Толя пулей влетел в дом, будто за ним гнались четыре собаки.
      – Что с тобой? – испугалась мать.
      – Ни одной тройки нет! – крикнул он и начал торопливо рыться в своих книгах., Мать в ужасе всплеснула руками.
      – Ни одной?! Совести у тебя нет!..
      – Во! – торжественно произнес Толя и протянул матери табель.
      Мать грустно развернула его, но лицо у нее сразу посветлело, и она сказала радостно:
      – Да тут, кажется, все хорошо, а ты пугаешь.
      – Почему пугаю? – удивился Толя. – Посмотри: ни одной тройки!
      Действительно, в табеле ученика 5 класса Анатолия Беспалова не было ни одной тройки: все четверки и даже одна пятерка. На сердце у матери стало совсем легко.
      – А я подумала: если уж и троек нет, так дело, вид но, совсем плохо. От тебя всего можно ждать, – ласково проговорила она.
      Толя гордо улыбался, будто совершил невесть какой подвиг.
      – Пока только одна пятерка, – сказал он, – а потом будет больше.
      Расчувствовавшись, мать хотела было обнять сына, но тот увернулся и поскакал на одной ноге к своему окну.
      – А папа как рад будет! – сказала мать. – Вот если бы еще и у Нины все было хорошо! Не знаешь, как у нее?
      – Хоть и не так, как у меня, но двоек нет.
      – Ну вот и хорошо! Все хорошо, – радостно суетилась мать. – А где же она?
      – Идет где-то там…
      Толя схватил книгу и занял свою обычную позицию у окна. Собственно говоря, ее лучше было бы назвать необычной: Толя сидел, задрав ноги на подоконник, и при этом пользовался не всеми четырьмя ножками стула, а только двумя задними.
      Он все время раскачивался на этих ножках, а часто даже старался удержаться на них, не прикасаясь к подоконнику. Что и говорить, упражнение было довольно рискованное: в любой момент Толя мог так хлопнуться затылком об пол, что надолго вышел бы из строя. Но зато это было очень интересно. Толя высчитал, что таким образом он мог уже продержаться полторы секунды, а ведь в дальнейшем можно достигнуть и какого-нибудь рекорда.
      Но это еще не все. Был еще соблазн продержаться на одной ножке. Эта штука – куда сложнее. Тут уж не только нельзя снимать ног с подоконника, но нужно держаться за него и руками. Однако Толя надеялся, что когда-нибудь, пусть хоть лет через десять или сорок, он сумеет продержаться несколько секунд не только без рук, но даже и без ног.
      Но стул, как видно, совсем не собирался участвовать в мировых рекордах. Он жалобно скрипел, а сиденье весьма выразительно стремилось отстать от задних ножек. Два винтика, что соединяли их, совсем расхлябались: один высунул голову из дырочки, а другой уже собрался совсем выскочить.
      Но Толя на все это не обращал внимания. В коридоре хлопнули двери и послышались медленные и какие-то неровные шаги. В комнату вошла сестра Нина.
      Подошла, прихрамывая, к дивану и опустилась на него со слезами на глазах.
      – Что случилось? – с тревогой спросила мать.
      – Не могу больше! – простонала Нина и начала расшнуровывать ботинок.
      – Что такое?
      – Гвоздь всю ногу исколол. Вчера еще кое-как терпела, а сегодня – не могу.
      Нина сняла ботинок, потом чулок.
      Мать взглянула на ногу: подошва сбоку до крови была расцарапана гвоздем.
      – Что ж ты молчала?
      – Это как-то не сразу… Сначала я не обращала внимания.
      – Помой, возьми да завяжи… И чулок совсем новый. порвался, вздохнула мать.
      Она взяла ботинок, просунула руку, долго щупала.
      – Ничего нет!
      – Он тут, сбоку, – показала Нина.
      Пощупала мать в том месте – и пожала плечами.
      – Да нет тут никакого гвоздя!
      – Дай я, – сказала тогда Нина. Она уверенно взял ботинок, пощупала, поискала – и удивленно опустил руки.
