Галия Мавлютова

Спаси и сохрани любовь

Ночью подморозило. А к утру хрупкий ледок уже подтаял на слабом осеннем солнце и лишь в тени поблескивал тугим хрустальным покрывалом. Инесса Веткина зябко поежилась, холодно. Вместе с ней будто передернулось озябшее солнце, потерло лучами, согреваясь, и поспешило закутаться в облака. Инесса прибавила шагу, она безнадежно опаздывала. Хоть бы в электричке поменьше народу было. Все-таки раннее утро, наверное, все еще спят. Но на платформе толпились люди, они плотно облепили железнодорожное возвышение и копошились, как жирные мухи. Повсюду торчали тележки, авоськи, торбы и тара. Пассажиры везли с собой дачную снедь, заготовленную на долгую зиму. Из тюков валились яблоки. Спелые плоды заманчиво алели круглыми аппетитными боками. Но Инессу тошнило от яблочного зрелища. С недавних пор она возненавидела яблоки. У нее самой тоже была сумка с деревенскими припасами. Мать насовала Инессе все, что смогла собрать за лето на крохотном участке. В сумке было много всего. И яблоки, и варенье, и сушеные грибы, и даже картошка. Поэтому Инессе было тошно смотреть на вселенский яблочный пир.

– Мама, не надо мне картошки, я не ем ее, не повезу в город, тяжело, – сердито пыхтела Инесса, отталкивая сумку с дарами природы подальше от себя, но мать настойчиво цепляла ремни на спину дочери.

– Ничего, своя ноша не тянет, приедешь домой, и все при тебе, в магазин ходить не надо. Тут тебе и картошечка, и грибочки, и фрукты, и ягоды. Ты не разбей банку-то, я тут малинки сварила на зиму, – сердито цыкнула заботливая мать, и Инесса смирилась. Она безропотно подставила спину и понесла свой крест в город. Мать все равно заставит выстрадать каплю родительской заботы. И никуда от этого не денешься. Придется смириться. Под хмурыми взглядами Инесса прошла по всей длине платформы. Она пыталась спрятаться от злых и недобрых глаз. Ей казалось, что за ней наблюдают сотни круглых зрачков, они вбирают в себя тонкую фигурку с неуклюжим мешком за спиной, втягивая ее вместе с банками и пакетами, и вот уже Инессины ноги торчат в тысячах пар глаз, собираясь утонуть в чужих и недовольных недрах. Инесса поморщилась. Она с детства обожала фантазировать, вечно представляла себя в разных ролях, примеряя чужие жизни, словно наряжалась в модные платья. Но роли все были вычурными, платья экстравагантными, а жизни выдуманными. Пассажиры на платформе не вписывались в фантазийный полет Инессиных выдумок. Серая масса недовольно пошатывалась из стороны в сторону, кое-где раздавалось мычание, казалось, будто у всех разом заболели зубы. Электричка катастрофически опаздывала. Инесса облокотилась на перила и задумалась. Она забыла о мешке за спиной, о матери, о людях, толпившихся на платформе. Инесса улетела за облака, проникла туда, где спряталось озябшее солнце.

Летом она плохо спала. Ночи были воробьиными, их еще называют рябиновыми, рябинными, то есть рябыми. Было душно и нервно как-то. Сон все не приходил, ему мешали яркие сполохи на черном небе, глухие раскаты так и неразразившегося грома, короткие птичьи выклики, словно ночные птицы, перепутав, начали не ко времени свои песни, но испугались и замолчали, боясь вспугнуть ее. А она боялась. В сентябре Веткина пойдет на новую работу в «Планету», там предложили должность менеджера, в сущности, ничего сложного, профессия модная и хорошо оплачивается. С деньгами в семье было чрезвычайно трудно. Инесса уже не могла смотреть на мать. Полина Ивановна работала на двух работах, получала пенсию, но все равно им не хватало. Сначала Инесса училась, затем ходила на работу, где платили так мало, что денег едва доставало до следующей зарплаты. Приходилось экономить на мелочах, считать копейки, чинить старую одежду. А хотелось модных нарядов, шикарных автомобилей, красивой жизни. Ничего этого ей в ближайшем будущем не светило. И вдруг как фонарем полоснуло в кромешной мгле. Словно яркими молниями исполосовало ночное небо. Подружка предложила хорошую работу.

– Инеска, иди к нам, нечего тебе прозябать в твоей «шарашке», – сказала Маринка Егорова однажды вечером. Они сидели в кафе на Невском. У Инессы не было денег. Ее угощала Егорова – набрала гору пирожных, салатов и подвинула тарелки и блюдца Инессе. Сама Маринка давно ничего не ела. Сидела на диете. Но и Веткина не прикоснулась к угощению. Она сидела с выпрямленной спиной, словно только что плотно пообедала. Ей хотелось съесть что-нибудь вкусненькое из предложенного, но гордость не позволяла унизиться.

– А у вас там сложно? – покусывая губы, спросила Инесса.

– Непросто, – загадочно откликнулась Марина, – везде сложно, где деньги платят, везде и всегда. Давай приходи, я помогу тебе пройти собеседование.

В тот день Инесса не притронулась к пирожным. Маринка обиделась, но ничего не сказала, поняла подругу, а позднее помогла пройти собеседование. Веткина уволилась из своей «шарашки» и отгуляла положенный отпуск. Никуда не поехала, решила провести свободные дни вместе с матерью. Лето пролетело незаметно.

Завтра на работу. На расчетные деньги Инесса сняла себе маленькую квартирку в городе. Ездить из пригорода в Питер сложно, можно не успеть к девяти часам. А в «Планете» не приветствуются опоздания.

За спиной что-то засвистело, зашумело, толпа хлынула к прибывшему поезду. Фантазии Инессы улетучились, а жаль. Она уже видела себя в модном пиджаке, в ботфортах, за рулем автомобиля. Это был маленький, но сноровистый друг, сияющий лаком и перламутром. А на автомобильной стоянке Инессу ждал красивый мужчина.

Это был реальный человек. Инесса познакомилась с ним на собеседовании. Его звали Алексей Слащев. В «Планете» всех начальников принято называть по имени, Инессе понравились демократические правила компании, и она влюбилась в Слащева с первого взгляда. А сегодня встретится с предметом своей мечты. Ведь такой мужчина может присниться только во сне, коротком и ярком, как молния в темном небе августовской воробьиной ночи.

Слащев слыл в «Планете» самым представительным мужчиной. Все женщины компании обожали Алексея, а он платил им взаимностью. Казалось, не было ни одной более или менее смазливой девушки, с которой бы Слащев не прокрутил интрижку. Связи были кратковременными, как летний дождь в июле. Но девушки не обижались. Каждая лелеяла тайную мечту, что рано или поздно, но Алексей вернется именно к ней, поэтому особых раздоров из-за красивого кавалера в компании еще не случалось. Все обходилось косыми взглядами, ревнивыми насмешками, но Алексей быстро гасил в сотрудницах приступы собственнических амбиций. Слащев загружал работой до отказа всех претенденток на его руку. Но больше всего ему доставляло удовольствие задерживать во внеурочное время влюбленную половину корпорации. Часто можно было видеть, как через вертушку охраны проходит стайка девушек, а на часах всего лишь девять вечера. Могли бы и до десяти поработать. Дел в компании хватает. Компания давно переросла в корпорацию, иногда «Планету» представляли как компанию, но чаще как корпорацию. Новую сотрудницу Слащев отметил на собеседовании сразу – симпатичная, длинноногая, яркая. Бриллиант, требующий дорогой оправы. И в холодном сердце завзятого ловеласа что-то дрогнуло, сдвинулось, он окружил Инессу неприкрытой заботой, неусыпно опекал ее, курировал первые шаги. Вскоре завязался роман. Инесса влюбилась в Слащева по уши. Она ждала его на автомобильной стоянке, не замечая насмешливых взглядов коллег по работе, готовила ему ужины, бегала по магазинам. В «Планете» уже прочили скорую свадьбу. Никто не ревновал Инессу к Слащеву, «бывшие» почему-то не возненавидели Веткину. У нее был легкий и открытый характер, она не замечала мелких уколов и, слыша насмешки, смеялась вместе со всеми. И коллектив «Планеты» принял Веткину в свои ряды. Но роман с Алексеем быстро закончился. И опять никто не упрекнул Инессу, не посмеялся над ней, мало ли на службе бывает романов, потому они и называются служебными, так как век у них короткий, воробьиный, лишь редкие заканчиваются долгосрочными отношениями. Слащев обиделся, хотя и не подал виду. В его жизни случилось непоправимое, впервые его оставила женщина. И сделала это легко, играючи, без достоевщины, оставила мужчину, будто салфеткой попользовалась. Алексей растравливал в себе рану. Да, рана в его сердце была, и она не заживала. И никто не догадывался об этом, даже Инесса. Простодушная девочка жила своей жизнью, не замечая Слащева. Она работала увлеченно, не жалея сил и времени.

