Между 'А' и 'Б' (Здравствуй, Валерка! - 1)

      В СЕРЕДИНЕ ДВАДЦАТОГО ВЕКА...
      - Тебя все просто ненавидят. - Семка откинулся на спинку дивана и смотрит куда-то в сторону.
      - Неужели все? - Я слегка улыбаюсь.
      Семка поправляет себя:
      - Не все, конечно. Я и Ира, мы всегда за тебя! И еще Новожилова. Что с ней произошло - непонятно. "Надо вернуть его к нам. Мы не сумели использовать его энергию!" - Семка показывает, как решительно Галка произносит эти слова.
      Мы оба улыбаемся. Мы сидим снова на чердаке, там, где любим бывать всегда одни.
      - А что тут непонятного? - говорю я. - Нет ничего непонятного. Просто она осознала свои ошибки.
      - Особенно Ленька кипит. Ты чего ему смазал по физиономии?
      - Я же не нарочно. Сам подлез под удар.
      - Сильный матч был, - цокает Семка.
      - Блеск, а не матч, - восхищаюсь я.
      - Скоро лето, - мечтательно тянет Семка.
      - Хорошее время, - подтягиваю я.
      - Поныряем...
      - Поплаваем...
      - Позагораем... - облизывая губы, перечисляем мы все удовольствия, которые нас ждут.
      Шум, голоса во дворе заставляют нас подняться и подойти к чердачному окну.
      Во дворе собрались, кажется, все жильцы нашего дома. Но в какой они странной одежде. У майора - Ириного отца - на дюжих плечах не сходится старый китель без погон. Моя мама в рабочем халатике. Семкины родители в старых, потертых костюмах.
      В центре всей этой живописной группы "погорельцев" выделяется высокая худая женщина в цветастом платье. Она энергично размахивает руками, во всей ее фигуре решительность. Она сейчас похожа на полководца, ведущего войска в бой. Все почтительно слушают ее и согласно кивают головами. Это Ирина мама, наш домком.
      - Вспомнил, - шлепает себя по лбу Семка. - Сегодня субботник. Забор будем ставить.
      - Зачем? - удивляюсь я.
      - Чтобы отгородиться от соседних домов, - объясняет Семка. - А то, понимаешь, устроили у нас проходной двор. - Семка уже говорит не своими словами, а словами своего папы.
      - Ну их... - махнул я рукой на толпу жильцов, которые уже пришли в движение и разбрелись кто куда. Откровенно говоря, мне совсем не хотелось работать, и я, как всегда, начал придумывать "благородные" причины, чтобы открутиться. - В наше время, в середине XX века, века спутников и синх... ну, этих самых... тронов, - и ставить заборы!.. Наш дом отгородится забором, соседний, поглядев, сделает то же самое, потом и другие. Что же получится? Лабиринт, а не двор. А где мы в футбол будем играть? Где Генка модели свои будет испытывать?
      Я расходился все больше и больше.
      С тех пор, как нашим домовым комитетом стала управлять Ирина мама, субботники накатывались на наш дом, как морские волны, один за другим. Сначала мы очищали чердак, потом взялись за подвалы, потом снесли помойку, и два раза в день к нам сейчас приезжает машина с веселым шофером...
      Самое удивительное, что жильцы нашего дома с охотой работают на субботниках. Почти все они - люди умственного труда (так, кажется, это называется). Их хлебом не корми, а дай поковырять землю лопатой или приколотить пару гвоздей молоточком.
      - Ты прав, - наконец сказал Семка. - Это же просто бессмыслица строить заборы в наше время.
      - Конечно, - обрадовался я Семкиной поддержке.
      Нам надоело торчать на чердаке, и мы тихонько спустились вниз. Наши шаги гулко отдавались в пустом подъезде. Мы вышли во двор и хотели улизнуть, но нас заметила Ирина мама.
      - Идите сюда, молодые люди, - позвала она.
      Когда мы с опущенными головами приблизились к ней, Ирина мама приказала:
      - Будете доски перетаскивать вон от той кучи к мужчинам, которые столбы ставят. - И подтолкнула нас в спины.
      - Мы лучше будочки станем строить. - Я твердо посмотрел Ириной маме в глаза.
