Вечер в семье Павлика выдался очень ответственный. Отец, преподаватель латинского языка в мединституте, запершись в своей комнате, готовился к завтрашней лекции. Он сказал, что ему сегодня, возможно, придется сидеть всю ночь.
      Мать гладила белье. Павлик должен был решить на завтра четыре задачи. Даже пятилетняя Катя нашла себе важную работу: шила платье для своей куклы.
      Чисто, тихо, уютно было в квартире. Электричество ярко и ласково освещало все углы. Каждый член семьи чувствовал себя счастливым, потому что выполнял свои обязанности.
      И вдруг вся эта мирная жизнь пошла вверх дном. И все из-за того, что неожиданно погас свет.
      Сначала думали, что это так себе, на минутку, как это нередко бывает. Зазевается там на станции какой-нибудь техник, крутнет не тот штепсель или другую какую-нибудь штуку, – и тут же исправит ошибку.
      Однако на этот раз прошло несколько минут, а света не было.
      – Павлик, посмотри, есть ли свет в соседних квартирах, – попросил отец.
      Как всем им хотелось, чтоб там не было света! Павлик выглянул в окно и увидел, что напротив, через улицу, – горит. Оставалась еще какая-то надежда, что, может, света нет во всем их доме. Выскочил за двери и вернулся с опущенным носом.
      – Везде горит!..
      – Значит, у нас испортилось, – с досадой проговорил отец. – Придется мне зажечь лампу, а вам всем надо идти спать.
      – Дай хоть детям поужинать! – сказала мать. – А где же лампа? Она здесь была.
      Настроение у всех сразу испортилось.
      – Это ты брал ее?
      – Да нет, я не видел!
      – Кто последний раз брал?
      – Всегда у нас так бывает, что когда нужно…
      – Может, тут?
      – Беда мне с вами!
      – Я видел тут.
      – Да нету!
      – Кто же, в конце концов, последний раз ее брал? И среди этих невеселых разговоров послышался детский голосок:
      – Мама! Лампа в кладовке, на полке. Папа сам ее гуда поставил.
      Словно теплым ветерком повеяло от этих слов. У всех сразу стало легче на сердце.
      Принесли лампу, а она без керосина.
      – А керосин-то хоть у нас есть? – встревожился отец.
      – Есть, есть, – успокоила мать. – Принеси, Павлик, бутыль.
      Даже эту задачу в темноте выполнить было не так-то легко. Кое-как Павлик нашел бутыль и, рискуя разбить ее по дороге, принес в комнату.
      Теперь оставалось только налить керосин в лампу. Каждый понимал, что дело это – большое и сложное. Кому-нибудь одному за него и браться не стоило. Даже вдвоем едва ли справились бы. Тут требовалось участие всех трудоспособных членов семьи.
      Прежде всего нужно было поддерживать свет с помощью спичек, да так, чтобы не было перерыва между одной спичкой и другой. Эта задача была самая важная, поэтому ее взял на себя отец.
      Павлик должен был держать лампу и следить, чтобы не перелился керосин. Мать взяла в руки бутыль.
      – Начинай! – скомандовал отец.
      Неторопливо, осторожно шла работа. Отец зажигал спички одну за другой, ничего больше не видя. Мать тихонько наклоняла неуклюжую бутыль. Павлик, не дыша, следил, как понемногу наполнялась лампа. Прижавшись носом к столу, так же напряженно следила за братом Катя, притаившаяся под бутылью.
      – Готово! – крикнул Павлик.
      – Готово! – повторила Катя, радостно подпрыгнула и… стукнулась головой о бутыль!
      И тут произошло самое неприятное: бутыль выскользнула у матери из рук, стукнулась о край стола и разбилась. Керосин залил буханку хлеба и все, что было на столе, да вдобавок досталось, еще и Кате. Дно бутыли полетело на пол, прихватив с собой стекло от лампы…
      И в квартире, где всего лишь пятнадцать-двадцать минут назад было так светло, уютно, где так спокойно, счастливо шла жизнь, где все были так ласковы друг с другом, – в этой самой квартире теперь царила темнота, стояла вонь от разлитого керосина.
