Родителей не выбирают. Это судьба. Сонная медсестра в роддоме могла перепутать орущие свертки. Иногда Инесса так думала, обычно по утрам, потом грустные мысли забывались, стираясь в дневной сутолоке.

– А я знаю, что ты еще дома, – трубка вдруг перестала квакать и заговорила в обычном режиме, будто ничего не случилось, от родных звуков у Инессы запершило в горле. И ей сразу захотелось рассказать маме про странную ночь, про то, как уснул Бобылев, о суровой магической клятве, данной ею странному мужчине с утра пораньше. Инесса ощутила себя в эту минуту Мальчишом-Плохишом.

– Инесса, ты почему молчишь? – опять заквакала трубка.

Мать явно встревожилась, любящее сердце раздирали внутренние противоречия. С одной стороны, матери нужно было поговорить по душам с родной дочерью, а заодно хотелось рассказать продолжение какой-нибудь тягучей серии из очередной «мыльной оперы». Она с неутомимым постоянством смотрит сериалы и слушает новости до умопомрачения, чтобы утром пересказать Инессе по телефону все просмотренное и услышанное. В материнской душе еще тлела надежда, что ей удастся выпросить у дочери хотя бы один свободный вечерок. Но Инесса не желала выслушивать ежедневную сводку новостей от очередного премьера. У нее в голове творился сплошной бедлам. Она влюбилась. И не знала, как вселить в мужчину вожделение, ведь Инесса никогда этого не делала. Она ничего не умела. А тут мама со своими важными делами, ну полная безнадега.

– Мам, жаль, что мудрость приходит вместе со склерозом, – ехидно выдавила из себя Инесса, – ты забыла, что мне нужно уходить?

– Ничего не забыла, – сердито сказала родительница, – иди, Инесса, иди, вечером позвоню.

– Пока, ма-ам, встретимся на неделе, – дочерняя любовь победила прагматичную черствость.

В конце концов, можно угостить маму хорошим обедом в выходные дни, Инесса легко избавилась от гнетущего чувства неловкости. Веткина опрометью заметалась по квартире, не опоздать бы. Недавно «Планета» переехала в новый офис. Прежний бизнес-центр больше не отвечал современным требованиям: слишком далеко от центра города. Не престижно, клиенты нос воротят, любой конкурент легко переманит неустойчивого к соблазну заказчика. Бобылев купил новое здание на Садовой улице. Совсем близко от Гостиного двора, от Невского проспекта, от театров и светской жизни. Ровно в тринадцать Бобылев по обыкновению обедает. Нужно успеть попасться ему навстречу. Изысканный костюм в английском стиле подобран для создания дивного образа, Бобылева-то еще соблазнить надо. Инесса еще раз оглядела себя в зеркале, посмотрела в глаза стройной девушке в обтягивающих бриджах и довольно хмыкнула. Зря беспокоилась. От зеркального отражения исходила чувственная ярость. Зеркало дрожало и переливалось. Инесса еще раз повернулась на каблуках и вышла за дверь. Невесомое тело спешило любить, оно стремительно неслось навстречу новому.

На вентиляторе повис Гришанков, он стоял на стремянке и что-то вкручивал в лопасти. Заметив Инессу, Коля густо покраснел. Наверное, какую-нибудь подлость придумал. Гришанков – большой мастер на свинячества. Он изобретает их в огромном количестве, а после разбрасывает повсюду. Но Инессе было не до Колиных причуд. Пусть мастерит свои подлости. У нее теперь другие заботы. Инесса прошмыгнула под стремянкой, на которой торчал Гришанков, подавив в себе желание пнуть неустойчивую конструкцию.

– Инесса, привет, – крикнул сверху Коля.

– Привет, Гришанков, – ответила Инесса, грохнув дверью, лелея надежду, что шаткий помост не выдержит массивного Колиного туловища, но Гришанков устоял.

Маринка Егорова красила ресницы. Она прищурила глаза, водя кисточкой вверх и вниз, глядя на нее, можно было подумать, что Егорова красит лицо сплошным черным цветом.

– Ты опять ревела, Егорова? – спросила Инесса, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Нужно было разрядить утреннее напряжение.

