Пролог

Он стоял на Малом Радиусе – самой верхней из обзорных площадок – и с наслаждением вдыхал напоённый озоном воздух. Ниже, на Среднем Радиусе, проходила очередная тренировка – прозелиты в снежно-белых кимоно в медленном темпе исполняли ката «атакующий грохмант», самое простое из всех. На широкой площадке Большого Радиуса застыли фигуры неофитов в кимоно цвета грозовых туч – эти изучали под руководством одного из адептов мастерство равновесия. Чуть поодаль группа корифеев в чёрных очках предавалась медитации. Иерофант глубоко вздохнул и обратил свой взор в сторону горного хребта. Оттуда, клубясь и царапая брюхо об острые верхушки скал, наползали пухлые тучи. «Идёт гроза», – подумал иерофант. Впрочем, он знал это ещё вчера; многочисленные приборы монастыря могли с точностью определять погоду на несколько суток вперёд.

Он раскинул руки и улыбнулся налетевшему ветру. Полы просторного одеяния, цветом соперничающего с приближающейся бурей, взметнулись за его спиной, словно крылья. Длинные седые волосы, прихваченные широкой повязкой, потрескивали. С кончиков пальцев потекли бледные струи холодного фиолетового огня, и такой же огонь срывался с острия вознесённого над миром шпиля.

Двери за его спиной бесшумно раздвинулись. Иерофант прикрыл глаза тяжёлыми веками. По слабой пульсации ауры он определил вошедшего: память услужливо подсказала, кому принадлежит этот затейливый рисунок интерферирующих энергий.

– Приветствую тебя, Двакро. Лёгок ли был твой путь?

– Приветствую тебя, Верховный. Твой третий глаз, как всегда, зорок. Путь мой и вправду был не слишком труден, хотя и не лишён приключений.

– Вот как? – Иерофант обернулся и чуть приподнял густую белую бровь. – Поведай мне о них.

Адепт Двакро улыбнулся и пригладил влажные волосы. Сушильная камера у Подводных Врат снова барахлит, с неудовольствием отметил иерофант.

– Сушилка в полном порядке, – словно прочтя его мысли, вздохнул Двакро. – Дело, скорее, во мне. Я поторопился. За долгие месяцы пребывания в миру я утратил свою безупречность, Верховный. Прошу определить мне послушание, дабы я мог восстановить её.

Иерофант положил ладонь на плечо адепта – тот слегка вздрогнул от проскочившего между ними статического разряда.

– Наше сердце зачастую мудрее нас самих, Двакро. Если ты спешил, этому была причина, я не сомневаюсь. На коллегии корифеев ты расскажешь всё подробно, а сейчас, прошу тебя, поведай мне о своих приключениях вкратце.

– Я не выполнил миссию, Верховный. Следы этой вещи безнадёжно утеряны…

– Мы ведь с самого начала допускали такую возможность, верно?

– Да, это так. И всё же у меня была надежда…

– Не каждой надежде суждено сбыться… А каковы же те приключения, о которых ты упомянул?

– За мною следили.

– Вот как? – улыбнулся иерофант. – И что же? Кто-то возымел безрассудное желание напасть на метеоролога?

– Нет. Более того, этот паренёк… Вскоре он даже перестал таиться и шёл за мною открыто.

– Смог ли ты прочесть его ауру?

– До некоторой степени… Я увидел её, но так и не понял, что же именно я вижу. Такое впечатление, будто в нём слиты воедино несколько отличных друг от друга сущностей, как ни глупо это звучит… Я решил, что тебе будет интересно взглянуть на него, пока он не ушёл, поэтому и торопился. Но враждебных намерений в нём я не ощутил. Вот любопытство – другое дело.

– Среди жителей Леса иногда наблюдаются удивительные феномены натуры, – пожал плечами иерофант. – Но не думаю, чтобы у меня было время на изучение каждого такого случая. Удовлетворять же любопытство чужаков мне и вовсе не с руки; есть куда более важные дела.

Адепт Двакро склонил голову.

– Я не виню тебя, – мягко сказал ему собеседник. – Раз уж ты поднялся сюда, прошу, раздели со мной трапезу.

– Это большая честь для меня, Верховный…

– Мы будем принимать пищу здесь. Я люблю наблюдать за приближающейся грозой, – пояснил иерофант.

– Она великолепна, – согласился адепт, протянув ладони навстречу ветру.

– Да… И ещё похожа на нашу жизнь – со всеми её метаниями и яростным напряжением, которые тем не менее проходят бесследно, оставляя после себя чистую лазурь небес.

Двери снова разъехались в стороны. Появился неофит, толкающий перед собой лёгкий столик на колесиках. Остановившись в трёх шагах от говоривших, он отвесил глубокий поклон и застыл в неподвижности. Только волосы на его макушке чуть шевелились под воздействием атмосферного электричества.

– Принеси ещё один бокал, – сказал ему иерофант.

– Он хорошо двигается, – одобрительно заметил Двакро, когда двери закрылись. – Искусство равновесия сей отрок почти постиг.

– Но не совсем, – возразил иерофант. – Ему ещё надо поработать над стопой левой ноги.

– Суждение Верховного, как всегда, безупречно… Трапеза была спартанской – пиала распаренного в кипятке ячменя и небольшой панцирный гриб, впрочем, весьма искусно приготовленный и поданный с чесноком и имбирным корнем. Адепт Двакро уселся перед низеньким столиком в позу лотоса, взял предписываемые традицией бамбуковые палочки и не спеша отведал кушанье. Иерофант последовал его примеру.

– Однако же мне показалась весьма необычной настойчивость, с которой этот незнакомец следовал за мною, – продолжил беседу адепт.

– На что только не подвигает людей любопытство! К сожалению, никто не учится на ошибках своих предков… Ведь это пагубное чувство редко ведёт к добру, чему есть немало подтверждений.

– Возможно, этот человек слышал что-нибудь о нашем монастыре?

– Вряд ли, – покачал головой иерофант. – Для Города и Леса место сие скорее легенда, чем быль.

– При всём моём уважении к тебе, Верховный, я хотел бы заметить, что любое знание подобно воде – оно не имеет границ и легко просачивается в малейшую щёлку…

– Я вижу, почтенный Двакро, ты пытаешься склонить меня к действию! – улыбнулся иерофант. – Однако, полагая недеяние наивысшей добродетелью, я воздержусь от поспешных шагов. Что же касается этого незнакомца – не раз ведь уже бывало так, что подножия башни достигали незваные гости, поражённые её величием. Устав монастыря гласит: каждый может приблизиться, но войдёт лишь избранный. Доныне порог сей обители переступала лишь нога прозелита, того, чью кандидатуру одобрил шаман племени, и никак иначе! Не нам с тобой менять этот обычай.

– Несомненно.

Принесли бокал для адепта. Над жидкостью плясали чуть заметные лиловые сполохи коронного разряда.

– Через три с половиной часа колокол возвестит начало заседания. Я бы рекомендовал тебе отдохнуть и расслабиться; ведь на коллегии такой возможности не будет. Сходи в термы, попарься как следует.

– С твоего позволения, Верховный, я бы хотел предаться медитации, дабы очистить от суетных порывов свой дух.

– Ну что же, да будет так. Однако сперва, как того требует обычай…

Хрусталь зазвенел о хрусталь. Адепт сделал глоток и с трудом перевёл дыхание, ощущая выступившие в уголках глаз слёзы. «Такое впечатление, что любимый напиток иерофанта с каждым разом становится всё крепче и крепче! Из чего он гонит эту адскую жидкость, хотел бы я знать?!»

Старец между тем, негромко булькая, осушил свой бокал до дна и, довольно крякнув, поднёс к ноздрям широкий рукав.

– Трансцендентально! Ну что, может, накатим ещё по одной?

– Печень отлетит, Верховный! – спёртым голосом просипел Двакро. – А следом и почки…

– Ну, как знаешь. Ладно, друг мой. А скажи, о чём нынче пишет вавилонская пресса?

– Да как всегда. Убийства, грабежи, скандальная жизнь богемы, немножко сверхъестественного…

Иерофант продолжал расспрашивать адепта о каких-то малозначительных вещах, улыбаясь и кивая в нужных местах. Вместе с тем вторая, незримая его сущность обращалась с безмолвными вопросами к Двакро – вопросами, слов для которых в человеческом языке не существовало; и сущность адепта покорно давала на них ответы. Обычные уровни сознания иерофанта не воспринимали ничего из этого диалога, где смыслы вспыхивали подобно молнии, чтобы тут же угаснуть – да в этом и не было необходимости. Достаточно того, что он фиксировал самый факт происходящего обмена. Позже, если потребуется совершить деяние, его высшая суть подскажет правильное решение, опираясь на полученные знания, о которых сам он не имеет ни малейшего понятия…

– За свои многочисленные преступления, как-то: разбой, грабёж и пиратство, – обезьянец Изенгрим Фракомбрасс, по кличке Ёкарный Глаз, приговаривается к повешению!

Тревожная барабанная дробь раскатилась над площадью. Капитан Фракомбрасс гордо вздёрнул подбородок. Виселица представляла собой высокий, обшитый досками квадратный помост. Знакомая Г-образная загогулина отбрасывала длинную тень на ряды солдат; пеньковая петля с тяжёлым узлом, предназначенным ломать шейные позвонки, чуть заметно покачивалась в воздухе.

Внизу, за двойным оцеплением, волновалось людское море. Да, всё верно: даже если ему удастся прорваться сквозь строй, в этой толпе он увязнет, как в болоте. Помощники палача накинули на плечи пирата длинный, до пят, белый балахон с глубоким капюшоном.

– Последняя просьба! – сквозь зубы процедил капитан. – Лицо не закрывайте!

– Не положено, – возразил стражник.

Фракомбрасс и сам это знал, однако продолжал пререкаться. Пальцы связанных за спиной рук между тем лихорадочно перерезали верёвку половинкой бритвенного лезвия. Сейчас от этой тонкой стальной пластинки зависела его жизнь. «Не обольщайся призраком свободы, – сказал ему вчера жуткий старикан, глава тайной-как-её-там-службы, вручая бритву. – У тебя только один шанс на спасение – делать в точности то, что я говорю. Иначе тебе конец». Ёкарный Глаз не торопился уйти в бескрайние поля Джа. В данный момент он готовился прыгнуть в канализацию, когда верёвка оборвётся под его весом. Люк, присыпанный соломой, находился под помостом. «Секунд шесть-семь форы у тебя будет точно, – сказал Каракозо. – Может, даже больше; но рассчитывай на всякий случай только на это. Итак, одну секунду ты будешь падать. Потом тебе надо сбросить с шеи петлю. На это – две с половиной секунды, максимум три. Ещё две на то, чтобы добраться до люка и разбросать солому. Он расположен в полутора метрах от того места, куда ты упадёшь. Крышка будет слегка сдвинута, чтобы ты сразу мог её поднять. Остаётся ещё одна секунда на случай какой-нибудь неожиданности. В канализацию смело можешь бросаться вниз головой; там неглубоко». Ёкарному Глазу этот расписанный, словно по нотам, план совсем не нравился; особенно «неожиданности», на которые отводилась всего одна секунда. «Нет времени придумывать что-то ещё, – отмёл все возражения его собеседник. – Это твоя последняя надежда». Фракомбрасс понимал, что по-настоящему он будет свободен лишь краткие мгновения: скорее всего, в канализации на него сразу же наденут наручники. Каракозо не станет рисковать: слишком уж жирный куш маячит у него перед носом. «Знал бы ты правду, – подумал пират. – Такой хитрый человечек, опасный, как горная мамба… И такой глупый. Как и все они. Людишки…»

Фракомбрасс наконец почувствовал, что путы, стягивающие запястья, начинают ослабевать. Палач между тем накинул ему на шею петлю. Пират с содроганием ощутил прикосновение верёвки сквозь грубую ткань балахона. Мерзко пахнуло хозяйственным мылом. Палач деловито затянул узел, подёргал его и отступил к рычагу – Фракомбрасс слышал скрип досок под его ногами. Он напрягся. Ну, сейчас…

«А что, если верёвка не оборвётся? Или оборвётся слишком рано? – спросил он тогда неожиданного союзника. – Ваш человек сумеет разрезать волокна так, чтобы со стороны ничего не было заметно?» – «Это его работа». – «А если верёвку проверят?» – не унимался пират. «Тогда у нас ничего не получится, – ласково улыбнулся Каракозо. – Но ты не переживай – это, говорят, не больно».

Народ на площади внезапно загомонил, руки указующе вытягивались вверх. Капитан мотнул головой, сбрасывая капюшон. Над крышами домов возносился искрящийся в солнечных лучах фонтан. На его верхушке барахталось нечто чёрное. С неба посыпались осколки черепицы. Пират понял, что времени терять нельзя. Он скинул с шеи петлю, кокетливо приподнял подол своего балахона, сделал шаг по направлению к палачу – тот тоже пялился на невиданное зрелище – и нанёс ему жестокий удар в пах. Затем, что есть силы рванув рычаг, Фракомбрасс прыгнул в открывшееся отверстие. Нащупав крышку люка, он оттащил её в сторону и, перевалившись через край, тяжело рухнул вниз. Приземление было болезненным – жёсткий цементный пол едва не вышиб из капитана дух. Над головой внезапно затеплился огонёк.

– Здрасьсте! – прохрипел Фракомбрасс склонившимся над ним мрачным рожам.

В качестве ответного приветствия на запястьях пирата звякнули наручники. Его бесцеремонно подхватили под мышки и повлекли куда-то во тьму. Шлёпанье шагов гулко отдавалось под мрачными сводами. Пятнышко света металось из стороны в сторону. Гориллы, очевидно, хорошо знали этот путь – они сворачивали, протискивались в какие-то щели, а один раз и вовсе пробирались через полузатопленный тоннель, по плечи в гнусно пахнущей воде. Всё это время крепкие лапы сжимали локти Фракомбрасса: шансов удрать ему не оставляли. Наконец впереди показался свет. Обезьянцы выбрались наверх через такой же канализационный люк в маленьком, заросшем травой дворике. Пират понял, что они находятся в двух шагах от того самого дома, где его держали в плену.

– Поздравляю с успешным бегством! – Благообразный пожилой господин доброжелательно улыбнулся Фракомбрассу. – Отныне можешь отмечать этот день как второй день рождения.

– Хорошая идея, – сварливо откликнулся Ёкарный Глаз. – Особенно если учесть, что я понятия не имею, когда родился. Ваши проклятые костоломы даже не подхватили меня, когда я сверзился в эту дыру. Запросто мог свернуть себе шею!

– Таубе и Брауде туповаты, что поделаешь! Зато у них много других полезных качеств.

– Ну, и что теперь?

– Тебе предстоит погостить у нас снова, – пожал плечами шеф «Веспа Крабро». – Наша скромная резиденция – это последнее место в городе, где тебя будут искать. Кроме того, мне пришла в голову замечательная идея.

– Любопытно будет узнать какая, – усмехнулся Фракомбрасс.

– О, ты занимаешь в ней центральное место! Дело вот в чём: всё это время я размышлял о том, каким образом контролировать тебя. Видишь ли, я не разделяю общей предубеждённости относительно представителей вашей расы. Наоборот, на мой взгляд, едва ли сыщутся существа более ловкие и изобретательные, нежели чем обезьянцы.

– Ага, мы такие… – польщенно отозвался Фракомбрасс.

– Не торопись… Дело в том, что именно эти твои качества делают наш союз крайне ненадёжным. В джентльменские соглашения я перестал верить ещё ребёнком и тогда же усвоил одну простую истину: если хочешь, чтобы кто-то выполнил обещанное, ты должен держать его на коротком поводке. Посуди сам, в джунглях нас будет только четверо: ты, я и мои помощники. Думаю, тебе не составит труда обмануть нашу бдительность и удрать. К городу тебя ничто не привязывает: ни семья, ни друзья; повлиять на тебя с этой стороны мы не можем; а посвящать в наш маленький план кого-то ещё я не собираюсь. Поэтому единственным выходом мне представляется сделать так, чтобы возможности бежать у тебя попросту не было.

– Хочешь везти меня в клетке? – хмыкнул пират.

– Напрашивается само собой, верно? – сладко улыбнулся его собеседник. – Однако же нет. Абсолютно надёжных клеток не существует; к любому замку рано или поздно находится отмычка, на любую решётку – пила. Я уже упоминал, что придерживаюсь высокого мнения о талантах обезьянцев. Но я нашёл очень изящный выход, хотя и весьма для тебя неприятный: мы ампутируем тебе нижние конечности, точнее, ступни ног.

– Что?!! А не пошел бы ты, дядя!!!

– Не горячись, – покачал головой Каракозо, а горри плотнее сжали лапы на плечах пирата. – Ты ведь понимаешь, что до сих пор жив только благодаря нам. Но мы не альтруисты, Изенгрим. Нам кое-что от тебя надо. Согласись, это лучше, чем стать покойником.

– Нет!!! Никогда!!! – Фракомбрасс дёрнулся, но гориллоиды держали крепко. – Лучше болтаться на виселице, чем такое!

– Я так не думаю, да и ты, на самом деле, тоже. Сейчас ты живёшь в долг, Изенгрим. Ты наш должник; а мы – кредиторы. Что ж ты хотел: чтобы я поверил тебе на слово? Будь я таким наивным, то не дожил бы до седых волос! За исход операции не беспокойся: у нас есть отличные специалисты. Они сделают всё под наркозом, так что ты даже ничего не почувствуешь. Посмотри на это с другой стороны: да, ты станешь инвалидом, но при этом будешь богат и сохранишь возможность радоваться жизни…

– Радоваться жизни? Богатство?!! – Фракомбрасс вскинул налитые кровью глаза и расхохотался в лицо своему мучителю. – Да ты бросишь меня там на верную смерть, изувеченного и беспомощного, едва только завидишь блеск золота! И не только меня… Их… – пират кивнул на гориллоидов, – ты тоже не оставишь в живых!

– Зря стараешься, – сладко улыбнулся Каракозо. – Таубе и Брауде – глухонемые. Я же говорил, у них много полезных качеств. Собственно говоря, это не предложение, Изенгрим. Я просто даю тебе несколько лишних минут, чтобы смириться с неизбежным. Пошли, там уже всё готово. Хирург ждёт.

– Если он коснётся меня хотя бы пальцем, не видать тебе золота!!! – Пират бешено извивался в лапах стражей. – Это уж как пить дать!

– Не согласишься – тебе же хуже, – пожал плечами Каракозо. – Мне просто придётся ещё раз организовать твою казнь, только и всего. Я в любом случае буду в выигрыше, так-то. Привыкай к мысли, что ты можешь потерять гораздо больше.

Он шагнул к парадной и распахнул облупившиеся двери:

– Прошу!

В этот момент на макушки гориллоидам обрушились две здоровенные чугунные гири. Спустившийся с неба, аки ангел, огненно-рыжий орангутанг подхватил Фракомбрасса под мышки, послал ослепительную улыбку остолбеневшему Каракозо и вместе с пиратом вознёсся вверх на гибком гуттаперчевом жгуте тарзанки.

Беглые каторжники сидели на крыше нагишом и болтали в воздухе ногами. Скудная одежонка сушилась тут же, разложенная на горячем рубероиде.

– А знаешь, я тебе иногда, типа, завидую, – вздохнул один из беглецов; судя по всему, его посетило лирическое настроение.

– Чего мне завидовать? – удивился другой.

– Ну, ты вот, как бы, путешествовал, всякие разные места повидал. Экзотика! А я как родился в Бэби, так и живу в нём безвылазно. Тоска, понимаешь!

– Угу, как же… – поёжился тот. – В двух шагах от меня твоя экзотика плавала… Зубастая такая…

– Ну, правда?! Расскажи!

– Это всё дело прошлое. Лучше давай подумаем, как нам быть дальше.

– А чего тут думать? Одёжка вон высохнет – пойдём, поспрошаем кой-каких знакомых… Наверняка подвернётся дельце.

– Угу, дельце… Опять красть?

– Не красть, а типа – совершенствовать мастерство художественного тыринга! – Первый со значением поднял палец.

– А потом что? Снова на каторгу? Нет уж, спасибо! Мне одного раза вот так хватило. И вообще… Раз уж нам попала в руки волшебная вещь, давай хотя бы попытаемся ею воспользоваться!

– А толку?

– Ну, мало ли… Вдруг нам удастся… Ну, я не знаю… Поднять восстание! – Тут второй беглец замолчал, сам донельзя изумлённый сказанным. Уж что-что, а подстрекательство к бунту было для него внове!

– Прав синенький, неча из-за пустяков шкурой рисковать! – К двум голым личностям присоединилась третья, тоже в чем мать родила, если не считать свёрнутой из газеты шляпы. Изрядно побитый, белёсый как моль тип, щербато улыбаясь, плюхнулся рядом с приятелями.

– Ты, Твадло, просто неистребимый какой-то! – с некоторым даже восхищением покачал головой один из них, любуясь многочисленными синяками и кровоподтёками, украшавшими хилое тельце собеседника.

– А ты как думал! Эх, если буча заварится, тут-то мы и развернёмся! Иначе это не жизнь, а пустяк какой-то получается. Я вам так скажу: ежели с этой волшебной книжкой дело не выгорит, хошь не хошь, а придётся брать ювелирный. Да и бабы, опять же, фартовых любят… Верно, Чобы? – Новоприбывший панибратски пихнул острым локотком соседа.

– Тебя и за мильён никто не полюбит! – искоса глянул на альбиноса названный.

– Хэ! – Тот презрительно задрал нос. – Да у меня знаешь какие были? Тебе такие и не снились!

– Вы мне лучше вот что скажите… – Самый серьёзный из троицы, увидев, что разговор сворачивает куда-то не туда, решил взять на себя инициативу. – Где мы Книгу-то читать будем? Надо, чтобы народу кругом побольше…

– Да где угодно! – легкомысленно отмахнулся Твадло. – Ты, Пыха, по пустякам-то не парься… Это ж Биг Бэби, здесь, куда ни плюнь, люди. Так вот, была у меня одна, значит, актриска…

– Сегодня вечером на площади перед мэрией будут бесплатные танцы, – нарочито громко перебил Чобы. – Народ самый разный собирается. Можно там…

– Великую Книгу – и на танцульках?! – возмутился серьёзный.

– А чего? – пожал плечами Чобы. – В грязном бараке можно, а на площади – нет? Нам главное, чтобы народу побольше, верно?

– Н-ну… Ладно. Когда пойдём?

– А часика через два-три. – Чобы, прищурившись, взглянул на небо. – В газете пишут: начало в сумерках. Пока доберёмся, пока то-сё…

Адирроза сбросила с себя немногочисленные одёжки и, зажмурившись от наслаждения, вступила в ванну – довольно маленькую для обычного человека, но вполне подходящую для миниатюрной сипапоккулы. После сегодняшнего разговора с шефом (теперь уже навеки – бывшим) она чувствовала настоятельную потребность вымыться. Как он смел кричать на неё! Как будто она его собственность… «Ну, я ясно дала понять, что распоряжаться моей судьбой никому не позволю. И вообще пора выбросить этого противного старика из головы». Она сладко потянулась. Пахнущая апельсином и корицей вода чуть слышно плеснула о край. Лепестки всколыхнулись – настоящий ковёр лепестков: белых, розовых, красных…

Зазвонил телефон. «Хорошо, что я догадалась приобрести эту модель с длинным шнуром!» Девушка ленивым жестом протянула руку и сняла трубку.

– Алло, Джи, это ты?

– Нет, это не Джи, – по-змеиному зашипели из трубки. – У меня есть к тебе предложение, Адирроза Сипапоккула. Такое предложение, от которого не стоит отказываться. Тебе грозит большая опасность…

– Что за глупые шутки! – нахмурилась Адирроза.

– Это не шутки, девочка…

– Прекрати мне звонить, Чырвен. Нет – значит, нет. Я на вас больше не работаю, ребята. Поимка Фракомбрасса была моим последним делом; притащив этого типа, я покрыла все свои долги с лихвой. Так и передай шефу. И знаешь что? Забудь, пожалуйста, этот номер!

Она бросила трубку. Телефон тут же зазвонил снова. Грязно выругавшись, Адирроза потянула за провод и выдернула вилку из розетки.

– Вот так!

Однако стоило ей только закрыть глаза и расслабиться, как в прихожей закурлыкал дверной звонок.

Тяжело вздохнув, девушка накинула короткий купальный халатик и прошлёпала к двери.

– Кто там?

За дверью не отвечали. Адирроза провела рукой по волосам; в ладони её очутилась маленькая бамбуковая трубка с отравленной стрелкой внутри. Накинув цепочку, девушка осторожно приоткрыла дверь – и ахнула. На коврике красовалась великолепная хрустальная ваза с букетом цветов. Тигровые лилии, огненные орхидеи, огромные, словно блюдце, благоухающие розы… Она наклонилась, протянула руку… И замерла. К одуряющему аромату цветов примешивалась чуть заметная странная нота. Сипапоккула принюхалась. Нет, показалось… Она вновь протянула руку к вазе, но так и не коснулась её.

– Ты стала параноиком, – пробормотала сипапоккула и, осторожно прикрыв дверь, метнулась в глубь квартиры.

Спустя несколько секунд она вернулась, вооружившись веником.

– Вряд ли там спрятано то, о чём ты подумала, дорогуша; но параноики почему-то дольше живут…

Чуть приоткрыв дверь, Адирроза высунула веник и легонько подтолкнула сюрприз. Ничего не произошло. Она толкнула чуть сильнее, ваза покачнулась.

– Разобьёшь ведь эдакую прелесть, маньячка! – прошептала Адирроза.

