Один звук его голоса в холле заставил мое сердце сжаться. Предчувствие большого несчастья вкралось в мою душу, руки похолодели, и я уронила чашку. Чашка была из сервиза, представлявшего фамильную ценность, и Клэр им очень дорожил. Миссис Эндрюс вскрикнула от ужаса, увидев, как она разлетелась на мелкие осколки.

Клэр вошел в комнату, не дав мне времени прийти в себя. Он не снял даже плаща, почерневшего от дождя, и вода стекала с него на полированный пол. Он глянул по сторонам, безразлично скользнув по мне взглядом, и даже не заметил разбитую чашку.

— Где мистер Скотт?

— У себя в комнате, ваша милость, — сказала миссис Эндрюс. Она тоже почувствовала его настроение, и голос ее задрожал.

— Позовите его.

— Слушаюсь…

Миссис Эндрюс поспешно вышла. Я сидела, перебирая разбитые осколки чашки, пытаясь сложить их вместе.

Клэр подошел к окну и встал там, глядя в сад.

Вошел Джонатан. Глаза его впали, усы печально опустились.

Клэр повернулся.

— Где вы были прошлой ночью?

— Гулял, — ответил Джонатан.

— Черт побери, сэр. Я спрашиваю вас, где вы были прошлой ночью?

— Там и сям. Милорд, вряд ли вас это может интересовать…

— Вам следует признать: ночные занятия моей супруги меня интересуют.

Несмотря на все то, что случилось, меня ошеломило такое открытое высказывание Клэра. Для Джонатана подобное развитие событий, очевидно, не было сюрпризом. Он ответил довольно невозмутимо:

— Милорд, у вас нет каких бы то ни было доказательств относительно деяния, которое вы мне инкриминируете.

— Мне наплевать на доказательства жалкого адвокатишки.

Клэр пересек комнату и остановился, уставившись на Джонатана. На этот раз, с моей точки зрения, в более выгодном положении оказался Джонатан. Он только представлялся таким спокойным. Я видела, как желваки ходили у него под кожей, когда он пытался обуздать свой гнев.

— Держите себя в руках, лорд Клэр. Вам не удастся вывести меня из себя вашими бессмысленными обвинениями. Ударьте меня, если вам угодно, — добавил он спокойно, заметив, что тот поднял для удара руку. — Я вам не отвечу. Ведь мы не дети, чтобы обмениваться шлепками.

На мгновение в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Клэра.

— Прекрасно, — сказал он наконец. — Вы делаете честь вашей профессии и вашему дурному воспитанию, Скотт. — Посмотрим, куда может завести вас ваше замечательное самоуничижение. — Он повернулся ко мне.

— Ступай к себе в комнату, — приказал он.

Наверно, таким тоном он отдавал приказания своей собаке. Вероятно, я выслушала его, полуоткрыв рот от удивления. Он устремился ко мне с поднятой рукой. Забыв о чувстве собственного достоинства, я поспешила убраться с его пути. Мои плечи все еще болели после нашей последней дискуссии. Я не успела еще отодвинуть стул, как Джонатан встал на пути Клэра, пытавшегося схватить меня.

— Мое смирение, как вы догадались, на этом заканчивается, — сказал он негромко. — Поосторожнее, милорд, вы заходите слишком далеко.

Клэр резко взмахнул рукой. Не скажу, кого из нас он хотел ударить, и вряд ли когда-либо это узнаю. Джонатан оказался быстрее. Находясь под прикрытием его тела, я не видела в точности, что случилось. Я увидела Клэра, полулежащего, полустоящего на коленях на полу после сложного захвата, примененного Джонатаном. Наклонясь над Клэром, он, казалось, без особых усилий удерживал его на месте. Только прерывистое дыхание указывало на его напряжение.

Он взглянул на меня.

— Быстро, — сказал он, не повышая голоса. — Идите, пожалуйста.