– Нет, не ревела, – сообщила Марина, не прерывая движений. Из-под руки можно было заметить, что Егорова чем-то недовольна. Маринку явно что-то тревожит. Это было заметно по черному лицу. – Это тебе реветь надо, Инесса.

– А мне зачем? – Веткина погладила узкие бедра.

Ей нравилось трогать собственные бедра, ни одной жириночки, ни единой складочки, даже на щипок не захватить. Ровная линия бедра. Талия в обхват руки.

– А к Бобылеву жена пришла, – заговорщически сообщила Марина, на миг оторвавшись от важного занятия.

Черные ресницы сразу отклеились, став отдельным предметом. Инесса разозлилась на Егорову. Разозлилась от бессилия. Кажется, у Веткиной появилась вредная привычка – мысленно злиться.

– Зачем? – бессмысленно повторила Инесса, продолжая оглаживать ладонями идеальные бедра.

Равномерные и бездумные движения – вниз и вверх. Вверх и вниз. Можно на подиуме демонстрировать.

– Пришла качать права. У них же развод еще не оформлен, оказывается. – Егорова вновь принялась за окраску редких ресниц.

Можно подумать, от щедрой покраски ресниц у Егоровой станет больше. Или они станут гуще. Инесса громко хлопнула ладонями по бедрам – хлопнула натурально, вызывающе. В офисе звонко щелкнуло.

– А мне что за дело? – презрительно выгнув бровь, Инесса продефилировала мимо изумленной Егоровой. – Пусть качает права. Имеет право. Она – жена. Бобылев – муж. Что им еще делать-то? Звериный оскал капитализма.

– Оскал-то оскалом, но Бобылев тебя искал, бегал тут по коридорам. – Маринка яростно фыркнула. – В дверь заглядывал.

– Что-о-о, Бобылев в дверь заглядывал, в нашу дверь? – Инессины брови залезли на самую макушку, а глаза вылезли из орбит. Нос вздернулся, как матросский гюйс на ветру. А Егорова жеманно поджала губки и замолчала, водя кисточкой туда-сюда по круглым упитанным щекам. У Инессы появилось подспудное желание задушить жантильную Егорову. Вот так и совершаются преступления. Жертва провоцирует преступника. В эту минуту Инессе стало жаль абсолютно всех убийц и насильников на свете. Всех времен и народов. Она представила их бушующие чувства при виде насупившейся от вредности Егоровой. Коротко подавив тяжелый и преступный вздох, Инесса приступила к допросу с пристрастием.

– Марина, говори, а то хуже будет, кто заглядывал в дверь, когда, в какое время и что говорил при этом? – Инессин голос нервно вибрировал.

Егорова боязливо покосилась на ее вытянутые руки. Бывшая секретарша испугалась возмездия. Потенциальная жертва обычно подспудно испытывает страх. Инесса подступила ближе, но Марина заговорила, и Веткина остановилась, забыв о неуемной страсти.

– Несчастливый муж счастливой жены. Вот кто такой – этот твой Бобылев.

И Егорова яростно заплясала кисточкой по лицу. Инесса смотрела на живописующую руку с изящными пальцами и злилась на весь белый свет. Марина произнесла роковые слова, но она была права, и впрямь, Бобылев – несчастливый муж вполне счастливой жены. И чья-то там любовь ему не помеха. Он любит другое тело. А чужое ему – абсолютно неинтересно. Оно не возбуждает его. Зачем он приезжал? Пусть бы все оставалось как прежде, до того, как он перенес Инессу на свой необитаемый остров. Инесса отошла от егоровского стола.