      - Какие-такие будочки? - Ее густые черные брови выгнулись, как два вопросительных знака.
      - Для собак, - охотно объяснил я. - Поставим будочки вдоль забора, в каждую будочку посадим собачку, табличку прицепим: "Осторожно, злая собака". И тогда никто не посмеет к нам и носа показать.
      Два вопросительных знака стали двумя восклицательными.
      - Я давно слышала, что ты лоботряс и разгильдяй. Но меня Ира пыталась убедить в обратном. Теперь я понимаю, кто ты такой. Вы можете идти на все четыре стороны.
      Мы повернули, довольные, но тут нас увидела моя мама и сказала, что, когда все работают, мы тоже должны помочь. Маме я не мог отказать, и мы с Семкой начали перетаскивать доски.
      Рыли ямы и ставили столбы майор, отец Иры, дядя Кузьма, токарь на пенсии, и очкастый, с длинными волосами кандидат наук Иван Васильевич. Им помогали две полные женщины из пятого подъезда.
      Мужчины работали молча. Изредка перебрасывались одним-двумя словечками. Зато женщины в основном разговаривали.
      - Ох и устала же я, - вздыхала одна. - Яму вырыла, и уже поясница ноет. А в сорок первом под Москвой тысячу таких ям выроешь, а вечером еще в очереди настоишься...
      - Самолеты над тобой кружатся, бомбы воют, взрывы, а ты ничего не боишься и роешь окопы, роешь, - продолжала вторая. - А сейчас мальчишки бросили доски, и я уже вздрогнула.
      Это про нас. Мы с Семкой только что притащили новую партию досок.
      - Эй, пацаны, поосторожнее! - не глядя на нас, говорит дядя Кузьма. Это вам не футбол, а доски.
      Дяде Кузьме я не перечу. Все ребята в нашем двора уважают дядю Кузьму. Когда-то он был знаменитым токарем, его портреты печатали в газетах, а один раз дядю Кузьму даже показывали в кино.
      На субботниках дядя Кузьма был главным активистом. Даже Ирина мама его слушалась. Мы постояли немного и посмотрели, как он работает. У него все получалось очень ловко. Он ставил доску к доске и двумя ударами молотка загонял гвоздь в столб.
      - Как миленький пошел, - подмигивал дядя Кузьма Ивану Васильевичу. Тот тоже, наверно, подмигивал, но из-за очков ничего не было видно.
      К вечеру забор прямой линией отгородил наш двор от других домов. Довольные своей работой, жильцы расходились по квартирам. Дядя Кузьма весь светился от радости. Наконец-то после месяцев сидения у телевизора и скучных прогулок по парку ему подвернулась работенка, где он смог показать свое умение.
      Простились и мы с Семкой. Я сказал своему другу шепотом:
      - Надо придумать что-то с забором.
      - Ага, - согласился Семка. - Это же стыд - в середине двадцатого века...
      - Тихо, - прервал я Семку. - Пока.
      ВСЕ ДОВОЛЬНЫ, КРОМЕ...
      Утром я так и не придумал, что сделать с забором. А в школе мне было не до забора. События развивались с космической быстротой. Совет дружины присвоил нашему классу первое место в школе. За что? Там было много пунктов, за что. Одним из пунктов был я. Я был, кажется, 12-м или 13-м пунктом.
      Вот он, этот пунктик. "За то, что ребята не побоялись взять на перевоспитание трудного ученика Коробухина, от которого отказался 6 "А", вовлекли его в общественную работу и помогли ему исправить все двойки".
      Ребята из моего теперешнего класса ликовали.
      А Витька Мелюх крикнул:
      - Давайте его качать!
      Не успел я опомниться, как меня схватили и подбросили к потолку. Я опустился на сильные руки Мишки Зайцева, Тольки Дашкевича и других ребят. Я и не думал вырываться. Гордо и молча я летал от пола к потолку под дружные крики:
      - Ура! Да здравствует Коробухин!
      Если говорить честно, я люблю славу. Я люблю, чтобы на меня все обращали внимание и шептали за моей спиной: "Это тот самый, ну который... В общем - Коробухин". Я люблю входить в школу и видеть, как почтительно расступаются передо мной малыши. Еще бы, сам Коробухин шествует!
