— Кто это? — спросила я. — Кто эта прекрасная девушка?

— Сестра викария, — сказала миссис Эндрюс. — Мисс Флитвуд.

Больше она почти ничего не сказала, хоть я и забросала ее вопросами. Она стала несколько более словоохотливой, когда разговор коснулся самого викария. Мистер Флитвуд считался «без пяти минут святым», но я поняла, что представление о его святости основывалось на непонятности его речей, а не на благотворительности. Никто не мог понять, о чем же он говорил.

— Не от мира сего, — резюмировала миссис Эндрюс, и, вспомнив пылающее юное лицо, обращенное к Богу, я поняла, что она имеет в виду.

Мне было особенно нечем занять свои мысли, поэтому неудивительно, что прекрасная мисс Флитвуд не выходила у меня из головы. Она выглядела не только красивой, но и умной, а мне так не хватало друзей моего возраста и воспитания. Я ничего не знала об отношениях Клэра с соседями, поэтому не решалась представиться другим дамам, живущим рядом, но я не видела причин, почему бы мне не познакомиться с сестрой священника. Не много времени понадобилось мне, чтобы, имея такой благовидный предлог, решить, что мне необходимо познакомиться с Флитвудами.

Когда я приказала подать экипаж, миссис Эндрюс заметно засуетилась. Она не может сопровождать меня, так как должна наблюдать за уборкой в доме… Я оборвала ее:

— В самом деле, миссис Эндрюс, я — замужняя женщина и вполне могу поехать одна.

Она не решилась спросить, куда я хочу ехать. Этот вопрос читался в ее глазах, но я предпочла не удовлетворять ее любопытство. Она беспомощно глядела мне вслед, и я почувствовала детский триумф, так как мне удалось улизнуть от нее.

Кучер Уильямс был грузным краснолицым мужчиной средних лет. Общение между нами было односторонним, ибо он-то меня понимал, но его редкие замечания были всегда неразборчивы. Я думала, что Клэр не поощрил бы оживленную болтовню. Без единого слова он довез меня до дома викария.

Раньше я не видела дома целиком, только кусок крыши и трубу, которые можно было рассмотреть из-за окружавших дом деревьев. Когда мы приблизились к дому, я увидела, что он очень мило выглядит, и мои надежды на дружбу с его обитателями увеличились. Это был именно такой домик, какие мне нравились, — коттедж с низкой крышей и резными деревянными ставнями. Он был большой и удобный, с садом и кустарником возле него.

Краешек оконной занавески дрогнул, когда я приблизилась к двери, но, когда я позвонила, мне несколько минут никто не открывал. В конце концов, дверь открыла сама леди. На ней было надето простое утреннее жемчужно-серое платье с белой отделкой по вороту и на запястьях. Платье подчеркивало прелесть ее фигуры. Я почувствовала себя очень маленькой и ничтожной: мой отделанный мехом плащ и шляпка казались слишком броскими.

— Я леди Клэр, — представилась я. — Надеюсь, я не слишком обеспокоила вас своим визитом?

— Ничуть. — Она слегка поклонилась. — Войдите. Мой брат в библиотеке. Я пошлю за ним слугу.

— Буду счастлива увидеть викария, — сказала я, идя за ней через холл. — Но, честно говоря, я пришла, чтобы повидаться и с вами тоже. Я надеюсь… Мне хочется верить, я не…

Я даже рассердилась на себя за то, что мямлю и запинаюсь, как школьница. Мисс Флитвуд не помогла мне, она молча открыла дверь и жестом пригласила меня в гостиную. Комната была под стать внешнему виду дома, такая же очаровательная и опрятная. Множество хорошеньких безделушек и картинок указывало на женский вкус, лежащие повсюду книги подтверждали мое впечатление об образованности хозяев и заставили меня почувствовать себя еще более ничтожной.