Серым осенним днем Слащев и генеральный директор вышли покурить в холл. Они стояли на возвышении, а внизу у лестницы толпились сотрудники, ожидая вызова на совещание. Инесса очень выделялась. Высокая, с прямой спиной, густые волосы стянуты в узел, Веткина громко смеялась над шутками коллег.

– Кто эта девочка? – спросил Слащева генеральный.

– Эта? – спросил в свою очередь Алексей. – Это Веткина, Инесса. Новенькая.

– Симпатичная какая, – задумчиво сказал Бобылев, – взгляд открытый, смех чистый. Хорошая девочка. Где она, в каком отделе?

Слащев ревниво закусил губу, словно на взбесившуюся лошадь накинули жесткую узду. Но Алексей хотел обуздать собственные чувства. Как старый друг, он был посвящен в семейные секреты генерального. Алексей знал, что Бобылев несчастен в браке. Ему изменяет жена, изменяет открыто, не стесняясь условностей. Но об этом не принято говорить среди друзей. Раньше они были с Сергеем на «ты», но с недавних пор как-то незаметно Слащев был вынужден обращаться к старому другу по имени-отчеству, а тот по-прежнему «тыкал» Алексею. Слащев промолчал. Ему не хотелось отвечать на вопрос Бобылева. Алексей повернулся к окну, словно задумался. Сергей Викторович продолжал смотреть вниз, выискивая взглядом Инессу.

– Как жеребенок, вся нескладная, изящная, линии вытянутые, – сказал Бобылев в пустоту, словно сам с собой говорил.

– Сергей, а как у тебя дома? – откликнулся Слащев.

«Плохо, дома очень плохо, – подумал Бобылев, – моя жена – лишний человек на земле. От нее всем плохо, даже ей самой. Она никому не принесла счастья своим присутствием. Когда видишь ее, хочется завыть нечеловеческим голосом, но мне приходится быть с ней вместе. Быть, а не жить!» И Бобылев занервничал, заторопился, почти побежал в приемную, увлекая за собой старого товарища. Сергей Викторович сделал вид, что не расслышал вопроса, такое случается с мужчинами, у них слух иногда отказывает, в ушах будто ватой закладывает.

Инессе все нравилось в «Планете».

«Это моя работа, ведь работа – это судьба. Для девушки главное – найти хорошую работу, остальное все приложится. И маме теперь спокойно, она больше не переживает. И мне интересно. Жаль, что столько времени даром упущено. Маринка поздно предложила. Раньше, говорит, у них мест не было. Глобализация процесса, новых сотрудников набирают, и я в этот набор попала случайно, надо стараться», – думала Инесса, подбегая к зданию бизнес-центра. И вдруг она увидела мужчину, нет, не увидела, ощутила на себе его взгляд. Она посмотрела в огромное окно: да, там стоял мужчина и смотрел на нее, внимательно, пристрастно. Инесса заглянула ему в глаза. И все! Пропала, утонула в нем. Мужчина отвернулся, и чудо исчезло. Когда Инесса поднялась по ступеням, вошла в здание, в вестибюле уже никого не было. Охранники стояли за барьером и копошились в каких-то бумагах.

– А кто это был? – спросила Инесса знакомого охранника. Она уже со всеми подружилась, сотрудники стали для нее родней.

– Это? – переспросил охранник. – Ну ты даешь, Инеска, это же сам Бобылев! Сергей Викторович. Это все его, – охранник обвел рукой круг, – вся наша «Планета» принадлежит Бобылеву. А ты что, до сих пор не знакома с ним?

– Нет, – повинилась Инесса, – мне никто не говорил о нем, а собеседование я проходила у Слащева.

– А-а, – отмахнулся служитель безопасности, – Слащев – это старый ловелас. Он к тебе не клеился, Инеска?

– Нет, что ты, нет, – испугалась Веткина и побежала в офис.

А там уже разгорались страсти. В Колю Гришанкова была влюблена Катя Блинова. Они собирались пожениться, но Коля вдруг раздумал. В компании пошли слухи, что Колина мама забраковала невесту. Руководство насильно отправляло Блинову в краткосрочнй отпуск, а она сопротивлялась. Инесса посмотрела на взбудораженных коллег и вышла из офиса. Любовные флюиды проникли и в Инессу, наверное, любовь в «Планете» стала коллективным стимулом к действию. И Веткина отправилась в далекое плавание, ей нужно было найти мужчину с далекого острова. И еще Инессе нужно было проверить, действительно ли все обстояло так, как она себе представляла; переместившись в его пространство на один миг, Инессе удалось побывать на дне его души. Она верила в это, знала, чувствовала. И Веткина вновь увидела Сергея Викторовича. И окунулась в его глаза. И так продолжалось всю осень, до тех пор, пока Сергей не приехал к ней. Это случилось зимой. Он нагрянул неожиданно, без звонка, без предварительной договоренности. Бросил все дела и приехал. А Инесса застыла от ужаса, увидев его в дверях. Все так и было. Он на пороге, а она превратилась в изваяние. В каменного истукана. Вот как все это произошло.

Сергей влетел в квартиру и обнял Инессу. Он не обнял, повис на ней, наверное, со стороны все выглядело ужасно, именно так виснет на огородной жерди деревенское пугало. Бобылев обрушился откуда-то сверху, так поначалу показалось Инессе. А он просто перешагнул через порог и молча приник к ней, обволакивая тело и душу любящей девушки неожиданной нежностью. От его объятий исходила тихая аура любви, негромкая и проникающая, как старинная мелодия. Вообще-то Сергей Бобылев не похож на пугало, это Инесса быстренько накрутила в уме нелепый образ, чтобы не разреветься от избытка чувств. Она живо представила себе картинку: в прихожей, дверь на площадку открыта настежь, на хрупкой женщине ни с того ни с сего повис здоровенный мужчина, расположившись на ней всей своей мощью и статью. А что соседи подумают? Мысль о соседях куда-то ускользнула, будто и не забегала на мгновение в обалдевшие от нечаянного счастья девичьи мозги. Инесса погрузилась в дивный сон, ей грезилось, что Бобылев облепил ее с ног до головы, покрыв собой тонкие щиколотки, спину, шею, пробрался в нее всем своим телом, пытаясь защитить от напастей, как нынешних, так и будущих. И в этом закрытом бобылевском пространстве можно было жить и чувствовать. Он не перекрыл собой кислород, наоборот, с ним стало легче дышать. На незримом ковре-самолете Бобылев перенес Инессу в свой мир. Сергей Викторович вовсе не похож на деревенское пугало, он – самый настоящий принц Датский двадцать первого века, в модном кашемировом пальто. Повинуясь страстному порыву, девушке пришлось переместиться на чужое поле, ставшее для нее в одну секунду родным и знакомым. Каждая травинка, кустик, мелкий прутик и крохотная щепочка на поле навевали мысли о перевоплощении. Усталости не было, тело превратилось в пушинку, оно стало невесомым, легким, бесплотным. Много воздуха на новом полигоне, много света, здесь просторно. Сердце гулко билось, в бобылевском мире было легко и весело, как в детстве. Инесса ощутила себя будто в норке. Когда-то мир больших манил и пугал ее одновременно. А в норке было тихо и безопасно. Внизу заструился холод, невесомые ноги озябли. Инесса судорожно поежилась. А Бобылев не отлипал, он продолжал висеть на ней, молчаливый и трепетный. Инессе не хотелось тревожить его и себя. Им было хорошо вдвоем в этом бесприютном мире, до краев наполненном войнами и конфликтами, взрывами и катастрофами, интригами и завистью. Они согревали общим теплом свои одинокие души.

– Инесса, я пришел, – чуть слышно прошептал Бобылев.

Она не расслышала, но догадалась по движению его губ. Веткина молча ждала, пока он снимет свое грузное тело с нее, как с вешалки, но Сергей продолжал виснуть. Сквозняк пошевелил дверные петли, дверь захлопнулась. Теперь любопытные соседи не смогли помешать влюбленным, даже если бы они очень захотели это сделать.

