1

День был холодным и бодрящим, как это часто случается в Коннектикуте, листья на деревьях пожелтели, а небо было чистым и нежно-голубым. Мой видавший виды и пропыленный «Кантри Сквайр» ехал, подпрыгивая на ухабах, по подъездной дороге дома Бодинов.

Осеннее солнце слепило, заставляя щуриться, хотя моя красная бейсболка была надвинута на самые глаза. В задней части автомобиля погромыхивали запчасти и другие причиндалы, а на пассажирском месте справа от меня, с аккуратно сложенными лапами и розовыми на просвет ушами, сидел мой верный кот Шелли.

Подъехав к парадному входу, я вышел из машины.

— Ты идешь? — спросил я у кота, но тот в ответ закрыл глаза с видом человека, симулирующего головную боль. Это означало, что на его взгляд на улице чертовски холодно и он уж лучше посидит в машине и послушает радио. «Вот ленивец!» — подумал я, пожелал ему не скучать и направился к дому мимо куч съежившихся и хрустящих листьев. Дом Бодинов был большим, в викторианском стиле. Он был построен на возвышенности неподалеку от поворота на Рут с шоссе номер 109, что на полпути от Нью-Милфорда к станции Вамингтон. Это была спокойная сельская местность, по большей части леса да небольшие деревушки, и сейчас, когда туристы и отдыхающие вернулись в Нью-Йорк, народу здесь было не больше, чем в старые колониальные времена. Близилась зима, и все потихоньку начали устраиваться поуютнее, чувствуя ее приближение.

Джимми Бодин сгребал листья на заднем дворе. Ему было около двадцати пяти лет, и он был на целых десять лет моложе меня. Вьющиеся светлые волосы, торчащие зубы и дополняющая комплект толстая шерстяная куртка, как у лесорубов, придавали ему сходство с персонажами одной из старых картин Нормана Рокуэлла.

— Здорово, Мейсон, — сказал Джимми и оперся на грабли.

— Как дела? — спросил я.

— Порядок. Сыровато сегодня, а?

Я потянул носом морозный, пахнущий дымом воздух.

— Да уж. В дом пустишь?

— Конечно. Элисон как раз поставила кофе.

Он прислонил грабли к перилам задней веранды, и мы прошли на кухню. Внутри было тепло, вкусно пахло, на вбитых в стену крючках висела медная утварь, а все подоконники были заставлены охлаждающимися пирогами. Элисон Бодин вынимала противень с очередным яблочным пирогом, щедро посыпанным корицей, и я утешился мыслью, что после смерти, наверное, мои мучения будут куда больше, чем когда я задыхаюсь от пирогов Элисон, занимаясь при этом любовью с Ракель Уэлш на матрасе с выпирающими пружинами.

Элисон на вид была старше, чем Джимми; вероятно, она пошла в мать. У нее были темные волосы, стянутые сзади в пучок, и узкое дружелюбное лицо с широко посаженными карими глазами. Она была небольшого роста и принадлежала к типу крошечных женщин, которых невозможно обнять за талию, не встав на колени. Иначе все время получается, что обнимаешь ее за шею.

— Как дела, Мейсон? — поздоровалась она и стала наливать кофе в большие керамические чашки.

Мы сели за старый, тяжелый кухонный стол и принялись есть пироги. Слабые лучи осеннего солнца с трудом пробивались в окна кухни.

— Так у вас какие-то проблемы с колодцем? — спросил я.

Джимми в этот момент ухитрился поймать кусок пирога, который развалился, когда он откусывал от него.

— Да, — кивнул он, подбирая крошки. — Сравнительно недавно. Последние два или три дня. Но я беспокоюсь, как бы не пришлось с ним повозиться зимой, когда земля подмерзнет.

— Да, ты правильно сделал, что позвонил, — сказал я ему, — а что конкретно не в порядке?

— Не все время, но частенько вода идет странного цвета. Что-то вроде зеленовато-желтого. Цвет, конечно, слабый, вроде оттенка, да и на вкус ничего, но впечатление от такой воды не очень.

Элисон тоже кивнула.

— Я вроде как сомневаюсь, пользоваться ей или нет. Слышала я всякое об утечках, химических удобрениях; они частенько попадают в водоснабжение.

— Вода становится чистой, если вентили оставлять открытыми?

Джимми кивнул.

— Да, если спустишь немного, минут десять-пятнадцать подержишь их открытыми.

— А что с накипью? Остаются разводы на посуде? Осадок остается?

— Нет, ничего такого. Просто вода подкрашенная.

Я потягивал кофе. На первый взгляд ничего серьезного не было. Существовало множество причин, которые могли повлиять на качество холодной воды. Почва, минералы, просачивание чего-нибудь сверху. Единственное, чего следовало бояться Бодинам, это попадания нечистот в подземный водный резервуар. Год был дождливым, и поэтому почва пропиталась влагой. Если уровень подземных вод был таким же высоким, как сейчас, они могли запросто залить чье-нибудь отхожее место, но вероятность этого была слишком мала. Из того, что я услышал от Бодинов, следовало, что скорее всего вода встретила на своем пути какой-нибудь минерал или что-нибудь растительного происхождения. Это и окрасило ее в столь странный цвет.

— Все, что я могу сделать, это взять пробу и отвезти ее в Нью— Милфорд, — сказал я им. — Если Дэн Керк сделает экспресс-анализ, я привезу результаты завтра в это же время. Помню, пару лет назад, в Кенте, старик повернул вентиль, а вода пошла цвета крови. Оказалось, в почве был калий, и нам пришлось просто углубить колодец на несколько футов.

Элисон слабо улыбнулась.

— Это, конечно, успокаивает. А я уж думала, вода отравлена.

— Но вы чувствовали себя нормально? — спросил я ее.

— Да, вполне. Никто не жаловался.

— Малыш Оливер в порядке?

— Да, все хорошо. Бодр, как обычно.

Допив кофе, я поднялся.

— Одолжите-ка мне стеклянную банку или что-нибудь в этом роде, если хотите, чтобы я взял пробу.

— Конечно, о чем речь, — сказала Элисон и принесла мне банку из буфета. Стащив еще один кусочек пирога с корицей и засунув его в рот, я последовал за Элисон туда, где она мыла посуду. Не удивительно, что на талию у меня не было и намека. Человеку нужно пробежать трусцой мили три, прежде чем сгорит один такой вот пирожок.

— Сначала я подумал, что это ржавчина из трубы, — сказал Джимми, когда мы собрались вокруг раковины.

— Правда? — сказал я в ответ, отряхивая с себя крошки пирога.

— Сначала казалось, что это самый логичный ответ, но потом, когда такая вода пошла из всех кранов, я подумал, что тут что-то другое. Я уже говорил, нет никакого осадка, да и ржавчины не заметно.

Я открыл кран. Сначала вода шла чистая, но немного погодя я заметил, что она начала слегка окрашиваться. Ничего ужасного, вроде цвета крови, как в Кенте, не было, всего лишь бледно-желтый, но неприятный оттенок. На первый взгляд вода походила на мочу. С торжественным видом я налил немного в банку и посмотрел воду на свет.

— Ну и что это, по-твоему? — спросил Джимми.

Я пожал плечами.

— Вроде бы ничего серьезного, по крайней мере, сейчас; похоже на какой-то минерал. В общем, достаточно чистая.

Я понюхал воду, но никакого особенного запаха не было. Я дал понюхать Джимми и Элисон. Джимми лишь пожал плечами, а Элисон, понюхав дважды, произнесла:

— Рыба.

— Что? — переспросил я.

— Может, я сошла с ума, но мне кажется, что вода пахнет рыбой.

Я еще раз поднес банку к носу и понюхал.

— Я ничего не чувствую, — сказал я ей, — а ты, Джимми?

Джимми попробовал еще раз, но отрицательно покачал головой.

— Мне кажется, ты выдумываешь, дорогая. И вообще, я надеюсь, в нашем колодце не водится рыба, во всяком случае пока не водилась, а?

Я надел на банку крышку и запихнул ее в карман своего каракулевого пальто.

— Что бы там ни было, Дэн Керк найдет это. Однажды он нашел отраву для насекомых, просачивавшуюся через слой известняка в подземный источник, который давал питьевую воду на расстоянии семи миль от этого места. Я хочу сказать, на исследовании питьевой воды он собаку съел.

— А ты кого съел на водопроводном деле, что тебя теперь не поймать?

Я ухмыльнулся.

— То, что меня поймать трудно, не означает, что поймать меня невозможно. Я много работаю, не так ли? В данный момент я должен был бы прокладывать отопительные трубы неподалеку от Харрисонов. Вы в курсе, что они меняют отопление?

— Сара говорила мне, — кивнула Элисон. — Сплетни посвежее нет?

— Парень Кацев вылетел из колледжа, если тебя это интересует.

Джимми удивленно поднял брови.

— Правда? Давид Кац?

— Это я тоже знала, — сказала Элисон. — Венди Птишан из Норвильского универмага рассказывала мне.

— Норвильский универмаг, — заметил я, когда мы возвращались через кухню на заднее крыльцо, — такое место, где утверждают, что если у них чего-нибудь нет, то вам это не нужно. Это касается и даже тех сплетен, которые рассказывают только шепотом.

На улице было слишком уж свежо, и я крепче натянул на голову свою бейсболку. Солнце уже скрылось за линией деревьев, окружив их верхушки ореолом оранжевого света. Изо рта шел пар, и мы потирали руки, чтобы сохранить тепло. Где-то в соседнем дворе залаяла собака.

— Я позвоню вам завтра, как только что-нибудь узнаю, — сказал я Джимми. — Но я не вижу здесь ничего серьезного, и вам не стоит беспокоиться. Вы ведь пили эту воду и до сих пор живы и едите пироги, поэтому, что бы это ни было, ничего страшного здесь нет.

— Тебе положить с собой выпечки? — спросила Элисон.

— Нет уж, спасибо. Я не хочу растолстеть. Недавно мне пришлось ползти вдоль труб с горячей водой, и я еле дополз. Не хочу умереть, проверяя трубы с горячей водой.

Джимми и Элисон прошли вместе со мной за угол дома.

— По крайней мере, это лучше, чем утонуть, — заметила Элисон.

— Утонуть? — спросил я. — А при чем здесь утопленники?

— Спроси у Джимми, — сказала Элисон. — Всю прошлую неделю ему снилось, что он тонет.

— Наверное, тебе не следует наполнять ванну до краев.

Джимми, похоже, смутился.