Я колебалась, понимая, что он прав, но не желая оставлять его. Клэр задвигался, и Джонатан сжал его еще крепче. Я увидела лицо Клэра и помчалась из комнаты, как будто за мной гнались все демоны ада. Не останавливаясь, я влетела к себе и перевела дух только тогда, когда задвинула засов и засунула ножку стула за ручку двери.

Я долго ходила по комнате, разрываемая страхом и угрызениями совести. Я уверяла себя, что ничего не могла сделать. Плохо, что я стала свидетелем унижения Клэра. Он никогда мне этого не простит, а что касается Джонатана…

По крайней мере, он невредимым покинул дом Клэра. Я видела его уход: в нем было нечто удивительное; без шапки, без плаща он ушел в дождь, и силы природы, казалось, были бессильны что-либо с ним сделать. Спустившись по ступенькам, он остановился и взглянул на мое окно. Не думаю, что он видел меня. Шел проливной дождь, и он вымок, едва вышел из-под укрытия. Я попыталась открыть окно, но, пока я боролась с задвижками, он уже ушел по покрытой гравием дороге. Промокшая рубашка прилипла к его телу, вода стекала с волос. Я заплакала, увидя его таким промокшим, ведь он мог простудиться, а я ничего не могла для него сделать, даже дать ему его пальто.

Я села, свернувшись калачиком у двери. По крайней мере, теперь я могла выплакаться, благо никто меня не видел.

Должно быть, я уснула. Когда я проснулась, дождь все еще лил, а свинцовое небо приобрело еще более мрачный оттенок. Ноги мои затекли от лежания на полу, так что я едва могла стоять, голова кружилась от голода и волнения. Дом был заполнен зловещей тишиной.

Проходил час за часом, и мне хотелось громко закричать и разорвать это притаившееся молчание.

Уже начало темнеть, когда в мою дверь раздался стук

Я выпрямилась в кресле, где забылась в тягостной дремоте.

— Миледи! — раздался голос снаружи. — Вы проснулись? Позвольте мне войти.

Я плюхнулась обратно в кресло. Это был не Клэр. Стучалась моя новая горничная Бетти.

— Что тебе нужно? — спросила я хриплым голосом.

— Ваш обед, миледи. Мне приказали принести его. Если вы не хотите…

— Оставь его у двери. И уходи.

Я немного подождала, а потом разобрала свою баррикаду. Здравый смысл подсказывал мне, что не следует отказываться от еды. Зачем морить себя голодом и слабеть? Засов, стул служили лишь утешением для меня, а не препятствием для Клэра.

После еды мне ничего не оставалось, как сидеть и ждать. Наступила ночь, и молчание в доме нарушали лишь звуки продолжавшего лить дождя. Укутавшись в шерстяной плед, я дремала и снова просыпалась, дремала, видела неясные страшные сны и просыпалась, трясясь и вскрикивая от страха. Так прошла ночь, одна из самых долгих в моей жизни. К утру чуть-чуть просветлело, а дождь, бесконечный дождь, все продолжался. Выглянув из окна, я увидела маленькие озерца воды, растекавшиеся по дороге к дому.

Завтрак я не получила. Близился полдень, когда кто-то подошел к моей двери. К этому времени я была согласна даже на Клэра. Меня снедало любопытство, мне необходимо было знать, что происходит, пусть меня даже убьют через минуту. Но голос за дверью был не Клэра, а стук в дверь робким. Я узнала голос миссис Эндрюс и открыла дверь.

Она вздрогнула, увидев меня, и я поняла, какое зрелище я представляю. Я не снимала платья целые сутки, не причесывалась, глаза мои воспалились от стольких рыданий.

— Я принесла вам чаю, — сказала миссис Эндрюс, протягивая поднос с таким видом, словно ублажая дикую собаку костью. — Могу я войти?

— Конечно. — Я отступила назад и впустила ее в комнату, высунула голову и подозрительно осмотрела холл.

— Его милость — в библиотеке, — сказала миссис Эндрюс, ставя поднос на стол. — Он провел там ночь.

В ее голосе я почувствовала упрек. Я обернулась и, не веря себе, взглянула на нее с подозрением. Миссис Эндрюс спрятала от меня глаза, но ее плотно сжатые губы выражали неодобрение моего поведения.