      Нет гвоздя – и все тут!
      – Толик! – обратилась мать к сыну. – Посмотри, что тут такое: гвоздь изранил всю ногу, а найти его никак не можем.
      – Тоже мне проблема! – пренебрежительно сказа Толя, раскачиваясь на своем стуле.
      – Да ты подойди, погляди сам.
      Толя неохотно расстался со своим стулом и, насмешливо улыбаясь, подошел к дивану. Взял ботинок, засунул руку, долго возился…
      Насмешка исчезла с его лица.
      – Ну, что? – Теперь уже Нина говорила насмешливо.
      – Подожди, тут что-то не то, – растерянно буркнул Толя. – Покажи ногу.
      Осмотрел: нога действительно поцарапана гвоздем. Тогда Толя приложил подошву ботинка к подошве ноги, чтобы точно узнать место, где должен был быть гвоздь.
      – Смотри ты, какой хитрый! – заметила мать, довольная смекалкой сына.
      Но Нина вдруг отдернула ногу и покатилась со смеху.
      – Чего тебя разбирает? – сердито крикнул Толя. Держи ногу!
      – Да так же выходит наоборот! – сквозь смех проговорила Нина.
      – И правда, наоборот выходит! – засмеялась и мать, обрадованная сообразительностью дочери.
      – Ничего смешного тут нет, – сурово произнес Толя. – Я и сам это знаю. Я только сначала захотел примерить так. А теперь попробуем иначе.
      Он поставил ботинок рядом с ногой подошвой вниз. Потом усердно начал ощупывать стельку и наконец победно воскликнул:
      – Есть!
      – Где? Покажи! – заинтересовались мать и Нина. – Как же он мог до крови натереть, если его самого так трудно нащупать?
      К Толе сразу же вернулось чувство собственного достоинства. С важным и авторитетным видом он объяснил:
      – Стелька с краю оторвалась и загнулась, как пружина, и гвоздь высовывается только тогда, когда сильно надавишь. А вы надавить не догадались.
      Попробовала мать, потом Нина – действительно, так оно и есть.
      – Надо бы как-нибудь поправить, загнуть гвоздь, что ли, – проговорила мать. – Может ты, Толик, попробуешь?
      – Сапожному делу я не учился, – пренебрежительно ответил Толя.
      – Неужели это такая хитрая штука – гвоздь загнуть.
      – Смотря где и какой. С молотком до этого гвоздя не доберешься, не пристукнешь его. А у сапожника и рашпиль есть и всякие там приспособления.
      Подумала мать и увидела, что и в самом деле одним молотком ничего тут не сделаешь. Сидит гвоздь где-то далеко и глубоко – как по нему стукнешь?
      – Придется отнести к сапожнику, – вздохнула она. – Возьми, Толя, занеси.
      – А что, она сама не может? – огрызнулся тот. – Все я да я!
      – Так у нее же, видишь, какое дело…
      – А разве она ляжет в постель и не будет ходить? У нее ведь есть старые ботинки!
      – Ну, ладно, ладно, я сама отнесу! – вмешалась Нина. – Как-нибудь без него обойдусь!
      – Тем лучше, – согласилась мать. – Пока отец придет обедать, ты и вернешься.
      Нина собралась и пошла.
      А Толя вернулся на свое место и снова взялся за чтение, вернее сказать, за упражнение на ножках стула.
      … Нина вышла на улицу, прошла один квартал и остановилась у двери, над которой была вывеска: "Обувная мастерская союза кожевников".
      Вошла, сунулась было со своим ботинком, но ей сказали:
      – Мы шьем только новую обувь, а в ремонт не берем. Для этого есть специальные мастерские, ремонтные.
      Вышла Нина и не знает, куда идти. Хотела вернуться назад, спросить, но не осмелилась. Постояла, подумала и медленно побрела по улице, рассматривая вывески.
