Сумерки - Новолуние

      — Белл? — позвал Чарли.
      — Привет, пап, — сказала я, повернув за угол. Я прижимала руку близко к телу. Рука горела, и я сморщила нос. Очевидно, действие обезболивающего прекращалось.
      — Ну как все прошло? — Чарли, развалившись, сидел на диване с босыми ногами, опираясь на руку.
      — Эллис разошлась не на шутку. Цветы, торт, свечи, подарки — всего понемногу.
      — Что они тебе подарили?
      — Стерео для грузовика. И еще несколько, которые я пока не открывала.
      — Ого!
      — Ага, — согласилась я. — Ладно, уже ночь на дворе.
      — Увидимся утром.
      Я качнулась.
      — Увидимся.
      — Что случилось с твоей рукой?
      Я покраснела и тихо чертыхнулась.
      — Я споткнулась. Ничего серьезного.
      — Белла, — он вздохнул, покачивая головой.
      — Спокойной ночи, папа.
      — Увидимся утром.
      Я заторопилась в ванную, где хранила пижаму для таких ночей как эта. Я пожала плечами, поправляя топ и хлопковые штаны, которыми я заменила дырявые тренировочные брюки, которые обычно одевала в постель, и вздрогнула, когда задела шов. Умывшись одной рукой и почистив зубы, я поторопилась к себе в комнату.
      Он сидел в центре кровати, лениво поигрывая одной из серебряных коробочек.
      — Привет, — сказал он. Его голос был грустным.
      Я подошла к кровати, вытащила подарки из его рук, и взобралась к нему на колени.
      — Привет, — я прижалась к его каменной груди. — Теперь я могу открыть свои подарки?
      — Откуда столько энтузиазма? — удивился он.
      — Ты делаешь меня любопытной.
      Я взяла длинный плоский прямоугольник, который, видимо, был от Карлайла и Эсми.
      — Позволь мне, — предложил он. Он взял подарок из моей руки, разорвал фольгу одним плавным движением и вручил мне прямоугольную белую коробочку.
      — Ты уверен, что я справлюсь с открытием крышки? — пробормотала я, но он проигнорировал меня.
      В коробке была длинный листок плотной бумаги с большим количеством мелкого шрифта. Мне потребовалась минута, чтобы понять, о чем речь.
      — Мы едем в Джэксонвилл? — Я была взволнована, даже для самой себя. Это был ваучер на билеты на самолет, для меня и для Эдварда.
      — Так было задумано.
      — Я не могу в это поверить. Вот Рене удивится! Ты ведь не возражаешь? Там солнечно, тебе придется сидеть в здании целый день.
      — Я думаю, справлюсь, — сказал он и затем нахмурился. — Если бы я знал, что ты так отреагируешь на подарок, то я заставил бы тебя открыть его перед Карлайлом и Эсми. Я думал, что ты будешь жаловаться.
      — Конечно, это слишком. Но я собираюсь взять тебя с собой!
      Он захихикал.
      — Теперь я жалею, что не потратил деньги на твой подарок. Я не представлял себе, что ты способна быть разумной.
      Я отложила билеты и дотянулась до его подарка, мое любопытство разгоралось. Он взял его у меня и развернул также как и первый.
      Он возвратил прозрачную коробочку CD с чистым серебряным компакт-диском внутри.
      — Что это? — спросила я озадаченно.
      Он промолчал; взял компакт-диск и вставил его в проигрыватель на ночном столике. Он нажал — плэй-ни мы замерли в тишине. Потом заиграла музыка.
      Я слушала, безмолвно и с широко открытыми глазами. Я знала, что он ждал моей реакции, но я не могла говорить. Слезы хлынули, и я вытерла их прежде, чем они потекли по щекам.
      — Рука болит? — спросил он встревожено.
      — Нет, дело не в руке. Это прекрасно, Эдвард. Ты не мог подарить мне ничего другого, что я полюбила бы так сильно. Я не могу в это поверить.
      Я замолчала, чтобы послушать. Это была его музыка, его произведения. Первая пьеса на CD была моей колыбельной.
