Твт

Поиграют, поиграют, а потом и бросают. А мы так и не знаем, сколько же у нас действительных членов. Даже такие ветераны, как Цыбук, отошли от этого дела; он уже давно не давал нам никаких очков. А такие, как Карачун, поиграли с неделю и совсем бросили. Надо что-то предпринять, чтобы оживить деятельность ТВТ. Если работа еще идет, так только у новичков, а старые, за небольшим исключением, отпадают. Можем ли мы всех их считать членами ТВТ?
      Тревога тэвэтэтовского актива, конечно, была небезосновательной, но мы по секрету скажем, что среди детворы такое явление – самое обычное. Все мы знаем, что большинство ребят очень охотно берется за новое для них дело и довольно быстро бросает его, чтобы увлечься каким-нибудь другим. Можно наблюдать, как в каком-нибудь районе города детвора бегает по дворам и тротуарам и катает обручи или колесики. Недели, месяцы слышится тут диньканье этих обручей, а потом все стихает. Обручи теперь катают где-то в другом конце города, а здесь ребята увлеклись пусканием "голубей" из бумаги. Теперь уже всегда тут видишь только голубей. Самим мальчишкам кажется, что они никогда не оставят этой игры. Но скоро они забывают голубей и начинают мастерить какие-то деревянные штуковины на шарикоподшипниках. Держась за "руль", они шпарят на одной ноге по тротуарам, и вы беспрерывно слышите со всех сторон это тарахтенье. А потом и этот период проходит. Приходит период, скажем, сбора почтовых марок или так называемых "переводных картинок".
      Так бывает всюду, так делает большинство детей. Но есть и меньшинство, которое так не бросается в разные стороны, а долго занимается одним делом. Такие дети обычно более степенные, сознательные, энергичные и дисциплинированные. Из них позже выходят отличные специалисты какой-либо профессии.
      Естественно, что и в деятельности ТВТ происходили те же самые процессы. Заинтересуется, загорится человек: ложится спать и уже думает, где бы это завтра найти очко, – а потом и остынет. Через некоторое время, если организация хорошо работает, он может и снова увлечься этим самым делом. Только наиболее сознательные и настойчивые не бросали работы длительное время. А таких, понятно, было меньше. Они не хотели мириться с таким положением и подняли этот вопрос на собрании. Но вожатый слушал их выступления спокойно и даже чему-то улыбался.
      – Я ничего не имею против того, чтобы каким-нибудь образом еще больше оживить деятельность ТВТ, – сказал он наконец, – но что касается роста и количества членов ТВТ, то я смотрю совсем иначе. Я считаю, что Товарищество воинствующих техников – это такая организация, в которой количество членов может только расти, а уменьшаться никогда не может.
      – Ну? Так уж и никогда? – послышался недоверчивый голос.
      Со всех сторон посыпались недоуменные вопросы и замечания:
      – Мы же своими глазами видим, как у нас много членов отсеивается!
      – В каждой организации бывает отсев!
      – Не считать же действительными членами и все мертвые души!
      – А вот наша организация тем и отличается, – подхватил вожатый, – что здесь все, как вы говорите, мертвые души все равно остаются ее членами.
      Дружный смех оборвал его слова.
      – Куда же годится такая организация?
      – Вот так организация!
      Пионеры сгорали от любопытства. Вот уже второй раз вожатый говорит как-то загадочно. В чем тут секрет? Ерунда какая-то!
      А вожатый, улыбаясь, говорил:
      – Поэтому я и называю ТВТ единой организацией, которая и при этих условиях сохраняет свою ценность. Чтобы убедиться в этом, я предлагаю провести опыт. Возьмем камень и положим на середину тротуара, где должны пройти Цыбук или Карачун. Кроме них, наверняка, и еще кто-нибудь из мертвых душ пройдет; вот тогда и посмотрим, являются ли мертвые души действительными членами ТВТ или нет?
      Была уже весна. День выбрали погожий. Определили место. Это была улица, так сказать, средняя: не в центре города и не совсем уж на окраине. Соответственно этому и прохожих было не очень много, а это давало возможность положить камень, не обращая на себя внимание людей.
      Вожатый, Клава, Яша, Павлик и Андрей выбрали хорошую позицию, спрятались и начали наблюдать.
