Джонатан взглянул через плечо на неуклюжую фигуру незнакомца.

— Я все это рассказал вам не для того, чтобы возбудить в вас гнев или завербовать в «тайную армию» феминисток, каких называет моя мать, — сказал он с кривой улыбкой. — Я рассказываю вам это только из чувства ответственности. Мистер Бим — единственный ваш защитник из мужчин, а я его представитель. Он, несомненно, будучи здесь, дал бы вам свои рекомендации, поэтому я поступаю точно так же.

— Думаю, его советы отличались бы от ваших, — сказала я, улыбаясь в ответ.

— Да, но он бы протестовал против действий лорда Клэра, а я, по ряду причин, не могу так поступить. В действительности положение не так мрачно, как я вам его обрисовал, но смягчается оно не по закону, а под воздействием общественного мнения и личных качеств.

— Клэру наплевать на общественное мнение.

— В это я могу поверить. Тогда вам следует полагаться на его характер — его понятия права и чести. Я невысокого мнения, вероятно, о его чести и все же, признаюсь, нахожу его поведение удивительным. Он груб и жесток к зависимым от него людям, холоден и насмешлив с равными. Но эта пьяная ревность, эта мелкая жестокость к супруге, носящей его имя…

— Я знаю. Для меня это тоже непонятно. Он не всегда был таким, это на него непохоже.

— У него нет… — Джонатан остановился на полуслове и залился румянцем.

— Нет, у него нет причин для ревности. Вы в этом сомневаетесь?

— Люси… — Он повернулся ко мне, протягивая руку. Его порывистые движения, румянец смущения напомнили мне открытого юношу, которого я впервые встретила в конторе мистера Бима. В этом красноречивом жесте, содержавшем извинение и молчаливое подтверждение его веры в меня, было еще одно чувство, которое я не осмелилась назвать. Но, сделав этот жест, он вспомнил о фигуре, маячившей сзади видимым напоминанием подозрений Клэра. Протянутая рука Джонатана упала, и мы ехали дальше в молчании, пока я в попытке найти безопасную тему для разговора сказала, что где-то здесь я заблудилась, когда в последний раз выезжала на Султане.

— О да, — пробормотал Джонатан, все еще поглощенный своими мыслями, — Я помню, ваш муж упомянул об этом. Так что же случилось? Я рассказала ему о том случае, стараясь не сгущать краски, но в ходе моего рассказа лицо Джонатана вытянулось, а когда я упомянула о звуке, всполошившем Султану, он помрачнел.

— Вы говорите, свист?

— Да, очень похоже. Думаю, свистела птица.

— Птица, — пробормотал Джонатан. — Д… должно быть, так.

Вернувшись домой, мы застали миссис Эндрюс в истерике. Произошла катастрофа местного масштаба. Она была в состоянии такого огорчения, что я даже испугалась, но, когда мне, наконец, удалось заставить ее рассказать, что случилось, я расхохоталась.

Дело было в благоухании. Это слово наиболее близко подходило по значению к слову «вонь», какое миссис Эндрюс не могла заставить себя произнести.

Отхохотавшись, я поднялась наверх, несмотря на попытки миссис Эндрюс удержать меня. Она уверяла, что моим нежным ноздрям нельзя вдыхать столь оскорбительный запах; слуги все почистили, обыскали и проверили, но запах все же сохранялся, и только время сможет его выветрить. Я настояла на своем и в холле наверху встретила Джонатана, поднявшегося расследовать случившееся.

— Нет, нет, вам не следует идти наверх, — сказал он, широко улыбаясь. — Там такой запах, как будто в одночасье прорвало все канализационные трубы или притащили кучу трупов. Миссис Эндрюс, — повернулся он к экономке, следовавшей за мной и едва удерживавшейся от слез. — Прошу вас, не надо так расстраиваться, это бывает в самых лучших домах. Помню свой визит к его светлости герцогу Истхемскому, когда крыса застряла за стенными панелями…

Позднее он признался, что выдумал всю эту историю с визитом. Но она несколько успокоила миссис Эндрюс.