      В темноте послышался суровый голос отца:
      – Павлик! Завтра рано утром, перед уроками, сбегаешь на электростанцию и вызовешь монтера. Обязательно рано утром: если позже, то он может в этот день не прийти, и тогда еще сутки придется мучиться,
      Павлик хотел было сказать, что он может опоздать в школу, что завтра у них контрольная письменная работа, к тому же его очередь дежурить. Однако он сразу же сообразил, что в такой момент об этом лучше и не заикаться.
      Зажгли лампу без стекла. Маленькое коптящее пламя беспомощно пыталось осветить комнату, но от этого света комната стала еще более неуютной.
      … Назавтра Павлик выбежал из дому в пятнадцать минут девятого. До начала уроков оставалось сорок пять минут. Павлик высчитал, что дорога трамваем на электростанцию и в школу займет не больше двадцати минут, а двадцать пять останется на все другие дела.
      Но, как назло, трамвай где-то застрял. А толпа на остановке все росла и росла.
      И когда наконец показался трамвай, то Павлик с ужасом увидел, что он полон народу. Был девятый час, когда большинство служащих спешит на работу.
      Попробовал Павлик протиснуться, но где там!
      Тогда ему пришла в голову рискованная мысль: прицепиться сзади, на "колбасу".
      Так он и сделал.
      Нельзя сказать, чтобы чувствовал он себя хорошо, но был доволен уже тем, что успеет справиться со своим делом.
      Линия проходила около их школы, и Павлик имел удовольствие услышать восторженные крики своих товарищей, идущих на занятия:
      – Смотри, смотри, Павлик едет на "колбасе"! Ура! Запыхавшись, прибежал Павлик в контору, подошел к окошку и попросил прислать монтера.
      А какой номер вашего абонемента? – спросила конторщица.
      – Не знаю.
      – Тогда принесите абонементную книжку.
      – Так я вам скажу адрес.
      – Все равно, без номера абонемента мы заказов не принимаем. Об этом давно уже объявлено. У мальчика и руки опустились. Что делать? Или опоздать в школу, или остаться еще на сутки без света? Нет! Отец с матерью будут недовольны, если придется снова Переживать такой вечер, как вчера. И Павлик вынужден был возвращаться домой. Только на этот раз он ехал уже как порядочный пассажир… Прозвенел звонок в школе. В класс вошел учитель.
      – Подготовьтесь к письменной работе.
      – Чернил нет, – ответили ученики.
      – А почему же не приготовили? – строго спросил учитель.
      Чернила в шкафу, а ключ у дежурного. Кто дежурный? Павлик Рогатко. Где же он?
      Поехал на "колбасе"! – ответил кто-то, давясь смехом.
      – Что это значит?
      Ему объяснили, Что видели Павлика, как он проехал мимо школы, прицепившись сзади, на трамвае.
      Учитель даже верить не хотел. Как же это? Павлик Рогатко, один из лучших учеников, вместо того, чтобы идти в школу, поехал кататься, да еще на трамвайной колбасе, да еще в тот день, когда в классе письменная работа, да еще когда он сам дежурный?
      – Не может быть! – сказал учитель. – Это уже слишком не только для него, но и для самого недисциплинированного ученика из всей школы.
      – Но мы же сами видели!
      – Это мы потом разберем, а теперь достаньте как-нибудь чернила.
      В соседнем классе в это время шла география. Вдруг открываются двери, и показывается ученик из другого класса. Учитель удивленно взглянул на него. Разрешите попросить у товарища чернила, – сказал тот.
      – Надо было раньше это сделать, – недовольно проговорил учитель. – Ну, быстрей! Ученик вышел.