      Прошла одну улицу, вторую – нет ремонтной мастерской да и только! Начала приглядываться, у кого бы это спросить, и все никак не могла осмелиться: тот слишком важный и серьезный, этот чем-то озабочен, у того вид очень строгий. А когда, наконец, обратилась к одной доброй женщине, та ласково ответила:
      – Не знаю, детка!
      Долго бродила Нина, пока набрела наконец на ремонтную мастерскую.
      Работало там много мастеров, но еще больше был заказчиков. То ли мастерских не хватало в городе, или день такой попался, но целая очередь выстроилась к тому мастеру, который принимал заказы.
      Пришлось и Нине стать в очередь. Стоит и чуть не умирает с голоду. Уже придя из школы, она захотела есть, а теперь вон сколько времени прошло и неизвестно еще сколько пройдет. А дома, наверно, уже обедают…
      Но и дома дело с обедом усложнилось. Отец, придя домой, как всегда спешил. Вечно у него какие-то там балансы, отчеты, сметы.
      Толя соскочил со стула, поставил его к обеденному столу, а потом уже показал отцу свой табель.
      Не видел бедняга, что тот юркий винтик, который давно собирался выскочить, воспользовался случаем и вывалился на пол. И второй уже вылез наполовину…
      Отец просмотрел табели, погладил бороду и, довольный, проговорил:
      – Тянитесь, тянитесь, детки! А где Нина?
      – Понесла ботинок в ремонт. Сейчас придет.
      – Ну, мать, давай быстрей обедать, я спешу!
      Бодрый, довольный, подошел он к столу и грузно опустился на стул. И вот тут произошло такое, чего тот никогда в жизни не забудет. Стул скрипнул, начал разъезжаться – и отец полетел на пол!
      Солидный уважаемый отец, с бородой и с усами, такой важный и серьезный – полетел вверх тормашками будто мальчишка какой, как-то смешно взмахнул руками, а ногу задрал так высоко, что зацепил тарелку, и, наконец, грохнулся на пол, как слон, даже весь дом вздрогнул.
      Мать закричала не своим голосом. Толя побледнел, и словно прирос к полу. Перед глазами у него поплыли круги.
      Отец медленно поднялся и уставился на Толю грозным взглядом. Толе показалось, что настала долгая, тихая, жуткая ночь.
      – Твоя работа? – послышался, наконец, сдавленный голос, и рука отца сжала спинку искалеченного стула. Толя вобрал голову в плечи. Мать бросилась к отцу. Тот все глядел на Толю, тяжело дыша. Потом, растягивая слова, проговорил:
      – Сейчас же отнеси стул в мастерскую и не возвращайся назад, пока он не будет исправлен. Марш!
      Толя с облегчением вздохнул, радуясь, что вся эта история окончилась так счастливо для него. В один миг накинул куртку, схватил стул и выскочил из комнаты.
      … А Нина в это время подошла уже к мастеру и подала ему ботинок.
      – Гвоздь надо поправить, колется, – сказала она. Мастер взял ботинок, взглянул на него одним глазом и начал писать квитанцию, сказав:
      – Придешь через четыре дня. Нина стала жалобно просить:
      – Тут только один гвоздь загнуть… Пожалуйста, сделайте сейчас… Я всю ногу покалечила.
      – Видишь, сколько обуви нанесли? – хмуро ответил мастер. – Всем сразу не сделаешь, надо по очереди.
      – Мне не в чем ходить, а работы тут пустяк… Я подожду, – просила Нина.
      – И небольшую работу всем сразу не сделаешь, – сказал мастер и занялся следующим заказчиком.
      Нина отошла в сторону. Четыре дня!.. Неужели он не согласится починить сейчас? Нет, лучше дождаться, пока все люди выйдут, и тогда она снова попросит.
      Полчаса, что ждала Нина, показались ей целой вечностью. Наконец все разошлись, и она снова подошла к мастеру.
      – Ты еще здесь? – удивился тот.
      – Дяденька, пожалуйста, сделайте сейчас. Ну что вам стоит? – просила она, чуть не плача.
      Мастер взглянул на нее ласковее и взял ботинок! Осмотрел, ощупал его и сказал:
      – Ладно, так и быть!