      Все переменки я ходил задумчивый и гордо нес бремя своей славы, пока не налетел на Иру.
      Я вежливо поклонился ей.
      - Как поживаете, графиня?
      Но у Иры не было настроения шутить.
      - Почему ты не сказал никому, что я и другие ребята из нашего класса тебе помогали?
      - Не все ли равно, - примирительно сказал я. - Все помогали. Ты, конечно, больше всех.
      - И потом, как ты разговаривал с моей мамой? - гневно сказала Ира. Ее глаза метали молнии.
      - Нормально разговаривал, а что?
      - Нормально? - Ира вся клокотала. - Так вот, больше я с тобой не разговариваю и не занимаюсь. Все. Хватит с меня. - Она четко повернулась и зацокала каблучками в свой класс.
      Я уныло смотрел ей вслед. Вот девчонки, думал я, вредные существа. Если у тебя хорошее настроение, они его обязательно испортят. Не могут без этого жить.
      Ну и что, если я не сказал никому, что двойки я исправил благодаря Ире? Сам-то я хорошо это знаю. Ах, она захотела, чтоб все ее хвалили: "Смотрите, какая она молодчина, перевоспитала хулигана Коробухина".
      Мрачный, я шел домой вместе с Семкой.
      - Так что мы сделаем с забором? - спросил я у моего друга.
      - Может, не стоит, Валерка? - жалобно сказал Семка. - Как они все работали! И дядя Кузьма, и...
      - Но в середине двадцатого века...
      - Ясно, - вздохнул Семка. - Но только я ничего не придумал.
      Молча мы дотащились до нашего дома. И тут я сообразил, что надо делать.
      - Сема, видишь?
      Я показал на экскаватор, который работал прямо за нашим забором. Там на пустыре копали котлован для нового дома. И землю экскаваторщик сваливал в разные стороны. Забор ему здорово мешал.
      - Ну и что? - спросил Семка.
      - Сейчас все поймешь.
      Мы перелезли через забор и стали перед экскаваторщиком. Он как раз выключил свою машину и копался в моторе.
      - Вот, наверно, домина будет, - затянул я и подтолкнул Семку.
      - Этажей пятнадцать, а может, и больше, - вторил мне Семка. Он был отличный парень, мой друг, и все понимал с полуслова.
      - Человеку надо копать котлован, а тут забор мешает, - продолжал я, хитро глядя на экскаваторщика.
      - Землю некуда девать, - поддержал меня Семка.
      - Совсем некуда, - вступил в разговор экскаваторщик. Он был очень высокий, как и его машина. - Крутишься, будто в малогабаритной квартире.
      - Мы только что были в домкоме, - соврал я, честно глядя парню в глаза. - Домком сказала, пусть ломает забор, если другого выхода нет.
      - Ну нет же выхода, - развел руками экскаваторщик. - Вы же сами видите.
      Мы кивнули.
      - Ну, спасибо, ребята, - белозубая улыбка засияла на лице экскаваторщика. - Теперь и норму вытяну.
      Он влез в машину, а мы отправились на чердак. По лестнице мы взбежали стремглав и прильнули к окну.
      Экскаватор торжественно нес ковш, набитый землей и какими-то железяками. Вот он замер прямо над забором. Ковш раскрыл свою пасть, и забор застонал под ударами земли и камней. Но выстоял. После второго захода он покосился. Третий и четвертый ковши его добили.
      Пока это увидели жильцы, пока они сообщили Ириной маме, большая часть забора была поломана и засыпана землей.
      Мы наблюдали из окна, как на бедного экскаваторщика налетели Ирина мама и другие женщины, как он им пытался что-то объяснить и, наверно, все свалил на нас. Потому что женщины стали озираться по сторонам - они явно кого-то искали.
      - Спектакль окончен, - сказал я. - Теперь надо подумать, как выкрутиться.
      Ирина мама, конечно, догадалась, что это наша с Семкой проделка. И мы ожидали основательной взбучки. Но гром не грянул. Наверно, потому, что назавтра в нашем дворе строили новый забор. Его строили уже не жильцы, а рабочие. И поднялся он почти посредине нашего двора, гораздо ближе к дому, чем прежний. Молодой инженер, который привел рабочих, сказал, что этот забор временный, пока новый дом построят, а потом его снесут и посадят здесь цветы и деревья.
