ГЛАВА 4

Неудивительно, что в последующие дни я побледнела и похудела. Моя тетя бранилась и пыталась меня откармливать жирной пищей, один вид которой вызывал у меня тошноту.

Я попала в неприятную ситуацию, в которую не хотелось верить. Я была не просто обручена с двумя мужчинами — я не хотела замуж ни за одного из них! Я воображала себя влюбленной в Фернандо, это правда, но выходить замуж?.. Что до Клэра, то мои чувства к нему были противоречивы.

Я была очарована им, и я боялась его — без видимой причины. Его страшная, зловещая красота и еще больше мрачные намеки на семейную тайну были, конечно, недостаточной причиной для дрожи, пробегавшей по мне при мысли о том, чтобы стать его женой.

Чувство беспомощности усилило мои страдания. Я начинала себя чувствовать маленьким бледным призраком, произносящим слова, которые никто не слышит. Никто не слушал меня. Клэр, Фернандо, моя тетка, мистер Бим — все продолжали заниматься собственными планами, игнорируя мое мнение, как будто я была куклой или украшением, которое должно быть расположено там, где оно сразу предстанет в самом выгодном свете. Никто не спрашивает у вазы с цветами или китайской статуэтки, где бы ей хотелось стоять.

Клэр находился в роли признанного поклонника. В конце концов, от отчаяния я рассказала тете, что отказала ему.

— Итак, он объяснился, — живо ответила тетя. — К счастью, он такой человек, который твердо знает, чего хочет… Что же мы выберем для твоего дорожного платья? Этот французский бархат прелестен, но цвет…

Порой мне хотелось вырваться из дому, кричать и молотить кулаками во что попало. Но это было невозможно.

Время от времени я мельком видела Фернандо. Он часто бывал на нашей улице, прячась в подворотнях. Возможности пообщаться с ним не было: куда бы я ни вышла, меня сопровождали либо тетя, либо Клэр. Я начала успокаиваться. Поскольку мы не могли разговаривать с Фернандо, мы не могли договориться и о побеге. Это избавляло меня от одного из давлений.

Но однажды утром, когда я сидела в гостиной, о нем доложили.

Тетя как раз уехала, чтобы пригласить в гости приятеля, — Фернандо, должно быть, знал об этом. Как только он вошел в комнату, я вскочила на ноги, отбросив вышивание, которым занималась.

— Доброе утро, мисс Картрайт, — сказал Фернандо, бросив на меня многозначительный взгляд. — Я пришел за нотами, которые оставил у вас, когда леди Расселл сообщила мне, что вы больше не будете учиться играть на арфе. Ее милости нет дома? Жаль. Я надеялся засвидетельствовать ей мое почтение. В таком случае… А, я надеюсь, мои ноты там среди других на столе…

— Конечно, — тупо ответила я. — Да…

Но едва дверь за дворецким затворилась, я воскликнула:

— Вам не следовало приходить! Моя тетя…

— Что плохого в том, что я пришел за нотами? Фернандо бросился ко мне, я отодвинулась в сторону, избегая его протянутых рук. Он уронил их вдоль тела и остановился, скорбно глядя на меня.

— Вы вероломны, подобно всем прочим? — спросил он тихо.

— Не вероломна! Нет, но…

— Вы любите этого человека? Этого убийцу?

— Что? Как вы сказали?

— Вы обручены с ним?

— Да… нет… я, и сама не знаю, — сказала я жалобно, падая в кресло и сжимая голову руками.

— В таком случае вы знаете меньше, чем весь город. Ваша помолвка обсуждается повсюду.

Фернандо уселся напротив и внимательно посмотрел на меня.

— Если бы я и смог отказаться от вас, Люси, я не смог бы отдать вас ему. Вы знаете, что он такое?

— Что вы имеете в виду?

— Его отец был женат трижды. Отчего умерли его жены? Я уставилась на него, не в силах сказать ни слова. Фернандо наклонился вперед, глядя мне прямо в глаза.

