В моей квартире очень холодно.
      На внутреннем термометре - плюс одиннадцать. Воображению не хватает толстых медвежьих шкур и еще руками ломать непропеченные кости у костра, чтобы блики пламени путешествовали по коже бородатых лиц.
      Конец ноября, ежегодная битва за согревание началась. До марта буду пинками поднимать себя в студеную утреннюю жизнь. Кот мягко запрыгивает на подоконник и рассматривает что-то ему одному видимоеведомое за окном, где черный воздух и капустный хруст снега.
      Я не борюсь с холодом в моей квартире, как причиной: нет смысла. Мне будут говорить о том, что у нас мэр-ворюга и теперь мне холодно оттого, что ему, подлецу, тепло. Еще мне расскажут, что дома у нас строят как-то странно, а мой дом вообще новый, ему всего лишь пять годков.
      Спасаюсь искусственным теплом обогревателя, бессчетными кружками чая и жду весны.
      И все бы ничего, вот только последнее время все чаще показывают мне, как кино, один и тот же сон. Или это не сон, а какие-то утренние размышления сразу после сна, которые трудно от него отличить… Вижу я четко и ясно высокие плотные сугробы, черные ели и тощие кривые березки. Откуда-то летит ко мне в предпоследний год этого тысячелетия свист смертельного, убивающего ветра и как тихий подголосок ему - тяжелое дыхание замерзающего человека. Снежные крошки на красном лице. Несгибающиеся ладони. Закрытые глаза. Свист ветра…
      Вечером я проверяю, хорошо ли заперта дверь. В такое время живем, что засовы и решетки - лучшие друзья. Я тихонько дергаю за дверную ручку, а потом - на всякий - смотрю в "глазок".
      Там стоят люди - но тихо, не шевелясь. Маленькое стеклышко "глазка" искажает их лица, но я все равно вижу, что они улыбаются. Две девушки и несколько мужчин. Все в лыжных брюках и стареньких штормовках.
      - Вы к кому? - спрашиваю.
      Они молчат, и глаза их странно неподвижны.
      Я замечаю лыжи, приставленные к стене.
      Куда понесло этих людей - в лыжный поход по такой погоде? Ненормальные.
      Кот мурчит и вьется низко летающей бабочкой возле моих ног. На площадке - пусто.
      Открываю дверь.
      Слышится вежливый запах папирос, и снег лежит в полшаге от моего коврика.

      Утром в дверь начали колотить с такой силой, будто решили забить ее гвоздями. Со мной внутри. Еле успев глянуть на часы - полвосьмого, гады! - я выпрыгнула из теплого одеяльного убежища и бросилась в прихожую.
      - Аня, открывай скорее!
      Это я услышала еще на подлете к двери, с дополнением: плач, крики и прочие элементы коллективной паники, которая начисто изничтожает первоначальную злость разбуженного человека.
      На площадке, где вчера были лыжники, стояла моя соседка Ира и с ней еще какие-то люди.
      - Аня, мне срочно позвонить - умер Эмиль Сергеевич.
      Ира всхлипнула и заговорила быстрее. Из этого быстрого рассказа я поняла не все - Ира и так торопится в разговоре, а теперь и вовсе.
      Пока она звонила по моему телефону в "скорую", милицию и похоронное бюро, я вышла на лестничную клетку и, пробравшись между соболезнующими спинами соседей, зашла в Ирину квартиру.
      Ее свекор Эмиль Сергеевич лежал на полу, вытянув прямые ноги в продранных на пальцах тапочках.
      - Сердце, - сказал кто-то тихий за моей спиной.
      То, что Эмиль Сергеевич болеет уже не первый год, я знала. Он вообще-то был хорошим дедушкой, не очень и старым, насколько я понимаю, на пенсию вышел года четыре назад. Очень любил читать и постоянно одалживал у меня книги. Я давала их охотно, против обыкновения; вообще-то не люблю, когда до моих вещей дотрагиваются незнакомые руки. Эмиль Сергеевич был очень аккуратным и возвращал книжки неизменно завернутыми в "Литературку". Это подкупало.
      Умерший старик выглядел подтянутым и даже красивым - не таким, какой был при жизни.
      Ира хлопком закрыла дверь.
      - Ань, ты чего, у тебя ведь квартира открытая! И снова увидев Эмиля Сергеевича:
      - Ой, что же теперь будет-то?