— Я провела ночь в этом кресле, — сказала я, показывая на неуютное гнездо из пледов. — А как провел эту ночь мистер Скотт, я затрудняюсь даже представить, возможно, в канаве, если у моего супруга нет других сведений.

Рот экономки сжался еще плотнее, и я поняла, что сделала ошибку, пожалев Джонатана. Но, несомненно, она была настроена против меня, иначе не восприняла бы мои слова таким образом. Она всегда была добра ко мне, и меня огорчило ее сегодняшнее недоброжелательство.

— Я пришла попрощаться с вами, миледи, — сказала она сухо. — Пожелать вам всего хорошего, и, может быть, вам что-нибудь надо?

— «Попрощаться»? — Это слово окончательно добило меня. Она могла ненавидеть меня, могла принять сторону Клэра, но ее честность и прямота служили мне надежным прикрытием, в ее присутствии Клэр держал себя в каких-то рамках приличия. А без нее…

Подбежав к ней, я схватила ее маленькие пухлые ручки, сложенные на талии.

— Миссис Эндрюс, не покидайте меня, пожалуйста. Я боюсь…

— Миледи, я не покидаю вас. Я только еду раньше вас в Лондон, чтобы проследить за подготовкой дома. Я увижу вас снова через несколько дней, если у меня не будет других поручений…

— Ох, не говорите мне о поручениях! Вы не знаете, что он сделает со мной!

Ее розовое лицо снова сжалось в неодобрительной гримасе. Она обожала молодого хозяина Эдварда с его юных лет и не допускала даже малейшей критики в его адрес. Он был мужчиной, пэром Англии и ее работодателем. Даже увидев его с палкой и усомнившись в его добрых намерениях, она тем не менее, вероятно, нашла бы для него оправдание.

— Ну, миледи, — сказала она решительно, — я должна быть откровенна с вами для вашей же пользы. Вы так оскорбили его милость…

Я засмеялась, просто не могла удержаться от смеха, хотя это было совсем не умно с моей стороны.

— Так оскорбили, — продолжала миссис Эндрюс, нахмурясь. — И вы причините ему еще больше страданий, если будете продолжать в том же духе, так, ну, безответственно, так дико. Можете ли вы представить подобное отношение с его стороны… — Тут она вспомнила некстати, что он ударил меня, покраснела, но тем не менее продолжала свои упреки с упорной нелогичностью предубежденного человека.

— Это чепуха, мужчина, особенно в порыве чувств, способен на такое, и если вы будете так легкомысленны с другими мужчинами…

— Неужели вы в это верите? — спросила я, сознавая безнадежность своих слов. Я знала, что миссис Эндрюс скорее поверит в мою виновность, чем в недостойное поведение Клэра.

— Я не считаю вас испорченной женщиной, — добавила она более снисходительно. — Просто вы очень молоды и неопытны, но вы не задумываетесь о той боли, которую вы ему причиняете.

— Ладно, оставим это. — Я налила себе немного горячего чая в чашку. — Не хотите составить мне компанию? Тогда извините. Я действительно ослабела от голода и жажды.

— Это вам следует меня извинить, — отозвалась холодно миссис Эндрюс. — Я забыла о своем положении.

— Можете говорить о чем угодно. — Я откусила кусок пирога. — Я слушаю вас. Мне только хотелось бы, чтобы и вы меня слушали. С чего Клэр решил переехать в Лондон? Или мне предстоит отправиться одной и быть заточенной в лондонском доме?

— Он пытается быть с вами добрым. По его словам, здесь вы скучаете и одиноки и поэтому завели себе негодных друзей. Большинство мужей не так заботливы по отношению к своим женам.

— Понимаю. — Я откусила еще кусок пирога, он оказался очень вкусным. — Поэтому он перевозит меня в мир веселья и удовольствия. Я считала, что дом в Лондоне непригоден для житья.