— Глупости, это просто один из тех снов.

— Каких это тех снов?

Джимми повернулся к Элисон.

— Зачем тебе нужно было все выбалтывать ему? — спросил он. — Просто дурацкий сон, ничего больше.

— Я большой специалист по снам, связанным с водой, — сказал я ему. — Давай выкладывай, я ведь водопроводчик и вдобавок кое-что смыслю в психологии. Кто лучше меня истолкует сон об утопленниках? И я скажу тебе, в чем твоя проблема: есть ли у тебя скрытая потребность отправиться вслед за «Титаником», усугубленная тем, что он затонул более шестидесяти пяти лет назад, или же, быть может, дело в том, что твоя мать слишком жидко разводила тебе детское питание, когда ты был маленьким, и ты страдаешь от окончательного разжижения.

Джимми засунул руки в карманы своей куртки лесоруба и пожал плечами.

— Просто один из этих дурацких снов, вот и все. Мне снится, что я под водой, какой-то чудной водой, и что я хочу выбраться и не могу.

— Это длинный сон?

— Не знаю, может, несколько секунд, но просыпаюсь я в холодном поту. В очень холодном. И все время такое чувство, будто проглотил много галлонов ледяной воды.

Я обошел свой «Кантри Сквайр» спереди и открыл дверь. Шелли сидел там же, слушая Долли Партон, и когда я открыл дверь, он надменно взглянул на меня. Иногда мне страшно хотелось надрать ему задницу, настолько заносчиво он себя вел. Иногда я спрашивал себя, кто управлял фирмой «Мейсон Перкинс: подряды по водопроводу и отоплению» — я или этот чертов кот Шелли? Надо было все-таки надрать ему задницу.

Джимми вытер нос тыльной стороной ладони и сказал:

— Что доводит меня, так это чувство, что у воды нет поверхности. Я хочу сказать, меня пугает не сама вода, а то, что она под землей, под тоннами непроницаемого камня. Так что даже если бы я и добрался до поверхности, я не смог бы дышать.

Я дружески потрепал его по плечу.

— Похоже, последнее время вы с водой не ладите. Может, ты беспокоишься о колодце?

— Я ему то же самое говорила, — сказала Элисон.

Я залез в машину и опустил стекло.

— Если именно это тебя волнует, — сказал я Джимми, — то я позабочусь о том, чтобы доставить тебе результаты анализов так скоро, насколько это в человеческих силах.

— По-моему, ему нужно поменьше работать, — вставила Элисон, — может, это сон одержимого стремлением к успеху человека, и в этом все дело?

— Послушай, — сказал я Джимми, — я неплохо занимался на усиленных курсах психологии, и мы изучали такие сны вполне обычных людей, что у тебя бы волосы дыбом встали. Твои сны — просто чепуха. Просто ты чем-то озабочен. Принимай по паре снотворных таблеток на ночь, и больше снов у тебя не будет.

Джимми улыбнулся.

— Ты берешь деньги за медицинскую консультацию, как за водопровод?

— Я беру деньги за все. Как бы иначе, по-твоему, я так разбогател?

Отъехав от дома Бодинов, я погудел на прощанье и помахал рукой, когда поравнялся с почтовым ящиком. Затем я повернул на запад по шоссе 109 в направлении Нью-Милфорда и включил фары, чтобы видеть дорогу впереди — опускались сумерки. Я ехал вверх-вниз по дороге, петляющей по холмам и долинам, вздымая кучи сухих листьев позади машины.

Я заинтересовался снами Джимми Бодина, но к какому-либо анализу я относился с подозрением. Именно поэтому (если не брать в расчет беременную сокурсницу) я плохо воспринял курс Фрейда, Юнга и Иста и пришел к некоему незрелому заключению о психоанализе в общем. Может быть, я недостаточно серьезно относился к жизни. Может быть, я не был создан для всей этой бодяги с кушетками, коллективным самогипнозом и разыгрыванием каких-то дурацких ролей. Может быть, я был слишком эгоистичен и не очень-то хотел спасать мир от фобий и комплексов. Как бы там ни было, я ушел из колледжа с половины семестра, ошарашенный атмосферой тупости и тем, как там ее лелеяли. Сев на автобус, я приехал домой и сбрил бороду в знак того, что я больше не студент. Моя мать, маленькая и добрая женщина, подтянутая, в домашнем халате, расшитом цветами, расплакалась. Отец, повыше ростом, но не менее добрый, пожал мне руку и заметил, что самое время заняться чем-нибудь полезным. Тогда-то я и занялся водопроводным делом и остаюсь по сей день тем, чем я стал, — Мейсоном Перкинсом, водопроводчиком.

По правде говоря, я и похож-то больше на водопроводчика, чем на психиатра. Во мне шесть футов один дюйм, у меня темные вьющиеся волосы и вытянутое лицо с выражением постоянной отрешенности, которое присуще всем водопроводчикам.

Если бы я занялся психоанализом, то, наверное, пациенты проводили бы большую часть времени ожидая, когда же я вытащу инструменты, чтобы силой поставить их голову на место. Мой стиль всегда был ближе к ванне, чем к кровати, если вы понимаете, куда я клоню.

Я был женат. Это длилось недолго, хотя по-своему она была даже ничего. Ее звали Джейн, и ей хотелось иметь очень аккуратный домик в пригороде, телевизор и остальное в том же духе, хотя мне ничего такого совсем не хотелось и не хочется. Мы молча просидели вместе три года, уставившись на обои на стене, а потом она вернулась домой в Дулут. Похоже, надо очень постараться, чтобы быть женатым на девушке из Дулута.

Как бы то ни было, в данный момент я занимался водопроводным бизнесом в Коннектикуте, со мной был Шелли, а дополнительно при этом я занимался официанткой из ресторана «Кэтл Ярд», что вниз по дороге Дэнбери. Не могу сказать, что я сильно в этом преуспел, — мы добрались лишь до расстегивания пуговиц на кофточке. Жизнь была нормальной, не слишком тяжелой, и, по-моему, я справлялся.

Я подъехал к окраине Нью-Милфорда. Это был немного сонливый маленький городок на Хьюсатонике, с несколькими десятками живописных домиков в колониальном стиле и главной улицей с парком и эстрадой. Я припарковался неподалеку от Нью-Милфордского банка и выключил двигатель. Шелли, который до сего момента спал, пригревшись и мурлыча, потянулся и зевнул.

Я вынул банку с водой из кармана и проверил, не течет ли она. Может, из-за темноты, но вода выглядела темнее, чем раньше. Я отвернул крышку и потянул носом. В этот самый момент Шелли застыл, затем ощетинился и зашипел. При этом он фыркал так, что у меня самого волосы встали дыбом. Он выгнулся таким образом, что почти сложился вдвое, а хвост его вытянулся и распушился. Глаза кота расширились, выражая ненависть, смешанную со страхом.

— Шелли, ради Бога…— начал я.

Кот оставался на месте, рыча и царапая когтями обивку сиденья. Я двинулся к нему, но он только зафыркал сильнее и замяукал тем самым дурным голосом, который заставляет людей вскакивать посреди ночи и швырять в окно свой левый ботинок.

Я навернул на банку жестяную крышку. Тут же шерсть кота опустилась, и он начал расслабляться. Он смотрел на меня подозрительно, с таким видом, какой умеют напускать на себя кошки, чтобы заставить человека почувствовать вину за пережитое ими огорчение и перенесенные неудобства.

Нахмурившись, я посмотрел на него, затем на банку. Вроде простая вода, а так свела кота с ума. Может быть, Элисон была права и вода действительно пахла рыбой или чем-то вроде этого. Ведь и я, и Джимми любили иногда выкурить сигару, и, может быть, это притупило наше обоняние. Но ведь Шелли не сходил с ума по рыбе. Дело в том, что его любимым блюдом были остатки пиццы, и я сомневался, чтобы что— нибудь еще могло заставить его выкидывать такие номера.

Я выбрался из машины, закрыл ее, снял крышку с банки и понюхал воду еще раз. Приходилось признать: чувствовался какой-то слабый запах, какой-то холодный, тягучий аромат, больше металлический, чем рыбный. Было впечатление какого-то странного открытия, как будто я прикоснулся к чему-то враждебному, и посреди Нью-Милфорда я вдруг почувствовал себя необычно одиноко. За эстрадой играли с мячом дети, и мне это показалось ужасно тоскливым, их смех был похож на крики птиц.

Я пересек лужайку и поднялся по ступеням, ведущим ко входу в Нью-Милфордский отдел здравоохранения. В окнах на втором этаже еще горел свет, и я рассудил, что Дэн Керк с помощниками сегодня работают допоздна. Я вошел через высокие черные двери и направился по широкой старомодной лестнице на второй этаж. Помещение было ярко освещено флюоресцентными лампами и выкрашено в занудный зеленый цвет. Я подошел к двери с табличкой «Отдел здравоохранения, посторонним вход воспрещен» и открыл ее.

Миссис Вордел сидела за своим столом в передней части помещения; казалось, ее лицо состоит сплошь из очков с поднятыми кверху уголками оправы и губной помады.

— Привет, Мейсон, — сказала она. — Что это тебя сюда принесло?

Я поднял банку с водой.

— Колодцы отравлены, — сказал я голосом героя мелодрамы. — Дэн здесь или улизнул пораньше?

— Улизнул пораньше? Шутишь? Дэн считает, что уходить на рассвете называется улизнуть пораньше. Они разбираются с каким-то заболеванием у свиней в Шермане.

— Я могу войти? — спросил я у нее.

Я постучался и прошел прямо в лабораторию Дэна Керка. Он был там и сидел на лакированной рабочей скамье, что-то высматривая в микроскоп. Он был молод, но необычайно лыс, и в белом халате походил в лучшем случае на сумасшедшего профессора, а в худшем — на вареное яйцо. Я заметил там Рету Воррен, а это всегда было для меня хорошей новостью. Она была помощницей Дэна, и это было ее первое место после окончания Принстонского биологического колледжа. Из всей студенческой шатии-братии она была самой соблазнительной. У нее были длинные белокурые с темноватым оттенком волосы, широко посаженные карие глаза и фигурка, которую явно не следовало скрывать накрахмаленным лабораторным халатом.

Я помахал ей более чем дружественно и прошел через всю лабораторию, чтобы поговорить с Дэном.

— Второе пришествие водопроводчика, — сказал я и поставил на стол банку.

Дэн оторвался от микроскопа и злобно взглянул на него, прежде чем посмотрел на меня.

