и он на минуту прижал ее к груди.

– Они идут следом, – шепнула она. – Их десять человек; удастся ли вам справиться с ними?

– Когда ты рядом, мы справились бы с ними, если б их было вдвое больше!

– Они рыщут по всем направлениям. Я боюсь за тебя. Удастся ли нам спастись от этих бесчеловечных дикарей? О, сколько ужасов я пережила! Несчастный отец! Его зарезали на моих глазах! Однако, куда девались воины? Ведь они только что шли по нашим стопам.

Ганс обратился к товарищам и крикнул:

– Друзья! На коней! Нельзя терять ни минуты!

Он почти нес на руках Катерину, хотя, в случае надобности, она отлично могла бежать. Бернард и Виктор вели под руки ее сестру. На полянке, где остались оседланные и спутанные по ногам лошади, они ничего не нашли. Кругом было пусто.

– Где лошади, Бернард? – закричал Ганс.

– Я оставил их здесь, – растерянно ответил Бернард. – По всей вероятности, они где-нибудь поблизости. Пусть девушки подождут нас здесь, мы же сейчас пойдем по разным тропинкам и приведем их.

Ганс неохотно расстался с Катериной. Он пошел налево, один из товарищей прямо, а другой направо. Ганс не сделал и нескольких шагов и не успел разглядеть свежий след от копыт, как позади его раздался легкий шум. Он обернулся и едва успел отвести удар поднятой над его головой палки с роговой шишкой. В ту же минуту его схватили за обе руки, сбили с ног и отобрали ружье. В таком положении на него навалилось человек пять-шесть здоровенных дикарей. Одновременно с этим раздался крик Виктора и крепкое словцо, вырвавшееся из уст Бернарда. Шум в кустах от дикой борьбы дал знать Гансу, что его друзей постигла та же участь. Очевидно, они попали в засаду. Ему скрутили за спиною руки и с гоготанием повели на ту поляну, где, по его мнению, были лошади. Здесь уже находились под конвоем пятидесяти дикарей Виктор и Бернард, а на земле, обнявшись и обливаясь слезами, сидели убитые горем девушки. Вдали несколько подростков держали под уздцы лошадей. Какой-то воин – очевидно, главный, стерег пленников. Он обратился к Гансу с вопросом:

– Как вы смели с оружием в руках ворваться на землю Моселекатсе в то время, когда между нами идет война?

Пренебрежительный взгляд Ганса был ответом на этот вопрос. Воин махнул рукой и пошел из оврага в деревню.

IX

Пленников повели в ту деревню, из которой так недавно убежала Катерина с сестрой. Мужчин со связанными руками заперли в хижину, приставив снаружи стражу из двенадцати мальчиков.

Хижина, где сидели пленные, ничем не отличалась от других кафрских хижин. Стены были сплетены из прутьев, крыша из камыша и длинных трав. Дверь была тоже плетеная; запиралась она неплотно, и с улицы можно было заглянуть внутрь. Понятно, что при таких тонких стенах даже тихий разговор был слышен в соседней хижине.

Пленники сидели молча, неподвижно; каждый пытался составить план бегства, но в голову не приходило ни одной разумной мысли. Пока они сидели, занятые своими грустными думами, за стеной раздался молодой женский голос, обращенный к часовым. Женщина болтала с ними, смеялась и, насколько пленники могли понять, радовалась их горю. Наконец, она сказала:

– Я хотела бы бросить в них комом грязи. Пусть знают, что даже девушки матабили презирают их.

С этими словами она раскрыла дверь и с желчным смехом бросила в них комом грязи. Поболтав еще несколько минут с молодыми часовыми, она ушла.

У Бернарда сорвалось грубое ругательство, когда ком грязи попал в него. Но через минуту он снова погрузился в тяжелые размышления.

Ганс, работавший все это время хоть и незаметно, но старательно обеими руками, вдруг вынул одну руку из связывавшего их ремня и радостно крикнул:

– Они даже не умеют хорошенько связать! Натяните ремни, и через пять минут вы будете свободны. Попробуйте!

Не нужно было повторять этот добрый совет. Несмотря на их усилия, ремни не поддавались, и Ганс перерезал их ассагаем. Они были крайне изумлены, когда он прошептал.

– Когда зайдет солнце, мы выберемся отсюда. Разомните усталые члены и готовьтесь к решительной борьбе за свободу и жизнь.

– Ганс, что ты придумал? Говори скорее! – сказал Виктор.

– Не я придумал, а Катерина. В комке грязи лежала записка. Вот что в ней сказано: «В деревне через час после захода солнца не останется ни души, кроме шести мальчиков, наших сторожей, и двух старух, следящих за нами. Освобождайте руки и уходите. Ваши ружья в хижине вождя. Над её дверью большие рога быка. Лошади в хлеву, соседнем с коровьим хлевом. Мы тоже будем готовы. Я подарками подкуплю девушку, доставившую вам записку. Дальнейший план придумай ты, Ганс. То, что я сообщаю тебе, безусловно верно: мне рассказала это все та же девушка.

– Так вот что означал ком грязи! – удивился Виктор. – Эх, Бернард, никуда, брат, мы не годимся! Ганс – другое дело, он родился, чтобы руководить. Из чего, Ганс, ты заключил, что в грязи было что-нибудь?

– Мне показалось, что лицо этой девушки совсем не злое. Более того, я внимательно следил за ней: она все время разыгрывала роль. Вот она опять идет.

Действительно, молодая дикарка опять подошла к двери и с хохотом бросила в пленников таким же комком грязи. Она сделала вид, что подобрала его с земли. В нем была другая записка, следующего содержания: «Кроме трех ассагаев, я не могу прислать вам никакого оружия. Вскоре после заката их воткнут между прутьями хижины. Улучите минуту и быстро, так, чтобы не заметили, возьмите их. Ехать нужно сперва на север. Да поможет нам Бог».

Пленники думали, что солнце не скроется никогда. Тревожно следили они за длинными тенями, пока, наконец, не начало смеркаться. По их мнению, не прошло и часа, как девушка, приносившая записки, снова подошла к хижине, где сидели Ганс и его друзья. Делая вид, словно она занята чем-то, она запела дикую песню. Голландцы, ожидавшие какого-нибудь сигнала, услышали несколько раз подряд голландское слово «loop» (уходите, бегите); она повторяла это слово в виде припева.

– Значит, пора уходить, – сказал Ганс. – Этому научила ее Катерина. Бернард, отвори тихонько дверь и посмотри на двор. Кажется, мальчики разговаривают с девушкой. – Бернард осторожно отворил дверь, и шепотом сказал товарищам, что никого нет.

– Вопрос идет о жизни и спасении несчастных девушек, – сказал Ганс. – Идем скорее, но без шума. Сперва за ружьями, потом отыщем лошадей и уже только тогда возьмем Катерину. В путь!

Первым из хижины выбрался Бернард. Ее дверь была так низка, что приходилось ползти на четвереньках. За ним вылез Виктор, потом Ганс, который не забыл закрыть за собою дверь. Они направились прямо к той хижине, где думали найти ружья; Ганс, отворив дверь, первый вошел в хижину. В ней было так темно, что нельзя было ничего увидеть. Едва Ганс остановился и, желая нащупать стену, протянул руку, как его схватила чья-то рука. Он стиснул встреченную руку с такой силою, какая возможна лишь у человека, сознающего, что жизнь или смерть нескольких людей зависит от самых пустяков. Но не успел он схватить за горло врага, как знакомый голос шепнул:

– Это я, Ганс. Вот ваши ружья.

В это время вошли Бернард и Виктор. Сперва они испугались, но потом, видя, что Ганс с кем-то разговаривает, обрадовались. Катерина, освободившись из рук жениха, державшего ее так крепко, словно в его руках был враг, объяснила ему, как и куда, по ее мнению, нужно бы бежать.

– Нам следует сейчас же уйти из этой хижины и пробраться за околицу, находящуюся позади нее. Каждый из вас должен накинуть на себя одеяло и прикрыть шляпы. В темноте, в особенности издали, вас не отличат от кафров. Лошадей мы отведем подальше, и лишь потом сядем на них. Нужно держаться к северу, в противоположную сторону от врага, где нас схватили сегодня утром. Все воины направились к югу, и мы не встретим их. Хорошо, Ганс?

– Хорошо, идем, – ответил Ганс. – Постой, дай ощупать, здесь ли моя пороховница и пули? Здесь, все в порядке. Возьми мое ружье, Бернард, а я поведу Катерину.

Немногие оставшиеся в деревне дикари готовили себе ужин, и голландцам, закутанным в одеяла, удалось незаметно выбраться из хижины. В ее задней стене было достаточно большое отверстие, и Ганс через несколько минут вышел вместе с Катериной за околицу, где спрятал ее в кустах.

– Теперь у нас впереди самое трудное: увести лошадей, – сказал Ганс. – Кто находится возле них: старики или же молодые?

– Молодые и совсем неопытные, – ответила Катерина.

– Если так, то я употреблю рискованный маневр. Ты, Виктор, если я крикну «выручайте!», беги ко мне; ты же, Бернард, оставайся с Катериной. Если же я свистну, выходя из хлева, идите прямо к реке. Катя, где твоя сестра?

– Она спряталась где-то поблизости; не знаю, где именно. Она должна прийти, когда услышит свисток.

– Позови ее – и за дело!

Виктор и Бернард остались с Катериной, ожидая, чем окончится предприятие Ганса. А он задумал рискованное дело. Ему было известно, что старшие матабили без стеснения командуют молодыми, и что нельзя рассуждать в то время, когда отдаются приказания. Он прислушался к разговору юношей, которые стерегли ту хижину, где сидели пленные, услышал имя вождя деревни. Зная это, он смело, не скрываясь, подошел к хижине, где были лошади. На ходу он громко спросил по-матабильски:

– Вы где?

– Здесь! – ответили два голоса.

– Приказано показать лошадей царю, выведите их. Я должен отвести их, – сказал Ганс, стараясь держаться естественно.

Несмотря на то, что это приказание вызвало удивление, часовые, не смея рассуждать, вошли в конюшню, отвязали лошадей и через узенькие ворота вывели их. Ганс тщательно закутался в одеяло. Когда они вышли, он приказал им:

– Ведите их сюда, за мной.

Когда Ганс вместе с кафрами очутился в нескольких шагах от кустов, где спрятались его товарищи, он остановился и сказал:

– Лошадей оставьте здесь, отсюда я и один доведу. Отправляйтесь домой и смотрите за домашним скотом: вождь поручил вам наблюдать, чтобы к его возвращению все было в порядке.

Ганс, оставшись один, тихонько свистнул. Тотчас же к нему подошли Бернард, Виктор и Катерина с сестрой.

– Ты сядешь на эту лошадь, Катя, а твоя сестра на ту, – сказал Ганс. – Теперь мы спасены.

Катерина отвечала:

– Ехать еще рано. Матабили, заметив, что мы сидим верхом, сейчас догадаются, в чем дело. Если же они увидят, что мы ведем лошадей, то, возможно, ничего не заподозрят. Ганс, ты можешь в темноте определить направление, по которому нам идти?

– Кругом видно только на близком расстоянии, – отвечал Ганс. – Тем не менее, по звездам я могу сказать наверняка, что мы взяли северное направление.

– Ты прав. Вот и тропинка. Через полмили нам попадется на пути деревня. Что мы сделаем, если встретим кого-нибудь на пути?

– Ответим, что ведем показать царю лошадей.

Матабили отличаются бдительностью всегда; в военное же время это чувство доведено у них до крайности. Когда беглецы шли через селение, разговоры тотчас же прекратились, и шестеро мужчин, выйдя из хижины, остановили их.

– Кто это?

– Мы ведем лошадей по приказанию вождя, – смело ответил Ганс.

Говоря это, он прикоснулся к руке Катерины и шепнул ей:

– Тихо! Только смелость может помочь нам. Мы пропадем, если прибавим шагу.

К счастью, кафры не подошли к ним. Из страха перед змеями, тысяченожками и скорпионами они боятся выходить по ночам.

Они стояли в дверях хижин, пока беглецы не прошли мимо и их шаги не замерли вдали.

– Теперь, слава Богу, мы вне опасности! – вполголоса воскликнул Ганс. – Ты не знаешь, Катерина, куда ведет эта тропинка?

– К речке, в миле отсюда. Дальше она теряется в степи. По этой тропинке гоняют скот на водопой, по ней ходят на охоту – в той стороне много дичи.

– Итак, – сказал Ганс, – если мы перейдем реку, то можем спокойно сесть на лошадей и ехать всю ночь. Ночью враги не найдут наших следов. Опередив же их на двенадцать часов, мы скорее догоним своих, чем они нас.

– Пожалуй… Но сотни матабилей бродят по окрестностям, и мы рискуем наткнуться на один из их отрядов, – возразила Катерина.

– А у меня нет подзорной трубы, – сказал Ганс. – Это ужасная потеря. Однако, будем двигаться молча и прислушиваться.

Беглецы добрались до речки, о которой говорила Катерина, благополучно перешли через нее и выбрались на ровную, слегка волнистую степь. Через полчаса на небе всплыла луна, и Ганс по звездам держался направления, ведущего к голландским колониям. До них было не менее трех дней быстрой езды. Провизии у беглецов не было, и им нужно было преодолеть еще много препятствий раньше, чем достигнуть желанной цели.

X

Как только на небе появились первые лучи солнца, Ганс при помощи небольшого количества пороха, тряпочки, кремня и огнива развел костер и начал готовить завтрак. Виктор и Бернард легли вздремнуть часок-другой под сенью кустов; им, как и остальным, не удалось поужинать. Виктор и Бернард, разбуженные шумом, сопровождавшим приготовления Ганса, были очень удивлены, когда увидели, что он разводит огонь.

– Ты устроил костер? Это очень хорошо, но весь вопрос в том, что мы приготовим к завтраку?

– Я не мог стрелять, чтобы не поднять шума и не привлечь к себе внимания бродящих кругом матабилей. Я добыл завтрак кафрским копьем.

– Что же ты убил? – спросили охотники.

– Молодого кабана и дикобраза. Второго я встретил в степи и убил его раньше, чем он спрятался в свою нору. Первый же скрылся в берлогу шакала. Я терпеливо ожидал, пока он выглянет из норы, чтобы посмотреть, не ушел ли я. Я ранил его ножом в шею и добил копьем. Значит с голоду мы не умрем. Если же наши барышни откажутся от мяса дикобраза, мы предложим им свинины.

– Я старый охотник, – сказал Виктор, – а между тем я наверное умер бы голодной смертью там, где ты бы располнел.

Несмотря на то, что к мясу дикобраза и степного кабана не было не только хлеба, но даже и соли, не говоря о чае или кофе, и вместо этого пришлось довольствоваться свежей водой из ручья, завтрак показался беглецам не только сносным, но даже вкусным.

Позавтракав, они сели на лошадей и тронулись в путь. Теперь, в надежде скорее добраться до места, где по их расчетам должны были находиться их соотечественники, они изменили направление с севера на запад.

Солнце уже было в зените, когда Ганс решил остановиться, расседлать лошадей, немного отдохнуть и подкрепиться остатками утренней охоты. Для привала он выбрал овраг, покрытый редким лесом. Светлый ручей бежал по кремнистому дну оврага. Кругом высились скалы, напоминавшие собой громадные плиты, поставленные руками гигантов.

– Как красиво здесь! – воскликнул Ганс, любуясь ландшафтом. – Право, даже обидно, что такой чудный край принадлежит глупым дикарям. Посмотри-ка, Виктор, что делают шпрингбоки в тени высоких акаций? Кажется, они чуют врага… Какого же именно? Как жалко, что со мной нет подзорной трубы! Негодяи-матабили отняли ее у меня, а сами не знают, что с ней делать.

– И без трубы видно, – сказал подошедший в это время Бернард, – через степь идут матабили. Поэтому-то шпрингбоки и обратились в бегство. Мой совет: приготовимся в дорогу. Если только они заметят нас, нам придется бежать.

– Едва ли они решатся открыто напасть на нас, – ответил Ганс. – Их не более сорока человек; на каждого из нас приходится по тринадцати, а для них это еще недостаточное превосходство. Будьте уверены, что они будут потихоньку следить за нами, чтобы наброситься неожиданно. Оседлаем лошадей, и в путь! Катерина, – обратился он к невесте, – ты готова? Нельзя терять времени, так как мы заметили врагов.

– Я готова, – ответила она, – но готовы ли наши лошади? Они, кажется, сильно устали.

Ганс направился к лошадям. Он внимательно осматривал их, особенно сильную рыжую кобылу, на которой ехала Катерина. Лошадь стояла понурив голову. Она даже не прикасалась к траве, ковром покрывавшей землю у ее ног.

– Иди сюда, Виктор, – сказал, наконец, Ганс. Когда Виктор подошел, Ганс указал ему на лошадь:

– Взгляни!

Виктор осмотрел ее.

– Она больна, – сказал он. – Если то же с другими, мы погибли!..

– Все заболеют… Если не сейчас, так потом, – отвечал Ганс. – Эта околеет не позже, чем через час. Придется оставить ее здесь.

Болезнь, о которой упомянул Виктор, – чума. Это страшный бич для людей, путешествующих по южной Африке. Чума поражает лошадей и рогатый скот. С утра лошадь здорова, в полдень она скучна и ленива, а вечером околевает. До сих пор еще не найдено никаких средств против этой болезни, поэтому путешественники всегда должны рассчитывать, что значительный процент животных падет.

Ганс следил за движениями врагов, которые находились на расстоянии мили от беглецов. Но дикари, выросшие в пустыне, обращают внимание на такие явления, которые никогда не заметили бы цивилизованные и полуцивилизованные люди. Они делают выводы даже из самых ничтожных обстоятельств. Когда матабили подошли к тому месту, где сделали привал наши беглецы, в воздухе остановились и стали парить несколько коршунов. Вероятно, их внимание привлекли лошади голландцев. Увидав это, Ганс сообразил тотчас же, что им грозит опасность.

– Матабили заметят их… Такое обстоятельство они не пропустят ни за что, – тревожно прошептал Ганс.

Он еще не окончил говорить, как дикари остановились и стали внимательно вглядываться в чащу, где находились наши друзья.

Для наблюдений им потребовалось всего несколько минут. Затем они разделились на две группы и, стуча щитами и напевая боевую песню, бросились к оврагу.

– Нужно бежать, – сказал Ганс. – Возможно, что мы убьем половину; другая же нас одолеет. Садись, Катя, на белую лошадь, и вперед!

Обе девушки сели. Им пришлось ехать на мужском седле. Правое стремя было перекинуто на левую сторону и заменяло им луку; но они с самого детства привыкли к лошадям, и это не особенно обременяло их. Виктор и Бернард тоже уселись верхом и ожидали приказаний Ганса.

– Пусть они войдут в эту лощину, – сказал Ганс, – тогда они не увидят, как мы уедем. Мы будем двигаться по склону гор; там реки гораздо уже, чем внизу… Ну, в путь!

В то время, как матабили подошли туда, где скрывался Ганс с друзьями, последние отъехали уже на две мили. Дикари по следам заметили, как близко были от них ненавистные белые. На это указала им свежесть следа, издыхающая же лошадь свидетельствовала о том, что здесь только что были ее хозяева.

Три часа голландцы ехали без остановок. Они держались прямого направления; солнце, отроги гор и направление реки указывали им путь. Наконец, они остановились; нужно было позаботиться об отдыхе лошадей, да и людям не мешало бы поесть. Ганс нашел на берегу реки уютное место, открытое со всех сторон, расседлал лошадей, поручил Виктору и Бернарду развести костер, сам же отправился на охоту.

Такому опытному охотнику, с ружьем в руках, было нетрудно раздобыть ужин. Он обратил внимание на место, расположенное на берегу оврага и поросшее густой травой. Он был уверен, что здесь скрываются антилопы, а мяса этого животного хватило бы путникам на два дня.

Он не ошибся в своих предположениях. Первой же пулей он убил антилопу, и, несмотря на несложные приготовления, отсутствие соли и хлеба, голодные путники поели с истинным удовольствием.

Они снова тронулись в путь и через два часа остановились для ночлега. Выбрав место поудобнее, они расположились на ночь. Первую караульную смену взял на себя Ганс, дальше его должны были сменить Виктор и Бернард.

XI

Было далеко за полночь, когда Ганс начал свое дежурство. Все его товарищи спали. Хотя Ганс и не считал возможным нападение неприятеля, тем не менее, привыкнув принимать предосторожности не только против вероятных, но и возможных опасностей, он расположился в нескольких шагах от девушек, внимательно прислушиваясь даже к незначительному шороху.