      – Так вот, мы говорили, – начал учитель, – что северные моря…
      Тут снова открылась дверь.
      – Разрешите попросить чернила…
      – Что это такое сегодня происходит? – возмущенно спросил учитель.
      – У нас письменная работа, а дежурный…
      – Это не наше дело! Не мешайте! В это время кто-то уже дал чернильницу, и ученик вышел.
      – Так вот, мы говорили, что северные моря… В этот момент снова открылась дверь.
      – Разрешите попросить чернила. Учитель окончательно вышел из себя.
      – Что же это такое, наконец?!
      А в это время в других классах происходило то же самое. Явился директор, начал наводить порядок.
      А когда пришел Павлик, то имел столько неприятностей, сколько не было у него за целый год.
      … Вряд ли еще где-нибудь кого-нибудь ждали так, как ждали монтера в доме Павлика. Можно прямо сказать, что его ждали, как солнце, приносящее свет. Каждый раз, когда скрипели двери, все бросались к ним с радостной надеждой и отходили с грустью, если приходил не он.
      Когда появился наконец человек с сумкой, его встретили как самого дорогого гостя.
      – Сюда, сюда! – суетилась мать, прыгал Павлик, вертелась Катя.
      – Да не стоит, я ничего… я так, – смущаясь, отвечал человек с сумкой.
      – Нет, нет, заходите, посмотрите! Если бы вы только знали, какое горе было! – говорила мать, проводя его в комнату.
      – А разве вы уже знаете? Мать удивилась:
      – Как же нам не знать, если такое пережили, что и сказать нельзя?
      – А может, это совсем о другом. – Улыбаясь, проговорил человек и раскрыл сумку. – Может, тут извещают о какой радости?..
      И он подал письмо
      – Почтальон! – крикнул Павлик.
      – Почтальон! – проговорила мать;
      – Постальен! – повторила Катя.
      – Ну, – сказал человек с сумкой. – А вы думали кто?
      – Мы думали – монтер, – смутившись, ответила мать. Когда пришел отец, то в первую очередь спросил, был ли монтер. Услышав, что не был еще, он очень огорчился.
      – А может, сегодня и не придет? И от этой мысли всем стало грустно. Только в пятом часу явился настоящий монтер. Павлик не отходил от него ни на шаг, следил за каждым его движением.
 
 
      Монтер подошел к счетчику, выкрутил пробку, посмотрел: проволочка, что проходила через нее, была целая. Вкрутил назад и выкрутил другую. Там проволочка была порвана.
      – Я вам временно соединю проволочкой, – сказал он, – а там вы сами купите новую пробку и вкрутите;
      Он взял тоненькую проволочку, обмотал один конец вокруг металлического конца пробки и вкрутил назад.
      Павлик жадно следил за этой работой, все заметил, и, когда электричество загорелось, задумчиво произнес:
      – Так мы и сами могли бы сделать…
      – Конечно, могли бы! Чего уж проще: купить новую пробку и вкрутить ее, – улыбаясь, проговорил монтер, а потом, уже серьезно, добавил: – Но имейте в виду, что пользоваться проволочкой надо очень осторожно и только в крайнем случае. Если поставишь более толстую проволоку, то можешь наделать беды не только себе, но и соседям. Лучше всего иметь запасную пробку, а для этого не надо никакой техники.
      Когда монтер вышел, Павлика охватила и обида, и злость, что из-за такой чепухи пришлось столько натерпеться.

 
      Еще в сенях Клава услышала, как мать ворчит:
      – Вот несчастье-то на мою голову! "Что такое случилось?" – встревожено подумала Клава. Сначала она почувствовала приятный запах, а потом, уже войдя на кухню, увидела, что мать печет на примусе оладьи – и больше ничего, и никаких несчастий ни на голове матери, ни вокруг.
      Немного странным было лишь то, что мать очень уж резво прыгала около примуса.