      — Я не думал, что ты позволишь притащить сюда фортепиано, а так я смог тебе сыграть здесь, — объяснил он.
      — Ты прав.
      — Как твоя рука?
      — Все прекрасно.
      Вообще то, она начинала пульсировать под повязкой. Мне нужен был лед. Я согласилась бы на его руку, но это отдалило бы его от меня.
      — Я принесу тебе Тайленол.
      — Мне ничего не нужно, — возразила я, но он ссадил меня с коленей и направился к двери.
      — Чарли, — зашипела я. Чарли не знал, что Эдвард часто оставался у меня. У него был бы удар, если бы ему стало все известно. Но я не чувствовала себя виноватой обманывая его. Ведь мы не делали того, чего бы он не хотел.
      — Он меня не поймает, — пообещал Эдвард, тихо исчезая за дверью… и вернулся раньше, чем дверь акрылась. В одной руке он держал стакан из ванной, а в другой таблетки.
      Не споря, я выпила таблетки, которые он вручил мне — я знала, что проиграю спор.
      К тому же, рука действительно начала меня беспокоить. Моя колыбельная, нежная и прекрасная, продолжала звучать.
      — Уже поздно, — заметил Эдвард.
      Он поднял меня с кровати одной рукой, сдернул покрывало другой и положил меня на подушку, подоткнув одеяло со всех сторон. Лег рядом со мной на одеяло, чтобы мне не было холодно, и обнял. Я положила голову ему на плечо и счастливо вздохнула.
      — Еще раз спасибо, — прошептала я.
      — Пожалуйста.
      На несколько минут воцарилась тишина, пока я слушала окончание своей колыбельной. Началась следующая песня. Я узнала любимую песню Эсми.
      — О чем ты думаешь? — спросила я шепотом.
      Он колебался несколько секунд прежде, чем мне ответить.
      — Вообще-то я думал о — правильном-ни — ошибочном.
      Я почувствовала, как холодок пробежал по позвоночнику.
      — Помнишь, как я решила, что хочу, чтобы ты не игнорировал мой день рождения? — я спросила быстро, надеясь, что было не слишком ясно, что я хочу отвлечь его.
      — Да, — он осторожно согласился.
      — Хорошо, я думаю раз все еще мой день рождения, я хочу чтобы ты снова меня поцеловал.
      — Ты прожорлива сегодня.
      — Да, я прожорлива, но, пожалуйста, не делай того, чего не хочешь делать, — добавила я, задетая.
      Он засмеялся, и затем вздохнул.
      — Небеса не позволяют делать, то что я не хочу делать, — сказал он странно отчаянным тоном, протягивая руку к моему подбородку и поворачивая мое лицо к своему.
      Поцелуй начался почти так же обычно, Эдвард был осторожен как всегда, и мое сердце начало слишком остро реагировать, как и всегда. И затем что-то изменилось. Внезапно его губы стали более настойчивыми, его свободная рука запуталась в моих волосах и сильнее прижала мое лицо в его лицу. И хотя, мои руки тоже запутались в его волосах, и я начала пересекать, установленные им границы, на этот раз он не остановил меня. Его тело было холодным, но я страстно прижималась к нему.
      Он резко остановился и нежно отодвинул меня крепкими руками.
      Я свалилась обратно на подушку, задыхаясь, голова кружилась. Что-то зашевелилось в памяти, неуловимо, на грани.
      — Прости, — сказал он, тоже затаив дыхание. — Я превысил границы.
      — Я не возражаю, — я задыхалась.
      Он, нахмурившись, посмотрел на меня в темноте.
      — Попробуй уснуть, Белла.
      — Нет, я хочу, чтобы ты поцеловал меня снова.
      — Ты слишком высоко оцениваешь мое самообладание.
      — Что тебя больше соблазняет: моя кровь или мое тело? — я бросала вызов.
      — Связь того и другого. — он коротко усмехнулся сам себе, и затем снова стал серьезным. — Теперь, почему бы тебе не перестать испытывать на прочность свою удачу и попробовать уснуть?