      Ирины переживания можно было понять. Свекор был единственной опорой для нее и ее маленького сына. Жили на его пенсию и приработок, сути которого я не знала.
      - Ну ничего, - утерла слезы Ира, - зато умер легко.
      "За что за то?" - подумалось мне. Вслух я произнесла:
      - Ира, мне очень-очень жаль. Я могу тебе как-то помочь?
      Ира сказала, что спасибо, нет. Да и чем тут теперь поможешь?
      На выходе я снова заглянула соседке в глаза.
      - Я понимаю, что это совсем некстати, но… ты не видела вчера ночью группу лыжников у нас на площадке?
      Ира молча покачала головой и снова ушла в свое горе, как в глубокую нору.
      На похороны Эмиля Сергеевича я не попала - срочно вызвали в Москву. Речь шла о моей книжке, так что пропустить встречу я не могла. Летела в самолете над заснеженной землей и представляла, как опускают Эмиля в могилу на Широкой Речке. Рядом - памятник сыну, Ириному мужу, которого убили на улице пьяные подростки. На снегу возле подъезда - еловые веточки.
      А когда я вернулась через четыре дня - прокляв все и вся, потому что встреча была абсолютно дурацкой и непродуктивной, повесть вообще в это издательство брать не захотели (могли бы и по телефону, собаки, известить), Иры в соседней квартире уже не было.
      - Уехала к матери, в Серов, с мальчишком вместе, - пояснила Надежда Георгиевна из девяносто пятой квартиры. - Сказала, что квартиру эту будет сдавать. Не знаю, Ань, кто сюда жить придет - как не боится, там ведь и мебель оставила, и ковер…
      Ковер и мебель у Иры просто никакие, но Надежда Георгиевна живет еще хуже, и ей сравнивать не с чем.
      И холодно у Иры в квартире так же, как у меня. Но ведь у ней-то еще и ребенок!
      Я отвернулась от Надежды Георгиевны, чтобы открыть наконец свою дверь, но старушка сказала:
      - Аня, зайди-ка ко мне.
      Прямо с сумкой и в дорожной пыли - но вежливая! - зашла в обшарпанную девяносто пятую. Жуткий стариковский запах - вместе лекарства, старая кожа, бедная несытная пища, шерстяные носки, в которых ходили не один день.
      Губы у Надежды Георгиевны, тем не менее, накрашены.
      Протянула плотную папку, набитую бумагами, и два больших мятых конверта картонного цвета, прорванных по краю.
      - Это Ирка тебе велела передать. Эмиль Сергеевич все сидел с этими бумажками и говорил, что надо бы с Анной посоветоваться - она ведь литератор, но стеснялся. А теперь, Ирка говорит, эти бумажки только выкинуть, а тебе - вдруг сгодятся.
 

      Я зашла в окончательно выстуженную квартиру. Котишка со страшной скоростью прилетел меня встречать, так что когти заскользили по паркету.
      - Кормить тебя не забывали, Шуми? - я бросила папки и конверты Эмиля в кресло и пошла на кухню поставить чайник.
      За спиной раздался хлопок и долгий шелест. Шумахер вспрыгнул на спинку кресла, панически прижав уши.
      Бумаги из папки и конвертов покрыли пол плоским ковром. Бумаги, отпечатанные на старой машинке типа "Москва", документы, написанные под копирку разными почерками, ксерокопии каких-то странных карт и рисунков, газетные вырезки, отксеренные так, что посреди белоснежного листа неловко томится крошечная заметка, фотографии скверного качества и толстая подшивка страниц в двести (это она так звучно хлопнула об пол).
      Я подняла ее. Бледно-серая печать - еще одна ксерокопия. И явно неполная - многих страниц не хватает. После восьмой сразу двадцать пятая.
      ДЕЛО №_ прекращенное уголовное О гибели туристов в районе горы Отортен начато 1959 г. закончено 1959 г.
      Я наугад (и, видимо, удачно) раскрыла папку.
      Обстоятельства дела:
      Двадцать третьего января 1959 года самодеятельная группа туристов в составе десяти человек отправилась в лыжный поход по маршруту
      Недель - Гора Отортен. От участка 2-й Северный в лыжный поход пошло девять человек. 1-го февраля 1959 года группа начала восхождение к горе Отортен и вечером разбила палатку у высоты 1079.
