Кевин съездил в город и вернулся с фанерными щитами, клейкой лентой и рулонами тяжелого пластика. К этому времени даже Роджер вынужден был признать, что некоторые мероприятия были бы разумны. Я поехала с ним в деревню, чтобы помочь обезопасить его дом. Это не заняло много времени. Как и многие дома в Джорджии, он имел специальные ставни. После того как он выключил все, что можно было выключить, и повыдергал все вилки из розеток, мы вернулись назад и нашли Кевина, балансирующего на высокой лестнице. Он устанавливал щиты у восточных окон. К середине второй половины дня небо почернело, и ветер стал достаточно сильным, чтобы заставить клониться и танцевать деревья. Я никогда не попадала в ураган. Даже при электромагнитных возмущениях у меня начинал болеть желудок. Мне захотелось провести следующие двадцать четыре часа под своей кроватью, желательно мертвецки пьяной. Я не могла ни с кем поделиться своими чувствами, потому что все остальные были беспечны. Слово «беспечность», конечно, нельзя было отнести к Кевину, но суровая сосредоточенность, с которой он выполнял свою работу, говорила о том, что у него не хватит ни времени, ни терпения, чтобы подбодрить меня. Хладнокровие Би заставляло меня устыдиться собственных страхов. Она беспокоилась о том, чтобы водой не залило мебель и ковры, поэтому мы передвинули некоторые из самых ценных предметов подальше от окон, заклеили лентой щели и прикрыли вещи пленкой.
      Несколько позже раздался телефонный звонок. Я подняла трубку прежде, чем вспомнила, что телефоны в грозу опасны. Я не знала, применимо ли это к ураганам, поэтому некоторое время нервно сжимала трубку в руке, прежде чем сказать «алло».
      Это был отец Стивен, звонивший для того, чтобы предупредить нас, что надо быть готовыми к сильному удару (это его слова, а не мои). Я сказала ему, что Кевин практически запеленал дом в пленку и загородил его щитами. Он засмеялся:
      – Это так же прочно, как крепость, Энн. Вы находитесь в совершеннейшей безопасности.
      Он почувствовал мое нервозное состояние, поэтому я перестала притворяться и проскулила:
      – Я боюсь штормов.
      – Некоторые люди чувствительны к изменениям атмосферного давления и к наэлектризованности воздуха, если я грамотно описываю эти процессы, что, вероятно, не так. Я едва одолел физику в колледже.
      Я оценила его усилия по укреплению моих моральных сил. Менее унизительно быть чувствительной к атмосферному давлению, чем быть трусом.
      – Почему бы вам не приехать сюда? – предложила я.
      – Я уже призван, – был спокойный ответ.
      – Вы хотите сказать, что будете выезжать из дому?
      – Не больше, чем обычно. Поверьте мне, вам не о чем беспокоиться, Энн. Роджер ведь у вас? В таком случае у вас под рукой двое полноценных мужчин. Я уверен, Роджер и Би знают, что нужно делать.
      Я молчала и не отвечала. Большой ком подкатил к моему горлу. Через секунду он сказал:
      – Энн, это шторм вас так беспокоит? Или что-нибудь еще?
      Прежде чем ответить, я покачала головой, хотя он не мог меня видеть.
      – Нет, – пропищала я.
      – Вы уверены? Пожалуйста, будьте откровенны. Я сразу приеду, если...
      – Нет. На самом деле. Все прекрасно. – Это была правда. Даже если бы это не было правдой, я не могла просить его участия. Могут быть искалеченные люди, женщины с детьми, разрушенные дома, пожары. У него будут более важные заботы, чем нервная женщина, боящаяся штормов.
      – Хорошо, – сказал он. – Не волнуйтесь, Энн. Вы не сможете найти более безопасного места.
      После того как он повесил трубку, я продолжала держать свою, идиотски пытаясь продолжить общение. Я не могла найти безопасного места в доме, где фантомы ночью бродят по коридорам, а могильные памятники падают людям на голову. Но я сказала себе, что все кончилось. Только неуклюжесть Роджера могла опрокинуть латунь ему на голову. Остальное было галлюцинациями или безвредными физическими возмущениями, теперь закончившимися.