      Взял какую-то железяку, – не то напильник, не те большой гвоздь, уперся ею в острый конец гвоздя, стукнул по подошве раз-другой молотком – и протянул Нине ботинок.
      – Готово!
      А та стоит с вытаращенными глазами, будто увидела что-то необыкновенное.
      – Ну, бери, готово уже! – повторил мастер.
      – А… сколько стоит? – проговорила Нина.
      – Да нисколько, – ответил мастер и взялся за другую работу.
      Нина постояла, повертела в руках ботинок, а потом, как бы между прочим проговорила:
      – Но это же я и сама могла бы сделать!.. Мастер улыбнулся.
      – Могла бы! Любой ребенок мог бы. Только нет у вас такой привычки. Все ждете, чтобы за вас сделали.
      – Спасибо! – сказала Нина и вышла, вся красная от стыда.
      Всю дорогу она думала про этот "ремонт". Сколько хлопот было из-за одного несчастного гвоздя! И ногу исцарапала до крови, и чулок порвала, и чуть не весь гора избегала, и в очереди стояла, и проголодалась, – а вес ремонт тянулся полминуты. И особенно досадно, что такой ремонт она и сама могла бы сделать…
      … Толя шел по улице и проклинал несчастный стул, который он сам и довел до такого плачевного состояния.
      Ножки стула, как нарочно, задевали каждого встречного, и каждый встречный ругался:
      – Ты чего это с такой бандурой на тротуаре толчешься? Иди на середину улицы!
      Сошел на середину улицы, а там трамваи, машины, кони. Бросается парень то в одну, то в другую сторож. Шарахнулся от автомобиля и зацепился за платок какой-то пожилой женщины. Та закричала, как будто попала под автомобиль.
      – Ты чего тут хулиганишь? – набросился на Толю один строгий мужчина. Нет тебе другого места?
      Обидно стало Толе. Куда деться? Побежал на другую сторону, а там милиционер:
      – Ты чего крутишься посередине улицы? Еще под машину попадешь. Иди на тротуар!
      А на тротуаре, как назло, народу – тьма, и все куда-то спешат и даже без всяких стульев толкают друг друга.
      Но для них это ничего не значит: скажут друг другу "извините" и идут дальше. Через несколько шагов снова столкнутся, снова "извините" – и снова дальше. И обычно в таких случаях просит извинения не тот, кто толкал, а тот, кого толкали.
      Но уж если встретятся двое совсем деликатных людей, тогда начинается длинная кадриль: один шагнет в сторону, чтобы дать дорогу, и второй в ту же сторону; тогда один быстренько назад, а второй уже там; потом оба скакнут вправо, потом влево…- и чем люди деликатнее, тем дольше они танцуют.
      И среди всех них надо было протолкаться нашему герою со стулом…
      Толя, конечно, хорошо понимал, что кому-кому, а ему надо быть особенно деликатным, если он не хочет напороться на новые неприятности.
      Он пристроил стул на спине, сиденьем назад, чтобы ножки не торчали в стороны, и двинулся дальше.
      Однако неприятности на этом не кончились: Толя снова задел стулом какого-то человека, но сразу же деликатно поклонился и сказал:
      – Извините!
      А сзади ножка стула приподнялась и… зацепила шляпу у одной молодой женщины. Та пронзительно вскрикнула. Толя испуганно обернулся и… пырнул кого-то с другой стороны.
      Наконец, он сам не заметил, как снова очутился на середине улицы.
      Тогда он смекнул, что можно идти и не по тротуару и не по улице, а по канавке, что между тротуаром и улицей. Склонив голову, стараясь не поворачиваться стулом в стороны, пошел он, как конь в борозде, и был очень рад, что никого не беспокоит.
      Придя в мастерскую, он столкнулся с неприятностью, перед которой сразу показались пустяками все злоключения на улице.
      – С таким ремонтом мы не станем возиться! -категорически заявил мастер.
      – Почему? – с замиранием сердца спросил Толя.
      – Если все пойдут с такой чепухой, так нам некогда будет заниматься настоящим делом!