      — Прекрасно, — согласилась я, прижимаясь ближе к нему. Я действительно чувствовала себя обессиленной. Это был долгий день во всех смыслах и я не чувствовала никакого облегчения от его завершения. Как будто завтра случится что-то гораздо хуже. Это было глупое предчувствие — что могло случиться хуже сегодняшнего? Только шок, догоняющий меня, без сомнения.
      Действуя исподтишка, я положила травмированную руку на его плечо, таким образом, его прохладная кожа успокаивала жжение. Мне сразу стало лучше.
      Я уже засыпала, когда поняла, о чем напомнил мне его поцелуй: прошлой весной, когда он должен был оставить меня, чтобы сбить со следа Джеймса, Эдвард поцеловал меня на прощание не зная, увидимся ли мы снова. Этот поцелуй имел тот же самый почти болезненный оттенок, по некоторым ощущениям, которые я не могла себе представить. Я неосознанно задрожала, как будто мне снился кошмар.

Глава 3
Конец

      Этим утром я чувствовала себя отвратительно. Спала плохо; руку жгло, голова болела. Не способствовало моему состоянию и то, что лицо Эдварда было спокойным и отчужденным когда он поцеловал меня в лоб и нырнул в окно. Я боялась, что все то время, которое провела в бессознательном состоянии, он продолжал размышлять над — правильным-ни — неправильным. снова и снова, глядя на то, как я спала.
      Тревога нарастала, от этих мыслей уже трещала голова. Эдвард, как обычно, ждал меня у школы, но его лицо все еще было злым. В его глазах таилось нечто, о чем я не хотела знать — и это пугало меня. Я не хотела обсуждать вчерашний вечер, но не была уверена, что игнорирование поможет решить проблему.
      Он открыл дверь передо мной.
      — Как ты себя чувствуешь?
      — Прекрасно, — солгала я, съежившись от звука хлопнувшей двери, отдавшегося в моей голове.
      Мы молча шли, он сокращал свои большие шаги, чтобы они соответствовали моим. Было много вопросов, которые мне хотелось задать, но многие из них могли подождать, потому что они были для Элис: Как Джаспер? Что они сказали когда я ушла? Что сказала Розали? И самое главное, что она могла видеть из происходящего сейчас в ее странных, несовершенных видениях? Могла ли она видеть, о чем думает Эдвард, почему он такой мрачный? Имел ли под собой основание тот страх, от которого я не могла не вздрагивать?
      Утро тянулось мучительно долго. Мне не терпелось увидеть Элис, хотя и не удастся с ней нормально поговорить из-за Эдварда. Эдвард остался в стороне. Иногда он, спрашивал о моей руке, а я лгала.
      Элис обычно гнала нас на обед; она просто не могла плестись так же медленно, как я. Но ее не было за столом, ждущей с полным подносом еды, которую она не собиралась есть.
      Эдвард ничего не сказал об ее отсутствии. Я подумала, что ее класс задержали, пока не увидела Коннера и Бена, которые вместе с ней изучали французский язык четвертым уроком.
      — Где Элис? — спросила я Эдварда с тревогой в голосе.
      Он смотрел на шоколадный батончик, который медленно растирал в порошок кончиками пальцев.
      — Она с Джаспером.
      — С ним все в порядке?
      — Он ушел на время.
      — Что? Куда?
      Эдвард пожал плечами: — Никуда в частности.
      — И Элис тоже, — произнесла я с отчаянием. Конечно, если Джаспер нуждается в ней, она пойдет с ним.
      — Да. Она уйдет на время. Она пыталась убедить его пойти в Денали.
      В Денали жила еще одна группа уникальных вампиров — таких же, как Каленны. Таня и ее семья. Я слышала о них время от времени. Эдвард сбежал к ним прошлой зимой, когда я приехала в Форкс. Лоран, самый цивилизованный из банды Джеймса, пошел туда вместо того, чтобы помочь Джеймсу отомстить Каленнам.
      Я сглотнула, пытаясь проглатить возникший в горле ком. Под тяжестью вины моя голова опустилась, а плечи согнулись. Я заставила их бежать из дома, как Розалии и Эммета. Я была бедствием.