— Их дом проклят, — произнес он свистящим шепотом. — Их дом и весь их род. На их мрачных вересковых пустошах воет не только ветер! На протяжении десяти поколений… — Он помолчал, чтобы произвести впечатление. — На протяжении десяти поколений ни одна невеста в этом проклятом роде не переживала рождение наследника.

— Довольно, — сказала я холодно, — это уж слишком. Откуда вы взяли эту чепуху?

— Это надменные люди. — Фернандо как будто не слышал меня. — Надменные и жестокие. Они достигли богатства вероломством. Первый барон предал своего сеньора, чтобы получить землю и титул. Даже в те кровавые дни они выделялись своей жестокостью к несчастным рабам, принадлежавшим им. А женщины…

— Даже если это правда, — воскликнула я, — это не имеет отношения к Эдварду — теперешнему барону! Он добр и чувствителен.

— А вы не слышали ничего о том, что он вытворял в юности? О деревенских девушках, пропавших детях…

Я вскочила.

— Вы заходите слишком далеко!

Одним прыжком Фернандо оказался около меня. Приблизив свое лицо к моему, он зашептал:

— Первый барон Клэр заключил договор с дьяволом! Договор, скрепленный кровью и повторенный каждым бароном при достижении совершеннолетия! А цена — жизнь его невесты! Спросите, если не верите мне! Спросите любого — спросите свою тетку! — о проклятии Клэров! Думаете, я допущу, чтобы вас принесли в жертву? — Он схватил меня в объятия. — Завтра ночью, Люси, я приду. Вы должны украдкой выбраться из дома и встретить меня; в полночь я буду здесь, на улице, с экипажем. Я буду ждать вас.

Я кивнула головой, слабо пытаясь вырваться из его объятий, но он только крепче прижал меня к себе.

— Я пойду на все, чтобы этой свадьбы не было, — тихо сказал он. — На все! Если ты не придешь, я все равно буду здесь, ты найдешь меня на пороге, выйдя на улицу на следующий день. Может быть, моя смерть помешает тому, чего я не смог предотвратить при жизни.

Я расплакалась. Он прикрыл мне рот не рукой, а губами.

Когда он ушел, я не сказала ему «да», но не сказала и «нет». Когда вернулась тетя, я все еще сидела в гостиной с забытым вышиванием на коленях. Она встала у очага, грея спину, и спокойно разглядывала меня.

— Насколько я понимаю, этот молодой, как его там, музыкант был здесь.

— Он приходил за нотами, — произнесла я равнодушно.

— В самом деле? Ну, вот и хорошо, теперь с ним покончено. К обеду придет Клэр. Ты бы пошла к себе, привела себя в порядок. И подкрасься, ты выглядишь, как привидение.

Я нервно вздрогнула и укололась об иголку. Глядя на алую каплю, появившуюся у меня на большом пальце, я спросила:

— Тетя, что за проклятие рода Клэров? Она яростно вскрикнула:

— Вот оно что! А я-то думала, что тебя тревожит? Ты наслушалась… Кто тебе рассказал?

— Так это правда?

— Правда? Фу! — Тетя грубо фыркнула. — Ты же не такая дура, чтобы поверить в подобную чушь.

— Но ведь об этом говорят, — настаивала я. Я чувствовала, что моя последняя надежда рушится. Я хотела верить, что Фернандо все выдумал.

— Про старые семьи всегда ходят истории, — раздраженно ответила тетя. — Семейные проклятия, семейные привидения. Будь уверена, и на долю Клэров достались подобные легенды.

— Я так мало знаю о нем. Что он из себя представляет, тетя? Кто он такой?

Тетя уселась в кресло напротив меня. Она смотрела на меня с беспокойством.