      В ночь на 2-е февраля при невыясненных обстоятельствах произошла гибель всех девяти человек.
      Следующей в деле была фотография лыжников, которые стояли перед моей дверью в прошлую пятницу. Две круглолицые девушки - брюнетка и блондинка, веселый парень в шляпе, еще один с раскосыми глазами (мне такие нравятся)… Но ведь прошло сорок лет! И если даже предположить, что я сошла с ума и мне всякое мерещится, непонятно, чего им, духам, от меня надо! Я не турист и даже не любитель природы - мне никогда не приходилось жить в палатке, и самое главное, мне всего тридцать лет, я не знала никого из этих туристов. Не могла знать!
      Снова (теперь уже с начала) открыла копию уголовного дела и начала читать все порядку:
      Прокуратура
      Российской Советской
      Федеративной Социалистической
      Республики
      Прокурору Свердловской области
      Государственному советнику юстиции 3-го класса - тов. Клинову Н.
      (лично)
      Возвращаю прекращенное уголовное дело о гибели туристов Дятлова и других. Приложение: 1. Дело в 1 томе. 2. Альбом.. з. жжтжжжжжжжжжж
      Зам. прокурора РСФСР Государственный советник юстиции 3-го класса
      (Ураков)
      Тут же шла надпись от руки, косо, как гордые писатели обычно подписывают свои книжки: т. Роговой Ю. И. по указанию Н. И. Климова просьба хранить в секретном архиве, пакет хранить в с/с производстве И/VII 59 г.
      Я все-таки решила выпить чаю. В конце концов, папки и эти странные бумаги от меня не убегут. Кроме того, мне просто необходимо было подумать о том, что же это за странные явления такие со мною происходят. Раньше помогала думать сигарета, а теперь - курить бросила окончательно, поэтому оставался только чай.
      И тут случилась очень необычная вещь. В голове у меня начали крутиться шесть цифр. Как песня: восемь - пять - один - четыре - девять - два. Я уже устала думать эти цифры, они же все крутились в голове: восемь - пять - один - четыре - девять - два.
      Цифры были совсем разные - ни одна не повторялась в комбинации.
      Индекс?
      Код?
      Мистическая загадка?
      Пора лечиться?..
      Зазвонил телефон.
      Телефон!
      Я взяла трубку - ошиблись номером. Спросили Евгению Ивановну.
      Тогда подумала: восемь, это ведь межгород - не может быть такого номера…
      Все равно набрала, и радостный инфантильный голос ответил:
      - Поздравляю, вы первым дозвонились до радио "Ля бемоль"!
      - Первой, - машинально поправила я. - И что теперь? Зачем я до вас дозвонилась?..
      - Вы победили в нашем конкурсе и теперь должны подъехать за потрясающим призом!
      Тут в трубке что-то зашипело, слышны были дикие выкрики.
      - Я вообще-то не хотела участвовать в вашем конкурсе.
      Инфантильный голос засмеялся с явным недоверием.
      - Записывайте адрес!
      Я покорно взяла ручку. Рефлексирующий интеллигент, самой противно.
 

      Когда я долгое время не пишу, у меня развивается сильнейший словесный токсикоз. Слова прокисают внутри меня, подобно невостребованному молоку в грудях кормилицы. Я начинаю болеть и бредить удачными, как мне кажется, выражениями. Токсикоз пропадает сразу же после того, как я получаю доступ к компьютеру, блокноту, на худой конец - к чьим-нибудь ушам (хотя в таком случае мировая литература не досчитается моих находок; я теряю интерес к тому, что рассказано). Однако токсикоз обещал затянуться - мало того, что в Москве все не то, так еще и дома: галлюцинации, странные документы, а теперь какой-то приз дурацкий!
      Ладно хоть радиостанция эта вещала с соседней улицы, - может, и не плохо прогуляться, хотя холод - собачий… Шумахер явно предсказывал скверную погоду - свернулся пушистым кренделем на диване и спрятал нос в лапки.
      Иногда я жалею, что не родилась кошкой. Можно спать шестьдесят процентов жизни, а в свободное время хулиганить.
      Кстати, люди, которые не любят кошек, всегда оказываются если не плохими, то уж во всяком случае не теми, с кем стоит общаться. Это я проверила на личном опыте. Зато у замечательных человеков всегда есть кошка или кот. Тоже проверено.
      Я потрепала Шумахера по гривке и пошла одеваться.
