Я сжал его руку успокаивающим жестом.
      - Не переживай так, Джордж. Ты, наверно, думаешь, что Уилф несчастен, но ты можешь и ошибаться. Может, ты воспринимаешь только самую грустную часть его посмертного существования. Может, личность человека после смерти распадается на части, и где-то там может существовать счастливый Уилф, не только этот грустный.
      Джордж пожал плечами.
      - Я не очень могу в такое поверить, Джон, но спасибо за утешение.
      - Не представляю, как бы я мог утешить тебя, - признался я. - Сам я знаю лишь одно: эти парни, из Пибоди, думают, что открыли причину этих явлений.
      - Так что же это? Излучение или что-то еще в таком роде?
      - Не совсем. Расскажу подробнее, когда узнаю больше. Я дам тебе знать. Обещаю. При условии, что ты тоже сдержишь свое обещание и пригласишь меня на покер.
      Мы подали друг другу руки, собственно, неизвестно почему. Потом я оставил Джорджа дальше поправлять изгородь, сел в машину и поехал по кочкам Аллеи Квакеров домой.
      Всю дорогу с пристани я боялся этого возвращения. Я тащился по Восточнобережному шоссе со скоростью менее двадцати миль в час, к ярости едущего за мной водителя грузовика. Но наконец я приехал на место. Вот уже у подножья холма стоит мой дом, выглядящий убого, старо и грустно под пасмурным небом. Я развернулся и, паркуясь у дома, решил, что проведу здесь ночь в последний раз. Дом казался мне таким холодным и враждебным, что я не хотел в нем больше жить.
      Охваченный недобрым предчувствием, я вышел из машины и подошел к двери. Разболтанный ставень постукивал на ветру: крючок выскочил из петли в стене во время ненастья. Ставень так и будет стучать так всю ночь, если я не принесу лестницу и не закреплю его. Я открыл входную дверь и вошел в дом. В нем ничего не изменилось. Тот же холод, та же вонь гнили и та же атмосфера заброшенности и ужаса.
      Прежде всего нужно было растопить камин в гостиной. Когда языки пламени стали лизать поленья, я налил себе выпить и, все еще не снимая плаща, вошел в кухню, проверить, что у меня есть на ужин. Конечно, я мог съесть бифштекс Солсбери, или курицу в соусе, или консервированное мясо, подогрев его. Но мне почему-то не хотелось ни на первого, ни на второго, ни на третьего. По чему я действительно тосковал, так это по жаркому с красным перцем, приготовленному Джейн, жгучему от перца и густому от фасоли по испанским рецептам. Мне стало жаль и Джейн, и самого себя. Мигающий призрак, три ночи кряду навещавший меня, почти изгладился из памяти, успев стереть в моем мозгу образ любимого лица Джейн, так что когда я пытался вспомнить ее, мне с ужасом приходила на память эта ужасающая электрическая маска.
      - Джейн, - прошептал я сам для себя, а может, даже немного и для нее. Ведь Данте писал: "Нет ничего грустнее, чем вспоминать о счастливых временах во время бедствия". Меня выучил этому фрагменту мой бывший шеф из "Мидвестерн Кемикал Билдинг".
      - Джон, - раздался в ответ чей-то шепот.
      Она была здесь, в этом доме. Я знал, что она здесь. Ветер, который вздыхал в камине, балки потолка и оштукатуренные стены были пропитаны ее присутствием. Никакие экзорсисты не могли изгнать ее отсюда, поскольку она стала частью дома и - каким-то удивительным образом - частью меня самого. Инстинктивно я знал, что пусть даже я уеду подальше отсюда, в Сент-Луис, или дальше, или вообще на Западное побережье, Джейн всегда будет со мной. Она будет шептать мне и уговаривать, чтобы я ее любил, она будет втягивать меня все глубже в призрачный мир электрического чистилища, пока наконец моя жизнь не станет невыносимой. Я любил ее, когда она умерла, но я знал, что если она и дальше будет меня мучить, то я в конце концов ее возненавижу. Может, именно это и сгубило миссис Саймонс. Она не захотела потакать прихотям своего умершего мужа, и тот ее убил. Как долго это продлится, пока меня не настигнет такой же конец?