      - А заборы, граждане, - устаревшее дело, - сказал молодой инженер.
      Вместе с рабочими охотно возился и дядя Кузьма. Он покрикивал даже, если что не так было. Его слушали внимательно и не вступали с ним в пререкания.
      Все были довольны.
      Мы с Семкой - потому что старый забор был разрушен.
      Дядя Кузьма - потому что снова нашел работу для своих умелых рук.
      Ирина мама - потому что какой-никакой, но забор стоит. "Когда забор во дворе, сразу уютнее становится", - говорила она.
      Жильцы тоже были довольны. Потому, что не надо было снова возводить забор, - они и так устали.
      Только Ира ходила надутая, она злилась на меня.
      Я человек незлопамятный, и мне уже хотелось как-нибудь помириться с Ирой. Но пока ничего не получалось.
      МЕЖДУ "А" И "Б"
      Как помириться с Ирой? От этой простой мысли моя голова просто раскалывалась. Но тут произошло такое, что я забыл о нашей ссоре.
      На одной переменке Витька Мелюх вошел в класс с очень уж кислой физиономией. Витька был вообще мямля и еле двигался. Я просто удивлялся, за что его избрали председателем совета отряда? Разве можно его сравнить с нашей Галкой? Галка - огонь, а Витька - это одно недоразумение. Но ребята мне сказали, что классная за него. Он ей очень нравится - тихий, спокойный и хорошо учится.
      Так вот, Витька, еле переставляя длинные ноги, вошел в класс и сел за парту.
      - Ребята, - жалобно протянул он, - нам опять не повезло. И все из-за Коробухина.
      - Что такое? - крикнул я.
      - 6 "А" протестует, будто нам неправильно дали первое место. Коробухин, мол, уже успел все двойки у нас исправить, а вы польстились на готовенькое, - передразнил Витька Галку и еще ниже опустил голову: - Нет, ребята, не видать нам первого места. Знаете, какие в 6 "А" горлопаны. Одна Новожилова чего стоит.
      Ребята обмерли. Такого крутого поворота никто не ожидал. А казалось, первое место у нас в кармане вместе с поездкой в Беловежскую пущу.
      Все поглядели на меня как на прокаженного. И никто даже не захотел вспомнить, что это я привел старика-чапаевца, что из-за меня назначили одиннадцатиметровый.
      Что, подумал я, делать? Перейти еще в один класс? Но у нас в школе только два 6-х класса - "А" и "Б". Я пошел по коридору, грустно напевая песенку: "А" и "Б" сидели на трубе". Вообще-то песенки такой нет. Есть только слова. Но я на ходу придумал мотив. И так как мне было невесело, то и мотив получился унылый и неинтересный.
      - О чем задумался, парень? - раздался над моей головой бодрый голос.
      Я поднял голову и сразу улыбнулся. Передо мной, улыбаясь, стоял высокий широкоплечий Борис Михайлович, вожатый нашего класса. Он учился в пединституте, а в школе проходил практику.
      - Не грусти, парень, - сказал Борис Михайлович, - дело в шляпе, понял?
      Я ничего не понял, но кивнул. Говорил Борис Михайлович всегда очень непонятно, но мы его любили. Он был чемпионом института по боксу и обещал при первой возможности научить нас боксировать. Но эта возможность все не появлялась.
      - Пойдем в класс, - Борис Михайлович взял меня за плечо, - у меня есть новости.
      Когда мы вошли в класс, то застали ребят в тех же грустных позах.
      Два дня оставалось до конца учебного года, и разве успеешь тут совершить что-нибудь выдающееся, чтобы тебе присвоили звание лучшего отряда в дружине?!
      При виде Бориса Михайловича все вскочили, захлопали крышками парт, закричали: "Здравствуйте, Борис Михайлович!"
      - Ребята, - улыбаясь, начал вожатый, - значит, так будет. Наши два класса - 6 "А" и 6 "Б" - отправятся в туристский поход-соревнование. У каждого отряда будет задание. Кто его быстрее выполнит и придет в условленное место, тот и победит. Тому и присвоят первое место в дружине.