Я села на предложенный мне стул. Мое лицо горело. Я ненавидела себя за это смущение, но ничего не могла поделать — уж очень нелюбезно держалась мисс Флитвуд. Она вела беседу, строго придерживаясь формальных рамок. Поблагодарив, я отказалась от напитков. Я согласилась, что грязь на дорогах приносит массу неудобств, и сказала, что все же нахожу Йоркшир очень красивым местом. Появление мистера Флитвуда было для нас обеих большим облегчением.

Разглядев его получше, я поняла, что он не так молод, как показалось мне вначале. Он очень тепло поздоровался со мной. По контрасту с замкнутой сестрой он был ошеломляюще любезен. Он начал извиняться за то, что не навещал нас. Я видела, что мисс Флитвуд это неприятно, и постаралась прервать его так мягко, как только могла:

— Я была больна.

— Да, да, — горячо сказал мистер Флитвуд, — нам говорили. Вы уверены, что приехать сегодня — благоразумно? — Он смолк и мучительно покраснел, когда его сестра кашлянула с досадой. — Я хотел сказать… Я не имел ввиду…

— Пожалуйста, не извиняйтесь, — улыбнувшись, ответила я. После того как я увидела обе его слабости — необдуманную речь и неумение скрывать свои чувства, я испытывала к нему самые дружеские чувства. — Я высоко ценю вашу заботу, но я вполне поправилась. Сейчас, когда погода улучшилась, я надеюсь чаще выезжать из дому.

— Вам понравился воздух Йоркшира?

Я преисполнилась благодарности погоде. Без нее наш разговор зашел бы в тупик. Мы проговорили о погоде и красотах Йоркшира десять минут. Потом я поднялась, чтобы уходить.

Мисс Флитвуд, не сказавшая и двух слов после того, как вошел ее брат, немногим больше произнесла и на прощание. Ее брат проводил меня до экипажа. В его обращении и в его улыбке была такая теплота, что я почувствовала легкое волнение и одновременно недоумение, почему же этот человек до сих пор не женат. С его внешностью и мягким сердцем он давно уже должен был стать добычей какой-нибудь решительной особы. Видимо, его сестра отнюдь не желала делить свой дом с другой женщиной.

Я думала, что мисс Флитвуд возвратит мне визит, и весь следующий день провела дома. Она не появилась. Но на следующее утро я была очень раздосадована, когда, вернувшись с короткой прогулки, обнаружила, что она заходила, но, не застав меня дома, оставила свою карточку. Как будто она умышленно выбрала время визита. Но это, конечно, была нелепая мысль. Она не могла знать, что я вышла, если только не пряталась около дома, наблюдая за мной.

Наступил четверг. Клэр все еще не вернулся и не прислал никакой записки. Миссис Эндрюс, лучше меня знавшая его привычки, сказала, что он может появиться в любой момент. Излишне говорить, что дом был готов к приезду хозяина, когда бы он ни вернулся. Тем не менее я не считала себя обязанной сидеть у очага как преданная собачка, надеясь, что он вернется. Я решила покататься.

Я приказала Уильямсу ехать к дому священника. Меня привело туда не ужасное совпадение, просто я не была знакома с другими соседями, мне некуда было больше ехать. Когда мы приблизились к дому, я увидела, что у Флитвудов уже есть гость. У ворот была привязана лошадь. Я обрадовалась, решив, что увижу новое лицо и это немного развеет мою скуку.

Дверь открылась, и из нее вышел мужчина. Я сразу узнала его, хоть и думала, что он находится за много миль отсюда. Это был мой муж.

Понимание порой приходит к нам странными путями и в самое неожиданное время. Если бы необычная сдержанность миссис Эндрюс, когда речь зашла об этой леди, не вызвала у меня подозрений, то и этот маленький инцидент не открыл бы мне глаза на происходящее. Казалось бы, не было причины, почему Клэр не мог навестить викария. Внезапно в моей голове все встало на свои места, но не из-за выражения лица Клэра — на нем не было и тени стыда, а только удивление и злость при виде меня.