— Звезды говорят мне, что неделя будет дурной, — поведал он мне.

— Что ж такого дурного? Это просто подкрашенная вода, скорее всего, загрязненная. Проверь-ка ее.

Он приподнял банку и уставился на нее выпуклыми близорукими глазами.

— Где взял? — спросил он наконец.

— В доме Джимми Бодина. Говорит, вода идет подкрашенная уже два или три дня. Элисон Бодин готова поклясться, что она пахнет рыбой, и Шелли, похоже, тоже так думает.

— Шелли? Твой кот Шелли?

— Точно. Когда я снял крышку, он буквально взбесился. Когда я закрыл банку, он вернулся в свое обычное состояние абсолютного безделья и лени.

Дэн выключил яркий свет над микроскопом и потер глаза.

— Как ты думаешь, Шелли согласился бы поработать у нас? Мне нужен помощник с хорошим нюхом.

— Я серьезно, Дэн. Мне очень нужно, чтобы ты сделал анализ.

Дэн Керк устало улыбнулся и покачал головой.

— Ты же знаешь, что мне некуда деваться. Если хочешь, сделаем прямо сейчас. На сегодня с меня хватит свиной лихорадки.

— Дело плохо?

— Хуже некуда. Бедняге старику Иену Фолларду пришлось перерезать всех свиней на ферме. Запах горелого бекона чувствуется даже в Роксбери.

Я достал платок и высморкался. Это был результат того, что я вошел в перегретую лабораторию с холодной улицы. Пока Дэн занимался центрифугой, я смотрел на Рету поверх платка и поминутно моргал. Это не было очень уж романтично, но я считаю, что надо использовать каждую маленькую возможность.

— Ты мне ничего не скажешь об этой пробе? — спросил Дэн, включая лампы вокруг центрифуги, выкрашенной в серый цвет. — Из какого крана брали воду? Какие-нибудь особенности?

— Прямо из крана на кухне. Джимми говорит, что то же самое идет изо всех кранов.

Дэн снял крышку и понюхал. Подождал, обдумывая то, что почувствовал, понюхал снова.

— Может быть, Шелли был прав, — сказал он мне.

— По-твоему, пахнет рыбой?

— Можно сказать, что рыбой.

— А как еще можно сказать? Черепаховым супом?

Дэн опустил палец в воду, а затем облизал его. Нахмурившись, он проделал то же самое еще раз.

— Определенно, вкус необычный, да и запах тоже. Сложно сказать. На вкус не похоже на обычные соли или минералы, которые распространены здесь. Не похоже и на калий или марганец.

Он оторвал кусочек лакмусовой бумаги и погрузил его в воду. Промокнув, бумага сначала стала фиолетовой, а затем покраснела.

— Так, — сказал Дэн. — Это указывает на присутствие кислот.

— Каких кислот?

— Не знаю. Придется провести полный анализ. Начнем с центрифуги и посмотрим, можно ли выделить какие-нибудь твердые вещества. Ты видел какой-нибудь осадок в раковине у Бодинов или на посуде?

— Никакого осадка. Не забывай, это длится два-три дня — маловато для каких-либо следов или пятен.

Дэн устало помассировал шею.

— Я просто уже заработался. Полночи проверял эти чертовы удобрения.

Рета прошла через лабораторию с охапкой записей и отчетов. Вблизи она была красива странноватой красотой. Нос у нее был коротковат, а губы широковаты, но недостаток симметрии с лихвой возмещался заразительными улыбкой и смехом.

— Я люблю людей, у которых на первом месте работа, — сказала она притворно серьезным голосом, будто представляла нас к награде. — Это говорит об ответственной, высокоморальной натуре.

— Это обо мне, — откликнулся я. — Сначала трубы, потом удовольствия.

Дэн закончил с центрифугой и понес воду к спектроскопу. Он работал медленно и тщательно, и я знал, что прежде чем он закончит анализ, пройдет три-четыре часа. Когда электронные часы на стене лаборатории показывали половину восьмого, мой первоначальный энтузиазм начал затухать и я заскучал и проголодался; больше же всего мне хотелось пива.

На улице было так темно, что я видел свое размытое отражение, сидящее на лабораторном стуле и опирающееся подбородком на кулак.

Рета почти завершила уборку и мытье пробирок и пипеток, и я догадался, что на сегодня ее работа закончена.

— И такой девушке, как ты, нравится эта работа? — спросил я ее, когда она отложила в сторону шланг. — Занялась бы лучше чем-нибудь поинтереснее, например, танцами. С твоей внешностью ты могла бы работать в «Плейбое».

— Поверь мне, — сказала Рета, закрывая стенной шкаф, — анализировать пробы свиной лихорадки чертовски интересно, интереснее, чем подавать коктейль таким развратникам, как ты.

— Это кто развратник? Если я представляю тебя себе в облегающем атласном обмундировании с большим вырезом сзади, то это еще ничего не значит. Короче, как насчет ужина сегодня вечером?

— Ужина? — спросила она, расстегивая лабораторный халат.

Я пожал плечами.

— Можно заняться еще чем-нибудь, если хочешь. Мы могли бы съездить в Глейлордсвил и поесть рыбы с вином в ресторанчике «Фриц и Фокс». Или можно направиться в молочный бар Конна и поесть гамбургеров с молочным коктейлем.

— Ты умеешь жить, не так ли? — спросила она у меня с беззлобным сарказмом. — Спасибо, но уж лучше я пойду на свидание с Кенни Пэкером в девять часов.

— Кенни-футболист? Поросенок Пэкер?

— Он самый.

— Он же как Большой Увалень, только розовый.

— Эй, вы двое, — сказал Дэн, — хватит там препираться.

Не отрывая глаз от микроскопа, он поманил нас пальцем.

— Подойдите-ка посмотреть на это.

Мы подошли, и Дэн отодвинул свой стул, чтобы дать нам посмотреть в окуляры. Я взглянул и увидел только какие-то неясной формы существа, плавающие в море слепящего света. Но когда очередь дошла до Реты, она провела около микроскопа две или три минуты, хмурясь, и молча регулируя фокусировку и двигая предметное стекло. В конце концов она выпрямилась и вопросительно посмотрела на Дэна с озабоченным выражением лица. Дэн тоже посмотрел на нее и покачал головой, будто не зная, что сказать.

Я нетерпеливо спросил:

— Вы меня в свою пантомиму не хотите посвятить? Я видел только маленькие скрученные гадости.

— В любой воде есть маленькие скрученные гадости, — кивнул Дэн. — Микроорганизмы, которые не удаляются при фильтрации и очистке. В общем-то они безобидны. Ты выпиваешь миллионы таких существ каждый день.

— Что ты пытаешься сделать? Отбить охоту обедать?

— Совсем нет. Но все эти существа уже давно должны были отбить всякую охоту есть у Бодинов.

— Так что это? Что-нибудь серьезное?

Дэн пригладил несуществующие волосы.

— Трудно сказать. На первый взгляд они не более чем обычные микроскопические организмы. Но при ближайшем рассмотрении они оказываются посложнее обычных микробов. Кажется, у них есть зачаточная дыхательная система и они выделяют какое-то вещество, смешивающееся с водой.

Я сел верхом на один из стульев.

— Оно и подкрашивает воду?

— Да, наверное. Скорее всего.

— Но что это за организмы? Ты видел когда-нибудь такие?

Дэн взглянул на Рету.

— Ты видела? — спросил он ее.

Она отрицательно покачала головой и ничего не сказала.

Дэн произнес:

— Мне они тоже незнакомы. Это не те букашки, которых обычно находишь в воде, и из того, что я о них знаю, даже без исследования их жизненного цикла, мне ясно, что они ведут необычный образ жизни. Это желтое или зеленое вещество, которое они производят, выделяется ими в огромных количествах, точнее, сравнительно огромных. Посмотри на них еще раз. Если бы мы с тобой производили столько вещества, получалось бы по восемьдесят литров в час.

Я изобразил на лице отвращение, но Дэн сказал:

— Давай, посмотри еще разок.

Я согнулся и уставился в окуляры на пробу воды.

Теперь, зная, что я ищу, я мог идентифицировать организмы, о которых говорил Дэн. Они были прозрачными и напоминали тени, но имели вполне определенную форму и походили на морских коньков. Я даже мог видеть, где расположена их дыхательная система. Казалось, они вбирают в себя воду через жабры на шее и пропускают ее через свое прозрачное тело. Когда вода выходила сзади, она была желтой. Может быть, сравнивая воду с мочой еще у Бодинов, я был не так уж далек от истины.

Форма этих организмов почему-то меня беспокоила. Если забыть, что они чертовски малы и невооруженным глазом их не увидеть, они производили чудовищное впечатление. Спереди, на том, что я принял за голову, располагались выступы в виде закругленных рогов, а тела были чешуйчатые. Все время, пока я за ними наблюдал, существа эти дергались, прыгали, плавали, в общем, не стояли на месте. Вдруг я вспомнил, что пробовал воду на палец, и меня затошнило. Я выпрямился и посмотрел сперва на Дэна, а затем на Рету.

— Ты можешь выяснить, что это? — спросил я. — Я хочу сказать, это вообще возможно?

Ответила Рета.

— Нельзя ничего сказать, но попробуем. Существуют тысячи разных видов микроорганизмов, и для того, чтобы проверить сходство всех, нужно время. Это моя специальность, и я слежу за открытиями, но не помню, чтобы сообщали о чем-либо подобном.

Я вынул из кармана пальто сигару и вставил ее пластиковый кончик в зубы.

— Но какие-нибудь идеи все-таки есть?

Дэн опять склонился над микроскопом. Он фокусировал линзы еще и еще раз, но потом сел и покачал головой.

— У меня сейчас нет никаких предложений. Это смешно, но я бы сказал, что они больше всего напоминают какую-то форму морской жизни.

— Я то же самое подумал, — вставил я. — Они похожи на морских коньков.

— Не заблуждайся насчет их внешности. Они могут быть похожи на морских коньков, но водятся в колодце за много миль от моря. Скорее всего, в биологическом смысле это вовсе не морские коньки.

— А их опасно пить с водой? — спросил я у Дэна. — То есть, что мне сказать Бодинам?

Дэн вздохнул.

— Береженого Бог бережет, и им не надо бы пить эту воду, пока мы не исследуем ее поподробнее. Мне удалось выделить немного азотной кислоты и какое-то вещество с серной основой, но сложно сказать, связано ли это с организмами. Что бы ни плавало в этой воде, это сложное и необычное вещество.

