Глава 17

Участники печальной церемонии рано пришли на Кенсингтонское кладбище. Некоторые плакали, другие негромко переговаривались, стоя у могилы. Сабрина слышала их за собою как шуршание листьев, но не оборачивалась: она смотрела на гроб сестры, свой собственный гроб, который опускали в могилу, когда викарий прочитал короткую молитву и заговорил:

— Леди Сабрина Лонгворт, полная биения жизни, приносила нам любовь и радость…

Тяжелые, бледные облака низко нависли над землей и травой, выпивая их краски, делая их серыми под моляще взметнувшимися ветвями безлиственных деревьев. Легкий октябрьский туман поднимался от Темзы, прикасаясь к присутствующим холодными пальцами. Сабрина ничего не ощущала, но все равно дрожала, и рука Гарта крепче обхватила ее плечи.

— Она была молода и красива и чутко ощущала красоту вокруг себя…

В кольце руки Гарта Сабрина стояла очень тихо, но в горле ее стоял раздирающий крик. «Стефания…»

— Посреди жизни мы в смерти.

Стефания была мертва.

Сабрине было холодно. Холодно. Кожа ее болела, натягиваясь на костях — тонкая, напрягшаяся пленка, удерживающая в себе боль и невидимые слезы, которые не останавливались даже тогда, когда она спала.

«Вернись, Стефания, мы придем к самому началу, мы все сделаем по-другому, и все будет в порядке».

— Господь мой пастырь…

Но единственное начало, которое ей приходило в голову, был телефонный звонок Брукса. Начало кошмара.

Его голос принесся из-за океана, полный слез, и пока он говорил, комната вокруг Сабрины потемнела, сузилась до маленькой точки света, а потом нахлынула обратно, навалилась на нее. Она не могла дышать. На стук упавшего телефонного аппарата прибежали Гарт и дети: она помнила, как Пенни и Клифф, испуганные и неподвижные смотрели на нее, Гарт подхватил ее, а другой рукой поднял телефон и стал разговаривать с Бруксом. Голос его звучал ровно, когда он обо всем договаривался. Он был надежным центром сумасшедше вращающейся комнаты — водоворота, который втянул бы ее в себя, если бы Гарт не держал ее. Она цеплялась за него. Гарт, мой любимый… Но он не знал, он не знал, что произошло.

— Подожди. — Она попыталась отодвинуться от него. — Это была не Сабрина. Это была не Сабрина. Это не Сабрина умерла.

— Ш-ш-ш, любимая, просто обними меня, тебе пока не надо об этом думать.

— Но это была не Сабрина, это была не Сабрина… Тут пришли слезы — раздирающие рыдания, которые заглушали ее слова, когда она пыталась объяснить им.

— Не… Сабрина… умерла. Пришел Нат со шприцем.

— Нет! Дайте мне плакать! Не отнимайте этого у меня, у нас обеих!..

Но иголка плавно вошла в ее руку, и постепенно, мучительно она успокоилась, смутно услышав:

— Боже мой, Боже, какой ужас. Гарт, что еще я могу сделать?

Четверг был мешаниной лиц и голосов. Телефон звонил, не смолкая. Двери открывались и закрывались. Кто-то приносил цветы и еду. Почему все были так заняты, когда Стефания умерла?

Гарт позаботился обо всем. Он позвонил ее родителям, она слышала, как он снова звонил Бруксу:

— Зарегистрируйте смерть в американском консульстве в Марселе и отправьте самолетом тело… «Не „тело“, вы, дурни, это Стефания…»

— …обратно в Англию… в похоронном бюро… да, говорите адрес. Т.С. Драйден и сыновья, Риджент-стрит, Мэйфэр…

«Рядом с домом. Стефания будет рядом с домом».

— …выезжаем сегодня днем. Увидим вас завтра утром. В пятницу… конечно, в доме Сабрины — этого хочет Стефания. «Домой. Я еду домой».

Она предоставила Гарту возможность все сделать самому. Он отвез детей к Вивьен, уложил вещи и крепко прижал ее к себе, когда они приехали в аэропорт и шли через гулкое здание к самолету.