      - Ура! - зашумели ребята.
      Потом начались расспросы:
      - А когда пойдем в поход?
      - А куда пойдем?
      - Как только занятия кончатся, - едва успевал отвечать Борис Михайлович. - Маршрут еще разрабатывается, но надо уже готовиться. С вами пойду я.
      - Ура! - снова закричали ребята.
      - Мы обгоним 6 "А"! - завопили ребята.
      - Мы будем самыми первыми! - заорали ребята.
      - Ой, девчонки, а приключения будут? - воскликнула Лена Кублицкая.
      При слове "приключения" все на минуту затихли, а потом зашумели и заговорили с новой силой. Все ребята обожали приключения, жить без них не могли. Но так до обидного мало было приключений у каждого в жизни, что все начали их потихоньку выдумывать.
      - Я был в Беловежской пуще, - сказал Сашка Акулик, - и видел там живых зубров. Я ни капельки их не боялся и даже кормил и гладил самых маленьких. Тут глаза у Сашки предательски моргнули.
      - А я лазила по Кавказским горам, - сказала Лена Кублицкая, - они такие высокие, что пароходы на море похожи на чаек. Правда, правда.
      - А у меня на спиннинг попалась щука, - принялся сочинять Мишка Зайцев. - Она была такая огромная, что я не мог ее вытянуть. А потом, честное слово, щука потащила мою лодку по реке. Я много километров проехал, как на водных лыжах, за рыбиной, пока меня и щуку не перехватили у моста рыбаки.
      Борис Михайлович попробовал было перебить этот ровный, как дождик, гул воспоминаний, но у него ничего не получилось. Тогда Борис Михайлович крикнул:
      - Тихо, ребята, вы еще в школе.
      Мы знали, что мы еще в школе. Но уроки уже кончились, и можно было наконец пошуметь вволю.
      Борис Михайлович попробовал еще раз крикнуть: "Тихо, ребята!", но шум не улегся. Тогда вожатый махнул на нас рукой и вышел из класса. Он, наверно, хорошо помнил свое детство и помнил, какими бывают ребята, а поэтому не стал нам мешать. Хорошо, когда взрослые помнят свое детство. Мы таких сразу узнаем и любим по-настоящему.
      А воспоминания о приключениях не прекращались. Только я тихо сидел и не встревал в разговор. И когда ребята охрипшими голосами досказывали последние воспоминания, я спросил:
      - А кто одной спичкой может зажечь костер?
      Дождик воспоминаний иссяк. Ребята стали глазеть друг на друга - а кто и вправду сумеет зажечь костер одной спичкой? Оказывается, на Луну легче слетать, чем костер одной спичкой зажечь.
      - А ты умеешь? - ехидно спросил Мишка Зайцев.
      - Запросто, - улыбнулся я.
      - Врать ты умеешь, - скорчил рожу Мишка.
      И все засмеялись. Им понравилась Мишкина глупая шуточка. А на меня совсем перестали обращать внимание.
      Я запихал книжки в сумку и отправился домой. Два класса против меня. А я ни в чем не виноват. Просто так все получается, что я виноват.
      У входа в парк я заметил Галку Новожилову. Она прогуливалась туда-сюда и поглядывала на фонарь. Когда она увидела меня, то очень обрадовалась. Или мне так показалось?
      - Что ты мрачный сегодня? - спросила она.
      Я посмотрел ей в глаза и вдруг ни с того ни с сего все рассказал. Что на меня взъелся 6 "Б", как когда-то 6 "А", и теперь я не знаю, куда податься?
      - На Луну? Но там нет атмосферы.
      Галка молча выслушала мою скорбную речь.
      - А может, ты к нам вернешься? - тихо сказала она.
      Я скривился.
      - Два дня осталось, все равно.
      Мы пошли по улице.
      - Ты бывал когда-нибудь на Белом озере? - спросила Галка.
      - Нет, а что это за озеро?
      - Чудесное! - Галка даже причмокнула губами. - Там сосны к самой воде подходят, а пляжи какие - один песочек. И дно - сплошной песочек. И малины там сколько! Мы туда пойдем в поход.
      - Я, наверно, не пойду, - уныло сказал я. - Все меня ненавидят, так чего я буду стараться для них первое место зарабатывать.