      Но с самого начала дело испортил какой-то старик-железнодорожник. Шел он тихо, не спеша, увидел камень на середине тротуара, приостановился, затем взял его обеими руками и отбросил в сторону.
      – Лучше уж он сегодня был бы менее аккуратным! – проворчал вожатый. Но ничего не сделаешь. Беги, Андрей, положи назад.
      Андрей побежал, подкараулил удобный момент и снова положил камень.
      Прошло несколько человек. Все они старательно обошли камень.
      Затем показалось пять учеников из младших классов одиннадцатой школы.
      – Ну, эти наверняка возьмут! – засмеялся Павлик.
      – Это молодые тэвэтэтовцы.
      А те уже наперегонки бежали к камню с криками "очко!" Да еще запрятали камень так, что бедный Андрей с трудом отыскал его.
      После них показалось несколько учеников из других школ. Один перепрыгнул через камень, другой толкнул ногой, а третий совсем не обратил внимания.
      – Вот видите, что значит не члены ТВТ! – сказал вожатый своим пионерам.
      Но вслед за ними бежали еще два ученика, тоже из чужой школы, и бежали, кажется, специально к камню. Так оно и вышло.
      – Есть очко! – крикнули они и убрали камень.
      – Чужие тэвэтэтовцы! – радостно зашептали наши пионеры, а "ветераны" почувствовали приятное волнение: что ни говори, а это все от них началось, и вот теперь они видят, как совсем незнакомые, "чужие" ученики делают то же самое. Не менее доволен был и вожатый.
      – Ради такого случая я готов и лишний раз побеспокоиться! – сказал Андрей и побежал к камню.
      Тем временем около камня встретилось уже больше людей.
      Кто-то зацепился, что-то сказал. Когда разошлись, – камень лежал на месте.
      Потом нашелся человек, который старательно откатил ногой камень в сторону. Костику пришлось двигать его назад.
      Едва он вернулся на место, как товарищи зашептали:
      – Цыбук! Цыбук!
      Все затаили дыхание. А вожатый почувствовал, что у него даже сердце заколотилось сильнее, чем следует. Это же был экзамен не только для Цыбука, но и для вожатого и для всего дела ТВТ.
      Цыбук шел себе спокойно, смотрел на проносившиеся автомобили, поглядывал и на тротуар, но ничто не говорило о том, что он заинтересовался камнем, хоть тот и должен был уже попасться на глаза.
      Вожатый напряженно ждал.
      "Возьмет или не возьмет?.."
      От этого для вожатого зависело очень многое. Он же так смело и уверенно утверждал, что члены ТВТ не могут быть мертвыми душами, что они всегда выполнят свой долг. Даже взялся доказать это своим пионерам. И если сейчас Цыбук подведет, то будет стыдно не только перед ребятами, но и перед самим собой.
      "Возьмет или нет?.."
      Цыбук уже подошел к камню. Остановился. Но вместо того, чтобы взглянуть на камень, загляделся на трактор, который быстро катился на резиновых колесах и тянул за собой платформу.
      Не по себе стало вожатому. Пионеры насмешливо переглянулись.
      Цыбук же, не сводя глаз с трактора, медленно начал нагибаться, взял в руки камень и отнес его в сторону.
      – А что?! – вскрикнул вожатый. – Не говорил ли я,. что "мертвых" членов нет? Если он научился видеть и понимать, то уже не может не сделать этого, хоть бы даже и не думал и не хотел!
      – Ну, что касается Цыбука, так это понятно! – ответили пионеры.
      – Он же был самый заслуженный член ТВТ.
      – И таким останется теперь! – убежденно проговорил вожатый.
      – Пусть будет так. А сколько есть таких, что и раньше ничем себя не проявляли. А вот идет один из таких, Антось Аскерка!
      Андрейка к этому времени успел уже снова положить на место камень. Снова притаились наблюдатели.
      Антось подошел к камню в тот момент, когда кто-то споткнулся о него и зло проговорил:
      – Бросают камни на самой дороге!
      Антось остановился, засмеялся, а потом убрал камень.
      – Ну, вот вам и этот! – радостно воскликнул вожатый.
      Но и против этого был выдвинут довод: Антось обратил внимание на камень, только потому, что перед его носом кто-то другой споткнулся. А если бы не это, может, он и прошел бы мимо.
      – Но ведь он не только обратил внимание, но и сам убрал камень! доказывал вожатый. – Подождем еще Карачуна.