— Ну что ж, — сказала она, шмыгая носом. — Вы очень добры ко мне, мистер Скотт, право слово. Конечно, мы уже перенесли ваши вещи. Его милость лично позаботился об этом.

— Его милость? Я думала, он уехал в Эдинбург.

— Ах да, миледи. Но он вернулся… Ах, дорогая, я так замоталась, что не знаю, что говорю…

— Его милость уехал перед тем, как мы отправились на прогулку, — сказал Джонатан. Он уже не смеялся. — Он возвратился после нашего ухода?.. Вероятно, он что-то забыл?

— Да, сэр. Именно так. Он забыл документ, он сказал, деловую бумагу. Он поднялся наверх узнать, уехали вы или нет, и тут мы обнаружили это…

— Благовоние, — подсказал Джонатан с непроницаемым лицом. — Да, к сожалению, я не могу поблагодарить его милость. Он не нашел нужным послать за мной?

— Нет, он сказал, что это не обязательно. Но это…

— Благовоние, — сказала я.

— Благодарю вас, миледи. Да, да. Он очень огорчился и распорядился перенести вещи мистера Джонатана. Он просил передать вам свои извинения.

— Конечно, конечно, — согласился Джонатан. — И куда же перенесли мои вещи?

— В Зеленую комнату. Не будете ли добры пойти за мной, сэр.

— Ох, — сказала я. — Вы будете рядом со мной. Вам оказана большая честь, мистер Скотт. Эту комнату обычно предназначают для коронованных особ!

Как всегда при отлучках Клэра, весь дом вздохнул спокойно, как благородная леди, снявшая тугой корсет. Никогда прежде мне не было так хорошо. После обеда мы расположились в библиотеке. Это было похоже — как же лучше выразиться? — на исследование неизведанной страны с помощью проводника, знающего каждую ее пядь. Я пыталась исследовать ее в одиночку, мне попадались самородки удовольствия и наслаждения. Но чтобы найти их, мне приходилось преодолевать мили непроходимых болот. Джонатан вел меня прямо к золоту. Он находил книги, которые любил, и читал из них отрывки, пробуждавшие во мне желание прочесть их; он доставал тома, смущавшие меня своей сложностью, и предлагал другие, с более простыми текстами, раскрывавшими тайны сложных книг. Мы не говорили на личные темы. Мы находились в доме Клэра, и вокруг были его слуги. Естественно, дверь библиотеки оставалась открытой во время нашего пребывания.

Я попросила Джонатана объяснить мне смысл заинтриговавшей меня фразы «тайная армия женщин». Он чистосердечно рассмеялся. Он часто смеялся или улыбался, когда разговор заходил о его матери. В этом не было ни тени насмешки, только нежная любовь и восхищение. Джонатан не во всем соглашался с матерью, но часто ее цитировал, как цитировал Блэкстоуна или Тацита. Для меня это было откровением — ссылаться на женщину как авторитет в какой-то области.

Этот день был удивительным во всех отношениях. Джонатан объяснил маленькую шутку матери, которая даже ей казалась забавной, о тайной революционной армии женщин, готовых бороться за свои права, как в свое время греческие женщины. Только мои современницы требовали не прекращения войн, а права голоса для всестороннего совершенствования мира.

Мне никогда прежде не доводилось слышать о Лисистрате, и Джонатану пришлось объяснить, кем она была и какие деяния совершила (как я узнала позднее, он значительно отредактировал древнегреческую версию). Потом я рассказала ему, что не смогла найти цитату из Сократа, на которую ссылалась его мать. Джонатан сразу же нашел эту книгу — это был греческий подлинник, и поэтому было неудивительно, что я не смогла отыскать ее.

«Не существует профессии, — прочел Джонатан, — связанной с руководством общественными делами, которая принадлежит только женщине или мужчине. Каждая профессия открыта и тем и другим независимо от их природы. У нас не должно быть одного образования для мужчин и другого для женщин, потому что природа тех и других одна и та же».

— Как это звучит по-гречески?

Джонатан прочел. Величественные чеканные звуки барабанным боем отозвались в мозгу.

— Мне хотелось бы изучить греческий.

— Если верить Сократу, вас следует обучать греческому. Миссис Эндрюс пришлось дважды звать нас к чаю.