– Ты меня ждала? – спросил Бобылев, его губы прикоснулись к уху девушки, Инессе стало щекотно. Она рассмеялась счастливым смехом.

– Я так тебя ждала, что не верю, что это ты, – ответила Инесса, смеясь и отдергивая голову, чтобы унять щекотку.

– Ты знала, что я приду? – Бобылев покрутил головой, нашел желанное ухо и вновь приник к нему.

Конечно, знала, ведь ждала, верила. Когда смотрела на него, знала, что придет. А он своим взглядом подтверждал ее уверенность. Любовь обрушилась на Инессу, как снежный буран, он налетел на нее внезапно, сбил с ног, заметая в сугробы с головой. Она тупо молчала. Бобылев пошевелился, тряхнул головой и отпрянул от нее.

– Ты одна?

Одна. Она всегда одна. Но теперь уже все по-другому. У нее есть любовь, нечаянная, негаданная.

– Ты молчишь? – спросил Сергей.

Бобылев взял пальцами девичий подбородок и внимательно всмотрелся в лицо Инессы, а ее глаза молили: «Останься. Не уходи. Я умру без тебя. Я не знаю, что сказать тебе. Я разучилась разговаривать. У меня никогда не было такого. Все в первый раз».

– Можно я сниму пальто? – Бобылев осторожно приподнял плечи, слегка нагнулся вперед, и пальто небрежно соскользнуло на пол. Инесса бросилась поднимать, но он перешагнул через него и поднял ее на руки. «Он настиг меня, догнал, обнял, на руки поднял, а за ним беда с молвой увязалися. И от счастья сам не свой, он отправился за мной...» – совершенно некстати зазвенело в ее голове, откуда-то из туманности лилась музыка, далекая и прекрасная, с жутко несчастными словами. Инесса взлетела высоко, под самый потолок. Мелодия незаметно растаяла, оставив после себя прохладный озноб. Бобылевские руки держали девушку наверху, почти на небе. Это были надежные, мужские крепкие руки. Самые любимые на свете.

– Отпусти! – потребовала она, но ей хотелось поселиться в небесах, чтобы никогда больше не опускаться на грешную землю. Бобылев не послушался, он держал ее на весу, будто проверял на прочность свои мускулы.

– Отпусти немедленно, уронишь, – всхлипнула Инесса от нежданно нахлынувшего счастья.

– Не отпущу, – рассмеялся Бобылев и опустил ее. Небо осталось выше. Инессе снова захотелось взлететь наверх. Сергей крепко обнял ее, поцеловал в макушку и потащил за собой в кухню.

– У меня не убрано, – стесняясь, прошептала Инесса.

– Тогда пойдем в спальню. – И Бобылев увлек ее в противоположную сторону.

Он был похож на крейсер, такой же боевой и грозный, но с нежной душой и надежным сердцем. Крейсер свернул в фарватер. Инесса молча подчинилась. Она впервые подчинялась мужчине. Оказывается, это вполне приятное занятие. До сих пор ей еще не приходилось сдаваться на милость победителю. Мужская воля исподволь подавила женское начало, Сергей подхватил Инессу на руки и бережно положил на кровать, сам лег рядом. Они лежали молча, им не хотелось разговаривать. Сергей Бобылев лежал по-царски, как настоящий повелитель женщин. Руки на уровне головы. Ноги слегка раскинуты. Голова запрокинута. Какой-то весь размягченный. Все говорило о душевном комфорте, дескать, я принимаю окружающий мир во всем его многообразии и чувствую себя в полной безопасности. Я уверен в окружающих меня людях, но всегда готов отразить нападение. Видимо, Бобылев знает себе цену. Он полон самоуважения. У него этого добра с избытком. Руки согнуты в локтях – это особый знак, Бобылева явно переполняет чувство удовлетворения. Инесса скосила глаза. Ей хотелось подтвердить свои умозаключения. Посмотрев на Сергея, она искренне изумилась – Бобылев спал. Спал, как невинное дитя, вдоволь набегавшееся за день, безмерно уставшее от мелкой суеты и извечного самоутверждения. Инесса едва не скатилась с кровати. Где это видано? Слыханное ли дело – пришел мужчина к женщине и уснул. Совершенно бездарно уснул. Спит, как ребенок, сопит, наверное, видит сны. Бобылев будто не подозревает, что рядом с ним изнывает от страсти юная женщина. Сейчас от любовных искр уже займутся огнем покрывало и занавески, одежда и мебель, а Бобылев спит себе спокойно. Он же запросто может сгореть. Инесса принялась судорожно вспоминать все известные способы дамского обольщения. Увы. Кроме каких-то скабрезных глупостей, ей в голову ничего умного так и не пришло. Вспомнились байки от студенческих подруг о колдовстве, присухе, привороте, ворожбе, и в самом конце плавно всплыли дурацкие бабьи россказни о чудодейственной любовной пище, различные сказочные мифы об афродизиаках. О них много болтают легкомысленные дамочки за чашкой кофе. За бокалом легкого вина. Всего-то и нужно – незаметно подсунуть мужчине на завтрак корень сельдерея с пивом. Под шумок. И сразу получишь положительный результат – бешеную африканскую страсть. Мужчина набросится на женское тело со всего размаху. В любое время суток. Инесса еще раз скосила глаз, вряд ли сейчас поможет пивной корень. Бобылев мерно дышал полной грудью. Он не храпел. Сергей размеренно вбирал воздух в легкие и ровными порциями выпускал его наружу. Нет, сельдерей явно не пригодится, случай не тот. Есть еще авокадо. Заморский фрукт можно порезать в салат. Нужно накормить мужчину любовным блюдом, пошептать над ним, то есть над волшебным салатом, и несчастный возлюбленный мгновенно озвереет от сладострастного вожделения. Древние ацтеки называли авокадо яичком, дескать, мужской предмет, кормите, женщины, своих любимых с утра до вечера фруктом, густо позеленевшим от любовной жажды, и всегда будете иметь под рукой огнедышащего дракона, стоящего дыбом. Древние не предусмотрели тот факт, что в двадцать первом веке влюбленный мужчина может спокойно уснуть на плече самой соблазнительной женщины. Без всяких правил и приличий. Ему спокойно и хорошо. Бобылев будто зарылся в норку. У каждого человека имеется свое представление о покое. Инесса закрыла глаза. Постоянно коситься в сторону спящего Бобылева было невозможно. Пусть спит. Он устал. Инесса тоже устала от мучительного ожидания счастья. Она долго высматривала его, а когда оно наконец пришло в дом, растерялась. С ней никогда такого не было. И уже не будет. Она это знала. Инесса уснула. Во сне она летала над морем – бирюзовая вода тихо плескалась внизу, волны весело вспенивались сливочными гребешками, на них резвились солнечные зайчики.

Утром Бобылев умчался. В прихожей, торопливо просовывая руки в непослушные рукава пальто, он спросил, глядя Инессе в глаза: «Ты согласна быть со мной всегда, на всю жизнь, до самой смерти?» Она растерянно заморгала, пошевелила губами, не зная, что ответить. Наверное, ни один мужчина на свете не спросит ее ранним утром, дескать, ты будешь со мной до нашей общей смерти? Да и вряд ли кто догадается задать подобный вопрос сонной девушке, стоящей в прихожей босиком на холодном полу. Инесса онемела от каверзной ситуации, ей казалось, что навсегда.

– На всю жизнь? – Бобылев жестким хватом приподнял Инессин подбородок.

Он приблизил ее лицо к своему, так они и стояли, молча, глаза в глаза, с притиснутыми друг к другу лицами.

– Д-да, я согласна, – просипела она не своим голосом.

Инессин голос исчез, из глубины доносился чужой сип, больше похожий на дверной скрип. Согласна, согласна, ведь до смерти далеко и глубоко. Отсюда не видно. С высоты двадцати семи лет ничего не видно и многое непонятно.

– Вот и договорились, – Бобылев отпустил ее больно ущемленный подбородок.

И умчался, клюнув Инессу куда-то в макушку. Она еще долго прикасалась к волосам, как будто там должно было остаться в полной незыблемости прикосновение любимых губ.

