Владимир Георгиевич Машков
      Между "А" и "Б"
      (Здравствуй, Валерка! - 1)
      Повесть
      В эту книгу В.Машкова включены две тематически связанные между собой повести: "Между "А и "Б" и "Веселая дюжина". Главный герой этих повестей веселый и неугомонный мальчишка Валерка Коробухин.
      Для детей среднего школьного возраста.
      "РАСТОЛКАЙТЕ ВЫ ЭТОГО НАРУШИТЕЛЯ..."
      А меня один раз по телевизору показывали! Это было, когда я еще в детский сад ходил. Знаете, в тот самый, который при выходе из парка.
      Однажды к нам в сад явилась какая-то тетя с круглыми очками на носу. Тетя сказала, что по телевизору будут показывать концерт из нашего детсада, но покажут только одаренных детей, а остальные должны сидеть вокруг и делать вид, что им очень весело. И ни в коем случае не шуметь, а только хлопать в ладоши.
      Я, конечно, оказался неодаренным и попал в ту компанию, которая сидела вдоль стен и вовсю изображала, как им весело. Наконец это мне надоело. И когда я увидел, что телекамера нацелилась прямо на меня, мгновенно встал на руки, прошел несколько шагов, ловко вскочил на ноги, улыбнулся и начал раскланиваться. Как настоящий артист. Телекамера все еще смотрела на меня, и мне даже показалось, что я слышу, как хлопают зрители, которые сидят дома у своих телевизоров.
      Но вот телекамера взглянула уже на настоящего одаренного ребенка, а тетя в круглых очках оттащила меня в сторону и сказала, что если я, Валерка Коробухин, буду срывать передачу, то она не знает, что со мной сделает.
      Так меня один раз показывали по телевизору.
      И вообще тогда, когда я был маленьким, передачи в сто раз интереснее были, чем сейчас.
      Вот фильм показывали - я таких фильмов давно не видел. Там наши за шпионом гнались. Сперва на лошади, потом на машине... А шпион все равно удрал. Успел в самую последнюю минуту уцепиться за вертолетную лестницу - и удрал. Но туфля шпионская - он ее в спешке потерял - попала в руки следователя. И тот - никогда бы не поверил, если бы сам по телевизору не видел - по туфле нашел шпиона. Он днем и ночью изучал туфлю, как будто это была книга "Двадцать лет спустя". И как-то заметил на подошве след сигареты, иностранной, конечно.
      Следователь сразу приободрился, сбрил бороду, которая у него за это время выросла, потому что он целый месяц, никуда не выходя, корпел над туфлей, и позвонил начальнику.
      - Барк у нас в руках...
      И вот Барк преспокойненько топал по аллее парка и дымил сигаретой. Выкурил, плюнул на нее и притоптал каблуком к асфальту. А следователь из-за кустов:
      - Руки вверх, Барк, он же - "кукла", он же - "госпожа"! Просчитались? Наши люди бросают окурки в урну. Понятно?
      Барк побледнел и поднял руки.
      Да, фильм был - не оттянуть от телевизора!
      А сейчас - скучища... Мама говорит: "Правильно, так и надо. Умные люди на студии работают, у самих, наверное, дети есть. Скучные передачи для того пускают, чтобы ребята сами выключали телевизор и садились за уроки или помогали мамам по хозяйству".
      Может, мама и права, но все равно скучно. Как у нас на сборах.
      Вот недавно был сбор. Назывался он "Для чего мы учимся?" Странные люди - "для чего мы учимся?" Как будто не понятно! Для мам, чтобы они гордились нами, когда мы получаем пятерки, и для учителей, чтобы они нам эти пятерки ставили...
      Для чего ж еще?
      Галка Новожилова, - это наш председатель совета отряда, - растягивая слова, сказала: "Чтоб ты явился, Коробухин, тебя разбирать будем". Она всех ребят по фамилии называет, для солидности.
      Я, честно говоря, сдрейфил. Потому что двоек у меня - не одна, не две, а раза в три больше. Галстук достал, гладил его долго, чуть он у меня не сгорел. Пришел в зал, тихо сел с краю, тихо смотрю и слушаю.