      Пустилась в пляс и Клава, но только от радости.
      – Ой, мамочка, как хорошо, что ты оладьи печешь!
      – Знаю, что тебе есть хорошо. А вот попробовала бы сама печь на этой непослушной сковородке.
      – Я тебе помогу, мама.
      – Толку-то от твоей помощи. Сидела бы лучше да уроки учила. Добрые люди спать уже собираются, а ты где-то еще бродишь.
      – Я же говорила, что у нас сегодня физкультурный кружок, – сказала Клава и пошла в комнату раздеваться. Мать, ворча, снова принялась плясать вокруг примуса, собственно говоря, не вокруг примуса, а вокруг сковородки. В ней, непослушной, и был корень зла.
      А корень этот заключался в том, что ручка сковородки держалась на одной, да и то расхлябанной заклепке. От другой остались лишь две дырочки.
      Чтобы пользоваться этой сковородкой, нужно было радеть мастерством циркача-жонглера, который может крутить на палочке тарелки, или держать их на одном пальце, или поставить ребром на нос, или еще что-нибудь в этом роде.
      К сожалению, мать такой науки не проходила, поэму сковородка совсем не слушалась ее и вертелась, как сама хотела. А хотела она вертеться главным образом влево. Если же это ей не удавалось, то – вправо. А прямо держаться избегала всякими способами. Теперь понятно, почему мать плясала, злилась и ворчала.
      Когда Клава снова вошла на кухню, мать сказала ей:
      – Ну, пеки уж ты, пока я вынесу ушат. Клава согласилась очень охотно. Взялась одной рукой ручку сковородки, другой ворошит, переворачивает оладьи; все идет как по маслу.
      Но стоило ей снять сковородку, как она – круть! – оладьи полетели на пол. Подобрала Клава оладьи и начала снова накладывать тесто.
      Тут и пошло несчастье за несчастьем… Едва только Клава собралась положить тесто, – сковородка крутнулась влево, и оно попало на табуретку. А когда Клава поднесла следующую ложку, – сковородка метнулась вправо.
      Теперь уже Клава поняла, почему мать так злилась. Сжав зубы, гонялась она за сковородкой и кое-как ухитрилась положить две ложки. Только легли они как попало, па разные стороны сковородки. Но Клаве было уже не до этого: попасть бы вообще.
      Когда же дошла очередь до третьей ложки, то она попала как раз на первую оладью. Дело усложнилось. Клава готова была уже позвать на помощь мать, но постыдилась, поставила сковородку на пол и начала делить сдвоенную оладью на две части.
      Тут только она заметила, что сковородка, стоя на полу, не крутится. Обрадовалась девочка и начала носить тесто из миски на пол и размещать так, как сама хотела, а не сковородка.
      – Крутись теперь сколько влезет! – зло шептала Клава, неся сковородку на примус и совсем не обращая внимания на ее выкрутасы.
      Но сковородка на этот раз применила новую тактику и упорно начала клониться вниз. Едва только Клава поставила ее на примус, как ручка совсем отделилась от сковородки.
      В это время вошла мать. Увидела в руках растерявшейся Клавы одну только ручку и укоризненно покачала головой.
      – Вот тебе и помощница! До сих пор хоть кое-как можно было держать, а теперь никак.
      – Так я же ничего не делала! – начала оправдываться Клава. – Она и так чуть держалась.
      – Так-то оно так, но почему-то это всегда случается в ваших руках. Ну, пусти.
      Началась новая стадия работы. Тут уж главную роль играла тряпка. Только с ее помощью и можно было брать сковородку.
      Но дело от этого нисколько не улучшилось. Мать вынуждена была плясать еще больше, так как каждую минуту припекала пальцы, да еще тряпка беспрерывно загоралась.
      – Последний раз пеку! – злилась мать. – Это же мученье, а не работа!.. Ай, чтоб тебя!.. Завтра обязательно отнеси мастеру. Пусть он припаяет или как-нибудь там прикрепит ручку.