В кабинет вошел Гришанков. Он тихо прошлепал мимо девушек своими разъехавшимися вьетнамками. За окном что-то задребезжало, видимо, выгружали мебель. Компания все еще находилась в стадии переезда. Сотрудники еще не адаптировались на новом месте, нервничали, вибрировали, заглядывали в чужие кабинеты, бегали по помещениям, путаясь в номерах и табличках. Вот и Бобылев перепутал двери, заглянул в офис по ошибке. Сейчас придут другие сотрудники, и они старательно сделают вид, что не замечают интимной связи владельца компании с рядовой сотрудницей. И никому невдомек, что у Инессы на душе кошки скребутся, когтями раздирая ее на части. Веткиной захотелось плюнуть на все приличия и со всех ног помчаться в обитель богов, чтобы выкрикнуть Бобылеву прямо в лицо все свое возмущение. Тонкое, сложенное из хрупких, птичьих косточек девичье сердце может не выдержать. Оно сломается от жгучей обиды, сотрется в порошок. Пусть Бобылев знает. Нет, сначала нужно успокоиться, и Инесса принялась повторять детскую считалочку. От ста отнять девять – получится девяносто один. От девяноста одного отнять еще раз девять – получится восемьдесят два. От восьмидесяти двух отнять девять – получится... За спиной шумно чихнул Гришанков. Егорова без перерыва водила кисточкой по размалеванному лицу. В офисе сложно сосредоточиться. Инесса гусиным шагом просеменила мимо симпатичной парочки, оставив их наедине. Надо срочно выдать замуж Егорову, за кого угодно, хоть за Гришанкова, лишь бы она не красилась так обильно. Инесса шла по инерции – куда ноги несли. И они принесли хозяйку прямо на Голгофу. В приемной генерального парадно высились стильные фикусы и кактусы. Кругом компьютеры и телевизоры. Новая секретарша Бобылева не взглянула на Инессу, даже бровью не повела. Все-таки Егорова была лучше этой зазнавалы. Маринка своей считалась. Но за какие-то провинности Егорову перевели в отдел менеджмента. Теперь она пашет на равных со всеми. Заодно строит глазки Гришанкову. Коля считается перспективным женихом в «Планете». У него есть мама с богатым наследством.

– К Бобылеву можно? – спросила Инесса, внутренне злясь на фикусы, кактусы, бонсаи и надменную секретаршу.

Со дня основания в «Планете» воцарились демократические правила, но с недавних пор всем приходится выдерживать социальную планку. Обстоятельства вынуждают сотрудников оглядываться по сторонам. Даже у генерального появилась собственная секретарша, постоянный источник профессиональной ревности Егоровой. Раньше Маринка была общим и единственным секретарем компании. Она умудрялась ладить со всеми.

– Подожди, Инесса, Бобылев сейчас занят, – небрежно бросила Веткиной красотка за секретарским столом.

У нее вполне достойная фигура, длинные руки и ноги, черное тугое платье прилипло к телу. Получилось сексуально и заманчиво. Злость выплескивалась из Инессы, желчно цепляясь к мелочам. Завитки на секретаршиной шее, очень милые и безобидные, сапожки, напоминающие изящные туфельки, маникюр с розовыми коготками, украшен меленькими цветочками, – детали вылезали на поверхность, вызывая в Инессе бурю возмущения. Веткина зря старалась поутру, воинственные бриджи и фрак без фалд утратили свое предназначение, они были не в состоянии соперничать с эффектным нарядом этой дурочки. А может, и не дурочки вовсе.

– У него жена? – спросила Инесса, пытаясь переправить бушующий океан эмоций на что-нибудь пространное.

Все ее слова и действия были алогичными, в эту минуту Веткина руководствовалась чувствами. Она не смогла бы объяснить даже самой себе, зачем и с какой целью она пришла в приемную. Ей необходимо было переключиться на что-нибудь другое, ведь невинные завитки на чужой нежной шее способны вздернуть слабое женское сердце до невменяемого состояния.

– Да, к Сергею Викторовичу жена приехала, мужа решила навестить, – секретарша улыбнулась, дескать, милые бранятся – только тешатся.