Вскоре после того, как Ганс уселся близ Катерины, он различил легкий шорох. Сомнений не могло быть! Это были человеческие шаги. Несколько минут подряд в ночной тиши не было слышно других звуков, кроме тяжелого дыхания уснувших товарищей. Очевидно, это ничтожное обстоятельство явилось причиной значительной опасности. Острый слух кафра и льва мог уловить этот звук за много шагов, и на него мог направиться как тот, так и другой из этих страшных врагов. Ганс решил будить спящих только в крайнем случае, пока не увидит, что он один не может справиться с неприятелем. Враг, человек или лев, подкрадывался крайне осторожно; он делал не больше двух-трех шагов подряд, и потом все опять погружалось в тишину. Это заставило Ганса убедиться в том, что ему предстоит столкнуться с человеком: ни одно животное не могло быть так осторожно. Кроме того он знал, какой храбростью отличаются все кафры.

Сжимая в руке охотничий нож, Ганс лег на землю и, затаив дыхание, прислушивался к шагам врага. Враг приближался медленно; очевидно, он шел по тому направлению, откуда слышалось дыхание спящих, так как увидать что-нибудь в ночной тишине было решительно невозможно.

Двигаясь так же осторожно, как и кафр, Ганс одним прыжком бросился на врага и замахнулся своим длинным ножом в ту сторону, где, по его мнению, находился кафр. Однако, ему не удалось рассчитать расстояния, или же враг успел отскочить в сторону, но его нож не встретил сопротивления, и сам Ганс, споткнувшись о куст, упал на землю.

Когда Бернард и Виктор, проснувшиеся от шума, спросили, в чем дело, он тихонько ответил им:

– К нам подкрался матабиль, чтобы перерезать нас.

– Где же он? Убежал? – спросил Виктор.

Ганс не успел ответить на вопрос, как послышались такие звуки, что мужчины невольно сжали ружья, а девушки в ужасе поднялись. Это был близкий рев льва, за которым последовал отчаянный крик человека. Затем последовала минутная борьба, послышалось хруст чего-то хрупкого, и все слилось в диком гортанном рычании зверя, лакомящегося сладким куском.

– Прожорливый лев сожрал кафра, – прошептал Ганс. – Этим он спас жизнь одному из нас. Не бойся, Катя, милая, ничего опасного нет. Спи себе спокойно, а если не можешь уснуть, отдохни по крайней мере. Еще два часа мы можем пробыть здесь.

– Что это за шум, Ганс? Мне снилось, что ты убит!

– Слава Богу, я жив и здоров. Доверься нам троим и ничего не бойся.

По совету Ганса, все трое расположились так, что каждый имел возможность наблюдать за одной третью горизонта; с какой бы стороны ни подошел неприятель, его всегда заметила бы пара острых глаз.

После продолжительного молчания охотники, наконец, убедились, что в недалеком будущем им не грозит никакой опасности.

– Лев, должно быть, хотел напасть на лошадей, – сказал шепотом Ганс, – и в эту минуту ему подвернулся дикарь. Интересно, один ли был этот человек? Впрочем, очень часто матабили идут поодиночке, даже на самые рискованные предприятия. Теперь ни нам, ни лесным зверям не опасен этот дикарь.

– Удивительнее всего то, что он попал в когти льву именно в ту минуту, когда хотел напасть на нас, – сказал Виктор. – Мне еще никогда не случалось пользоваться услугами льва. Этот же лев сберег для нас по крайней мере один лишний заряд. Однако, Ганс, расскажи толком, как он подкрался к нам.

Ганс рассказал все в нескольких словах.

– Уже светает, – заключил он свой рассказ. – Скоро будет совсем светло. Я опасаюсь того момента, когда нам придется осматривать лошадей. Без них нам не удастся спастись. Как вам кажется, далеко до наших?

– На мой взгляд, не менее трех дней пути, – ответил Бернард.

– Да, не меньше, – подтвердил Виктор. – Если же мы наткнемся на неприятеля, то значительно дольше. Ведь тогда придется сделать крюк.

– Теперь уже настолько рассвело, что можно увидеть кое-что, – сказал Ганс. – Нужно осмотреть лошадей – ведь им придется напрячь последние силы.

Все трое поднялись и, потягиваясь, чтобы размять усталые от неудобного положения члены, подошли к лошадям, которые стояли тут же. Опытные охотники обратили внимание на печальное состояние лошадей. Только одна из пяти казалась здоровой, свежей и не отказывалась от корма. Другие стояли, опустив головы, свесив уши; в безжизненных глазах светилось полное равнодушие ко всему окружающему. Полным отчаяния взглядом, друзья переглянулись.

– Через несколько часов у нас будет всего одна лошадь, – воскликнул Ганс. – У Катерины, пожалуй, хватит сил, но сестра ее так слаба, что не сможет идти пешком. Нам придется умереть, раз матабили преследуют нас. Есть ли у вас какие-нибудь планы?

– Мы можем сделать только одно: продать подороже свою жизнь, – ответил Бернард. – В моем распоряжении около тридцати пуль и столько же зарядов пороха. Мы можем сразиться с большим отрядом врагов.

– Их отразить не так-то просто, – отвечал Ганс. – Они нападают целым роем; не успеешь положить на месте нескольких из них и снова зарядить ружье, как другие уже подле тебя.

Пока товарищи советовались в утренних сумерках, Катерина и ее сестра проснулись. Они незаметно подошли и, хотя слышали только обрывки последних фраз, поняли, что лошади не могут больше служить им.

– Ганс, мы пойдем пешком, – сказала Катерина, прикоснувшись к его плечу. – Правда, мы будем идти медленно, но мы готовы идти куда угодно.

– Если бы все дело состояло в ходьбе, это бы еще ничего, – ответил Ганс, – я опасаюсь за то, что нам придется бежать так, чтобы матабили нас не нагнали.

– Если так, оставьте нас обеих здесь. Сами же отправляйтесь и приведите нам помощь. Мы подождем здесь, пока приедут наши.

– Ни за что! Или спасемся вместе, или же вместе умрем. Я ни в коем случае не оставлю вас здесь одних. Быть может, мы придумаем что-нибудь. Виктор и Бернард, выслушайте меня.

Подумав, он сказал:

– Вот единственное, что нам остается. Мой план состоит в следующем: вороная лошадь пока еще здорова, поэтому ты, Виктор, или ты, Бернард, – выбирайте сами – оседлайте ее сейчас же и скачите в лагерь. Расскажите там Морицу или кому-нибудь другому из наших приятелей о том, что мы остались в пустыне. В лагере у меня есть лошади; отыщутся и добрые люди – они нам окажут помощь. Захватите их и лошадей, и мы благополучно вернемся к своим.

– А ты останешься здесь, Ганс? – спросил Виктор.

– Я пойду к той группе холмов. Итак, кто из вас едет? Оставаться здесь и ехать – одинаково опасно. Ты, Бернард, весишь меньше, и тебе будет легче ехать. Через шесть дней ты вернёшься назад, а мы это время уже как-нибудь переждем.

– Если Виктор ничего не имеет против, я еду, – ответил Бернард, – и чем скорее я тронусь в путь, тем лучше.

– Итак, Бернард, с Богом. Ты не заблудишься?

– Нет. Не знаю только, довезет ли лошадь. Будь уверен, Ганс, что я или приведу на помощь друзей, или умру.

Дружески распрощавшись со всеми, Бернард тронулся в путь. Ему предстояло преодолеть немало опасностей: перебраться через громадные равнины, где нет дороги, переправиться через несколько рек, пробиться через горные хребты, всегда помня, что за ним идут неприятели, готовые при первой возможности напасть на него.

XII

Когда Бернард скрылся из глаз, Ганс решил не откладывая сделать все приготовления, необходимые для недельного пребывания в пустыне.

Попросив Виктора остаться с Катериной и ее сестрой, он отправился осмотреть окрестности.

– Знаешь, Виктор, как кричат серые обезьяны? – спросил он. – Если кто-нибудь из нас крикнет трижды таким образом, то это значит, что ему необходима помощь другого. А теперь мне нужно идти.

Ганс поднялся на скалы и по самому краю кустов пошел по тропинке, проложенной, как ему показалось вначале, дикими козами и другими животными. Однако, присмотревшись внимательнее, он убедился, что эту тропинку пробили когда-то люди. Теперь же ею уже никто давно не пользовался. По ней он дошел до места, окруженного со всех сторон скалами. Сюда вела только узенькая тропинка. Ганс сразу сообразил, что это место – неприступная крепость и что, находясь здесь, можно отразить нападение целого племени дикарей. С одной стороны скала была искусственно выдолблена. В ней были устроены две пещеры, глубиною до восьми и шириною до шести футов.

Внутри, на каменных стенах пещеры, были грубо сделанные изображения различных животных; перед ними лежала забытая кем-то тыква, вмещавшая несколько бутылок воды. Ганс спрятал в одну из пещер тыкву, потом нарезал длинной, сухой травы, покрывавшей соседний склон скалы. Устроив из травы мягкую постель, он вернулся обратно в овраг к ожидавшим его Виктору и молодым девушкам.

– Надвигается гроза, дождь смоет наши следы, – сказал он. – Идемте, я покажу вам отличное место, где можно скрыться не только от непогоды, но и от врага.

Ганс, Виктор и девушки поднялись на утес. Местом, куда их привел Ганс, все остались довольны, ведь в отношении удобства и безопасности лучше нельзя было ничего желать. Это понимали даже неопытные девушки.

– Нас не найдут здесь, – сказала Катерина, – а если и найдут – едва ли доберутся. Как тебе удалось найти такое чудное место, Ганс?

– Совсем случайно, – отвечал тот.

– Дождь идет! – воскликнул Виктор. И, действительно, начали падать крупные грозовые капли, а за ними начался сильный ливень. – Благодаря дождю исчезнут наши следы, и нас будет невозможно найти. Стало быть, нам решительно нечего бояться, если удастся сделать так, чтобы никто не видал нас самих. Однако, Ганс, есть ли у нас какая-нибудь еда? Мне хочется есть, да и наши бедные девушки, по всей вероятности, чувствуют сильный голод.

– Сейчас в нашем распоряжении немного дичи. Когда пройдет дождь, я постараюсь раздобыть еще что-нибудь. Мы устроим костер и наготовим себе как можно больше еды. Я думаю, что мне и без выстрела удастся раздобыть что-нибудь, ведь кафрский дротик – хорошее оружие.

Ганс захватил с собой на всякий случай ружье, вышел из пещеры и медленно пошел по тропинке, внимательно оглядываясь во все стороны, в надежде найти какую-нибудь дичь.

На ветвях акации Ганс заметил пчел, собиравших мед. Из них он выбрал одну, к лапкам которой пристало много цветочной пыли, и сильным ударом сбросил ее с ветки. Пчела начала сердито жужжать, затем, сделав несколько кругов над его головой, быстро полетела вверх из оврага. Ганс смотрел ей вслед, пока не потерял ее из виду, потом пошел в ту сторону, куда она полетела. Пройдя около ста шагов, он еще раз проделал то же самое и достиг того же результата. Он знал, что если потревожить набравшую цветочную пыль пчелу, она непременно полетит в свой улей. Ему хотелось раздобыть мед, но для этого надо узнать, где находится улей. Путь к своему гнезду показали ему сами же пчелы.

Ганс достал немного сотов и отнес их в пещеру. Он понимал, что может наступить момент, когда нельзя будет выйти из пещеры, и потому нужно собирать все съестное, что попадается на пути. Правда, мед не отличается особой питательностью, но он явится для них приятным разнообразием после постоянной мясной пищи. Кроме добычи меда, Ганс надеялся убить несколько кроликов.

Между скал оказалось много дичи. Попадались цесарки и фазаны, виднелись следы оленей, показывавшие, что где-то тут, недалеко, пасутся целые стада. Ему удалось вскоре найти следы кроликов и четверых убить кафрским дротиком.

Набрав достаточно провизии, он вернулся в пещеру и, заметив, что хворост сырой, решил подождать до ночи с приготовлением пищи.

– Если мы разведем огонь сейчас же, – сказал он Виктору, – то дым от костра будет виден на несколько миль и укажет врагам на наше присутствие здесь. Мы никак не можем помешать дыму подниматься вверх, поэтому не будем раскладывать днем костер из сырых дров. Гораздо легче ночью устроиться так, чтобы не было видно огня. Для этого придется закрыть вход в пещеру или же развести костер внизу. Ночью не видно дыма, и мы спокойно зажарим дичь. Нам необходимо заготовить столько провизии, чтобы потом можно было целую неделю обходиться без огня.

– Мы пришли сюда по руслу, – сказал Виктор. – Большей частью оно совершенно сухо, так как вода ушла под землю. Там мы найдем удобное место – огня не будет видно издали.

– Да, да, – подтвердил Ганс, – наберем сейчас же дров и травы; к ночи все должно быть готово. Потом я постараюсь принести цесарок и фазанов.

Ганс приготовил несколько палок с утолщениями на конце и отправился в горы. Он метал эти палки не менее ловко, чем кафры дротик, и ему очень скоро удалось убить десяток птиц. Кроме кроликов и цесарок, Ганс набрал много яиц. Теперь они располагали провизией на целую неделю и в течение этого времени могли не делать ни единого выстрела.

Когда вопрос с едою был решен, Ганс нарезал длинных тонких палок и воткнул их на расстоянии фута одна от другой перед входом в пещеры. Поперек их он привязал зеленые прутья, переплел их и подвязал гибкою корой, содранной с куста. Сверху он прикрыл свое сооружение высокой травой, которая росла поблизости. К вечеру ему удалось сделать настоящую комнату, защищенную со всех сторон от дождя и ветра. Перед этой решеткой он поставил покрытые зеленью ветви так, что, глядя со стороны, было трудно определить, что это искусственное сооружение.

Ганс остался доволен своей работой и попросил Катерину отойти и взглянуть на нее издали.

– Издали нельзя даже заметить, что тут есть что-нибудь, кроме кустов. Не правда ли?

– Правда! Тебе, Ганс, удалось сделать это очень искусно. Меня смущает лишь одно: если враги поднимутся на нашу площадку, у нас не будет никакого выхода.

– Конечно! Поэтому будем думать, что они сюда не заглянут. Да и им лучше не приходить – многие из них останутся здесь навсегда. Однако я спущусь вниз и займусь ужином. Неплохо было бы съесть чего-нибудь горячего.

Чтобы издали не было видно дыма. Ганс решил развести костер лишь тогда, когда достаточно стемнеет. Он спустился в яму, где какое-то время пришлось подождать. Костер приготовлен был заранее; тем не менее ему пришлось подложить еще дров, так как готовить надо было много.

Поднимаясь обратно на крутой обрыв, он был поражен, увидев на скалах несколько силуэтов. Было уже темно; но он все-таки разобрал бы, что это за фигуры, если бы пламя костра, от которого он только что отошел, не ослепило бы его. Зоркость его глаз ослабела на некоторое время. За это время фигуры скрылись в кустах, заметив его движения, и не показывались. Однако и этого было достаточно, чтобы понять, что это либо кафры, либо бушмены. И то и другое было одинаково неприятно. Не теряя ни минуты, Ганс быстро дошел до пещеры и сообщил Виктору неприятную новость. Предупредив молодых девушек, чтобы они сидели тихо и ни в каком случае не выходили из пещеры, охотники захватили с собой ружья и расположились в таком месте, откуда им отлично был виден весь горный хребет, на котором Ганс заметил странные фигуры.

Они ждали недолго; враги появились снова; их фигуры отчетливо выделялись на темном небе. Ганс шепнул Виктору:

– По всей вероятности, это бушмены.

Казалось совершенно невероятным, чтобы бушмены могли услышать шепот и заметить на таком расстоянии едва уловимое движение руки Ганса; тем не менее в ту же минуту, словно по мановению волшебного жезла, фигуры бесшумно исчезли.

– Виктор! – крикнул Ганс. – Едва ли против этих врагов годно смертоносное оружие. За свою жизнь я убил свыше двух десятков кафров, главным образом из племени амаказов. Ужели же это их призраки, явившиеся терзать меня? Я убивал этих людей, защищая жизнь или домашний скот… убивал в честном бою… Это не люди… Люди не могли услышать моего голоса и увидеть меня… А эти как в воду канули…

– Ганс, подожди немного, посмотрим что будет дальше. В нашем деле правы мы, а если это так, то как бы силен ни был сатана, Бог все же сильнее его… Бог не позволит душам мертвецов нарушать наш покой… Взгляни, взгляни… вот они… еще, еще… стоят на скалах… держат что-то в руках… Я готов выстрелить, хотя и знаю, что пуля не может нанести вреда выходцам с того света!

Вдруг Ганс громко рассмеялся.

– Хороши же мы с тобою, Виктор! Словно городские жители. По всей вероятности, мы или больны, или так разнервничались, что не могли разглядеть павианов! Это самки с детенышами в руках, а нам показалось, что они хотят бросить в нас камни! Для нас это очень хорошо. Раз здесь обезьяны, значит человеческая нога давно не ступала сюда, и, надеюсь, нас никто не потревожит. А без караула все же нельзя обойтись. Не возьмешься ли ты за это первым, Виктор? Если тебя будет сильно клонить ко сну, – а это вполне возможно – окликни меня. Поспать немного в ту минуту, когда мы так нуждаемся во сне, гораздо лучше, чем спать целую ночь, не чувствуя в этом потребности. Я засну в один миг. Итак, если устанешь, зови меня.

Несколько минут Ганс прислушивался у входа в ту пещеру, где спали Катерина с сестрой. До него доносилось только ровное легкое дыхание, по которому он заключил, что девушки спят. Тогда он лег в другой пещере и через пять минут спал сладким сном без тревог и сновидений.

– Половина ночи миновала, – сказал Виктор, входя в пещеру и слегка толкая друга. – Теперь ступай ты, а я лягу спать.

Ганс сел, повернувшись спиной к пещере. На плече у него лежало ружье, под рукой несколько дротиков. Он чутко прислушивался к звукам ночи и ясно представлял себе то, что происходит теперь над трупами несчастных лошадей.

XIII

Наступлению дня предшествовало чудное африканское утро. Вчерашний дождь освежил землю; кое-где видны были еще лужи; все животное царство – птицы и звери, весело принялись за свои дела.

Ганс внимательно наблюдал за животными. В глаза ему бросилась кучка квагг, бежавших по полю во весь дух. На это бегство обратили внимание и другие, которые до сих пор спокойно паслись. Поднялась общая тревога.

Ганс решил узнать, в чем дело, и взобрался на скалы, расположенные над пещерами. Стараясь скрыться от посторонних взоров, он стал осматривать безбрежную даль. Немного потребовалось времени, чтобы узнать, что суматоха животных не была напрасной. По скалам быстро двигался отряд черных людей. Не было сомнения, что это вооруженные матабили. Их было около сотни. Они были вооружены и держались того направления, по которому двое суток назад ехал Ганс. Он понял, что они идут по следам лошадей.

Ганс видел, что трое или четверо, по всей вероятности самые опытные, часто сокращают дорогу, чтобы сберечь свои силы и силы товарищей. Хотя они очень удачно держались смытого дождем, но все еще заметного следа лошадей, Ганс надеялся, что им не удастся найти следа пешеходов, начиная с того места, где они бросили трупы лошадей. Несмотря на это, он все же спустился со своего наблюдательного пункта, чтобы сообщить обо всем друзьям и подыскать такое место, откуда, будучи самому скрытым, можно наблюдать за движением врагов. Все это отняло немного времени. Ганс и Виктор притаились в ожидании приближающихся неприятелей.

Точно гончие собаки по свежему следу, матабили шли, или скорее бежали мелкою рысью по следу лошадей. Когда же они увидали расположившихся на деревьях близ конских трупов коршунов, они прибавили шагу, чтобы скорее узнать, что здесь нужно птицам, питающимся падалью.

Им бросились в глаза полусъеденные трупы лошадей и череп кафра, убитого львом. Обойдя кругом окрестности, дикари решили, что их недавним пленникам удалось убежать, несмотря на то, что все лошади, за исключением одной, погибли. Дальше дело сводилось к тому, чтобы найти их следы и определить направление, которое они приняли. Так как благодаря вчерашнему дождю на твердом грунте осталось совсем мало следов, то на это потребовалось довольно много времени. Опытные воины и охотники разошлись во все стороны и, наконец, натолкнулись на след лошади, на которой уехал Бернард.

Это открытие привело в восторг дикарей. Они решили, что мужчины пошли пешком, обе же женщины сели верхом на лошадь. Понимая, что подобное путешествие не отличается особой быстротой, они были уверены, что вовсе не трудно настигнуть беглецов и снова захватить их в плен. Все матабили собрались возле найденного следа. Несколько минут длилось совещание. Так как нельзя было терять ни минуты, то самых зорких из них тотчас же направили вослед беглецам. Другие медленно пошли за ними, стараясь найти следы человеческих ног. Добравшись до места, где несмотря на рыхлую землю не было следов, опытный и хитрый дикарь, предводитель отряда, остановился и сказал, что они, по всей вероятности, ошиблись.