      А на сцене вот что происходит. Выходят девчонки и по шпаргалкам - а еще отличницы! - бойко шпарят доклады: "Ученье - свет, а неученье - тьма", "Пятерки - наши путеводные звезды", "Знания - наши крылья"... И все так гладко и ловко. А про нас, про двоечников, и ни слова, и ни полслова, и ни вот столечки не говорят. Ну, думаю, красота...
      А доклад идет за докладом, и все такие длинные... И чувствую я, что веки мои слипаются, а голова так и клонится к спине рыжего Вовки Шлыка, который сидит впереди меня.
      Заснул я, ребята! А скажу вам по секрету, по ночам я жутко храплю. Даже мама, привыкшая к моему храпу и свисту, и то иногда испуганно вскакивает и ругается:
      - Совести у тебя нет. Целый день на ногах, дай хоть ночью отдохнуть.
      Я говорю:
      - Я больше не буду, мама. - И засыпаю.
      Так вот, на сборе, как раз когда наш очкарик - Ленька Александров с трибуны сказал: "У нас есть отдельные ученики, которые не совсем понимают, как необходимы знания нам, тем, кто идет на смену нашим бабушкам и дедушкам, нашим отцам и матерям, дядям и тетям, старшим братьям и сестрам", - как раз в этот момент из моего рта вырвались первые хрипящие звуки.
      Это было как сигнал горна, который будит на заре пионерский лагерь, как школьный звонок, весело и бесцеремонно прерывающий тоскливый урок! Все радостно повскакивали, стали показывать на меня пальцами и хохотать.
      Но мне про это потом рассказали. А тогда я ничего не слышал и не видел и только свое "хр-р-р!" продолжал.
      Тут Галка Новожилова как крикнет:
      - Растолкайте вы этого нарушителя!
      Я сразу проснулся, обвел взглядом хохочущих ребят, повесил нос и поплелся к выходу.
      А мне вдогонку Лидия Ивановна, классная:
      - Коробухин, чтоб завтра явился в школу с матерью!
      ЧАСТНОСОБСТВЕННИЧЕСКИЙ РЕЛЬС
      Вы, ребята, хотите узнать, что было после сбора?
      Ой, ребята, не спрашивайте. После сбора был еще один сбор.
      Наша вожатая Кира сказала:
      - Надо осудить Коробухина.
      Я спросил:
      - На сколько?
      Вожатая Кира не поняла:
      - Что на сколько?
      - Я хочу спросить, на сколько лет меня осудить?
      Вожатая Кира вся побелела.
      - Ты, Валерий, никак не научишься вести себя по-человечески.
      Вожатая Кира - из 10 "А". Их там целый класс готовят в вожатые, учат, как находить подход к детям, то есть к нам. И, наверно, Кире внушили: "С детьми нужна строгость, иначе они на шею сядут". Или что-нибудь в этом духе. Вот она и применяет свои знания на практике.
      - Ребята, кто хочет выступить? - ходила по рядам и тормошила всех вожатая Кира. Потом повернулась к Галке Новожиловой:
      - Что же ты, Новожилова, не ведешь? Веди.
      И Галка повела:
      - Ребята, говорите же, говорите! Кто хочет сказать?
      Ребята отворачивались от пылких Галкиных глаз, низко склоняли головы, делая вид, будто что-то разглядывают на вытертых собственными руками партах.
      - Вы что - солидарны с ним? - вожатая Кира показала на меня.
      Я выпятил грудь, чтобы меня можно было лучше разглядеть. Ребята упорно и гордо молчали.
      - Так вы считаете, что это очень хорошо - на пионерском сборе храпеть? - Вожатая Кира начала нервничать.
      Я помотал головой. Кира стояла ко мне спиной и ничего не замечала. Ребята улыбнулись и хором ответили: "Нет!"
      - Потом Коробухин совсем распояшется, начнет и на уроках храпеть, а там - кукарекать, мяукать. - Голос у вожатой Киры звенел как колокол.
      - Я не умею кукарекать, - не выдержал я. - И мяукать тоже не умею.
      Я не люблю, когда мне приписывают таланты, которых у меня нет. У меня своих хватает, одолжить могу, кому надо.