Веник теперь почти весь ушел в щель; сипапоккула, держа его кончиками пальцев, подтолкнула ещё раз – и тут ваза наконец упала набок; а спустя мгновение жаркую тишину лестничной клетки расколол оглушительный взрыв.

На берегу горного озера теплился небольшой костерок. Заметно похолодало; с вершин наползали облака. Они почти скрыли загадочную башню, виднелось лишь её основание. «И чего это меня сюда потянуло? – раздумывал Иннот, помешивая ложкой в котелке. – По идее, мне надо пробираться на север, на выручку Хлю, не обращая внимания на всякие там диковины. Времени остаётся всё меньше, я чувствую это… И вместе с тем что-то настоятельно советует мне проникнуть в сию цитадель». Он задумчиво вздохнул. По всей вероятности, чужакам путь туда заказан; однако упрямство, как известно, горы в порошок стирает… Вряд ли здешние обитатели рассчитывали на встречу с такими, как он, способными забраться на головокружительную высоту по наружной стене! «Ну что же! Придётся вам познакомиться с пареньком из Аппер Бэби, хотите вы того или нет!» Иннот поднял взгляд и ухмыльнулся. Если переплыть на ту сторону озера, оказываешься как раз напротив узкой, но довольно длинной щели в исполинском базальтовом монолите. По этой самой трещине можно добраться до небольшой наклонной площадки, по которой он дойдёт во-он до того симпатичного уступа; а там уже рукой подать до подножия башни.

Тучи между тем сгущались. «Пожалуй, стоит поторопиться… А славно всё же, что мне любая высота нипочём! Ну, в крайнем случае спланирую вниз и начну восхождение заново – только и всего!» Иннот задумчиво оттянул резинку велосипедных шортов и щёлкнул ею. Всё-таки удобная штука! И сохнут быстро, помимо прочего…

Большую часть вещей пришлось бросить: распахнуть летательную перепонку, когда за спиной болтается рюкзак, не так-то просто. Переложив самое необходимое в многочисленные карманы дорожного пончо, он глубоко вздохнул. Вроде всё… Ах да, неплохо бы прихватить оружие! Купленный некогда у растафари бумеранг устроился в петле под мышкой. Иннот попрыгал на одном месте, проверяя, не звенит ли что. В одном кармане и впрямь брякало. Сунув туда руку, он извлёк резной деревянный шарик – подарок Джихад. «Куда бы его спрятать?»

Иннот повертел вещицу в руках. С обратной стороны у неё была парочка небольших отверстий – очевидно, чтобы носить на шнурке. Иннот подумал немного, потом хмыкнул и запустил пальцы в шевелюру на затылке, выбирая прядь. Спустя минуту талисман был надёжно укрыт в густой гриве зелёных волос.

Подъём оказался даже легче, чем выглядел снизу; правда, узкую наклонную площадку пришлось одолеть, прижимаясь спиной к скале и ежесекундно рискуя соскользнуть вниз. Но не прошло и часа, как он, цепляясь за камни, выбрался на вершину утёса и очутился у подножия башни.

С первого взгляда уходящая вверх колонна казалась абсолютно неприступной. Ни окон, ни дверей; лишь мягкая кривизна исполинских бетонных колец, исчезающих в густом тумане наверху. Намётанный взгляд Иннота, однако, тут же зацепился за шляпки здоровенных болтов, скрепляющих конструкцию; они слегка выступали из гладких стен и представляли собой некоторую опору для рук и ног. Путешественник с сомнением осмотрел свои драные кеды, затем решительно снял их, связал шнурки вместе и повесил на шею.

– Что нам, пацанам… – пробормотал он и тихонько запел:

Спустя несколько минут земля исчезла из виду. Всё окутал туман; остались только влажный бетон перед глазами и собственное тяжёлое дыхание.

Внезапно Иннот ощутил лёгкое дуновение. Туман задвигался, заскользил, свиваясь в косматые клубы. По мере подъёма ветер постепенно усиливался, теперь он шумел и посвистывал, рассекаемый головками болтов. Тело башни неприятно вибрировало под его напором. «Мне кажется или эта штука действительно качается? – подумал Иннот. – Не хватало ещё, чтобы башня рухнула – как раз тогда, когда я на неё полез!!! Да нет, ерунда, – тут же успокоил он себя. – Судя по всему, она тут не первый год стоит. Скорее, это какая-то хитрость конструкции. Ох, чтоб тебя! И впрямь шатает!» В довершение всего зарядил дождь; мокрые головки болтов стали предательски скользкими.

Путешественник потерял счет времени; к счастью, особые свойства его организма не позволяли усталости взять верх над натруженными мускулами. Вот он в очередной раз подтянулся… И вдруг сообразил, что упирается во что-то головой. Иннот перевёл дыхание и осмотрелся. Он как будто оказался под шляпкой исполинского стального гриба – десятки дырчатых балок поддерживали её снизу, словно споровые пластинки, расходясь по радиусам от центральной части. Изо всех сил цепляясь руками за скользкое железо, болтая в воздухе ногами, он добрался до края площадки, повисел там несколько секунд, собираясь с силами, и, нащупав рукой стойку поручня, заполз наверх. Словно дождавшись этого момента, дождь припустил вовсю. Иннот ухмыльнулся возникшей ассоциации – он как будто попал на исполинскую сковородку. Кругом шипело и клокотало, серебряная пена кипела и рушилась с края в пустоту. В десятке шагов впереди колыхался под порывами ветра водяной занавес. Он задрал голову – там, в нескольких метрах, темнела ещё одна площадка, поменьше; срывающиеся с неё потоки кольцом опоясывали башню. «Буйство стихий! Мне уже доводилось видеть нечто похожее, – подумал Иннот. – Причём не так уж давно; на крышах университета… Когда я принял вызов Подметалы. Надеюсь, местные ребята окажутся малость посимпатичнее проклятого эстета – ухайдакера!»

Сутулясь и щуря глаза, мокрый как мышь путешественник прошлёпал к башне и замолотил кулаками в дверь.

– Эй, хозяева! Откройте, что ли! Вам телеграмма… – он хихикнул и замолчал, прислушиваясь.

Ничего… Иннот внимательно исследовал проход. Похоже, неведомые конструкторы башни предпочитали раздвижные двери – металлические, покрытые синей краской створки определённо не имели петель. Между ними темнела резина уплотнителя. Иннот попробовал слегка отогнуть её в сторону. Получилось! Тогда он втиснул кончики пальцев как можно глубже и, кряхтя от натуги, раздвинул створки на несколько сантиметров. В образовавшуюся щель удалось вставить ступню, а минутой позже мокрый и взъерошенный путник очутился, наконец, внутри.

Выложенный светло-серым пластиком коридор был пуст. Иннот уселся у двери и стал, ругаясь сквозь зубы, распутывать шнурки кед. Вокруг потихоньку собиралась лужа. В таком виде его и застал один из обитателей, молодой паренёк в тёмно-синих, боксёрского образца трусах и белой куртке-кимоно. Он с безмятежным лицом вывернул из-за угла – и застыл, словно поражённый громом. Иннот, успевший надеть один кед, дружелюбно ему улыбнулся и помахал рукой.

– Это самое… Ты кто такой?!! – вне себя от удивления воскликнул паренёк; а затем, будто вспомнив о чём-то, сощурился и звучно втянул ноздрями воздух.

– Куки из племени куки, – представился Иннот, воспользовавшись своим любимым псевдонимом. – Я каюкер, охотник на монстров… А что это за место, уважаемый?

Уважаемый, не отвечая, слегка расставил ноги и затянул, словно кот: «Ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о!» – всё громче и громче.

– Э! Э! Ты чего? – опасливо спросил Иннот и на всякий случай поднялся на ноги.

– Грохмант атакует! – завопил паренёк и бросился на незваного гостя.

– Грохмант отдыхает, – покачал головой Иннот и выбросил вперёд ладонь, сопровождая движение коротким электрическим импульсом; не настолько сильным, чтобы отправить на тот свет, но достаточным, чтобы отбить охоту к подобным эскападам, по крайней мере, на ближайшие полчаса.

Паренёк взбрыкнул ногами и успокоился. Каюкер тяжело вздохнул и натянул второй кед. «Нечего сказать, хорошенькое начало!» – мрачно подумал он и осмотрелся. Спрятать сей организм, похоже, негде – значит, надо как можно скорее сматываться отсюда самому. Мокрые подошвы противно скрипели по пластику. У первых же дверей Иннот в сомнении остановился: они опять-таки были раздвижными; однако ни кнопок, ни тумблеров нигде не наблюдалось. Всё прояснилось, стоило ему только встать на маленький резиновый коврик: с чуть слышным гудением створки разъехались в стороны, и он оказался на круто уходящей вниз спиральной лестнице. Оттуда сквозь дырчатые ступени наплывал густой, такой знакомый и такой невероятный в этом месте запах варёной капусты. «Да это же кухня! Казённый харч, как пить дать! Знаю я этот запах…»

– Есть такая штука – лифт называется, – ворчал Иннот, спускаясь. – Эх, мудрецы! Эдакую домину отгрохали, а на подъёмник вас не хватило…

«Стоп, – внезапно сказал он себе. – Я что, собственно, хочу – пожрать или поговорить с самым главным? На кой мне кухня?» Иннот резко остановился и повернул в обратном направлении.

– Начальство – оно где повыше любит! – бормотал он себе под нос. – Ставлю своё банджо против резиновых подштанников Подметалы, что это так!

Преодолев с десяток пролётов, каюкер смело шагнул в дверь – и нос к носу столкнулся с тремя аборигенами. Эти выглядели постарше «атакующего грохманта» и одеты были по-другому: в иссиня-серые кимоно и широкие чёрные штаны до лодыжек.

– Что за дела?! – озадаченно сказал один; по акценту Иннот определил, что он откуда-то с юга. – Прозелит, почему не в форме?! Что, совсем страх потерял? А ну, стоять!

– Старший послал, – буркнул Иннот, делая попытку улизнуть.

– Какой еще старший?! Ты кто такой вообще?! Стоять, я тебе сказал!!!

Иннот вздохнул. История, похоже, повторялась.

– Ты где эти тряпки взял?! – очень тихо спросил вдруг его товарищ. – При вступлении в монастырь старые одежды сжигают!

«Ну вот, сообразили, что я чужой…» – успел подумать каюкер. Один из серо-синих как-то по-особому шевельнул шеей, а спустя мгновение все трое набросились на Иннота. Один атаковал в лоб, двое других подпрыгнули, оттолкнулись ногами от стены и налетели с боков. Замелькали кулаки. Иннот присел, уклоняясь от удара, и тут же очень чувствительно получил под рёбра и по лодыжке. Причин миндальничать становилось всё меньше, и в дело вновь пошло электричество. Каюкер успокоил двоих нападавших; третий, почуяв неладное, отскочил было, но запнулся за ногу своего товарища – и Иннот достал его коротким резким ударом: пяткой в солнечное сплетение. Убегать, однако, было поздно: привлечённые шумом, в коридоре стали появляться люди.

«Похоже, эти, в синеньких кимоно, дерутся куда лучше тех, беленьких», – решил каюкер и осторожно попятился.

– Да это же куки какой-то! – подал вдруг голос кто-то из толпы. – Слышь, пацаны? Навалимся всей кучей!

– Ага… не видишь, что ли, он один троих уделал, – отвечали ему. – А Цмуха так вообще без пяти минут адепт был, понял? Корифея надо звать…

– Корифея! Корифея зовите! Точно! – зашелестели голоса. В задних рядах послышался топот – сразу несколько человек бросились на поиски неведомого корифея.

– Эй, парни! А вы кто такие, в общем и целом? – миролюбиво спросил Иннот.

В воздухе повисло недоброе молчание.

– Неофиты, – наконец соизволил ответить кто-то. – А ты?

– А я каюкер. Увидел этакое чудо и решил посмотреть… Зачем сразу драться-то? И что это за башня?

– Это МБМ, – ответили ему. – Монастырь Безумных Метеорологов.

– Безумных? – задрал брови Иннот. – А почему… В этот момент толпа зашевелилась, расступаясь.

Навстречу Инноту вышел высокий черноволосый человек и остановился в нескольких шагах, с лёгкой улыбкой разглядывая его, чуть склонив голову набок.

– Привет! Я каюкер, охотник на… – начал было Иннот.

Всё так же улыбаясь, человек осторожно сунул руку за пазуху и извлёк тёмные очки. Толпа за его спиной притихла.

– Стильные очочки, – хмыкнул каюкер, одновременно пытаясь понять, что же происходит.

Черноволосый чуть встряхнул кистью, расправляя дужки; поднял стёкла на уровень глаз – и разжал пальцы.

Дальнейшее больше походило на сон: корифей (ибо это был корифей) словно нырнул головой вперёд, с такой невероятной скоростью, что очки сами наделись ему на нос; а спустя мгновение он уже оказался рядом с Иннотом. Того спасли лишь рефлексы, наработанные за долгие годы охоты на монстров: тёмные подворотни Биг Бэби, как известно, не прощают ошибок и не дают второго шанса. Он ещё не успел осознать, что же произошло, а тело уже качнулось в сторону, уходя с линии атаки; и всё же каюкер еле успел уклониться от первого удара и с огромным трудом блокировал второй. В тот же миг противник сделал ему подсечку. Иннот упал, успев на лету сгруппироваться, дважды перекатился через голову, поджал колени к подбородку и хотел было вскочить, но враг опять оказался в полушаге, и тогда Иннот нанёс сильный толчок двумя ногами по корпусу, сделав стойку на лопатках – этому приёму некогда научил его один старый мастер капоэйры. Противник легко уклонился, по-змеиному изогнувшись, и каюкеру срочно пришлось сделать ещё один кульбит, чтобы уйти от стремительного топчущего удара: иначе враг сломал бы ему рёбра. Пол загудел. Иннот вскочил и попытался лягнуть противника в печень. Тот даже не стал блокировать выпад – он попросту крутанулся и взмыл в воздух, к самому потолку. Нога Иннота мазнула пустоту; а черноволосый с разворота заехал подъёмом стопы ему по шее. Удар был страшным: каюкера отбросило на несколько шагов и хлобыстнуло о стенку. Он рухнул на пол, на миг потеряв сознание; но тут же заставил себя вскочить и принять боевую стойку. В глазах всё плыло, стены колыхались, пол норовил встать дыбом. Каюкер тряхнул головой, приходя в себя. Черноволосый снова был совсем рядом, отбирая то самое мгновение, которое требовалось для концентрации энергетического импульса. Иннот отразил предплечьем хлёсткий удар – по руке словно палкой заехали; он оказался вплотную к своему противнику и вслепую ткнул его локтем под рёбра. Ответный удар заставил затрещать его собственные; если бы не спрятанный под одеждой бумеранг, черноволосый наверняка сломал бы парочку. Тут каюкер смог наконец собраться для своего коронного приёма. По ладоням забегали мурашки, а затем он совершил то, от чего предостерегают новичков все до единого мастера боевых искусств – на миг опустил взгляд, сосредоточившись на ногах противника. Это был очень рискованный шаг, но Иннот понимал, что иначе ему не победить. Мастерство корифея намного превосходило его собственные скромные способности. Враг не замедлил воспользоваться «оплошностью»: необычным образом сложенный кулак с быстротой атакующей кобры метнулся каюкеру в лоб, но на полпути встретился с его раскрытой ладонью. Сверкнула синеватая вспышка, в воздухе запахло озоном. На этот раз Иннот бил на поражение. Серия импульсов такой силы сразила бы любого человека; но корифей даже не лишился сознания! Волосы его встали дыбом, очки слетели с перекошенной физиономии; но тем не менее он успел разорвать физический контакт и отскочил далеко назад. По толпе пронёсся вздох изумления.

– Может, поговорим? – предложил каюкер, всеми силами стараясь не кривиться: пропущенные удары пульсировали болью.

Корифей, не отвечая, несколько раз глубоко вздохнул и слегка повёл плечами. Иннот сделал полшага назад, наступив на чёрный коврик перед очередной дверью. Створки за его спиной разъехались, и каюкер, не теряя ни секунды, юркнул внутрь.

Комната, в которой он очутился, оказалась просторной, словно какой-нибудь гимнастический зал. Интерьер был выполнен всё в той же серо-сине-белой гамме. Одна из стен, целиком прозрачная, представляла собой огромное окно. За стеклом мерцал дождь. Почти половину всего пространства занимал исполинских размеров круглый стол. Около него стояли, внимательно что-то рассматривая, несколько человек; Иннот мельком успел заметить, что поверхность стола являет собой нечто вроде миниатюрной рельефной карты. Там возвышались искусно выполненные горы, зеленели мшистые леса и вроде бы даже текли тоненькими струйками реки.

Присутствующие с удивлением воззрились на незваного гостя.

– Всем здрасьте! – быстро заговорил каюкер. – Я здесь случайно, просто хотел перекинуться парой словечек с кем-нибудь компетентным. Видите ли, дело в том…

– Ты не из нашего муравейника! – внезапно перебил грозный голос.

Говоривший выступил вперёд. Это был очень высокий, на голову выше остальных, и совершенно седой старик. Окладистая борода доставала ему до пояса; невероятно густые брови орлиными крыльями уходили к вискам. Высокое благородное чело охватывала чёрная бархатная лента; длинные одежды цвета грозовых туч чуть слышно шуршали.

Старец величественно нахмурился и извлёк из складок своего одеяния очки – но не чёрные, как у корифея, а зеркальные. По залу будто прокатилась волна: остальные сделали то же самое.

– Твою мать! – сплюнул Иннот и выдернул из-за пазухи бумеранг. – Не подходи, убью!

Старец поднял руку с очками на уровень глаз. Каюкер понял, что времени терять нельзя: массивная полированная загогулина молнией вырвалась из его ладони и устремилась к голове противника.

После всего случившегося Иннот вполне допускал, что старец сможет уклониться или отбить оружие на лету. Тот, однако, не сделал ни того ни другого – он попросту раскрыл рот и, громко лязгнув зубами, перехватил бумеранг в воздухе, словно собака – тарелочку фрисби!

Это был высший класс. Каюкер попросту офигел – именно так он впоследствии характеризовал своё состояние, рассказывая о поединке друзьям. Безукоризненные, длинные, как у лошади, сахарно-белые зубы ещё мгновение сжимали чёрную древесину, а потом иеро-фант нарочито медленно повернул голову и выплюнул бумеранг на пол. Иннот рванулся к окну. Он понял, что разговаривать с ним здесь никто не собирается; и ещё – его сейчас будут очень больно бить. План был прост: вышибить стекло, раскрыть летательную перепонку и оказаться как можно дальше от этих негостеприимных мест. Однако его ждал небольшой сюрприз: здоровенное стекло, в которое он со всего маху впечатался, даже и не подумало разбиваться! Звонко загудев, прозрачная поверхность спружинила – и ошеломлённый каюкер оказался отброшен навстречу своему противнику. Перед глазами его неуловимо быстро мелькнул костлявый кулак, сложенный каким-то странным образом, а потом вселенная Иннота исчезла в ослепительной бесшумной вспышке.

Знаменитый обезьянский пират Изенгрим Фракомбрасс, по кличке Ёкарный Глаз, в общем-то не привык ждать от жизни хорошего. Справедливости ради надо сказать – у него были на то причины, особенно в последнее время; и вдруг взбалмошная фортуна решила ему улыбнуться! Нападение на горри было совершено с потрясающей воображение ловкостью: сам большой мастер засад и ударов из-за угла, Фракомбрасс в полной мере оценил оригинальность и изобретательность неведомых спасителей. Повиснув на уровне последнего этажа, он с интересом рассматривал две неподвижные фигурки на земле. Вивисектор наконец-то вышел из ступора и метнулся в подъезд; впрочем, Ёкарный Глаз был уверен, что он не успеет. Чьи-то крепкие руки быстро вытягивали резиновый канат; не прошло и минуты, как пират очутился на крыше. Ещё один обезьянец, тоже орангутанг, дружески ему ухмыльнувшись, извлёк из-за спины что-то вроде больших садовых ножниц с очень короткими лезвиями и одним движением перекусил цепочку наручников.

– Браслеты снимем позже, – подмигнул он. – А теперь дёру, быстро! Уходим по крышам!

– Да кто вы такие?!

– Нашёл время выяснять! Обстоятельный ты перец, однако! – оранг нетерпеливо подтолкнул его. – Скорее!

«Кем бы эти ребята ни были, сомневаюсь, что они альтруисты, – подумал пират. – Впрочем… Они, по крайней мере, не собираются оттяпать мне ноги, в отличие от прежних «спасителей».

Бегство по крышам запомнилось Фракомбрассу как нечто сумбурное: горячая громыхающая жесть под ногами, пляшущие подвесные мостики, которые оранг обрезал за собой при помощи всё тех же чудовищных ножниц, прыжки с крыши на крышу, чердаки, пахнущие пылью и голубиным помётом… Наконец его спутники остановились, чтобы перевести дух. «Интересно, смогу я их одолеть, в случае чего?» – прикинул пират. Оба обезьянца выглядели ловкими и мускулистыми; да и запыхались они куда меньше Фракомбрасса.

– Ну, и что теперь? – спросил он. – Может, всё же объясните, парни, кто вы такие и чего вам от меня нужно?

– Мы – братья Панголини, цирковые акробаты, – улыбнулся один из орангутангов. – Можешь считать нас своими ангелами-хранителями. Гордись, улыба, – у тебя их целых двое!

– Тебе надо спрятаться, – прищёлкнул языком другой. – Нам неплохо заплатили за то, чтобы мы вытащили тебя из этого гуано; и сейчас самое время познакомиться с твоим благодетелем.

– Может, в другой раз? – ухмыльнулся Ёкарный Глаз, украдкой разминая мускулы. – А то я малость спешу, сами понимаете…

– Можно подумать, Бри, я его заставляю! – хмыкнул один из циркачей.

– Ты прикинь сначала, сколько разного народу тебя сейчас ищет… – покачал головой другой. – Ладно, парень, времени-то в обрез! Решай скорее: пойдёшь с нами или нет?

Фракомбрасс прищурился.

– Этот таинственный благодетель поможет мне сховаться понадёжнее?

– Будь спок!

– Ладно, уговорили…

– Вот и славно.

Один из орангов приложил ухо к чердачному люку и некоторое время прислушивался.

– Всё тихо, – объявил он наконец.

Обезьянцы выбрались на пыльную тёмную лестницу. Где-то внизу наигрывало радио; сильно пахло щами. Оранг выразительно прижал к губам палец и осторожно стал спускаться вниз, держась вплотную к стене. Двумя этажами ниже он остановился и тихонько постучал в дверь. Та бесшумно приоткрылась.

– Ну что? Получилось? – громко прошептал кто-то.

Обезьянец молча показал колечко из пальцев.

– Заходите же, заходите скорее!

Спотыкаясь о какие-то тапки и калоши, беглецы протиснулись мимо вешалки и по узкому коридору вошли на крохотную кухню. Там за столом сидел молодой шимп с духовой трубкой в руках. Он тут же вскочил, с обожанием глядя на Ёкарного Глаза, и восторженно показал большой палец. Пират ответил ему кривой ухмылкой.

– Ну, командуй, улыба! Куда его?

– Это… В санузел давайте! – Молодой шимп аж приплясывал от энтузиазма. – Мистер Фракомбрасс, это такая честь для меня! Я столько о вас слышал…

– Давай-давай! – нетерпеливо перебил орангутанг.

Санузел состоял, казалось, из одной только огромной ванны, покрытой ржавыми потёками; унитаз кое-как втиснулся между нею и стенкой. Места оставалось ровно столько, чтобы развернуться. Шимп раздвинул свисающие с верёвок полотенца, наклонился и гулко постучал по растрескавшейся эмали. Участок стены, облицованный бледно-голубой плиткой, вдруг бесшумно отъехал в сторону.

– Клёво, а! – Шимп улыбнулся, показав великолепные зубы, и приглашающе махнул рукой. – Вам сюда, мистер Фракомбрасс!

– Я же здесь не пролезу, – с сомнением проворчал пират.

– Горри, и те пролезают! – обнадёжил его один из братьев-акробатов.

Согнувшись в три погибели, Ёкарный Глаз кое-как протиснулся сквозь узкий лаз и очутился в просторном помещении без окон. Кирпичные стены были до половины выкрашены бледно-зелёной краской; грубый дощатый пол устилали гимнастические маты. В углу комнаты располагался большой письменный стол, причём совершенно непонятно было, как он здесь оказался: через лаз над ванной он бы не прошёл, а других выходов тут не наблюдалось. За столом сидел здоровенный гориллоид и быстро что-то писал при свете низкой настольной лампы, смешно выпятив губы. Маленькие очочки, криво сидящие на носу, придавали ему несколько карикатурный облик. При виде вошедшего он улыбнулся и встал. Ёкарный Глаз секунду вглядывался в его лицо, а потом с проклятием шарахнулся обратно – неведомый спаситель был не кем иным, как приятелем пленившей его девчонки!

– Ну-ну, – пробасил Громила, успокаивающе поднимая ладонь. – Только не надо истерик, Изенгрим. Всё совсем не так плохо, как ты думаешь.

– Да неужели? – Флибустьер глубоко вздохнул и плюхнулся на маты. – Ладно, я тебя слушаю… Оркестрант! Надеюсь только, ноги ты мне отхреначить не собираешься?

– Ноги?! Нет-нет, думаю, до этого не дойдёт! – ухмыльнулся Громила. – Скажем так: у меня есть к тебе интересное предложение. Думаю, тебе за последнее время уже не раз доводилось слышать эту фразу?

– А то! – хмыкнул Фракомбрасс.