– Среди беглецов, – сказал он, – было трое мужчин и две женщины. Кого-то растерзал лев (он не знал, что это череп его соплеменника). Мы видим следы одной лошади, на которой, должно быть, поехали женщины. Следов же от мужских ног мы не видим, их-то мы и должны отыскать. Если бы они прошли по рыхлой земле, на ней остались бы следы. Вполне возможно, что они прошли выше, где почва тверже. Присмотритесь повнимательнее, чтобы мы не ошиблись.

Матабили тщательно рассматривали почву, окружавшую рыхлую землю, со всех сторон, но кроме следа лошади Бернарда, не нашли ничего.

– След смыт дождем, – решили матабили.

Они хотели было идти по следу лошади, но один старик поддержал мнение вождя: в погоню глупо пускаться, не разобравшись до конца.

Заявление старика еще больше убедило вождя в правильности его предположения, и он оставил отряд в десять человек для детального осмотра окрестностей. Особое внимание велено было обратить на овраги лощины, раскинувшиеся при входе в горы. Сам же он с отрядом направился в погоню за мнимыми беглецами, приказав оставшимся лазутчикам догнать их, как только осмотр будет окончен.

Ганс и Виктор с напряженным вниманием все время следили за врагами.

– Едва ли удастся избежать столкновения, – сказал Ганс. – Мы должны приложить все усилия, чтобы перебить этих негодяев. В противном случае, прежде чем Бернард приведет помощь, они явятся к нам с целым полчищем. Пока они не знают, где мы – это дает нам преимущества. При нападении мы должны стрелять так, чтобы каждым выстрелом убивать сразу двух. Катерина, – спустя несколько минут крикнул он своей невесте, – сидите тихонько в пещере и ни в коем случае не выходите из нее. Скоро мы начнем стрелять – не бойтесь этого; все закончится благополучно.

– Опять появились душегубы? – спросила Катерина. – Я буду молиться за тебя, а ты, пожалуйста, береги себя и понапрасну не рискуй жизнью.

Лазутчики долго и старательно искали хоть каких-нибудь следов, но безрезультатно. Потом они подошли к горам, решив осмотреть все лощины.

– Едва ли им удастся найти что-нибудь в этом овраге, – сказал Ганс. – Я раз прошел здесь, и то сверху, но там, пожалуй, остались следы моих ног.

Нужно было не меньше получаса, чтобы матабили по оврагу добрались до того места, где Ганс и Виктор могли свободно наблюдать за ними.

– Не следует стрелять до тех пор, Ганс, – сказал Виктор, – пока они не станут перебираться через кряж, ведущий к нашей площадке.

– Взгляни! – шепнул он товарищу. – Все-таки твои следы. Видишь, бегут сюда со всех ног. Ясно, что в конце концов придется стрелять.

– Сами идут под пули, – сказал Ганс, опуская шомпол, чтобы убедиться, плотно ли лежат заряды. – Стреляй сперва ты, Виктор, и постарайся свалить двух, потом буду стрелять я.

Дикари, действительно, увидели следы Ганса и быстро побежали по тропинке. Вскоре они добрались до кряжа и заметили пещеры и приспособления, устроенные Гансом для защиты от ветра и дождя. Они сообразили, что это – работа человека и, радостно крича, бросились вперед.

– Ну! – шепнул Ганс. У Виктора ружье было наготове, и он нажал собачку. Раздался раскат выстрела, заглушивший на минуту все другие звуки. Ганс и Виктор нагнулись и из-под облака дыма увидали, что два дикаря убиты; третий же с криками боли и ярости метался взад и вперед. Остальные струсили, но потом тотчас же опомнились и кинулись вперед стуча щитами.

– Теперь моя очередь, – сказал Ганс, поднимая ружье. Снова двое упали на землю.

– Они хотят отступать, – шепнул он Виктору. – Ты стреляй в вождя, а я убью того великана, который идет за ним. – Раздались два выстрела, и снова упали два дикаря.

– Скорее заряжай ружье! – крикнул Ганс. – Из десяти пять убито, и двое ранено. Право, это недурно. Но три оставшиеся в живых убегут и догонят своих товарищей. Необходимо этому помешать, иначе через двенадцать часов на нас нападет целая сотня. Останься здесь, а я пересеку дорогу этим мерзавцам. Катерина, – крикнул он, – все идет хорошо. Мы, словно собак, прогнали этих кровопийцев. Двое удрали, но я и им зажму рот, чтобы не болтали. Сейчас приду назад.

Прикрытый диким виноградом и ползучими растениями, Ганс перебрался на ту сторону площадки, с которой пришли враги, и быстро опустился к опушке. Отсюда он видел ту часть степи, по которой, по его мнению, должны были пробежать оставшиеся в живых дикари. Он не ошибся в своем предположении. Низко наклонившись, так чтобы кусты закрывали их от людей, оставшихся в пещерах, дикари быстро подвигались к Гансу. Когда они были от него всего на расстоянии пятидесяти ярдов, он нацелился и наповал уложил первого из них. Двое других, делая крутые зигзаги, побежали так быстро, что Ганс выстрелил наудачу. Пуля просвистела мимо и ударилась о землю перед неприятелями.

XIV

– Жалко, что ушли, да ничего не поделаешь! – сказал Виктор, когда Ганс рассказал ему о своей неудаче. – Что теперь делать? Оставаться здесь? Но вдвоем нам не отбить ста человек… Половину еще куда ни шло… Что же предпримем теперь?

– Не будь так зорки матабили, я посоветовал бы уйти отсюда как можно скорее. Но теперь это невозможно, так как они все равно отыщут нас, а хуже их погони трудно придумать что-нибудь. Уж лучше будем сражаться здесь до последней возможности.

– Правда, Ганс; лучше останемся. Кроме того, и здесь можно укрепиться. Перекопаем тот узкий кряж и устроим укрепление, чтобы защитить себя от их дротиков. Нарежем еще толстых ветвей и устроим забор; всякое препятствие заставит их останавливаться на пути и даст нам возможность заряжать ружья. Я нашел бушменский лук и колчан с отравленными стрелами; они пригодятся нам, когда у нас не будет пороха и пуль. Нам нужно продержаться всего три дня. В случае удачи, Бернард явится к этому времени.

После двухчасовой работы скала превратилась в неприступную крепость и, если бы на ней было человек двенадцать с хорошими ружьями и достаточным запасом зарядов, нападение врагов было не страшно.

– Виктор! – сказал Ганс. – Мне пришло в голову устроить отличное оружие для обороны; оно даст возможность сохранить заряды. На берегу реки я нарежу бамбуковых ветвей, к концам прикреплю наконечники от дротиков. Тогда у нас будут копья – да еще какие! Длиною в двенадцать футов!

– Отлично придумано, – отвечал Виктор. – Можно на запас приготовить четыре копья. Эх! Если бы каждый из нас имел только по сотне зарядов, мы бы перебили сотню этих негодяев!

– Надо использовать все средства, имеющиеся в нашем распоряжении, – ответил Ганс. – Итак, иду за бамбуком, тогда мы будем в полной готовности.

Гансу с трудом удалось спуститься с груды камней, на которых он стоял. Он нарезал связку прямого, крепкого бамбука и поспешно вернулся назад. Взбираться на отвесную скалу с такой ношей в руках было очень трудно. Поэтому он надеялся, что им или удастся отразить нападение неприятелей или же продержаться до тех пор, пока явится помощь. Но на это можно рассчитывать лишь в том случае, если Бернарду удастся добраться до лагеря.

– Если! – говорил себе Ганс. – Теперь решительно все зависит от доброго Бернарда.

Несмотря на то, что все четверо готовились к обороне, день тянулся бесконечно медленно. Катерина набивала патроны, ее сестра поддерживала бамбуковые трости в то время, как Ганс прилаживал к ним наконечники от дротиков. Виктор был свободен и мог заняться усовершенствованием укрепления.

– Делать, кажется, больше нечего, – сказал Ганс. – Можно теперь и поспать часа два. Не думаю, чтобы матабили напали на нас до рассвета, поэтому пусть теперь покараулят Катерина и ее сестра. Им можно довериться, – а мы немного отдохнем и освежимся.

После заката Катерина разбудила Виктора.

– Днем я могу положиться на свои глаза, – сказала она, – но ночью я не поручусь за себя. Враги могут перехитрить меня.

– Правда, – сказал Виктор. – Ложитесь спать, а я не дам врагам подойти внезапно. С тех пор, как солнце зашло, не было слышно каких-нибудь особенных звуков?

– Очень много, – отвечала она. – Кругом рыщут львы и гиены; они унюхали мертвые тела. Я слышала, как внизу дрались какие-то животные.

Прошла уже добрая половина ночи, когда Ганс вышел из пещеры и сменил Виктора.

– Если я услышу хотя какой-нибудь звук, намекающий на присутствие врагов, я позову тебя, – сказал он. – Вполне возможно, что на рассвете они сделают нападение. Спи пока.

После ночного мрака наступили предрассветные сумерки. Гансу вдруг почудилось, что у самой скалы, в двух шагах от него, что-то зашевелилось. Это было так неожиданно, что он подумал, что это всколыхнулась трава от ветра. Но он был достаточно опытным и сообразительным охотником и отлично знал, что часто такие случайные указания бывают очень ценны. Крепко держа ружье, он притаился в тени скалы; немного спустя он увидал голову, медленно появившуюся перед ним. За ней показалась и вся фигура человека, пытавшегося подтянуться на руках, чтобы попасть на площадку. Неприятель был уверен, что его не заметили. Ганс в одно мгновение схватил бамбуковое копье и с такой быстротой кинулся на матабиля, что тот, хотя и успел заметить его, не мог ни взобраться на скалу, ни спрыгнуть с нее с такой скоростью, чтобы избежать удара. С пронзенною копьем грудью он упал на следовавшего за ним дикаря, и оба скатились на дно оврага. Из сотни уст вылетели крики проклятия. Этот шум разбудил Виктора и молодых девушек, которым Ганс не успел сообщить о появлении врагов.

Матабили узнали от лазутчика, раненного в первой схватке и поджидавшего в кустах возвращения товарищей, о существовании узенького перешейка, ведущего в крепость белых. Предводитель разделил свое войско на три части; одна из них полезла на скалу, откуда был только что сбит лазутчик, другая отправилась к перерытому кряжу, третьей же он приказал найти какой-нибудь доступ к скале.

Пока одна часть отряда пыталась взобраться на скалу, другая подошла к забору, за которым находилась насыпь и скала. Три раза дикари пытались поднять на плечах кого-нибудь из своих товарищей над краем скалы, но каждый раз поднятый падал, убитый наконечником их же дротика. Когда было убито десять человек, вождь, надеясь придумать для нападения какой-нибудь новый маневр, приказал отступить. Больше часа матабили и не думали возобновлять попытки завладеть крепостью, но потом с криками и шумом опять пошли на приступ. Ганс и Виктор стали за бруствером, чтобы встретить их надлежащим образом. Они всецело были заняты тем, что происходило внизу. В это время над ними раздался легкий шум. Оба взглянули вверх и сразу поняли, что придумали неприятели: третий отряд матабилей окольными путями забрался на верх горы и оттуда перебрался на скалы, нависшие над площадкой. Дикари расшатали несколько камней и хотели бросить их сверху на голландцев, когда они, услышав шум, подняли головы и заметили опасность.

Ганс, увидав, что матабили хотят задавить их, приказал Виктору отбежать к подошве скал.

– Здесь им не удастся достать нас, – сказал он. – Придется все же выпустить несколько пуль, иначе они закидают нас камнями. Но мы дадим им хороший урок. Добежим до края, а потом назад; они бросят камни и не попадут в нас. Тогда, прежде чем они успеют приготовить другие камни, мы их перебьем. Готов?

– Да! – ответил Виктор, и оба выбежали на открытое место, постояв секунду, они бросились назад. Друзья успели все сделать вовремя, так как два огромных обломка скалы упали вниз.

– Возьми ружье, – шепнул Ганс. – Живо! Я прикончу того, что на солнце, а ты займись тем, что в тени.

Сверху и снизу раздалось насмешливое гоготание, когда белые вскинули ружья. Никто из матабилей даже не посторонился. «У них нет пороха!» – кричали они. Охотники не реагировали на эти крики. Они прицелились, и два выстрела почти одновременно, гулко прокатились по скалам.

Один из дикарей упал сразу; другой, раскачивавший камень, стоя на коленях, поднялся, судорожно подпрыгнул и, перекувырнувшись в воздухе, ударился о выступ скалы, затем с шумом провалился через ветви кустов и деревьев и, наконец, изуродованный упал к товарищам.

Двойной выстрел охотников произвел на дикарей ошеломляющее впечатление. Те из них, кто пытался влезть на скалу, поспешно кинулись назад и спрятались в кусты. Им стало ясно, что пред ними отчаянные люди и отличные стрелки.

На скале стояли еще двое дикарей: оба бросились бежать. Один из них поскользнулся, упал с крутого склона скалы и разбился о дно пропасти. Другому удалось спастись.

– Не думаю, чтобы они рискнули еще раз атаковать, – сказал Ганс. – Интересно, что они придумают теперь?

В течение двух часов матабили молчали; ни одним звуком они не выдавали своего присутствия.

– Сейчас они придумают что-нибудь новое, – сказал, наконец, Виктор. – Видишь, они опять идут! Кто это с ними? Два пленных бушмена! Вот теперь настоящая опасность; знаешь, что они придумали?

– Мерзавцы! Они объявили бушменам, что убьют их, если те не будут стрелять в нас своими ядовитыми стрелами. Теперь вопрос идет о жизни; нужно смотреть внимательно и не давать промаху. Виктор, ложись! Спрячься!

Товарищи прилегли на землю, как раз в то время, когда над ними пролетели и ударились в скалу две отравленных стрелы.

– Трудно будет добраться до них, Виктор. Негодяи прячутся за стволы деревьев; придется дождаться удобной минуты. Если мы убьем бушменов, главная опасность будет устранена; ведь никто из матабилей не умеет обращаться с их оружием.

Видя, что белые прячутся и что нет никакой возможности попасть в них, бушмены обратились к матабилям с просьбой позволить им взобраться на ближайшие скалы. Боясь, что они перейдут на сторону врагов, как только они отойдут на значительное расстояние, матабили не разрешили им сделать это. Они приказали улучить минуту, когда из-за бруствера покажется рука белого, и тогда пустить в нее стрелу.

Итак, и те, и другие ждали случая, чтобы устроить нападение. Голландцам приходилось постоянно менять положение, чтобы бушмены не могли прицелиться не только в кого-нибудь из них, но даже в соседнюю скалу. Бушмены же перебегали от дерева к дереву, прятались за стволы и старались увидеть хоть какую-нибудь часть тела неприятелей.

– Постараюсь применить к делу их же оружие, – сказал Ганс, взяв с земли найденные вчера стрелы и лук. – За тем стволом спрятался один из бушменов; попробую задеть его.

– Не выставляй руки, – сказал Виктор. – Достаточно одной царапины от такой стрелы, чтобы умереть.

– Буду осторожен, – ответил Ганс, прилаживая стрелу к луку. Он лег за скалами на землю, натянул тетиву и спустил маленькую стрелу. Стрела упала возле дерева, за которым спрятался бушмен. Увидав ее, бушмен решил завладеть драгоценной стрелою и, забыв предосторожность, выбежал из-за дерева. В один миг стрела, лежавшая в траве, очутилась в его руках. Этого только и ожидал Ганс; наклонив ружье, он прицелился. Пуля ударилась в плечо бушмену, прошла через руку и сделала его неспособным к стрельбе.

– Ганс, Ганс, – раздался голос Катерины. – Взгляни! сюда приближается не менее двухсот матабилей. Что нам делать?

– Ганс, ложись скорее, – закричал Виктор. – Посмотри на свою шляпу!

Ганс инстинктивно припал к земле и снял шляпу. В ней застряла ядовитая стрела.

– А вот другая ударилась позади нас о скалу. Непременно нужно покончить с этим молодцом. Он, мошенник, взобрался на дерево и оттуда легко может попасть в одного из нас. Вот ему за это!

Раздался выстрел – и вслед за ним глухой звук от падения тела бушмена, убитого наповал.

XV

Бернард расстался с друзьями там, где лев растерзал лазутчика.

Отсюда он поскакал, не щадя свою лошадь. В этот день он ехал очень долго: вплавь и вброд перебрался через реки, проезжал по степи, взбирался на горы. Свой путь он прервал только двумя непродолжительными остановками. Наконец, начало смеркаться, и ему пришлось подумать о ночлеге.

Пока было достаточно светло, чтобы различать окружающие предметы, он пустил пастись лошадь, сам же набрал много травы и набросал ее возле кустов, где собирался ночевать. Подобно всем ночным путникам, он собрал ворох хвороста и разложил его вокруг того места, которое должно было служить ему и лошади для ночлега. Это невысокое заграждение пугает в большинстве случаев диких зверей, так как они думают, что позади находится ловушка или же западня и никогда не перепрыгивают через нее, как бы легко это ни было.

Вполне понятно, что продолжительный и спокойный сон является при таких условиях совершенно невозможным. Бернарду было известно, что кругом него бродят львы, леопарды, гиены и другие хищники. Если бы кто-нибудь из них только ранил – не то что убил – его лошадь, положение его стало бы в высшей степени опасным. Поэтому он решил только немного отдохнуть. Если же случалось, что его начинало сильно клонить ко сну, он, прежде чем глаза успеют сомкнуться, пугливо вскакивал от дикого воя животного.

Едва на небе появилась заря, Бернард снова пустил пастись лошадь, а сам занялся добыванием провизии для дальнейшей дороги. Это отняло у него не очень много времени. Не успел он пройти трехсот шагов от места, где ночевал, как сквозь туман ему удалось разглядеть оленей. Зная, что через несколько минут он будет очень далеко, он выстрелил из ружья и убил оленя. Затем он отобрал наиболее вкусные части и, не медля ни минуты, вернулся к лошади, оседлал ее и поехал дальше.

После двухчасового пути он добрался до места, вполне пригодного для отдыха; травы было более чем достаточно; кроме того, несколько упавших деревьев как раз годились для разведения костра. Он этим и занялся, предварительно осмотрев окрестность и убедившись, что поблизости нет врагов, после чего принялся за приготовление еды.

Пока он занимался этим, ему почудился выстрел из ружья крупного калибра. Голос друга, кажется, был бы для него менее приятен, чем этот звук. Когда же с гор, расположенных в каких-нибудь четырех милях от него, раздалось еще два выстрела, он закричал от радости. Схватив ружье, он, не жалея пороха, дал подряд два ответных выстрела. Затем опять зарядил ружье, на этот раз уже одним порохом и, прибив его плотно шомполом, снова спустил оба курка. Через пять минут ему ответили: теперь ему стало ясно, что помощь близка; он не знал, какого рода эта помощь. Он поднялся на горку и обратил свой взгляд в ту сторону, где раздались выстрелы. По направлению к нему крупною рысью ехало человек тридцать всадников, судя по внешнему виду, голландцы.

Несколько минут спустя, Бернард стал центром общего внимания.

Среди всадников были дядя, двоюродные братья и другие родственники Катерины и Ганса. Узнав от Бернарда, в каком незавидном положении он оставил их, они единодушно воскликнули: «Идем! Идем к ним на помощь!» Но Бернард старался умерить их пыл. Он спрашивал, достаточно ли у них пороха и лошадей.

– Я бы советовал захватить с собой несколько лишних лошадей и столько патронов, сколько каждый из нас может довезти, – говорил он. – По всей вероятности, нам придется вступить в бой. Поэтому необходимо, чтобы лошадей хватило на всех.

Самые опытные из голландцев решили, что это действительно необходимо. Они решили, что большинство двинется в путь, человек же пять – шесть отправятся в лагерь, расположенный в пяти милях, захватят все нужное и догонят остальных.

Всадники, следуя указаниям Бернарда, целый день ехали очень быстро. Бернард был убежден, что им удастся выручить друзей.

Тридцать человек буров, верхом на лошадях, хорошо вооруженных, с достаточным количеством патронов, представляли собой сильное войско при сражении с дикарями, вооруженными одними только дротиками. Понятно поэтому, что он чувствовал теперь себя гораздо лучше, чем накануне в это же самое время, когда устраивался на ночлег в нескольких милях отсюда.

Не успели всадники окончательно устроить лагерь, как появились и те буры, которые ездили за порохом и лошадьми. В отряде теперь были тридцать два голландца, четыре готтентота и сорок шесть лошадей.

Бернард думал, что им удастся добраться до конечной цели путешествия к полудню следующего дня. Таким образом, вместо недели он вернется на третий день с таким подкреплением, лучше которого нельзя было придумать.

XVI

– Пусть орут! – говорил Ганс. – Пока мы еще живы, до завтрашнего утра, по меньшей мере, пятьдесят человек останется на месте!

Спустя полчаса подкрепление было уже близко. Немного спустя послышался шум; казалось, что матабили рубят деревья. Гансу и Виктору стало ясно, что против них замышляется нечто новое. Неизвестность продолжалась недолго: пять отрядов матабилей, из которых в каждом было не меньше двадцати человек, направились к скалам, неся на плечах тонкие деревья длиною в сорок футов. На деревьях были оставлены только наиболее толстые ветви; по ним, точно по лестнице, можно было взобраться вверх, приставив их предварительно к скале.