      Ребята так и легли со смеху. А вожатая Кира сказала, что она больше не может, что такого изверга она видит первый раз и что она пойдет жаловаться директору.
      Мне было жалко вожатую Киру. Она в общем хорошая, но почему она не может понять, что я храпел не нарочно? Обидно, когда тебя не понимают...
      Недавно мне сказали: "У тебя, Коробухин, только одни плохие поступки. А ты прояви себя в чем-нибудь хорошем, полезном... Вот завтра весь класс идет собирать металлолом. У тебя есть шанс заработать хороший поступок".
      "Ладно, - подумал я. - Если у меня только плохие поступки, путь будет один хороший". И я пошел собирать металлолом.
      На Песчаной улице снесли несколько старых развалюшек. Там семиэтажный дом собрались строить. Мы пошныряли немного в поисках железных или любых других кладов. И вдруг я споткнулся обо что-то и чуть не упал. Глянул железный рельс. Хотел поднять - ого-го-го! - вот это вес.
      - Давайте сюда! - позвал я ребят.
      Раз-два - взялись вчетвером и подняли. Смотрим, а к рельсу проволокой привязана крышка. Мы ее сразу не разглядели, потому что она была засыпана мусором.
      Под крышкой оказалась прямоугольная дыра.
      - Ребята, это подземный ход! - восхищенно закричал Вовка.
      - Ерунда, - промолвил рассудительный Семка. - Это просто погреб. У моего дяди знаете какой погреб!
      - Знаем, - отмахнулся я. - У кого есть фонарик?
      - У меня, - сказал Семка.
      - У дяди взял?
      - Свой, - обиделся Семка.
      Я хотел уже спускаться в погреб, но увидел, что нет никакой лестницы.
      А вдруг погреб глубокий? Загремишь вниз, а после о ком в стенгазете писать будут, как о главном разгильдяе школы?
      Я подумал минуту.
      - Снимайте ремни.
      И сам первый снял ремешок. За мной то же самое сделали ребята. Быстро из ремешков связали веревку. Получилась отличная лестница. Я ухватился за конец веревки из ремешков, и ребята спустили меня вниз.
      - Ну что там? - кричали ребята. - Давай вылазь!
      Я дернул веревку.
      - Тяните!
      Поднатужившись, ребята вытащили меня. Когда я очутился на земле, то изо всех сил чихнул. Раз, второй, третий... Вот уж никогда не думал, что так здорово умею чихать.
      - Ну что? - спросили ребята. - Ничего там нету?
      - А вы чего хотели - соленых огурчиков?
      - Нет, - ответил Вовка, - хоть бы какое-нибудь корыто...
      - А насморка не хочешь? - сказал я и чихнул в четвертый раз.
      Мы ухватились за рельс и потащили его. Шагали по улице и в такт нашим шагам дружно пели:
      Наши жены - ружья заряжены...
      И вдруг:
      - Стойте! Погодите! Украли!
      За нами громыхал сапогами по улице дяденька в полушубке и заячьей шапке.
      - Отдайте, это моя рельса, - сказал он, отпыхавшись.
      Семка пробовал было заспорить:
      - Мы нашли этот рельс. Он валялся.
      Я остановил Семку и добродушно улыбнулся:
      - Пожалуйста, берите!
      Дяденька посопел, попыхтел, наконец приподнял рельс, прошел, шатаясь, несколько шагов и бросил свою ношу на землю. Лицо его стало умоляющим.
      - Ребятки, помогите. Вы же пионеры, тимуровцы, так сказать, помощники старших.
      Мы хранили молчание.
      Дяденька сделал вторую попытку, но он был старенький, и установить мировой рекорд по подъему тяжестей ему не удалось.
      Тогда я начал штурм.
      - Как ваше имя-отчество?
      - Сидор Сидорович, - буркнул дяденька.
      - Сидор Сидорович, государство о вас позаботилось. Вы получили прекрасную трехкомнатную квартиру в прекрасном пятиэтажном доме на прекрасном втором этаже. Во дворе у вас растут прекрасные саженцы и звенит прекрасный детский смех...
      Все время, пока я вдохновенно нес эту чепуху, дяденька смотрел на меня, вытаращив глаза, и согласно кивал головой.