В тот вечер мой мозг испытывал те же ощущения, что и тело после большой физической нагрузки. Он испытывал боль, но работал. Я долго лежала без сна. Уже засыпая, я вспомнила неуклюжего соглядатая Клэра, улыбнулась при мысли, какой невинный вечер мы провели с Джонатаном. Самому злонамеренному шпиону не удалось бы найти в нем дурных намерений.

Я ошибалась. В наших словах и поступках не было ничего дурного, но это не прошло бесследно. Встретились наши умы, а для женщины это искушение сильнее соблазна плоти.

Я проспала самую малость, когда какой-то звук разбудил меня. Я села на постели, озираясь по сторонам. Огонь в камине потух, неяркое красноватое свечение углей придавало теням в комнате зловещие оттенки. Затем звук повторился: таинственный, низкий, глухой вой, доносившийся откуда-то извне, с террасы.

Я встала с постели и подошла к окну. Я сразу же вспомнила о Джонатане, забыв, что он находится совсем рядом, в соседней комнате.

«Оно» было здесь, на террасе, «оно» стонало и двигалось, «оно» металось взад и вперед с резкими, судорожными движениями. Я поймала себя на мысли: «Что, если „оно“ бросится на меня с распростертыми ищущими руками?» — и похолодела. Но «оно» не могло достать меня, не могло войти в дом… Как раз в тот момент, когда эта мысль пришла мне в голову, существо подняло свою прикрытую чем-то голову, казалось, оно смотрит прямо в мое окно. Странно искривив тело и руки, оно метнулось в сторону и исчезло из виду. До меня донесся еще один, последний угрожающий вскрик или стон отчаяния.

И тут я вспомнила о лестнице, соединявшей террасу с комнатой Клэра.

Если бы я задумалась на минуту, я, наверно, удивилась бы, зачем сверхъестественному существу ступеньки для подъема. Но мне было не до размышлений, я была слишком испугана. Подбежав к двери в холл, я распахнула ее, намереваясь позвать на помощь.

Дверь из соседней комнаты отворилась, и Джонатан вышел в холл.

— Я услышал шум, — сказал он. — Что, черт побери, здесь происходит?

На нем был надет темный халат. От страха я забыла о своем. Моя ночная рубашка закрывала меня от подбородка до пола и была намного скромнее вечернего платья, но я вдруг смутилась своего наряда и распущенных волос.

Не знаю, что послужило для меня предупреждением, боюсь, не чувство стыда или благопристойности. Мне хотелось, чтобы он обнял меня, защитил… Вдруг мне показалось, что я слышу внутренний голос, безмолвный крик об опасности. Я бросилась мимо Джонатана через слабоосвещенный холл к лестничной площадке. Здесь висело старинное восточное украшение — массивный бронзовый диск или гонг с резными фигурками мифических зверей. Схватив висевший рядом молоток, я ударила по гонгу, что было силы, взорвав гнетущую тишину. Еще не успели замереть звуки гонга, а миссис Эндрюс, в криво надетом ночном чепце, уже бежала по восточному коридору, сверху торопливо спускались с криками другие слуги. И тогда из темноты нижнего холла выступила еще одна фигура со стэком в руке и в дорожном плаще. То был Клэр.

Я бросилась к миссис Эндрюс и, задыхаясь, рассказала ей эту дикую историю.

— Мне стало страшно, — сказала я плаксиво. — Мне захотелось поднять шум и позвать на помощь. — Я осмотрелась и испуганно вскрикнула: — Клэр! Это, должно быть, вас я видела сейчас на террасе. Все это так глупо! Если бы я знала, что вы вернулись раньше, чем сказали…

— Мои дела закончились быстрее, чем я ожидал, — сказал Клэр бесстрастным голосом. — Думаю, все же вы не могли видеть меня. Я вошел прямо через главную дверь.

— Белая Дама! — выпалила миссис Эндрюс.

— Не будьте суеверной дурочкой, — резко оборвал ее Клэр. — Чего нет того нет. Если ее милость подвержена галлюцинациям…

— Это не было галлюцинацией. — Джонатан вошел в холл. — Или я тоже им подвержен. Я видел его мельком, но в том, что на террасе кто-то находился, у меня нет сомнений.