      Я подумал, что, наверно, мертвые ревнуют живых. Брак Чарли Манци распался, поскольку появился дух его сына. Джордж Маркхем все больше беспокоился о своем умершем брате. Моя связь с Джилли была под угрозой, пока я не отошлю дух Джейн на покой. Один черт знает, сколько осиротевших жителей Салема и Грейнитхед открыло, что умершие родные ревниво защищают свои права и не позволяют иметь чувственные связи с другими людьми.
      Прошлой ночью я думал, встречу ли я после смерти Джейн. Что она шептала мне сегодня утром, когда я бултыхался в воде? "Не оставляй меня". Как будто хотела, чтобы я тоже умер и чтобы мы снова были вместе. Я задумался, не то же ли случилось и с миссис Гулт? Может быть, ее позвала умершая мать? Чувствовала ли она, что сможет быть счастлива только тогда, когда совершит самоубийство и присоединится к своей матери в мерцающем мире духов?
      Может, я проявляю склонность к поспешным выводам, так же, как Эдвард. Но я начал подозревать, что все эти сверхъестественные явления имели одну цель: вызвать у осиротевших людей нелюбовь к реальному, материальному миру, убедить их в том, что лишь после смерти они смогут найти счастье и покой. Совсем так, будто мертвые изгоняли из жизни живых, в то время как живые должны изгонять мертвых. И хотя я не знал, имело ли это что-то общее с "Дэвидом Дарком", я пришел к выводу, что Эдвард прав и что тут действуют могучие зловещие силы.
      Я допил виски и вернулся в гостиную, чтобы налить себе еще порцию. Часы в холле заскрежетали, а потом пробили шесть вечера. Было позже, чем я думал: после четырех часов время для меня будто ускорилось. Огонь в камине трещал и гудел. Я подложил еще пару поленьев.
      Лишь тогда я случайно посмотрел на картину с "Дэвидом Дарком", которую Эдвард оставил прислоненной к креслу. Картина выглядела немного иначе, хоть я и не мог сказать, что в ней изменилось. Я поднял ее и внимательно изучил в свете лампы. Она казалась мне более темной, более хмурой, как будто в ней не хватало солнца. И я был уверен, что когда рассматривал ее раньше, то не видел этого угрожающего скопления туч с правой стороны.
      Может, эта картина действовала как спиритическая лакмусовая бумага? Когда в воздухе висела опасность, она темнела и приобретала грозный вид. Даже нарисованные волны вздымались выше, а нарисованные деревья гнулись ниже под напором невидимого ветра.
      Я положил картину на пол. Сегодня ночью, подумал я, наступит что-то вроде конфронтации: я и Бедфорды с одной стороны встанем лицом к лицу с духами Грейнитхед. Порыв дождя ударил в оконное стекло. Я оцепенел, замерзший, несмотря на огонь в камине, и молился от всей души, чтобы наконец закончился этот гротескный, кошмарный сон наяву.
      19
      Весь вечер я надеялся, что Бедфорды не придут. Наконец часы пробили половину двенадцатого, и через пару минут я услышал шум гравия на подъездной дороге. Я пошел открывать дверь. Да, это были они. Серый блестящий лимузин, изыскано покачиваясь, как раз припарковывался за моим подержанным "торнадо".
      Я вытащил зонтик для гольфа из железной стойки в коридоре. Держа его в руке, я поспешил к садовой калитке, чтобы прикрыть миссис Бедфорд от дождя. На ней был темный жакет из норки, и, видимо, сегодня после полудня она побывала у парикмахера, поскольку ее обесцвеченные волосы вздымались надо лбом бело-голубой волной. Небольшая черная шляпка как бы просто лежала сверху волос. Она подставила мне правую щеку для поцелуя, и когда я послушно нагнулся, то почувствовал тяжелый запах итальянских духов, такой крепкий, что, наверно, эти духи можно было использовать вместо топлива для городских автобусов.