Я встал.

— Отлично. Я позвоню Бодинам и попрошу их подождать. Сколько нужно времени, чтобы определить, что это? Они захотят знать.

— Кто знает. Иногда такой анализ занимает месяцы, может случиться, и годы.

Я вынул спички и прикурил.

— Скажу им, неделя или две. Не стоит их пугать, а?

Дэн кивнул.

— Хорошая идея. Я сам съезжу туда и возьму несколько проб. Предупреди Джимми, что я подъеду завтра, хорошо?

— Ладно. А сейчас, не присоединишься ко мне попить пивка?

Дэн взглянул на часы.

— Хорошо. Может, я еще перехвачу бутерброд. Не думаю, что я ел после завтрака. Но мне надо будет вернуться и закончить анализ свиной лихорадки.

Я застегнулся.

— Можешь делать после, что хочешь. Сейчас мне необходимо промочить горло холодным «Шефером».

Мы вышли из лаборатории вместе, и Дэн закрыл дверь. Миссис Вордел тоже собиралась домой: надела серый пластиковый чехол на пишущую машинку и убирала на своем столе. Во всем здании уже выключали свет. Снаружи доносился звук заводимых моторов и пожелания спокойной ночи.

— До свидания, Джина, — сказал Дэн миссис Вордел.

— До свидания, доктор Керк. Вы поставили мышеловки?

— Потом поставлю. Я вернусь проверить пробы свиной лихорадки по пути домой.

Дэн повернулся ко мне и сказал:

— Никогда не работай в старых зданиях, они полны мышей. Рета поймала одну на прошлой неделе — она доедала ее обед. Чертовка проела даже пластиковый пакет.

Мы отошли от здания и пересекли зеленую лужайку, уже стемнело, а изо рта шел пар. Звезды сияли ярко, обещая морозное утро. Впрочем, морозы были хорошим подспорьем в моем деле — я знал, что большую часть утра проведу, откручивая промерзшие краны и чиня прорванные трубы.

Дэн сказал:

— Трудно понять, что эти организмы вообще делают в воде. Никакой цели их существования я не вижу. Всасывают воду, выделяют желтую жидкость, а смысл?

— А есть ли вообще смысл в существовании чего-либо? — спросил я у него. — Люди пьют воду, выделяют желтую жидкость, и никто не бегает и не жалуется на отсутствие цели.

Дэн покачал головой.

— Ты меня неправильно понял. Если бы эта желтая жидкость была просто водой, это бы объяснило многое. Но судя по тому, что я увидел, кажется, что краска — это вещество, которое добавляется к воде по прохождении через тела существ, может быть, с помощью каких-то внутренних желез, если железа — не слишком громкое название для части тела этих крошек. А ведь эти существа совершенно явно тратят большое количество времени и энергии, выделяя эту субстанцию. Так много времени и энергии, что, похоже, это единственная цель их существования.

Мы шли втроем мимо старой железнодорожной станции. Рета попрощалась и пошла забирать свой «Фольксваген» со стоянки на другой стороне улицы, и я послал ей вслед сердечный, но холодный воздушный поцелуй. Затем мы с Дэном пошли дальше, к «Отелю Стенеш», зелено— красному зданию, где можно было перехватить приличный бифштекс и сносное виски с содовой. Толкнув дверь, мы прошли по коридору, устланному старым пыльным ковром, в тускло освещенную комнату. Это был небольшой бар, прокуренный, но пустой, с беззвучно мерцавшим над полками телевизором.

— Добрый вечер, Генри, — сказал я опрятному маленькому человеку за черным виниловым прилавком. — Профессор и я хотим два больших стакана пива и побыстрей, неси, как нальешь.

— Чертовски холодно на улице сегодня, а? — сказал Генри, накачивая два стакана «Шефера». — Хотите по маленькой для тонуса?

— Я на работе, — сказал Дэн, — и хочу, чтобы голова была ясной, но все равно спасибо.

— А я расслаблюсь, — сказал я. — Дай-ка мне стаканчик «Джека Дэниела».

— Вы слышали о мальчишке Дентонов? — спросил Генри, наливая бурбон.

Я покачал головой.

— Что он там натворил?

— Не то чтобы натворил, просто пропал. С сегодняшнего утра его не видели. Полиция все обшаривает.

— Жалко, — сказал я.

Я знал Дентонов. Они были тихой, бедной семьей и жили недалеко от Бодинов. Их сын Пол всегда болтался по округе с заплатами на коленках, но был весьма вежливым и приятным мальчиком. Ему было всего девять лет, и я наделся, что с ним ничего не случилось. Было слишком холодно, чтобы пропадать в такое время года.

— Он уехал на велосипеде, когда его видели в последний раз, — сказал Генри. — Его велосипед нашли в миле вверх по дороге, в деревьях, но Пола не было и следа. Я думаю, его родители сейчас в панике.

Я подавленно пил пиво. Дэн тихо сказал:

— Давайте выпьем за то, чтобы его нашли, а?

Мы еще немного поболтали с Генри, а потом вернулись к разговору о воде Бодинов и микроорганизмах. Дэна явно раздражала загадка желто-зеленых выделений этих созданий; он перепробовал кучу вариантов, когда цели у этих существ не могло быть, и еще столько же вариантов, когда цель быть могла, но все равно ничего не прояснилось.

Я сказал:

— Я не знаю, что ты так беспокоишься. Ты же ведь, черт побери, знаешь, что тебе в конце концов придется все выяснить. Несколько месяцев терпеливых исследований — и ты обнаружишь, что они делают себе кофе ко второму завтраку. Первые микроорганизмы, которые сами собой подкрепляются.

— Ты вообще когда-нибудь бываешь серьезный? — спросил Дэн. — Эти микроорганизмы — одно из самых захватывающих открытий последних лет, и я могу себе сделать имя на них.

— Я не думал, что ты ученый в этом смысле слова, — сказал я ему. — Подожди немного, и у тебя начнутся фантазии о том, как ты получаешь Нобелевскую премию за исследование удобрений.

Дэн слегка порозовел.

— У всех свои амбиции, — сказал он, явно смущенный.

— У меня нет, — отрезал я. — Были, когда я был молодой. Я дам тебе бесплатный совет. С амбициями ты потратишь всю жизнь на то, чтобы чего-то достичь, а затем обнаружить, что тебе не особенно-то этого и хотелось.

— Это так наполовину психиатр обосновывает то, что он водопроводчик? — спросил он у меня.

Я устремил взгляд вдаль.

— Может быть, так человек в полном смысле этого слова обосновывает свою тихую и счастливую жизнь.

Дэну хотелось разузнать побольше.

— Ты действительно так счастлив и гармоничен? — спросил он.

— А ты действительно хочешь увидеть свое имя в учебниках истории? — парировал я.

— По-моему, тебе нужно влюбиться, — изрек он и сделал большой глоток.

Мы взяли еще по пиву и понаблюдали несколько минут за баскетболом по телевизору. Затем я положил на прилавок доллар, и мы вернулись в ночь. Я проводил Дэна до лужайки, и мы немного постояли на углу, обсуждая проблему этой воды.

В конце концов Дэн сказал:

— Слушай, я пойду проверю эти пробы и, наверное, позвоню тебе завтра, как только съезжу к Джимми.

Я сунул руку в карман за сигарой. К моему огорчению, пачки в кармане не оказалось. Я чертыхнулся. Наверное, я оставил их у Стенли, а может, наверху в лаборатории.

Я спросил у Дэна:

— Ты не помнишь, я у тебя сигары на столе не оставлял?

— Можешь подняться и посмотреть, если хочешь.

Он открыл дверь ключом. Внутри было мрачно, и шаги и голоса гулко разносились по всему зданию; все уже разошлись. Мы поднялись по лестнице и направились к двери лаборатории.

— У тебя мурашки по коже не бегают, когда работаешь так поздно?

— спросил я у Дэна.

— Не больше, чем в своей собственной квартире, — ответил Дэн. — Моя хозяйка подглядывает в замочную скважину — проверяет, не вожу ли я женщин.

— А ты водишь?

— Секрет фирмы, Мейсон.

— Ясно, а я-то думал, что такой ученый, как ты, изобретет какой— нибудь порошок, чтобы пользоваться успехом у женщин.

Дэн открыл дверь основного помещения лаборатории, и мы прошли мимо пустого стола миссис Вордел к комнате Дэна. Открыв дверь, мы вошли. Лампы мигнули пару раз, а затем включились.

— По-моему, ты оставил сигары где-то около микроскопа, — сказал Дэн. — Я буду около холодильника с пробами свиной лихорадки; если понадоблюсь, позови.

Я оглядел полированные скамьи и обнаружил сигары рядом с кучей использованной бумаги для распечаток. Я достал одну, прикурил и стал ждать возвращения Дэна, чтобы попрощаться. В лаборатории было тихо, только негромко гудели флюоресцентные лампы. Я кашлянул и принялся наблюдать за своим отражением в окне, подумывая, не поздновато ли будет перехватить бифштекс перед тем, как идти домой. Мне нужно было что-нибудь существенное в придачу к двум стаканам пива и двум бурбонам.

Именно в этот момент я услышал шорох. Сначала я не обратил на него внимания. Я думал, что это шуршит бумага для распечаток, принимая исходное положение после того, как я ее сдвинул. Но затем я опять услышал шорох, громче и отчетливей, и, хотя он действительно исходил от бумаги, это явно не было шуршание движущейся бумажной ленты. Звук был слишком ритмичным для шороха и походил на поскребывание. Под ворохом бумаг что-то было, и, похоже, это была мышь.

— Дэн, — позвал я.

— Иду, — откликнулся он.

— По-моему, я поймал пожирателя обедов, — сказал я.

Я видел, что бумага шевелится, и на цыпочках стал подбираться к столу. Наконец я быстро прижал руками то место, откуда исходил шорох. После минутной паузы животное сдавленно пискнуло, а я отшвырнул с силой урагана бумагу, и извивающееся тело зверька оказалось у меня в ладонях. Животное опять взвизгнуло и попыталось проделать зубами дырку в моих ладонях, но я сумел зажать его крепко и надежно.

Дэн подошел ко мне, держа в руках поднос с предметными стеклами и пробами, и поставил его на скамью.

— Вот он! — торжественно объявил я. — Обгрызатель бутербродов собственной персоной.

— Ты поймал его? Странно, что тебе это так легко удалось. Ну и что ты будешь делать с мышью?