      А пока Карачун не появлялся, произошел еще один очень интересный случай.
      По тротуару шла женщина и вела за руку двухлетнюю девчушку. Девочка споткнулась о камень и заплакала. Мать начала утешать ее:
      – Тихо, тихо! Успокойся! Этот камень тебя обидел? Вот мы его сейчас побьем! Вот, вот ему! Вот так! Вот! Будет он знать, как обижать маленькую Томочку! Ну, тихо, тихо! Мы ему за это дали!
      И "побитый" камень грустно остался лежать на том же самом месте.
      Наконец появился долгожданный Карачун.
      Шел он неровно, то останавливался, то бежал, то отходил в сторону. Увидел собаку и запустил в нее камнем.
      Вожатый мало на него надеялся, но успокаивал себя тем, что предыдущие два случая все-таки оправдали его предположения.
      Карачун сразу заметил камень и толкнул его ногой. Тяжелый камень лишь чуть-чуть сдвинулся с места. Тогда он толкнул его второй раз. Потом прошел немного вперед и остановился. Посмотрел на камень, о чем-то подумал, потом… вернулся назад, взял камень и отнес его в сторону!
      … На следующий день вожатый, встретив Цыбука, спросил:
      – Ну что, добыл сегодня или вчера какое-нибудь очко?
      – А, хватит мне и тех, что я набрал! – улыбаясь, ответил Цыбук.
      – А мы видели, как ты вчера убрал камень с дороги, – сказал вожатый.
      – Ну и что? – проговорил Цыбук.- Неужели же оставлять его, чтобы он мешал?
      Через несколько дней вожатый собрал активистов ТВТ, рассказал про "экзамен мертвых душ" и сказал дальше:
      – Помните, когда мы обсуждали устав Товарищества воинствующих техников, я не окончил одну свою мысль, и вы тогда очень заинтересовались? Я тогда и имел в виду приблизительно то, что теперь мы увидели. Это значит, что в деятельности Товарищества воинствующих техников не только очки не имеют никакого значения, но даже и вся работа их не является сама по себе главной задачей. Тогда я вам этого не сказал, чтобы вы не утратили интереса к своему делу, вернее, игре. А теперь вам, как закаленным тэвэтэтовцам, я уже могу сказать, что ничего плохого нет, если многие ваши члены уже не интересуются очками. Важно, чтобы они хоть некоторое время побыли тэвэтэтовцами, а потом они уже навсегда останутся ими, хоть до старости. Самая большая польза от Товарищества воинствующих техников не в том, что они сейчас сделают, а в том, что они и дальше останутся рачительными хозяевами. А советские люди все должны быть рачительными хозяевами, так как у них огромнейшее общее хозяйство. Вот что кроется за вашей "игрой".
      Могу еще сказать вам, что скоро для Товарищества воинствующих техников будет создана хорошая база – специальная мастерская ТВТ, где будет все, что необходимо для различных работ. Каждый из вас сможет пойти туда и с помощью инструктора сделать себе все, что захочет, независимо от того, по какой это будет специальности – слесарной, столярной, обувной или какой другой. Необходимо только одно: чтобы мог сделать сам. А мы уже знаем, что каждый, если захочет, многое может сделать сам. Твердая специальность нужна для более важных и сложных работ, а простейшие может сделать каждый. Вы сами это уже доказали…
      Для Товарищества воинствующих техников открывалась широкая дорога в будущее.

ГЛАВА ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ,

      написанная спустя пятнадцать лет,
      где говорится о встрече автора с техником Борисом Ивановичем.

 
      В 1948 году газета командировала меня на строительство одного из домов в Минске. Я должен был ознакомиться с ходом строительства, с его людьми и написать в газету статью.
      Встретили меня радушно, помогали, объясняли все. Все строители знали меня как "корреспондента" и фамилии моей не спрашивали.
      С самого начала меня заинтересовал некто Борис Иванович, которого я еще не видел.
      "Борис Иванович сказал", – говорили рабочие таким топом, как будто этот Борис Иванович был по меньшей мере гениальным человеком.