– Ну так вот: меня совершенно не интересует твоё золото и всякие там пиратские клады; веришь, нет?

– Так что же тебе надо?

– Об этом несколько позже… Скажи-ка, кто, по твоему мнению, я такой?

Изенгрим Фракомбрасс с интересом взглянул на гориллоида.

– Ну что ж… Ты приятель той стреляющей девки, верно? Но ты с ней не работаешь. Из ваших разговоров я понял, что ты вольный каюкер, по крайней мере, стараешься за такового сойти. Только зачем простому каюкеру спасать такого славного парня, как я? Ты говоришь, золото тебя не интересует. Значит, выкуп отпадает. Остаётся одно: «Веспа Крабро» – не единственная тайная организация; есть, по крайней мере, ещё одна. И, как водится, они соперничают; эти штуки я хорошо просекаю! А ты, стало быть…

– Ну-ну?! – подбодрил Громила, во весь рот ухмыляясь.

– Ты, стало быть, работаешь на них!

– Каков умник, а! – Громила расхохотался. – Ох! Я не ошибся в тебе, Изенгрим! Башка у тебя варит хорошо, и кое в чём ты действительно прав… Но только кое в чём.

– Где же я ошибаюсь?

– Нет никакой «другой» организации. Вернее, есть, но к нам это всё не имеет ни малейшего отношения. Скажи-ка, ты в курсе, что происходит сейчас в Бэби?

– Откуда? – развёл руками пират. – Мы с моими парнями либо сидим в Либерлэнде, либо носимся по воздусям в поисках добычи; где уж тут следить за вавилонскими делами! Иногда, правда, попадаются газетки – нет-нет, да и прочтёшь что-нибудь, пока косячок забиваешь…

– Ну так слушай, – Громила подался вперёд, – нас, обезьянцев, во все времена недолюбливали. Ты, конечно, и сам прекрасно об этом знаешь. Но в последнее время дела идут всё хуже и хуже. Не так давно одного моего приятеля пырнули в живот разбитой бутылкой – просто за то, что он горри. И это не единичный случай. Расистские организации растут как на дрожжах, особенно теперь, когда наводнение согнало в Бэби хренову тучу всякого народу. И если мы сами не позаботимся о себе, то никто за нас этого делать не станет.

– Стало быть, ООС? Организация обезьянского сопротивления?

Громила помолчал.

– А говоришь, не в курсе… Да, именно О-О-Эс. Только это совсем не то, о чём пишут газеты. Это не организация в привычном смысле слова, Изенгрим. Существует масса всевозможных обезьянских объединений – и легальных, и не очень. Есть даже откровенно криминальные: «Чёрный беспредел», например, или «Бананос»… Но суть в том, что всё это небольшие, в общем-то, группы. Они могут устроить бучу в общественном месте или расколотить дюжину-другую голов, но на большее не способны. А вот наш неприятель, наоборот, обнаруживает тенденцию к консолидации. Думаю, пройдёт ещё пара-тройка месяцев – и мы столкнёмся с большой проблемой. Если наводнения не прекратятся, демографическое давление будет всё нарастать и нарастать, страсти накалятся – а уж антиприматы позаботятся о том, чтобы всё это гуано вылилось на голову обезьянцев. Меня, знаешь ли, вовсе не прельщает стать жертвой массовых беспорядков или погромов.

– Тогда тебе следовало принять моё предложение и остаться, – ухмыльнулся Ёкарный Глаз. – Горя бы не знал!

– Ага… Где те парни, что были с тобой на «Тяжёлой Думе»? – тихонько спросил Громила.

Фракомбрасс разом помрачнел.

– Слушай, у тебя тут найдётся выпить? Сил уже никаких нет…

– Погоди, квасить будем позже… Если хочешь, могу пока дать бананов.

– Давай!

– Так вот, – продолжил свой рассказ гориллоид под жадное чавканье пирата. – Как я уже сказал, у нас нет единой организации; зато существуют десятки мелких групп. ООС – это на самом деле своего рода координирующий центр. В общем, можно назвать нас нелегальной информационной структурой; мы собираем различные сведения, систематизируем их – и используем на общее благо. А как ты знаешь, тот, кто владеет информацией, владеет и ситуацией; так что в некотором смысле мы будем покруче этой самой «Веспа Крабро»!

– Это всё очень интересно, – пробурчал с набитым ртом Фракомбрасс, – но при чём здесь моя скромная персона? Не понимаю…

– А я как раз к этому подхожу…

– Кстати, что-то у тебя не сходится. – Пират погрозил Громиле пальцем. – Ты говоришь, мол, чисто информационная эта самая… А как же два брата-акробата, да и вообще всё это? – Он обвёл комнату широким жестом.

– Это всего лишь штаб-квартира экстремистов из «Мохнатого Фронта». Слыхал про таких?

– Не-а…

– Ну, неважно. Мальчишки, идеалисты… Я попросил их на несколько дней приютить тебя. А что касается братьев Панголини – они просто мои старые друзья. Как видишь, цирковая подготовка иногда позволяет творить настоящие чудеса… Ну, плюс некоторая толика денег и немного моего обаяния, конечно… Теперь что касается тебя.

– Да, так что там насчёт меня? Я вообще кто – гость, пленник?

– Ни в коем случае не пленник. Ты сейчас здесь лишь потому, что я забочусь о твоей шкуре, парень, и как только вся эта буча уляжется, предоставлю тебе полную свободу.

– Полную? Это что же, значит – иди, куда пожелаешь? – Изенгрим Фракомбрасс недоверчиво ухмыльнулся.

– В точности так.

– Гм… – Пират вдруг замолчал и глубоко задумался.

– Интересная ситуация, верно? До вашей секретной, вернее, бывшей секретной базы – почти месяц пути, – вкрадчиво напомнил Громила. – А кроме того, неужели ты думаешь, что твои старые знакомцы простят тебе гибель корабля? Пожалуй, ты сейчас не самая популярная личность для них, капитан. Ты, конечно, можешь собрать шайку негодяев и здесь; вот только что это даст? Дирижабля у тебя больше нет…

– Ну, корабль – дело наживное… – задумчиво промолвил пират.

– Кстати, не забывай, за твою голову назначена нехилая награда. Где гарантия, что кто-нибудь из твоих новых «друзей» не захочет неожиданно разбогатеть?

Ёкарный Глаз отложил недоеденный банан.

– Готов услышать ваши предложения, – сухо промолвил он.

Громила рассмеялся.

– Пожалуй, нам действительно стоит выпить, раз такое дело… У меня есть бутылка «Корвуса», шикарного коллекционного коньяку. Не «Чёрная борода», конечно, но тоже весьма и весьма…

– Знаю, пивал, – солидно отозвался пират. – Вот как сейчас помню, распотрошили мы один дирижаблик…

Гориллоид ловко разлил жидкость в пластмассовые стаканчики. По комнате поплыли чудные ароматы.

– За что пьём-то? – спросил Фракомбрасс. – К такому коньячку тост нужен, улыба!

– За нас с вами и за хрен с ними? – предложил Громила.

– Пожалуй, сойдёт.

– Обезьянцам нужно объединяться, – продолжил Громила свою мысль, наставив на пирата толстый палец. – Время землячеств и молодёжного экстремизма прошло. Нам надо выходить на новый уровень; легализовываться, заниматься политикой…

– Ты предлагаешь легализоваться мне?

– Нет, конечно… Понимаешь, нам нужен символ. То, вокруг чего можно сплотить волосатую братию. Знамя, штандарт, так сказать. И, на мой взгляд, ты как нельзя лучше подходишь для этой цели. Одно дело, если к объединению призывает какой-то манки, которого никто не знает; и совсем другое – когда те же слова звучат из уст живой легенды!

Изенгрим Фракомбрасс пьяно ухмыльнулся: его развезло почти мгновенно.

– Да, я такой…

– Такой, такой… Ты мог бы переезжать с явки на явку; ты разговаривал бы с нашими соплеменниками, убеждал бы их.

– Я?

– Именно ты… Неуловимый, непобедимый, неистовый Ёкарный Глаз!

Пират рыгнул.

– Я одного не пойму: на кой хрен мне всё это надо?

– Чем-то ты ведь должен заниматься, верно? До сих пор ты только и делал, что грабил и дрался. Но, согласись, эти занятия не приносят, в конечном итоге, большого удовлетворения…

– А мне нравится! – упрямо возразил Фракомбрасс. – Мы с моими парнями…

– Знаешь, чего у тебя никогда не было? – тихонько спросил Громила.

– Н-ну?

– Уважения, Изенгрим. Авторитет – это да, только он был на самом деле не у тебя, а у твоих зубов и кулаков. Но скажи мне – хоть кто-нибудь из твоих головорезов смотрел на тебя так, как этот мальчишка-мохнафронтовец? А таких, как он, тысячи – готовых пройти огонь и воду ради одного твоего одобрительного взгляда! Ты накопил огромные богатства; но главное твое достояние – это твоя слава, слава грозного и весёлого корсара! Так какого ты сидишь тут и пускаешь носом пузыри!!! – Голос обезьянца гремел. – Воспользуйся тем, что у тебя есть; воспользуйся сейчас, ведь потом уже будет поздно! Знаешь, сколько на самом деле было таких, как ты? И где они сейчас? Кто о них помнит?! Забвение, пират! Полное забвение! А этот твой Либерлэнд… Думаешь, он что-то значит? Свободная страна, тоже мне! Нет, ты построй Либерлэнд здесь, Фраком-брасс! Здесь, в Биг Бэби!

– И построю!!! – Пират попытался встать, но ноги держали плохо. – Построю, чтоб вас всех перекособочило, болтуны и бумагомараки! Если сынок мамаши Фракомбрасс берётся за что-то, он это делает, и никакие эти самые… Ну… Короче, наливай ещё.

– Для начала раздуем-ка пожар твоей популярности пожарче, – продолжал Громила, подсаживаясь к пирату. – Когда мы были у вас в плену, я позаимствовал твой дневник. Эта вещица станет супербестселлером, Изя! Уже есть договорённость с издательством, дело за малым – надо подтвердить её подлинность. Сделаем так: я организую тебе пресс-конференцию с ведущими журналистами вавилонской прессы. Ты расскажешь о своих приключениях, о том, что собираешься натурализоваться в Бэби, ну и упомянешь про дневник. Здорово придумано, а?

– Конференция?

– За безопасность не беспокойся; мы всё устроим в лучшем виде.

– Это… Дневник… Там, знаешь, это самое…

– Брось, старина! – Громила проникновенно взглянул в мутные буркалы пирата. – Мы же с тобой всё-таки обезьянцы! Нам ли прикрываться убогой пуританской моралью? Или ты не мужик?!

– Я не мужик?!! Да я…

– Ну, о чём и речь! ЭТИМ надо гордиться, вот что я тебе скажу! Пусть весь Бэбилон узнает, каков ты в деле! И потом, представь, сколько у тебя сразу появится поклонниц, хорошеньких молоденьких манки! Да тебя на руках носить будут, капитан!

Изенгрим Фракомбрасс вдруг икнул и повалился спиной на маты, блаженно улыбаясь. Пустой стаканчик выпал из ослабевшей руки. Громила, прищурившись, смотрел на него.

– С коньяком, похоже, мы малость переборщили. Ты ж небось не жрал уже пару дней, – пробормотал он и стал протискиваться в узкий лаз.

Молодой шимп при виде Громилы весь подобрался.

– Ну что?!

– Спит он, перебрал малёха. А братья Панголини ещё здесь?

– Бри ушёл, а Йобо тебя дожидается. Говорит, ты ему должен денег.

– Не без того… Слушай, друг, ты знаешь, где находится редакция «Вечернего Бэбилона»?

– Знаю, это в Бакс Бэби.

– Не отнесёшь туда записку? Понимаешь, очень надо… Я бы и сам пошёл, да дел невпроворот…

– Почему нет; я через час сменюсь, и пожалуйста!

– Отлично. Найди там некоего Торшембо (он репортёр) и отдай ему лично в руки. Это приглашение на ужин. Скажешь, от Гро – он меня хорошо знает. И шепни потихоньку, что у меня есть для него новости, да ещё какие – закачаешься!

– Сделаем! – Шимп расцвёл ослепительной улыбкой.

– Эх, ну и каша заваривается! – Громила хлопнул его по спине. – Великий Джа, как всё-таки интересно жить!

Сипапоккула несколько раз глубоко вздохнула и потрясла головой. Ну и дела… С подбородка сорвалась капля крови и маленькой красной кляксой расплылась на пороге. Кровь шла из носа. Контузило малость, подумала Адирроза, ничего страшного… «Значит, запах эфира мне не почудился. Ну что же, спасибо за букет… Шеф».

Она осторожно приоткрыла дверь. На лестнице стояла тишина: большинство жильцов сейчас были на работе, а оставшиеся не смели высунуть нос, памятуя о печальной участи владельца дома. Не так давно в результате странного и страшного происшествия в одной из квартир он оказался изуродован, и теперь всеми делами заправляла его жена.

Мелкие осколки хрусталя поблескивали всюду: на потолке, на стенах, вбитые в древесину взрывной волной. От букета, конечно, ничего не осталось – его размолотило в кашу; разноцветные лепестки устилали лестницу. Внезапно Адиррозу затрясло. «А ну-ка, возьми себя в руки! – мысленно прикрикнула сипапоккула. – Вспомни, чему тебя учили». Она опустилась на четвереньки и внимательно обследовала половицы. Да, так и есть; всё вокруг усеивали маленькие, с булавочную головку, чёрные точки. «Панцирный гриб, значит… Чего и следовало ожидать. Я, дура, так и не поняла, насколько всё серьёзно. Что может быть проще: усыпить пан-цирник эфиром и втиснуть его в букет, чтобы шипы роз упирались в края шляпки, где заканчивается панцирь – самое чувствительное место. Если бы не моя внезапная подозрительность, у них вполне могло бы получиться». Девушка нахмурилась. Этот странный телефонный звонок… Он раздался буквально за минуту до того, как позвонили в дверь. «Неужели всё-таки Чырвен? Узнал о готовящейся ликвидации и предупредил, изменив голос, как он умеет?» Она попыталась вспомнить сказанное. Что-то насчет грозящей опасности… Да нет, вряд ли. «Если бы акцию поручили ему лично, он не стал бы звонить… Не настолько он мной очарован… Или всё-таки?.. Ближайшая телефонная будка в двух кварталах отсюда. Чисто физически невозможно. К тому же он профи».

Размочаленный до неузнаваемости веник валялся у порога. Адирроза осторожно подняла его. «Мой спаситель». Внезапно девушку стал разбирать смех. Тихонько хихикая, она аккуратно прикрыла дверь, защёлкнула замок и задвижку – и во весь голос расхохоталась. Постепенно смех перешёл в судорожные рыдания. Немного погодя она затихла, чуть слышно всхлипывая и сжавшись в комок в углу прихожей.

– Ну, хватит, – спокойным деловым тоном произнесла Адирроза минут через пять и решительно встала. – Будем считать, что истерика состоялась. А теперь, дорогуша, пора предпринять кой-какие ответные шаги.

Она решительно прошла в спальню, запустила руку под кровать и извлекла длинную духовую трубку – единственную, не взятую на достопамятную охоту. Из маленькой дамской сумочки появились на свет: перочинный ножик, связка бамбуковых щепочек, комок воска, пучок ярко окрашенных страусиных перьев, моток толстых ниток и небольшой флакон с тёмной вязкой жидкостью. Девушка принялась остругивать короткие палочки, время от времени придирчиво проверяя пальцем остроту кончика. «Ладно же! Хотите сыграть по новым правилам, шеф, вернее, без всяких правил – пожалуйста. Теперь мой ход». Когда со стрелками было покончено, Адирроза открыла платяной шкаф и пробежалась взглядом по его содержимому. В конце концов она выбрала короткую и широкую кожаную юбку и свой старый вязаный жилет. Примерила полупрозрачную шляпку, со вздохом сожаления отложила её и повязала волосы широкой лентой цвета хаки.

– Ну, что же… Теперь попляшем! – свирепо ухмыльнулась сипапоккула и подмигнула своему отражению.

Не доходя нескольких кварталов до штаб-квартиры «Веспа Крабро», девушка нырнула во двор, с ловкостью кошки вскарабкалась на крышу и продолжила путь по горячим жестяным мостовым Аппер Бэби. Наконец впереди замаячило знакомое здание. «Метров сорок, -определила Адирроза. – Почти идеальная позиция… Извините, шеф – цветов не будет. Я не такая сентиментальная». Она скользнула в чердачное оконце. Из небольшого рюкзачка был извлечён кусок ткани. Расстелив его, Адирроза улеглась и пристроила трубку на подоконнике. Убедившись, что отсюда хорошо просматривается ведущая во внутренний дворик арка, она достала бутылку минеральной воды и свёрток с бутербродами. Ожидание обещало быть долгим, но это её не беспокоило. Минуты тянулись за минутами; поскрипывали, рассыхаясь потихоньку, доски; где-то неподалёку ворковали голуби. Самые обычные шумы, которые слышатся в каждом доме…

Нападавший, безусловно, был профессионалом очень высокого класса. До последней секунды он ни звуком не выдал себя; и лишь когда на спину ей навалилась вдруг страшная тяжесть, а к лицу прижалась пропитанная хлороформом тряпка, Адирроза осознала, что всё это время была на чердаке не одна.

Иннот парил во тьме. Кругом стояла абсолютная, невозможная тишина: даже шума крови в ушах не было слышно. Внезапно впереди забрезжил огонёк. Рыжеватый язычок пламени, трепещущий на кончике спички, выхватил из мрака встревоженную физиономию Кумарозо.

«Старик, ты как?»

«Что вообще случилось?»

Ещё один огонёк вспыхнул неподалёку, затем ещё и ещё.

«В чём дело, старина?»

«Что с тобой?»

«Почему темно?»

«Ребята, меня, похоже, вырубили», – хотел сказать Иннот, но не смог произнести ни звука. Говорить было попросту нечем: рта не было; как, впрочем, и всего остального. Только непостижимое «я» каюкера каким-то образом существовало во мраке вечной ночи.

Остальные персонажики тем не менее каким-то образом услышали его.

«Что, нокаут? Вот это да! На моей памяти такого ещё не было!»

«А ты вообще-то уверен, что жив?»

«Не говори ерунды! – тут же недовольно загомонил хор неслышных голосов. – Если бы наше тело погибло, эти вопросы задавать было бы некому!»

«А как же душа?»

«Какая ещё душа, идеалист несчастный!»

«А сам-то ты кто?»

«Я материалист».

«Ты персонажик! Ты дух бесплотный! Ты жил-то лет триста тому назад! Каким это образом ты умудряешься оставаться материалистом?!»

«Дело практики».

«Так у вас что, вроде как вырубился свет, когда я потерял сознание?» – спросил Иннот.

«У нас вообще всё вырубилось, – мрачно ответил Кумарозо. – Всё-всё. И ты просто не представляешь себе, насколько неудачно выбрал для этого время. В такой, блин, пикантный момент…»

«Да, старина. Ты уж больше так не поступай с нами!»

«Как будто я нарочно!» – фыркнул Иннот.

«Ты отвечаешь не только за себя, но и за всех нас, так что изволь быть поосторожнее!»

«Я отвечаю только за себя. Всё равно все мы – это один и тот же человек, в конце концов!»

«Ну… Это очень сложный метафизический вопрос…»

Каюкера плавно повлекло вверх. Светлячки зажжённых спичек и зажигалок и склонённые над ним лица людей, каждым из которых был он сам, постепенно отдалялись; и вместе с тем тьма рассеивалась, становилось всё светлее и светлее, пока Иннот наконец не открыл глаза.

Он лежал на узкой кровати, укрытый до горла пушистым мягким одеялом. Голова гудела, словно гнездо растревоженных шершней. Пахло лекарствами; осторожно выпростав из-под одеяла руку, Иннот нащупал на лбу толстую марлевую повязку. Под повязкой угадывалась большая шишка. Каюкер вздохнул и сосредоточился. По коже пробежали мурашки: началось экстренное самовосстановление организма. Боль в голове утихла. Иннот с интересом осмотрелся. Комната была чрезвычайно тесной – даже меньше каюты курьерского дирижабля; однако духоты, обычно присущей маленьким помещениям, здесь совершенно не чувствовалось. Серый пол, белые стены и потолок; тёмно-синяя раздвижная дверь… Небольшой откидной столик напротив кровати, уставленный лекарствами, составлял всю её обстановку. Кровать, на которой он лежал, находилась в нише; в изголовье горел мягким белым светом круглый плафон. «Похоже, с техникой у этих ребят всё в порядке», – подумал Иннот. Судя по всему, в ближайшее время ему ничто не грозило; иначе зачем бы странным обитателям башни оказывать чужаку медицинскую помощь? Рассудив так, он устроился поудобнее и прикрыл глаза. Синяки и ушибы всё ещё чувствовались, но боль с каждой минутой отступала. Незаметно для себя каюкер погрузился в сон.

Проснулся Иннот от того, что был не один. Он тихонько приоткрыл глаза. У столика, вполоборота к нему, стояла фигура в белом кимоно и синих боксёрских трусах. Негромко позвякивало стекло.

– Эй, парень! – окликнул фигуру Иннот. Тот стремительно обернулся.

– Не беспокойтесь ни о чём, вы в безопасности, – скороговоркой выпалил он.

Каюкер узнал говорившего: это был самый первый из встреченных им внутри башни.

– То есть бить меня больше не будут? – на всякий случай уточнил он.

Паренёк улыбнулся.

– Нет-нет! Это была проверка!

– Да? Гм… И что же вы проверяли?

– Я сейчас позову иерофанта, и он всё объяснит! – паренёк рванулся к двери.

– Постой! Скажи сперва, это тот самый… – начал Иннот, но собеседника уже не было рядом.

Иерофант появился минут через десять. Как и предполагал каюкер, им оказался старик, отправивший его в нокаут.

– Приветствую тебя в башне МБМ, чужеземец! – величественно выговорил он, останавливаясь на пороге и оглаживая бороду. – Не тревожься за свою судьбу; ныне тебе ничего здесь не угрожает.

– Да-а? Это хорошо… – задумчиво протянул Иннот. – А почему каждый встреченный считал своим долгом навалять мне люлей? Я даже представиться не успел!

– Таков обычай сего места, – степенно разъяснил старец. – Находясь в этих стенах, надлежит избавиться от суетных мыслей; слушать и говорить не языком, но сердцем.

– Да, впаял ты мне сердечно! – Иннот осторожно ощупал повязку.

Большая часть гематомы уже рассосалась, но прикосновение всё ещё было болезненным.

– Для непосвящённого забыть об уловках разума возможно лишь в бою, когда шелуха слов исчезает, обнажая истинную природу каждого. Вступив в поединок, мы за несколько мгновений узнали друг о друге больше, чем смогли бы за долгие часы беседы.

«Очень интересно, что можно узнать о человеке, дав ему со всего маха в лоб! Какого цвета у него подмётки, что ли?»

– И что же ты узнал?

– Достаточно, чтобы заинтересоваться твоей особой. – Старец прикрыл глаза. – Адепт Двакро, тот, за которым ты следовал, сказал, что ты необычный человек; однако тогда я не придал его словам должного значения и теперь вижу, что был не прав.

– У меня есть куча вопросов…

– Несомненно. – Иерофант чуть заметно улыбнулся. – И на некоторые из них ты можешь получить ответ прямо сейчас.

– Хорошо… Тогда расскажи мне, что это за место? Какой-то монастырь, если я правильно понял?

– Не «какой-то», чужеземец, а Монастырь Безумных Метеорологов! Это место является хранилищем древних знаний и умений, ныне покинувших мир.

– Метеорологи, насколько я знаю, должны заниматься предсказаниями погоды…

– Мы не только предсказываем погоду; если требуется, мы её создаём!

– Круто! – уважительно присвистнул Иннот. – А почему безумные?

– В этих стенах – обычные человеческие правила теряют свою силу; здесь властвуют иные принципы и законы. По меркам тех, кто живёт в лесах и городах, это безумие; но оно всего лишь является оборотной стороной мудрости…

«Ну, пошёл нести пургу», – вздохнул про себя каюкер. На некоторое время он перестал прислушиваться к голосу старца и вернулся к реальности только тогда, когда тот задал ему вопрос:

– … а теперь ответь мне: что ты чаял обрести здесь, за этими несокрушимыми стенами, в обители мудрости и силы?

– Я надеялся разузнать о тропах через перевалы. Я иду на север. Эти места безлюдны, и спросить было некого. Поэтому, когда я увидел человека, то пошёл за ним следом – сначала просто ради любопытства, потом, чтобы узнать, куда он направляется, – честно ответил Иннот.

– Но что же влечёт тебя на север? – удивился иерофант. – На моей памяти никто ещё не пытался преодолеть Туманный хребет в одиночку!

– Это долгая история… – вздохнул каюкер. – Ну, если совсем коротко, то я иду выручать друга из беды.

– Благородная цель… – склонил голову иерофант. – Не буду пока спрашивать, каким образом твой друг очутился там; всему своё время. Сейчас я вынужден покинуть тебя, но мы ещё продолжим беседу. Если тебе будет что-нибудь необходимо, обращайся к прозелиту Абаке – это тот, с которым ты уже встречался. Он будет рад показать тебе монастырь.

– Прозелит? Это слово обозначает его положение в здешней иерархии, верно?

– Да… – старец снова погладил бороду. – Те, кому выпала честь быть принятым в ряды метеорологов, зовутся прозелитами, сиречь новообращёнными…

– И они носят беленькие кимоно?