— Вы хотите, чтобы я вышла за него, — продолжала я. — Я должна буду отправиться с ним в это уединенное место на севере. Я должна буду провести с ним всю жизнь. Неужели это так много — спросить, что он за человек? Вы моя единственная родственница, у меня больше никого нет. Помогите мне.

День был серый и мрачный, стоял туман, все предвещало снегопад. В полумраке комнаты тетино лицо выглядело менее цветущим, чем обычно. Ее глаза, встретившиеся с моими, были полуприкрыты и проницательны.

Вдруг в камине рухнуло полено, выбросив фонтан искр. Тетя вздрогнула и отвернулась.

— Я и пытаюсь помочь тебе. Это же блестящая партия, глупенькая. Лучшая, на какую ты можешь рассчитывать. Он вполне порядочный молодой человек. Молодые люди всегда немного грешат, это им необходимо. Вот так-то, — сказала она, поднимаясь, — и не будем больше говорить об этих вымыслах. Ты счастливица и должна благодарить судьбу.

— Я еще не сказала, что выйду за него.

— Но ты выйдешь. Боже мой, детка, ты будешь леди Клэр.

— А если я откажусь?

Тетя стояла перед камином, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком, и ответила не сразу. Я приготовилась к взрыву, но ее ответ напугал меня гораздо сильнее.

— В таком случае тебе следует обдумать другие варианты, — вкрадчиво произнесла она. — Ты предпочитаешь кого-нибудь другого из числа своих поклонников? Сэр Ричард староват, у мистера Свана огромный жировик, но если ты предпочитаешь… Но я уверена, что нет. Может быть, ты хочешь остаться старой девой? Мы сможем прожить — ты и я, если ты уговоришь мистера Бима увеличить твое содержание. Должна тебе сказать, что он не прочь сбыть тебя с рук, и если ты будешь вопиюще пренебрегать его советами, то к нему с денежными вопросами не подступишься. А у меня самой недостаточно денег, чтобы еще содержать и тебя. Я полагаю, мы сможем уговорить мистера Бима, чтобы он позволил нам вести совместное хозяйство — не на такой широкой ноге, конечно, и не в Лондоне — это слишком дорого. Домик в деревне. Но я не думаю, что тебе по вкусу придется такая жизнь.

Я поняла, что она права. Она сама видела, что мне не нравится такой образ жизни.

Я ухватилась за одну ее фразу, сулившую, как мне казалось, некоторую надежду.

— Как я могу пренебрегать советами мистера Бима, когда он не дал мне ни одного? Он никогда не говорил, что я должна выйти замуж за Клэра.

— Дурочка! Зачем бы ему говорить тебе об этом, если он и представить себе не может, что ты откажешься? Он-то считает, что ты чувствуешь то же самое, что почувствовала бы любая нормальная девица, получив столь лестное предложение.

— Но… — Двери захлопывались одна за другой, мне ничего не оставалось делать, кроме как вступить в тот узкий коридор, в который меня толкали. — Вам-то, зачем это надо, тетя? О да, я знаю, в обществе сочтут эту партию блестящей, она сделает честь нашей семье, но вам-то на это наплевать, так же как на меня…

Слова замерли у меня на устах, когда я увидела внезапный проблеск чувства в ее прищуренных глазах, поджатые толстые губы, и я вспомнила некоторые вещи, подслушанные мною из перешептываний других, более опытных девушек.

— Он посулил вам денег, — сказала я. — Это часто делается, я слышала… Сколько, тетя? За сколько вы продаете меня? Думаю, не очень много — я ведь вам не слишком дорога? Вы ненавидите меня. Не знаю за что…

Она ударила меня по лицу. Ее пухлая рука была тяжелее, чем она выглядела. Онемев скорее от неожиданности, чем от боли, я потрогала горящую губу и в упор посмотрела в черные глаза — тетя наклонилась ко мне.