      - Наверное, вы уже и пенсию получаете?
      - Получаю.
      - Вот видите, вы вполне обеспеченный и счастливый человек. - Я подмигнул ребятам. - Чего ж вам еще надо?
      Мы взяли рельс с прикрепленной к нему крышкой и отправились в путь.
      - До свидания.
      - До свидания, - растерянно сказал нам дяденька.
      Несколько минут мы шли и хихикали.
      - Эй, стойте, погодите!
      Мы со злостью швырнули рельс на землю, он глухо шмякнулся.
      - Ну зачем он вам? - Я больше не улыбался.
      - А на погреб, - неуверенно сказал дяденька.
      - На какой? У вас же прекрасная трехкомнатная квартира в прекрасном пятиэтажном доме.
      Дяденька опустил глаза и нежно посмотрел на рельс.
      Снова рельс в наших руках, снова мы топаем по улице.
      Дяденька не отстает от нас и ноет:
      - Он пригодится мне. Распилю на куски и коньки внуку сделаю. Или грузила на удочки...
      Мы шли, не обращая никакого внимания на его мольбы. Мы останавливались только, чтобы передохнуть.
      Наконец дяденькины причитания мне надоели, и я решил его припугнуть.
      - Это не вы говорите, это в вас пережитки капитализма говорят.
      Дяденька захихикал и потер руки.
      - Ну, ребятки, поругались и будет. По пачке мороженого на брата, и отволочем рельс ко мне в прекрасную квартиру.
      Мы не отвечали.
      - Ну, ребятки, по пачке пломбира.
      Я видел, как Семка облизнул губы.
      - Полный вперед! Свистать всех наверх! Земля!
      Впереди показалась школа. Мы прибавили шагу.
      - Ребятки, по билету в кино на брата и по пачке пломбира...
      Когда мы притащили проклятый рельс в школу, вожатая сказала, что мы поступили неправильно, не по-пионерски. И, чтобы исправиться, должны немедленно отнести рельс назад его владельцу.
      Владелец горячо поблагодарил вожатую, а я сказал, что у меня плохих поступков хватает, я хотел заработать хороший, а потому пусть назад этот частнособственнический рельс тащат другие. И ушел. Дверью я не хлопнул. У меня нет такой глупой привычки.
      БОЯТСЯ ЛИ СОБАКИ ЩЕКОТКИ?
      Вот так и не удалось мне совершить хороший поступок.
      - Ну, Коробухин, - сказали мне, - если уж ты металлолом собирать не умеешь, то, знаешь ли...
      И развели руками.
      А Галка Новожилова при всех изрекла:
      - Мы решили, Коробухин, заняться тобой вплотную и всерьез. Сегодня после уроков к тебе направится пионерский патруль.
      - А зачем патруль? - спросил я. - Что я - преступник?
      - Двойки получать - разве не преступление? - сказал Ленька Александров и спокойно поправил очки на переносице.
      Я задумался.
      - Послушайте, - сказал я наконец. - Может, без патруля обойдется?
      - Нельзя, - зевнул Ленька. - Тебе больше нет доверия.
      - Ладно, - вздохнул я. - Приходите. Только если мой Эльбрус нападет на вас, я не отвечаю.
      Все посмотрели на меня внимательно.
      - А кто такой Эльбрус?
      - Доберман-пинчер. Собака такая. Как увидит кого чужого, особенно девчонку, сразу бросается, - терпеливо объяснил я.
      Ребята затихли.
      - Врет он! - вдруг закричал Семка. - Я у него вчера на телевизоре сидел, никакого добермана, никакого пинчера у него нет. У него даже кошки нет.
      Галка Новожилова осуждающе покачала головой:
      - А обманывать товарищей, Коробухин, и совсем стыдно.
      Я только пожал плечами, а Семке показал кулак - поговорим наедине, как мужчина с мужчиной.
      Надо было что-то придумать. Я знал, что такое пионерский патруль. Это приходят к тебе домой, расстраивают маму, спрашивают, как ты готовишь уроки, какой у тебя распорядок дня, - в общем, суют нос куда не надо. А после всего мама плачет: "И зачем ты мне на горе такой уродился?"