«Гарт — центр моего мира, — думала она, — все, что у меня осталось. — Она постаралась скинуть с себя летаргию. — Я должна сказать ему — он все еще не знает. Я скажу ему, как только мы устроимся в самолете. Брукс только что звонил. Я могу подождать несколько минут, пока мы… нет, Брукс звонил — когда?.. Я не могу вспомнить. Вчера? Несколько минут назад?»

В самолете Гарт взял предложенные стюардессой журналы, предоставив Сабрине возможность побыть в одиночестве. Она откинула спинку кресла и закрыла глаза, пытаясь думать, вернуться к началу, а ее захлестывали волны сна.

Если бы они не поменялись местами?

«Или я не сломала бы руку? Тогда все было бы в порядке. Если бы я настояла, чтобы мы покончили с обманом, сказали бы правду, вместо того чтобы позволить ему продолжаться. Или позже, если бы я отказалась дать Стефании еще одну неделю? Если бы я не полюбила Гарта… Я виновата в смерти моей сестры. — Всю оставшуюся часть полета она не спала, отвернувшись от Гарта. — Все, что я делала, вело к ее смерти. Но я не знала…»

В аэропорту она настояла, чтобы сразу ехать в похоронное бюро.

— Я хочу видеть сестру. Мне надо видеть сестру. Она вошла туда одна — в маленькую комнату в задней части помещения бюро «Т.С. Драйден и сыновья» — и опустилась на колени рядом с гробом.

— Стефания!

Ее сестра спала, холодная и отчужденная, ее красота была хрупкой, как старинный пергамент. Сабрина стояла над ней, вернувшись в начало, далеко-далеко назад, к городам, в которых они росли, к школам и снятым внаем Домам, лимузинам с шоферами и прислуге, лощеным фигурам Гордона и Лауры, оставляющим их одних, устраивавших свою собственную семью.

Она вспомнила одни летние каникулы, когда им было семь или восемь. Они со Стефанией убежали, чтобы найти водопад, и Стефания поскользнулась на каких-то булыжниках, сломав себе щиколотку. Сабрина побежала обратно найти Гордона и Лауру, и пока Гордон высвобождал ногу Стефании, застрявшую между камней, Сабрина сжимала ее руку, чтобы помочь облегчить боль. Той ночью, в постели, Стефания сонно проговорила:

— Мы всегда будем помогать друг другу, правда? Когда нам будет больно или плохо, мы всегда будем рядом.

— Да, — сказала Сабрина.

— Обещай.

— Обещаю.

— Я тоже обещаю, — сказала Стефания.

В молчащей комнате похоронного бюро, освещенной свечами и маленькими лампочками, полной тяжелого аромата высоких букетов цветов, Сабрина смотрела на сестру.

— Мы обещали, Стефания. Мы обещали.

Она плакала, холодные слезы текли по ее щекам, и она прислонилась лбом к полированному дереву гроба.

— Я люблю тебя, Стефания. Я не хотела сделать тебе плохо. Все казалось пустяком — еще одна неделя. Я хотела любить твою семью еще несколько дней, а ты могла… погулять в последний раз… Она закрыла глаза.

«Это все моя вина, и теперь я осталась одна и должна им сказать. Мы этого не планировали, мы были так беспечны, мы ни минуты не думали, что нам придется кому-нибудь признаваться, а теперь я не знаю, как это сделать и как я перенесу их гнев. Я ведь уже попыталась им сказать, но никто не слушал, и мне не с кем об этом поговорить. Все прошлые недели, когда у меня никого не было в Эванстоне, это было не важно, потому что у меня была ты и мы понимали друг друга. Но теперь… Стефания, нет никого, кто бы понял».

Сабрина протянула руку, чтобы пригладить волосы сестры, и тут ее взгляд привлекло поблескивание золота: надетое на ее палец обручальное кольцо сверкало на фоне темных прядей. Она быстро сняла его.