Я взглянул на сомкнутые ладони.

— Не знаю, наверное, раздавлю.

Дэн моргнул.

— Ты действительно сможешь это сделать?

Я потряс головой.

— Конечно, нет.

— Тогда отпусти ее, все равно рано или поздно попадется в ловушку.

— Может быть, мне следует отвезти ее к канадской границе и отпустить?

Дэн засмеялся.

Я присел на корточки и медленно разжал руки. Я увидел маленький розовый нос, коричневые бакенбарды и пушистую спинку. А потом я увидел нечто, заставившее меня отдернуть руки так быстро, что я чуть не потерял равновесие и упал плечом на шкаф рядом со скамьей.

— Дэн, Господи! — только и сумел я выдавить из себя.

Дэн повернулся и посмотрел вниз, туда, где я выпустил мышь. Сначала до него не доходило, а потом он, завороженный, с ужасом в глазах уставился на жалкое, трясущееся создание, которое стояло на полированном паркете и то ли не испытывало ни малейшего желания, то ли просто не могло двинуться с места.

— Что за черт! Что с ней? — спросил он, с трудом переводя дыхание.

Он опустился на колени рядом с мышью и принялся рассматривать ее поближе. Мышь слабо пискнула, но не попыталась бежать. Она, впрочем, и не могла. Начиная с середины спины, вся вторая половина тела мыши была покрыта каким-то темным чешуйчатым наростом, придававшим ей сходство с большим черным жуком. Даже задние ноги были поражены и напоминали когти с шероховатой поверхностью. Каждая чешуйка на спине и боках мыши зеленовато-черно поблескивала, а по краям была неровной.

Я поднялся на ноги и пошел к раковине помыть руки; мои колени тряслись от страха и отвращения. Я чувствовал эти чешуйки, когда поймал мышь, но подумал, что это просто острые коготки. Выпитое пиво зашевелилось в желудке и поднялось к горлу, и мне пришлось глубоко вздохнуть, чтобы уговорить его вернуться на место.

Дэн стоял на четвереньках и подталкивал мышь пластиковой линейкой.

— Ты когда-нибудь такое видел? — спросил он у меня.

Я покачал головой.

— Надеюсь, больше я такого не увижу.

Дэн перевернул мышь на спину, и она лежала и дрыгала ногами в воздухе, попискивая время от времени. Под ребрами ее тело пошло складками, как у улитки или мокрицы. Когти на задних лапах были похожи на зубья пилы, а сами лапы конвульсивно подергивались.

— Что же нам с тобой делать, малышка? — сказал Дэн.

Мышь пискнула и завертела головой.

— Ты не подашь мне вон ту проволочную клетку с подоконника? — попросил Дэн. — Я присмотрю за нашим другом, а то еще убежит.

— Никакой он мне не друг, — сказал я, идя через лабораторию.

На обратном пути я взглянул на блюдце с пробой воды Бодинов, стоявшее на столе Дэна. Рядом был мышиный кал, и из плошки было порядком отпито.

Я вручил клетку Дэну. Я не знал, что сказать. Но когда он аккуратно поднял мышь и на конце линейки просунул ее, почти безжизненную, сквозь дверцу клетки, я кашлянул и сказал:

— Дэн?

2

Я набирал номер Бодинов четыре раза, но в ответ слышал лишь длинные гудки. Я взглянул на стенные часы. Был уже десятый час, и в доме должен был кто-нибудь быть. В конце концов, в это время Оливер спит, и, если Джимми и Элисон куда-нибудь ушли, они должны были оставить с ним няню. Я подождал некоторое время, потом положил трубку на рычаг и встряхнул головой.

— Или их нет, или они не подходят к телефону.

Дэн все еще занимался чешуйчатой мышью, пристально наблюдая за тем, как она пыталась передвигаться по клетке. Выглядело это достаточно омерзительно, так что мне пришлось отвернуться, но я все равно слышал, как ее чешуя и насекомоподобные когти скребли по проволоке.

— В таком случае, — сказал Дэн, — нам лучше, по-моему, поехать и предупредить их лично. Я не уверен, что причина тому, что ты видишь, — вода. Может быть, она тут и ни при чем. Но рисковать нельзя. Особенно, когда это касается жизни людей.

— Я отвезу тебя, — сказал я ему.

В последний раз взглянув на мышь, вид которой вызывал тошноту, мы закрыли лабораторию и спустились вниз. Мы пересекли лужайку быстрым шагом, перешедшим в рысь, когда мы приблизились к автомобилю. Было так холодно, что ветровое стекло покрывал морозный узор, а капот тускло отливал зеленью в свете уличных ламп.

Я открыл дверь, и мы забрались внутрь. Шелли с надменным и обиженным видом перебрался на заднее сиденье.

— У тебя воняет кошкой, — сказал Дэн, когда я заводил мотор. — Как ты переносишь это?

— По крайней мере, это натуральный запах, — ответил я, подав назад и выезжая на основную дорогу.

— А что, по-твоему, ненатуральный? — спросил Дэн.

Я проехал к углу лужайки, повернул направо и выехал на дорогу 202, миновав угол кладбища, могильные камни которого выглядели белее и холоднее, чем обычно.

Я свернул налево и взял курс на север. Дэн достал блокнот и принялся писать неразборчивыми каракулями тупым обгрызенным карандашом.

— А если это вода? — спросил я его.

Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом.

— Если — что?

— Ну, если вода сделала такое с мышью, что будет с людьми?

— Не имею ни малейшего представления. Иногда химикаты или микробы действуют на маленькие существа, такие как крысы или мыши, но на людей не действуют. Возьмем сахарин. Он вызывал рак у лабораторных крыс, но нет доказательств, что на людей он действует так же. То же самое и со многими микробами, которые калечат и убивают грызунов, но не представляют опасности для людей.

Я свернул на 109-ю дорогу. Темное шоссе было усыпано мертвыми листьями и покрыто белым, сверкающим, похожим на сахар инеем.

— Лучше бы они подошли к телефону, — сказал я. — Я был бы уверен, что с ними все в порядке. Я хочу сказать, что им нужно было бы подойти к телефону.

Через пять-десять минут езды в холодной темноте мы приблизились к дому Бодинов. Я нажал пару раз на гудок, когда мы свернули на подъездную дорогу, но дом казался заброшенным. В окнах не горел свет, лишь одиноко светилась лампа на веранде и занавески были отдернуты. Я остановил автомобиль, и мы вылезли. Шелли с благодарностью вернулся на переднее сиденье, наслаждаясь теплом, которое осталось от Дэна.

— Джимми! — позвал я. — Элисон!

Ответа не было. Дом оставался безмолвным, и такое же безмолвие царило вокруг, лишь иногда похрустывали листья. Я прошел на задний двор, но там тоже не было ни души. Грабли Джимми стояли там же, где он оставил их днем, у коричневых перил. Дверь на кухню, открытая, поскрипывая, хлопала на ветру.

— Они могли куда-нибудь уехать на вечер, — предположил Дэн. — Может быть, они где-нибудь заночевали.

— Они мне ничего не говорили.

— Не все обязаны спрашивать твоего разрешения, чтобы куда— нибудь поехать. Ты ведь просто водопроводчик.

Я не был настроен спорить. Что-то странно пугающее было в безмолвии дома Бодинов. Окна походили на пустые глазницы, в проводах гудел ветер. Дэн сзади кашлянул и поворошил ногой сухие листья.

Я поднялся по ступеням и, открыв противомоскитную сетку, потянул за ручку двери. К моему удивлению, она была не заперта. Я приоткрыл ее и выкрикнул имена Бодинов в холодную темноту кухни.

Дэн сказал:

— Ты зря тратишь время, Мейсон. Их здесь нет. Может, они сейчас у Кларка в Вамингтоне.

Напрягая глаза, я всматривался в темноту. Я увидел край кухонного стола, но не было похоже, чтобы там кто-нибудь был.

— Джимми? — позвал я погромче, но ответа не было. — Не похоже на Джимми. Он не оставляет дом открытым, — заметил я.

Дэн пожал плечами.

— Может быть, он забыл. Подумал, что закрыл, а оказалось, что нет.

— Не знаю, — медленно сказал я. — На Джимми совсем не похоже.

Я открыл дверь полностью и вошел. Кухня была погружена в темноту, и в углах шевелились неясные тени. Я услышал скрип и замер, думая, уж не чешуйчатые ли это мыши, но скрип повторился, и я понял, что это просто доски пола. Кран на кухне был приоткрыт, из него с тихим бульканием капала вода. На цыпочках я прошел через комнату, по дороге наткнувшись на стол, и закрутил кран. Все водопроводчики не переносят звук капающей воды.

На мгновение я замер, весь обратившись во внимание и слух. Дэн вошел через кухонную дверь, противомоскитная сетка с шумом захлопнулась за ним.

— Т-с-с, — сказал я.

— А что такое? — хрипло прошептал он.

— Я не уверен. Ты что-нибудь слышишь?

— Нет, вроде. Почему ты не включишь свет? Любишь пугаться?

Я повернулся и, нахмурившись, посмотрел на него.

— Это кто пугается?

Мы стояли в тишине и ждали. Мы простояли так целую минуту, — кто когда-нибудь стоял в тишине, знает, как это много. Я был уверен, что где-то в доме капает вода.

Я сказал Дэну:

— Ты слышишь, как капает вода?

— Вода? — удивился он. — Что ты имеешь в виду?

— Слушай.

Мы напряженно вслушивались, и оба услышали одновременно: где-то мерно, с резким звуком капала на ковер вода. Звук подсказал мне, что ковер промок насквозь.

— Что ты скажешь об этом? — спросил я у Дэна.

— Я не знаю. Здесь ты специалист. Может, прорвало трубу?

Я пересек кухню и нашарил выключатель. Я щелкнул им, но лампы тускло помигали и погасли. Веер голубых искр затанцевал на выключателе, и в нос ударил запах горелой пластмассы. Вода, вероятно, закоротила провода.

— У меня есть фонарь в бардачке, — прошептал я Дэну. — Пойди принеси его, а я проверю, откуда идет вода.

— Конечно, но ты будь поосторожней. Судя по звуку, тут все промокло.

Дэн скрылся за дверью, и сетка опять хлопнула. Я мгновение подождал в одиночестве, а затем направился в холл. Холл был погружен в темноту. Только голубой отраженный свет от замершей снаружи зелени пробивался в окна около парадной двери. Античной формы напольная ваза отливала голубовато-медным светом и на стене смутно угадывалась картина Лейка Кэндивуда. Крадясь к лестнице, я дотронулся до охапки какой-то колючей травы, и меня чуть не хватил удар. Наконец я достиг подножия лестницы из мореного дуба и посмотрел наверх.