      Констанс Бедфорд, несомненно, была красивой женщиной. Однако она была подозрительной несносной снобкой, о чем свидетельствовали узкие щели глаз и морщины вокруг опущенных книзу углов губ. Я посмотрел на Уолтера поверх ее плеча. Видя напряжение на его лице, я догадался, что он просил Констанс следить за своим поведением. Он отчаянно хотел увидеть Джейн и понимал, что в обмен на эту привилегию Констанс должна проявить хоть малую толику сердечности.
      Констанс вошла в холл и огляделась.
      - Вижу, что ты в последнее время мало что делал дома, - заметила она. Она слегка сморщила нос, как будто до нее донесся какой-то неприятный запах.
      - Работа, - объяснил я. - Позвольте, я помогу вам снять жакет.
      - Спасибо, пока наверно снимать не буду. Отопление действует не наилучшим образом, так?
      - Джейн всегда любила огонь в камине, - ответил я.
      - Я тоже люблю огонь в камине, - вмешался Уолтер, стараясь поддерживать товарищеское настроение. - Огонь в камине и стаканчик пунша. Зимой нет ничего лучше. Да и как это романтично.
      - И когда это мы с тобой в последний раз сидели у камина с пуншем? жестко спросила Констанс. Она развернулась ко мне с миной, многозначительно показывающей, что Констанс Бедфорд скорее умрет, чем согласится сесть у камина со стаканчиком пунша, даже если бы Уолтер действительно ей это предложил. - Согласно Уолтеру, романтизм - это что-то среднее между второсортной туристской базой в Аспене и картинкой на развороте "Плейбоя", - заявила она и величаво вплыла в гостиную. - Да, и здесь ты мало что сделал, - каркнула она.
      - Дай ей немного времени, - простонал Уолтер. - Пусть она немного успокоится. Она крайне переживает из-за всего этого, она очень нервничает.
      - Виски? - спросил я так, будто вообще его не слышал.
      - Разве ты пьешь "Шивас Регал"? - заинтересовался Уолтер.
      - Конечно. Выпьем немного разбавленного. Констанс, - обратился я, не желаете ли рюмку вина?
      - Спасибо. Я не пью до шести и после одиннадцати.
      Когда я приготовил Уолтеру виски, мы сели перед камином и посмотрели друг на друга. В окна снова забарабанил дождь. Я слышал, как постукивает на втором этаже незакрепленный ставень.
      Констанс подтянула край платья и нетерпеливо спросила:
      - Нам надо что-либо сделать? Например, взяться за руки или закрыть глаза и думать о Джейн?
      - Это не спиритический сеанс, - ответил я. - Во время сеансов вызываешь духов, и при удачном стечении обстоятельств они отвечают. Если Джейн собирается появиться этой ночью, то она появится, невзирая на то, хотим мы этого или нет.
      - Но разве ты не думаешь, что она появится раньше, если узнает, что ее мать находится здесь? - серьезно спросила Констанс.
      Я посмотрел на Уолтера. Я мог сказать, что присутствие Констанс не играет совершенно никакой роли. Но не всегда нужно говорить правду, а кроме того, у меня не было никакого желания ссориться. Я был очень измучен после сегодняшних подводных испытаний и мечтал только об одном: лечь в постель и заснуть. Я был так измучен, что втайне радовался, что буду спать один, а не с Джилли.
      - Я думаю, ваше присутствие значительно повысит вероятность появления Джейн, - сказал я Констанс и одарил ее самой доброжелательной улыбкой, на какую только еще был способен.
      - Дочь всегда приходит к матери со своими хлопотами, - заявила Констанс. - Хоть Джейн была папиной любимицей, но с каждым серьезным делом она приходила ко мне.
      Я поддакнул, по-прежнему улыбаясь.
      Уолтер посмотрел на часы.
      - Почти полночь, - заявил он. - Ты думаешь, она появится?
      - Не знаю, Уолтер. У меня нет над ней никакой власти. Я даже не знаю, почему она является и чего хочет.
      - Выглядит ли она здоровой? - вмешалась, словно бы садясь в лужу, Констанс.
      Я вытаращил на нее глаза.
      - Констанс, Джейн мертва. Как может выглядеть здоровым мертвый?
      - Не надо мне напоминать, что я потеряла дочь, - окрысилась Констанс. - И не надо мне напоминать, как это случилось!
      - Очень хорошо. Потому что у меня нет ни малейшего желания говорить об этом.