      И когда испеклась последняя оладья, мать со злостью отшвырнула сковородку, а скомканную тряпку забросила в угол.
      После всех этих мучений оладьи показались Клаве совсем не такими вкусными, как она ожидала.
      Назавтра Клава понесла шкодливую сковородку в мастерскую. На улице навстречу ей попался мальчик в черной шинели с синими кантами и петлицами, подпоясанный широким ремнем с гладкой пряжкой, на которой красовались буквы – Р. У. На голове – фуражка с такими же кантами и значком из молотка и ключа. Клава еще издалека залюбовалась этим мальчиком: такой он был аккуратный, стройный, красивый в своей форме. Мальчик будто и сам чувствовал это, держал он себя солидно, Совсем не так, как многие обыкновенные мальчишки, которые сломя голову носятся по улице, кричат, толкаются.
      Когда они поравнялись, Клава удивленно воскликнула:
      – Леня!
      Она узнала Леню Ладутько, который учился в их школе на класс старше ее, а в этом году, как она слышала, перешел в ремесленное училище. Но до сих пор она его не видела.
      – Здорово, Клава! – ответил Леня. – Что несешь? – Да вот сковородку надо починить. Не знаешь ли, куда занести?
      – Покажи.
      – С серьезным видом он осмотрел сковородку, ручку и сказал:
      – Идем со мной: я тебе сейчас починю.
      – Ты?! – удивилась Клава. – Разве ты уже умеешь?
      – А что тут уметь? – улыбнулся Леня. – Это каждый может сделать.
      – Каждый? – недоверчиво переспросила Клава.
      – Пойдем, сама увидишь. Я сейчас иду в мастерскую. Утром у нас были занятия в классе, а теперь в мастерской.
      Они подошли к красному кирпичному дому. На дворе Леня увидел мальчика в комбинезоне и спросил:
      – Начали?
      Нет еще, – ответил тот.
      – Очень хорошо, – сказал Леня Клаве. – Значит, успеем.
      Они вошли в прихожую.
      – Подожди немножко, я переоденусь, – попросил Леня.
      Он снял с вешалки комбинезон и повесил на его место свою шинель. Надев комбинезон, Леня повел Клаву в мастерскую. Это была очень большая комната, где стояло несколько длинных столов – верстаков; с обеих сторон на определенном расстоянии к ним были прикреплены тиски. Около каждых тисков с правой стороны в столе был ящик. Каждый ученик имел свои тиски и свой ящик. Несколько ребят стояли уже у своих мест, некоторые бегали вокруг столов, другие разговаривали, стоя группками. Один мальчик возился около сверлильного станка.
      Клава смотрела на все это с большим интересом и даже с каким-то уважением. Кажется, такие же самые мальчишки, как и у них в школе, и смеются и бегают так же, но занимаются они тут совсем не детскими делами, а делают то же самое, что и взрослые.
      Откуда-то появился человек в спецовке с седыми усами и суровым видом.
      – Инструктор! – шепнул Леня.
      Клава испугалась: может, кричать начнет, что она, чужая, сюда пришла? Действительно, инструктор взглянул на нее с удивлением. Тогда Леня, взяв из рук Клавы сковородку, подошел к нему и сказал:
      – Николай Иванович, разрешите приклепать ручку к этой сковородке.
      – Ты что это: заказы уже берешь? – спросил инструктор сурово.
      Клава еще больше испугалась. Но Леня, верно, знал своего учителя, видел, что у того под густыми седыми бровями прячется совсем ласковая улыбка.
      – Надо помочь товарищу по школе, – ответил Леня:
      – Помочь? – переспросил мастер. – Ну, если помочь, то ничего против не имею. Пусть она сама делает, а ты только командуй. Согласны?
      Клава совсем растерялась.