— Неужели? Будучи убежденным рационалистом, вам следовало бы спуститься на место происшествия для расследования.

— Я собирался это сделать, когда леди Клэр подняла тревогу. — Джонатан деланно поежился. — Зрелище было устрашающим, куда там каким-то призракам. Меня трясет до сих пор.

— Мне так неловко, — сказала я. — Я забыла, что вы были в соседней комнате.

Джонатан поклонился. Ситуация могла бы показаться комичной, если бы не была настолько серьезной. Мое сознание раздвоилось: с одной стороны, я восхищалась искусством нашего розыгрыша, с другой — скептически оценивала причины прибегать к такой комедии. Возможно, случайно неожиданное и необъявленное прибытие Клэра совпало почти секунда в секунду с последним появлением неправдоподобного призрака. Но это совпадение не выдерживало никакой критики, если учитывать другой необъяснимый случай, вызвавший переселение Джонатана в комнату, непосредственно примыкавшую к моей. Еще раньше у меня сложилось ощущение, что кто-то управляет натянутым канатом моих отношений с мужем. Теперь я осознала, что пропасть, разверзшаяся под этой слабой опорой, оказалась более мрачной и глубокой, чем я предполагала.

В последующие часы ситуация напоминала перемирие между сражениями. Я ничего не предпринимала, наблюдая за Клэром. Он тоже выжидал благоприятного момента. Казалось, он погрузился в меланхолию, отвлеченную и безразличную. К моему облегчению и… разочарованию, Джонатан не делал попыток поговорить со мной наедине. После завтрака он последовал за Клэром в библиотеку, оставался с ним там большую часть утра и вышел после этого разговора с нахмуренным лицом.

За обедом он перевел разговор на суеверия и рассказы о призраках и привидениях. Разумеется, речь шла о семейных легендах Клэров, и, бросая на меня насмешливые взгляды, Клэр рассказал о Белой Даме.

Джонатан скептически отнесся к его повествованию.

— Слишком много развелось этих Белых Дам, — сказал он. — Допуская возможность существования подобного призрака, можно предположить, что у всех этих легенд одно и то же происхождение и его-то заимствовали другие семьи в поисках сенсации.

Клэра заметно покоробило предположение, что его предки всего лишь позаимствовали привидение у соседей, но он выдал продолжительный обстоятельный отчет о появлениях Белой Дамы перед членами его семьи, закончив описанием моего личного опыта в саду.

— Гм! — сказал Джонатан, ничуть не убежденный. — Очень любопытно, милорд, но малодоказательно. Боюсь, у меня юридический склад ума, и я не могу принять подобные свидетельства без подтверждения. Отдавая должное уважение ее милости…

— Вы отвергаете свои собственные ощущения?

— Ах, это! — Джонатан пренебрежительно взмахнул рукой. — Потерявшаяся блеющая овца, горничная, выбежавшая глотнуть свежего воздуха…

— Что же в таком случае вы считаете свидетельствами?

— Ну, скажем, свидетельства, основанные на здравом смысле. Оставаться в заброшенном месте, бродить в продуваемом сквозняками доме, в холодном саду — для этого у призрака должны быть веские причины — стремление отомстить этой семье или сильная привязанность. С чего бы Белой Даме преследовать Клэров?

Его насмешливый тон раздражал Клэра, на что, без сомнения, и рассчитывал Джонатан. Клэр ответил высокомерно, поглядывая на меня:

— Не очень тактичный вопрос, сэр, ибо во многих случаях подобные привидений предвещают опасность людям, имевшим несчастье их видеть.

Только если в них верить, — отпарировал Джонатан. — Уверен, ее милость достаточно разумна, чтобы уверовать в подобные предрассудки. В любом случае, — добавил он с улыбкой, — я должен разделить с ней опасность, так как тоже видел этот призрак прошлой ночью.

Оставив их попивать вино после обеда, я отправилась в гостиную и взялась за вышивание, но твердо решила не оставаться в гостиной, если они задержатся за столом. Ничто не мешало Клэру прийти ко мне в комнату, но, по крайней мере, если он попытался бы меня оскорбить, это произошло бы не на людях.