– Да. Белые, как лёгкие облачка на горизонте… Продвигаясь по тропе мудрости, прозелиты совершенствуют свою натуру, и наступает день, когда они получают звание неофитов, сиречь новичков. Путь, который суждено пройти неофиту, долог и труден; но когда тело и разум приобретают безупречность, мускулы становятся твёрже камня, а мысль – острее листа декапитария, они получают высокое звание адепта.

– Неофиты и адепты – это которые в синеньких кимоно? – уточнил Иннот.

– Серо-синие, цвета грозовых туч, – несколько раздражённо отозвался старец.

– Угу… А корифеи? Постой, дай-ка угадаю: эти носят чёрные очки, да?

– Очки – лишь символ. Они означают, что корифей способен видеть сквозь тьму и прозревать истинную природу вещей. Немногие смогли пройти этот путь до конца и выдержать Испытание; но те, кто выстоял, воистину стали неуязвимыми и непобедимыми. Буду откровенным, чужеземец: тебя оставили здесь лишь потому, что ты сумел выдержать несколько секунд боя с одним из корифеев. Такое под силу немногим людям внешнего мира, пусть даже ты и обладаешь необычайными способностями. Если бы не это, ты очнулся бы у подножия башни, так и не узнав то, что знаешь сейчас. Отдыхай, мы ещё встретимся. – И с этими словами иерофант покинул келью.

Первый вопрос, который Иннот задал прозелиту Абаке, был относительно кормёжки. Тут его, однако, ждало жестокое разочарование: питались метеорологи очень скромно, причём исключительно растительной пищей. «Наставники говорят, что есть два пути обретения силы, – поведал Абака. – Можно наращивать мощь тела, силу мускулов, но рано или поздно дойдёшь до предела своих способностей, ибо они не бесконечны. А можно совершенствовать дух, подчиняя тело ему; этот путь намного труднее, но и результаты несравнимо выше, ибо дух границ не имеет». Каюкер только вздыхал, слушая эти рассуждения.

Распорядок жизни здесь был очень строгим. В пять утра начинал звенеть электрический звонок, упрятанный где-то в толще стены. Спустя две минуты после звонка надлежало быть в коридоре, полностью одетым. При этом постельное бельё аккуратно укладывалось в находившийся под ложем рундук. Далее следовала перекличка, после чего метеорологи направлялись на внешнюю площадку, одну из трёх, опоясывающих башню. Начиналась тренировка. Немного знакомый (через посредство Воблина Плиза) с армейскими порядками, Иннот находил немалое сходство между ними и монастырскими правилами. Впрочем, жизнь метеорологов была ещё более суровой: долгие часы изматывающих тренировок, напряжённые занятия в мастерских и лабораториях башни не оставляли ни минуты свободного времени. Жизнь была строго расписана. Иннот с удивлением узнал, что обитателям монастыря не разрешается покидать башню. Это правило распространялось не только на прозелитов и неофитов, но и на адептов. Снаружи можно было оказаться, лишь получив разрешение иерофанта. Из осторожности Иннот пока не стал выяснять, относится ли это к его персоне; впрочем, у него всегда была возможность убраться из монастыря по воздуху.

Абака воспринял своё назначение гидом как праздник – для него это была единственная возможность отдохнуть от суровых будней монастырского распорядка.

– Вся наша жизнь сосредоточена в средней части башни, – охотно объяснял он Инноту. – Ну, то есть у неофитов и прозелитов. Мы здесь спим, едим, тренируемся и учимся. Внизу расположены кухни, термы и всякие механизмы, обеспечивающие монастырь всем необходимым.

– А откуда берётся электричество? – полюбопытствовал каюкер.

– Здесь часто случаются грозы, и молнии бьют в башню. По всей её длине проходит огромный громоотвод, по которому энергия стекает в подземный накопитель.

– Ты хочешь сказать, что вам удалось обуздать силу молнии?! – не на шутку заинтересовался Иннот. – Но как этот накопитель устроен?

Абака чуть смущённо пожал плечами.

– Я всего лишь прозелит – нам такие вещи не рассказывают.

– А что там ещё выше? – задрал голову Иннот.

– Над нами находится площадка Среднего Радиуса, а ещё выше – Малый.

– А потом идёт этот шпиль-громоотвод, да? А что это за круглое утолщение на нём?

– А-а, вот ты о чём… Это зал Испытания. Именно там адепты становятся корифеями – или погибают.

– Даже так? Сурово… А что там происходит?

– Это страшная тайна! – Абака сделал круглые глаза. – Я думаю, это знают лишь те, кто побывал там, а они ничего никому не рассказывают.

– Ладно, спрошу у Верховного, – небрежно обронил Иннот, чем вызвал благоговейный ужас прозелита – субординация в башне соблюдалась строжайшим образом.

Несколько дней каюкер отсыпался и знакомился с монастырём и его порядками. Питался он вместе со всеми, два раза в сутки, утром и ранним вечером; в остальное же время был предоставлен самому себе. Очень быстро обнаружилось, что попасть можно далеко не всюду: некоторые двери не желали открываться, сколько Иннот ни топтался на резиновом коврике; кроме того, было что-то непостоянное во внутренней планировке башни. Когда он поделился этим наблюдением со своим гидом, тот подтвердил – да, некоторые помещения монастыря являются подвижными и могут перемещаться внутри исполинской конструкции; правда, для чего это нужно, Абака не знал.

Черезвычайно заинтересовала каюкера местная библиотека: там он и засел, отпустив своего провожатого.

– Какой идиот сказал, что здесь будут раздавать бесплатное угощение?! – рявкнул распорядитель танцев.

– Господин мэр, – вполголоса ответил ему один из музыкантов и улыбнулся, увидев, как жирное лицо распорядителя наливается кровью.

– Ничего подобного, – вступил в беседу один из чиновников. – На плакатах ясно написано: бесплатные танцы для публики и бал с угощением в здании мэрии. В зда-ни-и, чувствуете разницу? Туда кого попало не пускают – и правильно делают, между прочим. Банкет только для важных персон. Да и где напасёшься еды на этакую ораву?

– Может быть, подкатить пару полевых кухонь и устроить раздачу бесплатной похлёбки? – робко предложил кто-то, выглядывая из окна.

Внизу волновалось людское море. Великий Джа, сколько же их там! Откуда вообще взялись эти праздношатающиеся куки, вяло удивился распорядитель. Эх, сейчас бы взять – да всю толпу на плантации, лет на пять! Жаль, нельзя. Он прочистил горло.

– Короче, будем начинать. Идите и играйте своё кумарное джанги, – он подтолкнул музыкантов к дверям. – Идите, идите. Пусть лучше подрыгают ногами, чем набивать себе брюхо. Господин мэр заботится о здоровье нации!

Музыканты, ворча и встряхивая дредами, потянулись на улицу. Толпа заволновалась.

– Ничего, сейчас успокоятся, – с некоторым сомнением в голосе пробормотал распорядитель и вытер лоб рукавом.

Толпа и в самом деле на некоторое время отвлеклась. Извечные ритмы Великого Леса заставляли ноги плясать вне зависимости от того, что там думает голова. Музыканты старались на совесть; в дальнем конце площади кто-то установил горящие бочки, чтобы танцевать не просто так, а вокруг огня.

На свою беду, никто из устроителей банкета не догадался опустить занавески на первом этаже. Наступали сумерки, и ярко освещенный банкетный зал мэрии невольно притягивал к себе взгляды. Напрасно оркестранты наяривали всё более и более зажигательные ритмы: даже выступление знаменитой на весь Вавилон шоу-студии «Индесент дэнсез» не смогло отвлечь толпу от увиденного. На одном конце площади ещё танцевали, а на другом уже возникал грозный ропот. Стражники опасливо переглядывались, потихоньку присматривая пути отступления. Казармы, как на грех, были пусты: серьёзных беспорядков не ожидалось, и большинство рядового состава распустили по домам.

Чобы подтолкнул друга под локоть.

– Слышь, старик! Сейчас как бы самое время начинать!

У Пыхи от волнения пересохло в горле. «Ты должен! – шептал ему внутренний голос. – Что бы ни случилось потом, ты должен сделать это – именно здесь и сейчас, во имя торжества великой Идеи!»

– А ну, расчистите место! – властно покрикивал неподалёку Твадло, сгоняя каких-то робких куки с их собственной телеги. – Мы вам стихи будем читать!

Пыха взобрался на импровизированный помост и трясущимися руками открыл Книгу. Что, если сейчас ничего не получится?! – вспыхнула вдруг паническая мысль. Что, если странные червячки на страницах так и не воплотятся в пронзительные и ясные слова?! Тревоги его, однако же, были напрасными; стоило обложке распахнуться, как чёрные пиявки стремительно зашевелились, складываясь в строки. Пыха набрал в грудь воздуха…

Едва лишь прозвучали первые рифмы, как толпа притихла. Тишина кругами распространялась от телеги, словно волны от упавшего в воду камня; всё больше и больше народу, затаив дыхание, вслушивались в чеканные строки; и в глазах у каждого можно было прочесть: да! Вот оно!

Оркестр как-то незаметно замолчал. Хрипловатый тенорок Пыхи странным образом обрёл силу и глубину; его раскаты гремели уже на всю площадь, эхом отражаясь от стен. Сильно побледневшие стражники, изо всех сил стараясь быть незаметными, отступали к дверям мэрии. Напряжение нарастало. Пыха сжал руку в кулак и ритмично вскидывал её над головой в такт стихам. В ответ кулаки взвились и над толпой – сперва десятки, потом сотни, а потом уже вся огромная масса людей в едином ритме выбрасывала руки вверх, рёвом приветствуя каждую новую строфу. Уже всем было понятно, что их всю жизнь бессовестно угнетали и обманывали; и всё яснее и яснее становилось – кто. Гнев сгущался над площадью, подобно грозовым облакам; вдобавок ноздри щекотал некий странный аромат…

Кто-то внутри банкетного зала наконец догадался задёрнуть занавески. Будь это сделано десятью минутами раньше, возможно, ничего бы и не случилось, но сейчас банальное, в общем-то, действие оказалось искрой, упавшей в бочонок пороха.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! – завопили сразу несколько голосов. – Пр-р-рячетесь, гады?! Капиталисты проклятые! Эксплуататоры! Р-р-абовладельцы!

Несколько камней просвистело в воздухе и ударило в стены мэрии; ещё один угодил точнёхонько в стекло. Витавший над площадью неуловимый, дразнящий аромат вдруг сгустился и обрушился, подобно кузнечному молоту, – невероятно сильный и аппетитный запах жареной курятины. Голодную толпу он привёл в неистовство. Ограда скрипела и трещала; люди гроздьями повисали на прутьях, с ловкостью обезьян карабкались на узорные ворота – и те, наконец не выдержав напора, распахнулись. Беснующийся людской поток хлынул внутрь, устремляясь к дверям мэрии; изящные лакированные драндулеты на стоянке переворачивали вверх дном; град камней обрушился на окна. И никого уже, казалось, не удивляла исполинская безголовая туша жареной курицы, возглавившая нападавших. Чудовищный мосол ножки плавно пошёл назад, а затем со всего маха врезался в дверь. Брызнули во все стороны щепки; следующий удар заставил филёнку лопнуть со звуком пушечного выстрела. Великий Кур просунул острые концы гигантских крылышек в образовавшееся отверстие, поднатужился – и вынес обе створки. Толпа потекла внутрь.

Погром продолжался почти час. По прошествии его в доме не осталось ни единого целого стола или стула. Картины и гравюры топтали ногами; занавеси срывали, повисая на них, как кошки; бумаги из шкафов и бюро толстым слоем устилали полы. Еда со столов, будь это дичь, желе или салаты, распихивалась по карманам; бутылки с редкими винами опорожнялись в бездонные глотки или попросту расшибались о стены. Несколько оборванцев вовсю раскачивались на массивной хрустальной люстре, стремясь сбросить её вниз и нимало не беспокоясь о том, что она рухнет на головы их сотоварищей. Находившихся внутри мэрии, неважно – чиновников или прислугу, выволакивали на улицу. Страшный призрак цеплял несчастных своими крылышками, подкидывал в воздух – и, словно заправский футболист, поддавал нижней конечностью. Раскоряченные фигурки одна за другой разлетались к дальним концам площади. Под финал из разбитых дверей выкатили две бочки пальмового вина; люмпены приветствовали их появление радостными криками. У бочек вышибли верх; толпа медленным мальстрёмом вращалась вокруг них. Внезапно какой-то куки, обезумев от запаха съестного, выбросил растопыренную пятерню и вырвал кусок аппетитно пахнущей плоти из ляжки Великого Кура. Тот, казалось, ничуть не возражал против такого обращения, и спустя мгновение десятки рук погрузились в тело призрака. Измазанные жиром с головы до ног, обжигаясь брызжущими струями горячего сока, люди со стонами и урчанием набивали себе рты нежнейшим мясом, бесцеремонно отпихивая друг друга. Кто-то, обожравшись сверх всякой меры, извергал съеденное под ноги своим товарищам и, хрипя, вновь бросался в людскую гущу.

Ни Пыха, ни Чобы Стисм не принимали участия во всеобщей вакханалии. Пыха сидел, покачиваясь, на передке телеги, обхватив себя руками, и трясся мелкой дрожью, не вполне, кажется, понимая, кто он такой и где находится. Чобы придерживал на соломе бьющегося в судорогах Твадло. Рот и подбородок альбиноса покрывала белая пена; глаза закатились так, что радужки совсем не было видно.

– Телефон! Телеграф! Скорее, уроды! Вокзалы занять! – срывались с посиневших губ бессвязные слова.

– Никчёмный ты человечишко, Твадло! С тобой одна морока! – недовольно ворчал антипримат.

– Патрули! Летучие отряды!

– Да помолчи ты, ради Джа!

– Про мосты забыли, товарищи!!! – взвизгнул Твадло и вдруг обмяк; лишь голова продолжала мотаться туда-сюда на тонкой шее.

– Ну за что мне такое наказание! Одного лихорадит, другой вообще эпилептиком заделался! Алле, Пыха! Эй, куки, тебе говорю! Давай-ка, типа, смазывать пятки! Не нравится мне всё это!

Пыха медленно взялся руками за бортик и неловко перевалился через край, едва не выронив зажатую под мышкой Книгу. В голове у него сейчас ничегошеньки не было, только гулкая пустота; тело ощущалось словно чужое. Он покорно помог Чобы взвалить на плечи чахлое тельце альбиноса и поплёлся следом, а с противоположной стороны площади показался отсвет множества факелов – кто-то догадался оповестить войска. Экс-каторжане постепенно удалялись от центра; и никто из них не замечал, что следом бесшумно скользят две тонкие чёрные фигуры, беззвучно перемещаясь из тени в тень.

Когда оживлённые улицы остались позади, Чобы остановился и со стоном облегчения опустил свою ношу на асфальт.

– Ох! Не могу больше!

Зубы Пыхи выбивали мелкую дробь.

– Чтоб я ещё раз, как бы, подписался на такое! Нет, с меня хва…

Из темноты соткалась высокая жилистая фигура. На макушку антипримата звучно опустилась толстая бамбуковая палка.

– Ёпс! – сказал Чобы Стисм и повалился рядом с Твадло.

Пыха поднял глаза. Страха не было; все его эмоции словно отключились на время.

– Книга, – разомкнул губы Хадзме. – Давай сюда.

Пыха медленно, будто во сне, перевёл взгляд на зажатую под мышкой Книгу. За спиной его бесшумно возник Ххай. Дубинка ещё раз взметнулась в воздух; паренёк присоединился к своим товарищам.

– Дело сделано, – произнёс кипадачи.

– Уходим.

– С-с-та-аять!!!

В нескольких метрах от воинов внезапно вспыхнули дьявольским жёлто-зелёным светом два глаза. Старая ведьма Перегнида нарочито неторопливо шагнула в полосу лунного света, кривя в ухмылке сизые губы.

– Ка-а мне, мои пёсики! Ка-а-а мне!!!

Хадзме с ужасом чувствовал, что его тело, вопреки собственной воле, медленно пригибает к земле.

Спустя несколько дней после своего проникновения в башню, ранним утром, каюкер выбрался на обзорную площадку Малого Радиуса. Согласно неписаной традиции, метеорологи низших степеней посвящения старались здесь не появляться без особой надобности.

Восход солнца был великолепен. Вершины далёких гор постепенно розовели, словно раскаляющиеся крицы железа в кузнечном горне. Синяя мгла отступала на запад; длинные извилистые тени змеями уползали в каньоны, втягивались в трещины и складки горных отрогов. Иннот глубоко вдохнул обжигающе-холодный, как ключевая вода, воздух и задрал голову. Дневной огонь загорелся на верхушке шпиля, помедлил немного и потёк вниз, высвечивая стальную паутину тросов и креплений. Двери раздвинулись. Высокая худая фигура ступила на площадку и остановилась рядом с каюкером, опершись о поручень.

– Каждое утро я встречаю здесь рассвет, – разомкнул губы иерофант. – Нет более величественного зрелища, чем рождение нового дня.

– Да, очень красиво, – согласился Иннот и снова посмотрел на шпиль. – Скажи, а это правда, что вон в той круглой штуке адепты проходят посвящение в корифеи?

– Правда, – старец улыбнулся. – А почему ты спрашиваешь?

– Интересно же! У вас вообще куча всего интересного – взять хотя бы библиотеку.

– Ты любишь получать знания?

– Конечно.

– Ты попал сюда отнюдь не случайно; хотя сам, возможно, думаешь по-другому. Здесь место тем, кто ценит великие истины превыше мимолётных соблазнов мира.

– Я, вообще-то, не сказал, что ценю их выше всего…

– А что же в таком случае является главным для тебя?

Иннот долго молчал.

– Жизнь, – наконец вымолвил он. – Просто жизнь.

– Но ради чего?

Каюкер кивнул на край площадки.

– Ради всего этого. Не знаю, Верховный, как ещё сказать…

– Ты стремишься к деянию, – вздохнул иерофант. – Такие, как ты, подобны сухому куску дерева – они дают пищу огню жизни, но сгорают в нём без остатка. Я другой. Я живу далеко не первую сотню лет – да-да, не удивляйся… Мы не постигли тайны бессмертия, но преуспели в продлении жизни. Иногда я кажусь себе камнем на вершине неприступной скалы. Я оброс мхом, я наблюдаю круговорот жизни и смерти, творящийся внизу, а ветра этого мира лишь полируют мою поверхность. Это иллюзия, конечно; даже горы умирают с течением времени. Но мне жаль подобных тебе: не каждый горит столь чистым и светлым пламенем.

– Гм… Спасибо на добром слове, конечно… А что, если я не кусок дерева, как ты выразился, а например, фитиль в плошке масла? Что, если я свечу, но не сгораю?

– Такое возможно лишь в пустых мечтах, юноша, – старец огладил бороду, – а то, что творится в башне, – явь, хотя вряд ли живущие внизу поверили бы во всё, что здесь происходит.

– А как сюда попали остальные? Знаешь, они показались мне настоящими фанатиками этой вашей башни… – тут Иннот прикусил язык.

– Они и есть фанатики, фанатики знания, – кивнул иерофант. – Так же, как и я. Редко, иногда раз в несколько поколений, в лесном племени рождается мальчик, которому мало того, о чём мечтают его сверстники. Он жаждет познавать сокровенные тайны мироздания, осушать моря и сводить звёзды с небес; жажда эта не исчезает с годами, а всё больше и больше мучает его. Её не утолят ни Лес, ни Вавилон, и тогда шаман племени рассказывает ему легенду о башне высоко в горах.

– Именно мальчик? А если тягу к познанию проявит девочка?

– Девочка?! – изумился иерофант. – Что за вздорная мысль! Как можно научить чему-то… девочку!!! – Он возмущённо пожал плечами.

– И он идёт сюда? А что-нибудь более весомое шаман ему даёт – ну, компас там, карту… А то ведь и заблудиться немудрено!

– Если такова его судьба, он найдёт путь.

– И вы научите его сводить звёзды с небес? – каю-кер саркастически приподнял бровь.

– Нет. Мы научим его не делать этого. Мечты вообще редко воплощаются, и никогда так, как этого хочется. Но понять сие можно, лишь проведя в башне долгие годы.

– А я вот припёрся без протекции, хотя, как ты говоришь, и очутился здесь не случайно…

– Да, твой путь необычен; я и подумать не мог, что кто-то сумеет забраться по наружной стене. Страх высоты присущ всем, за исключением птиц; но человек – не птица.

– Ну, это как сказать… – ухмыльнулся Иннот. – Что, если мой предок-тотем был белкой-летягой? Ладно, давай вернёмся к началу нашей беседы. Мне действительно всё здесь жутко интересно, но я должен исполнить долг. Надо отправляться в путь, Верховный.

– Зажила ли твоя голова?

– Давно уже! – Иннот откинул со лба волосы. Иерофант удивлённо изогнул бровь.

– На диво быстро…

– Кстати, не объяснишь, как это ты меня? – полюбопытствовал каюкер.

– Искусство сверхзвукового щелбана. – Старик многозначительно поднял вверх палец. – Секретный удар метеорологов. Тренированный адепт может одним щелбаном уложить прекрасно вооруженного и превосходно обученного врага.

– Ты хочешь сказать, что просто влепил мне щелбан?!! – завопил Иннот.

– Просто? Хо-хо! Этому мастерству учатся долгие годы! Сначала тренируют мощь и силу пальцев, потом – ежедневно по нескольку часов в день учатся наносить щелбан, оттачивая быстроту движения, сперва на мягкой поверхности, потом на твёрдой. И лишь когда ты сможешь одним щелчком разбить бутылку или расколоть толстую сосновую доску…

– Мне попросту дали щелчка! Поверить не могу!

– Не понимаю, что тебя так смущает, – пожал плечами иерофант. – Речь сейчас не об этом. Я не стану тебя задерживать, если ты решишь уйти; однако знай, что пытаться перевалить через Туманный хребет в одиночку равносильно самоубийству. Мы, разумеется, укажем тебе торные тропы, но я хотел бы знать – для чего тебе так надо на север? Ты сказал, что идёшь выручать из беды друга…

Иннот глубоко вздохнул и принялся рассказывать. Под конец он извлёк из-под пончо заколдованную медную монетку и положил на ладонь. Стрелка лениво развернулась, указывая в сторону гор.

Воцарилось молчание. Внезапно иерофант отступил на шаг и отвесил изумлённому каюкеру глубокий поклон.

– Ты и впрямь редкий человек, чужеземец! Знай же: то, что ты намереваешься свершить, сродни великому Посвящению, кое прошли все корифеи… Ибо исполнить задуманное не в человеческих силах.

– Ну почему же? – пожал плечами Иннот. – Если взяться за дело с умом…

– Никому ещё на моей памяти не удавалось вырваться из когтей живых мертвецов и великих некромантов севера! Воистину тобою движет то же высокое безумие Духа, что и нами!

– Знаешь, Верховный, я не большой знаток метафизики и вообще – парень конкретный. Так что сориентируюсь на месте, ну а там видно будет. Кстати о торных тропах: я видел любопытную штуковину в той комнате, где ты меня вырубил. Что-то вроде объёмной карты. Я потом спрашивал Абаку, но он не знает, о чём речь, а сам я её не нашел.

– Конечно, он не знает: прозелитам и неофитам нечего делать в климатологической!

– А мне можно глянуть? Старец пошевелил бровями.

– Полагаю, что да. Открою тебе секрет: это всего лишь макет, хотя и необычайно подробный. Он служит для моделирования некоторых процессов, но отнюдь не для их инициации.

– А как вы управляете погодой? Бормотология?

– Да, но не только. Высоко в горах расположены тайные устройства и древние механизмы, которые могут вызывать те или иные изменения в окружающем мире… Это всё, что я могу сказать непосвящённому. Если ты когда-нибудь захочешь узнать больше, возвращайся сюда и вступи в наше братство.

– Мне придётся начинать с прозелита?

– Как и всем…

– Однако, сдаётся мне, дерусь я получше этих ребят в беленьком…

– Твоё воинское мастерство где-то на уровне продвинутого неофита, но дело ведь не только в умении сражаться. Кроме того, согласись: если бы не твои необычные способности, столь схожие со способностями электрического угря, ты вряд ли управился бы со своими соперниками.

– Ну, это как сказать; всё же в полную силу я дрался только с корифеем… Хотя он будет покруче меня, признаю.

– Должно быть, там, откуда ты пришел, немногие могли сравниться с тобой; ибо даже неофит башни способен одолеть мастера воинских искусств из тех, что обитают внизу, – иерофант махнул рукой в сторону юга.

– Напрасно ты так пренебрежительно говоришь о них, – отозвался каюкер. – Однако я и в самом деле был бойцом не из последних. Пожалуй, только проклятый Шамполамо оказался сильнее меня, да и то – будь у нас равное оружие, неизвестно ещё, кто кого.

– Шамполамо? Чаква Шамполамо?

– Ты знаешь его?! – изумился Иннот.

– Который уже раз я убеждаюсь, что в мире нет случайностей… – прошептал иерофант. – Знаю ли я его? Да, я его знаю. Молодой адепт, один из самых талантливых… И самая большая ошибка за долгие годы моей жизни.

– Так он отсюда? То-то махается здорово… – понимающе кивнул Иннот. – Но постой, ты сказал, адепт? А разве адепты не должны получить твоего соизволения на то, чтобы покинуть монастырь?

– Таково общее правило, и можешь поверить, все эти годы оно свято блюлось. Носителям высокой мудрости не пристало жить среди простых смертных, ибо их страсти в конце концов овладевают даже лучшими из лучших, а сила мудрецов такова, что способна натворить множество бед… Башня Безумных Метеорологов – это центр тяжести невидимых весов, нависших над миром. Мы должны находиться здесь, чтобы равновесие чаш сохранялось.