      – Я… я же вовсе не умею, – пробормотала она.
      – Ничего, ничего, справимся! – весело подмигнул ей Леня.
      – Ну, валяйте, – сказал мастер и отошел, пряча в усах улыбку.
      Леня начал командовать:
      – Видишь, в этой дырке осталась отломанная заклепка? Сначала надо выбить ее оттуда.
      – Выбить? – переспросила Клава.
      – Обязательно. Ведь надо же новую заклепку вставить. Немного открути тиски, вот в эту сторону.
      Клава боязливо крутнула ручку в левую сторону. Тиски чуть раздвинулись.
      – Сделай такую щелочку, – говорил дальше Леня, – чтобы в ней как раз поместился конец этой заклепки. Нет, нет, слишком много будет – назад. Так. Теперь положи ручку на тиски так, чтобы заклепка была над самой щелочкой. Так. А теперь остается только стукнуть по ней чем-нибудь, и она выскочит.
      – Вот этим! – подскочил второй мальчик и подал Клаве круглую железяку с узким концом.
      Клава взяла ее в правую руку и стала обдумывать, как бы это стукнуть ею по заклепке. Заметив это, Леня и его товарищ так захохотали, что сбежались все ребята;
      Инструктор крикнул:
      – Чего вы? Отойдите, не мешайте им! Ребята неохотно отошли. А Клава чуть не заплакала. Лене стало неловко, и он ласково проговорил:
      – Ничего, ничего. Ты возьми ее в левую руку, поставь концом на заклепку и пристукни молотком. Теперь уже и сама Клава сообразила, что только так и нужно делать,
      Она стукнула несколько раз по железу – и заклепка выскочила.
      – Вот и все, – сказал Леня. – А теперь возьми откуси этот гвоздь вот тут, около головки.
      – Откусить? – удивилась Клава.
      – Ну, это мы так говорим, – засмеялся Леня. – Возьми эти кусачки и вот так сожми в этом месте гвоздь. Клава вставила гвоздь, сжала обеими руками кусачки и сама не заметила, как гвоздь был перекушен.
      – Совсем легко! – радостно воскликнула она.
      – Легко и просто, – подтвердил Леня. – А теперь делаем последнюю операцию. Приложи ручку к сковородке и просунь этот кусочек гвоздя через обе дырки.
      Положи на тиски головкой вниз. Я тебе помогу подержать. Теперь бери молоток и бей по гвоздю, чтобы его расплющить.
      Осторожно, неумело начала Клава бить по гвоздю.
      – Смелей, сильней! – покрикивал Леня. – Надо расплющить его совсем.
      А когда она попробовала стукнуть сильней, то не попала по гвоздю.
      – Ничего! – утешал Леня. – Лупи сколько влезет. Клава начала "лупить, сколько влезет", причем больше половины ударов попадало мимо. Но все-таки конец гвоздя постепенно расплющивался и наконец превратился в такую же самую головку, как и с другой стороны, только кривую.
      – Хорошо будет, – сказал Леня.
      Клава осмотрела свою работу, подергала ручку – держится крепко, хоть еще есть дырка для второй заклепки. Клава почувствовала огромное удовлетворение, какое всегда бывает у человека, сделавшего своими руками какое-нибудь полезное дело. За вторую заклепку она взялась уже самостоятельно, уверенно и сделала ее немножко лучше и быстрее, чем первую. Подошел инструктор, взял в руки сковородку, осмотрел ее и спросил:
      – Сама сделала?
      – Сама! – ответили Леня и Клава вместе.
      – Очень хорошо. И всегда старайся, что можно, делать сама. Возьми еще вот этот напильник и попробуй загладить им заклепку.
      И старый мастер отошел, тоже довольный, как человек, который сделал полезное дело. Он больше всего любил труд и хотел, чтобы все любили его. Он жалел тех людей, которые не могут или не хотят сами себе помочь в каком-нибудь маленьком деле. Хоть учил он своих учеников слесарному делу, но требовал, чтобы они сами себе и ботинки починили и пуговицу пришили. Поэтому он заставил и эту незнакомую девочку помочь самой себе.