      Толе стало страшно. Что же теперь делать? Отец ведь сказал – домой не возвращаться, пока стул не будет починен.
      – Пожалуйста… исправьте, – начал просить Толя. – Может, это не долго… Мне отец велел… Исправьте…
      Мастер взял винт, ввинтил его в ножку, остальные подтянул потуже и отдал стул.
      Весь "ремонт" занял не больше двух минут, Толя стоял, глядел, а в голове у него вертелось:
      "Так это же я и сам мог бы сделать!.."
      – А сколько… стоит? – проговорил он наконец.
      – Ну, заплати за новый винт, что ли, – усмехнулся мастер.
      Возвращаясь домой, Толя все время думал об этом ремонте.
      Не только у них в семье, но и среди знакомых испокон веку считалось, что каждую такую работу должен выполнять "спец", независимо от того, сложная она или простая.
      Если нужно поправить стул или стол, например, ввинтить тот же винт, так это должен делать только столяр. Если нужно вставить замок и при этом ввинтить тот же самый винт, – тогда приходится звать слесаря. Винт в сапог должен ввинчивать уже сапожник. Если ослабнет винтик в стенных часах, его должен подвинтить часовой мастер, в швейной машине – другой техник. А ведь стоило хоть немножко подумать да присмотреться – и все эти винты, наверняка, могли бы ввинтить и Толя, и Нина, и отец, и мать.
      Вечером Толя и Нина долго обсуждали в углу события минувшего дня.

 
      Однажды товарищи спросили Андрейку, какая у него семья. Он ответил:
      – Мама, я и поросенок.
      – Это, значит, твой брат? – насмешливо спросил Карачун.
      – Двоюродный, – серьезно ответил Андрейка. Все начали смеяться, а Карачун крикнул:
      – Хорошие же у тебя родственнички!
      – А что ты думаешь? – ответил Андрейка. – Он ничуть не хуже тебя! Он никогда не хулиганит, и я ни разу не слышал от него таких гадких слов, как от тебя. Он ни у кого не украл, карандаша, не разбил ни одного окна и ни с кем не дрался на улице. Никогда я не видел, чтобы он цеплялся сзади на трамваи…
      Чем больше положительных сторон своего "двоюродного" перечислял Андрейка, тем сильнее хохотали ребята, поглядывая на растерявшегося Карачуна.
      – Нашли над чем смеяться! – буркнул тот и, презрительно ухмыльнувшись, ушел.
      Андрейка зачислил своего поросенка в семью потому, что не было дня, когда бы Андрейка не принимал участия в присмотре за ним. Кому же помочь матери то травы нарвать, то катух почистить, то корму принести. Тем более, что мать работала уборщицей в одном учреждении и не всегда могла это сделать сама.
      По этой причине часто приходилось кормить поросенка совсем поздно, впотьмах. Тогда уже обязательно шел и Андрейка, чтобы отпереть двери, посветить. И вот однажды он потерял ключ от замка. Событие Пустяковое, обыкновенное, но в данном случае дело приняло серьезный оборот: приближалась ночь, а как было росить двери незапертыми?
      Может быть, этот злополучный ключ валялся где-нибудь под ногами, но впотьмах никак его не удавалось найти.
      Попытались было у соседей занять до завтра замок, но у одних вообще не было лишнего замка, а другие уже спали.
      – Ну, что же теперь делать? – говорила мать. – все из-за тебя, сорванец ты этакий! Для чего нужно было вынимать ключ из замка?
      – Да я, кажется, его не вынимал. Может, он сам вывалился.
      Еще поискали – нет ключа!
      – Беги домой, там в ящике, кажется, какой-то валялся. Может, подойдет.
      Побежал Андрейка и действительно нашел ключ. Принес, начали пробовать и – вот досада! Хоть бы уж совсем непохожий был, а то вот-вот готов влезть, и все же что-то не пускает.
      – Что делать, что делать? – повторяла мать. – Не оставлять же так!
      – Тогда я останусь охранять, – сказал Андрейка.