      — Рука беспокоит? — заботливо спросил он.
      — Кого волнует моя дурацкая рука? — пробормотала я с отвращением.
      Он не ответил и я опустила голову на стол.
      К концу дня молчание стало нелепым. Я не хотела первой нарушать его, но это было единственной альтернативой, если я хотела, чтобы он снова разговаривал со мной.
      — Придешь позже? — спросила я, когда он провожал меня — молча — к моему пикапу.
      Он всегда приходил.
      — Позже?
      Мне показалось, что он был удивлен.
      — Мне нужно на работу. Нужно отработать за вчерашнее отсутствие.
      — О, — произнес он.
      — Так ты придешь когда я буду дома, да? — Я ненавидела себя за возникшее чувство неловкости.
      — Если ты хочешь, чтобы я пришел.
      — Я всегда хочу, — напомнила ему, чуть более настойчиво, чем обычно.
      Я думала, что он засмеется, или улыбнется, или как-нибудь иначе отреагирует на мои слова.
      — Хорошо, — ответил он безразлично.
      Перед тем как закрыть дверь пикапа он поцеловал меня в лоб. Затем он развернулся и изящно скользнул к своей машине. Я выехала со стоянки до того как удариться в панику, но успела успокоиться до приезда к Ньютонам.
      Ему нужно время, сказала я себе. Он переживет это. Может он был грустным из-за того, что его семья распадается. Но Элис и Джаспер скоро вернутся, и Розалии с Эмметом тоже. Если это поможет, я буду держаться от их дома подальше — я никогда больше не пойду туда. Неважно. Я виделась бы с Элис в школе. Ведь она вернется в школу. Во всяком случае она всегда будет недалеко от меня. Она не хотела бы задеть чувства Чарли, держась подальше.
      Без сомнения, я буду регулярно сталкиваться с Карлайлом — в операционной.
      В конце концов, все, что произошло вчера, неважно. Ничего не случилось. В сравнении с прошлой весной, это кажется незначительным. Джеймс, бросивший меня покалеченную и умирающую от потери крови, еще Эдвард в те бесконечные недели в больнице — намного лучше, чем сейчас. Не потому ли, что, на сей раз, это был не враг, от которого он должен меня защищать? Потому что это был его брат?
      Может лучше, если он заберет меня раньше, чем его семья распадется. Я выросла менее подавленной, чем считала все это время. Если бы он остался до конца школьного года, Чарли бы не возражал. Мы бы поехали в колледж, или сделали вид, что поехали, как Розали и Эммет в этом году. Конечно, Эдвард может подождать год. Что значит год для бессмертного? Не так много, как он значит для меня.
      По дороге я полностью пришла в себя, чтобы выйти из машины и дойти до склада.
      Майк Ньютон подгонял меня сегодня, и когда я вошла он улыбнулся и махнул мне. Я схватила свой жилет, невнятно кивнув на его приветствие.
      Майк прервал мои фантазии.
      — Как прошел твой день рождения?
      — Оу, — я пробормотала, — я рада, что это закончилось.
      Майк посмотрел на меня так, как будто я сумасшедшая.
      Работа медленно двигалась. Я хотела снова увидеть Эдварда, молясь, что к тому времени как я его увижу снова, он преодолеет всех худшее, что бы это ни было.
      Неважно, говорила я себе снова и снова. Все будет хорошо.
      Облегчение, которое я испытала, свернув на свою улицу, когда увидела серебристый — вольво. припаркованный перед моим домом, было ошеломляющим, головокружительным.
      И это беспокоило больше, чем должно было быть.
      Я поспешила войти. Перед этим позвав:
      — Папа? Эдвард?
      Когда я говорила, я услышала звук работающего телевизора в гостиной.
      — Мы здесь, — ответил Чарли.
      Я повесила плащ и поспешно завернула за угол.
      Эдвард сидел в кресле, а Чарли на диване. Оба смотрели телевизор. Отцу было удобно, а Эдварду не очень.
      — Привет, — тихо произнесла я.
      — Белла, — ответил отец, не поворачивая головы, — у нас есть холодная пицца.