Я была холодна и мыслила очень ясно. Наклонившись вперед, я спокойно сказала кучеру:

— Поезжайте, Уильямс.

Я не успела выговорить это, как экипаж тронулся. Я не оглянулась, но знала, что Клэр не пошевелился. Когда я отъехала, он все так же стоял в дверях.

Когда нас нельзя уже было видеть из дома, я дала выход своим чувствам. Я заплакала, но очень тихо. Ведь Уильяме, хоть и не видел меня, мог услышать. А я была полна решимости скрывать свое потрясение от посторонних глаз. Вовсе не гордость заставила меня молчать, а чувство, сходное со стремлением раненого животного забиться в свою нору и зализывать раны.

Теперь для меня стало абсолютно ясно, что я была женой только по названию. Как я могла вообразить, увидев то прекрасное лицо, — что какой-либо мужчина может устоять перед его очарованием? Клэр женился на мне не по любви. Сыграли роль мое богатство и его странная отеческая доброта. Даже его редкие проявления нежности были больше похожи на отношение отца к болезненному ребенку.

Но ведь я знала об этом с самого начала. Я знала, что он никогда не взглянул бы на меня, если бы не эти ненавистные десять тысяч фунтов. Почему же мне стало так больно?

Сначала я решила не говорить миссис Эндрюс о том, что видела ее хозяина. Но потом поняла, что Уильямс расскажет другим слугам и миссис Эндрюс все равно узнает. Она воспримет мое молчание как признак гнева или огорчения и будет, безусловно, права. Я послала за ней.

Несмотря на свою решимость, я не смогла смотреть ей в лицо. Я сидела за своим туалетным столиком и обращалась к ней через зеркало.

— Лорд Клэр вернулся, — сказала я, перекладывая на столе щеточки и баночки. — Я уверена, что вы, как обычно, распорядились об обеде, но, пожалуйста, проверьте, есть ли огонь в его комнате, ну и так далее… Благодарю вас, миссис Эндрюс.

«По крайней мере, — подумала я, когда дверь за ней закрылась, — я сохраню ее уважение. Я не позволю себя жалеть. Может быть, я и нелюбима, но я хозяйка этого дома, я жена. Может быть, это и немного в сравнении с любовью, но даже маленький кусочек дерева может спасти тонущего человека».

Когда Клэр появился, я сидела в гостиной, делая безобразно большие стежки на своем вышивании. Мне было трудно взглянуть на него. Было странно слышать, что голос его звучит как обычно, когда он расспрашивал меня о здоровье и о том, как я проводила время в его отсутствие.

Ввиду последних событий этот вопрос был несколько неуместен. Я подняла глаза на Клэра, почувствовав, что заливаюсь краской от негодования, и встретила ничего не выражающий взгляд. Если он и чувствовал стыд и досаду, то не позволил этим чувствам отразиться на его лице или манере поведения.

Я услышала свой собственный голос, отвечающий вежливо и рассеянно и расспрашивающий о поездке. Когда миссис Эндрюс вошла, чтобы пригласить нас обедать, мы мило беседовали, как и подобает любящим супругам.

В течение следующих нескольких недель Клэр был очень занят. Начали приходить ящики и узлы, а когда окончательно установилась теплая погода и подсохла зимняя слякоть, в дом нагрянули толпы рабочих. Леса, как паутиной, оплели заброшенное крыло здания, и от рассвета до того, как погаснет последний луч заходящего солнца, по ним сновали проворные фигуры. Клэр целыми днями ходил туда-сюда, давая советы и руководя рабочими, ни одна деталь не ускользала от его внимания. Мы начали принимать гостей. Немногих и нечасто. Мы жили в отдаленной местности, и немногочисленные семьи, равные нам по положению в обществе, жили на значительном расстоянии от нас. И перед ними, и передо мной Клэр одинаково извинился за то, что не разослал официальных приглашений: мол, когда дом будет отремонтирован, мы начнем принимать на подобающем уровне, устраивать обеды и даже дадим бал, чтобы представить новую леди Клэр соседям. По тому, как продвигались работы, мне казалось, что дом примет устраивающий Клэра вид только к следующей зиме, а тогда уж, как объяснили мне наши гости, посещения будут практически прекращены из-за скверных дорог.

Наши ближайшие соседи жили в пяти милях от нас за заросшим вереском болотом. Сэр Генри Роулинсон был добродушный, грубоватый и энергичный человек, этакий тип йоркширского щедрого и хлебосольного баронета, и три его хихикающие дочери были такие же крепенькие и краснолицые, как и он. Все они лелеяли надежду стать леди Клэр и не очень умело скрывали свое разочарование. У мистера Мартина и его жены, в девичестве достопочтенной мисс Понсонби, уведомлявшей всех и каждого об этом факте, был один ребенок, скверный мальчишка с одутловатым лицом, который вечно ныл, надоедал всем и пачкал пирожными ковер в гостиной. Он был немногим отвратительнее пары терьеров мисс Блисс, дочери сэра Вильяма и леди Блисс. Эти собачки тоже ели пирожные, а потом их тошнило на каминный коврик. Сама мисс Блисс была очень похожа на свою лошадь. Она громогласно потешалась, когда узнала, что я не езжу верхом. Все остальные были не лучше, поэтому не стоит удивляться, что я не стремилась завязать дружбу ни с кем. И я вынуждена была согласиться с Клэром, когда после одного из подобных визитов он холодно сказал:

— Теперь вы можете понять, почему в этих краях меня считают за гордеца и нелюдима. Счастлив видеть, что вы разделяете мое мнение о соседях, хотя, надо отдать вам должное, превосходно скрываете свои чувства.

Я не виню вас, — ответила я.

— Но вам одиноко, — сказал Клэр. Я посмотрела на него в некотором изумлении. Глядя мне прямо в глаза, Клэр продолжал: — Я позвал завтра к обеду священника с сестрой. Мы с Джеком старые друзья, он мне сказал, что вы посещали их.

— Да.

— Мисс Флитвуд была нездорова в последнее время, но она поправилась и хочет снова увидеться с вами…

Сказав это, Клэр сразу вышел из комнаты, и я обрадовалась этому: я просто не знала, что ему отвечать.

С того памятного дня, когда я неожиданно столкнулась с Клэром, я не видела ни брата, ни сестру. Клэр считал, что я еще слишком слаба для посещения церкви, а я только рада была этому предлогу, чтобы не бывать там. Религиозные воззрения Клэра не были общепринятыми. Однажды мы с ним обсуждали этот предмет. Он умел очень убедительно говорить, а чтобы убедить меня, многих доводов и не требовалось — я была невежественна в серьезных вопросах. Тем не менее мне нравилось разговаривать с ним и даже просто слушать его.

Клэр называл себя рациональным деистом, что бы это ни значило. В практической жизни, насколько я могла судить, это означало, что он посещал церковь только для того, чтобы подавать пример низшим классам, которые нуждались в религиозном утешении в отличие от него. Библию он рассматривал как собрание легенд, выдуманных дикими людьми, чьи этические нормы были столь же примитивны, как и их правила питания. И он потряс меня до глубины души, ставя под сомнение божественную сущность Спасителя.

— Он, безусловно, был вдохновенным учителем и моралистом, но нетрудно понять, почему его сочли опасным революционером. Общество имеет право ограждать себя от тех, кто его разрушает, а разрушать ведь всегда легче, чем строить.

— Но Он создавал! — воскликнула я. — Новые идеи любви и долга по отношению к ближнему…

Клэр громко рассмеялся.

— Ах, — произнес он весело. — Вы размышляете, возможно, даже читаете! Опасное занятие для хорошенького ребенка.

— У меня не так уж много других занятий, — сказала я.

— Ну, хорошо, хорошо, — смягчился Клэр. — Но вам не следует удивляться, если я буду придерживаться собственного мнения, и не приходите в ужас, когда услышите наши споры с Джеком. Мы знакомы очень давно, и он получает от наших дружеских стычек не меньшее удовольствие, чем я. Но вы в нем найдете союзника — он придерживается таких же убеждений.

Несмотря на то, что я отнюдь не стремилась к новой встрече с Флитвудами, день прошел на удивление приятно. Мисс Флитвуд старалась быть любезной, и я не могла не признать ее таковой. Тонкий ум и просвещенные суждения выгодно отличали ее от остальных дам, посещавших нас. Когда Клэр и мистер Флитвуд завели разговор о Нагорной проповеди, она вставляла замечания, говорившие о глубоком понимании.

Но вот наступил момент, которого я страшилась, мы должны были выйти из-за стола и оставить мужчин за винами. Мы прошли в гостиную, я села. Мисс Флитвуд подошла к пианино и начала перебирать ноты. Лучи закатного солнца обрисовывали ее грациозную фигуру; черты полуопущенного лица, оттененного водопадом блестящих черных волос, были совершенны, а выражение его хранило чистоту…

«Нет, — неожиданно подумала я, — нет, я не верю этому. Меня ввели в заблуждение ревность и злость. Но то, что я вообразила, не может быть правдой, эта девушка не способна на такое.

Конечно, Клэр восхищается ею. Ни одного человека, чувствующего красоту, такое лицо не оставит равнодушным, к тому же они знакомы с детства. Конечно, злые языки могли пустить сплетни. Но я не могла поверить, что такое чистое лицо может скрывать низость и лживость. И не мог же Клэр с таким бесстыдством привести в дом свою любовницу. Она не была беззащитна, у нее был брат, тем более священник…»

Когда я беспристрастно попыталась взглянуть на эту проблему, я поняла, что здравый смысл говорит о невиновности мисс Флитвуд. Возможно, они любили друг друга, будучи детьми, возможно, они и по сей день питают склонность друг к другу. Есть ли в этом что-либо странное или предосудительное? Только для злобного человека.

Я почувствовала себя так, как будто с моих плеч свалилась огромная тяжесть. Я даже не сознавала раньше, какой груз сомнений давил на меня. Мне не хотелось разговаривать, я просто отдыхала и любовалась ею. Когда к нам присоединились мужчины, она играла и пела нам весь остаток вечера. Она обладала всеми теми качествами исполнителя, каких мне не хватало, и, когда сочный голос Клэра и ее нежный голосок слились в дуэте, я напоминала себе, что они пели и раньше.

Как только я убедилась, что Клэр невиновен, он начал вести себя… не то чтобы подозрительно, но очень странно. Он приобрел привычку наблюдать за мной, когда думал, что я не подозреваю об этом. Несколько раз я замечала, что он пристально смотрит на меня со странным застывшим выражением лица. Он быстро отводил глаза или говорил что-нибудь невпопад. Я начала подозревать, что дело в моей внешности: может быть, в ней произошли какие-то изменения, которых я не замечала. Подумав так, я стала украдкой разглядывать себя в зеркале, но не нашла там никакого объяснения странному поведению Клэра. Наконец, однажды во время вечернего чая я снова поймала его взгляд, и у меня невольно вырвалось:

— Почему вы так смотрите? Я выгляжу более больной, чем обычно?

— Как раз наоборот, — медленно выговорил Клэр. — Я замечаю, что вы выздоровели. Сначала я думал, что это мои фантазии, но теперь сомнений нет. Вы уже совсем поправились, правда?

— Давно. Но я никогда и не была так сильно больна, как вы опасались.

Не будучи в силах выдержать его испытующий взгляд, я склонилась над пяльцами. Мое сердце учащенно билось. «Если он избегал меня, заботясь о моем здоровье…»

— Воздух моих родных мест вылечил вас, как я и надеялся. Я рад, что вы так хорошо приспособились к здешней жизни. Вы не находите, что здесь слишком скучно — в таком уединенном мрачном доме?

— Недостаточно мрачном, — засмеялась я. — Послушав истории миссис Эндрюс, я рассчитывала встретиться с фамильным привидением.

— Но ведь у вас уже была одна такая встреча, — ответил Клэр. — По крайней мере, вы заставили меня поверить в нее.

Кляня свой глупый язык, я яростно заработала иглой. Тетя всегда говорила, что я говорю, не думая и не предвидя, к чему могут привести мои бездумные реплики. В то время когда я подозревала мисс Флитвуд, мне не трудно было найти рациональное объяснение появления белой фигуры в саду. На террасу вела лестница из спальни Клэра.

Я пыталась подыскать слова, которые не показали бы моих несправедливых подозрений, но, боюсь, что горящие щеки выдали меня.

— Я была глупа. Это, конечно, была женщина. Одна из служанок вышла подышать свежим воздухом.

— Если вы видели человеческую фигуру, — сказал Клэр, — это, конечно, была служанка.

— Обычно я не фантазирую.

— Дом очень мрачен, — сказал Клэр рассудительно. — Было бы неудивительно, если бы леди, легко возбудимая и нервная…

— Вы говорите так, будто верите в привидения, — отрезала я. Я уколола большой палец иголкой. Засунув его в рот, я смотрела на мужа. Мне вовсе не понравилось предположение о моей нервозности.

— Я не верю, но и не отрицаю. Я просто говорю, что все возможно. Иногда встречаются характеры, склонные к спиритуализму, — если вас не устраивает слово «легковозбудимая». Они более восприимчивы к таким видениям, если они действительно имеют место. Нельзя отрицать такую возможность. Количество свидетельств огромно.

И он начал рассказывать мне легенды о сверхъестественных силах. Я узнала историю о Черной Собаке, неотступно следовавшей за запоздалыми путешественниками, о полтергейсте — злобных духах, которые швыряют предметами, подобно капризному ребенку, о фамильных проклятиях, духах, стоны которых предвещают смерть. Если глава дома Хастингсов, сидя за столом, дважды услышит шум приближающейся кареты, а никакой кареты не окажется, он умрет в течение года. На Дорожке Привидений в Хаверхолле появляется призрак монахини, медленные шаги которой предвещают семье позор или несчастье; призрачный корабль проплывает по Заливу Мертвецов, когда глава рода Кэмпбеллов лежит при смерти.

Нигде не найдешь такого мрачного очарования, которым полны хорошо рассказанные истории о привидениях. Никогда раньше дар убеждения Клэра не проявлялся с такой силой. Я вся обратилась в слух, было и страшно, и завлекательно, когда он перешел от рассказов о Белых Дамах к невидимым духам, от призрачных арфистов Шотландии к зайцу-оборотню своих родных мест.

Тем временем тени сгустились, и темнота придала еще больше очарования волшебству неторопливого рассказа Клэра. Когда миссис Эндрюс вошла и спросила, не принести ли нам свечи, я вскрикнула и снова укололась об иглу, о которой совершенно забыла.

Я бы не удивилась, встреть я этой ночью многогрешного родоначальника баронов Клэров, когда он, бормоча и бросая кругом злобные взгляды, бродит по галерее.

На следующий день к нам снова должны были прийти на обед Флитвуды. Несмотря на то, что я вполне освободилась от несправедливых мыслей об этой молодой даме, мне почему-то не хотелось общаться с ней помимо обязательных официальных визитов. Нельзя сказать, что она мне не нравилась, наоборот, мне было хорошо в ее обществе. Но она, как мне казалось, держалась несколько сдержанно со мной. И все же изредка происходили вспышки взаимной симпатии.

Так случилось и на этот раз. Стоял июньский день, такой мягкий и прекрасный, какие бывают только в этом месяце. Я думала, что мисс Флитвуд выглядит необычно бледной и молчаливой. Ее брат находился в превосходном расположении духа. Он прочел Святого Августина и нашел у него аргументы, которые, как он радостно объявил, совершенно опровергают его скептического друга. Мне было трудно следить за ходом его рассуждений. Я просто с удовольствием слушала, потому что участники дискуссии, получали от нее огромное удовлетворение. Клэр смеялся, а мистер Флитвуд улыбался и кивал мне, когда приводил особенно убийственный довод.

Когда мы удалились в гостиную, мисс Флитвуд, вместо того чтобы сесть, беспокойно заходила по комнате. Она сыграла несколько тактов и встала из-за инструмента, посмотрела книги, подошла к окну и остановилась, глядя в сад. Вскоре к нам присоединились мужчины, и за музыкой и разговорами время до чая прошло незаметно. После чая мисс Флитвуд призналась, что ей не сидится на месте, и предложила погулять. Клэр согласился: ему не терпелось показать перемены в саду. Он выписал из-за границы кусты и деревья и теперь создавал маленький уголок дикой природы позади розария. Мне казалось, что, если землю не трогать, она как раз и будет достаточно дикой, но я молчала, не желая выслушивать лекцию — добрую, но настойчивую — о своем невежестве в вопросе новой моды на ландшафты.

На воздухе было так хорошо, что мы гуляли довольно долго. Клэр предложил сходить на конюшни, но мисс Флитвуд сказала, что она устала и предпочла бы посидеть на скамейке под деревом, подышать вечерним воздухом и полюбоваться мягким светом. Я осталась с нею — она выглядела нездоровой.

После нескольких довольно бессвязных замечаний она умолкла, и я ее не беспокоила. Было очень спокойно сидеть так, глядя, как блекнут краски по мере того, как солнце опускается за горизонт, а на небе появляются первые звездочки. Во мне возникло очень теплое чувство к мисс Флитвуд, которая, казалось, как и я, восхищается красотой природы. Должна признаться, что мне было легче испытывать к ней добрые чувства, когда был виден только ее силуэт, а ее прекрасное лицо скрывалось в тени. Несчастная леди, должно быть, немало настрадалась от зависти других представительниц ее пола. Мне хотелось узнать, уж не трудности ли такого рода заставили ее искать уединения в доме сельского священника.

— Вам лучше? — решилась спросить я после долгого молчания.

— Да, благодарю вас.

— В таком случае, может, нам лучше войти в дом? Ночной воздух…

— Пожалуйста, посидим еще. Воздух очень приятен, и я люблю темноту. Я чувствую, будто она меня прячет.

Она проговорила это с внезапной силой, взволновавшей меня.

— Почему вы хотите спрятаться? Вы должны меня извинить, мне не следовало говорить так, но вы так красивы. Как хорошо быть такой прекрасной!

— Хорошо? — Она резко рассмеялась. — Это проклятие. По крайней мере, для меня — это моя гибель, мое крушение!

— Если я могу вам чем-нибудь помочь… — начала я, прикоснувшись к ее руке, лежавшей на скамейке между нами.

Я почувствовала, как она напряглась, а когда она заговорила, в ее голосе уже не было исступления.

— Я не нуждаюсь в помощи. Вы очень добры. Мои странные манеры сбили вас с толку. Я имела в виду… Я просто имела в виду, что мир очень строг, и все — и мужчины, и женщины — готовы думать дурное о женщине, которая… хороша собой. Вы бы тоже почувствовали это, если бы были бедны.