— Оно твое, Стефания. Я не имею на него прав. — Она надела его на палец сестры, и ее теплая рука прикоснулась к ее, мраморно-холодной. — Оно всегда было твоим. Если бы я это помнила, ты раньше вернулась бы домой и всего этого…

Она сжала руки на коленях. Если бы она помнила, то уже сказала бы всем правду. У нее никогда не было прав на ее семью. И ей надо сказать им это. Наедине. Без Стефании они обратят свой гнев на нее. Только на нее. И следует привыкнуть к такой мысли.

Она наклонилась вперед, чтобы сказать сестре «до свидания». Она ощущала себя истощенной, такой же безжизненной, как Стефания. "Потому что часть меня умерла. Я хороню мою сестру, которая «тоже я».

— Нет! — воскликнула она. — Нет, они не могут нас похоронить. Я им не позволю. Нет! Нет! Нет!

— Стефания, — произнес Гарт. Она не слышала, как он вошел, но он стоял на коленях рядом с нею, обнимая ее рукой за плечи. Сгорбившись у гроба, Сабрина ощутила в его руке жизнь и задрожала. Кто лежит в гробу? Для этого человека она — Стефания, она живет с ним в доме Стефании, заботится о детях Стефании, любит их, любит мужа Стефании. И она находится в Лондоне, чтобы похоронить сестру Стефанию. «Что я наделала? — отчаянно думала она. — Я заставила нас обеих умереть». Приглушенный крик вырвался из ее горла, и вот уже Гарт усаживал ее в такси, чтобы отвезти в дом Сабрины.

— Любимая, — сказал Гарт, пока машина медленно пробиралась через полуденные заторы, — я помогу тебе, чем смогу, но в конечном итоге ты должна справиться с этим сама. — Его голос звучал мягко, но он не пытался что-нибудь от нее скрыть. — Ты уверена, что хочешь остановиться в доме Сабрины? — Она кивнула. — Хочешь занять комнату для гостей, а не ее спальню? — Она помотала головой. — Тебе могло бы быть легче.

— Нет, — ответила она. — Это моя комната. Я буду занимать ее.

— Как хочешь, — сказал он. — Я помогу тебе. «Нет, ты не будешь мне помогать. Не будешь, когда я тебе расскажу. Когда мы приедем домой и останемся вдвоем, я скажу тебе правду».

На Кэдоган-сквер миссис Тиркелл, смятая горем, встретила их у двери и махнула рукой в сторону лестницы:

— Миссис Андерсен, ваш отец приехал несколько минут назад. Он очень болен, ваша мать… Сабрина бросилась мимо нее наверх, предоставив Гарту следовать за ней. Она нашла Гордона и Лауру в рабочей комнате четвертого этажа. Ее отец сидел в кожаном кресле, лицо его было серым и осунувшимся, мать стояла у телефона.

— Стефания, благодарение небу, ты здесь. Знаешь, как вызвать «скорую помощь»? Наверное, нет, но…

— Набери девятьсот девяносто девять. Я все сделаю. Она набрала номер и повернулась к отцу, когда в комнату вошел Гарт. — Что случилось? Он недоумевал:

— Грудь, рука… Думал, желудок. Пища в самолете. — Голос его звучал слабо.

Лаура рассерженно расхаживала по комнате.

— Его доктор сказал, что ему не следует ехать в Лондон. У него уже было два таких…

— «Скорую помощь», — сказала Сабрина в телефонную трубку. — В больницу Святого Георга. — Она назвала адрес Кэдоган-сквер. — Дом леди Лонгворт. Пожалуйста, побыстрее, возможно, у ее отца сердечный приступ. — Она посмотрела на родителей. — Вы ни разу не говорили мне о других приступах.

— Случайности, — пробормотал Гордон. — Ничего серьезного.

— Доктора говорили, что это — предупреждения, — сказала Лаура. — Какая удача, что ты знала о больнице. Откуда ты знала?

— Я здесь бывала раньше. — Сабрина набрала номер на домашнем телефоне. — Миссис Тиркелл, сейчас приедет «скорая помощь». Пожалуйста, сразу же позвоните нам. Гарт задумчиво наблюдал за ней, когда она склонилась над Гордоном, который казался маленьким и хрупким и держался за ее руку, как ребенок. Куда делся высокий властный отец из ее детства? Она оттолкнула в сторону свое горе и опустилась рядом с ним на колени.