      На улице было теплее, чем в моей квартире. Тем не менее холодный воздух охотно забирался в мои рукава и под воротник, а застывшие снежинки били по лицу, словно мелкие звенящие стекляшки.
      Замерзнуть я не успела.
      - На радио "Ля бекар". Выиграла приз, - скупо отчиталась я седобровому охраннику, с любопытством рассматривающему мой покрасневший нос.
      - Девушка, - укорил меня охранник, - радио называется "Ля бемоль". Бекар - совсем другое дело, это значит, что повышение на полтона отменили.
      Черкнул мне что-то на крохотулькой бумажечке и комсомольски указал на лифт.
      - Не забудьте пропуск подписать!
      Лифт ехал ко мне, скрежеща решетками и подвывая механизмами. Здание оказалось очень старым, и лифт под стать, с надписями на двух языках - русском и немецком, видимо трофейные немцы так развлекались. Лифт по-немецки будет "ездящий стул".
      Почему "стул", если в нем стоят?..
      Белая дверь, за которой должны были густо цвести инфантильные голоса, оказалась закрыта на специальный кодовый замок. Естественно, кода я не знала - мне его никто не сказал. Я вздохнула и дернула за ручку. Тишина.
      - У них обед, - сказал кто-то очень тихо и застенчиво. Справа на каком-то довоенном стуле сидела худенькая девушка, похожая на умненькую лисичку.
      - Света, - пояснила она. - Меня позвали получить приз, хотя я просто ошиблась номером. Звонила не к ним, а маме. Я отпинывалась, но они тут все такие настырные!
      - Со мной та же история.
      Света смотрела внимательно, и я спохватилась:
      - Аня. Я пишу книжки.
      Света улыбнулась и стала еще больше похожа на лисичку.
      - Я как раз искала писателя, чтобы…
      Тут она засмущалась, и мне как будто увиделись ее мысли: "я ведь совсем ее не знаю!".
      - Чем ты занимаешься? - вежливо переключилась я. Света была из тех, кому сразу хочется говорить "ты". Таких людей очень мало. В основном мне встречаются их противоположности, которые настаивают на более неформальном обращении. А мне оно дается с трудом - именно с ними. Я еще очень долго срываюсь на "вы", и противоположности обижаются.
      - Я учусь, - сказала она. - На истфаке. Но основная моя жизнь проходит не там. Я увлекаюсь туризмом.
      Пришлось сделать сложное лицо. Я всю жизнь боялась туристов. Вопервых, мне непонятно, где они берут столько сил, чтобы ходить под грузом тяжелых рюкзаков на немыслимые расстояния, во-вторых, я не знаю, зачем им это надо: гораздо приятнее лежать под пледом с книжкой, котом и бутылкой красного сухого. Самое главное, я чувствую остро, как бритвой по пальцу, что туристы тоже меня не поймут с моим ленивым образом жизни. Будут переглядываться и хохотать. Потому что мой папа - супертурист, начальник экспедиции, охотник и рыбак с тридцатилетним стажем. И вот, он брал меня в детстве с собой в лес. Я покорно проходила метров двести, после чего садилась в траву и кричала:
      - Домой! Говно!
      К чему относилось последнее, непонятно, но мама говорит, что этому слову меня точно не учили. Папа страшно обижался.
      Меня усаживали на пенек и давали книжку Успенского про гарантийных человечков. Тогда я еще как-то терпела.
      После трех таких походов папа умыл руки и отказался от лесных общений со мною. И выросла я урба-ноидом.
      И вот теперь нарвалась на настоящую туристку, да она еще писателя ищет…
      - Свет, а зачем тебе писатель? - я въехала в разговор заново и уже на танке.
      Света смутилась, поправила челку и сказала:
      - Сорок лет назад на севере Урала погибла туристическая группа. Группа Дятлова. Девять человек.
      Тут дверь с кодовым замком открылась, и в Проеме мы увидели улыбку.
      - Здравствуйте, здравствуйте! - сказала улыбка. Дверь открылась шире, и прямо перед нами появилась высокая фигура унисексуального склада. Света тоже улыбнулась как-то беззащитно, а фигура (я,честно не могла определить ее пол) развернулась в сторону кабинета и патетически воскликнула:
      - Прибыли наши призеры!