      Нет, надо было действовать решительно. "У меня нет собаки, - подумал я, - так она у меня будет. Ну, не доберман-пинчер, а простая дворняга - все равно вы в собачьих породах ни черта не смыслите".
      Как только кончились уроки, я на всех парах понесся домой и пулей взлетел на пятый этаж. Там жила одна бабушка. У нее была кудрявая беленькая собачка с черненьким, как кнопка, носом. Если ее увидать издалека, то можно испугаться - страшное чудище. А если подойти поближе, то сразу станет ясно, что это безобидная комнатная собачонка.
      Но у меня не было выбора, больше собак в нашем доме не водилось.
      Я сказал бабушке, что очень люблю собак, но все собаки мира, в том числе и доберманы-пинчеры, не стоят и одного коготка ее, бабушкиной, собачки. И пусть поэтому она, бабушка, позволит мне погулять с ее собачкой по двору.
      Бабушка была растрогана. Она забыла, как я таскал ее собачонку за хвост и купал в луже.
      Бабушка умиленно пролепетала:
      - Ты слышишь, Роза, какой прекрасный мальчик живет в нашем доме? Воспитанный, любит животных... Иди с ним погуляй. Только, мальчик, не долго, а то Роза сегодня кашляла. Я боюсь, не простудилась ли она.
      Я быстро спустился вниз. И как раз вовремя - по лестнице уже шлепал галошами пионерский патруль. Я еле успел захлопнуть за собой дверь, как... Дзинь!.. Патруль!
      Я дернул Розу за хвост: вот сейчас залает! Но она только жалобно заскулила. Я еще раз дернул - ну полай, старушка, тебе жалко, что ли?
      Роза чуть не заплакала, но лаять не хотела. Она просто не умела, наверно.
      Тогда я встал на четвереньки, чтобы показать Розе пример, и вдохновенно прогавкал: гав! гав!
      Второй звонок захлебнулся на первой же ноте.
      Я невинно спросил:
      - Кто там?
      - Это мы, - дрожащим голосом ответила Галка. - А откуда у тебя собака?
      - Я же вам рассказывал, а вы мне не поверили. Погодите минутку. Я ее привяжу, а то она на чужих бросается. Особенно на девчонок.
      Звякая цепочкой, я завел собачку в угол, взъерошил на ней шерсть и случайно мои руки попали Розе под мышки.
      Я крикнул:
      - Входите! Эльбрус на цепи!
      И тут произошло что-то необыкновенное. Наверно, Роза как огня боялась щекотки. И очень не любила, когда ее щекотали. Потому что в ту минуту, когда ребята появились на пороге, Роза вырвалась из моих рук, бешено взвизгнула, залаяла и принялась носиться по коридору. Взъерошенная, разозленная, она казалась такой страшной, что даже я струсил.
      А ребята? Сминая друг друга, они скатились по лестнице вниз.
      Я еле успокоил разбушевавшуюся Розу и отвел ее к бабушке.
      Утром, едва я переступил порог класса, на меня налетела Галка Новожилова.
      - Ну, Коробухин, это переходит всякие границы. На своих товарищей науськать бешеную собаку! Так тебе это не пройдет.
      Она оглядела орлиным взором весь класс и произнесла:
      - Наш отряд решил объявить тебе бойкот. С сегодняшнего дня мы с тобой не разговариваем. Ты нам не товарищ.
      - Все со мной не разговаривают? - Я посмотрел на Семку.
      Семка отвернулся.
      - Все, - отрезал Ленька Александров.
      На первом уроке со мной никто не разговаривал, на переменке тоже, на втором уроке в мою сторону никто даже не глянул, на второй переменке на мои вопросы не отвечали, на третьем уроке - тоже, на большой переменке - целых 15 минут! - со мной никто не перекинулся словечком, на четвертой переменке бойкот продолжался.
      После пятого урока я мрачно произнес:
      - Пойти утопиться, что ли!.. А что еще остается человеку?
      И, еле переставляя ноги, поплелся по коридору.
      Я ОБЪЯВЛЯЮ ГОЛОДОВКУ
      Конечно, топиться я и не думал. Я отправился в кино. Со вчерашнего дня во всех кинотеатрах шел фильм "Парижские тайны".