      – Как это?
      – Да переночую тут, на дровах.
      – А бояться не будешь? – недоверчиво спросила мать.
      – Я? бояться? – ответил Андрейка таким топом, что мать почувствовала к нему уважение.
      – Ах ты, мужчина мой! – ласково проговорила она. – Но все-таки лучше я покараулю.
      – Нет, нет, нет! – горячо запротестовал Андрейка. – Мало ли мальчишек караулят сады, огороды? Чем я хуже их? Мне очень хочется тут переночевать.
      Мать понимала, что для мальчишки подобное дело должно быть очень интересным. Да и пусть привыкает: мужчина как-никак.
      – Хорошо, – подумав, сказала она. – Я сейчас устрою тебе постель.
      Когда она ушла, Андрейке стало как-то не по себе. Сарайчик при слабом свете коптилки казался совсем не таким, как всегда. Откуда-то появилось много дырок и уголков, которых раньше, кажется, не было. Да и паутины полно, а раньше он ее тоже не замечал.
      Вернулась мать, расстелила на дровах старое одеяло, положила подушку.
      – Вот и хорошо, – утешала она сына и себя. – Бояться нечего: никакой вор не полезет, если почувствует, что тут кто-то спит. Одну ночь провести можно. Да и не холодно. А завтра отнесешь ключ слесарю. Ну, ложись. Не забудь погасить коптилку, а то чего доброго пожар…
      И вышла.
      Снова у Андрейки на душе заскребли кошки. Но теперь он даже разозлился на самого себя. Что за глупость, в самом деле! Сколько людей стоят на постах: в саду, в лесу, в поле, в разных будках – и ничего. А он, вроде, боится. Это ж позор!
      – Ну, братишка, будем спать! – вслух обратился он к поросенку и начал устраиваться, на ночлег.
      "Братишка" встал на задние ноги, высунул свой пятачок и приветливо захрюкал. Андрейка не удержался, чтобы не почесать его за ухом.
      Наконец Андрейка погасил коптилку и улегся. Некоторое время он прислушивался, как хрюкал и ворочался. В катухе его сосед, а потом, когда тот успокоился и засопел, Андрейка стал вслушиваться в другие звуки. И тогда снова его охватило беспокойство.
      Самые обыкновенные звуки, – шум автомобиля на улице, шаги прохожих или стук дверей в соседнем доме, – звуки, которые он тысячи раз слышал и на которые никогда не обращал внимания, теперь казались какими-то особенными, беспокоили, мешали спать и даже немножко пугали. Особенно шаги людей. Когда они были твердые, громкие, так еще ничего, а когда тихие – у Андрейки внутри что-то такое замирало.
      И снова начал злиться на самого себя. Он ведь хорошо узнает, что бояться тут нечего, что никакой опасности и в помине нет. Даже если бы действительно появился вор, так стоит только закричать – и он скроется, потому что на крик сразу же сбегутся люди.
      Все это Андрейка прекрасно понимал, но спать спокойно не мог…
      Чтобы показать, что он никого и ничего не боится, Андрейка громко запел:
      "Бе-е-е-лая а-а-рмия, че-орный баро-он"…- но голос ему самому показался каким-то чужим, незнакомым; вместо бодрости Андрейка почувствовал еще большую подавленность. Из катуха отозвался поросенок. Андрейка сказал ему:
      – Плохо у тебя спать, братишка. – Угу, – ответил тот.
      – Лучше бы уж ты к нам ночевать перешел.
      – Угу….
      – Вот видишь. А я, дурной, не догадался. – Угу, – подтвердил поросенок.
      В углу послышалась какая-то возня, писк. Андрейка вздрогнул, но сразу же успокоился: догадался, что это крысы.
      Все это отвлекло его внимание от звуков, которые доносились с улицы.
      Андрейка начал думать о завтрашнем дне, о ключе, школьных делах и, наконец, незаметно задремал.
      Вдруг ему что-то почудилось, и он, не шелохнувшись, начал прислушиваться. Одним ухом Андрейка лежал на подушке, а другое было прикрыто одеялом, но он все-таки чувствовал, что рядом, у изголовья, что-то или кто-то есть.