      Радийцы зашумели, а Света тихонько сказала мне:
      - Видимо, им совсем уж никто не звонит. Хорошо, что мы откликнулись, а то как-то жаль их. Все-таки работают люди.
      Нас торжественно провели в комнату, и фигура (я отметила у нее легкую, почти красивую сутулость и уши, похожие красной сморщенностью на дольки сушеных яблок, - видимо, фигура несколько молодилась) плеснула в два стакана по щедрой порции коньяка.
      - Я за рулем, извините, - мягко сказала Света.
      - Оу! - обрадовалась фигура и залпом выпила коньяк. Я пригубила напиток: надеялась еще поработать сегодня.
      Потом нам преподнесли два пластиковых пакетика с логотипом "Ая бемоля". В моем оказались кепочка, авторучка и два компакт-диска с ужасными рожами на обложках. Что было у Светы, не знаю, но она всячески показывала свое удовольствие.
      - Большое спасибо! - искренне благодарили мы, продвигаясь к двери. Фигура кричала нам вслед:
      - Надеемся, что вы станете нашими постоянными слушателями!
      - Мы же пропуск не подписали! - вспомнила Света уже на лестнице. - Надо бы вернуться, да неудобно как-то.
      - Попробуем так прорваться. - Я решительно двинулась к знакомому лифту.
      Охранник широко улыбнулся:
      - Илья Петрович предупредил, что вы сейчас выйдете. Он сказал, что вы забыли пропуска подписать…
      - Илья Петрович, наверное, и есть та странная фигура, - сказала я.
      Света удивилась:
      - Я думала: оно - женщина.
      Мы засмеялись, и мне показалось, что знакомы мы с ней давнымдавно. Хотя, честно говоря, я с женщинами не дружу: у меня был в жизни случай, связанный с отборной девичьей подлостью. Подруга красиво, как в шахматных этюдах Рашида Нежметдинова, увела у меня мужа. Я успела только вскрикнуть вслед: е-два, е-четы-ре, и это больше напоминало вопль: твою мать! После этого я завязала и с одним полом, и с другим. Шумахер - мой единственный друг и соратник.
      Света приготовилась сказать что-нибудь прощально-вежливое, я читала это на ее милом лисьем личике. Видимо, передумала, потому что услышалось совсем другое:
      - Садись, я тебя подвезу.
      Я уселась в зеленую "восьмерку", и Света аккуратно выехала на улицу.
      Через две минуты мы были у моего дома.
      - Зайдешь? - спросила я неуверенно: тоже ведь страшно незнакомого человека - и сразу к себе домой. Мой бывший муж просто убил бы за такое. Ну и пусть убивает теперь свою-мою подругу, заслужила.
      - Да, - сказала Света, - зайду. Вдруг и правда ты именно тот человек, который мне нужен. Который напишет правду. Все как было.
 

      Пока я открывала ключом дверь под нежное потустороннее мурканье Шумахера, отворилась соседняя квартира, и на площадке появилась накрашенная Надежда Георгиевна. Она улыбнулась, и стало видно красную помаду на зубах, которая придавала старушке зловещий вид.
      - В городе ходит ужасная ротовирусная инфекция, - вместо приветствия сказала Надежда Георгиевна. Все страшные новости немедленно поднимали ей настроение, особенного пика которого можно было достигнуть, делясь информацией с окружающими. - Кишечный грипп! Берегитесь, девочки! В поликлиники города поступило четыре тысячи человек.
      Из ее квартиры звучало приглушенное эхо теле-новостей.
      - Спасибо, что предупредили, - сказала я, и Света тоже кивнула в знак благодарности.
      Света не сказала ни слова про выстужающий холод моей квартиры, а Шумахер сразу запрыгнул к ней на руки, пока я варила кофе. Замурлыкал и уснул. Шумахер - тончайший психолог, поэтому я окончательно расслабилась. Свете можно доверять, она не станет бить меня тефалью по голове, а потом рыскать по квартире в поисках несуществующих богатств. Мой стылый труп в темных пятнах и с задранной до шеи юбке не покажут в вечерних новостях, которые я так люблю смотреть.
      - Хорошо! - вслух сказала я. Света удивленно посмотрела на меня.
      - Послушай, - начала я, - у тебя не бывает так, что сон и явь не отличаются друг от друга? Будто сны оживают или реальные события как сон?
      Света молчала. Гладила Шумахера по спинке.