      - Ах, так, - взбесилась Констанс. - Ты, наверно, считаешь, что ни сколь в этом не виноват?
      - А в чем я, по-вашему, виноват?
      - Ох, успокойтесь, - вмешался Уолтер. - Не будем раскапывать то, что уже давно зарыто. - И тут же пожалел об этих своих словах. Он выпрямился в кресле и покрылся румянцем.
      - Джейн была беременна, - упрямо скрипела Констанс. - Сама идея позволить беременной женщине сесть за руль, уехать так далеко, да во время метели... совсем одной, без какой-либо опеки, в то время как ты сидел себе дома и глазел на какой-то идиотский хоккей... По-моему, это была преступная неосторожность. Это было обычное преступление.
      - Констанс! - прикрикнул Уолтер. - Довольно упреков! Это уже в прошлом.
      - Он ее убил, убил их обоих, - скулила Констанс. - А я еще не должна волноваться? Моя единственная дочь, мое единственное дитя. Моя единственная надежда на внука. Все потеряно из-за хоккея. Все потеряно из-за мужа, который был слишком ленив и небрежен, чтобы проследить за своей женой и ребенком.
      - Констанс, - сказал я. - Выметайся из моего дома. Уолтер, забери ее отсюда.
      - Что? - переспросил Уолтер, словно не расслышал.
      - Я сказал, чтобы ты ее отсюда забрал. И не привозил больше. Никогда. Еще и пяти минут не прошло, как она здесь, а уже начинает свое. Может, до нее наконец дойдет, что никакой метели не было, когда Джейн поехала к вам. И что если кто-то виноват, то скорее ты, если разрешил ей возвращаться домой, когда погода ухудшилась. И может, до нее наконец дойдет, что я потерял намного больше, чем вы. Я потерял жену, девушку, которая была моей подругой жизни, и сына. Так спокойной ночи, хорошо? Мне жаль, что ты напрасно старался, но я не собираюсь больше выслушивать инсинуации и оскорбления от Констанс, это все.
      - Послушай, - запротестовал Уолтер, - мы все перенервничали...
      - Я не перенервничал, - ответил я. - Я просто хочу, чтобы ты забрал отсюда Констанс, прежде чем я сделаю что-нибудь невежливое, например, выбью ей все зубы.
      - Как ты смеешь так говорить со мной? - взвизгнула Констанс и встала. Уолтер тоже встал, потом сел и снова встал.
      - Констанс, - с мольбой обратился он к ней, но Констанс была слишком взбешена, чтобы ее что-то могло смягчить.
      - Даже ее дух не находится в безопасности под твоей опекой! провизжала она, угрожая мне когтеподобным пальцем. - Даже когда она умерла, ты не способен ее опекать!
      Она ринулась к двери. Уолтер повернулся ко мне и бросил на меня отчаянный взгляд, означающий, насколько я его знал, что он частично осуждает Констанс за ее мерзкое поведение, а частично - меня, за то, что я снова вывел ее из равновесия.
      Я даже не потрудился встать с кресла. Мне следовало догадаться, что этот вечер закончится очередной истерикой. Я потянулся за бутылкой "Шивас Регал" и снова наполнил свой бокал почти до краев.
      - Я пью, - сказал я булькающим голосом старого алкаша, - чтобы забыть.
      - О чем ты хочешь забыть? - тут же переспросил я сам себя и ответил сам себе: - Не помню.
      Но в ту же секунду я услышал яростный стук в парадную дверь. Уолтер снова появился в гостиной.
      - Извини, - сказал он. - Дверь не открывается. Я не могу ее открывать.
      - Не извиняйся, Уолтер, просто прикажи ему открыть дверь! провизжала Констанс.
      Я со скукой поднялся и подошел к холлу. Там стояла Констанс, гневно уперев руки в боки, но я не обратил на нее внимания, поскольку меня прежде всего поразило ощущение холода. Неожиданного и непонятного холода.
      - Уолтер, - сказал я. - Заметно похолодало.
      - Похолодало? - он нахмурил лоб.
      - Не чувствуешь? Температура упала.
      - Может, ты наконец милостиво соизволишь открыть дверь? - прошипела Констанс. Я поднял руку, чтобы утихомирить ее.