– А что же с Шамполамо?

– Это печальная история… Он действительно был очень талантлив, но при этом чрезвычайно своеволен и высокомерен. Долгое время наставники смотрели на это сквозь пальцы; ибо высокое мнение о собственной персоне постоянно подстёгивало его тягу к совершенству, а своеволие они считали проявлением независимости духа. Особенно поднаторел он в боевых искусствах, в совершенстве овладев техниками грохманта и носопыра. Однако нравственность его и мораль были куда менее совершенны, чем тело и дух. Полагаю, низменные инстинкты и желания постепенно овладевали им, подтачивая самую суть. И вот, уже будучи адептом, он обратился ко мне с просьбой допустить его в зал Посвящения. Однако разрешить подобное было бы верхом неразумия – ибо он не был готов принять звание корифея и всё с ним связанное.

– Извини, что перебиваю, – маленькие глазки Иннота сверкали от любопытства, – но что за Посвящение-то?

– Сие великая тайна… Впрочем, тебе я могу её открыть, ибо на самом деле всё это фигня. Поклянись только не говорить ни слова, пока находишься в этих стенах.

– Шобъясдох! – торжественно произнёс каюкер ритуальную формулу страшной клятвы и ткнул себя в грудь оттопыренными большими пальцами. – А почему?..

– Чтоб неофиты с прозелитами не борзели, – пояснил иерофант. – Должны же они старших уважать! Есть, понимаешь, такое слово – субординация… А тайна сия проста, чужеземец: звание корифея получают вместе с чёрными очками. Несколько десятков этих очков хранятся в футлярах в верхней части зала Посвящения. Чтобы взять такой футляр, надо взойти по лестнице – она спиралью завивается вокруг колонны громоотвода. Но лестницу стережёт расчленяющая машина. Словно огромный тарантул из воронёной стали, висит она в паутине тросов и ферм, ожидая очередного претендента.

– А в чём фишка-то?

– Суть в том, что победить машину не в человеческих силах. Она намного быстрее и сильней любого, пусть даже самого закалённого и опытного бойца. Чтобы одолеть её, надо выйти за пределы собственной личности; сверхчеловеческим напряжением сил освободиться от оков собственного «я». Такое по силам единицам; но даже если в двери Посвящения войдёт самый просветлённый из адептов, предсказать исход схватки нельзя.

– Хотел бы я посмотреть!

– Она сейчас на техосмотре. Панцирь снят, тяги я сам пооткручивал и положил в керосин отмокать; короче – железяка железякой…

– Ладно, проехали. Значит, некогда молодой адепт Чаква обратился к тебе с просьбой и получил отказ?

– Верно. Он продолжил обучение, вкладывая, как обычно, все свои силы в то, что делал, – и я решил было, что он усмирил свою гордыню, ибо теперь большую часть времени Чаква посвящал не боевым искусствам, а резьбе по дереву. Я счёл это благоприятным признаком, но время показало, сколь жестоко я ошибался! Спустя месяц я послал с неким поручением за пределы башни одного из умудрённых адептов, а вскоре выяснилось, что Чаква Шамполамо бесследно исчез. Я велел обшарить монастырь сверху донизу, и в кессонной камере Подводных Врат метеорологи обнаружили бездыханное тело моего посланника. Должно быть, Шамполамо подстерёг несчастного и погасил его, забрав пайцзу – ключ, при помощи которого можно покинуть башню.

– Погасил?

– Его убили приёмом «танец маленьких грохмантов», а стилем грохманта проклятый ворюга владел в совершенстве.

– А что это за приём?!

– Да ничего особенного, монтировкой по маковке приложил, и всё тут… Раз пятьдесят…

В голосе иерофанта прорезалась досада.

– Ты отрядил за ним погоню?

– Да. Я прибегнул к бормотологии, чтобы определить, куда он направит свои стопы. Он шел в Вавилон, и я послал по его следам адепта, поднаторевшего в боевом мастерстве, полагая, что этого будет достаточно. Увы, он вернулся ни с чем! Проклятый Шамполамо как сквозь землю провалился.

– Ну и дела! – покачал головой Иннот. – Ладно, когда я буду устраивать ему каюк, то передам от тебя личный привет, оки? Кстати, что он спёр-то?

– Ты слышал что-нибудь о Великом Маге, вскрывшем подземные реки? – приосанился старец.

– А то! – хмыкнул каюкер. – В Биг Бэби даже песенка такая есть: «затопил нас Мардехай, хоть ложись да подыхай». Великий Маг Мардух и есть тот самый кекс, который обожает заливать соседей… В континентальном, так сказать, масштабе!

– Я бы попросил! – Иерофант оскорблённо выпятил губу.

Каюкер непонимающе нахмурился. Спустя миг до него дошло…

– Так Мардух – это ты?!!

– Э… Ну да. Только я не люблю, когда меня так называют. Эта дурацкая кличка у меня ещё со школьных времён… Так вот, юноша: я действительно занимаюсь крупномасштабными проектами; и если бы всё шло, как положено, никаких особых бед не случилось бы. Дело в том, что в нашем мире с давних пор существуют два величайших бормотологических артефакта, созданных некогда разумом столь же великим, сколь и таинственным. Это волшебные палочки, дающие непосредственную власть над живой и мёртвой материей – заветная мечта бормотологов всех времён и народов. Белая позволяет творить чудеса с живыми организмами, а чёрная совершает изменения в косной природе. С её-то помощью я и поднял воды из глубин земли, надеясь остановить процесс спустя должное время. Но – увы! Похититель умыкнул сей уникальный инструмент, поставив меня в крайне неловкое положение.

– Почему ты рассказываешь мне такие вещи? – спросил Иннот после долгой паузы. – Уж это – как пить дать самая страшная тайна! Такое могущество…

– Вовсе нет… Дело в том, что обычный человек, да и волшебник тоже, если только он не Великий Маг, попросту не может воспользоваться этим инструментом. Мозг не выдержит, понимаешь? Это всё равно, как если бы слабенькую лампочку ввернули в патрон и подали напряжение раз в десять выше номинального. Надеюсь, в электричестве ты разбираешься – ведь ты и сам в некотором роде…

– Ясен пень! Но зачем же тогда Шамполамо похитил её?

Иерофант пожал плечами.

– А кто его знает! Могу сказать одно – если бы он активировал её, то превратился бы в буйного психа или слюнявого идиота раньше, чем смог бы что-либо сделать.

– Значит, одна из этих палочек до сих пор хранится у вас? – заинтересовался Иннот. – А можно взглянуть на этакое чудо?

– Можно, почему бы и нет… Пойдём. Иерофант провёл каюкера по коридорам, в этот час пустынным – у метеорологов был разгар утренней тренировки. У одной из дверей, на вид ничем не отличающейся от других, старец остановился.

– Вы бы хоть таблички повесили! – посоветовал каюкер. – Как вы ориентируетесь, где что? Ну, допустим, ты за столько лет знаешь здесь всё, как свои пять пальцев, но остальные-то?

– Для остальных это неплохая тренировка памяти, – откликнулся иерофант. – Ибо для дисциплинированного ума ничего не стоит удержать в голове карту башни.

Комната, в которой они оказались, была совсем небольшой. В отличие от прочих помещений, все плоскости здесь покрывала керамическая плитка – терракотово-жёлтые миниатюрные квадратики. Светильники почему-то были устроены прямо в полу – два круглых окошка, забранные матовым стеклом. В ярком луче одного из них парила, ничего не касаясь, круглая голова демона, искусно вырезанная из кости, с выпученными чёрными глазами – словно негатив талисмана, подаренного каюкеру Джихад. Иннот, не веря своим глазам, подошел ближе.

– Сейчас она не слишком-то похожа на палочку, верно? – раздался за спиной Иннота довольный голос иерофанта. – На эту вещь наложено трансформирующее заклятие; в данном случае она преобразована в антикварный разрезатель для бумаги и конвертов. Моя причуда, если честно… Нажимаешь на глаза, и изо рта выскакивает язык – острый, как бритва!

Просыпаться после наркоза – не самое приятное дело; в худшем случае недосчитываешься какой-нибудь части тела, в лучшем – испытываешь головокружение и рвотные позывы. С трудом преодолев тошноту, Адирроза разомкнула веки. «Хлороформировали, гады!» Руки и ноги были на месте, хотя затекли изрядно. Уже хорошо… Из-за приоткрытой двери слышался раздраженный голос Каракозо:

– А это меня не интересует; это твоя проблема. Захочешь – успеешь. Условия именно такие, как я сказал: через три часа я перезвоню и назначу место встречи. Нет – пеняй на себя. Что? А я буду разговаривать в таком тоне, в котором считаю нужным, милейший. Да, я знаю, что ты не привык… И что каюкер не из последних, мне тоже известно. Мне про тебя вообще известно многое: кто ты такой, твой телефон, адрес, кто твои родственники, где они живут и так далее. Я не запугиваю, я хочу, чтобы ты уяснил ситуацию… Да. Именно так. Кстати, учти: он нужен мне живым и здоровым; в каком виде мне его сдашь – в таком получишь свою подружку… Ну, всё, хватит болтать. Время пошло.

Брякнула брошенная на рычаги трубка. Адирроза попыталась шевельнуться – и обнаружила, что не может этого сделать. Тело девушки было надёжно зафиксировано в специальном кресле. Руки, ноги и талию охватывали прочные ремни; даже голову повернуть было невозможно – в виски упирались обтянутые войлоком фиксаторы. Послышались шаги. Бывший шеф Адиррозы, он же – бессменный директор «Веспа Крабро», одной из самых таинственных и зловещих организаций Вавилона, аккуратно прикрыл за собой дверь, уселся напротив пленницы и скорбно вздохнул.

– Если бы ты только знала, девочка, как ты меня огорчила!

– В самом деле? – Усилием воли сипапоккула заставила себя говорить спокойно, ледяным тоном. – Спасибо за букет, очень красивый. Жаль только, ваза разбилась.

– У нас был выбор: либо панцирник, либо несколько капель растительного алкалоида тебе в пищу. Я остановился на первом варианте: на мой взгляд, ты вполне заслуживала того, чтобы увидеть напоследок нечто красивое.

– Зачем вы так, шеф? – тихо спросила Адирроза.

– Потому что покинуть нашу организацию можно тремя способами: умереть от старости, умереть, исполняя свой долг, или… Просто умереть. Я пытался тебя предупредить, но ты, видно, совсем не понимаешь намёков. Кстати, если не секрет: как ты догадалась, что это ловушка?

– Запах… – Адирроза попыталась сесть удобнее, но ничего не получилось. – Эфир не до конца испарился, я почуяла странный запах и насторожилась.

– Этот Чырвен с его микофобией… – поморщился Каракозо. – Перестраховался, понимаешь! Ничего никому уже нельзя поручить. Всё приходится делать лично, да и то… – Он махнул рукой.

– Нельзя ли меня развязать? – осведомилась сипапоккула.

– Ну, это вряд ли! Ты же всё понимаешь, девочка: я не буду рисковать, оставаясь наедине с прекрасно обученной убийцей, зачем мне это!

– Позовите Таубе и Брауде делов-то! – хмыкнула Адирроза.

– Увы! Оба нынче нетрудоспособны; я, конечно, очень надеюсь, что временно.

– Оба? – удивилась девушка.

– Да… Собственно, любой другой на их месте давно отправился бы на тот свет. Счастье, что у горри такие крепкие черепа; но бедняга Таубе до сих пор в коме, да и Брауде очень плох.

– Как это случилось? – полюбопытствовала Адирроза, затем взгляд её метнулся в угол. Клетка была пуста. – Где Фракомбрасс? Неужели?..

– Удрал прямо у меня из-под носа. В оправдание могу лишь сказать, что ему помогли, причём весьма оригинальным способом.

Сипапоккула улыбнулась, потом хихикнула и, наконец, расхохоталась во весь голос – несмотря на отчаянное положение, её распирало веселье.

– Да, можешь посмеяться над стариком. – Каракозо без улыбки смотрел на свою пленницу. – Я это заслужил, наверное.

– Извините… Шеф… Но это и впрямь смешно! Надо же, какой везучий засранец… Я-то думала, что уж если он попал в лапы наш… Вашей фирме, то больше не вырвется…

– К сожалению, это не так. – Каракозо придвинул свой стул вплотную к креслу. – Однако, думаю, тебе гораздо интереснее узнать собственную участь, а? Вообще ты молодец, хорошо держишься.

– Ну, если я до сих пор жива, значит, вы решили использовать меня в какой-то своей комбинации, – рассудительно промолвила Адирроза. – Верно? Я ведь знаю, как это обычно делается.

– Да, ты права. Если честно, я даже рад, что всё так получилось. В смысле, что ты осталась в живых. Теперь у нас есть реальный шанс обменять тебя на Фракомбрасса, девочка. Ты веришь в предопределённость судьбы? Я – нет, но такое впечатление, что ваши с Ёкарным Глазом пути переплелись в единое целое.

– Кто же предложил такую странную сделку? – удивилась сипапоккула.

– Это моя идея. Ты не совсем верно ставишь вопрос, душа моя: ключевое слово здесь не «кто», а «кому».

– И кому же?

– Одному из твоих знакомых, известному в определённых кругах под кличкой Громила. Собственно, с моей стороны это было жестом отчаяния; я бил наугад… Но, похоже, попал-таки в цель!

– Вы считаете, что за побегом стоял он? Но почему именно здесь и сейчас?.. В джунглях возможностей было куда больше!

– Об этом ты сможешь расспросить его лично. Я всего лишь хочу получить пирата обратно; у меня были некоторые основания полагать, что гориллоиду известно его нынешнее местонахождение. Так что я позвонил ему и предложил обмен.

– А что это за «основания»?

– Ну, например, я сильно подозреваю, что у твоего друга имеются связи с обезьянским подпольем.

– С подпольем? Вы имеете в виду все эти экстремистские организации?

– И это тоже… Нет, на самом деле ничего конкретного, иначе бы мы давно его взяли; впрочем, если сделка состоится, это будет означать, что я прав.

– Значит, обмен… А почему вы вообще решили, что я ему нужна?

– Из твоего собственного отчёта предельно ясно, что ты сдружилась с этой странной компанией. Логично было предположить, что симпатия возникла обоюдная…

– Ну и сволочь же вы! – процедила сквозь зубы Адирроза.

– Специфика работы, только и всего… Кстати, ты и сама поступала в точности так же; тебе это разонравилось, лишь когда дело коснулось твоей драгоценной персоны.

– Вы ведь не оставите меня в покое, верно? Если не сумеете пришить нас обоих во время обмена, то сделаете это потом. Что это будет, шеф: яд, выстрел одного из моих соплеменников или просто хороший удар дубинкой в тёмной подворотне?

Каракозо выразительно пожал плечами и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. В комнате повисла ватная тишина; пробковые панели поглощали все звуки.

Сипапоккула тихонько шмыгнула носом, но тут же стиснула зубы. «Громила! Ты же хитрый! Пожалуйста, придумай что-нибудь! Ты обязательно подстрахуешься, я ведь знаю!»

Среди коротко знавших Громилу ходили самые разные истории о том, как именно мохнатый увалень стал грозным каюкером. Большинство склонялось к мнению, что гориллоида ещё в детстве взял на воспитание некий старый сенсей, обезьянский мастер каюкиндо, обучив секретным каюкерским приёмам. Сам Громила, стоило такому разговору возникнуть в его присутствии, только ухмылялся с таинственным видом, чем ещё больше убеждал приятелей в правоте этой версии.

Оставим дикий термин «каюкиндо» на совести придумавших его; тем не менее определённая доля истинытут присутствовала. Предпенсионного возраста обезьянец, известный под прозвищем «дед Гамовер», действительно был в своё время наставником молодого гориллоида. Позже Громила превзошёл своего учителя практически во всём, однако полученные уроки глубоко врезались ему в память. «Выходя из дома – неважно, идёшь ли ты работать или просто за пивом в ближайший ларёк, первым делом проверь, не следит ли за тобой кто-нибудь, – учил Гамовер. – Возьми это за правило. Одним лишь предкам известно, сколько дел провалено из-за того, что всякие олухи вроде тебя были чересчур самонадеянны. Поэтому, прежде чем начнёшь действовать, позаботься о том, чтобы обрубить все хвосты».

Выйдя из парадной, обезьянец чисто по привычке бросил взгляд по сторонам, запоминая облик находившихся поблизости прохожих. Свернув за угол, он остановился, глядя в зеркальную витрину парикмахерской и поправляя взъерошенные волосы на макушке. Внезапно на противоположной стороне тротуара появилась фигура в неброском пончо – вроде бы только что виденная. «Так-так», – оживился гориллоид, но не подал виду и неспешным шагом направился по улице. Спустя минуту в лохматой голове уже нарисовался план действий. Громила стал путать следы. Делал он это нарочито неуклюже, стараясь, чтобы преследователь не потерял его из виду, и вдруг резко свернул в тёмную подворотню. Он уже давно присмотрел это место: в стене здесь неизвестно для каких надобностей была сделана узкая и довольно глубокая ниша, более чем подходящая для того трюка, который он намеревался провернуть. Втиснувшись в неё, Громила затаил дыхание.

Шпик свернул под арку и замедлил шаги, давая глазам привыкнуть к полумраку. Огромная мохнатая лапа, в тот же миг сцапавшая его за шкирку, явилась для бедняги полнейшей неожиданностью: она словно выросла прямо из стены! Пойманный, безусловно, был профи: ему понадобилось всего мгновение, чтобы осознать случившееся, но Громиле хватило и этого. Он буквально впечатал свою добычу туда, где секунду назад прятался сам, и прижал к сырой кирпичной стене, лишив возможности двигаться.

– А ну, тихо, любезный! – проворчал каюкер, вплотную приблизив лицо и оскалившись: он знал, какой эффект это способно произвести. – Можешь не рыпаться, ты уже попался. Предупреждаю сразу: реакция у меня отменная, так что давай попробуем обойтись без глупостей, оки? Сейчас ты мне ответишь на пару вопросов; ну а если у тебя хватит безрассудства шевельнуться, узнаешь, что такое перелом шейных позвонков.

– Отпустите! Ради всех предков, деньги в бумажнике! – просипел пойманный.

– Не надо, не надо, – покачал головой Громила. – Не надо изображать из себя невинного прохожего. Времени у меня мало, поэтому сделаем так… – Он вдруг резко развернул шпика спиной к себе, вывернул ему руку и перехватил запястье. – За каждый неправильный ответ я буду ломать тебе один палец. Следовательно, у тебя будет десять попыток; ну, а потом травмы станут уже серьёзнее. Да, чуть не забыл: отвечать нужно быстро. Секунда промедления – пальцем меньше. Итак, слушай внимательно: вопрос первый. На кого ты работаешь?

Шея пойманного покрылась крупными каплями пота.

– Вы делаете ошибку… Громила чуть усилил нажим.

– А ты, похоже, из непонятливых, сынок…

– Ладно! Отпустите! Я скажу! Он не представился… А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

– Я ведь предупреждал, – укоризненно покачал головой Громила. – Ну почему некоторые не перестают мухлевать даже на смертном одре? Вопрос тот же, дорогуша… А вот палец теперь другой.

– Его имя тебе всё равно ничего не скажет! – со слезами на глазах выкрикнула жертва.

– Но это тот, кто звонил мне и предлагал обмен?

– Да! Да! Отпусти, больно!

– Твоя задача? – жёстко спросил гориллоид.

– Проследить, куда ты пойдёшь!

– И только?

– Да! Клянусь! Только это! Пожалуйста… – Голос говорившего вдруг сорвался на пронзительный фальцет.

– Адрес!

– Горбатый переулок, дом четырнадцать, квартира сорок один!

– А не врёшь? Слушай внимательно, сынок: это очень важно. Как раз адрес я легко могу проверить, и если ты мне сейчас солгал, то лучше признайся сразу.

– Нет! Я сказал правду!

– Ладно… Тогда прогуляемся, – гориллоид рывком развернул шпика. – Правила будут следующие: идёшь рядом со мной, плечом к плечу. Оторвёшься хотя бы на шаг – каюк; попробуешь позвать на помощь или заговорить с кем-нибудь – каюк; любое твоё движение, не понятое мною, – каюк. Я доступно излагаю? А чтобы нам не было скучно во время этой прогулки, ты расскажешь мне, как дошёл до жизни такой, с кем работал, что знаешь обо мне и моих друзьях, ну, и так далее.

– Меня убьют…

– Нет, если будешь слушать меня. Кстати, учти: я прекрасно знаю, как можно оборвать речь на полуслове и заехать локтем под дых; я и сам так умею. Какое там соотношение силы у гориллоида и человека: то ли восемь, то ли десять к одному, верно? Береги себя…

Придерживая (из осторожности) свою добычу за локоть, Громила быстрым шагом направился в тот район Вавилона, который лояльные к антропоидной диаспоре горожане называли Манки-таун, а антиприматы – попросту «обезьянник».

Здесь прошло его детство; узкие переулки и низенькие глинобитные домики с пробивающейся вдоль стен чахлой травой вызывали к жизни ностальгические воспоминания. Наверное, поэтому гориллоид бывал тут нечасто; эти места навевали на него грусть, а грустить он не любил. Впрочем, сейчас было не до сантиментов. Шпик не предпринимал никаких попыток освободиться: он понимал, что это бесполезно. Помимо всего прочего, они уже достаточно углубились в обезьянский квартал, а человеку появляться здесь в одиночку было небезопасно. Кучки подростков-обезьянцев, о чём-то оживлённо беседующие в подворотнях, поминутно сплёвывая, при виде странной парочки замолкали и провожали их долгими внимательными взглядами, правда, заступить дорогу никто не решался. Встречные начали здороваться с Громилой: здесь его знали, по-видимому, многие. Гориллоид сбавил темп и брёл неторопливо, прогулочным шагом, не забывая, однако, приглядывать за своим пленником. Наконец Чырвен – а это был он – не выдержал и спросил:

– Куда мы идём?

– Да как тебе сказать… – задумчиво ответил Громила. – Ищем кое-кого. Так, значит, говоришь, снайперов у вас всего двое?

– Да, теперь, когда Адирроза отказалась на нас работать, осталось только двое. Оба сипапоккулы, так что попадают за сто шагов прямо в глаз. А один из них, Такери-Такери, специализируется по ночным стрельбам, на слух.

Чырвена одолевала болтливость; он пытался одёрнуть сам себя – и не мог. Наступила своего рода реакция на пережитый стресс: начав выдавать тайны своей организации, он уже не мог остановиться. Это было всё равно, что упасть с крутого склона: шпион чувствовал, что катится по наклонной плоскости всё быстрее и быстрее, не имея возможности остановиться, а впереди – обрыв… Громиле оставалось лишь задавать направляющие вопросы, и спустя полчаса он уже знал о «Веспа Крабро» практически то же, что и предатель.

– Думаешь, они попытаются устроить нам каюк?

– Тебе и девчонке – безусловно. Фракомбрасса шеф почему-то пытается заполучить живьём; наверное, он связывает с ним какие-то планы.

– Скажи-ка, парень… Ты понимаешь, что выболтал сейчас столько, что мы с тобой практически оказались в одном положении? И у нас лишь один шанс выжить – спалить это ваше осиное гнездо.

– Но это невозможно! Никто, кроме шефа, не знает, сколько народу работает на нашу организацию и чем они занимаются. Все нити у него в руках! Вы даже не представляете, какие люди здесь замазаны; сам мэр…

– Лучше поразмысли вслух, каковы, на твой взгляд, будут его дальнейшие действия. Я имею в виду не стратегию, а тактику. Давай-ка, займись экстраполяцией.

– Ну… Он назначит тебе встречу в глухом районе Бэби; наверняка заранее вышлет туда группу обеспечения…

– А ты знаешь, где именно?

– Да, он говорил… У дома номер тринадцать по улице Рваных Подмёток.

– Самая глушь… Сколько человек будет в группе обеспечения?

– Думаю, не менее шести-семи. Все вооружены короткими духовыми трубками и чем-нибудь метательным, что легко спрятать под одеждой. Снайперы, скорее всего, устроятся повыше – на чердаках или на лестничных площадках верхних этажей, по разные стороны улицы. Стрелять начнут по сигналу…

– Какова твоя роль в этом спектакле?

– Я должен был следить за тобой. Если спустя три часа ты всё ещё не вернёшься домой, мне следовало позвонить из ближайшего автомата и доложить, где ты находишься.

– А если вернусь?

– Ждать у подъезда и опять-таки позвонить, когда ты выйдешь из дому.

– Мой телефон прослушивается?

– Скорее всего, нет. План операции рождался буквально на ходу, у шефа просто не было времени задействовать много специалистов… Сипапоккулы и несколько агентов – это всё, что у него есть под рукой на данный момент. Было ещё два горри-телохранителя, но их вырубили.

– Ладненько, наши шансы не так уж плохи, как тебе кажется… Ага, – вот и те, кого мы искали.

Из очередной подворотни навстречу им вывернули четверо обезьянцев, в золотых цепях и ярких банданах, с ухмылками перегородив узкий переулок. Один из них, широкоплечий мускулистый шимп, выступил вперёд, небрежно подкидывая в ладони банан.

– Какие манки без охраны! – глумливо поприветствовал он Громилу. – Не ожидал тебя здесь встретить, да ещё в такой компании!

Чырвен нервно оглянулся. Кучка обезьянцев, только что громко обсуждавшая неподалеку последний футбольный матч, теперь рассредоточилась сзади, перекрывая пути к возможному отступлению.

– Здравствуй, Ча, – невозмутимо ответил гориллоид. – А я как раз тебя искал.