      - Уже больше недели мне снится один и тот же сон. Я никому не могу его пересказать, в силу того, что общаюсь… ну почти ни с кем я, честно говоря, и не общаюсь.
      - Какой сон? - быстро спросила Света.
      - Холодная северная ночь, январь или февраль. Хилые березы, черные елки, невысокие и широкие горы. Каменные груды такие, не помню, как они называются…
      - Останцы, - сказала Света.
      - Точно! Потом - палатка, поставленная на склоне горы. Кедр - высокий и мощный.
      - А люди? Люди там есть, в твоем сне?
      - Несколько человек. Они ползут по колючим сугробам, их бьет ветер и снег. Люди тяжело дышат, но пытаются продвигаться дальше. Потом они замирают, и тут я просыпаюсь.
      Света сказала:
      - Или ты врешь и кто-то тебе все рассказал, или это чудо!
      Я обиделась. Уж кем-кем, а вруньей я точно не была.
      - Не обижайся, пожалуйста, - попросила Света, - просто твой сон удивительно походит на то, что было в реальности. Я начала тебе рассказывать еще на радио - помнишь, погибшие дятловцы? Может быть, просто кто-то очень хочет, чтобы тебе снился именно этот сон?
      Мы притихли, и в это время Шумахер вцепился когтями Свете в ладонь. Она вскрикнула и прижала руку к губам.
      - Шуми! - я была в бешенстве. Котишка тем временем уже долетел птицей до подоконника и начал носиться по нему туда и обратно: Надежда Георгиевна вывела гулять свою болонку, и Шумахер это почувствовал.
      - Охотник недоделанный, - я извинительно смотрела на Свету, но она почему-то избегала моего взгляда.
      Я взяла в шкафчике зеленку и подошла ближе.
      - Аня, зачем ты придумала про свой сон?
      Я убеждающе приложила руку к сердцу, но потом проследила Светин взгляд: она увидела документы Эмиля!
      - Я не успела рассказать! Света смотрела недоверчиво.
      - После этих снов со мной случилась и вовсе невероятная история. Они пришли ко мне домой. Ну, лыжники. Они смотрели на меня, и там потом был снег на площадке.
      Света смотрела уже как-то тревожно.
      - Понимаю, что это звучит ненормально, но они чего-то хотят от меня. А на другое утро, как они приходили, умер мой сосед Эмиль Сергеевич.
      - Эмиль Сергеевич Кац? - переспросила Света.
      - Да, а ты его знала?
      - Он учился на одном курсе с Игорем Дятловым. Пытался расследовать причины их гибели самостоятельно. Загремел в тюрьму - возможно, что поэтому. Все думали, он забросил это дело.
      - Его невестка отдала документы мне. Сказала, что он проводил с ними все время. А там были фотографии, я и узнала тех лыжников. Потом эта встреча с тобой…
      - Ты не специально пришла на станцию? - подозрительно спросила Света.
      - Как я могла знать, что ты ошибешься номером? - мне уже надоело оправдываться.
      - Можно взглянуть на документы? - спросила Света.
      - Конечно.
      Она взяла их как-то опытно, начала перелистывать странички беглыми пальчиками, будто играла на бумажной арфе.
      - У него есть интересные вещи. Если ты дашь мне скопировать эти бумаги, я дам тебе то, что насобирала сама. Уже десять лет я собираю - по крохе - все, что связано с дятловским делом. Документы. Свидетельства поисковиков. Воспоминания родителей. Фотоархивы. За эти десять лет дятловцы стали мне ближе самой дорогой родни, и я знаю про каждого все. Я не знаю только одного: что же все-таки произошло на перевале у горы Холат-Сяхыл, (Отортен? - смутно припомнилось мне, но я промолчала.) на перевале, который теперь носит имя Игоря Дятлова и его группы?.. Чем больше проходит времени, тем больше рождается версий. Нужен человек, который напишет книгу об этом, - может быть, найдется читатель, которому откроется истина. Если ты, Аня, говоришь правду, - а мне почему-то кажется, что ты не врешь, - значит… этот человек - ты.
      - Я сейчас вообще-то работаю над романом о школьной любви… - виновато сказала я. Как объяснить Свете, что для этого своего романа я потратила два месяца на преподавание литературы в старших классах самой близлежащей к моему дому школы? И герои этого романа сейчас застыли в неподвижных позах так, как я их оставила на недописанном до конца листе бумаги… - Может быть, чуть позже? Мне интересно, но сейчас я не могу.