— Очень сильно болит?

— Уж меньше. Нальешь мне немного виски?

— Нет.

— Стефания, — спросила Лаура, — что с тобой случилось? Гордон бледно улыбнулся.

— Она старается быть такой же волевой, как Сабрина. Но послушная дочь не откажет своему отцу в небольшой порции виски в медицинских целях.

— Послушная дочь не станет убивать своего отца, — сказала Сабрина, стараясь, чтобы ее голос звучал легко. — Откуда мне знать, что виски сделает с непослушным сердцем?

Миссис Тиркелл позвонила и сообщила, что «скорая помощь» приехала.

— Они несут носилки, миледи. — Ее смущение было заметно даже по телефону. — Извините. Я хотела сказать миссис Андерсен. Я не могу привыкнуть…

— Ничего, — отозвалась Сабрина. — Я понимаю. Когда вошли санитары, Гордон поднялся, тяжело опираясь на ручки кресла.

— Я пойду сам, Стефания.

— Нет, — сказала она. — Здесь три лестничных марша. — Он колебался, но она взяла его за руку. — Не спорь, мы стараемся тебе помочь.

Он всматривался в ее лицо:

— Какая ты стала яростная.

Но он позволил закутать себя одеялом и привязать к носилкам, прежде чем его вынесли.

— Мы поедем за вами на такси, — крикнула Сабрина им вслед, но как только они вышли, колени ее подогнулись. Гарт тут же оказался рядом, обняв ее. Он отправил Лауру в больницу на такси и устроил Сабрину на двойном кресле в гостиной.

Всюду были люди, они целенаправленно двигались, хлопотали. Все, кроме Сабрины. В беспокойстве и смущении она следовала за ними взглядом, наблюдая, и время от времени они передвигали ее с места на место, как марионетку, тяжелую и бесчувственную. Как Стефанию.

«Мы мешаем, — с горечью думала она. — Мы никому не нужны: у всех есть дела, которые надо сделать. Мне тоже надо что-то сделать. Но я не могу вспомнить, что именно».

Она вспомнила об этом на кладбище, когда викарий заканчивал службу. «Я подыму мои глаза к холмам, откуда придет мне помощь».

Толпа молчала. За спиной Сабрины Александра стояла с Антонио, и по лицу ее струились слезы. Рядом с нею, впереди Брукса, Габриэль рыдала в носовой платок. Джоли держалась за руки с Майклом, у которого было каменное лицо, а Николс Блакфорд подпрыгивал от волнения, Эмилия пыталась заставить его стоять спокойно. Присутствовали все: американский посол с помощниками, группа торговцев произведениями искусства, некоторые из которых прилетели из Парижа и Рима, аристократы, которые были клиентами и друзьями, слуги, официанты и продавцы, которые помнили улыбку и слова благодарности. Они все пришли, даже миссис Пимберли, стоявшая за ошеломленным и неподвижным Брайаном, и миссис Тиркелл, прижимавшая носовые платки к бледному лицу, и Оливия, стоявшая позади группы, в которой оказались туманные фигуры леди Айрис Лонгворт и Дентона Лонгворта. «Как странно, что они пришли, — подумала Сабрина. — А Рэддисонов нет».

Она чувствовала сильную руку Гарта на своих плечах. Стоя на краю могилы, она слышала красивые интонации голоса викария:

— И пусть нам будет дано увидеть сияние нового дня. В этот день она хоронит сестру, отец ее в больнице, а мать стоит рядом, дрожа и сжимая ее руку.

— Персть к персти, зола к золе, прах к праху.

Викарий взглянул на нее, давая печальными глазами понять, что настало время ей бросить первую горсть земли на крышку гроба. Все ждали. Все они стояли и ждали, и викарий смотрел на нее. И Сабрина вспомнила. «Ты не сказала им. Это твой последний шанс. Скажи им сейчас. Больше откладывать нельзя. Скажи им. Скажи им.»

Долгая дрожь пронзила ее тело, и Сабрина упала на колени возле могилы.