      К вечеру стало темно, как в полночь, и сильный ветер начал исполнять грубую, неблагозвучную симфонию. Мы расселись вокруг большого стола на кухне. Несомненно, это была самая безопасная комната в этом надежно защищенном доме. Кевин загородил щитами маленькие окна, а трехфутовые стены поглощали большую часть внешних звуков. Но я слышала, что начался дождь. За минуту звуки перешли в устойчивый грохот. Би была около плиты, когда огни замигали и погасли.
      – Может быть, завести генератор, Кевин? – произнес из темноты голос Роджера.
      – Мы провели в нашей генераторной несколько часов, – был ответ. – Должно быть, поврежден кабель между ней и домом.
      Вспыхнула спичка, и на столе зажглась одна из свечей. Она осветила приготовленные блюда – их была дюжина или более того.
      Кевин заметил:
      – У нас будет романтический ужин при свечах. Кто-нибудь кормил животных?
      Никто не подтвердил, поэтому он принял на себя заботы об этой компании. Все любимцы были с нами на кухне. Они оставались довольно спокойны, за исключением Эми, которая залезла под стол, когда начался дождь, и нервно лизала мои туфли. Она вылезла для того, чтобы поесть, а потом опять удалилась.
      Я не могла есть: мой желудок не принимал пищу. Я постоянно твердила себе, что мои опасения безосновательны, это не атомная бомба и даже не торнадо, который концентрирует всю свою силу в одной точке. Это только рядовой ураган. Он производит много шума, но это все, на что он способен. Даже если вылетят окна или дерево упадет на дом, мы будем в полной безопасности. Кухня была подобна большой теплой пещере, освещенной мягким естественным светом вместо яркого электрического. Кошки свернулись клубком и заснули. Анабелла лохматой неуклюжей массой улеглась у ног Кевина. Би и Роджер сидели бок о бок на скамье перед камином. Они сплели руки и тихо разговаривали.
      Дом был в безопасности. Неладное творилось не с домом, а со мной. Когда я сидела, крепко стиснув руки, чтобы они не тряслись, то знала, что одной из моих бед было чувство беспомощности. Я непременно хотела решать сама, что со мной будет. Если я приму неправильное решение, то должна буду заплатить за это, но я должна иметь право выбора. Нельзя определить только направление урагана или будет ли извержение вулкана.
      Чего можно ждать от женщины, которая не в состоянии даже решить, выходить ли ей замуж за человека, в которого она влюблена до сумасшествия!
      Кевин не поедет со мной, если я решу преподавать в следующем семестре. Я знала это так же точно, как если бы он сказал мне об этом. Но три месяца – не слишком длительный срок, три месяца не должны были лишить меня этого выбора. Если Кевин не будет ждать три месяца, значит, я ему не нужна. Я могла бы выполнить свои обязательства и вернуться к Кевину, в его дом, для беззаботной, счастливой и мирной жизни.
      Если Кевин все еще будет нуждаться во мне.
      Когда Би сонно сказала, что можно было бы и идти спать, я чуть не закричала облегченно. Это было то, чего я хотела, – в постель, с Кевином, с его руками, обнимающими меня.
      – Иди, – сказал Кевин. – Незачем всем нам бодрствовать ночью.
      – А ты не идешь спать? – спросила я.
      – Нет, мне нужно следить за событиями. Иди, Энн. Ты выглядишь утомленной.
      Би шепнула что-то Роджеру, затем сказала вслух:
      – Почему бы нам не пойти в библиотеку? Там есть две кушетки и удобные кресла. Мы могли бы вздремнуть.
      Я готова была расцеловать ее за эти слова и тут же приняла ее предложение. Было ли состояние моих нервов так очевидно?
      Поначалу смена обстановки принесла облегчение, но скоро я уже жалела, что мы перешли. Новые стены были хотя и толще обычных, но не такими массивными, как на кухне. Звуки шторма были слышны намного сильнее, и Кевин не загородил здесь высокие французские двери поскольку они выходили в замкнутый внутренний дворик. Они скрипели под напором ветра.