– Да ну?! – преувеличенно удивился шимп, разведя руками. – А я вот он, тут как тут! Повезло тебе, парень, просто несказанно повезло!

Остальные заржали.

– Ну, я тебя слушаю, дорогой! Как говорится, в оба уха! – В подтверждение своих слов обезьянец самым неприличным манером зажал банан между ног и приложил ладони к ушам наподобие раковин.

– Хочу предложить тебе и твоим парням одно небольшое дельце.

– Неужели?! И на сколько оно тянет, это твоё дельце? А то мы за бесплатно не работаем… Да ещё и должок за тобой, сам знаешь…

– С каких это пор я тебе должен, манки? – нагло усмехнулся Громила.

Чырвен невольно втянул голову в плечи.

– А, так ты уже забыл, маленький?! А это… – тутшимп широко раскрыл пасть и ткнул пальцем в золотой зуб, – а это что?! Помнишь, как ты мне его выбил?

– Сам виноват, – пожал плечами каюкер. – Нечего было лезть в мой бизнес.

– Ах вот как?

Шимп ощерился. Он что-то сделал с бананом, который только что вертел в руках. Пустая кожура полетела в сторону, однако вместо мягкой сердцевины в пальцах его оказалась длинная полупрозрачная обсидиановая пластинка, даже на вид дьявольски острая. Чырвен почувствовал, что стоявшие сзади подступили вплотную.

– Стоп! – воскликнул гориллоид, вскидывая ладонь в останавливающем жесте. – К чему ворошить старое, Ча? Мы, конечно, можем устроить драчку; может даже, вы меня одолеете. Но и я успею кое-кому башку свернуть, не сомневайся. Лучше послушай, что я предлагаю.

Шимп сплюнул:

– Говори.

– Для начала, вот что нужно мне: друзья этого типа… – он кивнул на Чырвена, – взяли в заложники одну мою хорошую знакомую. Взамен они хотят, чтобы я привёл им кое-кого. Я немного потолковал с этим парнем и понял, что они решили смухлевать.

– Кто же им нужен?

– Один обезьянец, ты с ним незнаком. Я помог организовать его побег, но эти парни сели мне на хвост.

– Я-то думал, ты занимаешься каюкингом, – усмехнулся шимп.

– Я, как ты: занимаюсь всем, за что хорошо платят, – парировал Громила.

– А этот, с которым ты пришел, очень им дорог? – вкрадчиво осведомился один из приятелей Ча.

– К сожалению, нет; иначе на кой бы вы мне сдались? Ты же знаешь, как обстряпываются такого рода делишки: он просто шестёрка…

– Так чего ты хочешь от нас?

Громила пустился в объяснения; и чем дольше он говорил, тем больше Чырвен убеждался, что шеф наконец-то столкнулся с достойным противником.

– Ну ты и фрукт! – усмехнулся Ча, когда гориллоид закончил. – Горазд чужими руками жар загребать! А теперь самое главное: что мы с этого поимеем, а?

– Скажи, пиратская карта тебя устроит, дорогуша? – вкрадчиво спросил Громила. – Настоящая пиратская карта, смекаешь, о чём я?

– Я что, похож на идиота?

– Вообще-то, раз уж ты об этом спросил… – начал было Громила, но тут же оборвал сам себя. – Ну, а если хозяин карты подтвердит её подлинность?

– Хозяин? – издевательски засмеялся шимп. – Что ещё за хозяин? Может, сам Ёкарный Глаз?

– Вот именно – сам. Лично. – Громила внимательно посмотрел шимпу в глаза.

– Ну-ну… Э, постой, ты это что – всерьёз?!

– Угу. Ты ещё не понял, Ча, почему меня больше не интересуют дела Манки-тауна? Думаешь, я тогда испугался твоих угроз? Ошибаешься, парень, угрозы меня не волнуют, ни твои, ни чьи-либо ещё. Если бы я захотел, то заправлял бы здесь всем бизнесом, так-то!

– А с чего это вдруг Ёкарный Глаз сообщит нам, где сокровища? – подозрительно осведомился один из пиратов.

– Я разве сказал вам, что он сообщит что-то? – удивился гориллоид. – Он всего лишь подтвердит подлинность карты. Вообще всё, что я могу вам гарантировать, так это то, что база их действительно находится там, где отмечена. Остальное уже меня не касается; но я бы на вашем месте не стал упускать такой шанс.

– Ты только подумай, Ча, сколько они всего награбили за долгие годы! – возбуждённо зашептал один из шимпов.

– Не шелести… Думаешь, я тебе поверю? – Ча, склонив голову набок, рассматривал Громилу, словно какую-то диковину.

– Дело твоё, – пожал плечами гориллоид. – Но ты знаешь мою репутацию – я никогда не обманываю.

– Да, но ты никогда не говоришь всей правды… – Ча задумался.

В глазах его приятелей читалась теперь неприкрытая алчность; они возбуждённо подталкивали друг друга локтями.

– По рукам! – решился наконец шимп. – Баш на баш: девчонка на карту; кроме того, ты устраиваешь мне встречу с пиратом.

– Встречу я тебе устрою сразу же после того, как мы провернём это дельце.

– Оки. Но учти, если обманешь… – Шимп выразительно покрутил в пальцах осколок обсидиана.

– Не обману. А чтобы у тебя и твоих парней не было сомнений… – тут Громила полез в задний карман шорт и вытащил карту. Не успел никто моргнуть, как гориллоид разорвал её надвое. – Предоплата, – ухмыльнулся он, протягивая половину Ча. – Остальное получишь после того, как сделаем дело.

– Что теперь? – спросил Чырвен, когда они наконец покинули трущобы.

Гориллоид ухмыльнулся.

– А теперь всё по плану: мы возвращаемся, ты звонишь этому Каракозо и докладываешь, что я пару часов бесцельно болтался по улицам, а потом вернулся домой.

Иннот молча рассматривал неподвижно парящий в воздухе костяной шарик. Сомнений не было, всё совпадало: и размеры, и стиль резьбы – практически такой же, только другого цвета талисман прятался сейчас в шевелюре каюкера. Иннот невольно провёл рукой по волосам. Иерофант истолковал это по-своему:

– Да, это и в самом деле кажется невозможным: сосредоточие столь великой силы в нескольких кубических сантиметрах пространства. Круто ведь, верно? Иннот кивнул.

– Круто… Это, как я понимаю, белая волшебная палочка?

– Да.

– И она даёт власть над живой материей?

– Верно.

– Значит, похищена была черная?

– Разве я не сказал этого?

– Чаква стырил её после того, как ты вскрыл подземные реки?

– Ну разумеется, после!

«Ничего не понимаю, – подумал Иннот. – Наводнение началось не так давно; а Подметала…»

– Когда это случилось?

– Три месяца назад… А почему ты спрашиваешь?

– Постой, иерофант, постой… Ерунда какая-то получается. Подметала, в смысле, Чаква Шамполамо, в Бэбилоне уже… По меньшей мере, лет пятнадцать или даже больше.

– Значит, это не тот Шамполамо, – нахмурился иерофант. – Хотя сие странно.

– Очень узкое лицо, голубые глаза, кожа смуглая, тонкие губы, высокий…

– Да.

– У него мощная аура, как у волшебника…

– Верно. А почему ты назвал его Подметалой?

– Потому что в городе он известен под этим прозвищем… Но ведь это никак не может быть один и тот же типус?

– Думаю, тебе стоит поведать о встрече с ним подробнее.

– Вообще-то это довольно долгая история. Началось всё в конце прошлого сезона дождей…

Иннот принялся рассказывать; сначала старец слушал молча, потом стал задавать вопросы, настаивая, чтобы каюкер припомнил мельчайшие детали всех еговстреч с Шамполамо, начиная с самой первой, и особенно – поединок на университетской крыше.

– Ничего не понимаю, – наконец признался он. – Твой рассказ в точности описывает внешность и манеры адепта – за исключением, разве что, такой детали, как возраст. Моему Чакве было двадцать два года, а твоему, как ты сказал, лет тридцать пять-сорок… Вот что, с налёту эту задачку не решить, а меня ждут дела. Сделаем так: сейчас я попытаюсь объяснить тебе дорогу на север, а вечером мы вернёмся к вопросу о похитителе. Я знаю, что ты торопишься, но всё же прошу тебя задержаться, пока мы не разгадаем эту загадку: мне почему-то кажется, что сие немаловажно.

Этот день выдался ветреным. По небу неслись рваные облака; несколько раз принимался хлестать дождь, но скоро переставал. Некоторое время Иннот провёл в климатологической, запоминая малейшие изгибы местности: макет был исполнен с поразительной точностью. Даже стол, на котором он стоял, был чудом инженерного искусства: иерофант обратил внимание каюкера на несколько десятков маленьких бронзовых кранов, снабженных манометрами, которые располагались по всему периметру столешницы. «С их помощью мы можем менять скорость течения наших рек, осушать одни и наполнять водой другие».

Постаравшись накрепко запечатлеть в памяти карту, каюкер отправился в библиотеку и засел за книги и свитки, пытаясь хоть что-нибудь разузнать о краях, лежащих к северу от Туманного хребта. Постепенно в его голове начал зреть другой план – ещё более сумасшедший, чем прежде, однако же казавшийся куда более соблазнительным.

– Иерофант ожидает тебя в зале Интеллектуальных Штурмов и Поединков, чужеземец! – Запыхавшийся Абака вихрем ворвался в библиотеку.

– Ладно. – Иннот со вздохом встал. – Веди, прозелит. Всё равно я в этой вашей башне не ориентируюсь.

«Зал – это, пожалуй, громко сказано», – подумалкаюкер, когда створки дверей перед ним раздвинулись. Комната была немного просторнее кельи, в которой он спал, и к тому же абсолютно пустой. Знаком отпустив Абаку, иерофант отошёл к стене и величаво повёл рукой. Участок пола с тихим гудением раздвинулся, и вверх полез небольшой стол самого что ни на есть затрапезного вида – с клетчатой рваной клеёнкой. Следом появились колченогие табуреты с вытертыми до блеска сиденьями и следами многочисленных покрасок.

– А что, без этого выпендрёжа нельзя было обойтись? – с некоторым ехидством спросил каюкер. – Сенсорные выключатели, между прочим, продаются в Бэбилоне уже предки знают сколько лет, так что этим никого особо не удивишь.

– Прежде всего, так удобно, – пожал плечами старец. – Это место создано специально для концентрации умственных усилий и полёта фантазии; здесь всё создаёт определённый настрой… Соответствующая обстановка – это ключ, понимаешь?

Комната между тем продолжала меняться. Белый пластик стен сменился вытертыми и выцветшими, а кое-где и откровенно драными обоями; полусфера светильника погасла и втянулась в потолок, а вместо неё появилась голая электрическая лампочка на длинном шнуре – слабосильная, едва на сорок свечей. В углу обозначилась чугунная мойка с обколотой эмалью и подтекающим краном.

Иерофант со вздохом наклонился, пошарил рукой под столом и извлёк на свет литровую узкогорлую бутыль, заткнутую свёрнутой в жгут газетой. За зелёным стеклом плескалась мутная жидкость.

– О! – оживился Иннот. – Вот его-то, родимого, нам и не хватало для понимания ситуации! Из чего гоните?

– Из горной агавы. – Иерофант пригладил бороду и достал два гранёных стакана.

– Э! Да там червяк внутри! – пригляделся Иннот.

– Не отвлекайся. Это правильный червяк, он там и должен быть… Тебе сколько?

– По рубчик, как положено… – несколько рассеянно произнёс каюкер.

– Соображаешь! – Иерофант нацедил жидкость в стаканы. – Ну, будем! Да низойдёт на нас мудрость змия!

Несколько минут прошло в молчании.

– Хорошая штука, – оценил каюкер. – В теле появляется этакая приятная лёгкость…

– Мозг, главное, чтобы мозг прояснился. – Старец достал из-под стола банку солёных огурцов. – Это на потом, – предупредил он. – Ежели совсем по правилам, то полагается дольку лимона посолить и на язык; но лимоны у нас закончились… Да и вообще: после первой не закусываем, понял? Попытайся-ка ещё раз припомнить облик Шамполамо. В мельчайших подробностях, если можешь: веснушки, родимые пятна…

– Ничего этого, насколько я помню, у него нет. Кроме того, его одежда словно нарочно имеет такой фасон, чтобы скрывать особенности облика. Широкополая шляпа бросает тень на всё лицо, балахон просторный… Но он, безусловно, худощав.

– А руки? Он ведь не носит перчаток?

– Нет, не носит… – Иннот сосредоточился.

Пожалуй, он обратил внимание на кисти рук Подметалы только один раз: в харчевне «Жареная картошка форева». Помнится, ухайдакер тогда заказал виски; вот он берёт стакан, подносит его ко рту…

– Кисти рук у него загорелые; пальцы тонкие, но сильные… Что ещё? Вроде бы маленький белый шрам на тыльной стороне ладони, напротив безымянного пальца…

– На какой руке?

– Э-э… На левой? Да, точно, на левой.

– Достаточно. – Иерофант глубоко вздохнул. – Это он, сомнений быть не может.

– А шрам откуда? Постой, дай-ка угадаю: он в своей гордыне вызвал на бой одного из корифеев…

– Нет, он порезался во время дежурства по кухне, открывая консервную банку.

– Ну вот, только я начал проникаться романтическим духом! – огорчился каюкер. – Но каким образом я мог видеть его полгода назад? Слушай, а может, у него есть брат-близнец?

– Нет у него никакого брата…

– Тогда, может, двойник?

– Двойник, который выглядит лет на двадцать старше, но с таким же шрамом на руке? Да зачем всё это, вразуми меня предки?!

– Стоп! Я вспомнил! – Иннот вскочил и возбуждённо забегал туда-сюда по комнате. – Наш разговор! Он сказал мне, что устроил каюк настоящему Подметале, в смысле, тому, который положил начало легенде, семнадцать лет назад! А ты сказал, будто ему двадцать два! Если прибавить семнадцать к двадцати двум, будет тридцать девять!

– И что?

– А то, что это вполне может быть его истинным возрастом: он и выглядит лет на тридцать пять – сорок!

– Не понимаю твоей мысли, чужеземец.

– Я тоже не понимаю… Просто странно совпали цифры. – Иннот снова уселся на свой табурет.

Возбуждение оставило его; он и сам не понимал, с чего вдруг так разошёлся. Краешек догадки мелькнул и спрятался, словно солнечный луч в облаках.

– Может, мы не с той стороны заходим? – спросил через некоторое время каюкер. – Может, всё дело в этой самой волшебной палочке? Скажи-ка мне такую вещь: для сокровищницы та комнатуха не слишком-то хорошо охраняется…

– Не делай поспешных выводов, – погрозил ему пальцем иерофант. – То, что я легко туда вошёл, не означает, что это может сделать каждый.

– А кто?

– Только я либо корифеи. Сенсоры некоторых дверей настроены селективно… В смысле, реагируют на определённый рисунок ауры.

– А отключить их что, нельзя?

– Можно… Собственно, Чаква так и поступил; причём после кражи восстановил всё, как было.

– Есть ли смысл возиться с такой сложной техникой, если не имеешь представления, что крадёшь?

Старец крякнул.

– Да, план у него, безусловно, имелся. Если помнишь, я сказал, что кража обнаружилась далеко не сразу. Этот мерзавец не просто похитил артефакт – нет, он подменил его! Не зря возникло это увлечение резьбой по дереву; думаю, он готовился к похищению уже тогда. Вытачивал подделку… Возможно, и попытка стать корифеем была лишь частью его коварных замыслов.

– Но что подвигло его на это? Может, он всё-таки нашёл способ воспользоваться заключённой в палочке магией?

– В таком случае, он должен быть умнее меня, – сказал иерофант, наливая по новой. – А этого просто не может быть: я старше его на два звания.

– Гм… Но он, возможно, не умнее, а хитрее. – Иннот вытер выступившие на глазах слёзы и со стуком поставил опустевший стакан. – Это ведь разные вещи. Ты понимаешь, о чём я?

– Да ты пойми: как только неспециалист активизирует эту штуковину, то либо моментально отключится и впадёт в кому, либо станет полным идиотом – она попросту выжжет ему все мозги.

Иннот потянулся к банке, достал огурец и захрустел им.

– Ну давай предположим на минутку, что ему это удалось. Что он тогда способен сделать?

– Гм… Да всё что угодно. Палочка наделяет практически неограниченной властью; более того, ты моментально предвидишь полсессвия… То есть последствия– каждого возможного действия. Стоит тебе только помыслить о нем, как ты… Ик! Моментально понимаешь, что изменится в структуре мира. Поэтому-то ею и нельзя пользоваться: ни один человек не может видеть и понимать ВСЁ. Даже Великим Магам это под силу лишь очень короткое время.

– Да ты постой… Погоди… Я вот о чём спрашиваю: что он сам хотел? В смысле, Шамполамо?

– Ну… Я бы сказал, что его всегда привлекала власть.

– Власть? Не деньги, не материальные эти самые… блага, а именно власть?

– Да, причём власть реальная и анонимная, понимаешь, нет? Без недостатков публичности… Он хотел быть вершителем судеб, безликим и неумолимым!

– То есть фактически Великим Магом?

– В точку! – Палец иерофанта упёрся в грудь Ин-нота. – Наливай ещё.

– А это возможно? – каюкер перевернул бутыль и потряс её, вытряхивая последние капли.

– Чисто теоретически – нет… Но иногда, говорят, случается, – иерофант придирчиво осмотрел огурец и надкусил его кончик, – иначе откуда бы они брались, в самом деле?

– А палочка…

– Далась тебе эта палочка! Я ещё раз объясняю: человек… Ею… Воспользоваться… Эможет… В смысле, не может… Ну сам посуди: на кой всяким придуркам власть над пространством и временем, а?

Иннот схватил со стола банку и опрокинул её себе в рот, глотая рассол.

– Ух!!! Вот мы и дошли до точки, парень. То-то я смотрю, мне всё время эта история с возрастом покоя не даёт… Говоришь, временем тоже можно повелевать? С помощью палочки?

– Ну… С такими вещами шутить жутко опасно, и сам я никогда не прыб… не пробовал, как ты понимаешь… Но вообще время – это всего лишь одна из функций пространства и тоже поддаётся манипуляции… Или что-то в этом роде. Э… А шо такоэ?

– Ты вот что, давай-ка тоже рассольчику, по-моему, мы малость перебрали. Забористое пойло, однако… – Иннот закрыл глаза и сосредоточился. – Смотри, что получается: три месяца назад Чаква Шамполамо бежит из монастыря в Вавилон, прихватив волшебную палочку. Там он каким-то образом активизирует её и перемещается в прошлое! То есть он оказывается в Вавилоне семнадцатилетней давности в возрасте двадцати двух лет, и с тех пор стареет, как и любой другой… И сейчас ему тридцать девять! Всё сходится, иерофант! Ты как вообще, понимаешь, о чём я?

– Аэтхр-р… Ан-на кой?

– Не знаю. Но он обладает реальной анонимной властью, в точности, как ты и сказал: это власть над жизнью практически любого человека в Бэби. Не знаю, зачем ему это понадобилось, но если… Если его мечтой было стоять за сценой и дёргать ниточки, на которых мы все танцуем… Великие предки, ну я набрался! Да, если такова была его цель, он её достиг! Он стал живой легендой, неуловимой тенью, крадущейся в сумраке по крышам Аппер Бэби; он ухайдакер-призрак! Эй! Иерофант! – Иннот запустил непослушную руку в волосы. – Смотри, какая у меня фенечка есть! – Пальцы почему-то гнулись плохо, и он добрых пять минут распутывал пряди.

Старец медленно сфокусировал взгляд на чёрной голове демона. Видно было, что он пытается протрезветь усилием воли, но зелёный змий легко задушил этот порыв.

– Чужеземец! Как там тебя? Енот? Ик! Ин-нот, во! Ну-ка – стоять, бояться! Отвечай, как на духу: откуда У тебя наш прибамбас?

– Девушка хорошая подарила. – Инноту всё труднее становилось справляться с опьянением; организм не успевал расщеплять алкоголь. – А она купила в какой-то аттинк… Антинк… Антикварной лавке.

Язык казался неповоротливым и толстым, как сарделька.

– Это… Знаешь, шо я тебе скажу?

– Н-нет, – честно ответил Иннот, пытаясь свести воедино раздваивающийся мир.

Иерофант некоторое время озадаченно молчал, ловя ускользнувшую мысль.

– А! Это… Слушай сюда. Ты… – Старец икнул. – Ты… С-сейчас… Сделал большое и доброе дело, вернув в башню талисман огромной мощи…

Он снова сбился с мысли и замолк, озадаченно глядя на собеседника. Каюкер усилием воли развёл съезжающиеся в кучку глаза.

– Э?

– Большое и доброе дело, – продолжал иерофант. – Поэтому я… Я, поэл? От яйца… То есть от лица коллегии корифеев, предлагаю тебе… Короче… Проси, чё хошь!

– Ну, это… Мне бы до кореша моего побыстрее добраться… – Однако, произнося эти слова, Иннот не больно-то верил в то, что метеорологи способны ему помочь.

– Слушай, друг… Френд! Амиго! Вот ты… Только как на духу: тебе правда надо?

Каюкер, не мигая, уставился в налитые кровью глаза иерофанта.

– Ты понимаешь… Предчувствия у меня больно тяжёлые. Чем скорее я окажусь рядом с ним, тем лучше.

Верховный Метеоролог выставил ладонь.

– Ни слова больше! Пет! Я сказал… Моё слово – ууу! Ни разу, короче… Завтра, поэл? Завтра мы тебя пошлём… – Тут наконец организм иерофанта не выдержал и сдался.

Старец мягко ткнулся лицом в стол и захрапел.

– Закуси мало, – глубокомысленно произнёс Иннот. – Вот она, извечная беда технической интеллигенции: всегда кажется, что надо добавить выпивки, в то время как добавлять следует закусь. Иерофант! Ты слышишь? Мардух! Э-э… – Иннот огорчённо вздохнул, глядя на спящего, и вновь потянулся за огурцом. – Жаль, вы тут все вегетарианцы. Я бы сейчас сальца с чесночком навернул бы… Колбаски копчёненькой…

Шаман кипадачи застонал сквозь зубы и вцепился пальцами в кучерявую шевелюру. Эти два идиота снова попались ведьме в лапы! И что хуже всего, именно тогда, когда им в руки вернулась наконец Книга! Стоит только инфернальной старухе понять, что оказалось у неё в руках… Склянка с зельем, позволяющим духу освободиться от оков тела, повалилась от неосторожного движения прямо в костёр. Клубы едко пахнущего пара с пронзительным шипением заполнили всё вокруг. Чихая и вытирая слезящиеся глаза, шаман на четвереньках вылез из хижины. Свежий воздух привёл его в чувство. Неподалёку перестукивались тамтамы: молодые охотники вернулись с богатой добычей, и праздничная шумиха ещё не успела утихнуть. Мне бы ваши заботы, подумал шаман. Выследить и убить зверя, завоевать сердце какой-нибудь красотки, одолеть в поединке врага… И не знать больше ничего, и быть счастливым. Отойти со спокойной душой к предкам, когда пробьёт час…

Господин Повелитель Погоды последнее время занят… Тучи призраков кружатся в незримом хороводе вокруг башни. Великие Силы чем-то встревожены… Вряд ли ему удастся выйти на связь. Некогда, давным-давно, Повелитель Погоды дал шаману кипадачи очень хороший совет. «Если ты не знаешь, как поступить, – изрёк он, – а башня молчит, то просто подумай: какой совет я мог бы дать? И поступай соответственно».

– Значит… – прошептал шаман, запрокинув голову и уставившись невидящим взглядом в лунный диск, – надо мне самому отправляться туда. Вот ведь какая фигня получается.

Сипапоккулы по натуре своей – существа любопытные и непоседливые. Кроме того, как и большинство лесных куки, они и знать не хотят о том, что такое дисциплина. О'Да и Такери-Такери не составляли исключения. К назначенному сроку оба, как всегда, опоздали. Старший агент презрительно поморщился: от снайперов ощутимо попахивало спиртным. Если бы не тот факт, что лучших стрелков просто не существовало в природе, их и близко не следовало бы подпускать к нашим операциям, мрачно подумал он. Не раз уже из-за этой беспечности и расхлябанности всё оказывалось на грани провала…

– Что новенького, шеф? – развязно спросил Такери-Такери, непринуждённо развалившись в кресле для посетителей. – Кому мы будем делать каюк на этот раз?

– Да, действительно! Слушайте, шеф, до сих пор все задания были очень лёгкими. Надеюсь, на этот раз дельце интересное?

– Очень интересное, мои дорогие! – Каракозо был само радушие; лишь те немногие, кто знал его достаточно хорошо, могли заметить, что он находится в последнем градусе ярости. – Нам предстоит отправить к предкам предателя и захватить опасного преступника. Как, не самая простая задачка?

– Ну, это смотря по обстоятельствам… – начал было О'Да, но Такери-Такери тут же его перебил:

– А кто предатель-то?

– Ваша соплеменница, вот кто. Адирроза.

– Адиррозка?! Ты что, предлагаешь нам подстрелить девчонку? Да чего она такого натворила?

– Я, кажется, ясно сказал: она предательница! – рявкнул вдруг Каракозо. – И я вам ничего не «предлагаю». Я приказываю!

– Хорошо, хорошо, мы же не отказываемся, -пожал плечами Такери-Такери. – Просто дело в том… Ну, она же всё-таки наша соплеменница…

– И что? – Шеф кинул быстрый взгляд на старшего группы обеспечения.