Как поругались, так и помирятся. Им нечего делить. Разве только совместно нажитое имущество. Из бобылевского кабинета выплыла женщина – изящная, как жокейский хлыстик, такая же тоненькая и гибкая, обтекаемая и неуловимая. Она никого не видела, даже модные фикусы не привлекли ее внимания. Женщина видела только себя. Для нее не было других людей. Никто не существовал в ее мире. Она была одна. Повелительница природы, львица. Неведомо откуда взявшийся охранник бережно подхватил женщину под руку, открыл перед ней дверь. И они испарились. Будто никого и не было в приемной. Инесса растерянно посмотрела на секретаршу. Завитки на шее слабо колыхнулись. Путь к Бобылеву был открыт, шлагбаум автоматически подскочил вверх. Не чувствуя пола, паря в воздухе, Инесса будто переместилась сквозь стену и остановилась как вкопанная посередине просторного кабинета. Гвардейский зал на две тысячи человек. Да здесь танцевать можно. Мазурку и гопак. На выбор. Бобылев внимательно смотрел на Инессу. Он молчал, видимо, изучал ситуацию. Пауза превратилась в мучительную пытку. Бобылев – в палача. Он мог уничтожить ее взглядом, но не сделал этого.

– Это ваша жена, Сергей Викторович? – спросила Инесса, наблюдая за блуждающим эхом. Бобылев удивленно потрогал переносицу, будто очки поправлял. Но очков у него не было. Вдруг его глаза прояснились, будто он сполоснул их ключевой водой.

– Жена? Какая жена? Кто тебе сказал, что жена? – спросил Бобылев, сбрасывая руку на стол.

Раздался громкий стук, словно на стол упал железный предмет. Да, тяжеловата рука у Бобылева.

– А-а, да там, секретарша сказала, она в приемной сидит, – Инесса взмахнула рукой куда-то за спину, думая, что об утреннем визите благоверной Бобылева ей сообщила вообще-то Маринка Егорова. Она всегда все знает раньше остальной публики. Но Бобылев уже справился с ситуацией. Он принял ревность Инессы как данность.

– Присядь, – ласково улыбнулся Бобылев.

Его глаза светились лунным светом. Он находился на своем острове вместе с ней. Бобылев не хотел отвечать резкостью на вопрос Инессы. Он сделал вид, что забыл, о чем она спросила его.

– Инесса, мне сегодня позвонил один серьезный клиент. Ты знаешь, что Слащев уходит в отпуск. На тебя вся надежда.

Бобылев вышел из-за стола. Инесса подумала, что он подойдет к ней, но Сергей Викторович прошел мимо нее, подошел к двери, плотно прикрыл и принялся сосредоточенно ходить возле стен. Он насупился, налился важностью. Инесса стояла, вытянувшись в струну, боясь перевести дыхание. Она уже забыла про свою обиду. Любовь овладела ее сердцем. Бриджи прилипли к бедрам, пиджак съежился до невероятно мизерных размеров. В висках гулко стучало.

– «Планета» получила экстренный заказ. Мы должны организовать ювелирную выставку. У нас еще не было такого заказа. Я хочу назначить тебя руководителем проекта. Я верю в тебя. Ты не подведешь. Выставка состоится в феврале. На подготовку у нас всего один месяц. – Бобылев внезапно остановился.

Инесса все ждала, когда он подойдет к ней. Но Бобылев стоял в отдалении, вонзив острый взгляд в ее зрачки. Наверное, ждал, когда она сделает первый шаг. Наверное. Но разве Инесса имела право так поступить? Разве она могла осмелиться, чтобы переступить заветную черту, отделявшую их друг от друга? Нет, не могла. И не перешагнула, не осмелилась, осталась стоять там, где стояла.

– Назначь встречу клиенту. Поговори с ним. Доложи результаты.

Бобылев говорил отрывисто, бросая издалека короткие фразы. Будто кнутом бил. Он приказывал, подчиняя себе женщину без помощи хлыста.

– Слушаюсь, Сергей Викторович, – Инесса слегка запнулась, выговаривая его имя.

Не сбилась. Безропотно подчинилась мужчине.

– Тогда за работу, – сказал Бобылев, опустив голову.

Несчастливый муж счастливой жены остался верен себе. Бобылев прошел за свой стол, подвинул к себе стопку бумаг, будто спрятался от Инессы, укрывшись за невидимой преградой. Он остался один, как Робинзон Крузо, выселив Инессу с таинственного острова. А она отправилась выполнять приказ. Веткина вышла из гвардейского кабинета строевым, четким шагом, не сбиваясь на иноходь.