– Придется нам, Виктор, взяться за ружья! – сказал Ганс. – Будем стрелять в них по мере того, как они будут подходить; когда же они будут совсем близко, пустим в дело копья.

Для людей, защищающих свою жизнь, каждый выстрел стоил дорого. Поэтому они целились так старательно, что после четырех выстрелов матабили, в руках которых были два первые дерева, понесли значительный урон и отступили в кусты. В это время другим удалось приставить к скале деревья, и судьба Ганса и товарищей была бы решена, если бы на дерево могли взобраться одновременно три или четыре человека. Но враги не решались оставить свои дротики и щиты и, имея в распоряжении только одну свободную руку, поднимались вверх так медленно, что Ганс и Виктор успевали заряжать ружья, и самый смелый из дикарей, не успев добраться до скалы, был сброшен. Та же участь постигла второго и третьего. Среди неприятелей распространился панический ужас, когда они увидали, как быстро истребляют их доведенные до отчаяния европейцы. Они оставили свое намерение и попрятались в кусты.

– Теперь, Виктор, – сказал Ганс, – нужно оттолкнуть деревья; чтобы приготовить их снова, потребуется немало времени.

Они общими силами стали раскачивать из стороны в сторону верхушки деревьев до тех пор, пока деревья от собственной тяжести не грохнулись о землю.

В это время Ганс услышал голос Катерины. Зная, что без особой надобности она не станет отвлекать его от дела, он спросил ее:

– В чем дело, Катерина?

– Ганс, помощь близко! Я видела только что трех верховых. Они быстро мчались по этой горе и въехали в лес.

– Ты уверена, что не ошиблась? От трех человек немного пользы. Взобраться сюда им не удастся, а в лесу они погибнут наверняка.

– Возможно, что их гораздо больше, но они скрылись раньше, чем я увидала их. Во всяком случае всего через несколько минут они будут здесь. Ах, как ревут эти дикари! – говорила она, вздрагивая.

Матабили, действительно, подняли оглушительный крик, готовясь к последней атаке.

– Смотри, Виктор, смотри, что это с ними? – воскликнул Ганс, увидав, что матабили вдруг перестали кричать и быстро кинулись в кусты.

Из леса раздался выстрел, за ним другой. Потом одновременно грянуло целых шесть. Крики матабилей превратились в отчаянные вопли, когда тридцать опытных охотников осыпали их градом пуль из двухствольных ружей. Сперва они не поддавались и даже сами сделали поползновение броситься в атаку, но их щиты из воловьих шкур не могли противостоять неприятельским пулям, самые смелые были тотчас же убиты, прочие же бросились врассыпную.

Бернард так беспокоился о сестре Катерины и других членах маленького общества, что тотчас же направился к скале, откуда слышались выстрелы, как только увидал, что матабили бросились бежать. Он увидел, что Ганс, Виктор, Катерина и ее сестра смотрят вслед убегающим врагам.

Увидав Бернарда, Ганс кинул от радости шапку вверх и закричал:

– Иди сюда, Бернард! Взгляни на нашу позицию! Отбить ее не могли двести матабилей. Полезай сюда, милости просим!

Куча мертвых тел указала Бернарду на место, где можно вскарабкаться вверх. Его встретили с восторгом. Катерина бросилась ему на шею, целовала его и со слезами на глазах говорила, что он спас жизнь Ганса и ее сестры. Мужчины встретили приятеля не менее искренно. Они долго благодарили его и Небо за свое спасение. Охотники, погнавшиеся за бегущими врагами, возвращались медленно, поодиночке; но, наконец, все собрались у скалы. С большим любопытством они осматривали приспособления, при помощи которых Ганс успешно давал отпор численно превосходящему неприятелю. Каждый из них вполне оценил позицию, когда сам пытался взобраться на вершину. Некоторые даже отказались от этого после первой неудачной попытки. Тогда подняли одно из упавших деревьев, прислонили к скале, и все свободно влезли наверх по ветвям, точно по лестнице.

Собрав в овраге сухих веток, развели огонь и заварили кофе в дюжине жестяных кастрюль; кроме того, зажарили большие ломти оленины. Таким образом спасатели и спасенные отпраздновали обильным ужином победу.

Зная, насколько хитры и сильны враги, начальник экспедиции решил не терять времени и не оставаться здесь долго, а скорее уйти подальше, чтобы предотвратить возможность погони. Поэтому, как только лошади и люди отдохнули, он отдал приказание седлать лошадей и тронуться к месту, где находились голландцы.

XVII

Ганс, вернувшись вместе с товарищами к жилищу буров, расположенному у притока реки Веты, нашел дела в крайне печальном положении. Буры были недовольны английским правительством и решили уйти в глубь страны. Теперь среди них начались раздоры. Наиболее богатые и влиятельные из них советовали остаться на том месте, где они находятся сейчас. Урок, данный матабилям, по их мнению, должен отбить у тех охоту появляться на земле, временно занятой переселенцами. Большинство же настояло на очередной экспедиции против матабилей, и голландцы тотчас же приступили к сборам в поход против жестоких дикарей. Существовало еще третье мнение. Во главе его сторонников стоял Ретиеф, которого переселенцы выбрали своим предводителем. Они считали, что лучше всего отправиться к югу от Кватламбского горного хребта, близ Натальской бухты, где находятся обширные плодоносные равнины.

Ганс не участвовал в этих спорах. Отдав Катерину на попечение тетки, он предложил свою помощь тем, кто, по его мнению, был более способен управлять делами переселенцев.

– Как только дела наладятся, Катя, – говорил он невесте, – когда выяснится, где мы поселимся, я выстрою дом, и мы поженимся.

Весной до буров дошел слух, что матабили, узнав, что буры готовятся к походу против них, ушли вместе со всем своим скотом. Преследовать их казалось неблагоразумным и невыгодным; поэтому буры вместо предполагаемой экспедиции стали обдумывать план переселения в Наталь.

В лагере началась суета. Ганс и его приятели, Виктор и Бернард, присоединились к повозкам Катерины и ее родных и вместе с другими отправились в далекое и опасное путешествие на юго-восток. Много недель путники двигались по следам Ретиефа и его отряда, в поисках равнин, расположенных за горами. Они отыскали проход для повозок через Кватламбские горы. Ганс вместе с многочисленными родственниками и знакомыми решил обосноваться здесь, на берегах Бушменской реки.

Семьи, среди которых находился Ганс, уже несколько месяцев жили на берегах этой реки. Приблизительно в это же время Ретиеф, предводитель переселенцев, пробравшихся дальше, в глубь страны, посетил царя зулусов, жившего к востоку от округа Наталь.

Был чудный, тихий февральский вечер. Ганс, только что вернувшись с удачной охоты, сидел возле своей повозки. Он был занят чисткой ружья, Катерина что-то вязала. Кругом, небольшими группами стояли повозки; на соседних холмах и долинах паслись стада. Веяло миром и довольством, чувствовалось дыхание свободы, переселенцы радовались спокойной жизни.

К лагерю подъехал Виктор. Он махал шапкою и громко кричал: «Если вам дорога жизнь, к оружию! Беритесь за оружие!»

Люди так привыкли ко всевозможным опасностям, что им не пришлось повторять дважды. Они кинулись к повозке Ганса, возле которой Виктор остановил измученную, еле переводившую дух лошадь, и сотня голосов стала нетерпеливо расспрашивать его о том, что же случилось.

– Зулусы идут против нас, – сказал Виктор. – Ретиеф и его товарищи перебиты. Ни один голландец не остался в живых на протяжении отсюда и до того места, где сейчас зулусы. Мужчины, дети и женщины – все убиты!..

Крик ужаса, вырвавшийся у женщин, был ответом на это известие; мужчины выражали ярость, требовали мщения и тут же приступили к подготовке обороны. Из тесно сдвинутых повозок был устроен четырехугольник. Промежутки между повозками были заполнены хворостом; на одну из повозок поставили пушку трехфунтового калибра, повернув ее дуло в ту сторону, откуда ожидали нападения.

Теперь только Виктор мог сообщить подробности происшествия, о котором он узнал, и которое, к сожалению, оказалось верным. Он передал следующее:

«Ретиеф со своим отрядом вступил в Наталь и решил навестить царя зулусов в его резиденции. Он хотел начать с ним переговоры о мирном трактате и убедить его уступить или продать переселенцам земли.

Дингаан встретил милостиво Ретиефа и его товарищей и даже подписал договор, на основании которого большая часть Натальской области переходила в руки переселенцев.

Между тем у коварного дикаря был адский план. Ему было известно, что его могучий враг, Моселекатсе, был побежден белыми, принужден покинуть свою резиденцию и уйти в глухую пустыню.

Из этого Дингаан сделал вывод, что белые – опасные соседи. Подчиняясь недальновидным политическим расчетам, он вообразил, что истребление тех, кто находится сейчас недалеко от его владений, отобьет охоту у остальных даже близко подходить к ним.

Он сделал все, чтобы заручиться доверием и расположением гостей. На прощание он пригласил их посмотреть на грандиозную воинственную пляску. Являться к царю с оружием было не принято, поэтому белых попросили оставить его за чертой царского крааля. По приказанию Дингаана явилось около трех тысяч воинов, вооруженных дротиками с широким, острым наконечником и тяжелыми дубинами с утолщенным концом. Бурам предложили сесть посредине круга, образованного воинами. Их угощали местным напитком, напоминающим пиво. Воины начали пляску. Земля тряслась от мерных тяжелых ударов шести тысяч ног, и буры начинали сожалеть, что расстались со своими ружьями. Воины с угрожающими жестами, помахивая дротиками и дубинами, наступали и отступали. Дингаан внимательно смотрел, какое впечатление на гостей производит эта сцена. Вдруг он поднялся и, отойдя в сторону, крикнул: «Булала»! Это был условный знак. Воины окружили несчастных и после непродолжительной борьбы всех перебили. Голландцы выхватили свои охотничьи ножи и отчаянно защищались, причем убили нескольких неприятелей. Тех из них, кто оказывал наиболее упорное сопротивление, подвергли сперва истязаниям.

Умертвив Ретиефа и его товарищей, Дингаан приказал десятитысячному войску ворваться на землю Наталь и перебить всех белых. Подобно саранче, зулусы бросились на несчастных переселенцев.

К счастью, когда произошло нападение, Виктора там не было, поэтому ему удалось спастись и ускакать к друзьям, чтобы предупредить их об опасности.

Вопреки ожиданиям, ночь уже прошла, а неприятели не появлялись. Но как только занялась заря, лазутчики принесли известие, что зулусы громадной толпой направляются через холмы к лагерю.

Ганс, вместе с неразлучными товарищами, Виктором и Бернардом, выбрал себе место на углу четырехугольника, образованного сдвинутыми повозками.

В то время, как неприятели сомкнутыми рядами бросились на повозки, буры открыли по ним убийственный огонь. Не стояла без дела и пушка, и вся земля через несколько минут была покрыта телами убитых. Даже храбрые, хорошо обученные зулусы не могли устоять при этом страшном граде и бросились бежать. Заняв безопасную позицию, они по первому приказанию вождей построились и снова кинулись на лагерь.

Во время этой атаки некоторым удалось подойти к той повозке, где стоял Ганс. Он, сделав два выстрела, оказался безоружным. По всей вероятности, враги заметили это; они прыгнули на колесо и, замахнувшись дротиками, с криком радости хотели спуститься на эту сторону преграды. Это заметили Бернард и Виктор, они прицелились, и дикари упали. В это время Катерина подала Гансу запасное ружье.

Зулусы несколько раз повторяли нападения, но все время безуспешно. От восхода и до захода солнца голландцам удалось выдержать эту неравную борьбу. После полудня патронов почти не осталось, отовсюду требовали пороха и пуль, у многих оставался только один заряд. К счастью, в эту тяжелую минуту вылетевшее из пушки трехфунтовое ядро упало в середину чернокожих. Несколько вождей, стоявших кучкой, упали, произошло всеобщее замешательство, и войско поспешно отступило. Таким образом победа осталась за бурами. Когда зулусы отступили, голландцы оседлали лошадей и отправились узнать, какова участь переселенцев, живущих по соседству. Всюду, где удалось сделать укрепление из повозок, неприятель был отбит; там же, где это было невозможно почему-нибудь – все переселенцы без исключения были перебиты.

Понятно, что решительно все – старики и молодые – и даже женщины, желали одного – отомстить за все! «У нас достаточно силы, чтобы показать этим варварам, что мы не позволим убивать нас безнаказанно. На одном численном превосходстве далеко не уедешь! Вооружимся и ворвемся в их страну!» – таково было общее решение. Быстро собралось около четырехсот человек и была снаряжена экспедиция.

К ней присоединился и Ганс со своими друзьями. Отряд вышел в апреле месяце и направился на земли, принадлежащие зулусам. Буры перебирались через реки, степи и леса, принимая все предосторожности для того, чтобы нападение было неожиданным. Добравшись до первого ночлега, они раскинули лагерь, расставили караульных, назначили смены и подробно распределили все места на случай атаки.

XVIII

Близ крааля Ум-Кун-Кунглово, где обыкновенно находилась хижина Дингаана, между двух гор раскинулось ущелье; пробравшись в него, переселенцы впервые увидели войска неприятеля. Впрочем, эти последние, словно испугавшись переселенцев, тотчас же направились к краалю.

Переселенцы бросились прямо на врагов, которые быстро повернулись лицом к ним и стройно с дикими воплями пошли в атаку.

Другой отряд, скрывавшийся в то время, когда всадники ехали по ущелью, вдруг появился откуда-то и отрезал путь к отступлению. Таким образом нападение было произведено одновременно спереди и сзади. Кроме того, и неприятели появились с обеих сторон, из-за чего переселенцы не имели возможности следовать своей обычной тактике, то есть двигаясь взад или же вперед, заряжать ружья, затем останавливаться на минуту, чтобы сделать залп и двигаться снова.

Ганс раньше других понял, что им грозит опасность быть окруженными со всех сторон, и первый подал совет, как спастись.

– Пусть все стреляют в тех, кто позади – очищайте проход!

Если бы все послушались его совета, белые не потерпели бы значительного урона, но, к несчастью, командующий отрядом Уис, вместо того, чтобы направить свои выстрелы туда же, куда и все, бросился с отрядом в двадцать человек, среди которых был и Ганс, к менее плотной массе врагов. Он хотел пробиться сквозь их цепь. Уис получил тяжелую рану, лошадь под ним была убита. Тогда он крикнул товарищам, чтобы они спасались. В это время лошадь Ганса была ранена во второй раз. Он, видя, что лошадь теряет последние силы, и сотни врагов бегут к нему, слез с лошади и спрятался в овраг, поросший густым лесом.

Некоторые из буров видели, что лошадь Ганса была ранена дважды и что Ганс спрыгнул с лошади и скрылся в овраге. Они поняли, что ему не удастся спастись, так как врагов было несколько сотен. Ни минуты не задумываясь, они причислили его к убитым, так как были уверены, что его действительно убьют.

Когда они вернулись в лагерь с известием, что храбрый Уис, его сын и еще несколько человек убиты, в лагере воцарился траур. Все, кто знал Ганса, любили его и смотрели на него, как на преданного друга и специалиста в военных делах. Поэтому все жалели о нем. Катерина переносила свое горе молча; она не выходила по целым дням из своей повозки, сидела, застыв, в одном положении, не слушала утешений и говорила, что не может быть, чтобы Ганса убили.

Ганс, оставшись один на пустынном склоне, где не было ни друзей, ни врагов, понял, что его положение очень тяжелое. Он осознавал, что ему предстоит одно из двух: или приложить все силы, чтобы догнать товарищей, или же спрятаться до ночи, а потом направиться или к бухте Наталь, или к лагерю. После непродолжительного размышления он остановился на последнем.

Ганс просидел в лесу целый день; когда же начало смеркаться, он поднял над кустами голову и стал решать, куда ему идти. Вдруг в глаза ему бросился какой-то беловатый предмет, лежавший приблизительно в двухстах ярдах от него. Сперва ему показалось, что это платье какого-нибудь из соотечественников, но потом, присмотревшись внимательнее, он пришел к заключению, что это щит. Когда совсем стемнело, Ганс как можно тише и осторожнее подкрался через кусты к заинтересовавшему его щиту. Ему пришлось затратить немало усилий для того, чтобы добраться до противоположного склона, где лежал щит, так как в густом лесу было очень трудно держаться прямого направления. В конце концов он все же дошел и нашел здесь несчастного зулуса с простреленной грудью; по всей вероятности, он забрался сюда, чтобы здесь умереть спокойно.

Когда Ганс увидал широкие хвосты из звериных шкур, в которые было одето тело и шея зулуса, он сейчас же понял, что эти предметы вместе со щитом, который был совершенно бесполезен против пуль голландцев, могут сослужить ему службу. Сняв с тела убитого жалкое платье, он сам оделся в него и увидал, что оно прикрывает его почти целиком от шеи до колен. Свое платье он снял, свернул и прикрепил к внутренней стороне щита. Панталоны пришлось отрезать до самых колен, т. е. до того места, до которого доходили хвосты с одежды кафра. В овраге было несколько луж. Ганс тихо подошел к луже, вошел в грязь, стал черпать ее пригоршнями и выпачкал себе ею лицо, волосы, ноги и руки так, что от белой кожи не осталось и следа. Теперь, правда на некотором расстоянии, его можно было легко принять даже днем за зулуса.

Выполнив эту сложную операцию, он принес в душе молитву Богу и тронулся в путь. Он шел быстро, избегая деревень, и успел уже пройти больше трех миль, не встретив на пути никакого препятствия, как вдруг, поворачивая в густом лесу на проторенную тропинку, которая бросилась ему в глаза еще утром, он услышал недалеко от себя голоса. Не успел он еще решить, что ему делать – идти ли вперед, или же повернуть назад – как кто-то по-кафрски окликнул его:

– Куда ты идешь?

Ганс отвечал, не останавливаясь:

– Меня послал царь.

Спрашивающие вполне удовлетворились этим ответом. В темноте они видели лишь темный силуэт со щитом в руках и приняли его за своего соотечественника. Обманутые караульные пропустили Ганса без дальнейших расспросов, не предполагая даже, что они пропускают переодетого врага.

Ганс шел почти всю ночь; как только с наступлением рассвета он стал отличать близлежащие предметы, ему пришлось спрятаться в кусты.

Весь день, точно так же как и накануне, он просидел, не смея громко вздохнуть и пошевельнуться. Вечером, однако, он сильно испугался, когда заметил, что около двадцати вооруженных кафров идут по тому направлению, по которому он шел. Было ясно, что они идут по его следам. Когда расстояние до них убавилось до четверти мили, ему в голову пришла блестящая, хотя и крайне рискованная мысль. Так как кусты прикрывали его, то он думал, что даже зулусам не удастся заметить его обмана; поэтому он поднялся во весь рост и крикнул: менабо! (эй! остановись!) и взмахнул несколько раз щитом, чтобы обратить на себя внимание зулусов. Ганс, указывая щитом на холм, находившийся с правой стороны, то есть с противоположной той, куда он собирался идти, прокричал, словно чистокровный кафр, нараспев:

– Туда пошел белый!

– Ты его видел? – спросили зулусы.

– Да, он пошел туда, когда солнце стояло еще высоко.

Боясь, чтобы мнимые друзья не предложили ему подойти к ним, он поспешно прибавил:

– Меня послал царь. Счастливого пути!

И, не скрываясь нисколько, он быстро пошел по лесу в другую сторону. Сперва ему казалось, что хитрость удалась. Воины бросили его следы и побежали, действительно, в противоположную сторону, стараясь увидать на земле следы белого. Ганс старался не терять ни одной минуты и успел сделать около мили по тому направлению, которое казалось ему наиболее выгодным. В это время воины кидались напрасно из стороны в сторону в поисках следов. Вдруг он заметил, что они пришли в замешательство, не находя того, чего искали; они остановились и стали советоваться. Результат совещания было нетрудно предвидеть: они повернули назад и вернулись к его настоящим следам.

Ганс напряг все свои силы, чтобы добежать до берега реки Тугелы, которая находится не больше, чем в двух милях.

Во время бегства он потерял из виду зулусов; впрочем результаты их поисков не могли остаться для него неизвестными. Оглянувшись назад, он увидал врагов на вершине того самого холма, с которого только что спустился. Они быстро бежали следом за ним, высоко подняв щиты и размахивая дротиками над головой. Они поняли остроумный обман.

Гнев обманутых воинов уменьшился, когда, взобравшись на холм, с которого только что спустился Ганс, они увидали его бегущим по направлению к реке. Они очень невысоко ценили быстроту ног и выносливость мускулов белых, сравнивая эти качества со своими. Им казалось, что белые всегда ездят верхом, и поэтому им трудно пройти и тем более пробежать более или менее значительное расстояние. Поэтому они бросились за Гансом со всех ног, и он, видя, что теперь бесполезно обманывать врагов, сбросил мешавший ему бежать наряд, кинул щит и побежал к реке, имея в руках лишь ружье да платье.