      Света улыбнулась.
      - Ребята ждали сорок лет, я - десять. Неужели не потерпим еще полгода? Пиши свой роман, потом примешься за наш.
      - Наш? - ревниво спросила я. - Мы что, будем писать вместе?
      - Нет, конечно, - она все еще улыбалась
      - Как узнать, что вся эта история - не сон? - спросила я.
      Света показала мне разодранную Шумахером руку.
      На другой день Света принесла мне тряпичную красную сумку с надписью Marlboro, в которой лежали пластиковые и бумажные папки, картонные коробки с фотографиями и другие снимки в черных "проявочных" конвертах, маленькие записные книжки, видео-и аудиокассеты.
      - Главное, не нарушай порядок. В каждом конверте все разложено так, как надо. Начинай изучать потихоньку.
      Света ушла (на полгода, думалось мне), а я облегченно вздохнула, поставила сумку в коридоре, поместив туда же бумаги Эмиля, и села наконец-то за наскучавшийся по моим пальцам компьютер.
      Шумахер лег возле монитора и тут же уснул, убаюканный тихим шелестом клавиш.
 

      Долго и старательно смотрела я в нежно-голубую гладь монитора, набирая те самые слова, которые мучили меня изнутри. Три страницы написались легко, будто мне их продиктовали. Внятно, разборчиво, как детям в школе.
      Я подняла руки вверх, чтобы немного отдохнуть, и посмотрела в окно. Потом - снова на экран. Что-то привлекло мое внимание, и я вернулась к первой из написанных сегодня страниц.
      Перечитала, как обычно, с отвращением к себе.
      Плохо, чуть лучше, почти хорошо… Стоп, а это здесь откуда?
      В текст зашел некий Игорь - крепкий, с раскосыми глазами и большеротый. Игорь, как было написано, "смотрел на нее внимательно, будто чего-то ожидая".
      Я посмотрела на дрыхнущего без задних лап Шумахера и потом еще раз на монитор.
      Честное слово, никакого Игоря я не придумывала, в моем повествовании и так уже дышать нечем от огромного количества персонажей!
      Попробовала писать дальше, забыв про это странное появление. Просто выделила этот кусочек и нажала delete. Сделала еще пять страниц, молодец, теперь можно и чаю выпить.
      На кухню пошли вместе с Шумахером, он терся красивыми восьмерками вокруг моих ног, будто расписывался в бесконечности своего голода. Пришлось дать верному дружку кусочек вареного мяса, который я планировала съесть за ужином.
      Стройнее буду!
      С кружкой чая в руке, теперь уже без Шумахера (он бегал с подаренным мясом по кухне, делая из него нехитрые стенные аппликации, потом скорябывал их лапой и подбрасывал вверх, словно Майкл Джордан в лучшие года), вернулась я к компьютеру, на мониторе которого плавали красивые цветные рыбки.
      Enter и перечитать новый кусок. Героиня должна была наконец-то слиться с героем в порочной и мучительной страсти.
      Вместо этого я прочитала подробный абзац про неких Зину и Люду. "Зина, - говорилось во фрагменте, - довольно крупная брюнетка с большущими карими глазами, а Люда худенькая, похожая на умную лисичку".
      Сравнение действительно было моим, но ко всему остальному я не имела никакого отношения!
      Я припала к компьютеру и зачем-то понюхала его.
      Запах был абсолютно спокойным, мой электронный друг и не думал перегреваться.
      "Сама перегрелась…" - грустно подумалось мне.
      Раз уж все равно сошла с ума, прочитаю до конца… Я прошлась по предыдущему тексту: так и есть, кусок про Игоря снова был на том же месте…
      Читаю дальше. Зина и Люда крепкие, спортивные, хорошо развитые девушки. Студентки УПИ. Уральского политехнического, который теперь называется Уральский государственный технический университет. Зина Колмогорова и Люда Дубинина.
      Тут в тексте небольшой пробел и чуть ниже, левее:
      Пожалуйста!
      Как будто у того, кто писал этот текст, совсем закончились силы, и он резко остановился, едва успев сказать самое главное. Принтер тихо вздохнул, зажег зеленый огонек и, постукивая, словно деликатная швейная машинка, начал печатать последние страницы. Текст, который писала не я, машина выделила курсивом.