Непонимание происходящего изводило. Инесса больше не была Инессой. Вместо нее бурлил какой-то кипящий котел страстей. Она никогда не слышала, чтобы молодой мужчина, влюбленный в женщину и не отрицающий этого знаменательного факта, так и не прикоснулся в течение ночи к желанному телу. Бобылев проспал до утра, в простодушной ребяческой позе. А она лежала рядом и прыгала во сне по играющим волнам бирюзового моря. Если рассказать подругам, они не поверят, лишь весело посмеются. Маме? Она – пожалеет. Начнет плакать, стенать, пересказывать старинные легенды о странных мужчинах, которые только и делают, что причиняют разные душевные пакости юным девушкам. Может, рассказать Егоровой? Егорова выслушает трагическую историю, сникнет и разом превратится в карлицу. Она всегда так делает, когда сталкивается с летающими тарелками, изредка появляющимися над ее красивой головой. Сергей Бобылев – настоящий НЛО. Космический пришелец. Или самозванец. Но у Инессы никого не было, с кем она могла бы поделиться. Ну не кошке же рассказывать о своей непонятной любви? Мать недавно завела котенка, изредка она забрасывает его Инессе, погостить привозит. Инесса вымыла посуду и пол в кухне. Распихала все лишние предметы по шкафам. Мама Инессы называла лишние вещи на столах коротко и ясно – «татарский базар». В это определение строгая мама вводила все вторичные предметы, если они находились на виду у почтенной публики. Но почтенная публика в лице господина Бобылева только что благополучно отбыла восвояси. Сергей Викторович прямиком отправился в обитель богов, в землю обетованную. Бобылев вовсе не космический пришелец, он небожитель, спустившись на одну ночь с небес, поспал часок-другой в девичьей кровати и вновь умчался обратно. В этом месте Инесса густо покраснела. Кровать не такая уж и девичья. В ней уже пытались укрыться от житейских невзгод некие сомнительные личности. К сомнительным личностям относится незабвенный красавец Слащев. Еще недавно он благополучно почивал в кровати Инессы, пока она не узнала, что он так же благополучно кочует по постелям ее подруг. По этой причине Слащеву вполне справедливо было указано на дверь. От кроватных похождений бывшего жениха мысли Инессы перекочевали в «Планету». «Планета» – это целая система страстей и интриг, попутно занимающаяся организацией различных выставок, показов и презентаций. Инесса с осени живет на «Планете» в качестве менеджера, Егорова работает секретаршей, Слащев директором, а сам Бобылев полностью и безраздельно владеет всем. После обзора «Планетного» пространства Инессе стало почти дурно. Сотрудники компании сразу увидят чужие отношения, вмиг догадаются обо всем. Они наблюдают друг за другом в микроскоп. Всё замечают. У каждого двойной обзор с ночным видением и в правой руке по биноклю. Представив сотрудников компании с военно-полевыми биноклями в руках, Инесса сердито взмахнула рукой. Пусть смотрят. Все кому не лень. Избранной любовью нужно любоваться, как редким украшением.

И она бросилась к шкафу, выкидывая оттуда груды юбок и свитеров, блузок, размахаек и разлетаек. Все это добро было куплено на сэйлах и показах мод, которые проводила «Планета». Первая мечта Инессы была успешно преодолена. Шкафы до отказа были забиты модной одеждой. За свою недолгую взрослую жизнь Инесса уверила себя, что влюбленные люди погружаются в сексуальную жизнь мгновенно, обоюдно и взаимообразно всеми органами чувств. Оказалось, это далеко не так. Все обстоит гораздо интереснее. Любовь сама пришла к ним, и предварительно она никого не спрашивала, дескать, кто и что чувствует, как воспринимает окружающий мир. Все казалось простым и обыденным: мужчине понравилась симпатичная девушка, он пришел к ней, невзирая на условности, они любят друг друга, ну и все дела там – секс, кекс, крекс. Оказалось, секс еще нужно завоевать. Нужно научиться пробуждать желание, чтобы заставить Бобылева полюбить тело. Душу любить легко. Тело же – самый несовершенный человеческий орган. Но его можно и нужно любить, желать и хотеть. Для этого потребуются силы и мастерство. Необходимо учиться, окончить университет любовных искусств, получить степень бакалавра. Юбки вновь полетели из шкафа с центростремительным ускорением. Они развевались в воздухе, вылетая на волю, и опадали плавными складками, шурша и сминаясь на полу, сплетаясь в огромную кучу. Вскоре в шкафу не осталось ни одной вещи. Инесса оглянулась. На полу громоздилась увесистая копна ненужной одежды. Из этого тряпья нужно было выбрать сексуально привлекательный наряд для волшебного превращения из рядовой сотрудницы в обворожительную девушку. Инесса поворошила ногой скомканный ворох. Дивные юбки и блузки зашелестели под ногами, как осенние листья. Нечаянная любовь обрушилась на Инессу зимой. Весной может влюбиться любой идиот, ведь человеческий организм требует обновления. Замороженная физиология жаждет витаминов. И лишь избранные имеют право на зимнюю любовь. Реконструкция души в осенне-зимний период требуется самым тонким и чувствительным особям. Все нормальные люди впадают зимой в биологическую спячку в ожидании первых весенних лучей. Инесса Веткина влюбилась не по сезону, видимо, и впрямь тонкая штучка – эта Веткина. Кажется, так говорят о ней в «Планете». Мысли Инессы зашкаливали за предельную планку. Да и было от чего зашкаливать. Девушка зарделась от смущения. Пожалуй, для обольщения любимого мужчины подойдет какой-нибудь костюм из прошлого, нечто этакое, из эпохи Ренессанса. Или таинственный ампир. Барокко, наконец. Что любит Бобылев? После мучительных поисков, отбрасываний и отшвыриваний, брани и ругательств, шепотом и вслух, Инесса наконец выбрала английский костюм, больше напоминавший одежду для верховой езды, но без явных признаков мужественности. Пиджак-фрак. Бриджи, довольно смелые, вполне сексуально приоткрывающие впалый живот. Инесса быстро состряпала на скорую руку пикантный образ молоденькой влюбленной женщины, живущей в начале двадцать первого века. «День – как белая невеста, ночь – как фрак на аферисте», – звонко пропела она, кружась перед зеркалом. Якобы потертая кожа – тончайшая шерсть, нежная каракульча цвета шоколада зазывно кричали о любви. Даже в ненастье можно любить, а в лютые морозы просто необходимо оставаться счастливым и довольным. Талия чувственно проглядывала сквозь нитяной шедевр. Поэтичный образ влюбленной госпожи. Для полноты образа Инессе недоставало лишь изящного хлыста. Без него не просматривался романтический флер, не складывалась целостная картина. А жаль, ведь в новом обличье можно было спрятаться от злых и настойчивых глаз в другом времени. И тут зазвонил телефон. Инесса сердито пнула тряпичную груду и прямо по ней протопала к тумбочке, но по дороге запнулась и упала, запутавшись в длинной юбке, уцепившейся за блестящий ботфорт. Телефон звенел, сотрясая утреннюю тишину. Выбравшись из вороха услады нежного девичьего сердца и чертыхнувшись, Инесса все-таки добралась до сотрясающегося от трезвона телефонного аппарата.

– Дочка, ты почему еще дома? Уже давно пора быть на рабочем месте, – заквакала трубка заботливым материнским голосом.

– Ма-ам, а ты чего звонишь тогда? Если я на работе уже? – Инессе тоже захотелось квакнуть и взвыть нечеловеческим воем. И все это сделать одновременно, в унисон.

Родителей не выбирают. Это судьба. Сонная медсестра в роддоме могла перепутать орущие свертки. Иногда Инесса так думала, обычно по утрам, потом грустные мысли забывались, стираясь в дневной сутолоке.

– А я знаю, что ты еще дома, – трубка вдруг перестала квакать и заговорила в обычном режиме, будто ничего не случилось, от родных звуков у Инессы запершило в горле. И ей сразу захотелось рассказать маме про странную ночь, про то, как уснул Бобылев, о суровой магической клятве, данной ею странному мужчине с утра пораньше. Инесса ощутила себя в эту минуту Мальчишом-Плохишом.

– Инесса, ты почему молчишь? – опять заквакала трубка.

Мать явно встревожилась, любящее сердце раздирали внутренние противоречия. С одной стороны, матери нужно было поговорить по душам с родной дочерью, а заодно хотелось рассказать продолжение какой-нибудь тягучей серии из очередной «мыльной оперы». Она с неутомимым постоянством смотрит сериалы и слушает новости до умопомрачения, чтобы утром пересказать Инессе по телефону все просмотренное и услышанное. В материнской душе еще тлела надежда, что ей удастся выпросить у дочери хотя бы один свободный вечерок. Но Инесса не желала выслушивать ежедневную сводку новостей от очередного премьера. У нее в голове творился сплошной бедлам. Она влюбилась. И не знала, как вселить в мужчину вожделение, ведь Инесса никогда этого не делала. Она ничего не умела. А тут мама со своими важными делами, ну полная безнадега.