— Ты так похожа на нее, — сказала она вкрадчиво, — на мою милую младшую сестренку с ее беспомощностью. Я заполучила знатного мужа, а она — мужчину, которого я хотела. Теперь ты скулишь точно так же, как она, когда человек, который слишком хорош для нее, сделал ей честь, прося руки… Я могла бы выдать тебя за Картера, он предлагал больше. Ты будешь делать, что тебе говорят, милая мисс, и помалкивать. Хватит с меня твоей болтовни и твоего кругленького личика. Я хочу, чтобы ты исчезла из моей жизни и из моего дома.

Она бросилась вон из комнаты. В дверях она обернулась.

— Завтра мы будем обсуждать брачный контракт, — тихо и злобно выдавила она. — И чтобы никакого нытья не было. Если ты думаешь, что я груба с тобой, попробуй пожаловаться Биму и послушай, что он скажет!

На следующий день, когда мы выехали в контору мистера Бима, светило солнце, но эти слабые солнечные лучи не могли улучшить мое настроение. Я чувствовала себя совершенно разбитой, голова тупо болела, меня подташнивало. Я знала, что тете лучше не жаловаться, да, и уверена была, что мое болезненное состояние явилось результатом подавленного духа. В одном отношении я немного успокоилась — мне стало казаться, что выйти замуж за Клэра — меньшее из зол. Если бы только я не слышала этих наводящих ужас историй! Я могла бы не придавать значения диким рассказам Фернандо, но намеки Маргарет и тетины недомолвки, казалось, подтверждали их.

При такой головной боли мне было трудно размышлять, но я решила не сдаваться, не предприняв еще одной, последней попытки. Я не поверю тете на слово, я обращусь к мистеру Биму сама. Он грубоват и страшен, но не кажется злым. Возможно, он выслушает меня.

Когда мы подъехали к конторе, я поняла, что мой план невыполним по очень простой причине. Ни разу у меня не было возможности поговорить с мистером Бимом наедине или даже попросить его о таком разговоре. Ему ни разу не пришло в голову, что мне есть, что сказать при обсуждении брачного договора; плохо и то, что тетя будет настаивать на своем присутствии. У него были для меня другие планы.

— Его милость будет здесь через четверть часа, — сказал он, глядя на свои большие золотые часы. — Поезжайте, Джонатан, и привезите мисс Картрайт обратно к пяти. И, конечно, передайте мои лучшие пожелания вашей матушке.

Похоже, я должна была навестить бывшую возлюбленную мистера Бима. У меня не было возражений против этого плана, кроме того, что меня не спросили, хочу ли я этого. Я поняла, что этим способом они хотели удалить меня, пока они решат мое будущее.

— Мистер Бим, — в отчаянии произнесла я.

— Да, моя дорогая? — Он даже не взглянул на меня, его глаза были устремлены на стрелку часов, как будто он жалел о каждой потерянной секунде.

Я окинула взглядом комнату и почувствовала, как моя решимость улетучивается. За нами наблюдало очень много людей. Все клерки, даже те, кто притворялись пишущими, навострили уши; тетя, внимательно прищурившая глаза, и Джонатан, прямой, как палка, смотревший с открытым неодобрением на меня и все мои дела.

— Поезжайте, — повторил он. — Джонатан, почему вы стоите? Мистер Бим не дал мне даже возможности собраться с мыслями.

— Но это неприлично, — внезапно сказала тетя. — Моя племянница помолвлена…

— Ерунда, — возразил мистер Бим. — Это всего лишь поездка в приличный дом и обратно с вашим собственным кучером. Но, конечно, мадам, если вы считаете, что должны сопровождать их…

Проблеск надежды в его глазах не ускользнул от тети, она, как и я, подумала, что он придумал этот план в надежде, что она будет вынуждена сопровождать меня.

— Незачем, — сказала тетя с показной мягкостью и таким же недобрым, как у мистера Бима, блеском в глазах. — Как скажете, дорогой сэр.