      - Послушайте! Слышите что-то?
      - Уолтер, о чем он говорит? Ради бога, прикажи ему открыть дверь. Я вне себя, и я хочу вернуться домой. Я не хочу оставаться ни секунды дольше в этом ужасном мрачном доме.
      Уолтер тихо произнес:
      - Я слышу какой-то шепот.
      - Я тоже, - поддакнул я. - Откуда он, по-твоему, доносится?
      - Наверно, сверху, - ответил Уолтер, поглядывая на меня посветлевшим взглядом. Сейчас он совершенно забыл о Констанс. - Так это то? Это так и начинается?
      - Да, - подтвердил я. - Холодно, шепот, а потом духи.
      - Если ты тут же не откроешь дверь, скотина, - проскрипела Констанс, - то, клянусь Богом, я...
      - Констанс, заткнись! - прорычал Уолтер.
      Констанс уставилась на него широко открытыми глазами. Я подумал, что, наверно, за тридцать пять лет их брака Уолтер ни разу не осмелился так заговорить с ней. Я посмотрел на нее с кислой усмешкой: держи рот на замке, если не хочешь схлопотать.
      - Ох, - выдавила Констанс в крайнем ошеломлении, а потом еще раз повторила: - Ох!
      Шепот не стал громче, но, казалось, окружал нас, так как иногда доносился со второго этажа, иногда из библиотеки, а потом раздался совсем близко, за нашими спинами. Мы все напрягали слух, но напрасно пытались различить слова: это была длинная, темпераментная, прерывистая дискуссия на неизвестном языке. Однако мы безошибочно ощущали в ней что-то похотливое, как будто кто-то шепотом рассказывал о каких-то сексуальных извращениях или ужасных пытках, радостно описывая их в мельчайших подробностях.
      Температура все падала и падала, пока из наших ртов не повалил пар. Констанс поплотнее закуталась в меха и смерила меня таким взглядом, будто все это было огромным надувательством. Очевидно, она приехала сюда в радостном убеждении, что сможет увидеть Джейн. Очевидно, Уолтер не сделал ничего из того, о чем я его просил: он не предупредил ее, что это может быть страшно, неприятно и даже опасно. Наверняка Констанс явилась сюда, ожидая, что Джейн будет сидеть у камина и вязать на спицах детские вещицы, румяная и цветущая, как будто смерть повредила ей не больше, чем месяц отпуска в Майами.
      - Кто это шепчет? - спросила Констанс с расширенными глазами. - Разве это не ты?
      - Каким чудом? Видите, я даже не шевелю губами?
      Шепот не прекращался. Констанс подошла ближе и внимательно присмотрелась ко мне.
      - Нет, шевелишь, - неуверенно заявила она.
      - Это потому, что вынужден дышать через рот. Я сегодня нырял, и мне трудно дышать носом.
      - Он ищет предлог даже в таком положении. Он всегда может найти предлог и вывернуться, - обратилась Констанс к Уолтеру, не спуская с меня глаз.
      За ее спиной, хоть она и не отдавала себе в этом отчета, бесшумно открылись входные двери. Я протянул руку и коснулся плеча Уолтера, но он уже заметил это.
      - Знаю, - сказал он тихо. - Видел, Джон. Ручка двери сама повернулась.
      Дверь широко открылась без обычного противного скрипа. Мы теперь смотрели на сад, погруженный в темноту под сильными ударами порывистого ветра. Там, на садовой тропинке, намного меньше, чем тогда, в моей спальне, ростом едва с одиннадцатилетнюю девочку, стояла Джейн.
      - Констанс, - мягко сказал Уолтер. - Она здесь.
      Констанс медленно повернулась, как загипнотизированная, и уставилась на сад. Она не сказала не слова, но по дрожи ее плеч я понял, что она плакала и пыталась сдержать плач.
      - Я не знала, - зарыдала она, жалобно кривя рот. - О, Боже, Уолтер, я ничего не понимаю.
      Джейн, казалось, плыла по воздуху в нескольких дюймах над землей; мигающее явление, которое искрилось и колыхалось на ветру. Руки ее были опущены вдоль тела, лицо бледно и неподвижно, но волосы вздымались вокруг головы, словно наэлектризованные.