Скоро он понял, что он физически не сможет уйти от преследования зулусов, так как расстояние между ним и преследователями постоянно сокращалось. Нужно было придумать что-нибудь новое, чтобы избавиться от них.

Место, по которому ему приходилось бежать, было сплошь покрыто травою; на ней легко сохранялись его следы, так что даже в том случае, если бы враги не видели его, он мог быть уверенным, что следы выдадут его и скрываться поэтому совершенно бесполезно. К счастью, ему попалось довольно значительное пространство каменистого грунта, на котором следы были почти не видны. Воспользовавшись минутой, когда неприятели не видели его, он оставил ясно след на трех кротовых норах, затем сделав шагов тридцать назад по крупным камням так, чтобы от его ног не оставалось следов, повернул под прямым углом от того направления, которого держался до сих пор. Надеясь, что ему хоть на несколько минут удалось сбить врагов со следа, Ганс остановился, чтобы перевести дыхание и посмотреть, что будет дальше.

Собравшись с силами, он решил продолжать путь, на этот раз не спеша, но зато предпринимая все меры предосторожности, чтобы его не заметили. Для этого он осторожно перебрался через невысокий холм и углубился в находившуюся за ним покрытую лесом долину; здесь он был вполне скрыт от взоров своих врагов, которые все еще не могли понять, куда девались его следы. Тогда он прибавил шагу и вышел на открытое место, шириною в полмили, лежавшее полосой между ним и рядом ив, окаймлявших берег реки. Он был убежден, что его хитрость ненадолго задержит врагов, и поэтому счел за наименее опасное сразу перебежать эту полосу.

Едва успел он пробежать двести ярдов, как услышал крики, по которым заключил, что его заметили. Действительно кафры, потерявшие след, тотчас же послали троих на горы, чтобы оттуда выследить беглеца. Как только Ганс вышел в открытое поле, часовые закричали, и вся орда бросилась за ним следом. Но поскольку Гансу удалось опередить врагов более чем на пятьсот ярдов, то он был уверен, что добежит до реки раньше, чем его успеют догнать. Весь вопрос заключался лишь в том, где и как переправиться через реку.

Когда Ганс добрался до берега, зулусы находились более чем в четверти мили от него. Берег оказался скалистым и крутым, река же текла по каменистому руслу. Гансу удалось добраться до противоположного берега, не замочив ни ружья, ни пороха.

Здесь он решил сделать остановку; вполне возможно, что по соседству окажутся буры, которые, услышав выстрелы, явятся на помощь. Кроме того река была для него неплохой защитой, и он не хотел удаляться от нее. Поэтому он спрятался в камышах и стал поджидать врагов. Они не заставили себя долго ждать. Подобно гончим, бегущим по горячему следу, зулусы подбежали к берегу, остановились на минуту и вскочили в воду. Четверо из них, опередившие других, первыми вошли в реку. Ширина реки доходила здесь до восьмидесяти ярдов. Дикари из-за быстрого течения и скользких камней, на которые им приходилось ступать, не могли идти быстро. Им казалось, что враг рассчитывает спастись, благодаря хитрости и быстрым ногам. В этом же отношении они считали себя гораздо выше его.

Ганс видел, как они вошли в реку. Особенно приметна была фигура того, который находился впереди. Высокий, сухопарый и тонконогий, он был впереди других дикарей каждый раз, когда они настигали Ганса. Он вошел в воду первым и добрался уже до середины реки, когда другие еще только отошли от берега. Ганс положил ружье на ветку невысокой акации, и по всему берегу пронесся неожиданный грохот ружейного выстрела. Ловкость и на этот раз не изменила охотнику: меткая пуля заставила высокого зулуса опуститься в воды реки Тугелы. Быстрое течение подхватило его; над водой еще несколько минут мелькала его рука.

Кафры хорошо помнили ужасное действие европейских пуль во время последнего сражения; поэтому те, кто вошел уже в воду, быстро повернули назад и выбрались на берег.

Ганс хотел немного отдохнуть; продолжительный пост и усилия, которые пришлось прилагать ему во время бегства, давали себя знать, но он заметил среди врагов движение и поэтому решил изменить свое намерение. Предводитель, как только воины, находившиеся в воде, вернулись после выстрела на берег, отрядил четырех из отряда вверх и четырех вниз по реке. Они должны были перебраться через реку, обойти Ганса сзади и отрезать ему путь к отступлению с обеих сторон. Это отнимало у Ганса последнюю надежду на спасение. Его счастье, что он случайно увидал этот маневр неприятеля; в противном случае он даже и не знал бы, что против него что-то задумано. Он снял с головы шляпу, слегка пошевелился в тростнике так, чтобы кафры могли его видеть, затем уселся на землю, словно собирался дать выстрел. Однако он не выстрелил, а повесил шляпу на видное место, сам же прилег на землю и пополз. Удалившись на такое расстояние от берега, чтобы его нельзя было видеть, он поднялся на ноги и быстро побежал от реки по тропинке, которую проложили ходящие на водопой животные. Он не убавлял шагу до тех пор, пока не отбежал на целую милю от Тугелы.

XIX

Ганс бежал до тех пор, пока совсем не стемнело и он уже не мог отличать дороги; тогда он выбрал на открытом месте дерево, уселся под ним и стал думать, где бы раздобыть чего-нибудь поесть. Он надеялся, что враги будут не в состоянии незаметно подкрасться к нему. В течение двух ночей ему не удалось уснуть ни на минуту, и хотя постоянное возбуждение поддерживало его, а речная вода освежила, тем не менее природа брала свое; он просидел под деревом всего несколько минут, и сон начал уже одолевать его.

– Часок можно поспать спокойно, – подумал он. – Тогда я проснусь вполне бодрый, готовый с наступлением рассвета отправиться дальше, тогда, наверное, мне удастся найти что-нибудь к завтраку.

Он улегся на бок, но так, чтобы при первой тревоге схватить ружье. Через несколько минут он спал крепким сном, не прерываемым никакими сновидениями.

Солнце успело не только взойти, но даже высоко подняться, когда Ганс в испуге открыл глаза. Прежде всего он хотел схватиться за ружье, но ружья не оказалось. Он поднялся на ноги, и можно представить себе его ужас, когда кругом его оказалась толпа вооруженных дротиками кафров. Впрочем, его удивление возросло еще больше, когда он увидел, что к нему подходят четверо белых, из которых один, судя по всем признакам, был голландец. Он дождался, пока они приблизились к нему, и только тогда обратился к ним.

– Вы нашли меня спящим, – сказал он. – Со мной это случается крайне редко.

Белые переглянулись, и голландец обратился к Гансу на родном языке.

– По-видимому, вы наш. Если это так, объясните, пожалуйста, что вы делаете здесь, и почему ваша кожа черного цвета?

Ганс совершенно позабыл, что он весь испачкан липкою, жидкою грязью, и что хотя вода и смыла ее отчасти с его ног, но все же цвет их был довольно подозрительный; о лице его нечего и говорить, что же касается волос, то они так спутались и склеились от грязи, что их едва ли можно было принять за волосы европейца. Ганс рассмеялся.

– Возможно, что лицо мое черного цвета, – сказал он, – но я все-таки Ганс Стерк, настоящий африкандер.

– Вы – Ганс Стерк? – удивился голландец. – А нам говорили, что вы убиты вместе с отцом и сыном Уисами. Присаживайтесь к костру и расскажите нам о своих приключениях.

– Я ничего не ел два дня, – отвечал Ганс. – Кроме того, мне пришлось пройти пешком столько, сколько не каждый страус сможет. Поэтому сперва покормите и напоите меня. Потом я умоюсь и уже тогда расскажу обо всем. Вы же пока скажите, что нового. Откуда вы здесь? Всем ли нашим удалось спастись?

– Мы производим разведку в окрестностях Натальской бухты. Мы точно так же, как и вы, потерпели поражение и вчера зашли сюда в поисках, не заблудился ли кто-нибудь из наших. Ваши возвратились к Бушменской реке. С их стороны это безрассудный поступок, так как весь их скот угнан, и им нечего есть. Их поля совершенно истреблены, и они не решаются напасть на зулусов до тех пор, пока не получат подкрепления.

Узнав главные новости, Ганс принялся за завтрак из буйволового мяса, зажаренного на углях. Утолив голод, он спросил, нет ли где-нибудь поблизости речки, и, отправившись к ней вместе с новыми знакомыми, смыл с себя слой грязи. Теперь он принял свой естественный вид.

– Значит, – это натальские кафры? – спросил он.

– Да, – отвечал голландец, – это свои люди. Во время битвы убито немало кафров. Теперь эти пришли сюда взглянуть, не скрываются ли поблизости их соплеменники.

– Как вам не страшно встретиться с большим отрядом врагов? – поинтересовался Ганс. – Ведь отсюда не более трех миль до того места, до которого меня преследовал отряд зулусов.

– У нас есть лазутчики. Один из них сидит вот на том дереве, что на холме. Он даст знать, если заметит опасность. А! – прервал себя голландец. – Вот и сигнал! Матуан, иди сюда, объясни, что это означает.

Один из кафров подошел к ним и стал внимательно смотреть на другого кафра, находившегося на холме. Этот делал какие-то знаки, о которых упомянул голландец. Кафр отвечал:

– Зулусы идут. Впрочем, их немного, – мы справимся.

Его слова привели в восторг остальных кафров. Они обступили голландца, ожидая его приказаний.

– Возьми трех человек хороших бегунов, – сказал Берг, – так звали голландца. – Они должны завлечь зулусов в засаду. Остальные пусть спрячутся поблизости.

Отдав эти приказания и отправив в путь трех кафров, Берг пошел следом за другими. Они между тем разбежались по сторонам и попрятались в кусты.

– По всей вероятности, это те же, которые преследовали меня, – заметил Ганс.

– Сколько их было? – спросил Берг.

– Около двадцати.

– А вот и они! Не терпится им умереть. Пусть будут спокойны, ни один не спасется, – ответил Берг.

Кафры, посланные Бергом, без труда нашли зулусов. Тем не менее они сделали вид, что не видят их, а ищут чего-то на земле. Зулусы скоро заметили их и, скрываясь в кустах, подошли к ним ярдов на сто. Натальцы вскрикнули, словно испугались их и побежали туда, где прятались их соплеменники. Мнимые беглецы добрались, наконец, до тех кустов, где их товарищи устроили засаду. Один из них резко свистнул, и зулусы очутились лицом к лицу перед неприятелями, впятеро более сильными и, хотя и принадлежащими к тому же народу, но страшно озлобленными. Взяв короткие дротики, они медленно пошли навстречу натальцам. Берг, увидавший это, крикнул своим, находившимся между ним и врагами, лечь на землю. Натальцы, доверявшие голландцам, как своим учителям, беспрекословно повиновались. Берг и трое из его товарищей дали залп с обычными последствиями. Трое зулусов были убиты наповал, четвертый тяжело ранен. Натальцы быстро поднялись на ноги и кинулись на врагов. Произошла такая бойня, какую белым случается видеть нечасто.

Пророчества Берга оправдались: ни один из зулусов не спасся. Ганс, не захотевший участвовать в этой бойне, видел, как погибли люди, чуть-чуть не лишившие его жизни.

– Вам будет небезопасно ехать отсюда прямо в ваш лагерь, – сказал Гансу Берг. – Дингаан разослал во все стороны лазутчиков, и вам едва ли удастся благополучно добраться до Бушменской реки. Лучше всего отправляйтесь вместе с нами к бухте, а уж там посоветуемся, что нам предпринять. Таким образом вы привезете домой последние новости.

Ганс согласился и отправился в путь вместе с новыми товарищами.

Ганс пробыл на берегу Гансатальской бухты около недели, а потом верхом отправился в свой лагерь, куда и прибыл после четырехдневного пути. Не одна Катерина, а все без исключения жалели о нем, и его возвращение было полнейшею неожиданностью для всех. Его встретили так, словно он явился с того света. Он нашел лагерь в очень плачевном положении. Он посоветовал устроить постоянный надзор за действиями зулусов. Затем он отправился на охоту в равнины, расположенные возле Драконовых гор, чтобы раздобыть для лагеря провизии.

Две недели спустя Ганс вернулся в лагерь с повозкой, наполненною бельтонгом. Он вместе со всеми собирался участвовать в очередной экспедиции на зулусов.

XX

Переселенцы, оправившись немного от поражения, нанесенного им Дингааном, обратились за помощью к тем своим землякам, которые еще не успели присоединиться к ним. Они рассчитывали напасть на зулусов и отобрать у них похищенный скот.

Как только наступила весна, Дингаан, старательно готовивший свое войско и узнавший при помощи лазутчиков, в каком положении дела его соседей, возобновил военные действия и в августе вторгся в пределы Натальской области.

Но переселенцы были уже готовы. К этому времени они располагали более чем четырьмястами пятьюдесятью верховыми, хорошо вооруженными. Потом к ним присоединился еще отряд из земли Наталь. Таким образом войско стало весьма внушительным.

Предводителем войска был избран бывший военный и имеющий кое-какие довольно ясные представления о военных маневрах и передвижениях. Войско двигалось, соблюдая полную конспирацию. Они дошли до берегов реки Умслатоось, когда Ганс, отправившийся в качестве лазутчика вперед, заметил передовой отряд неприятельской армии. Он поскакал назад, чтобы передать это известие.

Голландцы целую ночь старательно караулили врагов, спали, положив под голову оружие, но неприятели показались только с появлением первых солнечных лучей.

Наступило воскресенье, шестнадцатое декабря одна тысяча восемьсот тридцать восьмого года, – день, памятный в истории этой, тогда еще новой, теперь же хорошо известной колонии. Зулусы сомкнутыми рядами бросились на укрепления буров, стараясь прорвать их; но всюду, куда только они ни кидались, их встречал град пуль. Они падали сотнями и вынуждены были отступить. Выбрав минуту, когда главные силы неприятеля были направлены только на одну сторону лагеря, двести верховых голландцев бросились на чернокожих с противоположной стороны и подняли такую пальбу, что даже самые храбрые из неприятельских вождей пришли в смятение. Потери голландцев оказались более чем ничтожными: было убито всего трое и ранено шестеро.

Видя, что запасы пороха и пуль начинают истощаться, лошади сильно устали, переселенцы решили сделать на время передышку. Захватив около пятисот голов скота, они вернулись в свой лагерь.

После этой решительной победы дела переселенцев значительно поправились. Теперь они могли приняться за земледелие, приступать к которому до сих пор было крайне безрассудно. Они набросали план города Питер-Марицберга, кроме того основали еще один, известный теперь под названием Д'Урбана.

Дингаан мало-помалу оправился от поражения и стал пополнять свое войско. Все его мысли были, как и прежде, направлены на истребление переселенцев, и он очень умно принялся за дело, стараясь сперва узнать, что у них делается. Чтобы усыпить их бдительность, он послал им триста у них же отнятых лошадей; кроме того он обещал вернуть им похищенные ружья и скот. Словом, он выражал желание помириться. Переселенцы отвечали, что они готовы заключить мир, но не раньше, чем он вернет им весь отнятый скот и оплатит причиненные им убытки. Хитрый дикарь дал согласие и, прикрываясь миролюбивыми целями, постоянно отправлял к ним послов со всевозможными поручениями, скорее не послов, а шпионов, чтобы выследить, по-прежнему ли сплочены голландцы, или же каждый существует сам по себе. В последнем случае он тотчас же совершал на них набеги. Наконец, переселенцы поняли его хитрость. До этого они все не решались дать серьезный отпор. Они не знали, как поступить, когда все вдруг совершенно изменилось, благодаря интересному событию, находившемуся в тесной связи с местной политикой.

У Дингаана было два брата; один из них, по имени Умнанда, был еще юноша. Он нисколько не походил на Дингаана, жизнь которого заключалась в войне, средний брат также отличался миролюбивым характером. Среди зулусов было немало пострадавших от непрерывных войн, в которые их вовлекал Дингаан. Они склонялись на сторону юноши, Панды, как они его называли. Дингаан, узнав об этом, решил умертвить брата. Панда имел много друзей при дворе, и они передали ему о намерении царя. Вместе с несколькими друзьями он переправился через реку Тугелу и отправил к переселенцам послов с просьбой оказать ему помощь против злодея-брата.

Дело окончилось жаркой схваткой между войском Дингаана и войском Панды, во главе которого стояли буры. Исход битвы был очень печален для Дингаана; ему пришлось покинуть пределы своего царства и бежать в пустыню, где он и погиб. Таким образом царем над могучими зулусами стал союзник буров, и им, наконец, можно было успокоиться.

XXI

Ганс в это время был так занят военными делами, что очень редко виделся с Катериной. Теперь, когда дела наладились, он, наконец, решил жениться; но Катерина носила траур по своим родственникам, убитым вместе с Ретиефом; поэтому свадьба, несмотря на сильное недовольство жениха, была отложена еще на полгода. Чтобы скоротать время, он вместе с неразлучными товарищами Виктором и Бернардом и еще тремя бурами отправился на охоту в области, расположенной к северо-востоку от Наталя, где, как утверждали старые охотники, водились слоны.

Как-то раз Ганс и Виктор сидели в палатке, которую они захватили с собою.

– Ну, Виктор, – сказал Ганс, – после всех этих событий нам и поболтать-то с тобой ни разу не пришлось. Расскажи о своих приключениях.

– Всякие бывали, – ответил Виктор. – В то время, когда ты был рядом с Уисом и все были уверены, что ты тоже убит, мы с Бернардом и еще шесть товарищей хотели вернуться назад, чтобы найти тебя, но нас не пустили. Неприятели напирали, все скалы были просто облеплены ими, мы остановились на минуту, уговаривая вернуться за тобой. В это время один из зулусов бросился на меня с дубиной…

– А храбро они дрались, – сказал Ганс. – Когда у них будут ружья, нам придется очень трудно!

– Вспоминаете свои похождения? – раздался голос старика охотника Гофмана, входившего в это время в палатку. – Да, подрались таки за это время. В последнем сражении счастье было на нашей стороне, но в первых сражениях мы не должны были допустить, чтобы нас били. Все это вышло из-за того, что мы слишком презрительно относились к врагу, недооценили его.

– Теперь, – продолжал Гофман, – нам придется иметь дело не с дикарями, а с опасными животными. Это не меньше действует на нервы. Я, по крайней мере, говорю смело, что никогда мои нервы не были натянуты так, как в первый раз, когда мне пришлось убить льва. Это произошло не вследствие моей храбрости, а в силу необходимости… Тогда я был еще совсем ребенком.

– Расскажите об этом, Гофман, – вмешались другие, вошедшие в это время в палатку.

– Нечего и рассказывать, – ответил охотник. – С Гансом случалось и не то… А впрочем, пожалуй. В то время я жил под Винтербергом. Я ездил к соседям и должен был вернуться в тот же день с семенами, которые были нужны для нашей мызы. Солнце уже почти село, когда я оттуда выбрался. Езды было не меньше трех часов. Я ехал смело, впрочем, когда стемнело, прибавил шагу. Однако скоро я заметил, что лошадь не может идти быстрою рысью. Зная, что отец любил ее, я слез с нее и повел под уздцы. Вдруг, словно испугавшись чего-то, она зафыркала и побежала. Сперва я не знал, в чем дело, но потом заметил, что она все время поворачивает голову и смотрит в одну сторону. Я устремил свой взгляд в темноту, стараясь разглядеть, что так сильно испугало ее. Я уже упоминал, что тогда я был еще очень молод. Поэтому вы поймете, как сильно забилось мое сердце, когда я увидал не одного льва – нет, одного я бы даже не испугался, – а сразу четырех. Они бежали ярдах в шестидесяти от той тропинки, по которой я шел. У меня было только одноствольное ружье очень незначительного калибра, поэтому я совсем не хотел вступать в бой сразу с четырьмя львами. Я стал думать, не оставить ли на произвол судьбы лошадь, а самому броситься бежать, как вдруг самый большой лев, отогнав трех других, спокойно загородил мне дорогу. Прицелившись ему в лоб, я спустил курок, а сам спрятался за лошадь. Я подождал несколько мгновений, уверенный, что зверь заревет, но кругом было все тихо: только где-то вдали слышался топот убегающих зверей. Наконец, я выбрался из-за лошади. Лев лежал мертвый! Маленькая пуля засела у него между глаз и уложила его на месте. Все подробности я помню так четко, словно это происходит сейчас. Кажется, в течение всей жизни я не трусил так, как в ту ночь.

– А, кажется, нам предстоит недурная охота, – сказал, немного помолчав, Ганс. – Львов должно быть довольно много.