      А между тем мне известно было, что главный инженер, например, совсем не Борис Иванович. Я слышал, что даже и он, пожалуй, таким же тоном, как и рабочие, говорил:
      – Нужно посоветоваться с Борисом Ивановичем. Когда же я спросил, кто такой Борис Иванович, мне ответили:
      – Наш старший техник. Золотой человек. "Это, наверное, самый старый и опытный техник", – подумал я и сразу представил себе сурового дядю с седыми усами, серьезного, с проницательным взглядом, все знающего. Поговорить с ним было бы очень интересно и полезно. Но встретиться мне с ним довелось лишь через пару дней.
      Как-то рабочие сказали мне:
      – Вон идет Борис Иванович!
      Я взглянул и увидел… совсем не седого дядю, а молодого парня, лет двадцати, маленького, круглолицего, с острым носиком и подвижными глазками.
      Меня представили ему:
      – Это – корреспондент, присланный на наше строительство.
      – Очень приятно, – сказал он, но тут же, увидев машину, с которой сгружали металлические трубы, бросился к ней.
      – Кто вам сказал сгружать здесь? – услышал я его голос. – Смотрите, сколько придется таскать их взад и вперед, когда примутся за работу. Сколько пропадет труда и времени! Сгружайте вот тут. И концами в эту сторону, чтобы лучше было брать.
      "Ого! – подумал я. – Этот паренек сразу все примечает".
      В это время к нему подошел бригадир, и техник пошел с ним дальше. Поднявшись на леса, он в одном месте вдруг остановился и начал подпрыгивать. Мне стало смешно: сразу видно, что веселый паренек… А он после этого опустился на колени и к чему-то стал приглядываться. Затем я снова услышал его голос:
      – Эге! Да тут доски когда-нибудь могут оторваться.
      Тут может кто-нибудь погибнуть. Как это никто не заметил?..
      Так вот почему он прыгал! Вот тебе и "паренек"! Я направился вслед за ними. Техник заметил это и крикнул сверху:
      – Извините, я сейчас!
      Но я совсем не нуждался в его извинении; мне хотелось понаблюдать за ним со стороны.
      – Ничего. Я подожду, – ответил я.
      Чем больше я за ним наблюдал, тем больше удивлялся его всевидению, сообразительности, напрактикованности. В одном месте он объяснил каменщику, как лучше расположиться, чтобы работа шла спорней, в другом – заметил какую-то колодку под ногами рабочих, которая мешала им ходить. Одним словом, он все знал, все видел. Значит, недаром все его так уважали. Обязательно нужно с ним поговорить в свободное время.
      Когда наконец он подошел ко мне, я спросил:
      – Извините меня, сколько вам лет?
      Он засмеялся и ответил:
      – Двадцать седьмой идет.
      – Неужели? -удивился я. – Я думал, не больше двадцати.
      – Это, может, потому, что я неженатый, – пошутил он.
      – Мне очень хотелось бы с вами поговорить в свободное время, – сказал я. – Если разрешите, я зашел бы к вам.
      – Что ж, можно, – ответил он. – Я буду дома в восемь часов. Живу я недалеко (он взглянул на часы). Сейчас иду в столовую на обед. Если хотите, покажу свой дом.
      Мы вышли на улицу.
      – Мне кажется, я вас где-то видел, – сказал Бориса Иванович, взглянув на меня. – Не бывали ли вы в Мозыре?
      – Не приходилось, – ответил я.
      – А на фронте?
      – Тоже не был.
      – Значит, мне показалось, – проговорил он.
      Мы свернули в меньшую улицу. По канавке возле тротуара откуда-то бежала вода.
      В одном месте образовалось нечто вроде плотины, и вода стояла большой лужей. Какой-то ребенок собирался: в нее влезть…
      Неожиданно мой спутник поднял с земли щепочку и раздвинул эту плотину. Вода мгновенно стекла.
      – Есть очко! – проговорил он, бросив щепочку.
      – Что, что вы сказали? – остановился я в удивлении.
      – Это мы когда-то в детстве так играли, – сказал он. – Сделаем что-нибудь такое и…
      – Значит, вы были тэвэтэтовцем? – перебил я. Теперь уже он остановился от удивления.
      – А вы откуда знаете?
      – Читал такую книжку, – ответил я.
      Тем временем мы подошли к небольшому восстановленному дому, и Борис Иванович сказал:
      – Вот тут моя землянка. В эти двери, направо. В двадцать ноль-ноль буду ждать вас.