      - Джон, - прошептала она. - Джон, не покидай меня.
      Констанс, шатаясь, сделала в ее сторону два или три шага и подняла руку.
      - Джейн, я твоя мать, - просительно заговорила она. - Джейн, послушай меня, дорогая, где ты ни есть, послушай свою мать.
      - Не оставляй меня, Джон, - повторила Джейн. Констанс наверняка была перепугана, но подошла к призраку еще ближе и сложила руки, как пухлая мадонна.
      - Джейн, я хочу тебе помочь, - сказала она. - Я сделаю все, чтобы тебе помочь. Заговори со мной. Джейн, прошу. Скажи, что ты меня видишь. Скажи, что ты знаешь, что я здесь. Джейн, я люблю тебя. Прошу тебя, Джейн. Молю.
      - Констанс, - предупреждающе бросил Уолтер. - Констанс, возвращайся.
      Изображение Джейн задрожало и начало изменяться, увеличиваться и преображаться. Теперь она казалась выше, ее лицо выглядело иначе, исхудалым, со впалыми щеками, как лицо изголодавшегося ангела. Призрак поднял руку, которая оставила за собой ряд бледнеющих отражений, будто у Джейн выросло пять рук вместо одной.
      - Джон, - прошептала она, на этот раз более решительно, - ты не можешь меня оставить, Джон. Ты не можешь меня оставить. Не можешь оставить одну.
      Констанс грохнулась на колени на садовую тропинку перед ужасным призраком дочери. Уолтер выдавил:
      - Нет, Констанс! - и протиснулся мимо меня, чтобы забрать ее оттуда; но тут Джейн повернула голову и посмотрела на мать глазами черными и пустыми, как окна давно пустующего дома.
      - Джейн! Ты не узнаешь меня? - заскулила Констанс. - Джейн, я же твоя мать! Только ты у меня осталась, Джейн! Не покидай меня! Вернись ко мне, Джейн! Ты необходима мне!
      Уолтер схватил жену за плечи и закричал:
      - Констанс, перестань! Это безумие! Она мертва, Констанс, она не может вернуться!
      Констанс обернулась и с размаха ударила Уолтера.
      - Ты никогда не любил ее так, как я, - завизжала она. - Тебя никогда не волновали наши дети! Я тоже тебя не волную! Ты не хочешь, чтобы Джейн вернулась, потому что и ты виноват, так же, как и Джон! Ты не хочешь, чтобы она вернулась, потому что боишься!
      - Констанс, она же дух! - простонал Уолтер.
      - Он прав, Констанс, - закричал я. - Лучше держись от нее подальше.
      Бело-голубой призрак Джейн дрожал, мигал и, казалось, все рос, пока не стал выше Уолтера, ни на секунду не спуская глаз с Констанс, которая все еще ползала у ног призрака. Уолтер посмотрел на призрак в смертельном страхе и отступил на два шага. Он повернулся ко мне с посеревшим от ужаса лицом, молча умоляя, чтобы я что-нибудь сделал. Хоть что-то. Он также понимал, что происходит, и боялся, как никогда в жизни.
      - Джейн! - взвизгнула Констанс. - Джейн!
      Тогда трупно-бледные губы Джейн медленно зашевелились, открывая светящиеся зубы. Рот стал раскрываться все шире, пока, наконец, ее лицо не превратилось в страшную, отвратительную маску, оскаленную, как каменные химеры. Призрак поднял вторую руку и стоял с минуту, как распятый, с развевающимися волосами. Потом он медленно начал подниматься и завис над Констанс, горизонтально вытянувшись в воздухе с соединенными босыми ногами. Его белая погребальная одежда бесшумно трепетала на ветру.
      Констанс откинулась назад и начала истерически визжать.
      - Констанс! Ради Бога! - закричал Уолтер и снова попробовал ее поднять, но из раскрытого рта Джейн неожиданно раздался глухой звук. Уолтер отшатнулся назад, такой перепуганный, что не мог даже кричать. Я никогда еще не слышал такого звука: это был рев ледяного огня ада, рев рассвирепевших демонов, рев Северо-Атлантического океана во время страшного шторма.