      По городу были расклеены голубые афиши. С афиш улыбался широкоплечий парень. От его ударов во все стороны разлетались типы с мрачными физиономиями.
      Разве можно было не пойти на такой фильм? Легче в школу не пойти...
      Кино мне понравилось. Здорово дерется этот маркиз. Надо будет мне потренироваться. Бокс в жизни пригодится.
      Занятый такими мыслями, я брел по улице. И ничего не замечал. Вдруг на меня налетел и чуть не сшиб с ног Семка.
      - Ты что правила уличного движения нарушаешь? - рассердился я.
      - Ты жив? - у Семки дрожали руки, дрожал портфель, а лицо было таким испуганным, будто он только что побывал в пасти у льва и лишь чудом вырвался.
      - Интересно, почему я должен умереть? - удивленно спросил я.
      - Да нет, конечно, - обрадовался Семка. - Я побегу, скажу ребятам. А то они думают, что ты... - Семка нервно хихикнул, - утопился. Ищут тебя...
      - Обожди. - Я схватил Семку за руку. - Ищут, говоришь?
      - Да, - торопливо закивал Семка, - уже и дома были. А ты где шатался? В кино сидел?
      Я ничего не ответил, потому что я размышлял. Мысли одна за другой появлялись в моей голове, они перебивали друг дружку и не давали сосредоточиться: "А что, если я... Нет, лучше так... А может - наоборот?"
      Наконец я решился.
      - Ну, прощай, - задумчиво произнес я.
      - Ты к-куда? - у Семки задергались губы.
      Я молча повернулся и быстро зашагал не в ту сторону, где был мой дом, а в противоположную. Я свернул направо около разноцветного, словно попугай, газетного киоска. И когда я оказался за стеной дома и Семка потерял меня из виду, я припустил со всех ног.
      Не знаю, как вы, но я люблю дворы в микрорайонах. Здесь очень легко скрыться от любой погони. Дома все на одно лицо, дворов полно, в общем ищи-свищи.
      В один из таких дворов я и шмыгнул. Из-за стены детсада выглянул. Как я и предполагал, Семка крался за мной. Но мой быстрый рывок сбил его с толку. Семка недоуменно оглядывался, он не мог понять, куда я исчез.
      Я, довольный, улыбнулся. Дал подзатыльника малышу, который слишком ко мне приглядывался, и потопал домой.
      В нашем районе почти все дома были деревянные. Летом на улицах зеленела трава, а зимой снег заваливал дома по самую макушку. И тогда все жители выходили и расчищали дорожки к колонкам. В общем, как в деревне, хотя всего в двух шагах от шумного, сверкающего проспекта. Только три новых, в семь этажей, дома возвышались над нашим районом. Ночью они были похожи на большие корабли, которые пристали отдохнуть на пару минут и скоро снимутся с якорей.
      Я с мамой жил в доме посредине, в 27 "а". А были еще 27 просто и 27 "б".
      Осторожно, чтобы меня никто не заметил, я пробрался по лестнице на чердак. На чердаке, за котельной трубой, было наше с Семкой место. О нем никто, кроме нас, не знал. Там я растянулся на старом рыжем диване. Он был такой старый, что даже пружины у него не скрипели.
      Надо было обдумать то, что произошло.
      Кстати, о чердаках. Раньше, когда мы еще жили в деревянном доме, там был отличный чердак. Мы с Семкой забирались туда во всех случаях, когда надо было обмозговать что-нибудь очень важное и секретное.
      Но потом наш дом снесли. Приехал бульдозер, и дома как не бывало, а с ним и чердака. И мы с мамой переехали в этот самый 27 "а", на чердаке которого я сейчас все это вспоминаю.
      Помню, мама ходила по нашей квартире, под собой ног не чуя, всплескивала руками, гладила стены, открывала краны. А я стоял мрачный, как скульптура в парке. Ну разве могут быть в таком доме чердаки?
      Тут к нам ворвался Семка. Семка, то есть его родители, тоже получили квартиру в нашем доме.
      - Идем, - сказал Семка.