Джонатан молча помог мне сесть в экипаж. Сказав кучеру, куда ехать, он сел напротив меня, и мне показалось, что он выглядит нездоровым. Я отметила этот факт, но он не взволновал меня. Я просто подумала, как непривлекательно он выглядит, с тенями под глубоко посаженными глазами и остро торчащим носом на похудевшем лице. Поездка была недолгой, и первую ее половину мы провели в молчании; видимо, он был не больше расположен к болтовне, чем я.

Улицы были в ужасном состоянии. Сугробы снега и замерзшая грязь таяли на солнце, и проклятия пешеходов, забрызганных колесами нашего экипажа, сопровождали нас, подобно хору.

Уборщики улиц вовсю работали метлами. Я увидела одного мальчишку-оборванца, отпрыгнувшего в сторону в тот момент, когда кучер подал лошадей вперед. Его босые черные ноги поскользнулись в грязи, и он неуклюже упал.

При виде его чумазого лица я расхохоталась.

— Это гадко со стороны Джеймса, — сказала я. — Думаю, он это сделал нарочно.

— Леди Расселл, конечно, поощряет такие развлечения, — ответил Джонатан, — и дает Джеймсу на чай, если ему удается покалечить кого-нибудь.

Его критический тон и слова относились не только к моей тете, в его серьезных глазах был укор и мне, и неясное чувство стыда заставило меня тем больше обидеться на его слова.

— Ваши слова бестактны, сэр, если вспомнить о моем увечье.

Джонатан казался озадаченным.

— Моя хромота, — выдавила я сквозь сжатые зубы.

— Ах, это. Я замечаю, что это беспокоит вас, только когда вам это удобно.

— Если бы я была бедна и находилась в услужении, меня бы называли «хромоножка Люси» и никто из слуг, даже конюхи, не ухаживали бы за мной.

Я высказывала такие сантименты у мисс Плам с большим успехом: все бросались успокаивать меня и опровергать мои слова.

Джонатан обернулся и взглянул на меня.

— Весьма вероятно, — сказал он холодно, окинув меня оценивающим взглядом, который был оскорбителен сам по себе. — Ваша эффектная, нежная красота расцветает только при свете солнца; без ухода и внимания, которых вы, конечно, были бы лишены, находясь на положении служанки в современной Англии, вы стали бы болезненной и плаксивой, преисполненной жалости к себе и…

У меня вырвался негодующий возглас. Джонатан замолк. Я наблюдала за ним краем глаза. Он улыбался, но глаза были грустными.

— Вы дразните меня, — сказала я. — Вы считаете это добротой или учтивостью?

Он пристально поглядел на меня.

— Нет, — сказал он сердито. — Я высказался зло и несправедливо. Вы не знаете… не можете знать… Доброта так редка, и мне ее недостает…

— Только к таким людям, как я, — сказала я. — Вашу доброту вы тратите на судомоек и воришек, а на честных, уважающих закон людей ее у вас не хватает.

— Честность не добродетель, когда у вас есть все, в чем вы нуждаетесь и чего хотите! — прервал он меня, сверкнув своими темными глазами. — Неужели мать, которая крадет кусок хлеба для своего голодного ребенка, менее добродетельна, чем изнеженная дама, тратящая сотни фунтов в год на оранжерейные цветы?

Спор становился все более горячим, и я его проигрывала, поэтому я обрадовалась, когда мы приехали. Я увидела хорошенький маленький домик около реки, сверкающий свежей краской и чистыми стеклами. Я начала хорошо относиться к хозяйке еще до того, как мы вошли в дом, и первый взгляд на нее рассеял последние следы предубеждения, которое я почувствовала, слушая благоговейные отзывы о ней мистера Бима.

Миссис Скотт была в черном платье, но его мрачный цвет оживляли белый передник со скромными кружевами и крахмальные белые оборки вокруг чепца, которые обрамляли лицо, румяное и веселое, как у ребенка. Я не увидела ни малейшего сходства между матерью и сыном, но они были очень привязаны друг к другу. Она подбежала к нему, вскрикнув от удовольствия, а он приподнял ее над полом так, что ее маленькие ножки повисли в воздухе, и звонко поцеловал, отчего ее круглые щеки покраснели еще сильнее.