      И вот это "что-то" осторожно поползло по нему… Андрейка вскочил, не помня себя, крикнул диким голосом, взмахнул руками, сбросил с одеяла что-то мягкое и услышал, как среди дров зашуршало…
      – Крысы! – крикнул он. – Ах, проклятые!..
      – Угу, – отозвался поросенок.
      Андрейку передернуло. А что если они снова полезут? Когда они соберутся все вместе, так с ними, пожалуй, не справишься…
      Андрейка вспомнил, что где-то читал басню, как крысы таким образом загрызли какого-то епископа…
      Но через минуту Андрейка уже отогнал эти нелепые мысли. В нашей жизни такого не бывает. И все-таки дело неприятное. Хоть ты не спи вовсе и карауль их!
      А может, пойти домой и сказать матери, что он больше не может тут спать?
      Но какой же он будет "мужчина", если испугается крыс? Засмеют все, даже поросенок…
      И отогнав от себя тревожные мысли, Андрейка улегся снова. Но разве тут заснешь, когда все время кажется, что крысы снова подбираются к самому лицу, носу. Тогда он решил забраться под одеяло с головой. Душновато, но ничего, терпеть можно. Снова начал дремать.
      Вдруг почувствовал: кто-то царапает по одеялу в ногах. Прислушался крыса крадется по нему! Снова вскочил Андрейка.
      – Ш-ш-ш, чтоб тебя!..
      И начал стучать по дровам и колотить по одеялу.
      – Угу, – вмешался поросенок.
      – Тебе хорошо, – сказал Андрейка. – Тебя они, видно, не трогают.
      – Угу, – согласился тот.
      Андрейка выбрал хорошее полено и положил рядом с собой, чтобы в следующий раз встретить гостя как следует.
      Крысы утихомирились. Все меньше и меньше звуков долетало с улицы. Но зато, чем тише становилось за стеной, тем выразительнее был каждый звук.
      Вот, например, где-то рядом послышались шаги. Андрейка, может, и не обратил бы на них внимания, если бы они вдруг не стихли. Андрейка сразу насторожился. Шаги возобновились, потом – снова тишина.
      У Андрейки сильнее забилось сердце. Уж не подкрадывается ли кто? Что делать, если это и вправду вор? Андрейка сам удивился, что до сих пор даже не подумал об этом. Он охранял вообще, а что и как делать, если кто придет, – не знал. Теперь он начал обдумывать план.
      Ну, вот, скажем, входит вор. Что тогда? Кричать? Ну это стоит такому бандиту пристукнуть мальчика, чтобы он больше и не пикнул. Убегать? Но как убежать, если тот будет в дверях? Конечно, если поднять большой шум и крик, то сбегутся люди. Но к этому времени вор десять раз придушит его. Ну, нет! Пусть уж лучше пропадает поросенок. Но зачем же тогда он сидит здесь?
      Не успел Андрейка выработать план, как подошло время действовать…
      Двери тихонько скрипнули…
      Будто спугнутые воробьи, сразу вылетели из головы Андрейки все планы. Он сам не заметил, как прижался к постели и с головой закутался одеялом. Второй раз скрипнули двери…
      Только тогда Андрейке в голову вернулся один план, и план этот был: лежать и не рыпаться, чтобы вор его не заметил. Хорошо ли это будет, плохо ли, – об этом он сейчас не мог думать.
      Но когда прошло несколько минут и ничего за это время не случилось, он отважился высунуть голову.
      Двери были немножко раскрыты, но больше ничего было ни видно, ни слышно…
      Этот перерыв дал возможность вернуться всем мыслям, и скоро в голове Андрейки их набралось даже больше, чем нужно.
      "Здесь ли он?.. Что он делает?.. А может, никого нет?.. Тогда кто же входил?.. И почему не было слышно, как он ушел?.. Значит, он здесь… Так чего же он ждет?.. Может, Окрикнуть?.. Но как тут крикнешь, если он стоит рядом?.."