Вечер выдался необычайно ветреный. Из своей комнаты я наблюдала, как гнутся под порывами ветра ветви деревьев, словно живые существа, стремящиеся разорвать свои путы. Взглянув еще раз в окно, я вдруг увидела, что дурная погода не помешала кому-то явиться к нам с визитом. Ветер, казалось, подхватил его и швырнул к входу.

Мартина открыла дверь пришедшему, и я полагала, что она проводит гостя в столовую. Должно быть, он спросил меня, так как через минуту он появился на пороге моей комнаты.

Гость выглядел очень свежим и блистал здоровьем. Его волосы растрепал ветер, щеки порозовели от непогоды. Я поднялась ему навстречу с большим удовольствием и отослала Мартину предупредить хозяина о приходе мистера Флитвуда.

Приближаясь ко мне, он взглянул мельком на свое отражение в зеркале и расхохотался:

— Ну и видок у меня для посещения леди! Примите мои извинения, я и не представлял себе, что сделал со мной ветер.

— Вам это к лицу, — сказала я, улыбаясь. — Садитесь поближе к огню, вы, должно быть, продрогли.

— Нет, я люблю ветреную погоду, она так приятно возбуждает. Это, конечно, чисто физическое явление, вызываемое свежим воздухом и разгоряченной кровью, но у меня всегда возникает чувство борьбы с природой, и, когда я побеждаю, даже в таком малом — прогуляться в ветреную погоду, я преображаюсь.

Я прореагировала на его тираду без особого энтузиазма, и он несколько успокоился.

— Эдвард скоро появится, я полагаю, а до этого могу я поинтересоваться, как вы себя чувствуете последнее время?

— Немного лучше, — ответила я, подражая его иносказательной манере речи: вокруг были слуги. — Но боюсь, в основном мало что изменилось к лучшему.

— Поверьте, мне очень жаль слышать это. Я надеялся…

— Поначалу после вас, после того, как мы поговорили, все улучшилось. — Его сочувствующий вид, мягкий взгляд окончательно доконали меня, и я не выдержала: — Что-то не так, мистер Флитвуд, совсем не так. Не могу понять, в чем дело, но я схожу с ума от отчаяния. В его поведении нет никакой последовательности, никакого здравого смысла.

— Замолчите! — Он твердо, но спокойно произнес это слово и поднял свою тонкую руку. — Понимаю ваше отчаяние, но нас могут подслушать. Стоит ли сделать еще одну попытку? Бог свидетель, я всего лишь его недостойный слуга, но…

— Я буду вам так благодарна.

— Тише, — произнес он снова с тем же жестом, и я услышала приближающиеся шаги. Когда Клэр с Джонатаном появились в комнате, мы беспечно болтали о музыке.

Клэр представил мужчин, и они поприветствовали друг друга в приличествующих случаю выражениях. После того как все уселись, я вспомнила о своих обязанностях хозяйки и осведомилась о здоровье мисс Флитвуд.

Священник помрачнел.

— Она поправляется не так быстро, как хотелось бы. Я подумываю, может быть, испробовать для ее выздоровлении перемену климата и отправить ее этой зимой, скажем, в Италию.

— Обязательно, — сказал Клэр. — Забудьте о своей пастве, Джек. Если в этом есть малейшая нужда, проведите всю зиму за границей.

Эта мысль привела меня в отчаяние. До сих пор я не осознавала, до какой степени я полагалась на священника. Должно быть, у меня был до того расстроенный вид, что Джонатан в изумлении взглянул на меня, а Клэр резко обронил, что не стоит из этого делать трагедию.

— Ну и вид же у вас, Люси! Я понимаю, вам будет очень недоставать вашего друга, но вы не должны вести себя по-детски. Ее здоровье намного важнее вашего удовольствия, без всякого сомнения.

Прозвучавшая в его голосе ирония была настолько явной, что Джонатан не смог ее тоже не заметить.

— Женщины склонны души не чаять в своих друзьях, — сказал он, обращаясь к Клэру, но не сводя с меня внимательного взгляда — Несомненно, ее милость и мисс Флитвуд — близкие подруги, не так ли?