— Поэтому-то меня с прислугой и посылают заблаговременно. Чтобы избавить вас от неудобств.-Понятно, — снова повторила я, расправившись с пирогом. Миссис Эндрюс, не скрывая враждебности, наблюдала за мной. Мое умышленное спокойствие не вызывало у нее симпатии. Вероятно, она предпочла бы увидеть меня раскаявшейся и униженной, вытирающей власами слезы…

— Ну, если у вас нет для меня распоряжений… — Она двинулась к двери.

— Миссис Эндрюс, если бы я попросила вас взять письмо… Да, конечно, вы его отдадите милорду, не правда ли? — Выражение ее лица не оставило сомнений в правильности моей догадки. — Это ваш долг. И несомненно, мистер Бим также сочтет меня сумасшедшей или дурной женщиной… Не передадите ли записку от меня священнику? Вы же не откажетесь передать ему просьбу навестить меня. Или вы считаете, что он и я… Нет? Я шокирую вас, миссис Эндрюс. Я удивлена: вы считаете меня неспособной совратить его. В конце концов, он интересный молодой человек

— Он принадлежит Богу! — сказала миссис Эндрюс сквозь сжатые зубы. — Я передам вашу записку, миледи. Несомненно, встреча со священником будет вам на пользу.

Мои руки задрожали, и чашка, которую я держала, зазвенела о блюдце.

— Возможно, мы больше не увидимся, миссис Эндрюс. Если это произойдет, пожалуйста, думайте обо мне хорошо, как и я о вас. Вы не сможете иначе. Вы были добры ко мне когда-то.

Слезы хлынули из ее глаз. Она с опаской оглянулась на открытую дверь. Ее страх перед хозяином вызывал у меня удивление и жалость, и все же она упорно цеплялась за веру в его добрую волю.

— Дитя, — сказала она еле слышно. — Если бы вы только…

— Бессмысленно. Но я очень вам благодарна.

Механически, по привычке хорошей прислуги, она взяла со стола поднос с остатками моего обеда. На нем оставалось немного разломанных кусочков пирога, которые волей-неволей подтверждали, по крайней мере, отсутствие у меня аппетита, что было косвенной уликой моего угнетенного состояния. Миссис Эндрюс с лукавинкой взглянула на меня и прошептала:

— Я отослала саквояж и пальто мистера Скотта в деревню. Он живет у Миллеров. С ним все в порядке, миледи.

Из окна я наблюдала за отъездом миссис Эндрюс. Она разместилась в большой дорожной карете. Вместе с ней ехали дворецкий и три горничные, не считая Уильямса, правившего лошадьми, и двух конюхов. Интересно, сколько слуг еще осталось в доме и сколько их было всего? Может быть, с дюжину, значения это не имело. С увольнением Анны и отъездом миссис Эндрюс в доме не оставалось никого, кто мог бы прийти мне на помощь. И не только в доме. Жители деревни были беспомощны перед властью и богатством Клэра, а любое вмешательство Джонатана лишь подтвердило бы сплетни о наших отношениях.

Ближе к вечеру появилась Бетти с очередным подносом. Она самодовольно ухмылялась, наслаждаясь моим унижением и отыскивая на моем лице следы вины и печали. Она ненавидела не меня лично, ее ненависть распространялась на всех нас, людей с богатством, надежным положением в обществе. В какой-то мере я понимала и не порицала это чувство; тем не менее я не желала доставить ей удовольствия насладиться моим отчаянием. Я сдержанно поблагодарила ее за принесенный обед и отпустила.

С наступлением вечера моя уверенность, что миссис Эндрюс выполнила роль посыльного, стала угасать. Мистера Флитвуда не было, и я уже не надеялась на его приход. Лужа на дорожке выросла еще на треть метра и с наступлением темноты стала неразличимой. На ней появилась корочка льда, и дождь сменился мокрым снегом.

Я попыталась разжечь огонь в камине, не призывая на помощь Бетти, и это оказалось на поверку удивительно тяжким занятием. Когда я наблюдала за слугами, растопка камина представлялась мне пустяшным делом, на практике же дрова не желали загораться, а лишь тлели. Мои руки почернели от копоти, спина гудела от усталости, когда в камине появилось первое небольшое пламя. Я присела перед огнем, протягивая руки к теплу и чувствуя себя Золушкой в этом мягком халате, с измазанным сажей лицом.