      Эти мысли метелицей кружились в его голове. А время шло, и в сарайчике все было по-прежнему. Андрейка голов был согласиться, что, может, никого тут и нет, но шевельнуться все не отваживался, откладывал, тянул.
      Неподвижность его обнадежила крыс, и они снова начали возиться рядом. Одна из них забралась на ноги и крадется выше; чувствуются ее шажки уже на боку.
      В этот момент как хлопнется ему на спину что-то тяжелое!..
      – Мама!!! – вырвалось из груди Андрейки.
      Но он сразу же вскочил, весело засмеялся и крикнул:
      – Кот!
      – Угу, – ответил проснувшийся поросенок.
      Конечно, такому гостю Андрейка был очень рад. Теперь уже можно будет спать спокойно.
      С легким сердцем Андрейка встал и притворил двери. К сожалению, их нельзя было запереть изнутри.
      Кот подошел к Андрейке и тихо замурлыкал. Звуки эти были для Андрейки самыми приятными за весь сегодняшний вечер. Он успокоился, но сон уже не возвращался к нему.
      Он начал рассуждать:
      "Хорошо, что так получилось. Ну, а что если бы действительно пришел вор? Неужели же так лежать, ждать чего-то, как я? Это же позор!.. Нечего сказать – мужчина!.."
      Андрейка почувствовал, что поведение его было постыдным, и решил оставшуюся часть ночи караулить добросовестно. А на случай, если придет вор, он выработал план не только активный, но и геройский: он будет сидеть в углу около дверей и если только кто войдет, то тихонько выскочит позади из сарайчика и запрет двери на щеколду. Этим он не только спасет своего поросенка, но и принесет пользу обществу – поймает вора.
      Эта последняя мысль больше всего понравилась ему. Он теперь даже страстно желал, чтобы вор пришел. Не страшно, а весело было думать, как войдет вор, как попадет в западню и что будет дальше.
      Андрейка вышел за двери, подготовил щеколду, попробовал пару раз, как это получится, и, довольный, занял свой пост около дверей. От каждого звука, шума, особенно шагов, сердце его билось даже сильнее, чем раньше, но это был не страх, а волнение героя перед решительными событиями. Эх, пусть бы теперь кто-нибудь пришел!..
      Но, к большому сожалению, никто не приходил, и вот уже Андрейка начал клевать носом, вот уже несколько раз он ловил себя на том, что засыпает…
      То решительное, к чему он так готовился, пришло неожиданно…
      Спохватился он, когда кто-то уже вошел в сарайчик и молча возился не то около его постели, не то около поросенка.
      Андрейка весь напрягся, выскользнул за двери и – раз! – запер их на щеколду. Вор очутился в западне!..
      В тот же момент Андрейка побежал к соседу Даниле и начал стучать в окно.
      Когда показалась перепуганная голова дядьки Даниилы, Андрейка сдавленным, взволнованным голосом заговорил:
      – Дяденька, идите!.. В нашем сарае вор сидит!.. Я его закрыл…
      И сразу же побежал ко второму соседу, третьему, а потом уже домой, к матери.
      Вор тем временем на весь квартал барабанил в запертые двери. На этот шум собралось людей даже больше, чем разбудил Андрейка.
      Когда вооруженный народ открыл двери, оттуда вышла… вне себя от злости мать Андрейки! – С ума он сошел, что ли? – кричала она. – Я вышла посмотреть, как он тут мучается, а он вон какую штуку выкинул!..
      Назавтра Андрейка понес замок и ключ к какому-то Слесарю-частнику. Тот повертел в руках замок, ключ и сказал, что работа будет стоить рубль и прийти нужно через два часа.
      А когда Андрейка пришел в назначенный час, то увидел, что мастер даже и не брался еще за работу.
      – Вы же сказали, что через два часа будет готово! – с укором произнес Андрейка.
      – Сейчас, сейчас будет готово! – ответил мастер, взял ключ, царапнул по нему раза два напильником, повернул в замке и отдал Андрейке.