Тот подобрался. Если дело дойдёт до рукопашной схватки, он уложит обоих мозгляков в два счёта. Лишь бы никто из них не успел выхватить духовушку… Длинные ружья сипапоккул были зачехлены, но он не сомневался, что у обоих припрятана в одежде ещё пара-другая коротких трубок.

– Мой кузен имеет в виду надбавку за риск. – О'Да улыбнулся, показав крупные, как у белки, резцы. – Иметь дело с кем-то равного с нами мастерства, – это, знаете…

– Но ведь вы только что жаловались на то, что задания чересчур лёгкие. – Лицо Каракозо передёрнул нервный тик.

Казалось, он готов был схватить со стола что-нибудь тяжёлое и запустить нахалу в голову.

– Мы вовсе не против трудностей! – оживился Такери-Такери. – Мы просто хотим, чтобы это хорошо оплачивалось, верно?

– О, да – это справедливо! – выдал О'Да любимую присказку, за которую, как подозревал шеф, и получил своё имечко.

– Если всё пройдёт гладко, я выпишу вам обоим премию.

– Ну вот, это другое дело! Это нам нравится, верно, Таки?

– А то!

– Может, вы всё же ненадолго заткнётесь и послушаете, по каким целям вам предстоит работать?! – проскрежетал Каракозо.

– Всё, молчим! Мы оба – само внимание, шеф!

Улыбка застыла на лице Каракозо, словно приклеенная; старший группы обеспечения подумал, что никогда еще не видел своего начальника в таком состоянии. Наконец тому удалось совладать с обуревающими его эмоциями и начать инструктаж. Чем дольше спецагент слушал, тем меньше вся эта история ему нравилась. В отличие от большинства операций, в которых ему приходилось принимать участие, ни о каком «точечном воздействии» говорить не приходилось. Больше всего это напоминало зачистку, грязную и грубую, – если не мафиозную разборку. Отправить к предкам предстояло всех, кто окажется поблизости, кроме Изенгрима Фраком-брасса. Его шеф приказал взять живьём во что бы то ни стало.

– Всё ясно? – Каракозо глянул на часы. – Вопросы есть?

– Выбор позиции – на наше усмотрение? – спросил Такери-Такери.

– Да. Главное, чтобы вся улица простреливалась.

– Сделаем…

Зазвонил телефон. Шеф коршуном метнулся к трубке.

– Алло? Когда, только что? Отлично… Замечательно. Оставайся там; позвонишь мне, когда он выйдет.

Спустя пятнадцать минут из подъезда дома номер четырнадцать по Горбатому переулку вышли несколько человек и растворились в толпе.

– И всё-таки мне не нравится, что Адиррозу придётся прикончить.

– Нам за это платят, – напомнил Такери-Такери.

– Да, но…

Оба сипапоккула брели по улочкам, изображая из себя рыболовов, каких часто можно встретить на берегах Вавилонских каналов: длинные трубки духовых ружей, упрятанные в брезентовые чехлы, вполне походили на удочки.

– Скажи, а если бы шеф приказал устроить каюк мне?

– О, только за очень высокую плату! – Такери-Такери пригладил свои пышные усы. – Не меньше тройной ставки, никак не меньше! Я надеюсь, ты тоже оценил бы мою шкуру достаточно высоко?

– О, да! Безусловно!

– Этим-то мы, профессионалы, и отличаемся от прочих. Мы работаем за большие деньги, но очень качественно.

– Верно. Кстати, в такой жаркий день кружечка-другая пивка вряд ли скажется на нашей меткости, верно?

– Гм… Время, конечно, ещё есть, но если шеф узнает, он будет очень недоволен.

О'Да украдкой оглянулся. Знакомых лиц поблизости не было.

– Не думаю, что… Эй! Полегче!

Компания обезьянцев-шимпов, о чём-то весело болтавшая всего несколько мгновений назад за спиной сипапоккул, вдруг окружила их со всех сторон. Такери-Такери, первым заподозрив неладное, потянулся было за духовой трубкой, но несколько цепких конечностей в тот же миг вцепились ему в руки и ноги, лишив всякой возможности двигаться.

– Тихо, тихо! – Обезьянец широко улыбнулся, демонстрируя великолепные зубы. – Мы ничего вам не сделаем, более того – угостим выпивкой. Вы ведь хотели выпить, верно?

– Вы кто такие?! Эй, моя шляпа! – завопил О'Да. Изящная охотничья шляпа с перышком дятла, предмет гордости сипапоккула, в суете была сброшена на асфальт. Один из шимпов поднял её, отряхнул о колено и нахлобучил на уши донельзя возмущённому снайперу.

– Держи, улыба! И пусть никто не говорит, что обезьянцы – народ невежливый!

Весело галдящая компания затащила отчаянно сопротивляющихся сипапоккул в один из многочисленных погребков.

– Рому, хозяин! – громогласно потребовал шимп в яркой бандане. – Самого крепкого, который только у тебя есть! Моих друзей мучает жажда, и водой её не унять!

Едва требуемое появилось на столике, О'Да перестал сопротивляться и начал принюхиваться. Такери-Такери яростно фыркал рядом.

– Выбор у тебя простой, – прошептали ему на ухо. – Либо ты выпиваешь сам, либо мы заливаем тебе это в глотку. Эффект будет тот же, а удовольствия – гораздо меньше.

– Твой приятель, как видишь, сделал правильный выбор… Вот так, молодец. Эй, хозяин, ещё парочку!

Минут через двадцать обезьянцы вдруг всей гурьбой снялись с места и поспешно покинули погребок. За столиком остались только два сипапоккулы – сильно помятые и изрядно окосевшие.

– О'Да, ч… Что это было?

– Э-э… Может, у них праздник какой-то? – предположил О'Да, никогда не отличавшийся особой сообразительностью. – Вот они и развлекаются…

Такери-Такери попытался встать. Ноги разъезжались; пол плавно покачивался. В довершение всего кругом было слишком много углов – они размножались буквально в геометрической прогрессии. Несколько раз больно стукнувшись обо что-то, Такери-Такери всё же ухитрился выбраться на улицу; придерживаясь одной рукой за стену, чтобы не упасть, он неуверенными шагами двинулся вдоль по улице.

– Я профессионал, – бормотал он. – А профессионалы никогда не сдаются.

Каракозо, сопровождающий вместе с двумя переодетыми в форму стражи агентами связанную по рукам и ногам Адиррозу, приближался к месту рандеву. Судя по словам Чырвена, большой парень был полностью деморализован. Так-то, усмехнулся про себя шеф. Одно дело – играть во всякие рисковые игры с незнакомцами, и совсем другое – когда в дело оказывается замешан кто-то близкий тебе. И всё же подстраховаться не мешает. Именно поэтому он назначил встречу в одном из самых глухих переулков Бэби. Обитатели таких трущоб нелюбопытны и умеют держать язык за зубами.

В нужном месте он остановился. На стене дома красовалась неряшливо выведенная чёрной краской цифра «13». Каракозо мрачно ухмыльнулся. Несчастливое число… Если этот Громила ещё и суеверен, ко всему прочему, это его окончательно добьёт.

Мимо прошмыгнул один из спецагентов, на ходу выразительно показав глазами в глубь переулка и подняв два пальца. Ага, идут…

Громила не торопился. Он тащился вперевалочку, положив огромную ладонь на плечо закованного в кандалы Фракомбрасса. Пират угрюмо пялился в землю, чего нельзя было сказать о гориллоиде. Тот отнюдь не выглядел подавленным, наоборот – довольно ухмылялся, даже помахал издалека, приветствуя их. У Каракозо в душе внезапно зашевелились мрачные предчувствия.

– Здравствуй, Адирроза! – радостно поздоровался с приятельницей Громила, останавливаясь в нескольких шагах. – Тебе что, заклеили рот? Какое варварство! Послушай-ка, господин хороший, мог бы с девушкой и поаккуратнее обращаться!

Фракомбрасс при виде связанной сипапоккулы злорадно ощерился.

– Не спеши. – Каракозо сделал шаг вперёд и придирчиво оглядел пирата.

Тот презрительно сплюнул ему под ноги.

– Ну что, меняемся? – нетерпеливо спросил Громила. – Мне – моё, тебе – твоё. Баш на баш, что получишь, то отдашь.

– Хорошо…

Повинуясь знаку, один из спецагентов вытолкнул Девушку вперёд. Гориллоид ловко поймал её в объятия, отпустив наконец плечо Фракомбрасса, и одним движением сорвал заклеивающий рот пластырь.

– Гро, это наверняка ловушка! – хрипло выпалила Адирроза. – Они хотят нас убить!

– Я знаю, – невозмутимо ответил Громила. Каракозо вытащил из кармана носовой платок и вытер лоб. По этому сигналу сипапоккулы должны были двумя выстрелами уложить предательницу и гориллоида.

Ничего не произошло.

Он опять промокнул лоб.

– Вспотел? – участливо спросил Громила. – Странно, странно… Денек-то не из жарких!

Один из спецагентов (другой держал Фракомбрасса) шагнул вперёд, запуская руку под пончо; но тут Ёкарный Глаз вступил наконец в дело. Тяжёлая прочная цепь, соединяющая браслеты кандалов на руках и ногах обезьянца, вдруг распалась на четыре куска. В каждой конечности у пирата очутился обрывок длиной примерно в локоть, и все они пришли в движение. Стоявший рядом агент ничего не успел понять: на него внезапно обрушился град ударов. Напарник стремительно выхватил духовую трубку и поднёс её к губам, но выстрелить не успел – гориллоид, руки которого были гораздо длиннее, чем у человека (о чём спецагент опрометчиво позабыл), сделал полшага вперёд и изо всех сил хлопнул ладонями ему по ушам. Незадачливый стрелок рухнул на тротуар, словно куча тряпья. Всё это произошло в течение двух секунд: побледневший, словно мел, Каракозо внезапно оказался один на один со своими врагами.

– Взять их! – взвизгнул он на всю улицу. – Стреляйте!

Крышки нескольких стоявших неподалёку мусорных бачков откинулись. Донельзя разозлённые местом своего последнего пребывания агенты выскочили оттуда, все в ошмётках мусора, ринулись было на Громилу и Фракомбрасса… И застыли, ослеплённые десятками пробивших тёмные окна ближайших домов вспышек. Пустынная улица внезапно ожила: из подъездов высыпала галдящая толпа народу с фотоаппаратами, микрофонами и блокнотами. Вспышки сверкали не переставая.

– Эт-то ещё что такое?! – рявкнул Каракозо.

– Это? О, извини, я совсем забыл представить тебе моих друзей, – ухмыльнулся Громила. – Это репортёры. Вон тот маленький толстый парень в пёстром пончо ведёт колонку криминальной хроники в «Вечернем Бэбилоне», а тот высокий худой – из «Обезьянских известий», ну а остальных я, честно говоря, даже не знаю. Да, чуть не забыл: видишь на балконе бородатый мужик с камерой и девица с софитом? Это телевизионщики. Улыбнись им, если хочешь. Ты теперь суперзвезда, любезный: наконец-то шеф таинственной и ужасной «Веспа Крабро» показался нам воочию! Твоё лицо увидят миллионы!

На Каракозо было страшно смотреть. Его прошиб пот; благообразный венчик седых волос вокруг розовой лысины слипся неопрятными прядями; в груди хрипело. Фракомбрасс нагло ухмылялся, поигрывая цепью и показывая украдкой пальцами ноги кукиш.

– Я иду, шеф! Прошу прощения, я, кажется, опоздал… Ну, кого из этих пристрелить? – Пьяный до невменяемости сипапоккул показался из-за угла, шаря мутным взглядом по толпе.

Стрелялка волочилась за ним по земле, на лбу набухала внушительных размеров гуля. Появление горе-снайпера встретила волна дружного хохота. Это оказалось последней каплей: Каракозо молча развернулся и тяжёлой трусцой бросился прочь, трясущимися руками нашаривая по карманам валидол. Спецагенты последовали его примеру. Недоумевающий сипапоккул вдруг громко икнул.

– Похоже, ты уволен, старина! – сочувственно похлопал его по плечу Громила. – Придётся тебе поискать другую работёнку!

– Уволен? – пробормотал Такери-Такери. – Какая чушь, я отличный снайпер… Почему уволен?

Но на него никто уже не обращал внимания.

Героем этого дня, безусловно, стал Фракомбрасс. Его пламенная речь (плод трудов Громилы) ошеломила всех. Репортеры строчили, как заведённые; немного поодаль Чырвен, старательно пряча за спину руку со сломанным пальцем, распространялся о бесчинствах и злоупотреблениях, вынудивших его обратиться в прессу с разоблачениями собственной организации. Обезьянцы из команды Ча несли вахту на прилегающих к месту действа улочках и крышах домов, чтобы вовремя предупредить о появлении стражи; впрочем, обошлось без этого. Сам Ча вразвалочку подошел к Громиле и с некоторой оторопью покачал головой.

– Ну и кашу ты заварил… Не боишься, что тебе пришьют укрывательство беглых преступников или государственную измену?

– Укрывательство? Измена? О чем ты, парень! Я преподнёс им Ёкарного Глаза, можно сказать, на блюдечке с голубой каёмочкой, а то, что они не смогли его задержать, – это уже их проблема. Ну, а на роль изменника куда больше подходит вон тот тип. – Он ткнул пальцем через плечо в сторону Чырвена. – Только не думаю, что до этого дойдёт: в глазах прессы он теперь герой!

– Ладно… А сейчас я хочу получить своё.

– Пожалуйста. – Громила вытащил вторую половинку карты. – Покажи это Ёкарному Глазу: увидишь, какая у него будет реакция.

– Вообще-то я рассчитывал на тет-а-тет…

– Ну, вот этого я тебе не обещал! – рассмеялся гори ллоид. – Я, знаешь ли, теперь просто конферансье в этом спектакле…

Вечером того же дня Громила, Адирроза и Фраком-брасс сидели на крыше и любовались закатом. Небо было розовато-пурпурного оттенка, словно кто-то растворил в нём несколько крупинок марганцовки; у горизонта синела полоса низких облаков.

– Считай, ты у меня в долгу, сестрёнка, – посмеивался пират. – Ну, просто сам себя не узнаю: отвечаю добром на зло, спасаю бывших врагов… Скоро нимб над головой такой вырастет, что ночью читать можно будет без лампочки!

– Если уж я кому и задолжала, то только Громиле, а никак не тебе! – фыркнула сипапоккула. – Гро, правда… Я даже не знаю, что сказать…

– Да ну, брось… – смутился гори ллоид.

– Значит, теперь мои сокровища будут разыскивать ещё и городские манки? – спросил пират.

– Думаю, да. Вряд ли у Ча хватит ума продать карту кому-нибудь другому; скорее всего он решит попытать счастья сам. Он вообще довольно жадный парень. Скорее всего кто-нибудь шустрый ещё до ночи вставит ему перо под лопатку. Сам знаешь, такие новости быстро расходятся…

– Да уж… Кому-то в конце концов она достанется?

– Гм… Не знаю, но могу предположить – самому подлому из всей этой шатии. Может, попадёт в руки мафиози, а может, городской страже или военным, вся эта крупная рыба друг друга стоит.

– Интересно было бы позырить, как они схлестнутся с парнями в Либерлэнде, если всё же доберутся туда! Я бы поставил на своих – два к одному.

– Неужели ты не чувствуешь никакой ответственности за тех, кто там остался? – возмущённо спросила сипапоккула.

– Они уже большие мальчики и сами вполне могут о себе позаботиться, – лениво отмахнулся Ёкарный Глаз. – Учти, сестрёнка, любой из них с удовольствием спустил бы меня в гальюн, если бы я хоть раз дал слабину.

– Наверное, всё дело в том, что у тебя нет друзей, – задумчиво промолвила Адирроза. – И никогда не было.

– А у тебя они есть, малышка? Мы с тобой – одного поля ягоды; просто ты служишь… То есть служила своим хозяевам, а я – только себе.

– Ошибаешься, пират. У меня есть друзья. Теперь есть.

«Буб-буммм!»

С площадки Среднего Радиуса снова раздался гулкий удар. Здоровенный, вдвое больше человеческого роста барабан Безумных Метеорологов будет звучать всю ночь, возвещая, что праздник в честь возвращения реликвии удался на славу.

Каюкер ухмыльнулся.

Всё получилось даже лучше, чем он предполагал: радость Мардуха, получившего в руки Иннотов талисман, не знала границ – даже жесточайшее утреннее похмелье не смогло её омрачить.

Предыдущим вечером каюкер покинул зал Интеллектуальных Штурмов и Поединков фактически на бровях: несмотря на совершенно ясное сознание, ноги отказывались повиноваться напрочь. Старец так и уснул, положив лицо на стол, рядом с недоеденным огурцом. Иннот кое-как добрался до своей кельи, рухнул на постель и погрузился в сон. Самогонка сделала-таки своё дело: когда он достиг нужного градуса, всё встало на места. Теперь оставалось лишь завершить начатое.

Днём каюкер вволю напировался: несмотря на исключительно вегетарианский ассортимент, монастырские повара превзошли сами себя. Иерофант посоветовал отправляться в путь глубокой ночью – «ибо колдовству легче свершиться во тьме». Поразмыслив, Иннот нашел этот совет весьма разумным, правда, по иной причине – в темноте легче остаться незамеченным… Поэтому, наевшись до отвала, он на несколько часов «задал храпака», дав себе установку проснуться в два часа ночи, благо персонажики могли пробудить его с точностью до секунды.

– Ну что? Полезешь-таки в бутылку? – Старец улыбался удивительно благостно; видимо, днём он изрядно добавил на старые дрожжи.

– Ага.

– В таком случае давай поднимемся на Малый Радиус. Думаю, это подходящее место. И разгон там хорошо брать…

Каюкер не совсем понял насчёт разгона, но на всякий случай лишь пожал плечами – Малый так Малый. Весёлый азарт разгорался в его душе; откуда-то он совершенно точно знал, что задуманное обязательно удастся…

Ночь выдалась на диво тёплой и ясной: звёзды сияли в тёмном небе крупными алмазами; кругляш луны мерцал, словно начищенная до холодного блеска монета.

– Ты твёрдо решился? Понимаешь, для нас, хранителей древнего знания, послать кого угодно и куда угодно – в общем-то не проблема; зато обратный путь тебе придётся проделать самому.

– Ничего не поделаешь, я должен найти юного Хлю как можно скорее, – вздохнул Иннот. – Что-то у меня предчувствия нехорошие…

– Ну что же… В таком случае возвращаю тебе твоё. – Старец порылся в складках своего балахона и протянул каюкеру тяжёлый бумеранг.

– Я и забыл о нём! – Иннот повертел убивалку в руках.

На полированной поверхности виднелись глубокие вдавлины от зубов.

– Считай, я благословил твоё оружие, – усмехнулся иерофант.

– Ну ладно… Может, ещё свидимся!

– Я не сомневаюсь в этом, чужеземец! – Иерофант степенно пригладил бороду. – Нам, властителям погоды, лучше чем кому-либо известно, что случайностей в этом мире не бывает. Ты не просто так оказался здесь, и чёрная волшебная палочка попала в твои руки не зря…

– Ну, тут ты хватил! – Иннот ухмыльнулся. – Я, конечно, рад, что всё так сложилось; тем более, по твоим словам, потоп скоро прекратится; но ни за что не поверю, будто меня привели сюда некие высшие силы.

– Ты просто не понимаешь… Весь мир… – Старец широким жестом обвёл тьму за пределами обзорной площадки, – это огромная машина, шестерёнки которой незримо взаимодействуют, и каждое колесико, сдвинувшись с места, неминуемо приводит в движение остальные, раз за разом, ещё и ещё… Просто зубцы шестерёнок не замечают этого – они слишком маленькие…

– Не хочу быть шестерёнкой! – передёрнул плечами Иннот. – Я вольный каюкер; и мне этот мир нравится таким, какой он есть, безо всяких там метафизических сложностей. В конце концов, всё зависит от точки зрения – эту нехитрую истину я понял давно.

– Все мои познания говорят о другом; но тем не менее, возможно, ты и прав. Во всяком случае, кое-кто из мудрецов придерживается весьма схожей точки зрения. Да пребудут с тобой духи предков; и удачи тебе в твоём нелёгком деле!

– Спасибо… Тебе тоже удачи. Вы на самом деле ребята неплохие, только дерётесь больно…

– Добро должно быть с кулаками! – наставительно поднял палец иерофант. – Ты готов?

– Угу… Кстати, как вы меня отправите? Я много всякого слыхал про магические порталы…

– Будет, будет тебе портал… Ты представляешь, где север?

Каюкер достал из кармана медную монетку.

– Это правильно, – одобрил старец. – Встань лицом туда… Нет, не здесь, ближе к краю. – Он отошёл на несколько шагов назад.

В душе Иннота внезапно шевельнулись подозрения.

– Так каким образом…

– Величайшим из Великих ведомо… – нараспев заговорил иерофант, – что помимо искусства сверхзвукового щелобана, которое есть всего лишь мастерство мордобоя… То есть, извиняюсь, боя… Не оборачивайся, не то колдовство не сработает… Существует ещё одно, потаённое… Искусство мистического пенделя!!!

Прежде чем до каюкера дошла суть сказанного, пакостный старец на цыпочках подбежал к нему и со страшной силой пнул пониже спины.

Ощущение было такое, словно сзади сработала баллиста, приставленная в упор к копчику и заряженная здоровенным бревном. Невысокие перильца, огораживающие площадку, стремительно канули куда-то в ночь. Пронзительно свистел разрезаемый воздух, однако Иннот не чувствовал его напора – всё тело словно онемело.

Далеко внизу проплывали в ярком лунном свете горы – складки парчи, расшитые ртутно-серебристыми нитями рек и блёстками озёр. Лёгкое облачко возникло прямо по курсу, стремительно увеличиваясь в размерах, – и бесплотной тенью скользнуло мимо. Земля под ним начала загибаться чашей. «Я сейчас гораздо выше той точки, где воздух становится слишком разреженным для дыхания, – подумал Иннот. – Не говоря уже о том, что после подобного удара позвоночник просто-напросто должен был ссыпаться мне в кеды… Проклятый метеоролог! Мог хотя бы предупредить! Я-то надеялся, он откроет какой-нибудь портал, что-то в этом роде… Ну почему мне так везёт в жизни на всяких великовозрастных хулиганов? Сперва Подметала, теперь этот… Нет, тот, кто дал их монастырю такое название, был на сто процентов прав! Они там, похоже, все с приветом!»

Каюкер достиг высшей точки траектории и начал снижаться. Различить, что творится на земле, было теперь совершенно невозможно: всё скрывал густой облачный покров. На такой скорости он казался каюкеру похожим на бесконечный рулон ваты, с бешеной скоростью разматывающийся внизу. Обернувшись назад, Иннот заметил тянущийся за ним бледный огненный след. «Я похож на комету, предвестницу разнообразных несчастий…» – Идиотская мысль мелькнула и тут же исчезла.

Облачный слой надвигался. Тучи казались чересчур плотными, вещественными; за миг до того, как погрузиться в них, каюкер невольно сжался, ожидая удара. Всё вокруг заволокла серая, быстро темнеющая мгла. Пропали все ориентиры; какое-то время Иннот даже не мог понять, движется он или же висит неподвижно в этом странном унылом пространстве… Наконец он прорвал облака и устремился к земле. По левую руку от него мерцало зеленоватое зарево – похоже, там находился город, а прямо по курсу зажглись и стали разгораться четыре яркие голубые точки, словно вписанные в углы некоего квадрата; именно там, в этом квадрате, должен был завершиться его путь. Каюкер инстинктивно попытался распахнуть свою летательную перепонку, затормозить, но сопротивления воздуха по-прежнему не ощущалось, будто его тело было заключено в некую невидимую, но отнюдь не бесплотную сферу. Тогда он вздохнул и скрестил руки на груди.

Голубые огни стремительно увеличивались, превращаясь в высокие решётчатые башни с пляшущими внутри них ослепительными молниями. Он успел ещё заметить строения неподалёку, но тут земля рванулась навстречу, мир вновь стал реальным, ворвался в лёгкие и хлестнул по физиономии чем-то холодным и колючим. Иннот с головой погрузился в огромный снежный сугроб, едва не потеряв при этом кеды.

Некоторое время ничего не происходило. Потом сугроб зашевелился, потерял свою правильную форму, рассыпался – и взъерошенный каюкер возник из его глубин, словно Афродита из пены, отплёвываясь и выгребая комья снега из-за шиворота.

Вокруг была ночь, той дело разрываемая яркими голубоватыми сполохами. Элементаль-грозовик бился внутри высокой решётчатой башни, отбрасывая на снег длинные изломанные тени; прямо перед ним возвышалось неописуемо-мрачное здание, несущее на себе следы давнего пожара – тьма, тишина и провалы незастеклённых окон. Ёжась от холода, Иннот сделал несколько шагов вперёд и громко чихнул.

– Без оглядки лез в бутылку, как пират на абордаж. Ну и что же в результате? Что за мерзкий антураж?! – пробормотал каюкер; в редкие минуты растерянности ему случалось подбадривать себя такими вот стишками-импровизациями. Однако не успел он договорить, как почувствовал на плече чью-то тяжёлую длань.