      Эта военная терминология свидетельствовала, что Борис Иванович был на войне. Я свернул налево, а он пошел прямо.
      В назначенное время я входил в его "землянку". Это была довольно большая светлая комната с "холостяцкой" обстановкой, но не с холостяцким порядком. Все здесь было на своем месте, одно с другим согласовано. Каждая вещь имела свое определенное место. В любую минуту, не утруждаясь, можно было достать ее и поставить обратно.
      – Сразу видно, что здесь живет бывший тэвэтэтовец, – заметил я.
      – Почему бывший? – в шутку обиделся Борис Иванович. – Наш вожатый говорил, что тэвэтэтовцы никогда не могут быть бывшими, что они до самой смерти останутся действительными членами Товарищества воинствующих техников.
      – А вы и сейчас считаете себя тэвэтэтовцем? Борис Иванович шутливо развел руками и покачал головой:
      – Ничего не сделаешь. Даже если бы и хотел, то не мог бы избавиться от этой привычки. С той лишь разницей, что очки теперь не записываю.
      Потом добавил серьезно:
      – Я считаю так: в социалистическом обществе все люди постепенно становятся такими "тэвэтэтовцами". Ну, а если еще попрактиковался в детстве, то, конечно, назад не пойдешь. У меня и до сих пор еще сохранилась книжка "ТВТ".
      – Неужели?! – даже подскочил я.
      Дело в том, что я давно уже искал эту книжку, чтобы переиздать ее, но никак не мог найти, так как фашисты во. время оккупации уничтожили паши библиотеки. И вот счастливый случай помогает. Борис Иванович немножко удивился, что я так заинтересовался этой книгой, достал ее и подал мне. Книжка была такая потрепанная, что и хранить-то ее не было никакого смысла. Я сказал об этом Борису Ивановичу.
      – Как же мне не хранить ее, – возразил он, – если тут про меня самого написано? Смотрите, даже в названии:
      "… как Цыбук добывал очки".
      – Так вы… вы… Цыбук? – прошептал я.
      – Как видите, – ответил он, видимо, довольный, что его имя произвело такое сильное впечатление, а затем спросил: – Неужели вы так хорошо знаете и помните эту книжку?
      – Знаю… помню…- говорил я, перелистывая книжку, а сам думал: сказать сейчас же, почему я помню, или подождать? Если скажу, то его отношение ко мне сразу изменится. Лучше я порасспрошу его хорошенько, пока он не знает, кто я такой.
      Что я его не узнал, ничего удивительного в этом нет: между двенадцатилетним подростком и двадцатисемилетним молодым человеком очень большая разница. Да и ему, понятно, нелегко было узнать человека, которого видел когда-то в детстве раз или два. Разговаривал я с ним, кажется, только один раз, а все сведения собрал от других."
      – Как вы считаете, – спросил я наконец, – правильно ли автор написал про вас?
      Он улыбнулся.
      – Как вам сказать? Вообще правильно, а в отдельных местах – много неправильного. Вот, например, он пишет, что я был какой-то пассивный, невнимательный, ничем не интересовался. Это автор выдумал, или ему кто-то неправду сказал. Мне кажется, я всегда был таким, как сейчас. Затем автор приписал мне много очков, которых я не зарабатывал, и много слов, каких я не говорил.
      – А насчет вашей заядлой охоты на очки? Насчет "реестра"?
      Цыбук весело рассмеялся:
      – Что касается очков, то я действительно гонялся только за ними и если что делал, то только ради них. И "реестр", правда, мне выдали. Я тогда не знал, что они надо мной шутят. Но автор прибавил в этом реестре добрую сотню очков.
      – А вы не обижаетесь на него, что он кое-что выдумал?
      – Нет. Все-таки, когда читаешь книгу, этот Цыбук представляется симпатичным хлопцем. Чего мне обижаться? Наоборот, я очень благодарен ему.
      – А вы встречались с автором, разговаривали с ним?
      – Разговаривал я с ним всего один раз. Он, кажется, немножко похож…тут он внимательно посмотрел на меня и встал. – Извините, а может… это вы?
      – Да, это я…
      Дальнейшее уже не интересно для читателя. Скажу только, что Цыбук выручил меня и дал свою книгу. Значит, я не напрасно трудился, уделяя ему столько внимания в своей книге.
      Ему же за это я обещал несколько экземпляров нового издания.