— Это не Сабрина! — воскликнула она. Она услышала, как за ее спиной кто-то испуганно втянул в себя воздух. Лаура застонала. Она посмотрела на гроб, потом, моляще, на викария. — Умерла не Сабрина, а Стефания! Стефания умерла! Или, может быть, это были мы обе, иногда мне кажется, что… Иногда я чувствую себя как Стефания, но я не она, я Сабрина. Я всегда была Сабриной. Я стала Стефанией только с тех пор, как мы…

— Перестань, любимая. — Гарт поднимал ее. Голос его звучал, встревожено, руки крепко прижимали ее к нему. — Я отвезу тебя домой.

— Нет, подожди, выслушай! — Она отталкивала его руки. — Послушай меня!..

Слова поминальной службы из англиканского требника «Книга общей молитвы».

Рядом с ними возник Брукс, и Гарт встретился с ним взглядом:

— Вы с викарием можете закончить церемонию?

— Конечно. Я увижу вас дома. Между прочим, доктор Фарр…

— Перестаньте, пожалуйста, перестаньте! — вскричала Сабрина. — Выслушайте меня! Разве вы не понимаете, я пытаюсь вам сказать…

— …мог бы ей что-нибудь дать. Его телефон есть в книге.

Гарт кивнул и повел жену прочь. Голос викария следовал за ними:

— И да примет Господь ее душу.

— По-моему, нам следует позвонить доктору Фарру, — сказал Гарт на пути к лимузину. — Это поможет тебе в эти первые дни.

Сабрина, спотыкаясь, шла рядом, потерянная и опустошенная, недовольная собой. Если бы не ее смятение, когда она вдруг почувствовала, что не уверена, кто она, они бы ей поверили.

— Ты не дал мне договорить, — сказала она в отчаянии. — Я пыталась сказать тебе правду, но ты не слушал.

— Позже.

— Ты не поверил мне.

— Позже, любимая.

Гарт помнил то время, когда умерли его родители. Он тогда испытывал гнев и горе из-за того, что они оставили его. Но траур его жены был более отчаянным; она не находила себе места, как будто из нее вырвали самое ее существо. Даже зная, что она потеряла сестру-близнеца, он недоумевал, как эта сильная женщина, которая так уверенно распоряжалась всем, когда был болен ее отец, может скатиться до бессвязного лепета и всепоглощающего отчаяния.

Он знал, что в горе люди часто находят убежище в отрицании, отказываясь признать, что любимый человек умер. Но если бы дело обстояло так, она говорила бы, что сестра жива, что она где-то путешествует и что они скоро встретятся. Вместо этого она делала вид, что она — это сестра. Почему? Чтобы загладить какую-то вину? Или причина в том, что, несмотря на физическую разлуку, сестры-близнецы были гораздо ближе друг другу, чем он думал?

На Кэдоган-сквер Сабрина отказалась видеть доктора Фарра:

— Он даст мне какое-нибудь снотворное. Почему ты не даешь мне оплакивать ее?

— Ты должна ее оплакивать. Но не устраивать истерики.

— Постараюсь избежать этого, — сказала она с нотками своего обычного едкого юмора, и Гарт позволил ей поступить по-своему. Она была права: будет лучше, если она справится с горем самостоятельно.

Брукс и Оливия сделали все нужные распоряжения для похорон, и теперь приглашенные ими на ленч гости наполняли дом.

Миссис Тиркелл направила всю энергию своего горя на руководство работой нанятого по этому случаю персонала, в через короткое время блюда с мясом и рыбой, сырами, паштетами, пирожками, пирожными и тортами уставили длинные столы в гостиной и столовой. Сабрина переходила от одной группы гостей к другой, и Гарт находился подле нее. Бледная и отрешенная, с высоко поднятой головой, она легко двигалась по комнатам, как будто чувствовала себя в них как дома или занимала место Сабрины. Все говорили о том, как они похожи и как естественно видеть ее здесь, и она вежливо выслушивала их, как будто пытаясь понять, какое они имеют к ней отношение.