      - Зря, - грустно сказала Галка. - Но, может, ты передумаешь? А?
      - Не знаю, - пожал я плечами. А самому вдруг страшно захотелось пойти в поход к такому замечательному озеру. И обязательно - вместе с Семкой, Галкой и другими ребятами из 6 "А".
      - Пока, - сказал я Галке у ее дома.
      - До свиданья, - Галка протянула мне руку. Я пожал ее. Рука была крепкой и сильной, и это мне понравилось.
      КОСТЕР ПОКАЗЫВАЕТ ЯЗЫК
      Но я все-таки пошел в поход. Я рассудил так - занятия окончились, я перешел в 7-й класс без переэкзаменовок (крикнем дружно "ура"), до того, как ехать в пионерский лагерь, оставалось еще две недели. А что делать во дворе, если все ребята идут в поход?
      Пошел я с 6 "Б". Ведь именно этот класс я закончил.
      Ребята смотрели на меня, как будто не я перед ними стоял, а шкаф какой-нибудь, забрызганный чернилами.
      Ну, ладно, я человек не гордый, я просто очень хочу увидеть Белое озеро. Но я еще покажу вам, на что я способен. Вот только бы какого-нибудь зверя повстречать. Волка, например. Конечно, лучше всего зубра. Тогда я посмотрел бы, как улепетывают во все лопатки эти храбрецы Мишка Зайцев и другие. Только я бы не дрогнул. Один на один остался бы с лохматым и страшным царем пущи. Нет, конечно, и Борис Михайлович не струсил бы. Мы бы вдвоем остались против зубра.
      А что было бы дальше, я не успел сочинить, потому что мне крикнул Борис Михайлович:
      - Не отставай, Валерий! А то заблудишься!
      ...Второй день мы пробирались по лесу, вылезали на холмы, сверяли направление по компасу и снова шли вперед.
      Начали мы довольно бодро. Настроение у всех было, как после шестого урока, - отличное. С первых шагов мы запели. Знаете, вот эту песню - "Глобус крутится, вертится, словно шар голубой". Хорошая песенка. Я ничего против нее не имею. Но когда за плечами рюкзак, а в нем спальный мешок, консервные банки, булки, хлеб и еще десяток разных штуковин, не очень-то поется. И скоро ребята замолкли.
      На втором привале выяснилось, что Мишка Зайцев натер ногу. Борис Михайлович сказал нам взять в поход старую разношенную обувь. А длинноногий Мишка обул старые ботинки, которые он носил, наверно, лет пять назад. И вот вам результат: на Мишкиных пятках вздулись белые водяные мозоли.
      - Ну что ж, - вздохнул Борис Михайлович, - дальше идти нельзя. - Он стал рассматривать схему маршрута. - Мы совсем недалеко от реки, Птичь называется. - Борис Михайлович обернулся к Мишке: Пару километров пройдешь?
      - Угу, - скривился Мишка.
      Поддерживаемый Толькой Дашкевичем, он кое-как доковылял до реки.
      На высоком берегу Птичи, под золотостволыми соснами, мы разбили палаточный лагерь. Сбегали искупались, вода была чудесная и не хотелось вылезать, но Борис Михайлович по одному всех вытащил на берег.
      - Простудитесь, черти, и не дойдете до Белого озера, - шумел он.
      Одним из условий соревнования было - всем прийти к озеру. Болеть не разрешалось.
      Вечером долго не разгорался костер. Утром прошел дождик, и хворост еще не успел высохнуть. Уже целая гора поломанных спичек и два разодранных коробка валялись около наших вспотевших костровых. Вдруг один из них, Димка Чехович, обратился ко мне:
      - Ты, кажется, обещал одной спичкой зажечь костер?
      - Запросто, - сказал я и взял протянутый мне коробок. - Мигом.
      Я пошел в лес и под деревьями насобирал сухих веток. У костра я разломал их на небольшие кусочки, сложил горкой. Вниз подсунул свернутую снежком бумагу.
      Ребята, громко покашливая и перешептываясь, следили за моими манипуляциями.