На столе заливался городской телефон. Егорова раздраженно прислушивалась к оглушительной музыке, но трубку не снимала, видимо, ждала сигнала. Инесса сняла трубку, показывая Марине кулак. Егорова звонко прыснула. Она заметно повеселела, наверное, в отсутствие Инессы Гришанков предложил ей руку и сердце. Веткина представила, как тучный Коля грациозно склоняется перед Егоровой, бухается на колени и прижимает к груди обе руки, а Марина томно вздыхает и закатывает густо накрашенные ресницы к небу. Ничего, отверженная Блинова придет из отпуска и покажет милым влюбленным кузькину мать.

– Кто? – крикнула Инесса в трубку.

– Извините, ошибся номером, – прошелестело в эфире.

Раздались короткие гудки. Это был голос солидного господина, он явно не ожидал громкого возгласа в ответ на свой звонок. Инесса покраснела. Телефон вновь задребезжал. Егорова прыснула в кулак. Гришанков нервно вздрогнул. Окинув гневным взором сладкую парочку, Инесса сняла трубку.

– Алло-о-о, – с придыханием произнесла она, но в трубке снова раздались короткие гудки. Инесса посмотрела на подругу. Егорова прыскала не случайно, Марина явно кокетничала, а Гришанков смущенно возился в углу. У него вдруг расклеился компьютер. С чего бы это?

– Егорова, почему ты не работаешь, даже на телефонные звонки не отвечаешь? – набросилась Инесса на бывшую секретаршу.

– Я работаю, не покладая сил работаю, – разволновалась Егорова, – а выходила из офиса всего на минутку. А телефон постоянно звонит, ну его к чертям. Инесса, знаешь, что случилось? Такая новость, такая новость, такая новость!

Веткина напряглась, все знают, что иногда Егорова заговаривается, Маринка легко может одну и ту же фразу долдонить раз по сто или двести, пока кто-нибудь не остановит моторчик. В такой ситуации нужно легонько стукнуть по столу, вроде бы случайно, тогда Марина опомнится, и помутневший взгляд вновь примет осмысленное выражение. Инесса изо всей силы трахнула кулаком по столу. Егорова съежилась от страха и замолчала. Другая крайность. Трахать по столу категорически нельзя. Марина может навсегда замолчать. И все-таки они с Гришанковым были бы чудной парой. Красавица и чудовище. Можно наоборот. Красавец и чудовище. От перемены невест судьба не меняется.

– Какая новость, Егорова, говори быстрее, а то мне некогда, – прикрикнула Инесса, – до меня клиент не может дозвониться.

Марина встрепенулась и умильно заулыбалась.

– Бобылев только что новую секретаршу уволил. На фирме все говорят, что она не умеет держать секреты, – интриганка Егорова ехидно прищурилась, – вот и тебе что-то наговорила.

– Ничего она мне не говорила! – воскликнула Инесса, ужасаясь от мысли, что она оказалась невольной причиной чужого увольнения. – Ничего секретного.

– Неправда, она тебе что-то недозволенное сказала. Бобылев в один миг уволил девчонку, он даже не захотел слушать ее объяснения.

Егорова то исчезала, то появлялась, слова то затухали, то вновь оживали, из небытия всплывало симпатичное лицо с толстыми ресницами, короткая челка и шевелящиеся пухлые губы, как у Пенелопы Крус, но Инесса утратила всякую мыслительную способность. И тут вновь загремел телефон, разбивал старый устоявшийся мир, его осколки пролетели мимо, поранив острыми краями и без того измученную странной любовью душу Инессы.

– Инесса, Сергей просил связаться с вами, – проворковал мягкий баритон прямо в ухо.

– Д-да, я з-знаю, жду вашего з-з-звонка, – заикаясь, сказала Веткина.

Она никак не могла связать воедино немыслимые коллизии, случившиеся в ее судьбе за последние сутки. Визит Бобылева, его неожиданное предложение, красивая женщина с узким восточным лицом, увольнение секретарши. Все происходило во сне, наяву такого не бывает.

– Встретимся на площади Восстания, в час, – промурлыкал ласковый баритон и пропал.