— К сожалению, мы не так близки с мисс Флитвуд, как мне хотелось бы, — сказала я спокойно. — Надеюсь, наше знакомство в будущем станет более близким.

— Так и было бы, если бы не эта злосчастная болезнь, — согласился мистер Флитвуд.

— Мне очень жаль, что я не смогу познакомиться с ней, — сказал Джонатан.

— Я тоже сожалею об этом, уважаемый сэр, — откликнулся мистер Флитвуд с приветливой улыбкой. — Моя сестра, извините за братскую предвзятость, — удивительное создание. Красота, ум, удивительно благородные манеры, присущие настоящей леди. Ах, ее милость сочтет меня пристрастным.

— Надеюсь, что да, — ответила я, улыбаясь. — Думаю, для брата это прекраснейшее качество. К тому же мисс Флитвуд нельзя переоценить. Мне не доводилось видеть такое прелестное лицо, и, хотя наше общение не было продолжительным и частым, ее ум соответствует ее внешним данным.

— Воистину дань восхищения, — сказал Джонатан, не глядя на меня. Его взгляд не отрывался от лица Клэра.

Очередной субъект разговора оказался не столь удачным, и мистер Флитвуд оказался нечаянной причиной этой неприятности. Он упомянул, между прочим, что видел в деревне Тома и тот просил его о какой-нибудь работенке.

Лицо Клэра потемнело:

— Так этот парень все еще там? Я приказал ему… — Он повернулся ко мне: — Вы потворствуете ему, я думаю. Вы с ним встречались, виделись? Как вы осмелились нарушить мои распоряжения?

От неожиданности и несправедливости его обвинений я потеряла дар речи. Я не успела еще прийти в себя, как вмешался мистер Флитвуд.

— Извините меня, Эдвард, — сказал он со спокойным достоинством. — Но я не могу позволить подобное обращение с леди в моем присутствии. У вас нет никаких оснований подозревать леди Клэр в неуважении ваших пожеланий. В любом случае, вам не следует укорять ее на людях. Я прошу, чтобы вы извинились.

Я затаила дыхание. К моему изумлению, Клэр съежился под пристальным взглядом священника.

— Прошу прощения, — пробормотал он. — Я ошибся.

— Достаточно, — непринужденно сказал мистер Флитвуд. — Мы все иногда раздражаемся, не так ли? Забыли об этом.

Спустя некоторое время он стал прощаться, и Клэр предложил воспользоваться его экипажем, но священник отказался, сопровождая свой отказ заразительным смехом.

— В вашем обществе с удовольствием, — сказал он приветливо. — Но залезать в душную коробку в такую ночь — преступление. Пойдемте, джентльмены, прогуляйтесь со мной. Ветер выветрит вино из ваших голов и освежит мозги для вечерних разговоров и шахмат, если вы окажете мне честь.

Его приглашение было принято. Клэр отправился с мистером Флитвудом в библиотеку дать ему обещанную книгу, а Джонатан задержался в гостиной. Как только дверь за мужчинами закрылась, он нагнулся ко мне и спросил шепотом:

— Как его зовут?

— Зовут? — удивилась я. — Вы имеете в виду мистера Флитвуда?

Брови Джонатана сошлись на переносице, и он издал старушечий скрипучий, раздраженный звук.

— Вам не надоело все время думать об этом красавчике? Тот парень — конюх, о котором говорил ваш элегантный обожатель. Как его зовут?

Я назвала имя Тома. Его грубость не показалась мне обидной, скорее, она меня позабавила.

Вмешательство священника не очень подействовало на Клэра. Он вернулся домой в тот вечер, обуреваемый желанием выпить, и предавался питью весь следующий день. Я старалась не попадаться ему на глаза, ссылаясь на головную боль. Ближе к вечеру, когда Клэр заперся в библиотеке, я отважилась выйти из дому, желая глотнуть свежего воздуха. Едва пройдя аллею, обсаженную кустами, я столкнулась с тем уродливым лондонцем. Он дотронулся до фуражки с той же нагловатой небрежностью, как и в прошлый раз, и не выказал никакого желания уступить мне дорогу. Когда я повернулась, чтобы уйти, он последовал за мной. Теперь, когда Клэр находился в доме, а его шпион — других слов для него у меня не было — снаружи, мне некуда было скрыться, кроме моей комнаты. Но к исходу дня меня вынудили признать, что даже там я не была в безопасности.