– Мам, жаль, что мудрость приходит вместе со склерозом, – ехидно выдавила из себя Инесса, – ты забыла, что мне нужно уходить?

– Ничего не забыла, – сердито сказала родительница, – иди, Инесса, иди, вечером позвоню.

– Пока, ма-ам, встретимся на неделе, – дочерняя любовь победила прагматичную черствость.

В конце концов, можно угостить маму хорошим обедом в выходные дни, Инесса легко избавилась от гнетущего чувства неловкости. Веткина опрометью заметалась по квартире, не опоздать бы. Недавно «Планета» переехала в новый офис. Прежний бизнес-центр больше не отвечал современным требованиям: слишком далеко от центра города. Не престижно, клиенты нос воротят, любой конкурент легко переманит неустойчивого к соблазну заказчика. Бобылев купил новое здание на Садовой улице. Совсем близко от Гостиного двора, от Невского проспекта, от театров и светской жизни. Ровно в тринадцать Бобылев по обыкновению обедает. Нужно успеть попасться ему навстречу. Изысканный костюм в английском стиле подобран для создания дивного образа, Бобылева-то еще соблазнить надо. Инесса еще раз оглядела себя в зеркале, посмотрела в глаза стройной девушке в обтягивающих бриджах и довольно хмыкнула. Зря беспокоилась. От зеркального отражения исходила чувственная ярость. Зеркало дрожало и переливалось. Инесса еще раз повернулась на каблуках и вышла за дверь. Невесомое тело спешило любить, оно стремительно неслось навстречу новому.

На вентиляторе повис Гришанков, он стоял на стремянке и что-то вкручивал в лопасти. Заметив Инессу, Коля густо покраснел. Наверное, какую-нибудь подлость придумал. Гришанков – большой мастер на свинячества. Он изобретает их в огромном количестве, а после разбрасывает повсюду. Но Инессе было не до Колиных причуд. Пусть мастерит свои подлости. У нее теперь другие заботы. Инесса прошмыгнула под стремянкой, на которой торчал Гришанков, подавив в себе желание пнуть неустойчивую конструкцию.

– Инесса, привет, – крикнул сверху Коля.

– Привет, Гришанков, – ответила Инесса, грохнув дверью, лелея надежду, что шаткий помост не выдержит массивного Колиного туловища, но Гришанков устоял.

Маринка Егорова красила ресницы. Она прищурила глаза, водя кисточкой вверх и вниз, глядя на нее, можно было подумать, что Егорова красит лицо сплошным черным цветом.

– Ты опять ревела, Егорова? – спросила Инесса, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Нужно было разрядить утреннее напряжение.

– Нет, не ревела, – сообщила Марина, не прерывая движений. Из-под руки можно было заметить, что Егорова чем-то недовольна. Маринку явно что-то тревожит. Это было заметно по черному лицу. – Это тебе реветь надо, Инесса.

– А мне зачем? – Веткина погладила узкие бедра.

Ей нравилось трогать собственные бедра, ни одной жириночки, ни единой складочки, даже на щипок не захватить. Ровная линия бедра. Талия в обхват руки.

– А к Бобылеву жена пришла, – заговорщически сообщила Марина, на миг оторвавшись от важного занятия.

Черные ресницы сразу отклеились, став отдельным предметом. Инесса разозлилась на Егорову. Разозлилась от бессилия. Кажется, у Веткиной появилась вредная привычка – мысленно злиться.

– Зачем? – бессмысленно повторила Инесса, продолжая оглаживать ладонями идеальные бедра.

Равномерные и бездумные движения – вниз и вверх. Вверх и вниз. Можно на подиуме демонстрировать.

– Пришла качать права. У них же развод еще не оформлен, оказывается. – Егорова вновь принялась за окраску редких ресниц.

Можно подумать, от щедрой покраски ресниц у Егоровой станет больше. Или они станут гуще. Инесса громко хлопнула ладонями по бедрам – хлопнула натурально, вызывающе. В офисе звонко щелкнуло.

– А мне что за дело? – презрительно выгнув бровь, Инесса продефилировала мимо изумленной Егоровой. – Пусть качает права. Имеет право. Она – жена. Бобылев – муж. Что им еще делать-то? Звериный оскал капитализма.

– Оскал-то оскалом, но Бобылев тебя искал, бегал тут по коридорам. – Маринка яростно фыркнула. – В дверь заглядывал.

– Что-о-о, Бобылев в дверь заглядывал, в нашу дверь? – Инессины брови залезли на самую макушку, а глаза вылезли из орбит. Нос вздернулся, как матросский гюйс на ветру. А Егорова жеманно поджала губки и замолчала, водя кисточкой туда-сюда по круглым упитанным щекам. У Инессы появилось подспудное желание задушить жантильную Егорову. Вот так и совершаются преступления. Жертва провоцирует преступника. В эту минуту Инессе стало жаль абсолютно всех убийц и насильников на свете. Всех времен и народов. Она представила их бушующие чувства при виде насупившейся от вредности Егоровой. Коротко подавив тяжелый и преступный вздох, Инесса приступила к допросу с пристрастием.

– Марина, говори, а то хуже будет, кто заглядывал в дверь, когда, в какое время и что говорил при этом? – Инессин голос нервно вибрировал.

Егорова боязливо покосилась на ее вытянутые руки. Бывшая секретарша испугалась возмездия. Потенциальная жертва обычно подспудно испытывает страх. Инесса подступила ближе, но Марина заговорила, и Веткина остановилась, забыв о неуемной страсти.

– Несчастливый муж счастливой жены. Вот кто такой – этот твой Бобылев.

И Егорова яростно заплясала кисточкой по лицу. Инесса смотрела на живописующую руку с изящными пальцами и злилась на весь белый свет. Марина произнесла роковые слова, но она была права, и впрямь, Бобылев – несчастливый муж вполне счастливой жены. И чья-то там любовь ему не помеха. Он любит другое тело. А чужое ему – абсолютно неинтересно. Оно не возбуждает его. Зачем он приезжал? Пусть бы все оставалось как прежде, до того, как он перенес Инессу на свой необитаемый остров. Инесса отошла от егоровского стола.

В кабинет вошел Гришанков. Он тихо прошлепал мимо девушек своими разъехавшимися вьетнамками. За окном что-то задребезжало, видимо, выгружали мебель. Компания все еще находилась в стадии переезда. Сотрудники еще не адаптировались на новом месте, нервничали, вибрировали, заглядывали в чужие кабинеты, бегали по помещениям, путаясь в номерах и табличках. Вот и Бобылев перепутал двери, заглянул в офис по ошибке. Сейчас придут другие сотрудники, и они старательно сделают вид, что не замечают интимной связи владельца компании с рядовой сотрудницей. И никому невдомек, что у Инессы на душе кошки скребутся, когтями раздирая ее на части. Веткиной захотелось плюнуть на все приличия и со всех ног помчаться в обитель богов, чтобы выкрикнуть Бобылеву прямо в лицо все свое возмущение. Тонкое, сложенное из хрупких, птичьих косточек девичье сердце может не выдержать. Оно сломается от жгучей обиды, сотрется в порошок. Пусть Бобылев знает. Нет, сначала нужно успокоиться, и Инесса принялась повторять детскую считалочку. От ста отнять девять – получится девяносто один. От девяноста одного отнять еще раз девять – получится восемьдесят два. От восьмидесяти двух отнять девять – получится... За спиной шумно чихнул Гришанков. Егорова без перерыва водила кисточкой по размалеванному лицу. В офисе сложно сосредоточиться. Инесса гусиным шагом просеменила мимо симпатичной парочки, оставив их наедине. Надо срочно выдать замуж Егорову, за кого угодно, хоть за Гришанкова, лишь бы она не красилась так обильно. Инесса шла по инерции – куда ноги несли. И они принесли хозяйку прямо на Голгофу. В приемной генерального парадно высились стильные фикусы и кактусы. Кругом компьютеры и телевизоры. Новая секретарша Бобылева не взглянула на Инессу, даже бровью не повела. Все-таки Егорова была лучше этой зазнавалы. Маринка своей считалась. Но за какие-то провинности Егорову перевели в отдел менеджмента. Теперь она пашет на равных со всеми. Заодно строит глазки Гришанкову. Коля считается перспективным женихом в «Планете». У него есть мама с богатым наследством.