      Я неохотно вышел на площадку.
      - Чего тебе?
      Мой друг произнес только одно слово:
      - Чердак.
      Мы помчались наверх. Оказалось, что в 27 "а" чердак все-таки был. Огромный и совсем пустой. Только крыша низковата, но тут уж ничего не поделаешь, мы были рады и такому.
      Когда я вернулся с чердака, мама не переставая ходила по комнате.
      - Я так довольна! Я так рада! - Она обернулась ко мне: - А тебе как? Нравится?
      Я улыбнулся:
      - Очень.
      Вскоре чердак завалили всяким хламом, потому что сараев во дворе не было. Но нам с Семкой удалось отгородить себе местечко за котельной трубой. Когда нас ждала какая-нибудь неприятность, мы забирались сюда. Тут мы были уверены в своей полной безопасности.
      - Я так и знал, что ты здесь. - Семкина ликующая физиономия ухмылялась.
      Он подкрался так осторожно, что я его не заметил.
      - Чего ж ты не притащил с собой весь класс? - зло спросил я.
      - Ты не злись, - примирительно сказал Семка. - Есть хочешь?
      Он вытянул из прозрачного мешочка все, что принес с собой. Семка был человек щедрый и притащил уйму всякой пищи: кусок сыра, колбасу с белыми горошинами жира и еще горячие, в румяной корочке котлеты. Если откусить, подумал я, корочка наверняка захрустит.
      Я проглотил слюну: вспомнил, что не обедал.
      - Сколько времени?
      - Часов восемь. Да ты ешь, - Семка подвинул к самому моему носу котлеты.
      Я гордо помотал головой:
      - Я объявляю голодовку.
      Семкино лицо вытянулось.
      - В знак протеста против бойкота, - добавил я.
      Семка глядел на меня с изумлением и восторгом.
      - Ну, вот что, - сказал я. - Ты сейчас уйдешь отсюда и, если ты мне друг...
      - Но твоя мать беспокоится, наверно, - перебил меня Семка.
      - ...и если ты мне друг, ты никому не скажешь, где я, - решительно закончил я.
      Опечаленный, Семка ушел, и я остался один. Только тут я почувствовал, как мне обидно, что со мной так поступают ребята. Даже разговаривать не хотят, как будто я им враг.
      Ну, ладно, я вас проучу. Отвернулись от человека, а человек пошел и утопился.
      Я представил, какая заметка появится в газете:
      Смерть из-за равнодушия
      Вчера трагически погиб ученик 6-го класса "А" 13-й школы Валерий Коробухин. Смерть явилась результатом преступного равнодушия к судьбе мальчика. Под внешней веселостью и беззаботностью коллектив не разглядел его нежной, чуткой, легко ранимой души...
      Растроганный, что у меня, оказывается, такая нежная душа, я не заметил, как и заснул. Проснулся оттого, что продрог. Я вскочил и - раз, два, три, четыре - стал делать зарядку. Выглянул в чердачное окошко, - на улице была кромешная темень. Наверное, часа два ночи.
      Я спустился с чердака. Долго мялся около своей двери, боясь позвонить.
      Мама открыла сразу, как будто она простояла там, за дверью, все время, пока я томился на чердаке. Она схватила меня за руку и втащила в комнату. Я никогда не думал, что мама такая сильная. Потом она начала меня целовать, а слезы ее капали мне на лицо и даже за шиворот.
      - Где ты пропадал, бездельник! - закричала мама. - Тут все с ума сходят, а он болтается невесть где. Ребята и Лидия Ивановна раз десять приходили уже. Голоден, наверное, как бездомный пес?
      Мама снова стала такой, какой была всегда, - суетливой и озабоченной. Она загремела кастрюльками - принялась разогревать обед. От борща шел такой аппетитный запах, что я решил: "Голодовку надо кончать". Кстати, котлеты у мамы были не хуже Семкиных, так что я ничего не потерял. Только волчий аппетит приобрел.
      Поев, я разложил кресло-кровать и растянулся во всю длину. Укрылся одеялом и сразу согрелся.
      Все-таки это здорово - спать в своей постели, а не на чердаке.
      МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ "ТАКО-О-Е"!