      Клава вернулась домой с таким сияющим лицом, словно к ней пришло невесть какое счастье.
      Мать взглянула на нее с удивлением:
      – Что у тебя такое?
      – Во! – торжественно произнесла Клава, подавая сковородку.
      – Исправлена? Так быстро? – сказала мать. – И как крепко держится!
      А ведь я сама это сделала, – с гордостью проговорила Клава.
      – Как сама?
      – Да так – своими руками.
      – Своими?! – воскликнула мать.
      – Да, вот этими самыми, – показала свои грязные руки Клава.
      – Сама?!
      – Сама.
      – Не может быть!
      – Выходит, что может.
      – Неужели сама?
      – Сама.
      – Своими руками?
      – Да говорю, что своими.
      – Ах, дочушка! Смотри ты, что она сделала! Мать оглядывала сковородку со всех сторон, крутила в руках и так и этак и не могла налюбоваться. Вошла соседка Марья. Мать к пей:
      – Посмотри, как исправила сковородку Клава! Сама, своими руками.
      – Неужели сама?
      – Сама, сама! – ответила Клава. Она начинала уже сердиться. – Что же тут такого?
      – А разве ты училась этому делу? – спросила соседка.
      – Показали – я и сделала.
      – Так сразу и сделала? – недоверчиво переспросила тетка Марья. – Если бы мальчик, то еще куда ни шло, а то девочка… Никогда такого не было. А теперь есть.
      В тот же день многие соседи знали уже, что Клава Макейчикова за один прием, безо всякой науки, сделала такую работу, какую выполняют только мастера-слесари.

 
      Однажды после занятий в пятом классе осталось пионерское звено. Тут были наши знакомые Толя и Нина Беспаловы, Андрейка Гулис, Павлик Рогатко и Клава
      Макейчик, да еще Яша Канторович, Стась Ковальский, Соня Данилова, Леня Саковйч и Цыбук Боря.
      Остались они потому, что Павлик стал подробно рассказывать о своих приключениях и муках, которые он перетерпел, когда опоздал в школу.
      – До чего же обидно становится, -говорил он, – как вспомню, что все это случилось из-за такой мелочи, какую мы сами могли исправить.
      – Да и у меня такая же история была! – крикнул Яша. – У нас испортился электрический утюг. Сначала он долго бунтовал: то греется, то нет, то греется, то нет. А потом совсем перестал нагреваться. Осмотрели мы шнур кажется, все в порядке. Пришлось мне нести утюг к мастеру. Тот разобрал его, посмотрел и говорит:
      "По-моему, исправный. Может, шнур перервался. Надо было принести и его". Я побежал домой и принес шнур. Мастер осмотрел его – и тоже ничего не нашел. А потом пощупал вилку и говорит: "Смотри, вот эта ножка открутилась". Взял пальцами и подкрутил ее. И больше ничего!
      – А знаете что? – сказал тогда Андрейка. – Мне также пришлось много перетерпеть из-за того, что я не догадался раза два провести напильником по ключу.
      И под всеобщий смех он рассказал, как ночевал с поросенком и что из этого вышло.
      Тогда Стась рассказал, как у него полетели в лужу все книги и тетради вместе с портфелем, у которого оторвалась ручка.
      – А ведь если б я не ждал, пока она оторвется, ничего бы этого не было, – признался Стась.
      Одним словом, подобных случаев нашлось у каждого достаточно, и когда их собрали вместе, то получилась картина, над которой дети серьезно задумались. Они будто впервые увидели, что делается вокруг них. Увидели и сами удивились.