Конечно, именно в эту минуту и прибыл мистер Флитвуд. Мне уже было все равно, как я выгляжу. Я испачкала его рукав сажей, схватив протянутую мне руку, и его огорчение в другое время позабавило бы меня, не будь мое теперешнее положение столь отчаянным.

— Спасибо, что пришли, — пробормотала я невнятно. — Благодарю вас! Извините, что принимаю вас таким образом…и в таком виде. ..И в комнате так холодно.

— Ну-ну, не беспокойтесь! — сказал он бодро. — В комнате действительно холодно. Вы по-детски неосмотрительны, так можно заболеть.

Он был очень проворен, мгновенно развел огонь, не испачкав даже рук. Затем он уселся напротив камина и улыбнулся:

— Самое страшное позади. Бояться нечего. Если хотите, можете поплакать.

— Мне не хочется плакать. Мне хочется разбить что-нибудь вдребезги. За что мне такие муки? Я ни в чем невиновата! Но если Клэр будет продолжать вести себя, как будто я виновата…

В глубине его спокойных серых глаз сверкнула искорка:

— Бог мой, я восхищен вашим мужеством! Я опустила глаза.

— Вы бы так не сказали, если бы могли прочесть мои мысли.

— Мне кажется, я прочел их и не одобряю того, что вы собирались мне сказать. Как священник, нет! Но как человек, понимаю и сочувствую вам. Я часто удивлялся, сколько злосчастных горемык впадало в грех, полагая, что не могут поступить иначе.

— Я подумывала о бегстве, — призналась я. — Но куда мне бежать?

— Есть ли у вас поблизости друзья, родственники?

— Только тетя. Но она не согласится приютить меня.

— Даже на время?

— Мистер Флитвуд. — От его вопросов мне стало не по себе. — Ведь вы не это имеете в виду, я уверена. Но вы пугаете меня, действительно. Неужто вы предлагаете мне покинуть супруга?

— Дорогая Люси, разрешите мне такую вольность. Могу я называть вас Люси?

— Да, конечно, — нетерпеливо ответила я. — Продолжайте.

— Дорогая Люси. Скажу вам откровенно, я держу за правило никогда не вмешиваться в отношения между супругами. Но иногда, в определенных обстоятельствах, полезны — назовем их так — передышка, краткая разлука, для того чтобы у вас обоих было время все обдумать. Вам не надо уверять меня в невиновности. Я верю в нее так же, как в невинность своей сестры. Но при теперешнем настроении Клэра..

— Если бы я могла поговорить с Клэром…

— Избави Бог, нет! Это было бы хуже всего. Дайте ему время успокоиться.

— У меня, может быть, не будет времени. Он хочет взять меня в Лондон.

Мистер Флитвуд покачал головой с мрачным видом.

— Вам следует ехать, — сказал он медленно. — Жаль только, что я сам уезжаю. У меня нет причин для беспокойства, уверяю вас, но…

— Вы уезжаете? — Если у него не было причин для беспокойства, то у меня они были. У меня отнимали одного за другим всех людей, на которых я могла положиться. — А вы… он… да, я забыла. Простите меня, я не справилась о здоровье вашей сестры. Как она себя чувствует?

— Плохо. Мне не терпится увезти ее отсюда

— И вы поспешили сюда, когда вы так заняты. Я сгораю от стыда. Конечно, вам прежде всего следует подумать о ней. Когда вы едете?

— Завтра, на рассвете.

— В такую погоду? Разумно ли, в ее болезненном состоянии?

— Именно поэтому я спешу отправиться в путь. Если бы я только мог, я бы задержался ради вас. Но дождь только начинается, и сегодня ночью здорово похолодало. Если погода не изменится, дороги скоро станут непроезжими.

— В этом случае Клэр должен торопиться с отъездом, — пробормотала я про себя.

— Мне помнится, он говорил, что едет завтра.