– Братцы, я улетаю, – крикнула Веткина и, стараясь не глядеть на довольную физиономию Егоровой, помчалась к выходу. В вестибюле она столкнулась с уволенной секретаршей. Слипшиеся от волнения завитки жалко свисали с длинной шеи. Длинноногая красавица с неприкрытой ненавистью посмотрела на Инессу и отвернулась. Веткина, сострадая, бросилась было к ней, но ей стало стыдно, будто она совершила что-то преступное и теперь скрывала это «что-то» от людей. А они все равно узнают и станут злословить за спиной. Она юркнула в вертушку, зацепившись ремнем сумочки за поручень, долго дергала его из стороны в сторону, пыхтя и проклиная все на свете, наконец выбралась из западни, боясь встретиться с охранниками взглядом. Двое мужчин из-за перегородки внимательно наблюдали за ней. Они не захотели помочь, словно уже знали о нравственном преступлении Инессы.

На площади Восстания толпились зеваки, бездельники и просто обыватели. Люди торопились по своим неотложным делам. Пассажиры метро, вылезшие из-под земли, некоторое время привыкали к земной жизни. Повсюду шныряли подозрительные личности, глазели по сторонам счастливые влюбленные, назначившие свидания именно в этом месте. Декабрь выдался теплым, каким он бывает лишь в безветренном Душанбе, но Инессу вдруг зазнобило. Затрясло сначала тихонько, будто проверяя на прочность, затем заколотило с усиленной энергией, будто кто-то подключил юный организм к невидимому току. Веткина поняла, что заболела неизлечимой любовью. В эту минуту ей стало ясно, что она пойдет на все – к чертям мораль, избавится от ложных принципов, сбросит их, как надоевшую одежду, лишь бы добиться своей цели. Она станет работать с утра до ночи, перестанет спать и есть, но она поймает удачу за хвост. Сотрясаясь от нервного возбуждения, Инесса посмотрела по сторонам, надеясь увидеть важного клиента, но его нигде не было. Уйти нельзя. Можно легко упустить удачу. На парапете стояли какие-то люди, их было много, но никто не проявил любопытства при появлении Веткиной. Инессе вдруг стало страшно. В Питере ежедневно бесследно пропадает много людей. И никто не знает, куда они исчезают и что с ними дальше происходит. Нужно куда-нибудь позвонить. Почему-то все идет наперекосяк. Сегодня Инесса собиралась соблазнить Бобылева, все утро она выбирала подходящий для этого случая наряд, но труды оказались напрасными. Вместо свидания она получила в руководство проект, а что из них важнее – непонятно. Инесса посмотрела на часы – уже половина второго. Клиент бесследно пропал, а время убегает. Площадь на мгновение опустела и тут же заполнилась мелким ручейком пассажиров, вскоре ручеек расширился, через минуту подземное чрево сбросило на улицу еще один широкий поток человеческих лиц – серых, одинаковых, мутных. В этом потоке никакого «важного лица» не было. Сплошная тоскливая масса. Инесса заплакала от бессилия и отчаяния. Ей хотелось взрыва чувств, эмоций, обновления, но все вышло иначе – любовь превратилась в суетливое занудство, с терпением, обольщением, ожиданием. Вместо новизны вышло сумрачное прозябание. Любовь бывает праздничной. Бывает повседневной. По-видимому, Инессе достался второй вариант, не самого высшего качества. Заказчик не пришел на встречу. Инесса, зябко поеживаясь, вошла в вестибюль метро. Придется побороться за свое счастье.