      Роджер согласился прилечь на одну из кушеток, и Би села с ним. Меня не пришлось уговаривать лечь. Беспричинный страх – самая утомительная вещь из тех, что я знаю. Оттуда, где я лежала, я могла видеть красивую комнату во всю длину, как в сценической постановке или на картине. Она в самом деле напомнила мне фламандскую жанровую живопись – семейный интерьер, бытовой сюжет. Здесь была подчеркнутая светотень – огромные темные пространства нарушались заводями мягкого света, образовывающего причудливые тени. Маленькая лапочка портативного электрического фонаря освещала лица стареющей пары. Глаза Би были закрыты, голова склонилась в дремоте. Глубокие линии, изрезавшие ее щеки и лоб, делали ее старой, но это была мирная старость, безропотная и удовлетворенная. Глаза Роджера были сосредоточены на ее лице, его губы сложились в спокойную улыбку.
      Другой фонарь создавал круг света вокруг тонких загорелых рук Кевина и книги, которую они держали. Это были красивые руки, исцарапанные во время долгой дневной работы, но приятной формы и нежные. Его лицо было в тени, но я могла видеть, как встревоженно он поднимает голову и прислушивается. Да, это была жанровая картина – два поколения, одно – отдыхающее после трудовой жизни, следующее – мужественное и сильное, готовое взять на себя ношу. Только меня здесь не было. Я была зрителем.
      По мере того как я продолжала смотреть, меня не покидало чувство, что я чего-то не улавливаю. Передо мною была картина-загадка, подобная тем, что придумывают для развлечения детей, – найти головы десяти президентов Соединенных Штатов или двадцати животных, – но более сложная. Очертание скрытого объекта было здесь, замаскированное другими линиями и формами. При однократной яркой вспышке его можно было найти. А так он оставался невидимым, пока глаза не выделят его очертания среди других.
      Кевин только притворялся, что читает. Он не переворачивал страницу уже десять минут. Наконец он закрыл книгу и поднялся на ноги. Глаза Би раскрылись. Она не была настолько расслабленна, как казалось. Мы все наблюдали, как Кевин подошел к окну и отдернул шторы. Он наклонился вперед, как будто бы пытался рассмотреть что-то в этом воющем темном хаосе с дождем, льющимся, подобно водопаду шириной в двадцать миль.
      – Видишь что-нибудь? – спросила Би. Я была рада, что она взяла на себя этот глупый вопрос. Иначе его пришлось бы задать мне.
      – Большой клен у северо-западного угла, – сказал Кевин.
      Роджер раздраженно проворчал:
      – Вы не можете видеть что-либо отсюда. Садитесь, Кевин. Вы действуете мне на нервы.
      – Он, возможно, упадет, – продолжил Кевин.
      – Упадет, значит, упадет, – констатировал Роджер. – Мы ничего не сможем сделать, если вы не собираетесь выплыть отсюда и поддержать, его.
      Поза Кевина, несомненно, отреагировала на эту попытку пошутить. Он вытянулся вперед, как будто бы приготовился принять на себя большой вес. На нем были белые штаны, как у маляра, и старая рубашка с рукавами, закатанными выше локтей. Его взъерошенные коричневые волосы вились над ушами и на шее. Внезапная острая боль пронзила меня, как будто бы я поняла, что вижу его в последний раз.
      – Он упадет, – сказал он тихо. – Вот сейчас.
      Раздался треск, приведший к сотрясению всей конструкции здания. Эхо распространилось в воздухе как отдаленное небесное причитание.
      Теперь я знала. Я не чувствовала ни страха, ни ужаса, а только удовлетворение от окончательного решения сложного уравнения. Не размышляя, даже не осознавая, что передвигаюсь, я вскоре обнаружила себя возле главных дверей, отпирающей засовы и пытающейся повернуть массивный ключ. Кевин был около меня, его лицо было перекошено, а руки пытались поймать меня. Он кричал:
      – Какого черта ты делаешь? Ты с ума сошла? – И что-то вроде: «Впустишь ветер». Я поняла, почему он это сказал. Это заставило меня удвоить мои усилия. Кевину пришлось ударить меня. Я не виню его: ему больше ничего не оставалось делать.