      Джейн выдыхала прямо в лицо Констанс струю ледяного тумана. Даже с расстояния в десять футов я почувствовал ужасающий холод. Констанс закричала от боли и упала на тропинку, а когда Уолтер подбежал к ней, призрак Джейн медленно перевернулся вверх ногами, проплыл над ограждением, перекувырнулся над Аллеей Квакеров и улетел вверх, в сторону побережья. С распростертыми руками, как дрожащий крест бело-голубого цвета, кувыркаясь в воздухе, она уплывала все дальше и дальше, тихонько напевая:
      Мы выплыли в море из Грейнитхед
      Далеко к чужим берегам...
      Я упал на колени рядом с Уолтером и Констанс. Констанс руками закрывала лицо. Ее била крупная дрожь.
      - Мои глаза! - простонала она. - О, Боже, Уолтер, мои глаза!
      Я помог Уолтеру втащить ее в дом и положить на софу у камина. Все время она прижимала ладони к глазам, дрожала и стонала. Я боялся, что она пережила серьезное потрясение. Она была уже не молода, и издавна у нее болело сердце.
      - Вызови "скорую помощь", - попросил я Уолтера. - И прежде всего тепло укрой ее.
      - Куда ты идешь? - спросил Уолтер.
      - За Джейн. Я должен с этим покончить раз и навсегда, Уолтер.
      - Что ты хочешь сделать, черт побери? Это же совсем сверхъестественное явление, Джон. Это же дух, ради Бога. Каким способом ты хочешь победить духа?
      - Не знаю. Но если я сейчас не пойду, то уже никогда не узнаю.
      - Тогда будь осторожен. И возвращайся скорее.
      Я выбежал назад, в ночь. Повсюду громко шумели деревья и звенели телеграфные провода, как будто все вокруг таинственно ожило и предупреждало меня на разные голоса. Незакрепленный ставень на втором этаже непрерывно стучал, словно деревянная колотушка, пытающаяся пробиться внутрь дома.
      Я поднял воротник и побежал по Аллее Квакеров. Через минуту я свернул с дороги и почувствовал под ногами густую траву. Нигде не было ни следа Джейн, но когда я видел ее в последний раз, она летела, кувыркаясь, в сторону Кладбища Над Водой, где была похоронена. Мне казалось логичным, хотя и ужасающим, что именно оттуда приходил ее дух.
      Ворота кладбища находились в добрых трех четвертях мили от моего дома. После первых ста ярдов мне пришлось сбавить скорость, и дальше я шел обычным шагом, приводя в порядок дыхание. В темноте справа я видел нечеткие очертания белых волнорезов у побережья Салемского залива. Где-то там, под толстым слоем черной ледяной воды, погребенный в трехсотлетнем иле, лежал корпус "Дэвида Дарка". Шум моря звенел бескрайней грустью и одиночеством. Джейн всегда говорила, что этот звук ассоциируется у нее с блеском луны, холодным и безжалостным. Ведь море - любовница луны.
      В темноте я различил белую арку ворот кладбища. Я ускорил шаг. За воротами показались надгробия, стрельчатые купола, кресты и плиты; озябшие херувимы и грустные серафимы. Небольшое поселение грейнитхедских покойников, обособленное на этом кусочке побережья. Я добрался до железных, покрашенных в черное ворот кладбища, прижал лицо к холодным прутьям решетки и напряг зрение. Передо мной простирались ряды надгробий. Я посмотрел налево, туда, где была похоронена Джейн.
      Смертельно бледных королей
      И рыцарей увидел я...
      Я не видел никакого мигания, никакого следа присутствия Джейн. Я повернул ручку, открыл ворота и зашел на кладбище.
      Хоть и написано великое множество вздора о ночных визитах на кладбище, не подлежало сомнению, что в эту бурную мартовскую ночь Кладбище Над Водой производило ужасающее впечатление.