– Я даже одного шага не сделаю в сторону, чтобы убить льва, – возразил Гофман. – Лев гораздо опаснее слона, а толку никакого. За шкуру даже и тридцати риксдаллеров не дадут, а зубы годны лишь для украшения. Вот слон другое дело. Кстати, не оговорить ли нам сразу вопрос относительно дележа добычи?

– Теперь самое удобное время, – ответил Ганс. – Потом будет не до этого.

– Я советую поступать так: зверей для пищи мы будем бить по очереди; если же все вместе, то будем мясо делить на равные части. Что же касается слонов, то выпустивший первую пулю имеет право на половину клыков; каждый же попавший в слона после первого выстрела получает свою долю из другой половины. Правильно, товарищи?

– Нет, – ответил Ганс. – Это будет неудобно. Все начнут стрелять, как придется, второпях, лишь бы попасть в слона, и выйдет путаница. Я предлагаю по-другому: когда мы все вместе и вместе стреляем, то кладем отметку на клыки и делим их на равные части. Если же мы охотимся порознь, на разных слонов, клыки достаются тому, кто убил слона. Все мы люди честные и испытанные; никто не станет уклоняться от опасности и стрелять хуже оттого, что часть его заработка получат товарищи.

– Ганс прав, этак будет лучше, – согласились все.

– Здесь у нас прекрасные места, – продолжал Ганс. – Теперь, когда Панда стал царем беспокойных зулусов, мы должны искренно радоваться, что поселились здесь. Там осталось уже мало дичи, а здесь еще долго не переведутся олени и козы. И на слонов мы можем охотиться, когда захотим. Дай же нам, Боже, завтра удачи, друзья, а теперь не грех и поспать. Спокойной ночи!

Предложение Ганса понравилось всем. Поставив на стражу двух готтентотов и приказав им как можно чаще окликать друг друга, охотники разошлись по своим повозкам, укутались в одеяла и улеглись спать в этих экипажах, которые в пустыне для путника то же, что корабль для моряка в море.

XXII

В течение первых дней охотники не видели ничего, кроме лосей, буйволов и всевозможных антилоп. Наконец, они добрались до берегов реки Понголы, и следы слонов стали чаще и многочисленнее.

– По всей вероятности, мы пропустили в лесах немало слонов, – сказал Виктор, ехавший рядом с Гансом по свежим следам нескольких самцов, найденным еще утром. – Следовало бы остановиться и найти их.

Они поскакали в ту сторону, где были слоны, стараясь не стереть их следов, и вскоре увидели громадных животных, собравшихся в тени акаций. Слоны насторожили уши, словно желая удостовериться, не грозит ли им какая-нибудь опасность. Кроме того, они подняли хоботы, пытаясь уловить чутьем предполагаемых врагов.

– Теперь, не пугая остальных, попробуем положить хоть одного из них, – сказал Ганс. – Привяжем лошадей к этому дереву, а сами пешком подойдем к ним. Потом можно будет на лошадях скакать за ними следом.

Охотники привязали лошадей к дереву приблизительно ярдах в трехстах от слонов и тихонько направились к ним. Слоны спокойно стояли возле деревьев, насторожив уши. Но Ганс с товарищем ступали так тихо, что даже чуткое ухо слона не могло уловить близости врагов. Им удалось подойти на восемьдесят ярдов к дереву, возле которого стоял большой самец. Ни он, ни другие слоны не заметили их.

Спрятавшись за ствол дерева, Ганс подал знак Виктору, что надо стрелять скорее и по возможности вместе, так как слонами снова овладело беспокойство, и они издавали короткие, резкие крики, давая друг другу знать об опасности. Крупный самец, у которого белые, гладкие клыки далеко высовывались изо рта, стоял повернувшись к охотникам своим широким боком; по его нетерпеливым движениям и подозрительным взглядам следовало ожидать, что он либо изменит свое положение, либо совсем уйдет. Поэтому Ганс выстрелил, прицелившись между ухом и глазом; его примеру последовал Виктор, пуля которого попала в переднюю ногу слона над самым коленом. Ганс рассчитал верно. Пуля его прошла через всю кость, достигла мозга, и громадное животное упало замертво. Поэтому второй выстрел был совершенно излишен.

Как только прогремели выстрелы, все прочие слоны бросились бежать по полю, покрытому низким кустарником. Они ломали с треском, похожим на выстрелы, встречавшиеся по пути деревья.

Ганс, увидев, что слон упал, сказал товарищу:

– Виктор, приведи скорее лошадей, а я отрежу хвост – это на случай, если кто-нибудь придет сюда без нас.

Ганс отрезал хвост быстрее, чем Виктор вернулся с лошадьми.

Боясь потерять лишнюю минуту, Ганс зарядил ружье и побежал навстречу Виктору. Они сели на лошадей и погнались за слонами, которые уже успели уйти далеко. Проскакав полным карьером милю, охотники очень близко подъехали к животным.

Теперь они использовали совершенно другой способ охоты.

Они проехали настолько далеко, чтобы опередить слонов, потом остановились, слезли с лошадей, и в то время, когда мимо них проходили слоны, дали четыре выстрела в самого большого. Раненый слон повернулся к врагам, поднял хобот и бросился с ревом на них. Всадники в одно мгновение сели на лошадей и ускакали прочь, но зверь бежал так быстро, что едва не задел лошадь Виктора. Какое-то время он гнался за ними, но потом увидел, что это бесполезно. Тогда он побежал следом за другими слонами. Однако, этим дело не закончилось. Охотники, зарядив ружья, бросились за ним, дали второй залп, и он упал мертвым.

– Ни одного нельзя упустить, – сказал Ганс, – у них прекрасные клыки. Во время бега они так запыхались, что сил у них почти не осталось. Если на каждого из нас придется по два, то охота будет стоящей.

Пришпорив коней, они поскакали дальше. Два следующих залпа повалили еще четырех.

Когда охотники вернулись в лагерь, Гофман сказал:

– Приходите ужинать в мою палатку; поболтаем о сегодняшней охоте. Что вам, Ганс, послал сегодня Бог?

Ганс в нескольких словах рассказал о своих приключениях и описал величину клыков убитых слонов.

– Вы счастливее, чем мы, – сказал Гофман. – Нам, всем вместе, удалось убить только семерых, да и то двое из них еще маленькие.

Разговор в течение всего вечера не выходил за рамки сегодняшней охоты.

– Завтра нужно будет собрать все клыки и искать новой дичи, а то слоны скоро уйдут отсюда, – сказал Гофман. – Работы предстоит немало, поэтому лучше всего сейчас лечь спать.

После этих слов Гофман начал готовиться ко сну. Прочие последовали его примеру, и вскоре весь лагерь погрузился в тишину.

К полудню следующего дня охотники при помощи готтентотов и кафров вырезали из челюстей убитых накануне слонов клыки, перенесли их в повозки и тщательно уложили. На каждом клыке была сделана отметка его владельца. Закусив наскоро, они решили продолжать охоту в течение всего дня, а к заходу солнца собраться возле нового ночлега, место которому они точно определили. Ганс вместе с Бернардом и Виктором выбрали для охоты восточное направление.

– Около того темного леса мы, наверное, встретим много дичи, – сказал Виктор, указывая на отдаленный склон, покрытый густым лесом. – Если где-нибудь и попадутся слоны, так, без сомнения, там.

Охотники слезли с лошадей, спутали их и стали спокойно осматривать окрестности и даль.

– Одного я вижу, – сказал Ганс.

Оседлав лошадей, охотники поехали прямо к лесу, возле которого Ганс увидал слонов. Места были великолепные, сплошь покрыты цветами и изобилующие дичью. Охотники ехали не спеша, не обращая внимания на дичь, улетавшую при их появлении. Наконец, они добрались до того места, откуда было видно стадо, состоявшее всего из четырех слонов. Это были крупные самцы с большими клыками.

– Если вы ничего не имеете против, я займусь тем, который стоит справа, – сказал Ганс. – Вы же поезжайте к другим.

Охотники разделились; каждый старался подъехать к своему слону одновременно с другими; но так как намеченный Гансом слон был дальше других, то он подъехал к нему несколько позже. Он только собрался спустить курок, когда раздавшиеся одновременно выстрелы Виктора и Бернарда испугали слона. Ганс заторопился. Он взял прицел слишком высоко и попал слону в голову, чем довел до бешенства животное, которое с диким ревом кинулось на него.

Благодаря выносливой лошади, Гансу удалось вовремя отскочить в сторону. Слон не остановился: он побежал и увлек за собою охотника в сторону, прямо противоположную той, куда побежали раненные Виктором и Бернардом слоны. Ганс бросился за слоном и всадил ему еще две пули в плечо.

Пуля за пулей попадали слону в бок, и он ослабел окончательно. Прислонившись к большому дереву, он получил последнюю, смертельную рану и упал на землю. Во время падения оба клыка сломались.

Ганс снял седло с усталой лошади и пустил ее пастись; сам же уселся возле убитого животного. Он хотел отдохнуть часок и уже потом ехать обратно и пока спокойно закурил трубку.

Он углубился в это приятное занятие и был крайне поражен, когда услыхал близ себя голоса: его изумление увеличилось еще более при виде двенадцати человек, быстро приближавшихся к нему; их тела были прикрыты одеждою лишь отчасти, зато у всех в руках были ружья. Первая мысль, мелькнувшая у него, поскорее сесть на лошадь и ускакать; но он сейчас же сообразил, что не успеет сделать этого, и если эти люди захотят нанести ему вред, то они и тогда могут его застрелить. Впрочем, тот факт, что у них были ружья, заставлял его сделать предположение, что их хотя бы отчасти коснулась цивилизация и вследствие этого они едва ли окажутся его врагами.

Ганс поднялся, не проявляя ни малейшего страха. Когда они подошли совсем близко, он увидал, что среди них трое метисов. Они тоже заметили Ганса. Он обратился к ним сперва по-голландски, потом по-английски, но они, очевидно, не понимали ни того, ни другого языка. Тогда он произнес несколько слов по-зулусски, но они не поняли и этого.

Они о чем-то оживленно заговорили между собою, но Ганс не понял ни слова. Он удивлялся, откуда взялись эти охотники. После бесплодных попыток завязать разговор, начальник отряда покачал головой и указал рукою на запад, стараясь дать понять Гансу, что он спрашивает, не с запада ли он пришел.

Пока он старался понять смысл этих жестов, ему связали сзади руки, отобрали ружье и во время начавшейся после этого борьбы сбили его на землю. На Ганса навалилось три человека.

Ему связали ноги длинным крепким ремнем так, чтобы он мог свободно ходить, делая маленькие шаги – не больше. Поэтому о бегстве не могло быть и речи.

Понятно, что это неожиданное нападение и пренебрежительное отношение сильно возмутили Ганса, но он сознавал, что в его положении лучше не высказывать свое негодование. С наружным спокойствием он подчинился им. Отчасти его успокаивало то, что эти люди, по всей вероятности, не собираются лишить его жизни. Он надеялся, что они все же его отпустят.

«Возможно, они заберут у меня лошадь, ружье и слоновую кость, – думал он, – и бросят меня в пустыне, лишив возможности догнать их».

Но вскоре ему пришлось убедиться в неосновательности этих надежд: предводитель отряда сел верхом на его лошадь и взял его ружье, другие подняли с земли клыки, три же человека, приставленные, очевидно, для надзора за ним, сделали ему знак, чтобы он следовал за ними.

Он увидал, что его ведут на восток, т.е. как раз в сторону, противоположную той, где его ожидали друзья.

XXIII

Хищники, поступившие так грубо с Гансом, шли без остановки почти до самого заката. Очевидно, они были хорошо знакомы с местностью и уже заранее решили, какое направление выбрать. Они свободно говорили между собою, и Ганс догадался, хоть и не понял ни слова, что говорят о нем. В их языке не было ни английских, ни голландских, ни негритянских слов. Из этого Ганс заключил, что они говорят по-португальски.

Он не понимал, за что его взяли в плен. Никаких преступлений он не совершал, а охотился в крае, где имел право охотиться каждый.

Когда солнце почти вплотную приблизилось к горизонту и в лесу стало совершенно темно от длинных теней деревьев, они остановились.

Наскоро собрав дров и хворосту, они разложили огонь и стали жарить солонину. Ганса накормили полной порцией и дали ему еще воды. Затем его крепко привязали к одному из воинов, приставленных его караулить. О бегстве и думать было нечего. Остальные, оставив одного караулить, легли возле Ганса и тотчас заснули.

На следующее утро, едва успело взойти солнце, его разбудили и, накормив завтраком, повели дальше. Их путь продолжался до полудня, когда они сделали привал для отдыха и дали два-три выстрела, вероятно, это был условный знак. На эти выстрелы ответили, и вскоре с южной стороны показался новый отряд, ничем не отличавшийся от первого. Среди пришедших было три кафра, связанных так же, как и Ганс.

Оба отряда обменялись вопросами и ответами. Было ясно, что пришедшие рассказывают о своих приключениях; судя по жестам – это было сражение с охотившимися кафрами, из которых трое попались в плен.

Ганс достаточно хорошо знал язык кафров, чтобы спросить у своих товарищей по несчастью, при каких обстоятельствах их взяли в плен, но так как это было бы не более, чем простым любопытством с его стороны, он счел за лучшее помолчать и не показывать, что он понимает язык других пленников. Из разговоров пленных кафров он понял, что на них напали в то время, когда они охотились, нескольких из тех, которые оказывали им сопротивление, они убили, но вообще старались больше брать в плен, чем убивать. Предводитель, взявший в плен Ганса, подошел к кафрам и начал ощупывать их руки и тело, подобно тому, как ощупывают при покупке скот. Сначала Ганс испугался, не людоеды ли это, которые берут в плен людей, чтобы съесть их, но это предположение он тут же отбросил. Судя по внешнему виду и тому, что у них были ружья, вряд ли это каннибалы. Оставалось еще одно предположение, и Ганс удивился, почему эта мысль не пришла ему в голову раньше.

Колонистам случалось слышать, что на восточном берегу белые иногда усаживали туземцев на корабль, увозили их, а потом, в качестве невольников, продавали их в чужих странах. Он понял, что его и зулусов взяли в плен именно для этого, и эта мысль показалась еще менее утешительной, чем быть съеденным людоедами.

Путешествие по малонаселенным местам длилось четыре дня, изредка охотились за какой-нибудь дичью. Ганса и кафров кормили очень хорошо. Это убеждало еще больше в том, что их хотят продать. Ведь цена на полного, здорового невольника гораздо выше, чем на тощего, слабого на вид. К концу четвертого дня он увидел море. На берегу стояло несколько двухэтажных построек, выгодно отличавшихся от кафрских в архитектурном отношении.

Из этих домов им навстречу вышло несколько мужчин, женщин и детей; они встретили с радостью экспедицию, отправившуюся, очевидно, на ловлю невольников. Они с большим любопытством смотрели на Ганса, но не обратили ни малейшего внимания на его страстный протест и требование, чтобы его немедленно освободили. Вместе с кафрами его отвели в хижину, где стояли скамейки. На окнах были устроены решетки. К решеткам были приделаны цепи для рук и для ног. Очевидно, люди, которые привели их в эту хижину, не в первый раз занимались этим грязным делом. Они быстро заковали в цепи пленников, затем принесли им вареного риса, молока и заперли их на ночь совершенно одних. Впрочем, с наружной стороны был поставлен часовой, в обязанности которого входило поднять тревогу в случае, если пленники попытаются бежать.

На следующее утро Ганса отвели в одно из отдаленных зданий, где его ожидало несколько белых, которых он еще не видал до сих пор. Когда Ганс вошел, один из них остриг ему волосы на голове и бороду так, что у него стало волос не больше, чем у любого кафра. Ганс напрасно протестовал против такого отношения к себе. На его слова никто не обращал никакого внимания, его руки были закованы в кандалы, и он всецело находился во власти своих врагов. Затем принесли сосуд с какою-то черною мазью, сняли с него одежду и старательно вымазали его ею. Мазь очень быстро обсохла на нем. Судя по телу и по тому, каким стало его лицо, он понял, что теперь он ничем не отличается от негра или от зулуса. Он пришел к заключению, что это делается для того, чтобы он не походил на белого. Хотя он понимал, что навсегда скрыть его национальность нельзя, так как он говорит по-голландски и вполне свободно может объясняться на английском языке.

Когда его снова привели в хижину, где были заперты остальные пленники, никто его не узнал, и все решили, что привели нового пленника.

В этой хижине Ганса вместе с тремя кафрами содержали десять дней. На утро одиннадцатого дня они поняли по разным приметам, что для них готовится какая-то перемена. Стражники вошли к ним раньше, чем обычно и знаками приказали следовать за ними. Кандалы были сняты, при этом им дали понять, что при малейшей попытке к бегству их убьют копьями.

Потом их повели к морскому берегу. Ганс понял, аачем это было сделано. Близ берега за мыском, прикрытым лесом, стоял низкий длинный, крайне подозрительный на вид корабль. Пленных ввели в деревянный сарай, стоявший на берегу. Здесь их старательно осмотрели шесть здоровых, грубых моряков зловещего вида. Ганс заговорил с ними сперва по-голландски, затем по-английски, но они даже не обратили на него никакого внимания, может, не понимали его, а может, не хотели понимать.

Произошел торг. Моряки вошли в лодку, взяли веревки, связали вместе Ганса и кафров и повели их в лодку. Продавцы шли сзади с дубинками и дротиками в руках, готовые в случае сопротивления применить насилие.

Пленников бросили на дно, и лодка отчалила к кораблю.

Ганс взошел на палубу. Беглый взгляд, брошенный на трюм, и отвратительный запах, поднимавшийся оттуда, убедили его, что все, что ему случалось слышать об ужасном положении пленников, сущая правда. Более ста чернокожих были прикованы, точно дикие звери, к скамейкам на палубе.

Ганс, дышавший всю жизнь чистым горным и степным воздухом, вдруг очутился в таком положении, которое было для него тяжелее всякого другого. «Лучше смерть», – подумал Ганс, и, нечеловеческим усилием освободив руки от связывавших его веревок, схватил лежавший подле него рычаг, и в один момент сбил с ног двух матросов. Другие, стоявшие тут же, в первую минуту отшатнулись. Но так как в их распоряжении были тесаки и пистолеты, то Гансу пришлось бы очень плохо, если бы капитан, на глазах которого произошла эта сцена, не удержал матросов, отдав им какое-то непонятное Гансу приказание. Капитан взял другой рычаг и подошел к Гансу, словно намереваясь вступить с ним в единоборство; так, по крайней мере, подумал Ганс в первую минуту. Ганс, сосредоточив все внимание на капитане, приблизился к нему, готовый нанести удар рычагом. Но едва он успел приблизиться, как перед ним мелькнула какая-то петля, и он почувствовал, что его плечи стянуты веревкой. Не успел он понять, что с ним хотят сделать, как его связали по рукам и ногам.

Он выражал протест то по-голландски, то по-английски, но его все-таки стащили в трюм и приковали к цепи вместе с несколькими африканцами, языка которых он не понимал. Сперва он думал, что никто из окружающих не понимает его, но несколько часов спустя к нему спустился матрос и спросил его:

– Вы говорите по-английски?

– Да, – отвечал Ганс, – я голландский фермер. По какому праву вы взяли меня в плен и держите в неволе?

– Капитан заплатил за вас деньги. Если вы дадите ему больше, он отпустит вас, в противном случае вы останетесь здесь.

– У меня нет с собой денег, – ответил Ганс. – Если бы он послал кого-нибудь вместе со мной в Наталь, я достал бы много денег, гораздо больше, чем он заплатил за меня.

– Капитан и не подумает отправиться или посылать кого-нибудь в Наталь. Там часто встречаются английские корабли, вооруженные пушками. Поэтому ему незачем туда идти, гораздо проще продать вас в Америке.

Сообщив эту неприятную новость, матрос ушел, и Ганс остался один.

На рассвете третьего дня якорь был поднят, и корабль, пользуясь попутным ветром, тронулся в путь вдоль южного берега, но все же на некотором расстоянии от него.

Гансу до сих пор не случалось быть не только в море, но даже и на корабле; в довершение к страданиям от духоты он скоро почувствовал приступы морской болезни.

Он лежал пластом, не будучи в состоянии сделать даже малейшее движение, чтобы найти более удобное положение для усталых членов.

В течение трех дней и ночей корабль двигался в южном направлении. За это время Ганс привык к качке, превозмог морскую болезнь и стал даже подумывать о бегстве.

Он давно решил, что смерть гораздо лучше, чем вечное рабство. Он много думал о своем положении, наконец пришел к заключению, что единственным возможным способом освобождения является бунт невольников. Если бы удалось освободиться от цепей и как-то осуществить задуманное, пленники, безусловно, одержали бы победу. Как выполнить это, Ганс пока еще не представлял себе; но ему казалось, что, если спустить все паруса и стоять на одном месте, то в конце концов мимо них пройдет какой-нибудь корабль, заметит и подаст помощь.