Уже более робко я позвал:

— Джимми? Ты наверху? — чертовски хорошо зная, что его там не было.

Наверное, мне просто хотелось услышать свой голос. Из темноты, однако, не было слышно ни ответов, ни шепотов, ни так успокаивающих приветствий. Только капанье и плюханье воды и звук ее поглощения пористым ковром. Я поставил ногу на первую ступеньку и услышал плеск. Я наклонился — ковер промок насквозь. Похоже, вода лилась сверху маленьким водопадом, а значит, вся лестница была затоплена. В этот момент из кухни появился Дэн с фонарем.

— Посмотри-ка сюда, — сказал я ему. — Похоже, у нас наводнение.

Он посветил фонарем на красный лестничный ковер. Он сверкал и был темным от воды, и пятно распространилось на пол холла.

— Это не прорыв трубы, — сказал он. — Это больше похоже на Ниагарский водопад.

Я огляделся. Скоро вода зальет холл и доберется до гостиной, а значит, вся мебель Бодинов будет испорчена.

— Хотел бы я знать, где носит Джимми и Элисон, — сказал я. — Если все-таки прорвало трубу, то это продолжается уже не первый час. И не говори мне, что они уехали и оставили дом, залитый водой. Это чушь.

Дэн с тревогой посмотрел наверх.

— По-моему, лучше пойти и посмотреть, что там творится.

Мгновение мы колебались, кто пойдет первым.

— Водопроводчик ты, — сказал Дэн, вручая мне фонарь; я оказался добровольцем. Я осторожно пошел наверх по промокшему ковру, из-под ног при каждом шаге лилась вода. К тому времени, когда я достиг конца лестницы, ноги у меня промокли.

— Есть там кто-нибудь? — спросил Дэн принужденным шепотом.

— Пара китов-убийц, — сказал я ему. — Воды как раз достаточно.

Я посветил фонарем на панельные стены, на писанные маслом сценки коннектикутской жизни, на маленький полукруглый стол в дальнем конце коридора со стоящей на нем медной вазой с засушенными цветами. В коридоре было пять дверей — три налево и две направо. Двери справа были приоткрыты. Все выглядело вполне обычно. Только осветив мерцающее озеро под ногами, я осознал всю необычность ситуации. Свет фонаря отражался в медленно текущей по полу воде, и я видел свое подрагивающее отражение в медленно движущейся воде, как будто я был моряком, утонувшим в закрытом помещении.

— Откуда идет вода? — спросил Дэн. — Похоже, стены сухие.

Я посветил на двери. Насколько я понимал, вода шла из крайней двери справа, которая была приоткрыта. Вода там была менее спокойной, и слышно было, как внутри что-то капает и плещется.

— Может быть, прорвало бак, — сказал я и прошлепал через коридор. Вода стояла примерно на дюйм, но мои ботинки все равно уже промокли, поэтому меня это мало волновало.

Я сказал себе, что в последний раз покупаю модные ботинки с цепочкой спереди за тридцать один доллар. Лучше пусть они будут немодные, но кожаные.

Я подошел к последней двери. На ней висела керамическая тарелка с нарисованным на ней автомобилем. Еще на ней было написано: «Комната Оливера». Я посветил, чтобы Дэн смог прочитать надпись, и лицо Дэна приняло озабоченное выражение.

Осторожно, светя перед собой фонарем, я толкнул дверь. И снова свет фонаря лишь отразился от чего-то в темноте передо мной.

Капало здесь громче, но еще здесь присутствовал другой звук. Услышав его, я замер, почувствовав, как волосы зашевелились у меня на голове.

Кто-то или что-то булькало в комнате.

— Дэн, — прошипел я. — Дэн, там кто-то есть.

— Шутишь, — сказал он. Его лицо напряглось.

— Я слышу это. Послушай, ради Бога, Дэн! Ты слышишь?

Он прислушался. Кроме нескончаемого капания и плеска, ничего не было слышно.

— Тебе показалось, — сказал он с нервной улыбкой, которая выдавала, что он так не думал.

Я перевел дух и открыл дверь пошире.

Комната была живой и наполненной отражениями и тенями. Я посветил фонарем в дальний конец комнаты, где стояла кровать, но на ней никто не лежал. Я осветил плинтус, шкаф, а затем опять кровать.

— Что я тебе говорил? — сказал Дэн. — Это просто вода.

Я прошел вброд на середину комнаты. Невозможно было определить, откуда идет вода. Единственным отличием было то, что стены здесь промокли почти до потолка. Клетчатые обои отсырели и сморщились, и чуть выше рамки картины виднелась метка, указывающая, докуда добралась вода. Смешно, но казалось, что комната побывала под водой.

В этот момент Дэн сказал:

— Мейсон.

Я обернулся. В лице Дэна определенно было что-то странное. Он показал на пол и повторил:

— Мейсон. Посмотри вон туда.

Я посветил вниз. Кровать была пуста, но я забыл заглянуть под нее. В бледном овале света я увидел, как под кроватью шевелилось что— то белое и странное. Мои руки тряслись, когда я наклонился посмотреть, что это.

— Боже, — сказал Дэн. — Это нога.

Мы схватились за ногу и вытащили ее из-под кровати вместе с тем, что за этой ногой шло. Я уронил фонарь, но он еще работал, когда я поднял его и направил свет прямо в лицо мальчика. Его щеки были бледными, а губы синими; глаза невидяще уставились вверх.

Дэн нажал ему на грудь в безнадежной попытке вдохнуть в него жизнь, но изо рта и носа пошла вода, и стало ясно, что он мертв.

Я его, конечно, узнал, хотя и давно не видел. Это был Оливер Бодин, сын Джимми и Элисон, и он утонул.

— Нам лучше позвонить Картеру, — сказал Дэн. — Теперь это дело полиции.

Я поднялся. Пальцами я еще ощущал кожу Оливера — холодную и мягкую. Казалось, вода шевелится, и тело Оливера, одетое в дорогую пижаму, тоже шевелилось.

— Господи, — сказал я. — Это слишком много для одного дня. Слишком много, черт возьми. Посмотри на этого беднягу.

Дэн тоже встал и кивнул.

— Я не знаю, что здесь произошло. Мальчик явно утонул. Хотя как, черт возьми, можно заполнить спальню водой, я себе не представляю. Медленно это не сделаешь. Окно не запечатано, а дверь открыта.

— Давай лучше проверим остальные комнаты, — сказал я без энтузиазма. — Что если Джимми и Элисон — я имею в виду, может, с ними что-нибудь случилось, а?

— Хорошо, — сказал Дэн. Чувствовалось, что ему хочется идти искать другие тела так же сильно, как и мне.

— Думаю, тебе лучше принести фонарь.

Мы оставили тело бедняжки Оливера Бодина на месте и прошлепали обратно в коридор.

Первой на нашем пути оказалась хозяйская комната. Если не считать мокрых пятен на ковре там, куда сумела добраться вода, все было сухо и пусто. Латунная старомодная кровать с розовым покрывалом была аккуратно застелена, и видно было, что на ней никто не спал. На темном сосновом трюмо лежали нетронутыми щетка для волос, ручное зеркало и парфюмерия Элисон. На стене, рядом с резной сосновой дверью в чулан, висела цветная фотография Джимми и Оливера на пляже в Кейп Код. Я посветил на нее, посмотрел на Дэна и пожал плечами.

Мы сунулись еще в две комнаты. Обе были пустые, достаточно сухие и нетронутые. Мы бегло и нервно осмотрели их, открывая двери шкафов, будто ожидали найти там таящихся чудовищ. Потом мы вернулись в промокший насквозь коридор. Вода спадала, и было ясно, что это не прорыв трубы.

— Мне кажется, что только комната Оливера наполнилась водой, — сказал я. — Теперь вода вылилась, вот и все. Нет ни утечки, ни треснувшего бака, ни поврежденного бака, ни поврежденного крана — ничего.

Дэн повернулся ко мне с таким лицом, как будто он был озабоченным чем-то министром.

— Кто это сделал, в таком случае? — спросил он у меня. — И, что ближе к делу, как им это удалось? Я не представляю, как кто-нибудь мог заполнить водой комнату. Это невозможно.

— Мы еще не были в ванной, — напомнил я ему. — Может, там какая— нибудь хитрая система труб.

— Ты веришь в это не более, чем я.

Я достал сигары и предложил Дэну. Он потряс головой.

— Мне надо когда-нибудь начать рассуждать, — сообщил я ему, доставая спички. — Я решил, что можно начать прямо сейчас.

Мы открыли дверь ванной. Внутри было довольно холодно, не так, как это бывает зимним вечером; там было промозгло. Я потянул носом, и, хотя я курил сигару, меня охватила уверенность, что я почувствовал тот самый странный неприятный запах, который исходил от пробы воды, взятой в этом доме сегодня днем.

— Ты чувствуешь? — спросил я у Дэна.

Он кивнул.

— Что он тебе напоминает? — спросил я опять.

Дэн долго думал. Наконец он сказал:

— «Рыбачья пристань» в Сан-Франциско. Мой последний отпуск. Запах моллюсков, смешанный с запахом дизельного горючего.

— Мне он напоминает то же самое, — сказал я ему.

Занавеска в душе была задернута. Она была из мутного пластика, разрисованного бирюзовыми рыбками. Я посветил в душ фонарем, но там на первый взгляд никого не было. Я шагнул к душу по кафельному полу и отдернул занавеску. В ванной комнате лежало что-то, похожее на узкий шлем с выступами. Эта вещь была больше, чем шлем — на самом деле ваша голова должна была быть раза в два больше нормального размера, чтобы вы могли носить такой шлем. Но она тускло и ровно мерцала, что наводило на мысли о шлеме.

— Дэн, — сказал я осторожно. — Как ты думаешь, что это?

Он наклонился и уставился на «шлем». Посмотрев немного, он протянул руки и поднял его.

— Он легкий, — сказал он. — Что-то вроде раковины или кости. На, посмотри.

Он поднял его к свету фонаря и показал мне, что «шлем» состоял из двух половинок, как раковина мидии. Посередине половинки были скреплены каким-то чешуйчатым, но гибким материалом наподобие целлулоида. По всей окружности «целлулоид» был усеян шершавыми иголочками — короткими, жесткими и острыми.

— Это настоящее? — спросил я Дэна.

— Настоящее? Ты хочешь сказать, продукт ли это реального существа?

— Да, если тебе хочется поставить вопрос таким образом.

Дэн постучал по «шлему» и оглядел его со всех сторон.

— На вид настоящее. Похоже на панцирь какого-то довольно большого бронированного насекомого.

Я не понимал, хочется ли мне рассматривать дальше или убежать из этого дома к чертовой матери. Я смотрел на эту чешуйчатую, бугристую часть неизвестного создания, и мне казалось, что я нахожусь посреди одного из тех ночных кошмаров, которые совсем не пугают, пока не проснешься один в мрачной спальне и не услышишь шум и шорохи, которых быть не должно, и не увидишь тени, которые не могут существовать.

— Это... это насекомое? — спросил я у Дэна. — Ты хочешь сказать, часть чего-то, что бегало?

— Может быть. Может, это просто розыгрыш. Но я не думаю, что у того, кто утопил мальчика в его собственной спальне, может быть чувство юмора, как ты считаешь?

Я в ужасе уставился на панцирь.

— Ты хочешь сказать, что это мог быть панцирь омара, краба или чего-нибудь в этом роде? Ты думаешь, что говоришь?

Дэн положил чешуйчатый «шлем» обратно в ванну. «Шлем» покатался там немного туда-сюда, издавая противный скрежещущий звук, пока не занял устойчивое положение.

— По правде говоря, я даже не знаю, что и сказать, — с несчастным видом отозвался он. — Похоже на панцирь омара или какого-либо насекомого, но размер абсолютно ненормальный. По-моему, я вообще ничего не понимаю.

Снаружи капало. Я был уже достаточно заведен и не хотел оставаться в доме, обсуждая проблему нападения какого-то ужасного насекомого на Оливера.

Я сказал:

— Может, нам лучше позвонить Картеру? По крайней мере, у них есть какой-то порядок расследования такой жути. Я пасую перед вещами, которые нельзя спаять, заклепать или затянуть гаечным ключом.

Дэн провел рукой по лысой голове. В его глазах была тревога.

Он сказал:

— Все это полнейшая бессмыслица. Посмотри-ка: это панцирь или хорошая подделка под панцирь, но размер, Мейсон, совершенно жуткий размер.

— Давай позвоним Картеру, а? — повторил я. — Знаешь, как поступают в фильмах те, кто пытается сражаться с гигантскими омарами? Зовут полицию, полиция обращается в Федеральное Бюро Расследований. ФБР сбрасывает на омаров атомную бомбу. Давай так и сделаем.

— Ради Бога, хватит шуток на этот счет, — зло бросил Дэн. — В соседней комнате мертвый мальчик.

— Я не шучу, — настаивал я — Все это выводит меня из себя. Лучше убраться отсюда. Мы идем или нет?

Он задумчиво взглянул на панцирь еще раз и кивнул.

— Хорошо. Но я попрошу Картера сделать несколько фотографий.

Мы вышли из ванной и похлюпали обратно к лестнице. Замерев на мгновение и прислушавшись, мы не услышали ничего, кроме капанья. Осторожно ставя ноги на мокрый ковер, мы спустились по лестнице в гостиную. Там был телефон, и я надеялся, что его вода не испортила. Я поднял трубку. Телефон потрескивал, но гудок был.

Картер Уилкс долго не подходил к телефону. Наконец он поднял трубку и устало сказал:

— Контора шерифа. Картер Уилкс. Подождите немного, пожалуйста.

— Картер, — торопливо сказал я, — это я, Мейсон Перкинс.

— А, Мейсон. Как дела? Подожди немного, а то я занят с отчетом по делу Дентона, осталось совсем немного.

— Картер, это хуже, чем дело с мальчишкой Дентонов.

— Ты это о чем?

— Я у Бодинов на дороге 109, — сказал я. — Здесь несчастный случай или что-то вроде этого. Оливер Бодин утонул.

— Утонул? Где?

— В доме, точнее, в своей спальне.

— В спальне? — недоверчиво переспросил Картер хриплым голосом. — Ты уверен, что по дороге домой не заезжал в норвильский магазин алкогольных напитков? Ты уверен, что трезв, Мейсон?

— Картер, это правда. И есть еще кое-что, так что тебе придется приехать и посмотреть самому.

Картер убрал трубку от уха, и я услышал, как он говорил что-то приглушенным голосом одному из своих заместителей. Потом он сказал в трубку:

— Джимми и Элисон с тобой, Мейсон? Что с ними?

— Они пропали. Мы здесь уже более получаса, и никаких следов хозяев не видели.

— Хорошо, — сказал Картер. — Я сейчас приеду. Оставайся там и жди меня, и ничего не трогай, черт побери.

Он бросил трубку. Я продолжал держать трубку в руках. Я сидел, тупо уставившись на телефон, когда Дэн повернулся ко мне и спросил:

— Ну?

— Картер едет. Судя по тому, как он ездит на машине, это не должно отнять у него больше десяти минут.

— Что он сказал?

Я пожал плечами.

— Подумал, что я напился. А мне уже хочется это сделать.

— Сказал подождать?

— Давай подождем снаружи, а? От этого места у меня голова кругом идет. Представляю себе встречу с гигантской устрицей; я ведь всегда верил в привидения.

— Ты веришь в привидения? — поинтересовался Дэн, когда мы осторожно пробирались по мокрому холлу на кухню, а потом наружу.

— Конечно. А ты нет?

— Я думаю, нет. Я никогда их не видел. Моя мать, бывало, готова была клясться, что видела привидение, но я никогда не видел живое привидение, разгуливающее по дому. А ты?

— Я раньше снимал комнату на самом конце Десятой улицы, — сказал я, — и я уверен, что слышал, как кто-то шептался в моей спальне по ночам.

Дэн открыл сетку, и мы вышли на ночной морозный воздух.

— Что же они говорили? — спросил он меня.

— Не знаю. Меня учили, что подслушивать чужой разговор невежливо. Но если серьезно, это продолжалось несколько месяцев. Позднее швейцар сказал мне, что в той комнате каким-то насильником— шизофреником были убиты две девушки.

Мы обошли дом и подошли к тому месту, где стоял с включенными фарами мой автомобиль. Я залез на место водителя, а Дэн тактично сел сзади, чтобы не беспокоить Шелли. Я завел мотор, чтобы погреться.

— В конце концов, насильник есть насильник, — заметил Дэн. — Но не спрашивай меня, что это за штука в ванне и откуда она взялась.

— Слушай, я вспомнил, — сказал я. — Когда я был здесь днем и разговаривал с Джимми, он сказал мне, что ему снится, как он тонет.

— Да? И что он сказал еще?

Я задумался. Джимми говорил что-то о подземелье, о каком-то подземном водоеме.

«Меня доводит чувство, что вода находится под тоннами непроницаемого камня. Так что, даже если бы я и добрался до поверхности, я не смог бы дышать».

Я сказал:

— Кажется, он думал, что вода была под землей. Затопленная шахта или что-то в этом роде.

— Под землей? Бессмыслица какая-то.

Я кивнул головой в направлении дома Бодинов, темного и молчаливого в холодной ночи.

— То, что случилось с Оливером, тоже кажется бессмысленным. Но это случилось.

— Сон Джимми мог быть чем-то вроде предчувствия, — предположил Дэн. — Я не верю в привидения, но есть данные о случаях чистейшего ясновидения.

— А как насчет панциря насекомого, или омара, или кого бы там ни было? — спросил я его.

— Есть во всем этом кое-что такое, что беспокоит меня больше всего, — сказал Дэн. Его лицо было слабо освещено зеленоватым светом приборной доски. — Это слишком уж напоминает нашу чешуйчатую мышку. Сложно сказать, не имея под рукой мыши, чтобы сравнить, но, кажется, есть некое сходство между наростом на теле нашей пациентки и панцирем наверху.

Я выключил мотор «Кантри Сквайра», чтобы не задохнуться от выхлопных газов. Было достаточно тепло, чтобы продержаться до приезда шерифа.

Шелли зевнул, потянулся, а затем опять свернулся в пушистый полосатый шар. Чтобы быть таким ленивым, действительно нужен талант.

Я вынул сигару. Это была последняя. Я засунул ее в рот и сказал:

— Думаешь, если животное покрупнее, чем мышь, напьется этой воды, с ним случится то же самое?

— Если виновата действительно вода, то все странности можно списать на нее, я бы так сказал, — ответил Дэн. — Может, это собака. Ведь у Бодинов была собака, а мы так ее и не заметили.

— Бодинов мы тоже что-то не заметили, — напомнил я ему.

Он отвернулся.

— Я об этом тоже думал. Но пока мы не уверены, что дело в воде и она так же действует и на людей, я бы воздержался от подобных догадок.

Я достал спички.

— По крайней мере, на Оливера она не подействовала. Я хочу сказать, он утонул, но он пил колодезную воду так же, как и Джимми с Элисон, однако чешуи на нем не было заметно.

Дэн потер глаза.

— Я не думаю, что Джимми и Элисон разгуливают по округе в виде живой рекламы «Продуктов Мори Швона». А ты?

Я чиркнул спичкой, и в этот момент мне показалось, что я увидел, как кто-то пересек лужайку. Оранжевое пламя спички, отразившись от ветрового стекла, помешало мне увериться в этом, и, быстро задув спичку, я уставился в темноту.

— Что такое? — спросил Дэн.

— Не знаю. Похоже, там кто-то есть. Подожди-ка немного.

Я открыл дверь машины и вылез. На мгновение мне показалось, что рядом с дальней изгородью я увидел человека, идущего прочь от меня. Было слишком темно, и я не мог разглядеть его получше, но похоже, он горбился и был довольно грузным. Шел он странно, слегка покачиваясь.

Я окликнул:

— Джимми! Это ты?

Казалось, человек повернулся ко мне, но это произошло так быстро, что я не понял, кто это, а он уже скрылся в неровных тенях.

— Джимми! — крикнул я и побежал через траву к ограде. Позади меня открылась дверь, и Дэн припустил за мной вприпрыжку, быстро догоняя меня. От холодного воздуха у меня перехватило дыхание; пульс в ушах и шуршание моей одежды, похоже, были самыми громкими звуками в мире.

Я добежал до края ограды. За ней были густые колючие кусты, которые невозможно было миновать, не исцарапавшись в кровь. Остановившись и тяжело дыша, я подождал Дэна, который с шумом бежал за мной, и мы оба стояли и смотрели на живую изгородь, сбитые с толку.