Гарт с болью ощущал, что никогда не любил ее сильнее, чем сейчас, когда она одновременно казалась потерянной и на своем месте, нуждалась в нем и чуждалась его. Горе облекло ее в тайну и ранимость; он хотел притянуть ее к себе и поцеловать полные отчаяния глаза, внимательно выслушать все, что она говорит, осмысленно это или нет, только для того, чтобы понять, что, значит, потерять кого-то, кто был настолько глубоко ее частью.

Но она говорила очень мало, и поэтому, продолжая наблюдать за нею, он прислушивался к тому, что говорили вокруг о случившемся. Брукс рассказал нескольким из присутствующих всю историю, и она быстро распространилась. Никто не знал, отчего яхта «Лафит» затонула, но шел слух, что топливные баки взорвались как раз в тот момент, когда она выходила из гавани в Монте-Карло. В ту неделю Дентон Лонгворт играл в казино, и когда услышал, что это яхта Макса Стуйвезанта, обратился к береговой охране с предложением своих услуг. В его присутствии из воды извлекли первые тела, и среди них была и Сабрина, и именно Дентон ее опознал.

Полиция позвонила в Лондон, чтобы узнать имена ближайших родственников леди Лонгворт, но подошедшая к телефону Габриэль сказала им, чтобы они позвонили Бруксу. «И это было очень удачно, — подумал Гарт, — потому что тот взял на себя все сложные процедуры, связанные с французской береговой охраной и полицией, авиационной компанией и британской полицией. Все было сделано спокойно и гладко». Гарт поначалу испытывал недоверие его властности, но вскоре откликнулся на его искренность.

— Мне будет не хватать Сабрины, — сказал Брукс, когда оба они сидели допоздна в ночь перед похоронами. — У меня сейчас одна проблема — ни к чему вдаваться в подробности, и Сабрина заставила меня увидеть, что отчасти я сам мог быть виноват, или, вернее, что я, возможно, подхожу к ней не с той стороны. Она была очень цельной личностью, прекрасно знала, во что она верит, и не выносила тех, кто притворялся, что он не тот, кто есть на самом деле. Наверное, она могла притворяться не хуже любого из нас, но когда она говорила мне что-то, я всегда чувствовал, что это честно и именно так она на самом деле думает.

Гарт оглядел кабинет, мысленно представил себе другие комнаты дома — их неброскую красоту и гармонию, их сочетание безмятежности и остроумия. Он никогда не был здесь раньше. Если бы был, то гораздо больше знал бы о своей свояченице, потому что дом был отражением женщины, во многом похожей на его жену, а не такой, какой он представлял Сабрину.

— Я никогда не был с ней знаком по-настоящему, — сказал он Бруксу. — И сожалею.

И на следующий день, после похорон, он стоял со своей женой, слушая, как друзья Сабрины говорят о ней, и снова думал о том, сколь многого он не знал.

— Она очень много работала, — вспомнила Оливия, откусывая кусок торта.

— Она очень долго боялась, что потерпит неудачу, — сказала Александра.

— Чепуха. Я никогда не знала более уверенной в себе женщины. Она, бывало, слушает мои соображения и вежливо кивает, а потом все так же вежливо говорит мне, в чем я ошибаюсь. Просто невероятно, когда вспоминаешь, как часто она это делала и как я все от нее принимала. Джоли повернулась к Оливии:

— Вы не думаете, что она поначалу боялась потерпеть неудачу? Когда ее все игнорировали?

— Зачем говорить о плохих временах? — прервал их Николс. — Когда она добилась успеха и могла выбирать клиентов, она работала ради удовольствия — удовольствия от красоты, от творчества в своем непогрешимом стиле удовольствия от…

— Денег, — вставила Александра с легким смешком. — Не забывайте об этом. В отличие от всех нас она должна была зарабатывать себе на жизнь.

Гарт заметил, что жена слушает с интересом.

— Извини, — негромко сказал он ей. — Все это время, когда я критиковал ее… я ее как следует, не знал, о чем ты всегда мне и говорила.

Она кивнула:

— Да, но это не имеет значения, правда? Когда-то я думала, что остается масса времени, чтобы сказать правду, но я ошибалась. Ложь и ошибки все растут, и их так трудно остановить… А потом это, кажется, уже перестает иметь значение.