— Какое это имеет значение?

— Это означает, что у вас остается только сегодняшний вечер. — Он прижал руку ко рту. — Я не хотел это сказать. Забудьте об этом.

— Просто не знаю, что мне делать.

— Все в конце концов станет на свое место, — ответил мистер Флитвуд с вынужденной улыбкой, похожей на гримасу. Он встал. — Мне надо идти. Шарлотта ждет меня.

— Передайте ей мои наилучшие пожелания.

— Благодарю вас. — Поколебавшись немного, он добавил: — Я захвачу с собой Эдварда переночевать сегодня у нас. Вам будет спокойнее без него.

Я читала о людях, в отчаянии ломавших себе руки, но никогда не принимала это всерьез до сегодняшнего вечера. Теперь я сама ходила по комнате, до боли выворачивая себе руки. Посещение мистера Флитвуда не принесло мне ожидаемого успокоения, наоборот, оно только усилило мои опасения. Его неясная манера изъясняться, неопределенность выражений никогда не были такими раздражающими. Но вряд ли он оставил бы меня одну, если бы не был уверен в моей безопасности. У него могли быть обоснованные опасения за мое спокойствие духа, но никакой мужчина, тем более служитель церкви, не оставил бы женщину в настоящей опасности.

Я почувствовала себя гораздо спокойнее, когда убедилась в отъезде Клэра. Карета развернулась, и при колеблющемся свете боковых фонарей я увидела мужа и священника, садящихся в нее. Она двинулась в путь, напоминая призрачные колесницы, о которых так любил рассказывать Клэр, и исчезла в потоках дождя. Отвернувшись от окна, я вздохнула с огромным облегчением. После нескольких бессонных ночей я чувствовала непомерную усталость. Мой неопрятный внешний вид, свидетелем которого явился мистер Флитвуд, также болезненно действовал на мое состояние. Я заставила себя позвать Бетти. Она откликнулась так быстро, что утвердило меня еще в одном не совсем ясном подозрении — несомненно, Клэр приказал ей прятаться в холле и следить за мной.

Я велела ей принести горячей воды и отослала ее прочь. Мне неприятно было ощущать на себе взгляд ее пронырливых глаз.

Несмотря ни на что, я совсем не собиралась бежать из дому. Помимо того что мне некуда было идти, я была уверена, что соглядатаи Клэра следят за мной. Мне не хватало только унижения быть схваченной и возвращенной с позором обратно. Я вспомнила огромные грубые ручищи борца из Лондона, его ехидную ухмылку, и мне буквально стало тошно от одной только мысли, что эти руки коснутся меня.

Я взяла книгу и попыталась рассеяться, но не смогла. Я сидела, уставившись на догорающий огонь, и неотрывно думала об одном и том же. От тепла камина меня клонило в сон, и я почти задремала, когда слабый звук у двери заставил меня окончательно проснуться.

Это не был стук в дверь или скрип поворачивающейся ручки, звук скорее напоминал царапанье когтей собаки. Дверь не была закрыта: после отъезда Клэра эта предосторожность казалась мне излишней. Теперь, следя за медленно открывающейся дверью, я очень сожалела об этом упущении.

Дверь приоткрылась на самую малость, и тотчас что-то белое появилось в образовавшейся щели и упало на пол. Шорохи и движение за дверью прекратились, но мне показалось, я расслышала слабый скрип, словно кто-то кравшийся на цыпочках наступил на скрипучую половицу.

Я подошла к двери и, набравшись мужества, открыла ее. В холле, освещенном лампами, никого не было видно, а у моих ног лежал свернутый листок бумаги.

На этот раз, перед тем как прочесть записку, я закрыла дверь на замок Я до сих пор помню каждое слово той записки:

«Любовь моя. Приходи ко мне. Я жду тебя снаружи внизу, у каменной лестницы. Не подведи меня, сама моя жизнь зависит теперь от твоих действий».

Под запиской стояла подпись: «Джонатан».