      – Выходит, что мы живем в плену у вещей, – задумчиво проговорила Клава. – Выходит, что не мы ими владеем, а они нами. Какая-нибудь сковородка, что захочет, то и делает, а ты только смотри на нее или зови на помощь людей.
      – Оно и правда выходит, что мы будто зависим от разных домашних вещей, -добавил Павлик, -Они нас подводят на каждом шагу, а мы только терпим да ждем от кого-то помощи. А если бы захотели, так сами могли бы справиться с ними.
      – Тогда надо объявить им войну, – со смехом проговорил Боря Цыбук.
      – А что ты думаешь? – серьезно ответил ему Павлик.- Совсем неплохо было бы. Как только какая-нибудь кастрюлька станет нам поперек дороги, – сейчас же в наступление на нее и до полной победы!
      – Давайте тогда создадим кружок, – предложила Клава, – и пообещаем, что все такие мелкие работы будем делать сами.
      – Правильно! – поддержал ее Стась.- Это будет совсем новый и интересный кружок. Можно назвать его кружком "Домашних техников".
      – Нет, нет! – послышались голоса. – Название неинтересное!
      – Если уж мы собираемся воевать, – сказал Толя, – то лучше назвать кружок "Воинствующими техниками".
      – И не кружок, – крикнул Яша, – а товарищество.
      "Товарищество воинствующих техников", или короче – "ТэВэТэ".
      Это название понравилось всем. Наконец Толя внес еще одно предложение:
      – Каждое товарищество имеет правила.
      – Это называется уставом, – поправил Павлик.
      – Пусть будет так, – согласился Толя. – Надо и нам составить устав нашего товарищества.
      Через полчаса на свет появился следующий документ:

      УСТАВ ТОВАРИЩЕСТВА ВОИНСТВУЮЩИХ ТЕХНИКОВ
      Товарищество воинствующих техников объявляет войну за независимость от домашних вещей. Члены ТВТ обязуются:
      1. Замечать всякие неполадки и своими собственными руками делать все мелкие домашние ремонты.
      2. Если кто из членов чего-нибудь сам сделать не может, то обращается за помощью к своим товарищам.
      3. И только тогда, когда и товарищи не смогут помочь, – член ТВТ имеет право обращаться к платным мастерам.

      Толя влез на парту и зачитал устав.
      – Будем голосовать. Кто…
      Но тут доска под его ногами сдвинулась – завеска не держала, – Толя покачнулся и полетел на пол.
      – Ax, черт! – выругался он, потирая ушибленное место, но сразу же снова продолжал: – Ну, так кто "за", прошу поднять руки.
      – Я! Я! Да все, нечего голосовать! – ответили ребята, подняв руки.
      Одна только Клава не подняла руки и как-то странно посматривала на всех.
      – Ну, а ты что? – обратились к ней.
      – Слушайте, товарищи! Что же это мы делаем? – проговорила она каким-то суровым голосом.
      – Не знаешь, что ли? – засмеялись ребята. – С потолка свалилась?
      – А вот вы видели, как свалился Толя? -спросила Клава.
      – Конечно, видели! Но что из этого?
      – А почему он свалился?
      – Земля притянула, – засмеялся Яша.
      – Нет, я серьезно спрашиваю, почему он свалился? – настаивала Клава.
      – Ну, доска сдвинулась, – ответил Толя,
      – А почему она сдвинулась? – упрямо продолжала Клава.
      – Да завеска отломалась, – сказала Нина, которая стояла около этой парты.
      – А мы сами могли бы ее прибить?
      – Странная вещь, – проговорил Андрейка. – Сколько времени я сам на этой парте сижу и никогда в голову не приходило взять да и прибить завеску. Ведь не я же сломал…
      – А я вот теперь полетел и то не догадался, в чем дело, – проговорил Толя, почесывая затылок. – Вот что значит не привыкли мы думать о таких вещах.
      Павлик задумчиво посмотрел на оторванную завеску, затем медленно, будто сам себе, проговорил: