Мужик молча взял срубленную ёлочку и играючи швырнул её в сторону торчащего из снега пенька. Она комлем ударилась о пенёк и, качнувшись пару раз, замерла на старом месте, будто бы её и не срубали. Продавец же направился к ёлочке поменьше, и в руке у него вновь появился топор.
      Воспользовавшись тем, что продавец отвернулся, Сергей шагнул к двери, резко толкнул её плечом и прыгнул...
      Приземлиться на ноги ему не удалось - в воздухе его развернуло почти горизонтально.
      Сергей пришёл в себя оттого, что кто-то больно тёр ему уши. Он приоткрыл глаза - вокруг, в поле его зрения, теснились ноги - мужские и женские, в сапогах и сапожках, в туфлях, ботинках и ботах типа "прощай молодость".
      Чей-то уверенный мужской голос удовлетворённо произнёс над ним:
      - Ну вот видите, он уже и пришёл в себя.
      Немилосердные руки перестали тереть ему уши, и его голову осторожно опустили на что-то твёрдое.
      - Да плюньте вы на него! - с нескрываемым отвращением бросил девичий голос. - Стоит ли тратить время на всякую пьянь?!. Хоть бы все они передохли!!!
      Ну, может, и выпил человек чуток... Так и что с того? - заступился несколько плывущий хриплый голос. - Небось такие вот, как ты, и довели... Все вы одинаковые, бабы.
      - Подождите-ка... Нет, от него не пахнет спиртным. Скорее всего что-то с сердцем, - засвидетельствовал первый голос и, обращаясь уже к Сергею, продолжил: - Вы подняться сможете?
      - Да. Кажется. ... Сейчас. - И Сергей с трудом сел.
      Стоящие вокруг него люди начали расходиться.
      Внезапно Сергей вспомнил всё происшедшее с ним. Тяжело поднявшись, он огляделся. Да, это была та самая площадка рядом с кинотеатром. По-прежнему негромко шумели двигатели стоящих вокруг тягачей-рефрижераторов.
      "В каком из них я видел всё это?" - попытался он вспомнить.
      Увы, память подводила. Это мог быть почти любой из разместившихся на площадке фургонов. Сергей не обманывал себя - никакого желания встретиться вновь со странным продавцом у него не было.
      (Вас проводить? - участливо спросил мужчина, помогавший ему подняться на ноги, протягивая испачканную снегом шапку.
      - Нет-нет, спасибо. Я как-нибудь сам доберусь, - поблагодарил Сергей и направился в сторону ближайшей остановки.
      Только теперь он почувствовал, что его знобит и подташнивает. "Небольшое сотрясение мозга, - поставил он сам себе диагноз, - Нужно будет отлежаться. Если завтра буду чувствовать себя так же - вызову врача".
      На следующий день он проснулся, чувствуя себя абсолютно здоровым. Разве только побаливали чуть-чуть правые бедро и локоть. Реальность приключившегося с ним накануне казалась весьма сомнительной. "По всей видимости, я просто поскользнулся на той площадке и крепенько приложился головой. Вот вся эта чертовщина и привиделась мне за те мгновения, что я находился в бессознательном состоянии", - подумалось ему.
      Позавтракав, он позвонил жене, дабы сообщить, что ёлка пока ещё не куплена.
      - Ну и хорошо. - обрадовалась та, - Очень удачно. На работе у соседки за невысокую цену можно заказать абсолютно свежую красавицу. Им - то есть её институту - выделили где-то участок, и они сами ведут вырубки. Всё складывается самым наилучшим образом.
      ГЛАВА II
      Вернувшись из кухни, куда он отлучался подрезать хлеба и подложить в менажницу консервированных помидор и грибков, Сергей снова занял своё место за столом.
      - Вот так мы с вами и встретились недавно в фургоне рефрижератора, пошутил он, садясь напротив гостя, - Не вспоминаете?
      - Нет, отчего же, Припоминаю, - улыбнулся Марлен Евграфович, наливая себе очередную рюмку и тут же выпивая её. (А коньяк у вас, не могу не отметить, действительно отличный!
      - Шутите, - - догадался Сергей, - И всё-таки, согласитесь, - это было достаточно странное видение. Просто наваждение какое-то.
      - И что же странного вы находите в приключившемся с вами?
      - Уважаемый Марлен Евграфович, не будете же вы утверждать, что - будь всё рассказанное мною реальностью - эта реальность не удивила бы вас?
      - Начнём с того, что я абсолютно уверен в достоверности вашего рассказа. Не думаю только, что происходящее в фургоне воспринималось вами с той лёгкостью и юмором, с которыми Вы пересказывали мне своё приключение... И, знаете, мне было бы весьма любопытно послушать, почему Вы отказались продать свою душу? ... Что это - принципиальные соображения? Или - страх? Но в этом случае - чего вы испугались? Что, собственно, страшило Вас?
      Он снова взялся за бутылку и тут с видимым сожалением обнаружил, что она пуста. Некоторое время он продолжал рассматривать её, как будто что-то соображая. Затем, перегнувшись через спинку стула, поставил её позади себя на пол.
      "А он, пожалуй, опьянел", - отметил про себя Сергей и все-таки предложил: - У нас тут с вами почти что полубутылки водки. Наливайте.
      - Да нет, спасибо. Я не привык мешать. - отказался Марлей Евграфович и извлёк откуда-то из-под стола полную бутылку коньяка, отличавшуюся от опустошенной лишь тем, что на этикетке красовалось на одну звёздочку больше. Бутылка была уже открыта, и гость незамедлительно наполнил свою рюмку.
      - Не хотите? - предложил он Сергею, - Коньяк у вас, могу повторить, действительно отменный. Попробуйте, искренне вам рекомендую.
      - Да нет, благодарю. Я тоже как-то не привык мешать, - и Сергей налил себе полрюмки водки.
      - Водка - это суррогат, - поморщился гость. - А вот коньяк - продукт естественный. Если водка хорошо очищена, её ещё не так противно пить. А коньяк... Чем больше он аккумулировал ароматов, тем он приятнее. Коньяк он как живой. Он несёт в себе тепло солнца, ароматы и соки естественных продуктов, из которых изготовлен. Он разогревает кровь, бодрит вас, смешиваясь с нею, очищает сосуды, просветляет сознание. Он открывает второе дыхание. Он - как живая вода. А водка... Это как маргарин в сравнении со сливочным маслом. Э-э, да что там! ... Давайте-ка выпьем за трезвый взгляд на жизнь, - - неожиданно завершил он свой монолог.
      Выпив, оба некоторое время молча закусывали.
      - А ведь вы так и не ответили на мой вопрос, - напомнил гость. Почему вы не желаете продать свою душу?
      Сергей задумался.
      - Я думаю, - не совсем уверенно начал он,( потому, что душа свободна. А посему продать душу - то же самое, что продать себя. Продать себя вместе со всеми потрохами. Одним словом - п р о д а т ь с я. Вы только подумайте, что такое наше тело? Это не более чем машина. Пусть сложная, с развитой и очень совершенной обратной связью - но всё-таки машина. Как и любой другой механизм, наше тело подвержено износу. Как автомобиль, на котором вы ездите, как самолёт, которым вы летаете. И любым механизмом человек может управлять - как и своим телом. Но автомобиль или самолёт водитель может поменять по своему усмотрению или по приказанию кого-то, кто вправе дать соответствующее распоряжение. А вот тело... Его мы получаем не выбирая. И поменять его пока ещё никому не удавалось. По крайней мере обычным людям.
      - Я, кажется, понимаю, - перебил его Марлен Евграфович. - Вас страшит ответственность шага. В вашем представлении водитель-душа и тело-машина неразделимы. А посему продав душу и тело, то есть продав себя, вы тем самым как нечто само собой разумеющееся обязуетесь выполнять приказы покупателя. Авы понимаете, что исполнять их придётся беспрекословно. Дисциплина строже чем в армии. За невыполнение ждёт суровая кара... Да, взять на себя подобные обязательства может далеко не каждый. Пойти на подобное может человек либо безвольный, либо весьма целеустремлённый, умеющий прогнозировать последствия своих поступков, и хорошо понимающий, что именно ему нужно для достижения поставленной цели. ... Так что тут необходимо сознательное подчинение "покупателю". В отличие от армии недовольным требованиями жёсткой дисциплины комиссоваться здесь едва ли удастся. Замолчав на некоторое время, он повторил затем с явной печалью: - Да, "комиссоваться" тут действительно трудно. Не знаю даже, удавалось ли это кому в прошлом...
      - Боюсь, Вы меня всё-таки не поняли, - возразил Сергей, - Ноленс воленс, хочешь не хочешь, но все мы служим кому-нибудь или чему-нибудь. И нечего обманывать себя разговорами о свободе. Я думаю, Вы согласитесь, что наша свобода ограничена очень узкими рамками. И для подавляющего большинства из нас она доступна в какой-то мере лишь в мечтах да во сне... Дело в другом - кому или чему служить! Тёмному или светлому. Добру или злу. ... Вы скажете - добра и зла в чистом виде не существует. Или: белый цвет смесь самых разных цветов и оттенков. Да, это так. Но нельзя забывать о том, что в жизни важна идея, стержень, что ли, благодаря которому человек может оставаться самим собой, может оставаться человеком. И этот стержень душа... А сверх всего прочего, страшно и отвратительно предательство. Но предательство самого себя страшнее и омерзительнее всего остального. Продав себя, предав себя, человек уже не может, мне кажется, жить полноценной жизнью.
      - А вот здесь вы жестоко заблуждаетесь, - прервал Сергея Марлен Евграфович. - Житейский опыт и история дают нам немало примеров того, что именно жизнь предателей и наёмников оказывалась особенно полной и интересной. Им было доступно многое из того, что считалось табу для обычных людей. Они не были связаны теми условностями, которые довлеют над большинством из нас, грешных. И свобода их оказывалась более полной, чем у большинства монархов, не говоря уже о миллионах ординарных добропорядочных граждан. Они могли позволить себе такое, о чём многие из нас и во сне помышлять не решаются... И я уверен, что жизнь их была более полноценной и разнообразной, чем, например, ваша. И это даже в том случае, если жили они, скажем, в средние века. ... Вы согласны?
      Сергей отрицательно покачал головой.
      - Не нужно упрощать. Не забывайте, что душа - это ещё и совесть. А совесть...
      Гость протестующе поднял обе руки.
      - Помилуйте! Вы хотите сказать, что того же папу Иоанна XXIII, миру Балътазара Косу, пришедшего на папский престол путём насилия, заговоров и интриг, бывшего корсара, клятвопреступника, шантажиста, кровосмесителя и не знаю кого уж там ещё, что его когда-либо терзали угрызения совести?! Что он мучался раскаянием?! Ой, едва ли. Да вы же сами прекрасно понимаете, что понятия добра и зла абсолютно условны! Когда утверждают, что зло не только неизбежно, но и необходимо, то говорят это не для красного словца. Убийство - зло? Не так ли? Ну вот вы, например, вы можете хотя бы утопить котят? Или забить барашка?!... Ну что я спрашиваю?! Конечно же нет! Но колбасу-то мы кушаем... И ветчинку тоже. И, скорее всего, выражаем своё неудовольствие, когда в магазине не оказывается в продаже привычного набора мясных продуктов. ... Нет-нет! Я прекрасно понимаю, что лично вы ни в коем случае не пошли бы в мясники. Не подходите вы для этого с вашим пониманием добра и зла. Но что бы произошло, если бы все рассуждали так же, как вы? Насколько я понимаю, перейти в стан вегетарианцев вам не очень-то хочется... Кстати, а вы помните, как переводится имя Люцифер? Нет? "Утренняя Звезда". Красиво, не так ли? Но ведь и Христос говорил о себе: "Я есмь... звезда светлая и утренняя". < "Апокалипсис, Откровения Св. Иоанна Богослова, 22:16" > Да что там... Что я Вам лекцию читаю! Вы же изучали ту же философию, что и я. Помните закон "единства и борьбы противоположностей"? Это как раз наш случай.
      - Помню, всё помню. И могу добавить к вашим примерам и свои собственные. Но, с другой стороны, подумайте - ведь в те же средние века палачи казались такими же необходимыми, как теперь мясники. И во славу Христа устраивали аутодафе... Устраивали, заметьте, самые обычные люди. Плохие и хорошие... Но сегодня-то человечество доросло до понимания того, что публичные казни - этот своеобразный театр насилия и ужасов - только множат зло. В очень многих странах смертная казнь отменена вообще! Можете ли Вы исключить возможность того, что когда-нибудь человечество откажется от убийства животных в целях получения их мяса, как отказалось некогда от их заклания в жертву богам? Вы обратите внимание - чем старше, я бы сказал - чем взрослее становится человечество, тем существеннее добреет как оно само, так и его боги... Ну да ладно, что-то мы ударились с вами в философию. Давайте-ка лучше выпьем за человеческую доброту и за добро в нашей жизни.
      - Охотно, - согласился Марлен Евграфович, поднимая свою рюмку, - За добро - это хорошо. А знаете, нам с детства вдалбливали в головы закон сохранения массы и энергии. Я же со своей стороны предложил бы ещё и "закон постоянства добра". Трудно отрицать, что, творя добро одним, мы зачастую лишаем добра других... То, что говорил Ломоносов об энергии: "Если в одном месте убудет, то в другом месте прибудет" - в равной мере справедливо и для добра. Но мы-то, грешные, понятие добра соотносим обычно с тем, что хорошо для нас... Так что, конечно же, - за добро!
      Сергей отметил, что гость всё время поддерживал себя в состоянии лёгкого опьянения.
      - А что вы собирались рассказать мне о предсказанной вам котом любви? - напомнил гость.
      - А-а, об этом... - Сергей задумался.
      Насколько ему помнилось, он не обещал ничего рассказывать о своих сердечных делах. В конце концов, Марлен Евграфович не был его близким другом, а потому, несмотря на уютное сидение за столом с веселящими напитками, Сергею не очень-то хотелось исповедоваться.
      - Ну да ладно, - наконец решился он.
      * * *
      Впервые Сергей увидел её спускающейся по эскалатору, в то время как сам он поднимался вверх. "И как это люди могут проходить спокойно мимо такой вот красавицы? - подумалось ему, - Эх, не опаздывай я сейчас..."
      Это лицо, поражавшее своей красотой, в течение дня ещё неоднократно всплывало в его памяти. Он успокаивал себя тем, что красавица должна жить где-то в его районе - недаром же её лицо показалось ему знакомым. Следовательно, существовала некоторая надежда повстречать её ещё когда-нибудь.
      Некоторое время он мучался в попытках вспомнить - где и когда он мог видеть это дивное лицо? Но вспомнить не удавалось. Хотя такое бывает встречаешься с человеком неоднократно и не обращаешь на него внимания. Но вот однажды какой-нибудь неожиданный штрих, некая новая деталь его туалета вдруг преображает образ до неузнаваемости и тогда... тогда начинаешь смотреть на него совсем другими глазами. А если ты пока не стар и мир не потерял ещё для тебя своих красок, то результатом внезапного озарения может стать самое кардинальное изменение всей твоей жизни.
      Сергей был женат вторым браком. Первый брак оказался более чем непродолжительным - они расстались полюбовно приблизительно через полгода после свадьбы. А было Сергею тогда двадцать девять.
      Вторично он женился в тридцать четыре, будучи абсолютно уверенным в том, что на сей раз брак наверняка будет более счастливым - его жизненный опыт просто не мог допустить очередного провала. И действительно, несколько лет они жили, что называется, душа в душу. После рождения дочери уже избалованному постоянным вниманием и тихим обожанием жены Сергею стало казаться, что супруга охладела к нему. Он понимал, естественно, что запас её теплоты, добра, заботы и ласки ему придётся теперь делить с дочкой, но, несмотря на это, испытывал к ребёнку странную подсознательную ревность. Нет-нет, он искренне любил малышку, и она отвечала ему своей трогательной детской любовью, но... Где-то в глубине души росло и ширилось чувство неудовлетворённости жизнью. Это чувство стало особенно сильным в последние годы, когда в связи с болезнью тёщи жена с дочерью перебрались в её большую квартиру.
      Вначале была идея съехаться. Но затем по здравым размышлениям от неё отказались. Действительно, через несколько лет дочери предстояло выйти замуж, и в этом случае ей с мужем было бы лучше жить отдельно, своей семьёй. Но так как тёща нуждалась в постоянном уходе, а Сергею по характеру его работы нужна была спокойная обстановка, когда ему никто бы не мешал сидеть за расчётами и пишущей машинкой столько, сколько того требует его вдохновение, было решено, что он временно поживёт один. Вот так он и жил "временно" в своей двухкомнатной квартире уже четвёртый год. И если в первые годы жизни с женой в разных квартирах они достаточно часто навещали друг друга, то теперь могли не видеться кряду по нескольку месяцев. Да и созванивались теперь - увы! - уже далеко не еженедельно. А при таких отношениях, естественно, сами обстоятельства подталкивали Сергея на то, чтобы проявлять к женщинам интерес несколько больший, чем это приличествует женатому мужчине.
      Увидев незнакомку на ступеньках эскалатора, Сергей вдруг сразу понял: ето - о н а. Он почувствовал, что наконец-то ему выпал тот редкий счастливый билет, когда среди миллионов и миллионов людей на нашей старушке Земле удаётся встретить ту единственную, которая, кажется, самим Господом Богом предназначена именно тебе. И вот эскалаторы преспокойненько несут их в противоположных направлениях и он ничегошеньки не может поделать... Ну не насмешка ли судьбы?
      В течение нескольких дней Сергей жадно всматривался в лица людей на станции метро и вблизи от неё. Увы, её он не видел среди тех сотен ысяч лиц, что ежедневно встречались на его пути.
      Но жизнь есть жизнь, и вскоре образ очаровавшей его незнакомки отступил на задний план под напором будничных дел и хлопот. Единственной памятью оставался карандашный портрет, сделанный им по памяти в день встречи. По какой-то странной прихоти Сергей нарисовал вокруг портрета овал, благодаря чему создавалось впечатление, будто он скопирован со старинного медальона.
      - А нельзя ли посмотреть? - прервал Марлен Евграфович повествование.
      - Простите, нет, - отрезал Сергей. - И вы скоро поймёте почему.
      Второй раз Сергей увидел её уже весной. Было раннее утро.
      Вооружённый рыболовными снастями и с рюкзаком за спиной, после длительного ожидания он наконец-то сел в автобус и устроился сзади у окна. Тут-то и увидел её стоящей на той самой остановке, от которой только что отошёл его автобус. Первым импульсом было - остановить автобус и выскочить. Но мысль о нелепом костюме, сапогах, о том, что его будут, нервничая, ожидать друзья - эта мысль победила, и он поехал дальше, проклиная свою нерешительность.
      И все-таки их знакомство состоялось через несколько недель после этой "встречи". Он снова спешил. Да и кто не спешит теперь при нашей-то жизни? Дело в том, что на сей раз его ожидала с билетами в театр милая женщина, отношения с которой у них давно уже переросли рамки чисто дружеских. Пару лет тому назад её муж уехал в Штаты с молоденькой секретаршей и, судя по всему, не испытывал ни малейшего желания вызывать к себе оставленную дома супругу. Детей у них не было, а потому о всех перипетиях заморской жизни бывшего мужа знакомая Сергея узнавала лишь из коротких писем, которые изредка получали его сослуживцы.
      Итак, Сергей опоздывал никак не менее чем на четверть часа из-за того, что вначале слишком долго гладил брюки, а потом был вынужден вернуться домой уже с улицы, дабы убедиться в том, что перед уходом не забыл выключить утюг.
      Запыхавшись, он сбежал по эскалатору в зал станции метро. Из дверей стоящего у платформы поезда раздалось сакраментальное "двери закрываются". Сергей ещё мог заскочить в вагон, но в последнее мгновение увидел, или, скорее, даже почувствовал, что на стоящей поблизости скамейке сидела о н а. И не просто сидела, а смотрела на него. Внутри у Сергея что-то оборвалось. Решение пришло мгновенно. Чтобы остановиться, ему пришлось обеими руками оттолкнуться от стенки вагона.
      Двери закрылись и поезд тронулся, Сергей повернулся спиной к рельсам и посмотрел на неё. Она улыбалась. Улыбалась ему. Сердце Сергея бешено стучало, скорее всего - не от пробежки. Не отрывая взгляда от её глаз, он подошёл и опустился на скамью рядом с нею. Да, она действительно была много моложе его. Судя по всему, ей не исполнилось ещё и тридцати пяти. Лицо было несколько удлиненным, рот - крупным и красиво очерченным, кожа лица поражала своей белизной. Серые широко расставленные глаза смотрели серьёзно-выжидающе.
      - Здравствуйте, - сказал Сергей, продолжая жадно всматриваться в её лицо.
      - Здравствуйте, - ответила она . - Вы не успели...
      Тембр её голоса был удивительно приятным. В голосе слышалось сочувствие.
      - Нет, на сей раз, кажется, успел! - вырвалось у него. - Вы... Вам в центр?
      - Да нет. Просто я решила немного отдохнуть здесь в прохладе, прежде чем идти дальше.
      Они помолчали. Сергей забыл и думать о том, что его ждут. Время для него как бы остановилось. Он забыл о том, где находится, о людях, беспрестанной чередой идущих мимо них в обоих направлениях, о поездах метро... Куда-то ушли все тревоги и заботы. В каком-то полузабытьи он буквально "смаковал" черты её лица, как это дано лишь людям, наделенным настоящим художественным даром.
      Теперь он видел, что черты её лица запечатлелись в его памяти верно. Может быть, в сравнении с изображением на его портрете это лицо выглядело более зрелым, более определённым и спокойным, что ли...
      Именно такой, как на его портрете, она скорее всего была лет пять-шесть тому назад. И, вместе с тем, как ему казалось, она и сейчас как бы являла собою саму свежесть. С неё вполне можно было бы писать "Снегурочку"... Или нет, скорее "Весну". Она даже пахла свежестью талой воды. Во всяком случае, воспоминание об этом неповторимом запахе пришло ему теперь на ум.
      Ее туалет был выдержан в строгих тонах. В нежных мочках её ушей сверкали мелкими бриллиантами красивые серьги наверняка старинной работы. На груди была приколота не менее красивая брошь. Скорее всего, серьги и брошь были частью одного гарнитура.
      - Поезд, - напомнила она, возвращая Сергея к действительности. - Вы едете?
      - Я? Да нет! Я... я передумал. Вы на выход? - И, не дожидаясь подтверждения, добавил: - Можно, я провожу вас немного?
      - Хорошо, - и она поднялась.
      Она оказалась среднего роста - что-то около метра семидесяти, стройной и какой-то очень хрупкой. Темные волосы были уложены в причёску в стиле "ретро". ("Как на фотографиях двадцатых годов", - отметил про себя Сергей.) В выражении её глаз было нечто трогательное, этакое беззащитно-детское, вызывавшее в душе Сергея прилив нежности и приводящее его в состояние в общем-то не свойственной ему экзальтации. И странно, хотя в отношениях с женщинами Сергей никогда не отличался чрезмерной робостью, в её присутствии он испытывал незнакомый ему прежде лёгкий трепет. Нечто подобное - что-то вроде радостного ожидания в сочетании с душевным подъёмом - он ощущал в свое время при первом посещении Дрезденской картинной галереи...
      Они молча вышли из вестибюля метро. Небо было затянуто облаками. В листве стоящих вдоль улицы деревьев шелестел ветер. Было немного душно. Пахло пылью и выхлопными газами.
      Сергей остановился и легонько придержал свою спутницу за локоть.
      - Меня зовут Сергеем, - представился он, - Сергей Энгелью. По образование или, точнее, по недоразумению я инженер и математик, а по склонностям и велению сердца - книжный червь и художник. Не буду лукавить я давно искал этой встречи. И я уже боялся не дождаться вас.
      - Я знаю, - прозвучало в ответ. - Но я не могла раньше... Ах да, меня зовут Ольгой.
      - Ольга, - повторил он. - Оля. Оль-га. Какое красивое имя! И как оно идёт "Вам!
      Справедливости ради следует заметить, что это имя прежде никогда не вызывало у него особых эмоций. По крайней мере, к числу любимых им женских имён оно никак не относилось.
      * * *
      С той встречи для Сергея началась новая жизнь. Она вновь расцветилась яркими красками, стала интересной, наполненной впечатлениями, страстями, желаниями. Дни уже не походили как прежде один на другой. Сергей отсчитывал их теперь по встречам с Ольгой. А встречи становились меж тем всё более частыми и продолжительными. Он чувствовал себя влюблённым мальчишкой. Душа его пела. Работа спорилась как никогда. Казалось, ничто не могло омрачить его счастья.
      И всё-таки большинство женщин обладают каким-то шестым чувством, чем-то вроде ясновидения. Во всяком случае, супруга Сергея, которая до недавнего времени напоминала о своём существовании лишь редкими звонками, вдруг стала очень внимательной и даже как-то неожиданно приехала навести порядок в квартире и постирать. Но теперь её внимание вызывало у Сергея лишь лёгкое раздражение. Наверное, им следовало бы серьёзно поговорить. Но пойти на это было не так-то просто. Даже думать об этом не хотелось, поскольку будущее представлялось слишком неопределённым.
      И дело было не в том, что Сергея устраивала позиция страуса, прячущего голову в песок, а потому, что во всём, что было связано с Ольгой, многое оставалось для него пока что абсолютно непонятным. Так, хотя со дня их знакомства прошло уже более месяца, он даже не знал, замужем ли она! И вообще, эта хрупкая женщина была настоящей загадкой.
      Уже после двух-трёх свиданий Сергей, который считал себя человеком по теперешним временам достаточно образованным и начитанным, понял, что она знала многое из того, о чём он имел лишь самое поверхностное представление. Так, например, она великолепно ориентировалась в древней истории, в истории
      России, знала геральдику и генеалогию европейских кооролевских династий. По всей видимости, она основательно изучала в своё время Священное Писание. Насколько Сергей мог судить, ей приходилось также штудировать латынь, греческий и древнееврейский. Ольга могла долго по памяти цитировать стихи на французском, английском и немецком. И в то же время в её представлении о мире современном были провалы, которые ставили Сергея просто в тупик. У него никак не укладывалось в голове, как, например, взрослый человек может не знать о том, что уже давно не существует никакой Родезии, или кем был Гитлер. Её неосведомлённость в вопросах политики, внутренней жизни страны и в её экономических проблемах была поразительной. В неменьшей степени однажды Сергея удивил и её восторг после просмотра в кинотеатре какого-то третьеразрядного сентиментального фильма. Как мог человек, так тонко ощущавший красоту во всех её проявлениях, умиляться, посмотрев эту ремесленную поделку с участием весьма посредственных актёров! Неужели она не видела всей надуманности сюжета, не ощущала фальши в игре основных исполнителей?! Но нет, когда они выходили из кинотеатра, глаза её светились восторгом. Она была взволнована и так трогательно радовалась неизбежному хэппи-энду, что Сергею показалось просто жестоким разубеждать её в художественных достоинствах фильма.
      При всей своей хрупкости и кажущейся беззащитности Ольга, как выяснилось, умела настоять на своём. Так, уже при первой их встрече она отказалась от того, чтобы Сергей провожал её. И как ни старался он убедить её в небезопасности современных вечерних улиц, она оставалась непреклонной.
      Встречались они обычно по возвращении Сергея с работы - около шести вечера. Ольга ждала его у метро. Однажды она не заметила его в выходящей из многочисленных дверей пёстрой толпе. Сергей в течение некоторого времени имел возможность наблюдать за нею, стоя по другую сторону широкого тротуара. Она чем-то напоминала собачку, оставленную хозяином у входа в магазин и с тоской ожидающую его возвращения. Какой же радостью светились её глаза, когда, почувствовав на себе его взгляд, она повернулась и увидела его!
      Встретившись, они гуляли по парку, много говорили о книгах, об искусстве. Причём и здесь эта странная женщина обнаруживала непонятное Сергею незнание современных музыки, литературы, живописи. Когда речь заходила о чём-то незнакомом ей, Ольга вдруг замыкалась, и в её взгляде появлялось выражение испуга. В эти минуты она напоминала ребёнка, которого уличили в том, что он не выучил урока, а потому боится наказания. Точно так же замыкалась она и в том случае, когда Сергей пытался завести разговор о ней самой - о её жизни, родственниках, семье, работе. Ответом всегда была опять-таки растерянность, круто замешанная на непонятном ему страхе. Будучи от природы человеком достаточно деликатным и испытывая в такие минуты к Ольге щемящую жалость, Сергей не позволял себе никакой настойчивости, справедливо полагая, что когда-нибудь Ольга сама расскажет ему о себе всё то, о чем ей сейчас трудно или неприятно говорить. Более того, при встречах с нею он взял за правило ненавязчиво, в завуалированной форме "читать обзорные лекции" по современной литературе, знакомя её с наиболее значительными советскими и зарубежными писателями и поэтами. И более внимательного и благодарного слушателя было трудно себе даже представить.
      Как-то Сергей предложил Ольге посещение художественной выставки. Вначале она с радостью согласилась, но перед метро внезапно заупрямилась. И снова - в глазах страх и с трудом сдерживаемые слезы. Сергей заподозрил, что она боится метро. Последующие встречи подтвердили это. Она действительно отказывалась от любых поездок в метро. И это - несмотря на то, что их первая встреча и знакомство состоялись именно на станции подземки.
      Чем больше он задумывался обо всех этих странностях, тем больше укреплялся в своём подозрении, что Ольга была чем-то вроде найдёныша Каспара Хаузера, удивительная история которого так ярко и убедительно рассказана Якобом Вассерманом. Только если Каспар Хаузер до отроческого возраста рос в каком-то тёмном подвале полностью отрезанным от внешнего мира, не видя и не слыша людей, и не подозревая даже о их существовании, то Ольгу, похоже, воспитывали в неком подобии монастыря, скрывая от неё целый пласт современной культуры и оберегая её от знакомства с современной жизнью. Для Энгелью оставалось загадкой, как в современном мире удалось изолировать человека от всепроникающих радио - и телевизионных передач. Однажды Сергей попытался выяснить, не принадлежит ли семья Ольги к старообрядческой церкви. Ольга рассмеялась и резонно заметила, что в этом случае она едва ли декламировала бы ему стихи Вийона...
      Встречи их были непродолжительными. Как только начинало смеркаться, Ольга прощалась. Она не говорила, где живёт. И проводить её удавалось лишь до района, застроенного старинными дореволюционными строениями, некоторые из которых уже были выселены в преддверии будущей реконструкции. Сергей прекрасно понимал, насколько опасен этот район по вечерам. Он буквально умалял позволить ему провожать её. Если она боится, что их увидят вместе, он готов идти по другой стороне улицы. Но она оставалась непреклонной. Непреклонной по-своему - молча отрицательно качала головой, а из глаз её вот-вот были готовы политься слезы. А этого Сергей допустить не мог.