Я готовилась ко сну, когда услышала шаги Клэра по лестнице. Его нетрудно было услышать: он кричал что есть силы.

Анна причесывала мне волосы и остановилась, услышав приближение Клэра. Наши взгляды встретились в зеркале, и меня тронуло ее молчаливое сочувствие и объединившее нас чувство беспомощности. Несмотря на разницу в положении — служанки и супруги, с точки зрения человека, кричавшего за дверью, мы мало чем отличались друг от друга.

Когда дверь распахнулась настежь, я не смогла сдержать крика ужаса. Я никогда не видела своего мужа в таком непотребном виде. Он был в нарукавниках, со сбитым набок галстуком, расстегнутый ворот рубашки обнажал его шею. Клэр задержался в дверях на мгновение, изучая меня сверкающими глазами, затем повернул голову и закричал:

— До-обрый… вечер, до-обрый вечер! Сладко спите, старушечка, все, что вы можете делать, — это спать, бедная старушечка. Но не я. У меня сегодня вечером есть кое-что получше…

Смеясь, он вошел в комнату и попытался рывком закрыть дверь, но промахнулся. Дверь осталась открытой, и это моральное унижение принесло мне гораздо больше страданий, чем физические оскорбления.

Я встала, отшатываясь от приближающегося Клэра. Уголком глаза я видела Анну, стоявшую у туалетного столика с гребнем из слоновой кости в руке.

Клэр бросился ко мне. Я попыталась уйти в сторону, но больная нога моя подвернулась, я споткнулась, и Клэру удалось схватить меня за рукав халата. Ткань треснула, но не оторвалась, и движением руки он подтянул меня к себе.

Сохрани я хоть капельку здравого смысла, я бы подчинилась Клэру. Сопротивление лишь усугубляло мое и без того отчаянное положение. Но я не могла ничего с собой поделать. Меня охватило такое отвращение, как будто меня коснулась змея.

Мое сопротивление разъярило Клэра, и, размахнувшись, он ударил меня рукой по лицу.

Удар был не очень сильным, но у меня закружилась голова, из рассеченной губы потекла кровь. Вдруг Клэр вскрикнул и выругался. Он выпустил меня, и я бессильно упала ничком на кровать.

Клэр повернулся к Анне, сжавшейся от страха в комок. Увидев ее руку с поднятым для повторного удара гребнем Клэра, потиравшего ушибленную голову, я поняла, что случилось. Землистый оттенок, выступивший на лице Анны, подсказал мне, что она осознала, до какого преступления довела ее преданность. Она издала жалобный стон и уронила гребень.

Ее самопожертвование не прошло даром. Удар Анны не только освободил меня, но и, казалось, отрезвил Клэра. Он застыл без движения, как будто его охватил паралич. Затем он заговорил ледяным тоном:

— Убирайся. Если я увижу тебя утром в этом доме, я сломаю о тебя свой хлыст. Даю тебе время до завтрашнего утра убраться из деревни, — продолжил Клэр. — Если я увижу снова твое лицо, я обращусь с жалобой в полицию. Если ты не знаешь, какое наказание ждет слугу, поднявшего руку на хозяина, предлагаю спросить мистера Скотта, он, не сомневаюсь, притаился где-то здесь, в безопасном месте в прихожей.

Я поднялась на ноги, прижимая руку ко рту. Разбитые губы болели.

— Она пыталась помочь мне, — невнятно пробормотала я. — Умоляю вас, не наказывайте ее так строго.

Клэр отвернулся от Анны, и в тот же миг она бросилась к двери.

Клэр не глядел на меня. Меня ужаснуло, что он не смог заставить себя сделать это: мой вид был для него невыносим. Он попытался дважды что-то мне сказать, но голос его срывался, думаю, от кипевшей в нем ярости. Потом он, совершенно не качаясь, подошел к двери и закрыл ее за собой. Я услышала, как он повернул ключ в замке.