      Каждое надгробие, казалось, излучало неземной свет. Следуя к могиле Джейн между безмолвными рядами надгробий, я с беспокойством сознавал, что меня со всех сторон окружают люди. Мертвые люди, которые умолкли навсегда и лежали рядом друг с другом с закрытыми глазами или без глаз, закутанные в саван или обрывки материи, закопанные в черную землю. Это было не обычное место; это был уголок погребенных воспоминаний, молчаливое общество умерших, анклав земных существ, вышедших за пределы жизни.
      Неуверенно, с дрожью, я подошел к надгробию Джейн и остановился рядом.
      Джейн Элизабет Трентон.
      Любимая жена Джона Пола Трентона.
      Дочь Уолтера К. Бедфорда и Констанс Бедфорд.
      "Укажи мне путь к прекрасной звезде".
      Теперь, когда я пришел сюда, я не знал, что мне делать. Позвать ее? Обратиться к ней? Или ждать, когда она появится? Я огляделся и увидел бледных мраморных стражей, неподвижно стоявших на надгробиях поблизости. Неожиданно я почувствовал себя волком, окруженным красными флажками, и, несмотря на ветер, мне стало душно. Мраморный ангел, стоящий двумя рядами дальше, сверлил меня ненавидящими глазами.
      Я проглотил слюну и сказал дрожащим голосом:
      - Джейн? Слышишь меня, Джейн?
      Конечно же, я вел себя смешно и подсознательно опасался, что меня кто-нибудь заметит. Я знал, что люди иногда разговаривают со своими мертвыми родственниками, но редко делают это посреди ночи и, в противоположность мне, скорее всего не ожидают ответа.
      - Джейн? - повторил я громче и немного увереннее. - Джейн, ты слышишь меня?
      Тишина. Только ветер шелестел в высокой траве за оградой кладбища. Я постоял так с минуту, трясясь от холода. Я ждал появления Джейн и одновременно надеялся, что она не появится. Наконец я развернулся, собираясь уходить.
      - О, Иисусе... - громко сказал я.
      Она стояла за мной, всего лишь в двух или трех футах, поднимаясь на несколько дюймов над землей. Она опять была нормального роста, но казалась отчаянно худой и изголодавшейся, как будто под ее развевающимися одеждами не было ничего, кроме кожи и костей. Она не улыбалась, но и не была грустной. На ее лице вырисовывались пустота и равнодушие, глаза были темными, лишенными выражения. Она не была прозрачной, я не мог видеть сквозь нее, но ее фигура как будто расплывалась и колыхалась. Она была нематериальной. Я чувствовал, что если бы попытался ее схватить, то у меня в руках осталась бы только паутина.
      - Ты пришел, - сказал призрак, и это прозвучало так, будто говорили одновременно четыре Джейн. - Я знала, что ты наконец придешь.
      - Чего ты хочешь? - спросил я ее. Я не мог совладать с заиканием.
      - Я хочу любить тебя, - прошептала она. - Хочу любить тебя целую вечность.
      - Джейн, ты же умерла.
      - Нет, Джон, я не умерла.
      - Тогда где же ты есть, если ты не умерла? И чего хочешь?
      - Я причислена к иным. Присоединяйся к нам, Джон. Идем со мной. Не оставляй меня здесь одну.
      Я очень осторожно протянул к ней руки.
      - Джейн, это невозможно. Ты мертва, ты должна уйти на вечный покой. Я уже не могу этого выдержать, Джейн. Я боюсь.
      - А хотел ли ты, чтобы я умерла? - прошептала она.
      - Конечно же, нет. Я тоскую по тебе. Я тоскую по тебе, и ужасно.
      - Но ведь я же здесь, Джон. Ты можешь со мной трахаться. Мы снова можем быть любовниками.
      - Джейн, ты же умерла, ты не настоящая! Не понимаешь?
      - Ненастоящая? - повторила она. - А что такое настоящее?
      Говоря эти слова, она повернулась и подняла правую руку.
      - Я покажу тебе, что настоящее, - сказала она.
      - Что? О чем это ты говоришь?
      Я услышал как бы пение, только это было не пение. Оно напоминало скорее завывание плакальщиц на похоронах или пискливые нечеловеческие голоса суданских женщин. Вибрирующий, доводящий до безумия звук на самой грани слышимости, от которого зудела кожа. Он доносился отовсюду, с неба и с земли, а его напряжение минутами казалось невыносимым.