      Когда я пришла в себя, то увидела, что лежу на кушетке в библиотеке. Я слышала, как они говорили тихими озабоченными голосами: «... всегда боялась штормов... Тебе не следовало бить... что-нибудь успокоительное? Ей нужно...»
      Последняя фраза напугала меня. Маленькие белые пилюли, которые обуздают мои страхи, – последнее, в чем я нуждалась.
      – Мне лучше, – произнесла я. – Мне... ничего не нужно.
      Мой голос был тверд, но я не открыла глаз. Я знала, что они стоят вокруг кушетки, глядя на меня, как ученые врачи на той ужасной картине Рембрандта, а я – голый труп на анатомическом столе с уже вскрытой одной рукой, в которой обнажились кости и сухожилия. Мертвец не может протестовать против того, чтобы с него сдирали кожу. У меня было такое же чувство беспомощности – их неосведомленность привела бы к тому, что они содрали бы кожу и мышцы и увидели бы темные места, которые мне приходилось скрывать. Их было так много, а я и не догадывалась об этом. Самым безопасным было скрывать свои знания. Моей первой реакцией была чистейшая паника, глупая, как и любая паника. Мне хотелось лежать неподвижно в темноте, спрятавшись за закрытыми веками, пока опасность не минует. Но я не могла рисковать. Они могли попытаться дать мне что-нибудь ради моей же пользы. Напичканная наркотическими лекарствами, я в самом деле стала бы беспомощной. Я открыла глаза и пошевелила мускулами лица.
      – Я не знаю, что со мной случилось, – сказала я. – Штормы. Вы знаете, как я боюсь штормов.
      У них были такие лица, которые я и ожидала увидеть, – полные любовного участия. Я не представляла, как свет может исказить их. Темные тени находились в неожиданных местах, глаза спрятаны в черных полостях. Би была на коленях. По бокам стояли Кевин и Роджер. Их фигуры окружали меня. Они не стали бы меня хватать, но я решила, что не буду убегать. Ветер снаружи все еще завывал, вопил и вздыхал, подобно живому, агонизирующему существу.
      – Худшее позади, – сказала мягко Би. – Шторм проходит, Энн.
      – Я виноват, голубка моя, – прошептал Кевин, опустившись на колени и приблизив свое лицо к моему. – Я не знал, как остановить тебя. Если бы ты вышла наружу, ты была бы сбита с ног, может быть, погибла бы.
      «И ветер бы ворвался в дом», – я не сказала этого вслух.
      – Ничего страшного, – пробормотала я. – Ты вынужден был это сделать. Сейчас мне хорошо.
      Они помогли мне усесться, принесли бренди, суп и чай и оживленно болтали, чтобы отвлечь меня от доносящихся завываний. Время от времени Кевин либо Роджер выскальзывали из комнаты, делали обход, убеждаясь, что окна невредимы, ставни закрыты, все в порядке... Дом в безопасности.
      Би говорила неправду, что кульминация бури уже позади, чтобы успокоить меня. Ураган обрел новую силу за несколько часов до рассвета, и Кевин вернулся после одного из обходов, чтобы сообщить, что вода попала в два окна на верхнем этаже. Он добавил, с успокоительной улыбкой глядя на меня, что он принял меры и теперь все в порядке.
      – Конечно, – эхом откликнулась я. – Все в порядке.
      Все это время я размышляла, пытаясь решить последние части загадки. Я не была уверена, что заниматься этим безопасно: может быть, мысли в этом доме были такими же опасными, как и слова? Но я не могла думать ни о чем другом. Я довольно хорошо все поняла к тому времени, как серый волнующий рассвет стал проникать сквозь щели вокруг штор, а ветер стал ослабевать.
      Радио уже сообщило нам, что шторм проходит. Ничего подобного не обрушивалось на эти области с 1895 года.
      Благодаря предупреждению со стороны соответствующих служб, как сказал самодовольно диктор, разрушения не были такими сильными, как могли бы быть. Большая часть проводов общего назначения была сорвана, и понадобится несколько дней, прежде чем электроснабжение будет полностью восстановлено. В регионе отменялось все – занятия в школах, общественные мероприятия, деловая деятельность. Все это возобновится позже. Предлагался длинный список номеров телефонов для людей, нуждающихся в продуктах, воде, транспорте, медицинском обслуживании. И так далее, и так далее.
      Как только дождь ослабел до привычной силы, как во время обычной грозы, Кевин надел сапоги и плащ и вышел на улицу. Он пропадал некоторое время. Когда он вернулся, то был промокшим до нитки, но веселым.
      – Все закончилось, – сказал он. – Начинает выглядывать солнце.
      Клевавший носом Роджер, вздрогнув, проснулся и стал ворчать. Все мы последовали за Кевином к дверям. Ветер на высотах был еще довольно силен, но в нашей низине он теперь едва превосходил хороший бриз. Серые облака неслись на запад, между ними уже проглядывали яркие голубые прорехи. Би горестно вскрикнула при виде цветников. Бутоны, листья и цветки были сорваны. Лужайка была завалена обломками, а для большого клена это лето оказалось последним. Он упал прямо на дом, развернулся и скользнул по стене, увлекая за собой обломанные куски свисающей кровли, но принеся на удивление мало разрушений. В самом деле, как отметил Кевин, мы отделались легким испугом. Если бы какой-нибудь добрый самаритянин приготовил ему обильный завтрак в полевой кухне, он бы купился на это и возмечтал о себе, недаром же он так чистил дорогу от разбросанных веток и снимал со спасенного дома самодельные ставни.
      Это было событие, согретое духом товарищества, с нескончаемыми взаимными поздравлениями, с возвращением к жизни, с победой над темными силами природы. Мы уселись локтем к локтю за стол. Кевин и Роджер волками набросились на приготовленную Би еду. Все говорили, смеялись, обменивались впечатлениями. Именно все. Я думаю, что играла свою роль достаточно хорошо. Я даже шутила по поводу своего панического состояния и «грубой атаки» Кевина. Я присоединилась к Кевину и Роджеру, чтобы помочь в уборке. Наши общие усилия потребовались, чтобы убрать с дороги огромную ветвь. Они и не подозревали, как взволнована я была, выполняя эту работу.
      Через несколько часов Роджер вытер вспотевшие брови и посчитал то, что он сделал персонально. В ярко-голубом небе светило солнце, и земля была окутана испарениями. Мы проделали самую неотложную работу, остальное могло подождать до прибытия помощи. Бесполезно было рассчитывать, что кто-нибудь появится в этот день. Садовники, вероятно, были заняты приведением в порядок своего собственного хозяйства.
      Я последовала за Роджером, оставив Кевина, все еще работающего граблями и метлой. Он обещал вскоре освободиться и немного поспать. Би уже легла. Я предположила, что спать они будут до вечера.
      Я должна была подождать, пока Кевин уйдет с дороги, но до моего ухода нужно было еще много сделать. Я уложила чемодан, запихнула его под кровать на случай, если он зайдет в мою комнату, перед тем как ляжет спать. Затем села за стол и стала писать. Я не могла уехать без объяснений, хотя знала, что они не будут приятными.
      Я не успела еще много написать, когда услышала шаги Кевина. Он на секунду остановился за моей дверью, но не зашел.
      После того как закончила писать, я сложила листы и положила их на прикроватный столик, прижав уголки лампой, достала чемодан из-под кровати и забросила свою ношу на плечо.
      В доме было очень тихо. Тишина особенно была заметна на кухне, без обычного жужжания холодильника, морозильной камеры и другого оборудования. Я взяла ключи от машины с доски возле дверей. Анабелла лежала на коврике. Она подняла голову и взглянула на меня. Я наклонилась и немного почесала ее за ухом – она лениво вильнула хвостом, ее шерсть затрепетала.
      – До свиданья, – прошептала я. Единственный раз я вынуждена была ей это сказать.

Глава 14

Глава 15