На четвертый день по движению корабля Ганс понял, что на море произошла какая-то перемена. Вместо того, чтобы плыть вперед, немного вздрагивая, корабль стал нырять, подпрыгивать. Кроме того, на палубе началась суета и беготня; ветер рвал снасти, заглушал своим ревом стоны и крики невольников. Тяжелые волны ударялись в борт маленького корабля и рассыпались каскадом брызг и пены, вода попадала даже в трюм. Ночь тянулась бесконечно.

Как только занялась заря, несколько матросов спустились в трюм, бичом избили наиболее беспокойных невольников, сняли с шести человек, в том числе и с Ганса, кандалы и знаками велели им подняться наверх.

Даже если бы Ганса вели на виселицу, то он и тогда охотно исполнил бы это приказание, – так сильно он ощущал потребность в свежем воздухе. Когда он поднялся на палубу, его глазам открылось зрелище, сильно поразившее его. Ему приходилось видеть бесконечные африканские степи, простирающиеся так далеко, насколько могло охватить его зрение; он любовался степями, но они не могли дать ему представления о величии океана. Схватившись за ближайший канат, он впился глазами в бесконечную водную даль, движущуюся и пенящуюся.

Его потащили на корму, дали в руки ведро и приказали вычерпывать попавшую в трюм воду. Ганс хотел было не исполнить приказания, но потом сообразил, что лучше повиноваться. Он послушно опустил ведро на веревке и вылил его за борт.

Работа не мешала ему смотреть по сторонам. Он обратил внимание на то, что матросы постоянно смотрят в одну сторону, некоторые же из них взбираются на мачты и глядят вдаль. Его дальнозоркие глаза тотчас же отличили на горизонте небольшой предмет, и он понял, что это корабль. Предполагая, что корабль гонится за невольничьим судном, Ганс с рвением принялся за работу, опасаясь, чтобы его не послали вниз и этим не отняли у него возможность наблюдать за кораблем, который мог избавить его от неволи.

Ганс более часа пробыл на корме, не отрываясь, насколько это позволяла ему качка, от работы. В это время корабль, очевидно, настигал невольничье судно. Ганс понял это по тому, что количество парусов увеличилось по сравнению с тем, которое он видел в первый раз. Очевидно, и капитан заметил судно. Невзирая на то, что мачты трещали под тяжестью парусов, он приказал поднять на носу еще один новый парус.

К заходу солнца ветер стих. Когда же совсем стемнело, невольничье судно нельзя было никакими силами сдвинуть с места. Последние солнечные лучи золотили паруса отставшего далеко чужого корабля, когда Ганса снова отвели вниз и приковали к скамейке. Наступила ночь, и на палубе стало тихо. Слышался только ленивый плеск воды. Свежий морской воздух и продолжительная работа нагнала на Стерка сон, и он, несмотря на крайне неудобное положение, несколько раз засыпал. Проснувшись после минутного сна, он услышал, что матросы о чем-то вполголоса разговаривают на палубе. Потом он услышал бряцание шпаг, ножей или чего-то в этом роде и хорошо знакомый ему стук шомпола, забивающего заряд. Он никак не мог понять, ради чего устраиваются эти приготовления.

Зарядив ружья, матросы умолкли, и ничего не обнаружило присутствия на палубе живых людей.

Тишина была непродолжительной, вскоре Ганс услышал движение на палубе и легкий шепот. Так как он сидел возле самого люка, то ему было очень хорошо слышно, что делалось наверху. Там была беготня, и он увидал, что весь экипаж в полном сборе. Вдруг капитан громко крикнул что-то. Стерк ясно разобрал голос, доносившийся с моря.

Спрашивали по-английски:

– Какой это корабль?

Очевидно, капитан не знал, что сказать, и ответа не последовало. Когда же вопрос: «Какой это корабль» повторился, матрос, разговаривающий по-английски с Гансом, ответил:

– Португальский! Чего вы хотите?

– Нам нужно к вам на корабль, – послышался голос с моря.

В душе Ганса родилась надежда. Он сделал страшное усилие, чтобы сбить с руки железные кандалы, но эта попытка не привела ни к чему. Он боялся, что те, кто спрашивал, вполне удовлетворятся ответом и, значит, не увидят того, что творилось на корабле. Но он ошибся.

Среди молчания, которое наступило после слов англичанина, послышался мерный плеск весел и, немного погодя, лодка с шумом ударилась о борт корабля. Затем раздался треск ломающихся досок, плеск, крики людей, бившихся в воде и призывающих на помощь. Ответом на их крики было громкое ура, и тотчас же три лодки, скрытые до сих пор темнотой, быстро налетели на корабль.

Капитан был человек смекалистый; все его имущество состояло из корабля. Он или догадался, что неприятельский корабль пошлет против него больше, чем одну лодку, или же случайно услышал голоса и всплеск весел и приготовился к обороне. С грот-реи свешивались на канатах железные бруски, фунтов по сто каждый; возле канатов был поставлен матрос с острым ножом, которому было приказано перерезать канат, как только лодка приблизится к борту корабля. Матрос исполнил приказание, и железные бруски, упавшие с значительной высоты, пробили лодку и задавили двух человек. С английского корабля было отправлено четыре лодки и оставшиеся три поспешили на помощь первой. Экипаж первой лодки барахтался в воде; как это нередко бывает, матросы по большей части не умели плавать и легко могли утонуть. По этой причине, другие шлюпки, которым пришлось подбирать товарищей, значительно запоздали.

Благодаря фосфорическому блеску воды, с невольничьего корабля их можно было отлично видеть. Этим воспользовался капитан. Он приказал матросам стрелять по шлюпкам и, выстрелив сперва из пистолета, а потом из двухствольного ружья, сам подал пример. Матросы – народ отчаянный, вооружены они были отлично, да сверх того знали, что им не спастись от смертной казни в случае, если они будут взяты в плен. Кроме того, они видели, что численное превосходство находится на их стороне и поэтому произвели дружный, меткий залп, после чего сейчас же спрятались за ванты.

Продолжать атаку было бы безумием со стороны англичан, и офицер, командовавший шлюпками, дал приказание немедленно отступать, что послужило сигналом для нового залпа.

После шума и суеты, бывших во время сражения, наступила тишина, которая отозвалась болью в сердце бедного Ганса. Нападение со стороны англичан казалось ему невозможным раньше, чем на следующий день. Расстояние до корабля, с которого были спущены шлюпки, было настолько велико, что шлюпки не могли вернуться к нему, а потом назад раньше, чем к рассвету. На рассвете же обыкновенно поднимается береговой ветер. Бедный Ганс решил, что ему придется быть невольником до гробовой доски. Поэтому он с большой неохотой последовал за матросом, который вместе с полудюжиною других невольников повел его на палубу поднимать паруса.

Он пробыл на палубе до тех пор, пока на востоке не появилась алая полоса. Но так как горизонт был скрыт туманом, то он не мог видеть английского корабля. Понемногу, впрочем, туман рассеивался и, к немалому изумлению всего экипажа, появился английский корабль на расстоянии всего каких-нибудь двух миль.

На корабле были подняты уже все паруса, поэтому работы никакой не предвиделось. Маленький кораблик, благодаря своей легкости и удобной конструкции, не давал английскому кораблю возможности сократить расстояние, и в течение нескольких часов ни тот, ни другой не переменили своего относительного положения.

В течение дня выяснилось, что преимущество на стороне португальского корабля; к заходу же солнца английский корабль, оказавшийся военным бригом, отстал от противника на добрых пять миль.

Когда стало совершенно темно, капитан переменил курс и направился к берегу. Проплыв с полчаса в этом направлении, он приказал держать на юго-запад, надеясь в темноте незаметно проскользнуть мимо брига. Но потому ли, что на военном корабле имелись подзорные трубы, или же с невольничьего корабля случайно был виден огонь, но поворот, сделанный им, был тотчас же замечен, и как только было взято юго-западное направление, судно очутилось в полумиле от брига, который шел прямо на него. Гром пушечного выстрела и свист снаряда, пролетевшего над палубой, показал, что англичане не шутят.

Португальский корабль начал было уже уходить, когда ядро ударилось в грот-мачту и сломало ее пополам, отчего ход корабля мгновенно уменьшился. В эту тяжелую минуту капитан корабля позвал своего лейтенанта, спустил с его помощью шлюпку, вынес из каюты тяжелый мешок, наполненный, очевидно, золотом и прежде, чем кто-нибудь сообразил, что он хочет сделать, отплыл вместе с лейтенантом по направлению к берегу, до которого было не более пятидесяти миль.

Меткий выстрел, сломавший грот-мачту невольничьего корабля, позволил бригу подойти совсем близко. Через несколько минут невольники услышали английскую речь. Капитан спросил: сдаются ли португальцы?

Кроме Ганса, никто не понял вопроса и поэтому ответом было молчание. Наконец, Ганс крикнул:

– Капитан покинул корабль. Приходите и освободите нас.

Англичане свободно взошли на корабль и приказали португальцам сложить оружие.

Сначала Ганса приняли за матроса, но кандалы на ногах ясно показывали, что он находится в числе невольников. Обо всех своих перипетиях он рассказал офицеру, командовавшему шлюпками. Выслушав Ганса, лейтенант попросил все это изложить капитану брига и сообщить все, что он знал относительно невольничьего корабля.

Ганс рассказал о том, как его взяли в плен и как обращались с невольниками. Этот рассказ потряс капитана, и он тотчас же составил план кампании. План заключался в том, чтобы отправить невольничье судно к берегу без сопровождения брига, сняв с него предварительно весь экипаж и всех невольников. Он думал, что поставщики придут к заключению, что какая-нибудь непредвиденная случайность заставила корабль невовремя вернуться назад и это их не вспугнет. Появление же брига заставит их насторожиться.

XXIV

Несмотря на то, что у Ганса с португальским кораблем были связаны самые тяжелые воспоминания, он, как только узнал, что корабль идет в Каптаун, обратился к капитану с просьбой разрешить ему отправиться туда. Ему хотелось как можно скорее вернуться в Наталь или же, по крайней мере, сообщить своим, что он жив и здоров. После долгих и напрасных стараний уговорить Ганса остаться при нем капитан, наконец, согласился исполнить его желание. Теперь Ганс пустился в плавание на том же самом корабле, хоть в совершенно иной роли. Он свободно расхаживал по всему кораблю и имел койку в каюте капитана.

Командир корабля не дал полную свободу невольникам всем сразу. Их выводили на свежий воздух по несколько человек, но так, чтобы каждый невольник хоть часть суток провел на чистом воздухе, потом их снова запирали в трюм.

Дул попутный ветер, и корабль быстро бежал по течению, идущему к юго-западу вдоль берега. На другой день после того, как он покинул бриг, расстояние до мыса Л'Агульса не превышало, по расчетам офицера, сорока миль.

Ганс стоял, прислонившись к борту корабля, и разговаривал с лейтенантом.

– Куда вы хотите отправиться из Каптауна? – спросил лейтенант.

– Мне нужно попасть как можно скорее в Наталь, – ответил Ганс. – Но я совершенно не представляю себе, как это сделать. У меня нет денег и, кроме того, никаких знакомств… Слышите?! Как шумят невольники!

– Это одних вводят в трюм, а других приковывают. Какая неприятная обязанность везти невольников! Однако, такого крика не должно быть… Очевидно, что-то произошло…

Не успел он сказать это, как из люка выскочили четверо матросов. Лица двух были окровавлены, двое других вели их под руки. С криками: «Невольники взбунтовались!», «Будьте осторожны – они вырываются из рук!» – все четверо подбежали к лейтенанту и Гансу. Следом за ними бежало около двадцати чернокожих, вооруженных цепями и обломками досок от внутренней обшивки корабля. Слышались пронзительные крики.

Лейтенант понял сразу, что только энергичные действия могут их спасти. Он подозвал к себе двух не раненных матросов, схватил шпагу и на месте уложил одного негра. Из пистолета он убил второго и уже хотел приняться за третьего, но негры, не ожидавшие такого присутствия духа и решительного отпора, в ужасе бросились обратно в люк. Толкая друг друга, они кувырком летели вниз по лестнице. На палубе остались только двое убитых.

– Закрыть люк! Забить гвоздями! – приказал лейтенант.

Его приказание было немедленно исполнено.

– Все матросы на палубе? – спросил он.

– Все, сэр.

– Джонс, выньте оружие из ящика и выдайте каждому по пятьдесят зарядов. Пусть четверо станут возле люка и убивают каждого, кто вздумает выйти из трюма. Блэк, возьмите двух матросов и смотрите, чтобы португальцы сидели смирно. Пусть они знают, что мы не намерены шутить.

Отдав все эти приказания, лейтенант зарядил пистолет и сказал Гансу:

– Идите в мою каюту; там, над койкой, вы найдете двухствольный пистолет. Возможно, что нам еще придется взяться за оружие.

Стемнело очень быстро, как это обычно бывает в тропиках. Солнце уже село, наступила ночь; невольники утихли. Видя, что в ближайшее время им бояться нечего, лейтенант предложил Гансу пройти в каюту, чтобы закусить. Стерк очень охотно согласился на это.

В эту же самую минуту страшные вопли и шум заставили их подбежать к люку, из которого выбивался дымок.

– Что это такое? – закричал еще издали лейтенант.

– Невольники подожгли корабль, сэр, – отвечал один старый матрос.

– Будь они прокляты! – прошептал лейтенант. – Они хотят погубить себя и нас! Возьмите трех матросов, – сказал он одному из людей, – и спустите шлюпки. А вы, Стерк, станьте здесь и покараульте люк. Мне нужно захватить кое-что. Корабль сгорит, словно трут, и нам нельзя терять ни минуты…

За те несколько минут, которые лейтенант пробыл в каюте, пламя охватило почти все судно, крики и вопли невольников стали оглушительны.

– Пойдем со мной, – сказал лейтенант, – и раскуем португальцев.

При помощи Ганса и еще одного матроса он снял цепи с экипажа и сделал знак, чтобы матросы шли на палубу.

– Теперь, ребята, в шлюпки, – крикнул он. – Мы спасем всех, для кого у нас хватит места. Посторонитесь – дайте мне пройти: я открою люк и выпущу невольников.

Матросы тотчас же сломали засов; таким образом достаточно было самого незначительного натиска, чтобы открыть люк. После этого он сел в шлюпку и приказал отъехать на безопасное расстояние и здесь остановиться. Он думал, что освобожденные от оков люди станут тушить пожар и хотел издали следить за этим.

В это время на корабле творилось что-то невообразимое.

Когда дверцы люка подались натиску невольников, они, точно черти, выбежали с воплями на палубу. Увидя, что несколько португальцев тоже вышли на палубу, они напали на них, и на горящем корабле произошла ужасная драка. В качестве оружия применялось все, что было в ту минуту под рукой. Огонь гулял по палубе, но они не обращали на него ни малейшего внимания. Благодаря численному преимуществу, неграм нетрудно было осилить португальцев. Итак, негры остались полными хозяевами на корабле. Это время они использовали не для того, чтобы погасить пожар, или же принять какие-нибудь меры к спасению, они начали грабить каюты и искать спиртные напитки, поиски не увенчались успехом – они не нашли ничего, кроме нескольких бутылок дрянного коньяку. Из-за этого коньяка произошла дикая драка, причем в дело были пущены рычаги и обломки корабельных досок.

Теперь пламя лизало снасти и окружило со всех сторон ревущих чернокожих. Масса людей, которым предстояла неизбежная гибель, думала лишь о том, чтобы отдаться минутной оргии!

В этой вакханалии не принимали участия лишь те три кафра, которые были проданы в рабство вместе с Гансом. Они спокойно стояли в стороне. Ганс обратил на них свое внимание.

– Видите вы, – сказал он лейтенанту, – трех кафров, стоящих у мачты? Нельзя ли их спасти?

– Я не против, но как? – ответил лейтенант.

– Вы примете их в шлюпку? – спросил Ганс.

– Конечно, если только они доплывут до нас. Если же мы подплывем ближе к кораблю, нас затопит, и мы все до единого погибнем.

– Я постараюсь объяснить им это, – сказал Ганс. – Только уж вы, пожалуйста, помогите им, если они доплывут до шлюпок. Менабо! – закричал Ганс.

Кафры встрепенулись и стали пристально смотреть в ту сторону, где находились шлюпки, освещенные пламенем горящего корабля. Когда кафры увидели Ганса, он крикнул по-кафрски:

– Вы сгорите, если не броситесь в воду! Плывите сюда!

Кафры колебались один миг. Затем, увидев, что пламя охватило все кругом, они спокойно стали на борт и бросились в море. Минуту спустя на поверхности воды появились три головы. Они быстро доплыли до шлюпок и при помощи матросов забрались в них.

Огонь, поднимавшийся до этого времени до половины мачт, вдруг потух; вместо него повалили густые клубы дыма; корпус стал медленно погружаться в воду: матросы едва успели исполнить приказание лейтенанта: «На весла! Дружно!» и отплыть подальше. Стройный корабль, наполненный беснующимися демонами и изувеченными телами, был покрыт холодными волнами океана…

В течение четверти часа лейтенант ожидал, не придется ли подать кому-нибудь помощь, затем проплыл над тем местом, где корабль погрузился в воду; потом, распределив матросов по сменам, взглянул на захваченный с корабля маленький компас, сел на руль и приказал тронуться в дальний и опасный путь.

XXV

Сперва море было гладкое, точно пруд; затем на нем появилась рябь, и оно забурлило. Ветер дул прямо против течения, и поэтому волны были значительно больше, чем в других местах. Ветер крепчал постепенно, плыть прямо против волн было неблагоразумно, и лейтенант приказал свернуть в сторону. Кроме того, он приказал матросам натянуть и прибить к корме кусок парусины и сидеть под ней. В противном случае шлюпка могла бы очень скоро наполниться водою, так как через нее перекатывались и ежеминутно разбивались об ее борта волны. Вода непрерывно вычерпывалась из шлюпки. Таким образом были приняты все меры, чтобы не утонуть и сохранить в целости шлюпку, если только ветер не усилится.

Наконец, наступило желанное утро, свежее и ясное. Ветер представлял для маленьких шлюпок большую опасность. Но матросы ни на минуту не переставали вычерпывать воду, и поэтому шлюпки не были чересчур переполнены. На горизонте, ко всеобщему сожалению, не было видно даже подобия паруса. Около полудня лейтенант при помощи секстанта определил высоту солнца. Течение, по его мнению, было настолько сильным, что отнесло их значительно дальше, чем он предполагал.

Теперь они находились к западу от Капского меридиана, но где именно – этого он не мог сказать определенно, из-за неточно показывающего компаса.

Днем ветер немного стих, с заходом же солнца наступил полный штиль. Лейтенант не мог определиться, куда держать курс. Подумав, он пришел к выводу, что лучше всего взять западное направление, немного к северу, и таким образом постепенно дойти до Симоновой бухты.

Вскоре после захода солнца поднялся юго-западный ветер; так как он почти что совпадал с направлением, принятым шлюпками, то на обеих были подняты паруса, и они помчались вперед.

В течение первой части ночи все шло благополучно, но потом ветер усилился настолько, что пришлось снять все паруса. Однако море, даже при таком сильном ветре, представляло гораздо меньше опасности, чем при течении, идущем в сторону, прямо противоположную ветру. Поэтому, хотя и приходилось поневоле идти по направлению ветра, тем не менее в обеих шлюпках было сухо.

Всю ночь шлюпки неслись к западу. С наступлением рассвета моряки стали тревожно всматриваться в горизонт. Но на океане не было никаких признаков жизни. Наступил полдень, но все осталось без изменений. Лейтенант произвел измерения и сообщил, что они более чем на двадцать миль к югу от мыса. Принимая во внимание наблюдения, сделанные утром, он заключил, что они уже давно отошли к западу от мыса и удаляются еще более в ту же сторону. Объявив это, он сигналом приказал другой шлюпке подойти и сказал:

– Товарищи! Мы отошли очень далеко от мыса. На наших маленьких шлюпках нам едва ли удастся добраться по беспокойному морю до мыса раньше, чем у нас закончится вода и провизия. Поэтому нам предстоит сделать выбор: или мы должны оставаться здесь и ждать, что нас подберет какой-нибудь корабль, или же идти к островам, расположенным к западу отсюда. Я не знаю, удастся ли нам найти там воду, но думаю, что да. Острова эти, кажется, необитаемы. Поскольку этот вопрос касается всех, мне хотелось бы узнать ваше мнение.

Матросы посоветовались друг с другом, и Джонс, командовавший второй шлюпкой, сказал:

– Наше мнение, сэр, – идти к островам. Так есть хоть какая-то надежда на спасение. Увидеть проходящий мимо корабль мы все равно сможем. А стоять здесь – это обречь себя на гибель. Ведь в случае шторма мы непременно потонем.

– Я тоже так думаю, – сказал лейтенант. – Быть может, еще кто-нибудь хочет высказать свое мнение?

– Другого здесь ничего не придумаешь – это наше общее мнение, – сказал один из матросов.