      Когда я появился в классе, меня встретили удивленные и радостные лица. Кто-то даже крикнул: "Ура! Коробухин вернулся!"
      Если бы еще цветы да оркестр, это было бы похоже на встречу человека, первым побывавшего на Луне.
      - Извините меня, ребята, - сказал я, и голос у меня дрожал, а на глазах навертывались слезы.
      Ребята были растроганы:
      - Да брось ты!
      - Да что ты!
      - Ерунда все это!
      Они и вправду обрадовались моему возвращению. Хорошие ребята!
      Галка Новожилова попробовала было произнести очередную нотацию, она уже откашлялась, но ее остановила Светка Никитина:
      - Не надо, с человеком могло тако-о-е случиться.
      На лице у добродушной Светки было выражение ужаса, она произнесла слово "тако-о-е" таким свистящим шепотом, что даже я подумал: а ведь и правда могло случиться "тако-о-е".
      Еле сдерживая слезы, я сел за парту.
      На уроке я вполне овладел своими чувствами. И когда на переменке ребята пристали с расспросами, меня понесло. Во время рассказа я косился на Семку выдаст или нет? Но Семка глядел на меня восторженными глазами, как будто это не он торчал со мной вчера на чердаке, а кто-то другой.
      - Ушел я тогда из класса и пошел куда глаза глядят, - начал я былинным слогом историю о том, как я топился. - Сам не заметил, как добрался до речки. Разделся, а холод собачий... Но я, конечно, ничего не чувствую, сами понимаете, что у меня на душе!
      Влез в воду, а она жжется. Вот, думаю, разве можно утопиться в такой холодной воде? Не везет мне что-то.
      Доплыл до середины, сложил руки по швам и - "солдатиком" на дно. Только коснулся ногами песка, как меня вытолкнуло на поверхность.
      Я вздохнул, крикнул: "Вот черт!" - и снова пошел на дно. Но меня почему-то еще быстрее вынесло на поверхность.
      Глянул я на берег, а там какая-то женщина бегает в цветастом платке когда я пришел топиться, она белье полоскала. Бегает и кричит:
      - Ой, тонет парень, ой, никак выплыть не может!
      Вот чудеса, подумал я, сразу двое топятся! Интересно, из-за чего тот парень, про которого она кричит, в реку полез? Может, ему тоже бойкот объявили? И снова пошел на дно...
      Но тут прозвенел звонок, вошла Аделаида Васильевна, "англичанка", и ребята разбежались по своим партам.
      Следующая переменка была длинная, и тут уже я мог дать себе волю, тем более, что сорок пять минут урока я не потратил даром - рассказ сочинил на славу.
      - Так вот, - продолжал я, когда ребята снова окружили меня, - вынырнул я еще раз. Глядь, a на берегу рядом с женщиной солдат появился. Сапоги уже сбрасывает. А женщина приговаривает ему:
      - Вынырнет, крикнет что-то и опять на дно. Сил у него, наверное, не хватает. Ты быстрей, солдатик, а то утонет парень.
      Тут до меня, наконец, и дошло, что это обо мне тетенька плачется. Это я, выходит, не умею плавать? Я, чемпион 6-го "А"?!
      Я возмутился и закричал:
      - Да я получше вас обоих плавать могу! Смотрите!
      И как пошел кролем! А солдат мне кричит:
      - Ты, парень, лучше на спину ляг, силы экономь!
      - Я и на спине могу, пожалуйста! - крикнул я.
      Тут солдат разделся и бросился в воду. Плавал он здорово, потом я узнал, что у него первый разряд. Я - от него, он - за мной. Наконец оба добрались до берега.
      Тетенька нам дала полотенце. Мы растерлись.
      Вот так мне и не удалось утопиться.
      Ребята молчали.
      - Слушай, - вдруг сказал Семка, - а ведь тебе надо было камень на шею привязать.
      - Правильно, камень, - загудели ребята.
      - Камень - это идея, - сказал я. - Вы знаете, ребята, очень я был расстроен, не подумал про камень. Но следующий раз я без камня и не полезу топиться. Это очень хорошая идея. Спасибо тебе, Сема. - И я свирепо глянул на Семку.