— Ты видел, кто это? — спросил Дэн.

— Не знаю, это мог быть кто угодно. Может быть, это просто тени. Я не вижу, как кто-нибудь мог пробраться через эти кусты.

Мы прошли немного вдоль изгороди в обе стороны, но проходов в ней не было. Если бы тут кто-нибудь побывал, то он бы проделал в изгороди здоровенную дыру. Может быть, он просто пробежал вдоль нее в тени. Хотя мне думалось, что в этом случае я бы увидел его. Когда я побежал, он был метрах в сорока от меня. Только бегун-олимпиец мог пробежать вниз по дороге и скрыться из вида за то время, пока я добирался сюда, а из того, что я видел, было ясно, что человек был тяжелым и неповоротливым.

Мы стояли и слушали. Холодный ветер слабо дул сквозь изгородь, и сухие листья, насаженные на шипы, шевелились со звуком, который был очень похож на поскребывание клешней гигантского омара.

— Не поминаю, что мы, черт побери, так нервничаем, — сказал Дэн, сердясь на самого себя и в равной степени на меня. — Нам ничего не известно, нет никаких свидетельств чего-либо, а мы скачем вокруг, как два школьника в публичном доме.

Я пошел обратно к машине, и Дэн поплелся за мной. Я не знал, слишком ли я бурно реагирую или нет. Я знал, что часть адреналина в крови находится там из-за моего воображения. В данных обстоятельствах было сложно отвлечься от образов Джимми и Элисон, постепенно превращающихся во что-то чешуйчатое. Но я знал, что видел кого-то или что-то, и, учитывая то, что маленький Оливер утонул несколько часов назад, я думаю, мне можно было простить то, что я был на пределе. Я не трус. Если надо, я могу без колебаний заехать по голове гаечным ключом кому угодно. Но я не чувствую себя таким уверенным с тем, что шепчется в темноте или шляется по саду в полночь, и уж тем более я теряюсь в спальнях, которые совершенно ненормально заливаются водой до потолка.

Мы уже почти достигли машины, когда услышали полицейскую сирену. Машина шерифа Уилкса с включенными сигнальными огнями свернула на подъездную дорогу и подъехала вплотную сзади к моему автомобилю. Шериф и три помощника открыли двери и выбрались наружу.

— Следователь тоже едет, — поведал нам шериф. — Где тело?

— Наверху, вторая спальня направо.

Картер был высоким человеком, шесть футов и четыре дюйма, с дополнявшим общее впечатление животом. У него было широкое суровое лицо, решительные темные глаза и косматые брови. Форма на нем всегда была безукоризненно чистой, обувь сияла, и он всегда был большим приверженцем белоснежных зубов. Он был женат на хорошенькой китаянке, и у них был сын, который играл в баскетбол за Хатфорд.

— Вы не хотите, ребята, пойти с нами и показать, что нашли? — спросил Картер.

— Если ты считаешь, что это так необходимо, — сказал я. — Мне там не нравится.

— Смерть не привносит ничего хорошего в обстановку дома, — заметил Картер.

— Я тоже так думаю, — сказал я ему.

Мы провели Картера с помощниками через кухню в холл, устланный промокшим насквозь ковром. Он хотел знать, когда мы приехали, что нам было здесь надо и что показалось нам подозрительным. Видели ли мы следы на мокром ковре лестницы? Слышали ли подозрительные звуки? Откуда, по моему мнению, лилась вода? Почему я сразу же не закрутил запорный кран?

Мы вшестером прошлепали наверх, и я показал спальню Оливера. У двоих помощников были тяжелые аккумуляторные фонари, и они осветили всю сырую и грустную обстановку сразу. Оливер лежал с синим лицом и открытыми глазами там, где мы его оставили. Шериф опустился на корточки рядом с ним и долго смотрел, не прикасаясь к телу. Потом он поднял глаза и оглядел слезающие обои, мебель, с которой капало, и отметку уровня воды около рамки картины.

— Ты водопроводчик, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — Что здесь, по-твоему, произошло?

— Я не знаю, — признался я. — Комната даже не была закрыта, поэтому, наверное, нужно было как-то резко и сразу затопить ее. Но я не знаю, откуда взялась вода, равно как и затрудняюсь определить, как можно залить ее водой так быстро. В комнату такого размера вмещается тонн двадцать воды.

— Двадцать тонн? — переспросил Картер.

— Запросто. Может, больше.

Картер поднялся и поправил на поясе ремень с кобурой.

— Не похоже, что в коридор вылилось двадцать тонн воды, а? Двадцать тонн смыли бы дом, тебе не кажется?

— Да, пожалуй. Я об этом не подумал.

— Итак, вода появилась, залила комнату, а затем почти вся исчезла? — спросил Картер.

— Я полагаю, так. Я не знаю, как это получилось.

— А я тебя об этом и не спрашиваю. Я спрашиваю тебя, по-твоему, случилось так, как ты сказал?

Я кивнул.

— Да, так все и произошло.

— Так, согласия мы достигли, — сказал Картер. Он переступил через тело Оливера и прошел в другой конец комнаты. — Комната наполнилась двадцатью тоннами воды. Потом вода ушла так же быстро, как и появилась. Теперь скажи мне, какое снаряжение нужно, чтобы проделать такое. Насос какой-нибудь, или, может быть, брандспойт?

Об этом я уже думал. Существовали пожарные брандспойты, которые качали по нескольку тонн воды в минуту, но они были оснащены такими мощными и шумными насосами, что мысль о предполагаемом убийце, приезжающем на такой вот машине к дому Бодинов пораньше вечером, устанавливающем эту махину и включающем ее, была абсурдной. Кроме того, как могли эти тонны воды исчезнуть так быстро? Я не знал ни одного не стационарного насоса, который мог бы всосать двадцать тонн воды за считанные секунды.

Убийство Оливера казалось бессмысленным, бесцельным и проделанным с помощью чего-то абсолютно невозможного.

Я сказал шерифу Уилксу:

— Сожалею, но я не могу даже догадываться, как это проделали. Я бы сказал, что такого не может случиться, если бы не видел своими глазами.

Картер потер подбородок. Снаружи раздался вой сирены машины следователя и скрип покрышек, когда она затормозила. Захлопали двери, и мы услышали шаги и голоса.

— Есть еще одна странная вещь, — сказал Дэн Картеру. — Мы нашли ее в ванной.

— По-твоему, эта комната недостаточно странная? — спросил Картер.

— Да, странноватая. Но то, что мы нашли, еще более необычно.

Картер взглянул на одного из помощников и сказал:

— Хорошо, показывай дорогу.

Пройдя по коридору, мы оказались в ванной. Дэн отдернул занавеску и произнес:

— Вот. Что ты скажешь об этом?

Картер, нахмурившись, смотрел в ванну. Помощник тоже наклонился, затем он выпрямился и посмотрел сначала на Дэна, а потом на меня.

— Это ванна, — сказал он, подозрительно глядя на меня.

— Не ванна, — сказал я, проталкиваясь вперед, — а…

Ванна была пуста. Никаких следов чешуйчатого панциря. Я отдернул занавеску дальше, но за ней ничего не оказалось. Я посмотрел за унитазом, но там тоже ничего не было.

— Вы мне не скажете, что вы ищете? — потребовал Картер. — Или это настолько странно, что вы не знаете, что это было?

— Это был панцирь, — объяснил Дэн, пытаясь обрисовать руками в воздухе его форму.

— Что-что?

— Защитный панцирь насекомого, если проще. Роговой и жесткий, из двух половинок, соединенных как бы хребтом.

Шериф Уилкс понаблюдал за попытками Дэна обрисовать форму панциря, затем выставил вперед большой палец, а потом попытался указать размер с помощью большого и указательного пальца.

— Когда ты говоришь о панцире насекомого, ты ведь хочешь сказать, что он был маленьким? Не думаешь же ты, что он был таким большим, как ты показываешь.

Дэн опустил глаза на свои руки, между которыми было чуть меньше метра. Потом он посмотрел на шерифа.

В какой-то момент я не знал, что он скажет, но потом он опустил руки и изобразил на лице полную капитуляцию.

— Да, — сказал он устало, — я действительно не хотел сказать, что панцирь был таким большим.

— Тогда что же в нем такого странного? — спросил его Картер. — Ты сказал, что это будет необычнее, чем двадцать тонн воды в спальне, или нет?

— Кто, я?

Я положил руку на широкое и крепкое плечо Картера.

— По-моему, Дэн в шоке, Картер. Может быть, это просто игра воображения.

— Что — это?

— То, что, как он думал, было панцирем.

— Мне кажется, ты тоже сказал, что видел панцирь.

Я выдавил из себя улыбку.

— Все мы ошибаемся, Картер. У нас с Дэном был трудный день.

Уперев руки в толстые бока, Картер молча смотрел на нас почти целую минуту.

— Хорошо, — сказал он наконец. — На этот раз вам сойдет это с рук. Но если кто-то утаивает вещественное доказательство, у него будут большие неприятности. Вы меня поняли?

— Никто ничего не утаивает, Картер, — заверил я его. — Просто нам так же, как и тебе, хочется выяснить, что здесь произошло.

— Хорошо. Но помните о наказании за утаивание вещественных доказательств. Наказание — тюрьма. Понятно?

Мы все вместе вышли из ванной и пересекли коридор. Помощник следователя Лоренс Дан, худой, с серым лицом человек в очках, в коричневом с отливом костюме, поднимался по лестнице со своим старым коричневым саквояжем.

— Как дела, Ларри? — спросил Картер. — Ты готов расследовать дело об утонувшем в своей спальне?

Лоренс Дан фыркнул и моргнул.

— Что бы там ни было, Картер, я к этому готов. Привет, Дэн. Привет, Мейсон. Как я понимаю, вы — те двое несчастных, которые все и обнаружили. Бедняга Оливер, да?

— Точно, — сказал Картер. — Эролл только что объявил розыск Джимми и Элисон.

— А что, они пропали?

Картер отвел Лоренса в спальню утонувшего мальчика.

— Их не было, когда приехали Мейсон и Дэн, а это случилось больше часа назад.

Лоренс встал на колени на мокрый коврик рядом с телом Оливера и открыл свою сумку. Посветив в глаза мальчику специальным фонариком, он принялся проверять другие признаки жизни — сердце, дыхание, рефлексы. Все это было формальностью. Смерть Оливера не подлежала сомнению.