– В таком случае, друзья, за работу! Дружно! Нам потребуется не более двух дней, чтобы доплыть до островов. В нашем распоряжении ружья, мы будем стрелять тюленей и птиц; а если найдем воду, то, право, больше нечего и желать.

Северо-восточный ветер не ослабевал в течение двух дней. Большую часть этого времени шлюпки шли под парусами, и наутро третьего дня моряки с нетерпением ожидали появления земли.

Около десяти часов утра Джонс, находившийся на другой шлюпке, указал лейтенанту на бледную полосу, видневшуюся на юго-западе. Лейтенант взглянул в подзорную трубу. Это, действительно, была плоская полоска земли, находящаяся не более чем в десяти милях.

Тотчас обе шлюпки направились к берегу.

– Я слышал, сэр, – сказал Джонс, – что вокруг этих островов растут какие-то водоросли. Поэтому причалить к берегу можно лишь в том случае, если мы найдем проход. Поблизости нет подводных скал.

Шлюпки приблизились к острову. Лейтенант смотрел в подзорную трубу, надеясь увидеть корабль. Ему казалось вполне возможным, что к острову пристают китобойные суда. Позже это предположение подтвердилось.

К полудню ветер стал стихать. Когда же шлюпки подошли к острову, море стало значительно тише.

На расстоянии мили от берега начались массы водорослей, частью плавучих, частью растущих у подводных скал. Лейтенант постоянно отдавал приказания рулевому. Шлюпка двигалась очень медленно и осторожно по густым морским травам до тех пор, пока не подошла настолько близко, что черту прибоя можно было отличить вполне ясно. Лейтенант заметил выдающийся мыс и заключил, что за ним должна быть бухта. Он не ошибся.

Так как поблизости не было скал, эта бухта казалась вполне удобной пристанью. Обогнув старательно мыс, лейтенант подошел прямо к откосу и, выбрав удобную минуту, посадил на песок шлюпку. Матросы выскочили на берег и вытянули ее так далеко, что после отлива она оказалась на высоком, сухом месте. Со второй шлюпкой проделали то же самое. Матросы с радостью разминали отекшие члены. Ноги казались деревянными, из-за положения, в котором они находились столько дней подряд.

XXVI

– Вытащите шлюпки подальше, – командовал лейтенант. – Выньте из них весла, спустите паруса, прикройте брезентом. Достаньте бочки с водой и сухари. Посмотрим, много ли провизии у нас осталось.

Матросы повиновались ему так, словно были на корабле. В бочках оказалось очень немного воды: на человека приходилось не больше двух бутылок. Лица матросов вытянулись, так как они знали, что остаться без воды это верная смерти. Разделив все поровну, лейтенант отдал каждому его порцию со словами:

– Берегите сухари на случай нового плавания. Здесь, на острове, найдется дичь, и мы займемся охотой. Здесь с голоду не умрем.

В это время кафры пошли побродить вдоль берега. Они осматривали землю и обнаружили что-то, что привлекло их внимание. Наконец, они вернулись назад и обратились к Гансу, так как только он понимал их.

– Здесь видны чьи-то большие следы, – сказали они ему.

– Чьи? – спросил он.

– Этого мы не знаем. Дичь, которая оставила эти следы, живет в воде.

Ганс пошел вместе с кафрами к берегу. Ему сразу бросились в глаза отпечатки следов какого-то большого животного, а вокруг следа дугообразная, точно сделанная циркулем, полоса на песке. Ганс хорошо знал следы всех южноафриканских животных, но похожего на этот он еще не видел никогда. Сообразительные кафры обратили внимание Ганса на то, что следы оставлены только нижними конечностями, дугообразные же полосы проведены сверху. Один из кафров улегся на землю ничком и прополз, пользуясь только руками. Он показал, каким образом должно передвигаться это животное. И все-таки ни Ганс, ни кафры так и не поняли, чьи это следы.

Возвратившись к морякам, Ганс рассказал об увиденном.

– Да это же тюлени! – ответил лейтенант.

– Если так, то они выходят сюда, – сказал Ганс. – На берегу видны их следы.

– Стало быть, мы обеспечены пищей, а это, согласитесь, не так уж мало. Как только мы устроимся здесь поудобнее, нужно будет осмотреть весь остров.

Через полчаса все припасы были спрятаны. Лейтенант приказал двум матросам остаться близ шлюпок, двум заняться костром, найти сухую морскую траву, тростник и куски дерева, чтобы было на чем изжарить птиц. Птиц на острове было очень много; они прилетали сюда класть яйца и выводить птенцов.

Лейтенант, Ганс, трое кафров и остальные матросы пошли вдоль берега. На острове было очень мало растительности, он был бесплоден и скалист. Ни реки, ни ручья, ни какого-нибудь другого вместилища пресной воды не было видно на нем. Кроме птиц, других живых существ здесь не было. Ганс и лейтенант взобрались на возвышенность в центре острова. Отсюда открывался вид на много миль. Пока они осматривали горизонт со всех сторон, в надежде увидать корабль, слово «аманзи!», произнесенное одним из дикарей, заставило их вздрогнуть.

– Вода?! – крикнул Ганс. – Где же она?

– Здесь, – ответил зулус, показывая на небольшую впадину, мимо которой они только что прошли. В середине впадины находился бассейн, обрамленный скалами. В нем была вода. Лейтенант, матросы, кафры, Ганс – все они быстро добрались до водоема. Они увидели чистую, прозрачную воду. Глубина бассейна доходила до шести футов, он образовался, по всей вероятности, из дождевых вод, стекающих с соседних скал. Ганс, зачерпнув в шляпу воды и сделав несколько глотков, объявил, что вода пресная. Громким радостным «ура» ответили матросы. Каждый хотел поскорее отведать воды.

После этого все поднялись на горку, откуда открывался вид на море. Островок был очень маленький и стоял одиноко посередине моря. Он был вулканического происхождения, по всей вероятности, сравнительно недавнего. Почва здесь была великолепная. Оставалось надеяться, что перелетные птицы занесут сюда зародыши семян, которые дали бы начало первой растительности.

Осмотрев в подзорную трубу весь горизонт, лейтенант долго рассматривал берег, который был виден целиком с этой высоты. Направив трубу в сторону, противоположную той, где остались шлюпки, он передал ее Гансу и попросил внимательно посмотреть и сказать, что он видит. Ганс взял трубу и, направив ее в указанную точку, тотчас же воскликнул:

– Какие-то животные! Только какие?

– Морские львы, – ответил лейтенант. – Их мясо можно употреблять в пищу, а из шкур мы сделаем палатки. Там их несколько десятков, и я думаю, что нам удастся их убить.

– Они не слишком дикие? – спросил Ганс.

– Едва ли, не думаю, чтобы им случалось видеть людей на этих островах.

– Мы подберемся к ним сзади, я думаю, что на расстоянии восьмидесяти ярдов нам удастся убить с одного выстрела. Вполне возможно, что они даже не поймут, что такое выстрел, и мы успеем зарядить ружье во второй раз раньше, чем они кинутся бежать.

– Пусть так. Мне кажется, самое лучшее отправиться вдвоем или в крайнем случае втроем. Если мы подойдем все вместе, они непременно заметят. Захватим с собой двух матросов, а остальные пусть собирают яйца.

Вчетвером они отправились охотиться на львов. Вдоль берега, на склонах скал, им попадалось много устриц, хотя они и приросли к скале, но их можно было изъять из раковин. Ганс чувствовал себя на охоте, как дома; но ему не нравилось поведение лейтенанта и матросов, которые громко разговаривали и не понимали его знаков. Однако, даже несмотря на это, морские львы не обращали внимания на моряков, и им удалось приблизиться на восемьдесят ярдов. Теперь они скрывались за скалами. Ганс уже дал знак стрелять и сам поднял ружье, когда один из матросов шепнул ему:

– Эти животные, сэр, ходят вприпрыжку, очень медленно. Не лучше ли просто подойти к ним и стрелять в упор? Мы с товарищем не уверены, попадем ли в них на таком расстоянии.

Ганс не разобрал всего, что говорил ему матрос, но понял общий смысл его слов, и ответил:

– Как только я выстрелю, бегите к львам. Так вы сделаете по-своему, а я по-своему.

Ганс выстрелил в животное, спавшее, по-видимому, глубоким сном, лейтенант прицелился в другого льва. После выстрела львы подняли головы и, неуклюже переваливаясь, пошли к воде. Человек был прав, когда говорил о медлительности морских львов. Матросы без труда добежали до них раньше, чем те успели дойти до воды, и уложили на месте двоих, приставив ружья к самой голове. Было убито три морских льва, очевидно, лейтенант или промахнулся, или же едва ранил льва, и он успел уйти раньше, чем он снова зарядил ружье.

После этого при помощи кремня и огнива развели костер, зажарили мясо, и хотя это блюдо едва ли соблазнило бы гурмана, однако для людей, в распоряжении которых в течение нескольких дней были только сухари, оно было вкусным, и главное – питательным.

После обеда лейтенант собрал всех и сказал:

– В нашем распоряжении пища, вода и убежище от непогоды. Поэтому мы, как вы видите сами, могли бы спокойно здесь жить. Но едва ли кто-нибудь из вас захочет оставаться здесь долго. Поэтому мы должны сделать все зависящее от нас, чтобы вырваться отсюда. Пусть часовой, с рассвета и до глубокой ночи, стоит на вершине горы и смотрит на запад, откуда вероятнее всего покажется корабль. Если часовой увидит корабль, он подаст нам сигнал, мы выйдем в открытое море и выстрелами привлечем к себе внимание. Он подаст нам помощь. Воткните в землю шест, и если на нем покажется платок, то это будет сигналом, что на горизонте появился корабль.

Остаток вечера Ганс с лейтенантом и двумя кафрами посвятили очередному обходу острова. Кафры отыскали на берегу несколько кусков дерева, по всей вероятности, обломков корабельных снастей и, взяв у одного из матросов нож, вырезали себе дубинки с утолщениями на конце. Они бросали в птиц своими дубинками и в течение какого-нибудь часа убили добрую дюжину.

К заходу солнца к шлюпкам начали сходиться матросы. Они возвращались со своими трофеями. Поблизости было много сухой морской травы, и матросы тотчас же принялись жарить и варить свою добычу. Моряки, вообще отличающиеся беззаботностью, были так веселы и счастливы, словно кругом было изобилие земных благ, и ни одна из их потребностей не осталась неудовлетворенной. После ужина они устроились поудобнее и тут же заснули.

С первыми лучами солнца все поднялись. После завтрака Ганс с лейтенантом обошли остров и поднялись на центральную горку. Лейтенант смотрел в подзорную трубу. Не прошло и десяти минут, как он воскликнул:

– На западе показался парус! Большой корабль! Джонс, взгляните, не ошибся ли я?

– Кажется, сэр, это корабль. Поднять сигнальный платок?

– Да! Надо спустить шлюпки и сесть скорее на весла. В противном случае он отойдет слишком далеко.

На шест был поднят красный платок; и матросы тотчас же собрались к шлюпкам. Туда же поспешили и лейтенант с Гансом. Шлюпки были спущены на воду, в них уселись отдохнувшие матросы.

Корабль двигался довольно ровно и быстро. Вдруг, когда шлюпки находились от него в двух милях, он спустил лиселя и лег в дрейф. Это означало, что шлюпки были замечены. Командир корабля стоял на шканцах, и когда шлюпки подошли совсем близко, спросил их, откуда они. Лейтенант ответил и, спустя минуту, все стояли на палубе.

Корабль держал путь в Мадрас. Лейтенанту и Гансу было отведено помещение на корме, а матросам и кафрам там, где помещался экипаж. Капитан, выслушав рассказ лейтенанта, был крайне удивлен, что островок, который он всегда принимал за голую скалу, отличается таким богатством съестных припасов. Он не рассчитывал заходить по пути в Столовую Бухту и спросил лейтенанта, удастся ли ему добраться в шлюпках до Симоновой бухты, если он, изменив несколько направление, подойдет близко к берегу.

Лейтенант знал, как точно рассчитано время у кораблей, ведущих торговлю с Индией, и потому безропотно принял предложение капитана.

Путь, сделанный шлюпками в несколько дней, корабль прошел в пятьдесят часов. Добравшись до бухты Обманов (False Bay), капитан радушно попрощался с Гансом и лейтенантом, дал им на всякий случай провизии и приказал спустить шлюпки. Несколько часов спустя они вошли в Симонову бухту, где стоял на якоре военный корабль. Лейтенант сразу же отправился к капитану корабля и отрапортовал ему.

Так как еще не было получено сведений о взятии невольничьего корабля и о его гибели, то приезд Ганса и лейтенанта был полной неожиданностью для адмирала, и Ганс оказался в центре всеобщего внимания. Лейтенант дал Гансу самую лучшую характеристику, благодаря которой у Ганса появилось много друзей. Офицеры корабля снабдили его всевозможными туалетными принадлежностями, в которых у Ганса ощущался недостаток.

О гостеприимстве европейцев, живущих в Каптауне и его окрестностях, Ганс много слышал. Большинство европейцев были по происхождению голландцами, и рассказы Ганса о его приключениях, о войне с матабилями и зулусами возбуждали всеобщее любопытство. И нет ничего странного, что каждый из новых друзей Ганса старался пригласить его к себе.

Прежде всего Ганс послал знакомым, живущим на восточной границе колонии, письма, с просьбой передать их Бернарду и Катерине, а уже затем воспользовался гостеприимством, которое ему оказывали жители Каптауна. Ему казалось странным чинно сидеть на торжественных обедах и вести размеренный образ жизни, который вели встретившиеся ему люди. Но с другой стороны, он не мог не оценить всех удобств и удовольствий, связанных с этой жизнью. Вполне понятно, что он не отличался умением держать себя и знанием тех условностей, которых так много значат в цивилизованном и образованном обществе, но это прощалось ему ввиду той полудикой жизни, которую он вел. Когда он с воодушевлением, в ярких красках описывал по-голландски или по-английски опасности, которым он подвергался во время войны с дикарями или во время охоты на львов и слонов, слушатели забывали, что он ест горошек с ножа и так долго не принимается за рыбу, что все, сидящие за столом, должны его ожидать.

Ганс прожил два месяца в Каптауне и его окрестностях и, как только представился удобный случай, отправился морем в Альгоа, куда один из купцов отправлял свой корабль. Несколько негоциантов-голландцев собрали по подписке около ста фунтов стерлингов и вручили Гансу на покупку лошади для переезда из колонии в землю Наталь. У Ганса была возможность отдать долг по приезде в Наталь, и он принял эти деньги при условии, что сразу же вернет. Простившись с многочисленными искренними друзьями, он отправился в недалекое плавание из Столовой бухты в Альгоа, один из портов восточной границы.

Погода благоприятствовала, и плавание продолжалось всего восемь дней. Добравшись до восточной границы, Ганс не задержался здесь: он немедленно купил лошадь, чтобы удалиться подальше от морского берега. Ружьем он запасся еще в Каптауне. Здесь он присоединился к голландскому купцу, который направлялся в путешествие за Оранжевую реку.

Теперь Ганс снова жил привольной и свободной жизнью южноафриканского бура.

XXVII

Путешествие от восточной границы до места, лежащего к северо-западу от Натальской бухты, где жили друзья и родственники Ганса, было не более, чем приятная прогулка для человека, который всю жизнь провел так, как провел ее Ганс. Ему предстояло сделать немало миль по пустыне, где на каждом шагу попадались хищные звери и дикари, которые готовы спокойно убить человека лишь затем, чтобы завладеть его ружьем и одеждой. Для зверей же одинокий путник был не более как приятное блюдо к обеду или ужину.

Ганс расстался со своим спутником. Дальше он решил ехать один, если не попадется другой попутчик. Ему пришлось полагаться только на себя да на ружье, которым он в совершенстве владел. Он рассчитывал встретить по дороге кого-нибудь из соотечественников и получить необходимые сведения, пользуясь которыми, он мог бы проехать без неприятных встреч.

Он выехал из последнего голландского поселка, расположенного близ Оранжевой реки, и поехал в сторону Драконовых гор. Ганс взял северо-восточное направление, надеясь таким образом добраться к своим на берег Бушменской реки. Выменяв лошадь, купленную им в Порт-Елизавете, на другую, он купил себе еще одну. Теперь он мог спокойно пуститься в недельный путь. Местность, по которой ему предстояло ехать, изобиловала дичью, воды было вволю, и охотнику, располагавшему достаточным количеством пороха и пуль, не оставалось желать ничего лучшего.

Первые два дня Ганс почти не останавливался. Он захватил с собой жареного мяса, сухарей и мог это время обходиться без охоты. На третий день он сделал привал близ узенького оврага, по дну которого протекал чистый ручей. В тени больших деревьев валялось много сухих сучьев, из которых можно было сложить костер. Спутав лошадей, чтобы они не ушли далеко, Ганс отправился к краю болотца, в которое впадал ручей, где он рассчитывал найти какую-нибудь дичь.

Добравшись до болота, Ганс стал осматривать землю, чтобы найти следы и узнать, какие животные могут здесь встретиться ему. Он обратил внимание на след буйвола. Величина копыта указывала на то, что это след очень крупного самца. След был свеж; значит, буйвол был где-нибудь недалеко в камышах. Как всякий истый охотник, Ганс не любил охотиться ради охоты. В данную минуту ему нужно было свежее мясо, и он хотел встретить молодую козу, а уж никак не большого старого буйвола, мясо которого слишком жесткое. Он хотел уже отправиться в другое место, как вдруг заметил, что в камышах, ярдах в пятидесяти от него, что-то движется.

В это время буйвол, почуяв опасность, вышел из камышей и тихою рысью пошел в противоположную сторону. Ганс с любопытством смотрел вслед убегающему зверю. Пробежав около двухсот ярдов, буйвол вошел в чащу, давя встречающийся ему на пути длинный крепкий тростник, словно мягкую траву, и рассчитывая там скрыться. Видимо, буйвол совершенно не боялся Ганса, его внимание привлекало что-то другое, едва мелькавшее над высокой травой и быстро следовавшее к тому месту, где скрылся буйвол. Сначала Ганс подумал, что это дикая коза, но в это время животное прыгнуло через спутанные стебли тростника, и Ганс заметил льва. Он вспомнил о беззащитности своих лошадей и сперва хотел вернуться к ним, но увидев, что лев преследует буйвола, Ганс решил остаться и подождать, чем закончится борьба между ними.

Очевидно, буйвол чувствовал приближение опасности. Он не лег в тростнике, а тихо вышел из него с противоположной стороны. Лев последовал за ним и прыгнул на плечо буйвола в ту минуту, когда тот повернул назад. Лев старался свалить буйвола на землю, но это ему не удавалось. Буйвол начал метаться из стороны в сторону и вскоре сбросил врага на землю. Лев снова с диким ревом бросился на свою жертву и стал рвать ее когтями. Борьба длилась недолго, и лев с жадностью кинулся на свежее мясо.

Ганс, до сих пор стоявший в стороне, решился на безумную выходку. Он надумал подойти к буйволу и вырезать хороший кусок мяса себе на обед.

Решившись на эту шалость, Ганс обошел вокруг болота и подошел к буйволу. Лев заметил Ганса лишь тогда, когда расстояние между ними не превышало восьмидесяти ярдов, и был крайне удивлен наглостью человека. С окровавленной мордой он стоял на убитом звере и смотрел на Ганса. Заметив, что Ганс совершенно не боится его и подходит все ближе, он глухо зарычал, но видя, что и это не действует, медленно отошел от добычи.

Ганс, вырезав себе кусок мяса фунта в четыре и большую часть языка, не спеша ушел обратно. Он направился в ту сторону, где остались его лошади. Странный шум в камышах привлек его внимание. Приложив ружье к плечу, он решил посмотреть, что там такое, когда, к его изумлению и радости, из камышей вышли три человека, и один из них сказал:

– Это Ганс! Едва ли кто-нибудь другой осмелился бы отнять ужин у льва.

Ганс узнал своих друзей – Виктора, Бернарда и Гофмана.

Он бросился им навстречу, и друзья горячо обнимали и приветствовали его.

Вечер прошел в приятной беседе. Ганс рассказывал друзьям о своих приключениях за последние три месяца, и они слушали его с огромным интересом.

– Теперь ты, Виктор, рассказывай, – сказал Ганс. – Очередь за тобой.

– У нас все здоровы, – ответил тот. – Катерина, когда узнала, что ты жив, стала поправляться. Но три месяца назад, после сообщения, что ты пропал без вести и, вероятно, погиб, она словно обезумела. Сперва мы думали, что она не переживет этого. Но когда мы получили от тебя письма, все пошло на лад. Ждали, что ты сразу появишься, но потом узнали, что на какое-то время ты остался в Каптауне.

– А теперь у нас все спокойно?

– Да. Панда сдержал свое слово и, кажется, не изменит ему.

– Вы сообщили мне радостные вести, – сказал Ганс. – Теперь единственное мое желание вернуться поскорее домой и никогда не отлучаться надолго!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7