Человеческий орган или ткань в нормальном состоянии никогда не позволят клетке делиться неподобающим образом. Живой организм запретит клетке делиться. Любое отклонение от нормы, появившееся в душе конкретного человека или в его разуме, тут же вызовет отклонение в его теле в виде травмы. Или какой-нибудь страшной болезни. Самой высокой инстанцией по отношению к организму человека является его разум. А вовсе не головной мозг, как принято считать. Человеческий мозг всего лишь служит тривиальной телефонной станцией для приема-передачи сигналов. Отдельный орган не может управлять сложным организмом. При лечении одного тяжелого заболевания был разработан универсальный препарат. Он оказался эффективным. Значительно снизил смертность и тяжелые остаточные явления у больных. Препарат быстро прижился. Успех от применения был очевиден. Люди продлевали себе жизнь на многие годы. Они хотели жить вечно. Через определенный промежуток времени у выздоровевших больных стали проявляться онкологические заболевания. Гениальный препарат проверили на канцерогенность. Реакция оказалась отрицательной. Выяснилось, что у пациентов работала невидимая программа. Именно эта астральная программа пыталась отправить человека на тот свет. Не важно, каким способом. Вылечился от одного – сразу же заболел другим. И обязательно – неизлечимым. В человеке сначала возникает готовность к болезни. Спасут от одной, он притягивает к себе другую. «Моя любовь – как тяжкое заболевание, запрограммированное собственным разумом, заложено лично мной в собственный организм. Во мне всегда жила предрасположенность к любовному вирусу, возбудителю неизлечимой болезни. Я страстно желала влюбиться. Теперь внутри меня поселился микроб. Страшная инфекция разъела мои внутренности до основания. У меня нет никакого выхода. Любовь сама по себе не пройдет. Никакая колдунья не поможет. Это ведь присушить можно кого угодно. А отвадить от любви может лишь Всевышний, если, разумеется, он захочет это сделать. Лучшее лекарство от любви – брак. Если любовь подойдет к браку совсем близко, она сразу улетучится», – думала Инесса, рассматривая в вагоне метро лица пассажиров. Наполненная до краев печальными мыслями, Веткина вышла из метро и пешком дошла до бизнес-центра. Сияющее зеркальными витринами здание, округлые купола, парадный вестибюль – Бобылев не может жить иначе, все у него с размахом. Спит и живет, как повелитель. И думает наверняка так же.

Инесса поднялась на третий этаж, на лестничной площадке она заметила группу товарищей «в полосатых купальниках». Они по-шпионски что-то подбрасывали на лестничную клетку и тихо разбегались, не разговаривая друг с другом. Странное зрелище. Инесса поднялась на верхний пролет и ужаснулась. На небольшой площадке лежали бутерброды – с икрой, ветчиной, дорогой рыбой, копченой колбасой. Повсюду стояли мисочки с молоком. Чашки с водой. Супа здесь только не хватало. И компота из сухофруктов. Странно. Никаких примет кошачьего пребывания на лестнице Инесса не обнаружила. «Откуда все это?» – подумала Веткина, брезгливо рассматривая скопление пищи в неподходящем месте. Не найдя ответа, задумчивая и отрешенная Инесса направилась в офис, а навстречу ей вылетела взбаламученная Егорова. Не заметив Веткиной, она пролетела еще метра два, вдруг резко затормозила и спросила, часто и бурно вздымая объемную грудь: «Инесса, это ты?»

– А кто же, как ты думаешь? – спросила Веткина несколько озадаченно.

Если Инессу не узнала Егорова, то клиент тоже мог просчитаться, не заметив девушку в толпе. Ведь они никогда не видели друг друга.

– Инесса, а тебя ищет заказчик. Он уже сидит в переговорной, скорей иди туда, – выпалила Егорова оглушительным залпом. И Маринка продолжила свой стремительный полет. Она куда-то спешила и словно боялась, что ее опередят. Судя по походке, Егорова направлялась к лестничному пролету. В руках у нее был блестящий рулончик, свернутый из серебристой фольги. Веткина свернула в переговорную. Там скучал маленький мужчина, смуглый до черноты, с курчавой шевелюрой, густой проседью и вытянутым лицом от плохо скрываемого недовольства. Инесса не знала его имени. В течение дня ей не удалось поинтересоваться данными клиента. Она слишком долго ждала его у станции метро. Бобылев напрасно рассчитывал на профессионализм избранной им сотрудницы. Одинокий Робинзон жестоко просчитался. Менеджер отправилась на встречу, не условившись об опознавательных знаках. Веткина с размаху плюхнулась на стул и поморщилась. Сиденье жестковатое.