      Я никого не замечал. Я знал, главное - представить себе, что вокруг никого нет и я один. Иначе ничего не выйдет. Все получается как будто случайно, а если ты хочешь сделать нарочно, то у тебя выйдет ерунда на постном масле.
      Я чиркнул спичкой о коробок. Честное слово, у меня не дрожала рука, когда я подносил спичку к костру. Но костер не загорелся.
      Ребята захохотали.
      - Ну и хвастун ты, Коробухин. - Это голос Витьки Мелюха.
      - Врет, как Мюнхаузен, - на время позабыл про мозоли и решил поупражняться в остроумии Мишка Зайцев.
      Я зажег вторую спичку. Бумага немного потлела, но костер не зажегся.
      Я уже не замечал града насмешек, который посыпался на меня. Я зажег третью спичку, и тут появился маленький язычок пламени. Это костер показал мне язык: "А вот не загорюсь". "Зажгись, запылай, затрещи, - попросил я костер, - чего тебе стоит? Я хочу утереть нос этим дармоедам".
      И он меня понял, маленький и веселый язычок пламени. Он позвал на помощь еще один язычок, потом второй, третий... И вскоре костер пылал, как в сказке.
      Шуточки, словно обожженные пламенем, испарились. Ребята что-то старательно мычали. Девочки поставили на костер ведро с супом и сказали:
      - Молодец, Валерий! А вы, герои, даже костер зажечь не смогли.
      Я приподнялся:
      - Тут недавно кто-то произносил яркие речи. А я вам скажу просто такими темпами до Белого озера мы месяц идти будем. И первого места нам не видать. Разве что во сне, с зажмуренными глазками.
      - Это ты хочешь первое место нашему классу? - сказал Мишка. - Да ты же подыгрываешь своим друзьям из 6 "А".
      - Очень интересно, - несмотря на все, я улыбался. - Значит, это я, как последний идиот, обул ботинки пятилетней давности и натер волдыри, о которых только мечтать можно? Значит, это я не умею зажечь костер и тяну время обеда?
      Поднялся невообразимый шум. Вмешался в разговор Борис Михайлович. Он сказал, что мы плохо подготовились к походу и надо что-то срочно придумать, потому что натерла ноги еще и Эмма Гусак.
      К вечеру нас ждала новая напасть. Налетела мошкара. И какая-то вредная очень мошкара. Кусалась так, что мы все плясали у костра и вскрикивали. Ну, точно как краснокожие индейцы, только без уборов из перьев на головах.
      Так сказал про нас Борис Михайлович, а потом куда-то исчез. Он вернулся через пять минут с огромным букетом ромашек. Борис Михайлович стал раздавать девчонкам цветы. Они краснели и говорили кокетливыми голосками:
      - Спасибо, Борис Михайлович!
      - Ой, спасибо, Борис Михайлович!
      Когда букет растаял в руках вожатого, он сказал:
      - Теперь пусть мальчики докажут, что они настоящие рыцари. Тут за кустами луг, на нем полно ромашек.
      Мы хмурились и отворачивались от Бориса Михайловича.
      - А эта пакость, как огня, боится ромашек. Бросайте их, девочки, в костер, - скомандовал Борис Михайлович.
      Мошкары сразу поубавилось. С визгом и криком мы бросились за ромашками. Нарвали столько, что чуть не затушили костер.
      - Эй, осторожней! - закричал Борис Михайлович.
      Мошкара испугалась наших ромашек и удрала к другим туристам. Молодчина, Борис Михайлович. Все знает!
      Мы сидели у костра и пели песню. Вы ее, конечно, знаете: "Глобус крутится, вертится, словно шар голубой". Ее хорошо петь у костра. Но никак она не получается, когда топаешь с рюкзаком за плечами, - дыхания не хватает.
      ОДИН В ЛЕСУ НЕ ВОИН
      Вы просыпались рано утром в лесу? Правда, это здорово! Высунешь голову из палатки, и сразу начинается такое, чего ты никогда не видел и не увидел бы ни за что в жизни, если бы не пошел в поход.
      Все еще спят. Когда я вылезаю из палатки, вдруг вскрикивает и подымается Мишка Зайцев. Он хватается за ногу - наверно, я наступил на его любимую мозоль. Я шепчу Мишке: "Тихо". Он таращит глаза. Я ему еще раз: "Тихо".