      Думаю, она еще на столе.
      — Хорошо.
      Я ждала в дверях. Наконец, Эдвард поднял на меня взгляд вежливо улыбаясь.
      — Я сразу за тобой, — пообещал он. Его глаза обратились к телевизору.
      Я изумленно смотрела. Какое-то чувство, может быть паника, появилось у меня в груди. Я убежала на кухню.
      Меня не интересовала оставленная для меня пицца. Я села на свой стул, подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. Что-то неправильное происходило, может быть более неправильное, чем я могла понять. Я пыталась себя контролировать, рассуждая сама с собой.
      Что страшного может случиться? Я вздрогнула. Это определенно неправильный вопрос. У меня было тяжелое время, согласно вздыхая.
      Хорошо, я подумаю снова, что самое страшное я смогу пережить? Этот вопрос мне тоже не понравился. Но я думала о вариантах, которые рассматривала сегодня.
      Держаться подальше от семьи Эдварда. Конечно, он не ожидал, что Элис часть этого. Но если Джасперу вход запрещен, это сократит время, которое я могу провести с ней. Я кивнула — я могу с этим жить.
      Или уехать. Может быть он не хочет ждать окончания школьного года, может лучше сделать это сейчас. Передо мной, на столе, мои подарки от Чарли и Рене, там где я их оставила, фотоаппарат, который не получилось использовать у Калленов, около альбома. Я коснулась симпатичной обложки альбома для вырезок, который моя мать дала мне, и, вздохнув, подумала о Рене. Так или иначе, жизнь вдали от нее так долго как я захочу, не делало эту идею постоянной разлуки легче. И Чарли остался бы здесь один, брошенный. Это их так ранило бы…
      Но мы вернулись бы, правильно? Конечно, мы бы их навещали разве не так?
      Я не была уверена в ответах на эти вопросы.
      Опершись щекой о колено, я смотрела на физические символы любви моих родителей.
      Я знала, дорога, которую я выбрала, трудна. И, в конце концов, я думала о наихудшем варианте — худшем, который я смогу пережить.
      Я снова взяла альбом для фотографий и открыла его. Маленькие металлические уголки уже были на странице, чтобы прикрепить картинку. Это была не такая уж плохая идея фиксировать мою жизнь здесь. Хотя она была и не такая длинная в Форксе.
      Я играла с ремешком от фотоаппарата, размышляя о первой фотографии на пленке.
      Возможно ли вернуть что-то в исходное состояние? Я сомневалась. Но его не волновало, что она будет пустой. Я захихикала, думая об его беззаботном смехе вчера вечером. Я перестала смеяться. Так много всего изменилось и так резко. Это заставило меня почувствовать легкое головокружения, как будто я стою на краю глубокой пропасти.
      Я не хотела больше думать об этом. Я схватила камеру и начала подниматься по лестнице.
      Моя комната не сильно изменилась за прошедшие семнадцать лет, с тех пор как здесь была мама. Стены все еще были окрашены в светло голубой цвет, на окнах пожелтевшие кружевные занавески. Была кровать, вместо колыбели, она угадывалась под чрезмерно задрапированным стеганным одеялом — подарком цыганки-забушки.
      Не обращая на это внимания, я щелкнула свою комнату. Больше ничего не было, что я могла сфотографировать, — снаружи слишком темно — чувство становилось сильнее, сейчас это было почти принуждением. Я хотела запечатлеть Форкс прежде, чем покину его.
      Грядут изменения. Я чувствовала. Перспектива не из приятных, не тогда когда жизнь стала налаживаться. Я спустилась вниз, камера в руке, пытаясь игнорировать нервную дрожь в животе, думая о странной холодности, которую не хотела видеть в глазах Эдварда. Вероятно, он волновался, что я расстроюсь, если он попросит уехать с ним. Я хотела позволить ему сделать это, не вмешиваясь. И я буду готова, когда он попросит.
      Камера была готова, когда я, коварно, выглянула из-за угла. Я была уверена, что у меня не было никакого шанса застать Эдварда врасплох, но он не смотрел. Я почувствовала короткую дрожь, как будто что-то холодное крутится у меня в животе; я не обратила внимания на это и сделала снимок.