— Какой стыд! — воскликнула она, переведя дыхание. — Немедленно поставьте меня на землю, сэр! Мисс Картрайт подумает, что мы оба сумасшедшие!

Было невозможно не улыбнуться ей в ответ. Симпатичное розовое лицо, улыбающееся мне поверх плеча Джонатана, — он не исполнил приказания поставить ее на землю, — казалось, наполнило прихожую светом и уютом.

Мы пили чай в гостиной, такой же миниатюрной и изящной, как хозяйка. Весь дом был кукольного размера, и прислуживала девочка, таскавшая тяжелые подносы и обмахивавшая кресла веничком с веселой доброжелательностью, заставлявшей забывать о ее маленьких размерах. Было видно, что она обожает свою хозяйку и считает Джонатана самым занятным человеком на свете: самое его незначительное высказывание, даже небрежное замечание о погоде, вызывало у нее тихий взрыв смеха.

Я вполне освоилась с хозяйкой уже через пять минут, хотя мне нужно было представить эту жизнерадостную женщину героиней трагической любовной истории мистера Бима. Когда маленькая служанка ушла, я отметила ее исполнительность и прекрасный уход за домом.

— Моя тетя всегда жалуется на своих слуг, — добавила я с видом утомленного жизнью человека. — Так трудно найти хороших, они так часто небрежны и ленивы.

По лицу миссис Скотт пробежала легкая тень, но она лишь улыбнулась и ничего не сказала. Ответил мне Джонатан:

— Слуги, как правило, небрежны и ленивы, когда с ними обращаются соответственно. У малышки Лизы есть причины веселиться и быть благодарной. Если бы вы ее видели, когда она только появилась здесь…

— Джонатан… — попыталась его остановить миссис Скотт.

— Мама! Я знаю, что вы не любите, когда говорят о вашей доброте, но я хочу воздать вам должное. — Джонатан повернулся ко мне. — Брат Лизы был одним из тех грязных уборщиков, каких вы видели сегодня. Ему было двенадцать, когда он погиб под колесами неосторожно ехавшей кареты, а он содержал трех маленьких сестер на свой ничтожный заработок «Содержал» звучит слишком сильно — когда Лиза пришла сюда, она выглядела как скелет, обтянутый кожей.

— Она — ребенок из работного дома? — воскликнула я. — Эта хорошенькая, веселая…

— Она не была хорошенькой и веселой, когда я нашел ее. Она и две ее маленькие сестренки были сморщенными, как умирающие от голода котята, оставшиеся в коробке под какой-нибудь лестницей. На них ничего не было, кроме грязи, покрывающей все тело. У них были язвы…

— Джонатан! — Я поняла, почему сын не только любит, но и уважает свою мать, ее тон остановил бы и ревущую толпу. — Ты расстраиваешь мисс Картрайт, — добавила она уже мягче. — И если уж мы хвалим друг друга, то уж позволь воздать должное тебе. Это Джонатан увидел сбитого мальчика, мисс Картрайт, и попытался спасти его. Он прожил ровно столько, чтобы рассказать Джонатану о девочках, и мой сын привел их сюда. Как и всякое доброе дело, это не осталось без награды. Лиза — моя преданная маленькая помощница, не знаю, что бы я без нее делала, а ее младшая сестренка хорошо служит у моей подруги.

— Вы говорили… вы говорили, что сестер было трое, — пробормотала я.

— Мы не могли спасти младшую девочку, — ответил Джонатан ровным голосом, — ей было всего четыре года.

Печенье, которое я откусила, показалось мне кислым. Я положила его на тарелку, и миссис Скотт, наблюдавшая за мной, наклонилась вперед и потрепала меня по руке. Все же между матерью и сыном было сходство: те же глаза, глубокие, темные, полные чувства.