Гарт понятия не имел, о чем она говорит, но он не успел ответить. К ним подошел незнакомец: высокий, смуглый, с тяжелыми бровями на худом лице и черными внимательными глазами.

— Извините, — сказала Сабрина, когда он пожал ее руку, — я не…

— Дмитрий Каррас, — ответил он, чуть улыбаясь. — Мы встретились однажды, очень давно, в…

— В Афинах! — воскликнула она, и лицо ее оживилось. — Когда вы нас прятали! Ну разве не изумительно! После стольких лет! Вы живете в Лондоне? Вы здесь работаете? Погодите, вот я расскажу Стефании…

Она внезапно замолчала.

Гарт увидел направленные со всех сторон украдкой взгляды — жалость, смущение, любопытство. Он протянул руку Дмитрию:

— Гарт Андерсен. Стефания мне о вас рассказывала. Дмитрий благодарно пожал ему руку.

— Да. У нас троих было приключение. — Он повернулся к Сабрине. — Я так хорошо помню вашу сестру: ее отвагу и ее глаза — такие живые, так стремящиеся все увидеть. Я позвонил ей три дня тому назад, когда приехал, но ее не было. Может быть, прежде чем вы уедете, если у вас будет время, мы выпьем вместе чаю?

— Может быть, — ответила Сабрина, торопясь уйти. Он напомнил ей о времени, когда все было просто. О сказочном времени, которое умерло.

Она дрожала. «Я не могу рассказать Стефании, что встретила Дмитрия, — думала она. — Я больше уже никогда ничего не смогу рассказать Стефании. И я не могу говорить о ней ни с кем другим. Потому что я все еще Стефания. И я не вижу способа сказать правду…»

— И сколько вы здесь пробудете? — спросил Дмитрий. Сабрина повернулась, но он обращался к Гарту.

— Я не знаю.

— Почему? — резко спросила она. — У тебя билет на завтра.

— Я не уеду, если я тебе нужен.

— Ты мне не нужен.

— Возможно. Но это виднее не тебе. Дмитрий собрался отойти.

— Я тогда позвоню относительно чая — если вы еще будете здесь…

— Я буду здесь, — сказала Сабрина. — Мой отец в больнице, моя мать тут, и мне надо заняться своими собственными делами.

— Дорогая, — настойчиво проговорил Николс, подходя очень близко, — мне бы хотелось поговорить с вами об «Амбассадоре». Мы с леди Лонгворт обсуждали вопрос о партнерстве. Сколько вы пробудете в Лондоне?

В то же мгновение рядом с ней оказался Сидни Джонс — нотариус и адвокат Сабрины, который занимался ее разводом с Дентоном, который составил ее завещание.

— Я могу устроить встречу. Я, конечно, буду присутствовать. Таково было бы желание леди Лонгворт, поскольку это я составлял завещание. И я тут же говорил с миссис Андерсен относительно того, что она является наследницей.

«Все хозяйство, — подумала Сабрина, — завещано Стефании Андерсен. Я все завещала себе». — Слезы навернулись у нее на глазах.

Но зажглась искра любопытства. Стефания разговаривала с Николсом о партнерстве? Что еще она сделала, если не считать знакомства с Максом Стуйвезантом? Впервые Сабрина поняла, что почти ничего не знает о том, что Стефания делала в Лондоне. А теперь Стефания не может ей рассказать.

Она взглянула на Антонио и Александру, стоявших поблизости: сексуальное притяжение между ними было настолько сильным, что, кажется, Сабрина его ощущала. Когда это началось? Стефания рассталась с ним совсем недавно. Но это — хорошая пара. Как умно со стороны Стефании, если она этому содействовала. У стола Майкл и Джоли накладывали полные тарелки цыплячьего паштета и корнишонов. Стефания не упоминала о них со времени дня рождения у Александры. Сабрине придется разузнать об их газетной истории так, чтобы не выдать своего невежества. Еще притворство. «Когда начинаются обманы, им невозможно положить конец».