– К Бобылеву можно? – спросила Инесса, внутренне злясь на фикусы, кактусы, бонсаи и надменную секретаршу.

Со дня основания в «Планете» воцарились демократические правила, но с недавних пор всем приходится выдерживать социальную планку. Обстоятельства вынуждают сотрудников оглядываться по сторонам. Даже у генерального появилась собственная секретарша, постоянный источник профессиональной ревности Егоровой. Раньше Маринка была общим и единственным секретарем компании. Она умудрялась ладить со всеми.

– Подожди, Инесса, Бобылев сейчас занят, – небрежно бросила Веткиной красотка за секретарским столом.

У нее вполне достойная фигура, длинные руки и ноги, черное тугое платье прилипло к телу. Получилось сексуально и заманчиво. Злость выплескивалась из Инессы, желчно цепляясь к мелочам. Завитки на секретаршиной шее, очень милые и безобидные, сапожки, напоминающие изящные туфельки, маникюр с розовыми коготками, украшен меленькими цветочками, – детали вылезали на поверхность, вызывая в Инессе бурю возмущения. Веткина зря старалась поутру, воинственные бриджи и фрак без фалд утратили свое предназначение, они были не в состоянии соперничать с эффектным нарядом этой дурочки. А может, и не дурочки вовсе.

– У него жена? – спросила Инесса, пытаясь переправить бушующий океан эмоций на что-нибудь пространное.

Все ее слова и действия были алогичными, в эту минуту Веткина руководствовалась чувствами. Она не смогла бы объяснить даже самой себе, зачем и с какой целью она пришла в приемную. Ей необходимо было переключиться на что-нибудь другое, ведь невинные завитки на чужой нежной шее способны вздернуть слабое женское сердце до невменяемого состояния.

– Да, к Сергею Викторовичу жена приехала, мужа решила навестить, – секретарша улыбнулась, дескать, милые бранятся – только тешатся.

Как поругались, так и помирятся. Им нечего делить. Разве только совместно нажитое имущество. Из бобылевского кабинета выплыла женщина – изящная, как жокейский хлыстик, такая же тоненькая и гибкая, обтекаемая и неуловимая. Она никого не видела, даже модные фикусы не привлекли ее внимания. Женщина видела только себя. Для нее не было других людей. Никто не существовал в ее мире. Она была одна. Повелительница природы, львица. Неведомо откуда взявшийся охранник бережно подхватил женщину под руку, открыл перед ней дверь. И они испарились. Будто никого и не было в приемной. Инесса растерянно посмотрела на секретаршу. Завитки на шее слабо колыхнулись. Путь к Бобылеву был открыт, шлагбаум автоматически подскочил вверх. Не чувствуя пола, паря в воздухе, Инесса будто переместилась сквозь стену и остановилась как вкопанная посередине просторного кабинета. Гвардейский зал на две тысячи человек. Да здесь танцевать можно. Мазурку и гопак. На выбор. Бобылев внимательно смотрел на Инессу. Он молчал, видимо, изучал ситуацию. Пауза превратилась в мучительную пытку. Бобылев – в палача. Он мог уничтожить ее взглядом, но не сделал этого.

– Это ваша жена, Сергей Викторович? – спросила Инесса, наблюдая за блуждающим эхом. Бобылев удивленно потрогал переносицу, будто очки поправлял. Но очков у него не было. Вдруг его глаза прояснились, будто он сполоснул их ключевой водой.

– Жена? Какая жена? Кто тебе сказал, что жена? – спросил Бобылев, сбрасывая руку на стол.

Раздался громкий стук, словно на стол упал железный предмет. Да, тяжеловата рука у Бобылева.

– А-а, да там, секретарша сказала, она в приемной сидит, – Инесса взмахнула рукой куда-то за спину, думая, что об утреннем визите благоверной Бобылева ей сообщила вообще-то Маринка Егорова. Она всегда все знает раньше остальной публики. Но Бобылев уже справился с ситуацией. Он принял ревность Инессы как данность.

– Присядь, – ласково улыбнулся Бобылев.

Его глаза светились лунным светом. Он находился на своем острове вместе с ней. Бобылев не хотел отвечать резкостью на вопрос Инессы. Он сделал вид, что забыл, о чем она спросила его.

– Инесса, мне сегодня позвонил один серьезный клиент. Ты знаешь, что Слащев уходит в отпуск. На тебя вся надежда.

Бобылев вышел из-за стола. Инесса подумала, что он подойдет к ней, но Сергей Викторович прошел мимо нее, подошел к двери, плотно прикрыл и принялся сосредоточенно ходить возле стен. Он насупился, налился важностью. Инесса стояла, вытянувшись в струну, боясь перевести дыхание. Она уже забыла про свою обиду. Любовь овладела ее сердцем. Бриджи прилипли к бедрам, пиджак съежился до невероятно мизерных размеров. В висках гулко стучало.

– «Планета» получила экстренный заказ. Мы должны организовать ювелирную выставку. У нас еще не было такого заказа. Я хочу назначить тебя руководителем проекта. Я верю в тебя. Ты не подведешь. Выставка состоится в феврале. На подготовку у нас всего один месяц. – Бобылев внезапно остановился.

Инесса все ждала, когда он подойдет к ней. Но Бобылев стоял в отдалении, вонзив острый взгляд в ее зрачки. Наверное, ждал, когда она сделает первый шаг. Наверное. Но разве Инесса имела право так поступить? Разве она могла осмелиться, чтобы переступить заветную черту, отделявшую их друг от друга? Нет, не могла. И не перешагнула, не осмелилась, осталась стоять там, где стояла.

– Назначь встречу клиенту. Поговори с ним. Доложи результаты.

Бобылев говорил отрывисто, бросая издалека короткие фразы. Будто кнутом бил. Он приказывал, подчиняя себе женщину без помощи хлыста.

– Слушаюсь, Сергей Викторович, – Инесса слегка запнулась, выговаривая его имя.

Не сбилась. Безропотно подчинилась мужчине.

– Тогда за работу, – сказал Бобылев, опустив голову.

Несчастливый муж счастливой жены остался верен себе. Бобылев прошел за свой стол, подвинул к себе стопку бумаг, будто спрятался от Инессы, укрывшись за невидимой преградой. Он остался один, как Робинзон Крузо, выселив Инессу с таинственного острова. А она отправилась выполнять приказ. Веткина вышла из гвардейского кабинета строевым, четким шагом, не сбиваясь на иноходь.

На столе заливался городской телефон. Егорова раздраженно прислушивалась к оглушительной музыке, но трубку не снимала, видимо, ждала сигнала. Инесса сняла трубку, показывая Марине кулак. Егорова звонко прыснула. Она заметно повеселела, наверное, в отсутствие Инессы Гришанков предложил ей руку и сердце. Веткина представила, как тучный Коля грациозно склоняется перед Егоровой, бухается на колени и прижимает к груди обе руки, а Марина томно вздыхает и закатывает густо накрашенные ресницы к небу. Ничего, отверженная Блинова придет из отпуска и покажет милым влюбленным кузькину мать.

– Кто? – крикнула Инесса в трубку.

– Извините, ошибся номером, – прошелестело в эфире.

Раздались короткие гудки. Это был голос солидного господина, он явно не ожидал громкого возгласа в ответ на свой звонок. Инесса покраснела. Телефон вновь задребезжал. Егорова прыснула в кулак. Гришанков нервно вздрогнул. Окинув гневным взором сладкую парочку, Инесса сняла трубку.

– Алло-о-о, – с придыханием произнесла она, но в трубке снова раздались короткие гудки. Инесса посмотрела на подругу. Егорова прыскала не случайно, Марина явно кокетничала, а Гришанков смущенно возился в углу. У него вдруг расклеился компьютер. С чего бы это?

– Егорова, почему ты не работаешь, даже на телефонные звонки не отвечаешь? – набросилась Инесса на бывшую секретаршу.

– Я работаю, не покладая сил работаю, – разволновалась Егорова, – а выходила из офиса всего на минутку. А телефон постоянно звонит, ну его к чертям. Инесса, знаешь, что случилось? Такая новость, такая новость, такая новость!

Веткина напряглась, все знают, что иногда Егорова заговаривается, Маринка легко может одну и ту же фразу долдонить раз по сто или двести, пока кто-нибудь не остановит моторчик. В такой ситуации нужно легонько стукнуть по столу, вроде бы случайно, тогда Марина опомнится, и помутневший взгляд вновь примет осмысленное выражение. Инесса изо всей силы трахнула кулаком по столу. Егорова съежилась от страха и замолчала. Другая крайность. Трахать по столу категорически нельзя. Марина может навсегда замолчать. И все-таки они с Гришанковым были бы чудной парой. Красавица и чудовище. Можно наоборот. Красавец и чудовище. От перемены невест судьба не меняется.

– Какая новость, Егорова, говори быстрее, а то мне некогда, – прикрикнула Инесса, – до меня клиент не может дозвониться.

Марина встрепенулась и умильно заулыбалась.

– Бобылев только что новую секретаршу уволил. На фирме все говорят, что она не умеет держать секреты, – интриганка Егорова ехидно прищурилась, – вот и тебе что-то наговорила.

– Ничего она мне не говорила! – воскликнула Инесса, ужасаясь от мысли, что она оказалась невольной причиной чужого увольнения. – Ничего секретного.

– Неправда, она тебе что-то недозволенное сказала. Бобылев в один миг уволил девчонку, он даже не захотел слушать ее объяснения.

Егорова то исчезала, то появлялась, слова то затухали, то вновь оживали, из небытия всплывало симпатичное лицо с толстыми ресницами, короткая челка и шевелящиеся пухлые губы, как у Пенелопы Крус, но Инесса утратила всякую мыслительную способность. И тут вновь загремел телефон, разбивал старый устоявшийся мир, его осколки пролетели мимо, поранив острыми краями и без того измученную странной любовью душу Инессы.

– Инесса, Сергей просил связаться с вами, – проворковал мягкий баритон прямо в ухо.

– Д-да, я з-знаю, жду вашего з-з-звонка, – заикаясь, сказала Веткина.

Она никак не могла связать воедино немыслимые коллизии, случившиеся в ее судьбе за последние сутки. Визит Бобылева, его неожиданное предложение, красивая женщина с узким восточным лицом, увольнение секретарши. Все происходило во сне, наяву такого не бывает.

– Встретимся на площади Восстания, в час, – промурлыкал ласковый баритон и пропал.

– Братцы, я улетаю, – крикнула Веткина и, стараясь не глядеть на довольную физиономию Егоровой, помчалась к выходу. В вестибюле она столкнулась с уволенной секретаршей. Слипшиеся от волнения завитки жалко свисали с длинной шеи. Длинноногая красавица с неприкрытой ненавистью посмотрела на Инессу и отвернулась. Веткина, сострадая, бросилась было к ней, но ей стало стыдно, будто она совершила что-то преступное и теперь скрывала это «что-то» от людей. А они все равно узнают и станут злословить за спиной. Она юркнула в вертушку, зацепившись ремнем сумочки за поручень, долго дергала его из стороны в сторону, пыхтя и проклиная все на свете, наконец выбралась из западни, боясь встретиться с охранниками взглядом. Двое мужчин из-за перегородки внимательно наблюдали за ней. Они не захотели помочь, словно уже знали о нравственном преступлении Инессы.

На площади Восстания толпились зеваки, бездельники и просто обыватели. Люди торопились по своим неотложным делам. Пассажиры метро, вылезшие из-под земли, некоторое время привыкали к земной жизни. Повсюду шныряли подозрительные личности, глазели по сторонам счастливые влюбленные, назначившие свидания именно в этом месте. Декабрь выдался теплым, каким он бывает лишь в безветренном Душанбе, но Инессу вдруг зазнобило. Затрясло сначала тихонько, будто проверяя на прочность, затем заколотило с усиленной энергией, будто кто-то подключил юный организм к невидимому току. Веткина поняла, что заболела неизлечимой любовью. В эту минуту ей стало ясно, что она пойдет на все – к чертям мораль, избавится от ложных принципов, сбросит их, как надоевшую одежду, лишь бы добиться своей цели. Она станет работать с утра до ночи, перестанет спать и есть, но она поймает удачу за хвост. Сотрясаясь от нервного возбуждения, Инесса посмотрела по сторонам, надеясь увидеть важного клиента, но его нигде не было. Уйти нельзя. Можно легко упустить удачу. На парапете стояли какие-то люди, их было много, но никто не проявил любопытства при появлении Веткиной. Инессе вдруг стало страшно. В Питере ежедневно бесследно пропадает много людей. И никто не знает, куда они исчезают и что с ними дальше происходит. Нужно куда-нибудь позвонить. Почему-то все идет наперекосяк. Сегодня Инесса собиралась соблазнить Бобылева, все утро она выбирала подходящий для этого случая наряд, но труды оказались напрасными. Вместо свидания она получила в руководство проект, а что из них важнее – непонятно. Инесса посмотрела на часы – уже половина второго. Клиент бесследно пропал, а время убегает. Площадь на мгновение опустела и тут же заполнилась мелким ручейком пассажиров, вскоре ручеек расширился, через минуту подземное чрево сбросило на улицу еще один широкий поток человеческих лиц – серых, одинаковых, мутных. В этом потоке никакого «важного лица» не было. Сплошная тоскливая масса. Инесса заплакала от бессилия и отчаяния. Ей хотелось взрыва чувств, эмоций, обновления, но все вышло иначе – любовь превратилась в суетливое занудство, с терпением, обольщением, ожиданием. Вместо новизны вышло сумрачное прозябание. Любовь бывает праздничной. Бывает повседневной. По-видимому, Инессе достался второй вариант, не самого высшего качества. Заказчик не пришел на встречу. Инесса, зябко поеживаясь, вошла в вестибюль метро. Придется побороться за свое счастье.

Человеческий орган или ткань в нормальном состоянии никогда не позволят клетке делиться неподобающим образом. Живой организм запретит клетке делиться. Любое отклонение от нормы, появившееся в душе конкретного человека или в его разуме, тут же вызовет отклонение в его теле в виде травмы. Или какой-нибудь страшной болезни. Самой высокой инстанцией по отношению к организму человека является его разум. А вовсе не головной мозг, как принято считать. Человеческий мозг всего лишь служит тривиальной телефонной станцией для приема-передачи сигналов. Отдельный орган не может управлять сложным организмом. При лечении одного тяжелого заболевания был разработан универсальный препарат. Он оказался эффективным. Значительно снизил смертность и тяжелые остаточные явления у больных. Препарат быстро прижился. Успех от применения был очевиден. Люди продлевали себе жизнь на многие годы. Они хотели жить вечно. Через определенный промежуток времени у выздоровевших больных стали проявляться онкологические заболевания. Гениальный препарат проверили на канцерогенность. Реакция оказалась отрицательной. Выяснилось, что у пациентов работала невидимая программа. Именно эта астральная программа пыталась отправить человека на тот свет. Не важно, каким способом. Вылечился от одного – сразу же заболел другим. И обязательно – неизлечимым. В человеке сначала возникает готовность к болезни. Спасут от одной, он притягивает к себе другую. «Моя любовь – как тяжкое заболевание, запрограммированное собственным разумом, заложено лично мной в собственный организм. Во мне всегда жила предрасположенность к любовному вирусу, возбудителю неизлечимой болезни. Я страстно желала влюбиться. Теперь внутри меня поселился микроб. Страшная инфекция разъела мои внутренности до основания. У меня нет никакого выхода. Любовь сама по себе не пройдет. Никакая колдунья не поможет. Это ведь присушить можно кого угодно. А отвадить от любви может лишь Всевышний, если, разумеется, он захочет это сделать. Лучшее лекарство от любви – брак. Если любовь подойдет к браку совсем близко, она сразу улетучится», – думала Инесса, рассматривая в вагоне метро лица пассажиров. Наполненная до краев печальными мыслями, Веткина вышла из метро и пешком дошла до бизнес-центра. Сияющее зеркальными витринами здание, округлые купола, парадный вестибюль – Бобылев не может жить иначе, все у него с размахом. Спит и живет, как повелитель. И думает наверняка так же.

Инесса поднялась на третий этаж, на лестничной площадке она заметила группу товарищей «в полосатых купальниках». Они по-шпионски что-то подбрасывали на лестничную клетку и тихо разбегались, не разговаривая друг с другом. Странное зрелище. Инесса поднялась на верхний пролет и ужаснулась. На небольшой площадке лежали бутерброды – с икрой, ветчиной, дорогой рыбой, копченой колбасой. Повсюду стояли мисочки с молоком. Чашки с водой. Супа здесь только не хватало. И компота из сухофруктов. Странно. Никаких примет кошачьего пребывания на лестнице Инесса не обнаружила. «Откуда все это?» – подумала Веткина, брезгливо рассматривая скопление пищи в неподходящем месте. Не найдя ответа, задумчивая и отрешенная Инесса направилась в офис, а навстречу ей вылетела взбаламученная Егорова. Не заметив Веткиной, она пролетела еще метра два, вдруг резко затормозила и спросила, часто и бурно вздымая объемную грудь: «Инесса, это ты?»

– А кто же, как ты думаешь? – спросила Веткина несколько озадаченно.

Если Инессу не узнала Егорова, то клиент тоже мог просчитаться, не заметив девушку в толпе. Ведь они никогда не видели друг друга.

– Инесса, а тебя ищет заказчик. Он уже сидит в переговорной, скорей иди туда, – выпалила Егорова оглушительным залпом. И Маринка продолжила свой стремительный полет. Она куда-то спешила и словно боялась, что ее опередят. Судя по походке, Егорова направлялась к лестничному пролету. В руках у нее был блестящий рулончик, свернутый из серебристой фольги. Веткина свернула в переговорную. Там скучал маленький мужчина, смуглый до черноты, с курчавой шевелюрой, густой проседью и вытянутым лицом от плохо скрываемого недовольства. Инесса не знала его имени. В течение дня ей не удалось поинтересоваться данными клиента. Она слишком долго ждала его у станции метро. Бобылев напрасно рассчитывал на профессионализм избранной им сотрудницы. Одинокий Робинзон жестоко просчитался. Менеджер отправилась на встречу, не условившись об опознавательных знаках. Веткина с размаху плюхнулась на стул и поморщилась. Сиденье жестковатое.

– Извините, задержалась, – сказала она, вытягивая лицо в продолговатую маску, чтобы уравняться с заказчиком.

Теперь осталось установить его имя и отчество. Остальное – дело техники.

– Что-то вы слишком долго шли, – проворчал недовольный клиент, – я вас ждал на площади Восстания. Не дождался, как видите.

Мужчина натужно замолчал, раздражаясь от тривиальности ситуации. Наверное, Инесса должна была извиниться перед ним. Но за что? Веткина молчала. И вместо слов прощения в тишине разнеслись странные звуки, залетевшие в переговорную откуда-то сверху. «На крыше крысы голодают, отнесите им еду! На крыше крысы голодают, отнесите им еду! На крыше крысы голодают». Слова исчезли, видимо, почудилось. Нет, не почудилось, клиент нервно задергался, посмотрел в потолок, затем перевел взгляд на Инессу, округлив глаза. И тяжело, со всхлипом вздохнул. Сверху ничего не доносилось. Все-таки почудилось.

– Вот вам моя визитка, – клиент подбросил Инессе карточку.

Она взглянула и выхватила глазами имя – Валерий Федорович Голубенко. Слава богу. Робинзон не просчитался. Руководитель проекта неплохо ориентируется на местности. Талантливо, нечего сказать.

– Валерий Федорович, ваши условия? – спросила Веткина.

Пусть сначала предъявит требования, поставит условия. Любые задачи решаемы. Вопрос – ответ. Все просто, как на барахолке.

– Организовать рекламу, подготовить освещение выставки «Ювелирный Петербург» в средствах массовой информации. В максимально короткие сроки, – монотонно забубнил Голубенко.

– Сделаем. Осветим. Подготовим. В короткие сроки, короче не бывает, – Веткина с готовностью заглянула в его узкие глазки.

Клиент сильно походил внешностью на татарина. «Физиономия у него типично азиатская, а фамилия – украинская. Пути господни неисповедимы», – подумала Инесса.

– Не успеете, – заявил вдруг «татарин» Голубенко. – Времени слишком мало. Сроки поджимают.

– Успеем, вот увидите, – уверенно парировала Веткина. – Перед Новым годом наши конкуренты расслабятся, уедут в Швейцарию, а мы подсуетимся и подготовим программу. Пятого января я уже предоставлю вам проект выставки.

– Тридцать первого! – Голубенко, видимо, решил проявить восточный нрав. – Пятого уже поздно будет.

– Тридцать первого, – быстро согласилась Инесса, потому что с потолка опять послышалось: «На крыше крысы голодают, отнесите им еду!»

Голубенко закатил кверху глаза, прислушался. «Значит, он тоже слышит? И мне не показалось», – подумала Веткина, покрываясь испариной.

– Тридцать первого проект будет готов, подписан, заверен печатью. Вы подъедете? – закричала Инесса, она пыталась заглушить странные звуки, чтобы Голубенко перестал смотреть в потолок.

Все происходящее напоминало сумасшедший дом. Валерий Федорович сидел с задранной вверх головой.

– Нет уж, я больше к вам не приеду, – сказал он, не опуская головы. – Сами ко мне приезжайте.

– Приеду, обязательно приеду, – Инессе быстренько согласилась.

Она тоже задрала голову, чтобы понять происходящее. Так они и сидели с Голубенко, таращась в потолок, пока в переговорную не заглянула суровая женщина лет тридцати.

– Освободите переговорную. У Сергея Викторовича через три минуты совещание.

И женщина испарилась. Инесса никогда не видела ее в «Планете», слишком сухая и прямая, как палка. В любом учреждении есть строгий свод законов. Устав. Его неукоснительно соблюдают. В местном зоопарке такие особи женского рода раньше не приживались. Чопорность была не в почете. Голубенко хотел возмутиться, день у него явно не задался, даже из переговорной его выгоняли, но он почему-то передумал. Наверное, больше всего Валерий Федорович был озадачен трансцендентными криками, несущимися с потолка, а отнюдь не чопорной женщиной от Бобылева.

– Валерий Федорович, мне было приятно с вами познакомиться, – Инесса крепко пожала сухую и жилистую голубенковскую кисть.

– Очень-очень был рад, – пробормотал клиент, не отрывая изумленного взгляда от потолка.

В коридоре они встретили торжественную процессию. Впереди на всех парах летел Бобылев, по обе стороны от него вышагивали рослые мужественные парни с каменными лицами, сзади семенили личности менее заметные. Мрачная процессия резко свернула в переговорную. «Бобылев сейчас не узнал бы меня, даже если бы ему указали пальцем на находившуюся в столбняке девушку в жокейском костюме. Он ни за что не вспомнит мое имя. И фамилию. Сергей находится по ту сторону от меня. Сейчас у него другой файл в голове. А если бы ему встретилась жена, гибкая, как дамский хлыст, женщина, та, что приходила к боссу ранним утром, узнал бы Бобылев родную жену или нет?» – мысленно злилась Инесса, уступая дорогу величественному эскорту. Проводив Голубенко до выхода, она поднялась по лестнице, внимательно прислушиваясь, но ничего не услышала. Точно почудилось. На площадке валялись бутерброды в фольге и на салфетках. Кажется, еды заметно прибавилось. Сбоку лежал серебристый рулончик, развернутый, с кусочками батона и сыра. Инесса сразу узнала его. Это был сверток от Егоровой. Она примчалась сюда, сбивая всех с ног, чтобы оставить здесь свой неприкосновенный запас. Марина не слывет в определенных кругах заядлой благодетельницей, прикармливающей бездомных кошечек и собачек. Никто не сможет заставить Егорову отказаться от домашнего питания – даже сам Норкин. Ствол автомата «калашников» – это единственный аргумент в пользу милосердия Марины Егоровой. Лишь под прицелом она отнимет от себя кусок сыра и бросит на лестницу. Маринка – чрезмерно экономная девушка. Почему же никто не ест эти подношения? А где котеночек? Инесса потрогала носком ботфорта ненужную никому пищу и приуныла. В «Планете» творятся чудеса. И никого эти чудеса не трогают. «Почему Бобылев не узнал меня, можно было раздеться донага – все равно прошел бы мимо, будто сквозь тень. В его свите нет Норкина, куда он подевался, странно», – горестно размышляла Инесса, рассматривая пищевую свалку. И тут она увидела Норкина, он протрусил рядом с ней. Веткину он не заметил. В руках Норкина Инесса заметила сверток. Игорь Львович заботливо разложил сверток с едой на лестничном пролете. Озадаченная Инесса медленно побрела на рабочее место. В офисе равномерно гудели компьютеры. Телефоны пищали. В приемнике подвывала «Глюкоза», а может, «Галлюцинация». Все их путают. Инесса невидяще уставилась в макет буклета.