— Нехорошо со стороны Джонатана огорчать вас, — сказала она мягко. — Но если бы было больше людей, сочувствующих, как вы, бедам этого несчастного народа, может быть, однажды мы и смогли бы вылечить его болезни.

— Мы? Что может сделать женщина, чтобы вылечить болезни народа? — спросила я с горечью, вспомнив о собственных бедах. — Мы не можем распоряжаться даже собственной жизнью.

— Это тоже изменится в один прекрасный день, если бороться за это. — Миссис Скотт откинулась в кресле. В ее лице не осталось ничего детского, это было лицо пророчицы, спокойное и вдохновенное. — Перемены не могут случиться сами, их надо добиваться, бороться за них.

— А вы… извините, вы из реформаторов, о которых я слышала? — спросила я.

Строгость миссис Скотт исчезла в приступе смеха.

— Я не похожа на борца, не правда ли? Женщины не должны быть борцами, моя милая, мы слишком благоразумны для такого сумасбродства! Если вы помните нашу историю…

— Нет, — сказала я робко. — Мы читали только коротенькие отрывки из книг по истории, только то, что могло повлиять на нашу нравственность. А откуда вы знаете так много?

Миссис Скотт залилась румянцем.

— Я много читала, — сказала она. — Мы, женщины, не можем ходить в университет или учиться у хорошо образованных учителей, но книги доступны всем. Когда умер отец Джонатана, мне больше нечего было делать, чтобы заполнить свое время. Я не могла занять себя вышиванием или визитами, все это было мне не по душе. Ну вот, теперь вы решите, что я — синий чулок!

— Я думаю, что вы просто прелесть! — порывисто воскликнула я. — И вы умная, а я нет.

— Когда я только начинала учиться, я считала себя очень глупой! Мозг можно тренировать упражнениями, как и тело. Даже великий Сократ считал, что женщины должны быть так же образованны, как и мужчины, поскольку у них есть такие же способности.

Я взглянула на Джонатана и увидела, что он сияет гордой улыбкой. Он встретился со мной глазами, покраснел — теперь я знала, от кого он унаследовал способность легко краснеть, — и вынул из кармана часы.

— Нам пора. Я обещал мистеру Биму вернуть его подопечную к пяти.

Когда мы вышли из дома, солнце по-прежнему сияло, но воздух показался мне очень холодным. Когда дверь закрылась, я почувствовала очень странную острую боль, как будто от меня загораживают… нет, не от меня загораживают, а меня запирают в холодную мрачную тюрьму.

— Вы ей понравились, — сказал Джонатан, усаживаясь напротив меня.

Голова заболела с новой силой. Я почувствовала себя страшно одинокой и замерзшей, все мое тело болело… Я грубо огрызнулась:

— Я так рада этому. Теперь я понимаю, откуда вы берете ваши радикальные взгляды!

Лицо Джонатана побелело, как будто я ударила его.

— И это все, что вы можете сказать, послушав ее?

Я пожала плечами и поморщилась; малейшее движение причиняло мне боль, а боль разжигала кипевшую во мне злость.

— Ваши ужасные истории о бедности очень трогательны, но вы не надейтесь, что я восприму их всерьез.

Джонатан крепко сжал губы. Рывком открыв окно, он высунул голову, и что-то прокричал Джеймсу, ждавшему приказаний. Карета тронулась.

— Закройте окно, — рассердилась я. — На улице ужасно холодно.

— Ничего подобного, сегодня мягкий день, — возразил Джонатан. — Я приказал кучеру возвращаться в контору другой дорогой. Может быть, окрестности покажутся вам интереснее, чем по пути сюда.

Я забилась в угол кареты, дрожа натянула на себя плащ, сжалась в комочек под ним, и сердитое лицо Джонатана немного расслабилось, когда его взгляд остановился на мне.

— Как вы можете? — внезапно выпалил он.