      Тогда они оба посмотрели на меня. Чарли нахмурился. Лицо Эдварда было пустым, невыразительным.
      — Что ты делаешь, Белла? — спросил Чарли.
      — Ну же, — я изобразила подобие улыбки пока садилась на пол перед софой, на которой развалился Чарли. — Ты же знаешь, мама позвонит скоро и обязательно спросит, пользуюсь ли я своим подарком.
      — Зачем ты фотографируешь меня? — проворчал он.
      — Потому что ты такой красивый, — ответила я, настраивая вспышку. — И потому, что с тех пор, как ты купил камеру, ты обязан быть из моих объектов.
      Он пробормотал что-то неразборчивое.
      — Эй, Эдвард, — произнесла я с беззаботно, — сфотографируй нас с папой.
      Я бросила ему камеру, избегая его взгляда, и становясь на колени перед подлокотником софы, где было лицо Чарли. Чарли вздохнул.
      — Улыбнись, — пробормотал Эдвард.
      Я выдала свою лучшую из своих улыбок, и камера щелкнула.
      — Давайте я сфотографирую вас, ребята, — предложил Чарли. Я поняла, что он пытается отвести от себя камеру.
      Эдвард встал и бросил ему камеру.
      Я подошла и встала рядом с Эдвардом, и поза показалась мне формальной и странной. Он положил руку мне на плечо, а я крепко обняла его за талию. Я хотела посмотреть ему в лицо, но боялась сделать это.
      — Улыбнись, Белла, — снова напомнил мне Чарли.
      Я вздохнула и улыбнулась. Вспышка ослепила меня.
      — Достаточно фотографий на сегодня, — сказал Чарли, затем запихал камеру в щель софы между подушками и накрыл сверху. — Ты не можешь использовать всю пленку сразу.
      Эдвард убрал свою руку с моего плеча и, мимоходом, мою обвившуюся руку. Он вернулся в кресло. Я помедлила, а потом снова села перед софой. Я вдруг так испугалась, что мои руки задрожали. Я прижала их к животу, чтобы скрыть дрожь, положила подбородок на колени и уставилась невидящим взглядом в экран телевизора.
      Когда шоу закончилось, я не сдвинулась не на дюйм. Уголком глаз я увидела, что Эдвард встал.
      — Лучше я пойду домой, — сказал он.
      Чарли не отрывался от рекламы, — Пока.
      Я неуклюже встала на ноги — они затекли от неподвижного сидения — и проводила Эдварда до входной двери. Он пошел прямо к своему автомобилю.
      — Ты останешься? — спросила с безнадежностью в голосе.
      Я ждала что он ответит. Его ответ не так сильно меня ранил, как я ожидала.
      — Не сегодня.
      Я не стала просить объяснить причину.
      Он сел в машину и уехал, в то время как я стояла там, не двигаясь. Я едва заметила, что идет дождь. Я ждала, я не знала чего я жду, пока не открылась дверь позади меня.
      — Белла, что ты делаешь? — спросил Чарли, удивленно глядя на меня одиноко стоящую и мокнущую под дождем.
      Ничего, — я повернулась и потащилась обратно в дом.
      Это была длинная ночь, в течение которой мне удалось поспать совсем немного.
      Я поднялась, как только слабый свет забрезжил в окне. Автоматически оделась в школу, ожидая, чтобы небо прояснилось. Когда я ела хлопья, я решила, что достаточно светло для фотосъемки. Я сфотографировала свой пикап и фасад дома. Я повернулась и сфотографировала лес за домом Чарли. Забавно, сейчас он не казался мне зловещим. Я поняла, что мне будет не хватать этого — зелени, чувства отсутствия времени, тайны деревьев. Всего этого.
      Я положила фотоаппарат в школьный рюкзак, перед тем как выйти. Я пыталась сосредоточиться на своем новом плане, учитывая, что Эдвард вряд ли придумал что-нибудь за ночь.
