Но труднее всего было уловить ее настроение.
      Бывало, она смотрела на человека, как больной на солнце, с трудом поднимая отяжелевшие от печали веки, а спустя несколько часов молча, быстрыми шагами расхаживала по коридору, решая какие-то неотложные дела, то, не умолкая, говорила, смеялась, а то превращалась в самого жалкого человека на земле, съеживалась, чуть ли не замирая на месте...
      Знающие ее близко говорили об этой женщине не иначе как со страхом. Они утверждали, что внешние и внутренние изменения, происходящие в ней, никак не связаны ни с настроением, ни с временами года. В этой женщине, говорили они, живут не одна, а несколько людей.
      Одна из них - самая страшная и опасная - среднего возраста, хладнокровная, самодовольная, нервная, высокомерная дама, другая - мечтательная, застенчивая женщина, третье - бесполое существо, недовольный жизнью мыслитель-пессимист, четвертая - деловитый администратор и так далее, и тому подобное. Одним словом, невозможно сосчитать всех этих женщин разных возрастов и характеров.
      Рассказывают, как однажды один из знакомых, оказавшись случайно около ее дома, из любопытства встал на цыпочки и заглянул в ее окно. Картина, представшая его глазам, настолько его поразила, что он долго не мог придти в себя...
      Говорят, что, заглянув в окно ее одинокой, полутемной квартиры и увидев стоящую перед кривым зеркалом юную балерину, которая, сложив руки на голове и поднимая одну ногу чуть ли не к потолку, крутится со скоростью волчка, этот любопытный чуть не потерял сознание...
      ИМПЕРИЯ ДУХОВ
      Есть ли что труднее и почетней, чем быть гражданином нашего земного мира огромной и страшной Империи, за которой от самого зарождения человечества и по сей день продолжают наблюдать Бетховен и Достоевский, Аристотель и Наполеон и все другие великие Духи?..
      НА ПОРОГЕ ГЕНИАЛЬНОСТИ
      Больше всего на свете боюсь быта.
      Иногда я совершенно точно понимаю, что только ему под силу меня уничтожить. Меня выводит из себя коварное терпение, с которым следят за каждым моим движением углы, где постоянно скапливается пыль, огромная стиральная машина, как некую страшную тайну, скрывающая в себе грязную одежду, мойка, которая ждет меня, с отвращением держа в объятиях немытую посуду.
      Когда я представляю себе, что могут сотворить со мной эти опасные бытовые приборы, если их терпение иссякнет, у меня от ужаса темнеет в глазах.
      И потому от страха я в течение дня дважды делаю то, что можно было бы сделать и один раз. Атакую пылинки пылесосом еще в воздухе, не давая им добраться до углов. Чтобы не доставлять неприятностей мойке, мою посуду, пока жир на ней еще не застыл...
      Этот страх в последние годы превратил меня в уникальную домохозяйку. Приложив невероятные усилия, я умудряюсь проделать четырехчасовую работу за тридцать минут.
      И точно знаю, что делаю все это я не руками, а мозгом.
      Причем я сокращаю не работу, а время, за которое ее можно выполнить...
      Это, по меньшей мере, гениальность...
      ЭЛЕКТРИЧЕСКОЕ ЗНАКОМСТВО
      Подозреваю, что электроприборы в состоянии каким-то образом вступать со мной в контакт: мелькнет ли в голове вопрос - и тут же телевизор женским или мужским голосом на него отвечает, свет в знак протеста против моих слов немедленно гаснет, а если согласен со мной - подмигивает, стиральная машина всячески отказывается стирать белье моего мужа, заставляя меня делать это вручную, и так далее - все наводит на мысль о том, что эти приборы связаны с некоей силой.
      ПОТЕРЯННЫЙ ПОЭТ
      На обложке последней книги Анара, переводов из русских поэтов, типично российский пейзаж - зеленые леса, а на обороте обложки - портрет самого Анара - разочаровавшийся в мире, отвернулся он и глядит куда-то вдаль - молодой поэт, полным страданий, одиноким путем уходящий от нас в лишенные реальности, нематериальные миры.
      Некогда отрекшийся от суетности жизни, ушедший от нее, он затем вернулся к нам, но совершенно иным - трезво мыслящим общественным деятелем, дальновидным политиком, способным хладнокровно принимать решения, и поэтому разочарование того одинокого молодого поэта пробуждает боль и невыразимую, глубокую печаль.
      НОЧЬ ПРОЩАНИЯ
      ...Вчера весь вечер слушала музыку великого Эннио Мариконе и мысленно видела темные улицы города, думала о живущих за какими-то из похожих на святящиеся точки окон этих бесчисленных домов никак не связанных друг с другом Вагифе Джабраилзаде, Рамизе, Анаре, Акраме Айлисли, Натике, Гамиде Херисчи, Самедоглы, я испытывала к ним необъяснимую теплоту и почему-то с каждым из них по отдельности прощалась...
      СОН ПИСАТЕЛЯ
      Последнее время - оттого ли, что много пишу или еще отчего - ощущаю все больше трудностей при общении...
      С трудом говорю с людьми, ощущая неловкость от собственного косноязычия. Завожу речь о чем-то, совершенно меня касающемся...
      Разговорная, устная речь кажется мне грубой и неуклюжей...
      Видно, я постепенно превращаюсь в письмо...
      Слова, знаки препинания, отдельные фразы не отпускают меня и во сне. Как сочувствующая родня, собираются они вокруг, переживают за меня или, подобно преданным домашним животным, молча сидят и смотрят мне в глаза... И я, окруженная ими, чувствую себя настолько спокойно и уютно, что часто от этого покоя и уюта на глаза наворачиваются слезы...
      Но есть такие слова, которые никак не идут ко мне, то, превратившись на моих глазах, в прозрачный водоворот, уплывают они куда-то ввысь, то из дали какой-то мерцают сверкающими волнами, а то исчезают, разрывая мне сердце, неизвестно куда...
      Чтобы завладеть этими кокетливыми словами, завлечь их, я поверяю им свои самые сокровенные секреты, читаю свои самые горячие, талантливые строки, могущие поразить их... Но, видно, не интересуют их ни секреты мои, ни слова, и тогда - во сне же - чувствую я подступающие муки и слабость... Мне становится все хуже... медленней бьется сердце, холодеют руки...
      Отчего-то охватывает страх, что мне не овладеть ими...
      Нечто подобное этому странному кошмарному состоянию испытывает в старинных сказках Див, боящийся, что кто-то сломает тонкую, как волосок, иглу, спрятанную в хрустальном ларце, который висит на верхушке дерева, растущего на вершине неприступной горы...
      ...Затем в какое-то из мгновений сна мне открывается страшная тайна, что никогда этим упрямым словам не стать моими, что этими волшебными словами владеет Некто... До кончиков волос пронзает меня понимание, что они подчиняются этому Некто... чувствую я тогда, что задыхаюсь от нового, иного непостижимого страха и изумления... и растерянная покидаю то место...
      ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФРАГМЕНТ
      Интересно, почему то, что я писала до сих пор, не со мной?.. Почему я не ощущаю их каждое мгновение, как ощущаю свои руки, ноги?.. Не могу собрать их и заколоть, словно волосы, за плечами?..
      Почему я не чувствую себя их автором, создателем?.. Собственная цитата, обнаруженная в какой-то статье среди чужих фраз, так потрясает, будто эти слова связала не я, а некий, никогда мною до конца не понятый, но восхищающий меня своими мыслями и чувствами автор...
      Я вчитываюсь в написанные мною когда-то и теперь забытые слова, как вглядываются в свои глаза на детских фотографиях, и чувствую необъяснимое, странное чувство вины за то, что они забыты...
      О СЛОВАХ
      ...Тайны литературы нескончаемы...
      Никак не могу последнее время избавиться от слов "страшный", "таинственный", "коварный", которые, словно волос, налипли на мое перо и переходят из одного писания в другое..
      ...Видно, и слова, как люди. По два - три они иногда незаметно приближаются к нам, вертятся совсем рядом, входят в нашу жизнь, а потом так же незаметно отдаляются и продолжают жить, смешавшись с остальными...
      ОТКРЫТИЕ
      Одна из опасных особенностей литературы заключена в том, что она постепенно отучает писателя разговаривать, вынуждая общаться с миром только посредством письма...
      Недавно поймала себя на том, что создаю почву для письменного общения с сотрудниками, находящимися в соседних комнатах.
      ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДАУН
      На прошлой неделе мы с Натиком вынуждены были просматривать статью, написанную в поэтическом стиле и полную "философских" эпитетов к понятиям "мир" и "время", и по мере работы мы оба чувствовали, что хотя зрение наше и не портилось, но читать становилось все тяжелей и тяжелей...
      На страницах этой опасной рукописи, которые мы передавали друг другу, словно вместо обычного типографского шрифта кишели микробы болезни Дауна или тифа, карие зрачки Натика сужались, он вдруг начал задыхаться, меня же охватил озноб - все свидетельствовало о том, что эти бездарные строки заразны...
      ПОКУПКИ И ТВОРЧЕСТВО
      В прошлое воскресенье, когда я с утра в своем кабинете составляла список необходимых покупок, дверь приоткрылась, и муж, заглянувший в комнату, тут же, не сказав ни слова, ушел обратно, чтобы не помешать моему "творческому вдохновению".
      ПРЫЖОК
      Иногда хочется создать нечто и по ту сторону литературы... Но что это?...
      ИСТИНА О СНЕ
      С тех пор, как у меня родился сын, мне часто снится, будто кроме него в доме есть еще один маленький ребенок... Причем этот ребенок болен, а мы о нем совершенно забыли.
      Он ровесник моего сына, такого же роста, только с бледным лицом, рыжими волосами и гнилыми зубами... С болезненным видом он бродит по комнатам, блуждает между нами беззвучными, невесомыми шагами или откуда-то из-за стекла смотрит на нас его бледное лицо...
      Каждый раз после такого сна я долго не могу придти в себя, связываю появление этого больного ребенка в моих сновидениях со здоровьем сына, тревожусь за него...
      А совсем недавно мне вдруг открылось, что этот больной мальчик, снящийся мне - я сама...
      КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
      Один из дней, сохранившихся в памяти до мельчайших подробностей, последний день моей первой беременности, окончание долгого бессмысленного периода, изнурившего меня вынужденными неподвижностью, бездельем, покоем и изобилием, когда от молока и соков я растолстела и стала неповоротливой.
      Тот день, когда, казалось, застыли время и воздух, запомнился мне, потому что стал переходным к двадцатилетнему периоду эмоциональной, полной тревог жизни, к непрерывной череде событий, мелких или значительных взлетов и падений, побед и катастроф, и хотя мне был всего двадцать один год, но я с удивительной дальновидностью отметила тот день для себя как окончание первой, самой бессмысленной, самой незначительной, самой слабой части своей жизни...
      Наутро родилась моя дочка Лейла...
      САМОУБИЙСТВО
      Римского философа Сенеку, любимого мной за его отнюдь не умозрительное, а глубоко чувственное восприятие мира я впервые прочитала десять лет назад снежным зимним вечером на даче, в случайно снятой с полки книге традиционного английского философа Френсиса Бэкона, среди сотен сухих, информативных строк комментариев к его полностью лишенному чувств и ощущений труду "Обо всем". Это произвело на меня поразительное впечатление - словно в спокойном, тоскливо чинном академическом читальном зале вдруг на глазах у всех покончил самоубийством молодой и прекрасный юноша.
      ИЗ ТАЙН АЛЛЕИ ПОЧЕТНОГО ЗАХОРОНЕНИЯ
      Есть сорт ядовито пахнущих цветов, которые растут только на Аллее почетного захоронения, у могил, напоминающих своей холодной величественностью музеи. Иногда я думаю - а может, желание многих наших видных деятелей искусства быть похороненными именно на этом кладбище связано с этими ядовито пахнущими цветами?..
      ЛЮБОВЬ ТОЛПЫ
      Любовь толпы подобна бесконечному лону безбрежного, страшного мутного моря.
      ЛЮБОВЬ К РАСТЕНИЮ
      Странные, необъяснимое отношение к себе рождает во мне то, что знаменитый ученый-ботаник Орудж Ибадов верный поклонник моих произведений, что он внимательно и постоянно читает все мои публикации. Отчего-то, став объектом его пристального научного наблюдения, я последнее время ощущаю себя каким-то неуклюжим, пахнущим землей растением...
      ОРАНЖЕВЫЙ ПАУК
      Оранжевого паука, приснившегося мне позавчера, прихрамывая бегущим по моей подушке, сегодня утром я увидела на стене в комнате, где я делала зарядку. Маленький паучок, так же прихрамывая, бежал так быстро, словно заблудился и искал дверь, ведущую в мой сон.
      АДРЕС ТЕАТРА
      Входя в помещение театра "Йуг", расположенного на самом верхнем этаже монументального Азербайджанского драматического театра, ощущаешь себя попавшим в сырое дупло огромного старого высохшего дерева.
      СТРАШНЫЙ ТЕАТР
      Абульфаз Эльчибей не боялся тюрьмы. Темные, светонепроницаемые окна КГБ тоже не смогли напугать его. Он достаточно хорошо знал подобные места.
      Единственным местом, испугавшим его, был полутемный зал театра Вагифа Ибрагимоглы "Йуг", с его черным занавесом, свечами и фонарями, разложенными по полу.
      Только здесь, среди нескольких проворных актеров с недовольными лицами, одетых в клеенку или прозрачный полиэтилен, карабкающихся по канатам к потолку, изъясняющихся, вися на стенах, на непонятном лексиконе, снующих по сцене, чувствовал он свою беспомощность, ощущая, что попал в неподвластный ему мир, и смущался от того, что не в состоянии помочь этим людям, озабоченно кричащим и снующим вокруг него...
      ПЫЛЬНЫЕ ГОСТИ
      Есть разновидность гостей, появляющихся у тебя дома. Не обращая на хозяев внимания, медленно по-жучьи расхаживают они по комнатам, заползают на стены, повисают на потолке и верх ногами смотрят оттуда на тебя и детей.
      После ухода таких гостей на потолке и стенах долго еще остаются странные пыльные следы...
      БЕЗДОМНЫЕ СОБАКИ
      Среди бездомных собак, особенно в холодную погоду бегающих по берегу с голодным, злым лаем, от голода поедающих друг друга, я часто вижу одну, похожую на когда-то каким-то образом потерянного мной родного и близкого человека, чьи имя и лицо я не могу точно припомнить.
      Я иногда вижу эту же собаку на улице, подпрыгивая, бегущей с озабоченной мордой, или издыхающей на мостовой с вывалившимися кишками, а временами она оказывается у нас во дворе, у самых наших дверей.
      Беззвучными шагами она подходит ко мне, смотрит мне в лицо печальными глазами, хочет сказать, что-то значительное, важное...
      ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ, ОТНЯВШИЙ ГОЛОС
      Торжества по поводу моего дня рождения в этом году тянулись так долго и так шумно, что от этих не прекращающихся сюрпризов, неожиданных волнений и эмоционального напряжения у меня вдруг пропал голос.
      СИМПТОМ СМЕРТИ
      ...Впервые ничего не всколыхнул во мне этот пронизанный зноем неожиданный утренний дождь. Впервые поняла я - эти короткие летние дожди больше меня не касаются...
      ОДНА ИЗ ТАЙН АЛЛЕИ ПОЧЕТНОГО ЗАХОРОНЕНИЯ
      Есть, наверное, некое тайное, неизвестное нам преимущество лежать под ядовито пахнущими цветами рядом со знаменитыми покойниками. Во всяком случае, здесь не только стремление не быть забытыми, не стереться из памяти.
      О НОЗДРЯХ
      Я знаю одного знаменитого человека, одиноко сидящего в кабинете, куда никто не заходит. Весь день со страхом на лице, как чуткий к звукам радар, вертится он в своем кресле на колесиках из стороны в сторону, принюхивается к воздуху, и от того его ноздри за последние месяцы стали гораздо шире.
      СТОНУЩИЕ ЛЮДИ
      В нашем окружении всегда есть люди, месяцами, даже годами не встречающиеся нам, но постоянно откуда-то, из какой-то щели слышен из тревожащий сердца стон...
      Они от тебя постоянно чего-то хотят, в чем-то тебя обвиняют, на что-то обижаются.
      И если время от времени не сунуть голову в эту стонущую, полутемную щель, не встанешь с ними лицом к лицу, они, стеная, шевеля позеленевшими губами, покинут этот мир, а ты оставшуюся жизнь проживешь с клеймом "виновной".
      ИЗ ТАЙН АДА
      Когда представляешь ад без людей, даже он кажется не таким уж страшным.
      РЕЖИССЕР, ЖЕЛАЮЩИЙ СТАТЬ УЗБЕКОМ
      На сегодняшний день лучший в Азербайджане театр - это "Йуг". А дух "Йуга" - талантливый, смелый режиссер Вагиф Ибрагимоглы. Этот дерзновенный талант, проникающий в самые глубины подсознания Чехова, Экзюпери, Дж. Джаббарлы, Фирдоуси, почему-то разгуливает по коридорам театра в узбекском халате, говорит с окружающими, а тем более с незнакомыми гостями то ли на узбекском, то ли на киргизском (это очень трудно выяснить), чем вызывает у окружающих странную, несколько печальную растерянность.
      Почему этот необыкновенно тонко чувствующий режиссер хочет быть именно узбеком, а не немцем, японцем, русским или англичанином?..
      Может, потому, что узбеком жить спокойнее?
      ИГРА ЛИТЕРАТУРЫ
      По большому счету, литература - это игра. Ведь, по сути, писатель мог бы вкратце пересказать пришедшие ему в голову сюжет, мысли или поделиться своими чувствами, как он сделал бы это со своими близкими. Но он поступает иначе. Задуманное он соотносит с безграничными законами Литературы, придумывая множество всевозможных украшений, насыщая смыслом, читаемым между строк, всячески путая читателя, а иногда и сам, запутываясь, долгими и извилистыми путями ведет нас к развязке. Что же заставляет писателя так усложнять все?..
      Желание ли, используя все богатство литературной кухни, затуманить голову ни о чем не подозревающему читателю, покорить его наивную душу? А может, воображаемая среда, созданная с помощью Литературы, дает ему ощущение внутреннего комфорта?
      ТРАГЕДИЯ ЧУЖИХ ТЕРРИТОРИЙ
      Роскошные богатые здания, с величественной медлительностью вырастающие и множащиеся по всем городу, и беженцы, расселившиеся на его окраинах - это, словно существующие порознь, две чужие друг для друга территории. Их объединяет только напоминающий на торжественных открытиях этих зданий о тяжелой жизни беженцев президент.
      НЕВЕЧНОСТЬ КЛАССИКИ
      Не могу читать Льва Толстого. Ни в коем случае не умаляю его величия. Если бы автор "Смерти Ивана Ильича" ничего больше не написал ни до, ни после этой повести, он все равно бы занял в истории литературы то же место, что и сейчас. Но, чтобы не задохнуться от долгих, спокойных разговоров героев "Войны и мира", "Анны Карениной", "Воскресения", я поскорей захлопываю эти толстые, полные нравоучений книги и прячу их подальше.
      НАПРАСНЫЕ МЕЧТЫ
      Переехав из Дома писателей в загородный дом, я больше не вижу одного из своих соседей, старенького поэта, при встречах видящего меня стоящей в первых рядах на его похоронах.
      Наверное, теперь он уже не представляет меня в первых рядах среди хоронящих его.
      СУСЛИКИ
      Остерегаюсь людей...
      Особенно тех, кто не может свободно поворачивать головой и шеей. Если им надо посмотреть по сторонам, они поворачиваются всем корпусом. Такие люди напоминают мне сусликов...
      СКАЗОЧНЫЕ ГЕРОИ
      Мой друг Натиг Сафаров напоминает мне маленького, лысенького андерсеновского Оле-Лукойе. Глядя в его родные, полные радости жизни и оптимизма глаза, слыша спокойную речь, видя, как он достает громадный, чуть ли не с себя ростом носовой платок, слушая, как мой добрый и давний друг, своей близостью и задушевностью похожий на доброго сказочника, плетет ткань своих теплых сказок, я ощущаю себя холодной, могущественной и одинокой Снежной Королевой...
      СОН
      ...Как-то мне приснились похороны Юсифа Самедоглы...
      ...Извилистыми тропинками его несли хоронить на вершину круто поднимающейся, высокой горы...
      ...Рядом шел Вагиф Самедоглы...
      Я отчетливо видела его профиль... Низким, хриплым голосом он что-то медленно рассказывал о Юсифе...
      И вдруг что-то разбилось совсем рядом со мной.
      Это было нечто прозрачное, я вдохнула, и один из острых осколков невидимой иглой проник мне в грудь... я отчетливо почувствовала, как он холодной льдинкой впился мне в легкие...
      ...А с утра на меня напал кашель, и так я прокашляла несколько дней, ощущая жжение в легких...
      О БОЛЕЗНЯХ
      Почему, заболев, люди глубже понимают истинную цену всему?
      ЗАКОНЫ ЛИТЕРАТУРЫ
      С большим почтением отношусь к таким поэтам, прекрасно понимающим свою литературную импотенцию, но, тем не менее, с уважением относящимся к своим стихам и говорящим о них не иначе, как о литературных шедеврах.
      СТРАХ СМЕРТИ
      Думая о Смерти, представляешь ее себе как некую обреченность выхода из не очень удобного помещения, и не через дверь, не через окно, а, пробираясь по узкому проходу под полом, задыхаясь, с разрывающимся сердцем, в какую-то темную, лишенную воздуха Вечную Глубину...
      ТОСКА ПО КАФКЕ
      Когда пришедшая к нам в Центр1 корреспондент издающегося в Америке журнала "Azerbaijan International", женщина с добрым и благородным лицом, заговорила о недавно изданном нами сборнике Франца Кафки, у меня комок подкатил к горлу... Мне удалось взять себя в руки, но она, увидев мое состояние, смутилась.
      Не знаю, почему именно в этот момент меня так взволновало, что Кафка болезненный, гениальный, одинокий человек, не нашедший покоя у себя на родине - вдруг появился здесь, в далекой восточной стране, ввергнутой в водоворот нефтяных и политических страстей, среди чужих людей, его совершенно не понимающих не принимающих?..
      ОЗНОБ
      Бесчисленные лица покойных на надгробьях, увиденные мной в праздничные дни на кладбище, показались мне вдруг бесконечно знакомыми...
      ...В ту же минуту поняла я, что лица эти - живые люди, постоянно встречающиеся мне каждый день на улицах, на остановках, среди самых родных мне людей...
      Нервные, худые мужчины, девушки с родинками на подбородке, средних лет женщины с разочарованными лицами, покойные, похожие на мою дочку, сына, мужа...
      ...Только моего лица нет среди этих лиц...
      СКАЗКА О СТРАХЕ
      Масуду Алиоглы
      Некогда, а вернее в 60-70-е годы литература представлялась мне страшной административной структурой, чья наводящая тоску величественность сминала и уничтожала всякую человечность и своим академическим покоем и суровой сердитостью требовательного педагога сеяла вокруг кошмарный страх подозрительности...
      Отчего это происходило?.. Быть может, от жандармского стиля управления представляющих литературу органов и структур, атмосферой которого были пропитаны мои молодые годы?..
      Я ощущала эту атмосферу в осторожном страхе, прятавшемся в самой глубине глаз приходящих к нам друзей отца - живущих в нашем доме писателей, критиков, поэтов, в том, как, бережно и боязливо, словно к испекшейся картошке, только что выхваченной из углей, относились они к своим свободным мыслям, в том, как шепотом, словно опасную тайну, поверяли они эти заветные чувства и мысли, в прекрасной музыке, которую они слушали тайком...
      Еще сильнее ощущался этот страх в монументальных, с высокими потолками коридорах Союза писателей, Академии, Института литературы, куда мы с отцом ходили накануне праздников...
      Наверное, и отец мой, и его грустные друзья тоже были под влиянием страха. Но в те годы никто его старался не показывать. Остерегались ли и этого, или же не хватало у них сил признаться друг другу в этом страхе?..
      Сейчас, когда я думаю об этом, мне кажется, что боялись они самого же страха... На улицах, в домах, театрах, в Союзе писателей, в организации, где работал отец, да и во всех литературных организациях того времени - всюду потолки длинных бесконечных коридоров окутывал, подобно зловещему туману, вездесущий, навостривший свои коварные уши страх...
      Помню, как в этой помпезности холодных коридоров с высокими потолками отец казался мне беспомощным, растерянным, жалким...
      Но как бы он ни старался говорить громко, как ни пытался рассмешить людей, как бы громко ни смеялся сам, какое бы гулкое эхо ни рождал его голос, отражающийся от мраморных полов, лестниц, стен с колоннами, страх, поселившийся в глубине его глаз, как и тех, с кем он говорил, никак не исчезал...
      И пусть он назло страху в гуще людей напевал мягким голосом самые запрещенные песни, смеша окружающих, передразнивал самых влиятельных и могущественных людей, издевался над теми, кто носил на плечах этот страх, как самую богатую накидку, позорил их при всех - страх был непобедим. Он делал свое дело, тайком по одному вселяясь в людей, перетягивал их на свою сторону, оставляя отца в одиночестве...
      ...Тогда, плюнув на все, отец пил и, швыряя на глазах у всех страх под ноги, топтал его как дранную половую тряпку...
      ...Однако страх, ненавидя отца, не отставал от него, он вползал в наш дом, не давая отцу покоя и здесь, коварным черным флагом постоянно колыхался над нашими головами...
      ...В конце концов, отец нашел единственную возможность уничтожить страх. Покончив с собой, он навсегда изгнал туман страха из нашего дома, с нашей улицы. Страх отполз куда-то... и больше в наших краях не появлялся, но остался в глубине глаз людей, которые, покорные ему, исчезали из окружения отца...
      ...Теперь, встречая на улице или во дворе этих людей, вместе с которыми уйдут в вечность последние тусклые отблески страха, я вспоминаю отца, ощущавшего странное родство с ними, в одном из сражений этой тайной, отвратительной войны, обвязавшись гранатами, принесшего себя в жертву им, от чего-то и зачем-то спасая это убожество. Я думаю об этом и стараюсь оправдать отца...
      СОН ПОСТОРОННЕГО ЧЕЛОВЕКА
      Последнее время мне часто снится Эльчибей.
      Удивительно, но после окончания траурных церемоний, он стал словно еще эмоциональней и трогательней.
      Этот человек, с которым при жизни мы даже ни разу по телефону не говорили, снится мне лидером какой-то неизвестной организации, говорит о литературе, поэзии, а потом волнующим голосом поет странные песни...
      Иногда же во снах он сидит в своем черном костюме, безучастный к происходящему, с обидой на лице уставившийся в какую-то точку...
      Я же восхищаюсь его святостью, и, понимая, что он неизлечимо болен и скоро покинет нас, тайком, беззвучно плачу...
      ...А он, смущенный моим плачем, отворачивается, стараясь стать незаметным.
      После этих снов я решила еще раз придти к нему на могилу и на следующее же утро отправилась на Аллею почетного захоронения.
      ...У его могилы еще сохранились следы траурных церемоний... Бесчисленные венки, корзины с цветами, увитые надписанными лентами, смешанный аромат букетов живых и искусственных цветов, свешивающиеся сверху плакаты и флаги, лозунги и портреты - все это мешало думать о нем. Точнее, внутреннее чутье подсказывало мне, что Его здесь нет.
      И среди людей, которые с полными надежды глазами сидели у изголовья могилы, стояли вокруг, прислонясь к деревьям, я поняла, что никто бы не выдержал этой бесконечной церемонии, этой неугасающей демонстрации пылкой любви, этой огромной ответственности и надежд. Любой бы старался найти убежище далеко от этой суеты, в покое и тишине, во снах постороннего, не беспокоящего его человека...
      ВРЕМЯ СТРАНСТВИЙ
      Сегодня утром позвонила Вагифу Баятлы и поинтересовалась судьбой цикла стихов, который он собирался публиковать.
      Вагиф был в странном настроении. Он мельком сказал, что на днях отдает их в газету "Азадлыг", а потом, резко изменив тему, заговорил о красоте, которую хотел бы видеть в моих произведениях, о красоте мира, о великом Сервантесе, о Дон Кихоте, который встретил на постоялом дворе побирушек и принял их за принцесс, об английских моряках, испанских путешественниках, о храбром пирате Хейраддине Барбароссе, долгие годы владычествовавшем на Средиземном море, и так далее.
      АВТОР
      Иногда, описывая какой-то смешной эпизод, не могу удержаться от смеха. А в трогательных эпизодах - хочется плакать. Бывало, что, отложив ручку, плакала.
      В этом смысле больше всего заставила меня плакать "Процессия", а смеяться - "Свобода".
      МАГИЯ АЙЛИСЛИ
      Не могу равнодушно читать интервью или публицистику Акрама Айлисли.
      Тайны Большой Литературы вечны и незыблемы.
      В чем секрет мастерства писателя, ткущего из обычных предложений, написанных простым, разговорным, иногда даже корявым языком тонкую вязь, повергающую человека в смятение?
      Как удается ему облечь простые азербайджанские фразы в таинственные покровы, что от этих мертвых слов, набранных стандартным газетным шрифтом, вдруг ощущаешь тепло и дыхание газетной страницы?.. Что здесь?..
      Может, это и есть то мастерство, которое сам Акрам Айлисли называет умением выразить языком все цвета мира?..
      Мне дело представляется гораздо сложнее.
      По-моему, Акраму Айлисли удалось открыть еще один, неизвестный нам цвет. Это даже и цветом назвать нельзя. Подобно древним алхимикам, кипятившим в своих прозрачных колбах различные смеси, добывая новый, столь необходимый человечеству, людям эликсир, Акрам Айлисли, смешивая все краски языка, получает совершенно новое, волшебное Семя, обладающее поразительной заразительной силой, способное разрушать и созидать, пробивать дорогу, расти, и эти невидимые, но совершенно живые Зерна, хотим мы того или нет, прорастают в наших душах.
      В этом смысле Акрам Айлисли - Дэвид Копперфилд нашей литературы.
      ПО СЛЕДАМ ЛЮБВИ
      Много лет, проезжая ночью по узкой проселочной дороге, ведущей из Баку в Мардакян, глядя из окон освещенных, забитых людьми, удобных машины на тянущуюся вдоль дороги таинственную, спокойную темноту густых сосновых лесов, постоянно ощущая любовь, смешанную с какой-то неизвестной, пугающей страстью, лишь совсем недавно - нащупав след этой страсти в моей душе и проведя небольшую ревизию ее - я поняла, что она означает: ...это жажда, обернувшись в некое странное существо - смесь змеи с лисицей, заставляя шуршать землю, вжавшись лицом, грудью в холодный, сырой песок, обдирая о кусты тянущийся за мной хвост, ползти под этими страшными деревьями со скоростью проносящихся мимо машин.
      БЕЗУСПЕШНЫЙ ПУТЬ СПАСЕНИЯ
      Среди мучительных, изматывающих жизненных путей нашедшие те, где время течет вспять, иначе уходят из жизни.
      Из этих путей самый безуспешный - литература.
      ОПАСНОСТЬ ЧТЕНИЯ
      Последнее время, взяв в очень редких случаях почитать нужную мне книгу, тут же от одной лишь фразы ощущаю в душе мощные энергетические потрясения, подобные толчкам землетрясений, предупреждающие, что чтение мне запрещено.