      И Мишка, словно загипнотизированный, падает и засыпает.
      Я шагаю по лесу. Сперва иду медленно. В лесу тихо. Сосны дремлют, березки посапывают. И вдруг я начинаю бежать, как будто кто-то меня подтолкнул в спину. Я несусь, как угорелый, перепрыгиваю через пеньки, подбегаю к одной сосне, карабкаюсь на нее, а потом сползаю и тут же мгновенно взлетаю на другую сосну.
      Наконец, истратив все силы, я опрокидываюсь на траву и лежу несколько минут, раскинув руки, и гляжу на небо. И у меня такое чувство, будто я обнимаю весь мир, и что бы ни случилось сейчас, я все сделаю.
      Я приподнимаюсь и вижу, как совсем рядом, в десятке шагов, вьется дымок.
      "Может, охотники костер разожгли и зайца жарят, - думаю я. - Надо подойти посмотреть, - решаю я. - А то все идешь, идешь, а самое интересное пропускаешь".
      Я выбегаю на полянку и ахаю - пожар! Лес горит!
      Несколько секунд я стою, как телеграфный столб, и не знаю, что предпринять.
      Потом бросаюсь на землю и начинаю рвать мох и бросать в огонь, топчу пламя кедами. Пожар не утихает.
      "Надо прорыть канаву, чтобы огонь дальше не перекинулся, - думаю. - А чем рыть? Надо придумать. Не бежать же за ребятами. Обойдусь без них. Протрут глазки, а я им: "Я пожар потушил. Спас от гибели зеленого друга". Они оторопеют: "Где?" Могут не поверить. Тогда я им оставлю кусочек пожара, чтобы убедились".
      И тут, не знаю почему, мои ноги сами поворачивают к палаткам. Назад я лечу еще быстрее. У меня в голове мелькает: "Сюда бы судью с секундомером, наверняка зарегистрировал бы новый мировой рекорд".
      Конечно, ребята еще не проснулись.
      Я расталкиваю Бориса Михайловича и кричу ему в ухо: "Пожар!", бужу взвизгивающих от страха девчонок, вытаскиваю за ноги из палаток мальчишек.
      - Пожар! - кричу я. - Лес горит! За мной!
      И, не остановившись ни на секунду, бегу туда, где пылает лес. Я не оборачиваюсь, но чувствую, что за мной несутся ребята. Меня нагоняет и бежит рядом Борис Михайлович. На ходу мы перебрасываемся с ним короткими фразами. Вот как приблизительно:
      Борис Михайлович: Далеко еще?
      Я: Скоро.
      Борис Михайлович: Большой?
      Я: Здоровый.
      Борис Михайлович: Ты молодец.
      Я: Ага!
      Борис Михайлович: Ты - герой!
      Я делаю вид, что не расслышал.
      Я очень люблю огонь. Люблю, не отрываясь, смотреть, как трещат в печи поленья. А что может быть замечательнее, чем яркий, шумный костер!
      Но тут огонь был страшной бедой, которую надо одолеть. И мы засучили рукава! Я не помню еще, чтобы у нас когда-нибудь так все получалось. Никто не отлынивал. Мишка Зайцев позабыл про свои мозоли и вовсю махал топориком, проделывая просеку, чтобы остановить огонь.
      Борис Михайлович послал Витьку Мелюха и Толика Дашкевича за лесником. Вспомнил, что вчера мы проходили мимо лесничества.
      Борис Михайлович однажды тушил где-то пожар и командовал нами быстро и решительно.
      Когда на полянку прибежали запыхавшиеся дяденьки вместе с лесником, огонь еле тлел и чуть-чуть змеился.
      Лесник радостно хлопал нас по плечам.
      - Герои! - говорил он. - Молодцы! Юные ленинцы! Наша надежда!
      Борис Михайлович выступил вперед и сказал:
      - Я прошу вас особо отметить поступок Валерия Коробухина. Он первым заметил пожар и поднял тревогу.
      - Где он? - шумно выдохнул лесник.
      Он оглядывал нас, чумазых, подсмаленных, но очень счастливых. Леснику хотелось обнять нас всех, такое у него было радостное и взволнованное лицо.