      Вместе с опасением, я начала испытывать нетерпение. Как долго это может длиться?
      Это длилось все утро. Он тихо шел рядом со мной ни разу, казалось, не посмотрев на меня. Я пыталась сконцентрироваться на уроках, но даже английский язык не смог завладеть моим вниманием. Мистеру Берти пришлось повторить свой вопрос о Леди Капулетти дважды, пока я не поняла, что он обращается ко мне. Эдвард шепотом произнес правильный ответ и затем продолжил игнорировать меня.
      За ланчем тишина продолжалась. Я чувствовала, что могу закричать в любой момент, поэтому, чтобы отвлечь себя, перегнулась через невидимую линию, пересекающую стол, и заговорила с Джессикой.
      — Эй, Джесс?
      — Что, Белла?
      — Окажи мне услугу, — попросила я, роясь в рюкзаке, — моя мама хочет, чтобы у меня в альбоме были фотографии моих друзей. Можешь сфотографировать всех?
      Я передала ей камеру.
      — Конечно, — сказала она, усмехнувшись, и повернувшись к Майку, чтобы успеть захватить его жующего с набитым ртом.
      Я наблюдала за тем, как они передают камеру друг другу, хихикая и флиртуя, жалуясь на то, какими они попали в кадр. Это казалось удивительным ребячеством.
      Возможно, сегодня только я одна не была в настроении, свойственном нормальному человеку.
      — Ох, — извиняющимся тоном произнесла Джессика возвращая мне фотоаппарат, — я думаю мы использовали всю пленку.
      — Ничего, я думаю я сфотографировала все что мне нужно.
      После школы, Эдвард молча проводил меня до стоянки автомобилей. Мне снова нужно было на работу, и на этот раз, я была рада. Время со мной, очевидно, не помогло ситуации. Может быть время, проведенное в одиночестве, все исправит.
      Я сдала пленку на проявку и печать, и забрала напечатанные фотографии после работы. Дома я кратко поприветствовала Чарли, захватила из кухни шоколадный батончик, и быстро поднялась к себе в комнату с конвертом с фотографиями в руках.
      Я села на середину кровати и с настороженным любопытством открыла конверт.
      Смешно, но я все еще ожидала, что первая фотография окажется пустой.
      Вынув ее, я с шумом вдохнула. Эдвард выглядел таким же красивым как и в жизни, уставившись на меня теплым взглядом, по которому я скучала последние несколько дней. Было едва ли не жутко, от того что кто-либо мог выглядеть так… так… невозможно описать. Не возможно было выразить словами.
      Я быстро просмотрела остальные, и выложила на кровать три из них, радом друг с другом.
      Первой была фотография Эдварда на кухне, его теплые глаза с затаенным весельем.
      Второй — Эдвард и Чарли, смотрящие ESPN. Выражение лица Эдварда сильно отличалось. Здесь взгляд был осторожным, сдержанным. Спокойный, захватывающе красивый, но его лицо было более холодным, чем у скульптуры, безжизненным.
      На последней фотографии были я и Эдвардом, неуклюже стоящая радом с ним. Лицо Эдварда было таким же, как и на предыдущей фотографии, холодным и подобным статуе. Но не эта часть фотографии более всего беспокоила. Контраст между нами причинял боль. Он был похож на божество. Я смотрелась очень посредственно, даже для человека, едва ли не постыдно обыкновенной. Я перевернула фотографию с отвращением.
      Вместо того чтобы занять домашней работой, я стала засовывать фотографии в альбом. Под фотографиями я стала делать надписи, имена и даты. Я добралась до нашей с Эдвардом фотографии, и, не задерживая взгляд, свернула пополам и вставила ее в металлические уголки той часть вверх, на которой был изображен Эдвард.
      Когда я закончила, я положила в пустой конверт второй комплект фотографий и принялась сочинять благодарственное письмо Рене.
      Эдвард все еще не приезжал. Я не хотела признавать, что он был причиной того, что я сижу так поздно, но причина была в нем. Я пыталась вспомнить последний раз когда он избегал меня как сейчас, без оправданий, телефонного звонка… Никогда.
      Я снова плохо спала.