Я подбежала к окну и бросилась обратно, сжимая в руке скомканную записку. Конечно, вряд ли он будет стоять перед домом с фонарем в руке. Я заметалась по комнате, как мышь в мышеловке. Где мой плащ? Мне надо надеть теплый плащ и крепкие башмаки… Взять драгоценности, они мои по праву, если не по закону. Я не оставлю Клэру драгоценности моей матери.

В конце концов я позабыла про башмаки на деревянной подошве. Накинув плащ на одно плечо и держа под мышкой тяжелую шкатулку с драгоценностями, я выбежала из комнаты в черных шелковых туфлях и открыла дверь в спальню Клэра. Там было тепло, жарко пылал камин, всегда топившийся по приказанию хозяина. Я была уже на середине комнаты, как вдруг резко остановилась, словно ударившись о крепкую невидимую стену.

Должно быть, в такие моменты возникают мысли о предчувствиях. Я услышала как наяву чей-то предупреждающий голос, почувствовала, как чья-то рука схватила мою и заставила остановиться.

Забыв про крайнюю спешку, я медленно вернулась к себе в комнату. Записка лежала на полу, там, где я ее бросила. Я расправила бумагу и заново перечла записку.

В ней заключалась причина таинственного предупреждения — не в ангеле-хранителе и не в сверхъестественности. Я знала Джонатана. Мне не был известен его почерк, но в этом не было нужды. Джонатан не мог написать такой записки.

Я морщилась, перечитывая неуклюжие цветистые фразы. Нет. Джонатан никогда бы не написал подобное. Он никогда не упомянул бы об опасности, грозящей его жизни… Да и сами эти слова не подразумевают такого. У них был двойной смысл. Их можно было без труда истолковать как несдержанное признание участника обычной любовной интрижки.

Так я столкнулась еще с одной хитрой выдумкой Клэра, и ее следовало рассматривать с двух различных точек зрения.

Возможно, испытать меня таким образом подсказала Клэру его больная ревность. И тогда, выйдя из дому в промозглую ночь на призыв предполагаемого любовника, я столкнулась бы с затаившимся в засаде Клэром. Я содрогнулась при этой мысли и подвинулась поближе к затухающему огню. Да, эта записка могла быть испытанием, а отъезд Клэра с его скрытым под Капюшоном приятелем — уловкой, чтобы усыпить мою бдительность. Несомненно, он мог бы выбраться из дома священника, не разбудив его спящих обитателей.

Какой плохой ни казалась эта гипотеза, я предпочла бы ее второму предположению.

Кому-то очень хотелось, чтобы я оставила своего мужа, возможно, самому Клэру или другому неизвестному интригану. Свернувшись калачиком у камина, я пыталась ответить на этот вопрос, но безуспешно. И не только потому, что мне трудно было размышлять в подобных условиях, а еще и потому, что ясного ответа на этот вопрос пока не существовало.

У Клэра был мотив убийства (теперь я уже находила это слово уместным). Но была ли у него для этого достаточная причина? Даже предполагая наихудшее, что он женился на мне только ради моего приданого, что он находил меня безопасной, что он хотел жениться на Шарлотте Флитвуд, мог ли такой человек, как Клэр, пойти на убийство по этой причине?

Я не могла в это поверить. Он был способен на жестокость, несправедливость, на черствое равнодушие к чужим страданиям. Ему были присущи все слабости его класса, но и его достоинства. Хладнокровное предательское убийство женщины, носящей его имя и находящейся под его защитой? Нет, это было невозможно. Мне казалось также маловероятным, чтобы моя смерть была конечной целью любого из затеянных заговоров. Нельзя же предположить, чтобы убийца был так нерасторопен. Бутылочка с настойкой опия, совместные прогулки верхом — да, у Клэра было множество возможностей уничтожить меня, не прибегая к этим неуклюжим выдумкам.

Мысли кружились в моей голове, словно мельничное колесо. И только в одном я была относительно уверена: сегодня ночью только чистейшая случайность спасла меня от беды. Фальшивая записка не была невинной проделкой, даже если я и не догадывалась, какая причина толкнула кого-то на ее написание.