Если начала она говорить спокойно, то последние слова были наполнены ядом. Я не винила ее, наоборот, моя симпатия возросла. Мне казалось, что я разгадала ее секрет. Она любила, но была отвергнута из-за бедности.

— Нет, — сказала я искренне. — Меня считают хорошенькой благодаря моему состоянию, без него, уверяю вас, я была бы некрасива в глазах света. Но я понимаю, как ужасно и несправедливо, обладая всеми дарами ума и красоты, терпеть равнодушие из-за банальных мелочных причин.

Она повернулась ко мне:

— Вы бы не сказали этого, если бы знали…

Я больше не слушала. Мои глаза, глядевшие мимо мисс Флитвуд на тенистые очертания сада, увидели нечто, вытеснившее все остальные чувства.

Теперь я уже не могла спутать это со снопом лунного света или клочком тумана. Черты существа были скрыты вуалью, но я могла их различить — рот, открытый в безмолвном крике, темные провалы глаз и выступающий нос.

Оно светилось слабым серо-зеленым светом, позволяющим различить складки ниспадающей юбки и длинные широкие рукава. Покрывало закутывало голову и спускалось за спину неровными складками.

Я ухватилась за мисс Флитвуд. Впоследствии на ее белой руке я увидела синяки — так крепко я ее стиснула. Я не помню, что я делала. Помню только, что она сказала, когда повернулась, повинуясь указанию моего охрипшего голоса, и посмотрела прямо на колеблющийся, светящийся в темноте кошмар:

— Что вы там увидели? Там ничего нет, только тени да одна белая звезда.

Миссис Эндрюс и Анна уложили меня в постель. Я буйствовала как сумасшедшая, и хуже всего было то, что они мне поверили. Что и следовало ожидать. Миссис Эндрюс заставила меня выпить глоток бренди Клэра, а позже, когда я уже успокоилась, он сам пришел проведать меня.

— Мне очень жаль… — начала я.

— Вы насмерть перепугались. Когда я услышал ваш крик, я подумал…

— Я не помню, что кричала.

— Кричали. Так громко, что мы услышали вас от конюшни.

— А мисс… они уехали? — Да-

— Должно быть, я очень напугала ее.

— Да, очень.

— Она сказала, что ничего не видела.

— Она и не могла увидеть. Есть определенные условия…Он внезапно умолк Из кармана он достал маленький пузырек, полный темной жидкости.

— Я рад, что догадался купить это в Эдинбурге. Вы должны уснуть. Вы все еще очень возбуждены.

Миссис Эндрюс, должно быть, пряталась в коридоре: не успел Клэр дотронуться до звонка, как она появилась с подносом в руках. Он накапал необходимую дозу в стакан, и я выпила. Клэр тщательно закупорил пузырек и убрал его в карман.

— Я буду хранить его в своем шкафу и сам давать вам, когда понадобится. Это не только лекарство, но и опасный наркотик; не годится оставлять его там, где его могут найти слуги. А теперь спите. Миссис Эндрюс, вы посидите со своей госпожой, пока она не уснет?

Должно быть, доза была велика: глаза качали слипаться, едва я выпила лекарство. Через прикрытые веки я видела миссис Эндрюс, которая уселась на самый краешек стула и таращила глаза так, словно боялась мигнуть.

Я предпочла бы поверить в привидения, основываясь не на собственном опыте. Подобно легендарным призракам, о которых рассказывал Клэр, чье появление служило предупреждением или угрозой, это приведение тоже появилось не случайно. Судя по словам миссис Эндрюс, Белую Даму могли видеть только женщины. Но мисс Флитвуд ее не увидела. Призрачные колесницы или арфы были слышны только тем, чью гибель они предвещали…

Я не верила в сверхъестественные силы, но все мои попытки объяснить это видение рационально терпели неудачу. Это не могла быть ленивая служанка и не могло быть обманом зрения. Я была уверена только в одном: кем бы или чем бы ни оказалась Белая Дама, это не была сестра викария.