      Школа вызывала чувство безмолвия, разочарования, чем приводила меня в ужас последние два дня. Я испытывала облегчение, когда видела Эдварда, ждущего меня на стоянке, но оно быстро исчезало. Ничего не изменилось, за исключением того, что, может быть, он стал более отдаленным.
      Даже трудно вспомнить причину всего этого недоразумения. Мой день рождения казался мне далеким прошлым. Если бы только Элис могла вернуться. Поскорее. До того, как все окончательно испортится.
      Но я не рассчитывала на это. Я решила, если я не смогу с ним поговорить, по-застоящему поговорить, тогда завтра я пойду к Карлайлу. Я должна что-то делать.
      Я пообещала себе, что после школы обо всем поговорю с Эдвардом. Я не приму никаких оправданий.
      Он проводил меня к пикапу, а я набралась храбрости, чтобы потребовать объяснений.
      — Ты не возражаешь, если я сегодня приду? — спросил он до того, как мы подошли к пикапу, мое сердце забилось чаще.
      — Конечно, нет.
      — Сейчас? — снова спросил он, открывая передо мной дверцу.
      — Конечно, — я старалась, чтобы мой голос звучал ровно, хотя мне не понравилась настойчивость, с которой он говорил, — Я только отправлю письмо Рене по пути. Встретимся там.
      Он посмотрел на пухлый конверт, лежащий на пассажирском сидении. Внезапно, он потянулся ко мне и схватил его.
      — Я сделаю это, — произнес он спокойно, — И я дождусь тебя там. Он улыбнулся моей любимой кривоватой улыбкой, но что-то было не так. Она не коснулась его глаз.
      — Хорошо, — согласилась я, не улыбнувшись в ответ. Он закрыл дверь пикапа и пошел к своей машине.
      Он дожидался меня у дома. Он припарковал машину на месте Чарли, когда я остановилась перед домом. Это было плохим признаком. Значит, он не планировал остаться. Я встряхнула головой и глубоко вздохнула, стараясь быть храброй.
      Он вышел из машины, пока я выбиралась из пикапа, и пошел встречать меня. Он протянул руку, чтобы забрать мой школьный рюкзак. Это было нормально. Но он бросил его на заднее сиденье.
      — Давай прогуляемся, — предложил он бесстрастно, беря меня за руку.
      Я не ответила. Я не подумала протестовать, но я тотчас поняла, что я хотела. Мне это не нравилось. Это плохо, очень плохо, повторяла я про себя снова и снова.
      Но он не ждал ответа. Он потянул меня к восточной стороне двора к лесу. Я шла неохотно, пытаясь думать, не обращая внимания на панику. Это не то, что я хотела, говорила я себе. Возможность поговорить и все. Тогда почему я задыхаюсь от паники?
      Мы прошли всего несколько шагов по лесу, когда он остановился. Мы стояли на тропинке — Я все еще могла видеть дом.
      Эдвард прислонился к дереву и уставился на меня, его лицо было непроницаемо.
      — Хорошо, давай поговорим, — сказала я. Я старалась быть храброй.
      Он глубоко вздохнул.
      — Белла, мы уезжаем.
      Я тоже глубоко вздохнула. Это была приятная неожиданность. Я думала, что готова к этому. Но у меня были вопросы.
      — Почему сейчас? Следующий год…
      — Белла, пришло время. Как долго мы можем оставаться в Форксе, в конце концов?
      Карлайл выглядит на 30 лет, а он говорит, что ему 33.
      Его ответ смутил меня. Я думала, что решение об отъезде объединит его семью.
      Почему мы должны уехать, если они собирались это сделать? Я уставилась на него, пытаясь понять, что он имел в виду.
      Он взглянул на меня холодно.
      Я осознала, что неправильно поняла, когда меня начало тошнить.
      — Когда ты сказал мы…, прошептала я.
      — Я имел в виду семью и себя, — произнес он отчетливо.
      Я тряхнула головой взад. перед, пытаясь придти в себя. Он ждал, не выказывая раздражения. Прошло некоторое время прежде чем я смогла говорить.