– Извините, задержалась, – сказала она, вытягивая лицо в продолговатую маску, чтобы уравняться с заказчиком.

Теперь осталось установить его имя и отчество. Остальное – дело техники.

– Что-то вы слишком долго шли, – проворчал недовольный клиент, – я вас ждал на площади Восстания. Не дождался, как видите.

Мужчина натужно замолчал, раздражаясь от тривиальности ситуации. Наверное, Инесса должна была извиниться перед ним. Но за что? Веткина молчала. И вместо слов прощения в тишине разнеслись странные звуки, залетевшие в переговорную откуда-то сверху. «На крыше крысы голодают, отнесите им еду! На крыше крысы голодают, отнесите им еду! На крыше крысы голодают». Слова исчезли, видимо, почудилось. Нет, не почудилось, клиент нервно задергался, посмотрел в потолок, затем перевел взгляд на Инессу, округлив глаза. И тяжело, со всхлипом вздохнул. Сверху ничего не доносилось. Все-таки почудилось.

– Вот вам моя визитка, – клиент подбросил Инессе карточку.

Она взглянула и выхватила глазами имя – Валерий Федорович Голубенко. Слава богу. Робинзон не просчитался. Руководитель проекта неплохо ориентируется на местности. Талантливо, нечего сказать.

– Валерий Федорович, ваши условия? – спросила Веткина.

Пусть сначала предъявит требования, поставит условия. Любые задачи решаемы. Вопрос – ответ. Все просто, как на барахолке.

– Организовать рекламу, подготовить освещение выставки «Ювелирный Петербург» в средствах массовой информации. В максимально короткие сроки, – монотонно забубнил Голубенко.

– Сделаем. Осветим. Подготовим. В короткие сроки, короче не бывает, – Веткина с готовностью заглянула в его узкие глазки.

Клиент сильно походил внешностью на татарина. «Физиономия у него типично азиатская, а фамилия – украинская. Пути господни неисповедимы», – подумала Инесса.

– Не успеете, – заявил вдруг «татарин» Голубенко. – Времени слишком мало. Сроки поджимают.

– Успеем, вот увидите, – уверенно парировала Веткина. – Перед Новым годом наши конкуренты расслабятся, уедут в Швейцарию, а мы подсуетимся и подготовим программу. Пятого января я уже предоставлю вам проект выставки.

– Тридцать первого! – Голубенко, видимо, решил проявить восточный нрав. – Пятого уже поздно будет.

– Тридцать первого, – быстро согласилась Инесса, потому что с потолка опять послышалось: «На крыше крысы голодают, отнесите им еду!»

Голубенко закатил кверху глаза, прислушался. «Значит, он тоже слышит? И мне не показалось», – подумала Веткина, покрываясь испариной.

– Тридцать первого проект будет готов, подписан, заверен печатью. Вы подъедете? – закричала Инесса, она пыталась заглушить странные звуки, чтобы Голубенко перестал смотреть в потолок.

Все происходящее напоминало сумасшедший дом. Валерий Федорович сидел с задранной вверх головой.

– Нет уж, я больше к вам не приеду, – сказал он, не опуская головы. – Сами ко мне приезжайте.

– Приеду, обязательно приеду, – Инессе быстренько согласилась.

Она тоже задрала голову, чтобы понять происходящее. Так они и сидели с Голубенко, таращась в потолок, пока в переговорную не заглянула суровая женщина лет тридцати.

– Освободите переговорную. У Сергея Викторовича через три минуты совещание.

И женщина испарилась. Инесса никогда не видела ее в «Планете», слишком сухая и прямая, как палка. В любом учреждении есть строгий свод законов. Устав. Его неукоснительно соблюдают. В местном зоопарке такие особи женского рода раньше не приживались. Чопорность была не в почете. Голубенко хотел возмутиться, день у него явно не задался, даже из переговорной его выгоняли, но он почему-то передумал. Наверное, больше всего Валерий Федорович был озадачен трансцендентными криками, несущимися с потолка, а отнюдь не чопорной женщиной от Бобылева.

– Валерий Федорович, мне было приятно с вами познакомиться, – Инесса крепко пожала сухую и жилистую голубенковскую кисть.