Надо сказать, неожиданно опускающаяся на плечо ладонь – далеко не самый приятный момент в жизни любого человека; тем более что принадлежит она, как правило, кому-нибудь власть предержащему. Иннот, избравший профессию, находящуюся на самой грани закона и беззакония (причём сама эта грань была зачастую весьма расплывчата), среагировал молниеносно. В его планы отнюдь не входило знакомство с местным начальством, тем более что в данном случае ни о какой законности его пребывания здесь и речи быть не могло. Поэтому он резко вскинул руки, перехватил запястье стоявшего за его спиной и с силой рванул его вперёд, одновременно ускользая в сторону. Облачённая в кожаный плащ фигура смачно приложилась к кирпичной стене – и тут же, не сделав ни единого лишнего движения, вновь развернулась к каюкеру. «Эге, – смекнул тот. – А паренёк-то непрост!» Длинное костистое тело врага было с ног до головы затянуто в чёрную кожу. На диво высокий воротник и широкополая шляпа скрывали лицо, отбрасывая густую тень, так что рассмотреть его черты не представлялось возможным – они словно постоянно ускользали от взгляда. Сама голова была непропорционально маленькой по отношению к туловищу.

Не теряя ни секунды, Иннот подпрыгнул, как кот, вцепился пальцами в те места, где у нормального человека должны расти уши, и пропустил между ладонями серию мощнейших разрядов – вполне достаточной силы, чтобы довести любые мозги до состояния хорошо прожаренного бифштекса. Руки каюкера буквально гудели от напора энергии; однако вся она, казалось, течёт в пустоту! «Такое впечатление, что я пытаюсь устроить каюк тумбочке или стулу!» – мельком удивился Иннот. Впрочем, любой стул уже загорелся бы – такой силы были импульсы. Странный незнакомец легко отодрал от себя каюкера и швырнул его на несколько шагов.

Шляпа от резкого движения съехала на затылок, и Иннот смог наконец увидеть лицо своего врага. Нельзя сказать, что это доставило ему большую радость: собственно говоря, лица как такового не было. Вместо нормальной головы плечи страшилища украшал череп, туго обтянутый мумифицированной пергаментной кожей. Чудище между тем широко осклабилось, распахивая безгубый рот. Нижняя челюсть упала ему на грудь; монстр схватил её обеими руками и оттянул ещё больше вниз. Тело под плащом задвигалось, грудь стало раздувать. Что-то шевелилось там, внутри… В прыгающем свете элементалей было видно, как из провала глотки лезет вверх нечто тёмное: то ли гигантская пиявка, то ли струя необычайно густого, угольно-чёрного дыма. Каким-то шестым чувством каюкер понял, что у него осталось в запасе совсем немного времени. Верный бумеранг будто сам собою выскользнул из-под пончо и удобно лёг в ладонь; Иннот занёс руку и метнул своё оружие в упор, с двух шагов, целясь в лоб монстра.

Неизвестно, в чём тут было дело: может, его электричество всё же оказало какое-то действие, а может, иерофант не шутил (или не совсем шутил), говоря о благословлении, дарованном оружию его зубами, но от удара голова чудища буквально взорвалась, рассыпалась невесомой трухой, как перезревший гриб-дождевик после хорошего пинка! Чёрная субстанция беззвучным фонтаном рванулась в ночное небо. Каюкер на всякий случай попятился. Тело трагически всплеснуло руками, попыталось нащупать несуществующую голову, погрозило Инноту длинным паучьим пальцем и забегало кругами, не разбирая дороги, словно обезглавленная курица.

– А времени у меня всё меньше… – покачал головой каюкер и вытащил из кармана монетку-компас.

Стрелка совершенно недвусмысленно показывала на мрачное здание. Иннот вздохнул, подобрал бумеранг и крадучись двинулся вдоль стены. Схватка с чудищем вышла довольно тихой и не привлекла к себе внимания – по крайней мере, он крепко на это надеялся.

То, что фатальные твари практически никак не реагировали на смертельное электричество, явилось для каюкера неприятным сюрпризом: до сих пор никто и ничто на его памяти не могло устоять против хорошего разряда.

Двери здесь отсутствовали, если бы не истоптанный у входа снег, можно было подумать, что здание давным-давно пустует. Держа бумеранг наготове, Иннот проскользнул в дверной проём, одновременно переходя на энергетическое зрение – внутри царила тьма.

«Тонкий мир» тут выглядел преотвратно. Нет, никаких духов или иных пугающих форм поблизости не наблюдалось; но само это место, казалось, источает миазмы тлена. Призрачная бесцветная слизь слабо фосфоресцировала на стенах и потолке; вдобавок планировка казалась совсем не такой, какой была на самом деле: с точки зрения того, кто видит токи энергий, вся внутренность здания представляла собой словно огромную дыру в земле, воронку, уводящую в совсем уж мерзкие места. Внутри всё колыхалось и двигалось, будто несомое слабым течением, по направлению к этой бездне. В голове возникло чуть слышное бормотание – словно жужжание москита сквозь сон. По мере того, как Иннот продвигался по тёмным коридорам, оно становилось всё громче и громче; через некоторое время стали различимы странные, бессвязные и зловещие фразы. «Переломы костей рук и ног, – вещал Голос, – травмы конечностей и ушиб головного мозга… За прошедший год серьезные повреждения получили многие дети и взрослые, а также пенсионеры и люди пожилого возраста. Во избежание участи худшей, чем смерть, держите малолетних детей за руку, а великовозрастных – за ногу. Не позволяйте им… гномить людей с белой тростью… Если вы вдруг увидите человека с белой тростью – помогите ему. Но если он будет сопротивляться… помните: этим вы убережёте себя от возможной травмы. Белая трость – превосходное оружие в рукопашных схватках на средней и короткой дистанциях. Поэтому…»

Каюкер встряхнулся. Мерзкий голос завораживал, затягивал; грозил страшными, нечеловеческими муками за некие не вполне понятные провинности, причём так, что становилось ясно – наказание столь же неизбежно, как и законы природы. «Ну, это мы ещё посмотрим!» – бодрился Иннот. Мало-помалу в голове его стал вырисовываться план: найти Хлю, захватить какой-нибудь летающий транспорт и… «Только не ведьмину ступу! – поспешил сделать мысленную оговорку каюкер. – Хватит с меня и одной Перегниды!»

Следуя указаниям компаса-монетки, он миновал несколько поворотов, и наконец у очередного проёма стрелка недвусмысленно повернулась, указывая внутрь комнаты – такой же тёмной и выстуженной, как и все остальные. Иннот шагнул внутрь – и замер. Прерывистое свечение элементаля, бьющее в окно, выхватывало из тьмы ряды высоких стеллажей. Каждая полка здесь была пронумерована, и на каждой что-нибудь лежало: шаманский бубен с билом, сделанным из кости; набор каких-то пузырьков; высушенная гадость неопределённого происхождения; пучок перьев; грубая кукла, свёрнутая из пучка соломы… У каюкера внезапно перехватило дыхание: на очередной полке обнаружилась старая, потемневшая от времени медная монетка – точная копия той, что он держал в руке. «Неужели… Неужели всё напрасно!» Иннот закусил губу. Последняя ниточка, связывавшая его с другом, оборвалась буквально на глазах. Каюкер почувствовал внезапно нахлынувшие отчаяние и ярость, кровь бросилась в голову. Он сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладонь. Хотелось ломать, крушить, откручивать бошки… «Стоп, старина, стоп! Так дело не пойдёт. Ты же профессионал, в конце концов! Давай-ка рассуждать логически: что это за место? Очень похоже на некий склад или хранилище. Все эти вещи, можно предположить, так или иначе связаны с колдовством и ворожбой. Может, это… Вещественные доказательства? Хлюпика похитила некая жуткая сила как раз в тот момент, когда он пытался применить медиатор, по крайней мере, так получается по словам Адиррозы… Значит, будем исходить из этого предположения: здесь что-то вроде тюрьмы для колдунов». Иннот выглянул в окно. «Ага, вон и бараки… Похоже, моё предположение правильно. Тоже, кстати, умник нашелся! Нет, чтобы оглядеться сперва…»

Снаружи по-прежнему никого не было видно. «Ну что же, – решил Иннот. – Бараки так бараки; нечего терять время. Начну-ка я с крайнего». Он решительно развернулся и двинулся было обратно, но вдруг застыл, весь превратившись в слух: где-то неподалёку слышались голоса – настоящие голоса, вовсе не то бесплотное бормотание, что донимало его здесь!

– Да нет, начальник-благодетель, ничего такого…

– Но разговоры есть?

– Да они же всегда есть, а то вы не знаете! Так, трёп один, ничего серьёзного…

– Не звучало ли кощунственное поношение имени Великого?

– Да предки с вами, начальник-благодетель! Даже и не вспоминали его, родимого… Мы ж так всё, по-простому… Насчёт пайки там поворчать… Маленькая, мол…

Каюкер, затаив дыхание, на цыпочках прокрался десяток шагов и застыл, распластавшись у стенки и отведя назад руку с зажатым в ней бумерангом. Судя по всему, говоривших было двое, и сама беседа не оставляла сомнений в том, что по крайней мере одного из присутствующих можно с полным правом назвать стукачом. Иннот осторожно высунул голову из-за угла, секунду-другую обозревал обстановку, а потом с мрачной ухмылкой шагнул вперёд, поигрывая своим оружием.

– Это я удачно зашёл… – во весь голос объявил он.

Пыха и Чобы с унылым видом сидели на забранном в бетон берегу канала и молча поглощали пиво. Мутные бурые воды несли мимо всякую дрянь; настроение было самое мрачное. Пыха морщился: голова после соприкосновения с дубинкой кипадачи жутко гудела, на макушке прощупывалась внушительных размеров гуля.

– Это ещё, как бы, повезло, – посочувствовал Чобы. – Прикинь, могли бы и вовсе пришить…

– Куда, интересно, подевался Твадло? – проворчал Пыха и передал бутылку приятелю.

– Смотался, типа того. Ненадёжный он кадр. Не, с таким на дело лучше не ходить…

– И Книга пропала…

– А, может, оно и к лучшему? Сам видел, какая буча из-за неё заварилась!

– Угу… Слушай, а там правда была эта… огромная жареная курица? Или мне померещилось?

– Тогда нам всем, типа, померещилось… Не, куки, странные дела творятся нынче в Бэби. Призрак бродит по улицам, петух жареный… Бормотология! – Чобы многозначительно поднял палец.

– Курить охота… – тоскливо вздохнул Пыха. – Слушай, ты что дальше делать собираешься?

– Домой мне пока нельзя: вдруг там засада… Перекантуюсь у знакомых в Аппер Бэби, – пожал плечами приятель. – Высплюсь, болячки йодом помажу… Может, Твадло попадётся – накостыляю ему между делом, типа чтобы не бросал в беде…

– Чобы… А ты не мог бы мне помочь найти своих? А то у меня табак кончился…

– Как бы можно, – пожал плечами Чобы. – А табачком-то поделишься? Классная штука, типа того…

– Не вопрос! – солидно отозвался Пыха. Поиски решено было начать с того самого места, возле– А что, если там опять эти… – опасливо предположил Пыха.

– А, брось! Нам ли бояться каких-то там горри, особенно после всего, что случилось! – Но, произнося эти слова, Чобы Стисм понизил голос и быстро оглянулся: преподанный некогда урок не прошёл даром.

Однако в этот день найти своих соплеменников молодому смоукеру было не суждено. Когда они с Чобы отыскали наконец тот самый бар, из которого их вышвырнули рассвирепевшие обезьянцы, Пыху внезапно окликнули:

– Хей, Смоки!

– Кастрация! – радостно воскликнул Пыха, оборачиваясь.

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался Чобы.

Пыха отмахнулся.

– Это её так зовут – Кастрация Аппельфиги.

– Ну и имечко! Мне моя аппельфига самому как бы пригодится, между прочим… – тихонько хмыкнул Чобы, но Пыха его не слушал.

– Здравствуй! Слушай, я так рад тебя видеть…

– Я тоже. – Девушка спрыгнула с передка здоровенного, ярко раскрашенного фургона и радостно обняла Пыху.

Тот даже зажмурился от удовольствия.

– Ты не поверишь, тут со мной такие приключения были!

– Со мной тоже. – Кастрация, улыбаясь, отступила на шаг. – Как тебе май дресс?

– Чего?

– Ну, как его… Дресс… Платье!

– Оу! – тут только Пыха обратил внимание на странный наряд стибовочки.

Платье и в самом деле выглядело весьма импозантно – вернее, выглядело бы, если бы девушка была немножко менее угловатой. Впрочем, многочисленные кружева, фестончики и оборочки отвлекали взгляд от недостатков фигуры.

– Ты что, на карнавал собралась?

– Не-ет, какой карнавал… – несколько смущённо протянула Кастрация. – Я теперь артистка, во! Мадемуазель Аппельфиги, актриса уличного театра маргиналов!

– А что это значит: «маргиналов»?

– Я и сама толком не знаю, – шёпотом призналась Кастрация. – Но оно и неважно. Главное, у меня талант! К тому же ты не представляешь себе, как это весело – прикалываться над такой массой народу! Если бы меня видел дядя Джро, он бы деад… Помер бы на месте!

В этот момент двери бара распахнулись и на улицу вывалились двое импозантнейших типов. Один был высок, усат, словно таракан, и вдобавок носил мягкую широкополую шляпу с бахромой, делавшую её обладателя похожим на гриб-поганку. Другой являл собой печальное зрелище человека, вступившего в неравный поединок с зелёным змием – и побеждённого по всем статьям. Стоило усачу отпустить его, как все члены пьянчуги моментально расслабились, и он с мягкостью тряпичной куклы повалился на асфальт.

– Вот, полюбуйся на своего так называемого партнёра, Касси! – верзила раздражённым жестом сорвал с головы шляпу и стал ею обмахиваться, словно веером. – Ни на что не годен; просто ни на что! А у нас, между прочим, через два часа представление!

– Может, он успеет прийти в себя… – предположила Кастрация.

– А!.. – усач лишь отмахнулся. – А это кто, твои поклонники? Ты далеко пойдёшь, девочка, если только сей шалман не развалится окончательно… – И он внимательнейшим образом уставился на Пыху.

– Ты не торопишься, Смоки? Пойдём с нами, посмотришь спектакль! Это мой хороший знакомый, – объяснила девушка долговязому.

Пыха чувствовал себя несколько неуютно под его неподвижным взором. «И чего уставился? Может, он видел меня там… на площади?»

– Рад знакомству. – Долговязый вдруг величаво поклонился, переломившись в пояснице.

Пыха, засмущавшись, шаркнул ножкой.

– Осмелюсь спросить: вы соплеменники?

– Нет, то есть не совсем…

– Впрочем, это неважно. Такой интересный оттенок кожи, хмм… Скажите, любезный, – тут усач приобнял Пыху за плечи, – как вы относитесь к возможности сделать театральную карьеру?

Пыха недоумённо поднял глаза на Кастрацию. Та просияла, исподтишка показывая сжатые кулачки с оттопыренными большими пальцами.

– Вы… Вы предлагаете мне работу? – наконец понял он. – Вместе… С Касси?

– В точности так! Из вас выйдет замечательный артист, милейший, я это чувствую! Вы знаете, что такое театр маргиналов?

– Н-нет…

– О! Это истинно народное зрелище, представления для самой простой и невзыскательной публики! Да-с, похоже, мы утрём-таки кое-кому нос! Синяя кожа, и какой типаж! Типичный Лорд Небритый Морд! Духи предков, неужели мне наконец начинает везти в этой жизни!

– Ты должен будешь изображать из себя другого человека, – доходчиво объяснила Кастрация. – Знатного, богатого, ну и всё такое…

– Но я не знаю, каково это…

– В этом-то и суть! – рассмеялся долговязый. – Играй так, как ты это себе представляешь; нам главное – развеселить народ. Это же буффонада! Фарс! Импровизация! А текст… Ну, текста у тебя не так уж много, успеешь выучить. Запомни: ты теперь не какой-то там лесной куки, ты актёр театра маргиналов маэстро Палисандро!

– У лорда ещё должен быть слуга… – напомнила девушка.

«Духи предков, откуда она всё это знает?» – удивился Пыха.

– Ах да, Чмо Болотное… Ну что же… – Маэстро Палисандро перевёл свой рентгеновский взгляд на Чобы. – Зелёный парик, немного грима…

– Это, типа, что же, мне – играть в театре?

– Всё равно ты сейчас ничего не делаешь! – Разумный Пыха подтолкнул приятеля в бок. – Соглашайся!

– У меня не получится! – вконец сконфузился Чобы; но противостоять напору маэстро не смог.

Спустя несколько минут, укрывшись от жарких солнечных лучей под брезентом фургона, приятели под руководством Кастрации уже постигали основы уличного театра.

– Значит, так, запомни своё амплуа: ты теперь – Лорд Небритый Морд, жуир и бонвиван.

– Это как?.. – растерялся от обилия незнакомых слов Пыха.

– Бабник, – внёс ясность Чобы Стисм.

– Нейчурел; но ещё у тебя есть невеста, графиня Ляжють (это я), и постоянная любовница, мамзель Тужу р Кокоу. Понимаешь, ты всё время стараешься, чтобы мы с ней не встретились, а судьба, наоборот, нас постоянно сталкивает. Ну, твой слуга, Чмо Болотное, помогает тебе, но у него всё получается наоборот…

– А! Так это типа комедия! – догадался Чобы.

– Е, оф коз! Вот твой текст…

– Я же не запомню всего этого!

– Оу, это легче, чем ты думаешь! И потом, тебе всё время будут подсказывать: для этого есть суфлёр. Короче говоря, Смоки, времени у нас мало, так что начинаем учить акт первый…

Катилась по джунглям тыква-горлянка; катилась ночью и днём, подпрыгивала на камнях, с треском продиралась сквозь кусты, разбрызгивала болотную грязь. Всякий зверь спешил убраться с её дороги, а который не спешил – тот очень и очень об этом пожалел. В конце концов, с хрустом проложив путь по заросшей густым тростником топи, тыква плюхнулась в воды Строфокамила и закачалась на волнах, несомая течением. Шаман кипадачи, сидящий внутри, смог перевести дух. Сейчас он имел едва ли одну десятую своего обычного роста; никак иначе поместиться в тыкве было нельзя. Впрочем, сей очевидный факт нисколько его не беспокоил…

Два дня и две ночи несло тыкву течением, а на третьи сутки неспешные волны вкатили её в узкое русло, выложенное замшелым кирпичом и ведущее к одним из Водяных Врат. В компании с обломком доски, пустой бутылкой и прочим мусором тыква проделала путь по Вавилонским каналам, пока наконец не села на мель под одним из многочисленных мостов. За всё это время на неё обратили внимание всего дважды. Один раз малыш, привлечённый ярким желто-оранжевым предметом, с интересом уставился в воду сквозь решётку ограждения, но был тут же уведён прочь нянькой; в другой – древний старик, прищурив слезящиеся глаза, проводил плывущую горлянку долгим взглядом. Когда-то, давным-давно, ещё в молодости, увидеть плывущую или катящуюся тыкву в его племени считалось большим несчастьем, вот только почему – он забыл…

Под мостом тыква пролежала недолго. Среди множества профессий, процветавших в Вавилоне, ремесло водяных мусорщиков было далеко не последним. Лучшей добычей и верным источником дохода служили прежде всего пустые бутылки. В удачные дни – после праздников, например, или на карнавальной неделе – стеклотара во множестве падала в воду и далеко не вся уходила на дно. Наиболее опытные собиратели городского мусора знали досконально, где именно скапливается вожделенная добыча, при каком ветре и уровне воды надо отправляться к пристаням Сонного канала, а при каком – попытать счастья у выхода канализационного коллектора близ Платанового бульвара. Некоторые даже всерьёз утверждали, будто бутылки, подобно рыбам, любят собираться в стайки, и где нашёл одну, там наверняка жди ещё несколько. Смочехвост верил в эту примету – впрочем, как и в пару дюжин других. Если ты обретаешься поблизости от такого мрачного места, как вавилонская канализация, поневоле становишься суеверным.

Мусорщик осторожно протянул бамбуковый шест с петлёй из лески на конце и аккуратно захлестнул ею бутылочное горлышко. Ещё одна посудина присоединилась к своим товаркам, тихонько позвякивающим на дне лодки в лужице воды и хлопьях отставшей краски. Смочехвост критически оглядел свою дневную добычу. Неплохо, очень даже неплохо. Последнее время дела его шли в гору. Разумеется, некоторую толику собранного забирает Большой Ык, старейшина цеха; но он человек правильный и лишнего не прихватит… В смысле, ежели за ним хорошенько присматривать. Шест Смочехвоста снова устремился вперёд, высушенная тыква снялась с мели и очутилась рядом с бортом лодки. Мусорщик поднял её и попытался заглянуть в узкое горлышко. Нет, ничего не видать… Тогда он с силой потряс необычный сосуд, поднеся его к уху. Внутри что-то загремело, и вроде бы послышались сдавленные писклявые проклятия. По физиономии Смочехвоста медленно расползлась его знаменитая сумасшедшая ухмылка. Он знал, кому можно выгодно сбыть такие вот странные штуки. В Биг Бэби на любой товар найдётся покупатель, дай только срок, а она к тому же очень хорошо платит…

Тыква присоединилась к сегодняшнему улову; мусорщик отложил шест и взялся за весло, чтобы провести лодку под мостом. Весло было всего одно; чтобы заставить плоскодонку двигаться, им следовало несильно загребать с кормы то в одну, то в другую сторону – табанить. Попутно стоило посматривать по сторонам – мало ли чего интересного вынесла к берегам вода. Миновав полосу глубокой тени, лодка заскользила вперёд. Внезапно за спиной мусорщика раздался странный звук: как будто из огромной бутылки выдернули туго засевшую там пробку. Смочехвост обернулся – да так и замер, выкатив глаза и приоткрыв изумлённо рот. На носовой банке, буравя его немигающим взглядом глубоко посаженных чёрных глаз и мрачно ухмыляясь, восседал совершенно кошмарный тип! Шириной плеч он почти вдвое превосходил субтильного мусорщика, и, несмотря на это, в сухощавой, перевитой верёвками мускулов фигуре не было ни единой капли жира. Впалые щёки украшали параллельные борозды племенных шрамов, и такие же шрамы белёсыми отметинами расчерчивали орехово-смуглое тело. Тыква-горлянка висела у него на шее на кожаном шнурке.

Страхолюдный куки коротко и недвусмысленно мотнул головой в сторону берега. Смочехвост, словно сомнамбула, послушно направил лодку к ближайшему спуску.

Шаман кипадачи снисходительно потрепал его на прощание по щеке и легко спрыгнул на берег. Итак, он в Вавилоне… Теперь дело было за малым: следовало найти старуху и отобрать у неё священную Книгу. Казалось бы, логично было начать поиски от того самого места, где его воины повстречались с инфернальной старушенцией, но у колдунов и ведьм своя логика: они умеют находить прямые пути там, где простым смертным приходится искать окольные. Когда-то давным-давно его учитель, старый и могущественный шаман, сказал ему, молодому и глупому: «Прислушайся! Всё, что происходит вокруг нас, есть музыка мира; научись различать отдельные звуки этой музыки – и ты станешь великим охотником; но если ты постигнешь, как складываются из этих звуков мелодии, по каким законам живёт их гармония, – ты станешь колдуном». – «А если я научусь сам задавать им ритм? Научусь играть их так же искусно, как я играю на калебасе?» – весело спросил он. «Тогда ты станешь магом… Великим Магом. – Старый шаман захихикал, показывая остатки зубов. – Ты хочешь сравняться в могуществе с теми, кто правит этим миром? Тогда учись… Учись слушать мир. – И он широким жестом обвёл ночные джунгли. – И тогда, быть может, через много-много лет…» Сейчас он шёл, повинуясь зову той самой мелодии, не слышимой и не ощутимой для прочих. Он почти видел её – тонкую, вибрирующую струну, проскальзывающую вдруг в голосах прохожих, в рисунке трещин асфальта, в ворковании голубей, облюбовавших массивный каменный балкон… Мелодия постоянно менялась, ветвилась, ширилась, и требовалась полнейшая сосредоточенность, чтобы не потерять её нить.

Мало-помалу трущобы уступали место приличным постройкам; нищих навстречу попадалось всё меньше, а хорошо одетых людей – всё больше. Шамана кипадачи словно окружала некая мрачная аура: прохожие сторонились его, мелкие воришки – подавно. Эти юркие, пронырливые человечки походили на стайку опоссумов, увидавших внезапно крупного хищника и спешащих убраться с его пути как можно скорее.

Мелодия звучала всё громче и громче; шаман начал глубоко дышать, успокаивая сознание и готовясь к скорой схватке. Он свернул за угол и резко остановился, поражённый не ощутимым для прочих могучим аккордом. Ведьма была здесь!

Шаман повернул голову. Да, бесспорно… В этом доме. Над одной из дверей красовалась новенькая вывеска: «Табакокурительный салон смоукеров. Зайди и испытай наслаждение!» У приоткрытых дверей был выставлен грубо сколоченный деревянный щит. На нём кто-то неумело, но старательно вывел: «1 папироса – 1 монета; 1 сигара малая – 15 монет; одна сигара элитная – 20 монет. Кальян (1 час) – 25 монет (на троих). Весовой табак. Заходите – всё законно!» Слово «законно» было трижды подчёркнуто. Что делалось внутри, рассмотреть с улицы не представлялось возможным; дверной проём закрывала сделанная из разноцветных пластмассовых бус занавеска. Шаман потянул носом, осторожно, чтобы ненароком не брякнули, раздвинул нити и заглянул внутрь.

Некогда здесь, похоже, располагалось маленькое кафе, или бар, или ещё что-нибудь в этом роде: несколько круглых столиков и высокая стойка остались ещё с тех пор. Однако теперь стеллаж за стойкой украшали не бутылки с напитками, а небольшие широкогорлые банки, аккуратно закрытые сверху пергаментом и перевязанные шпагатом; на столиках же место солонок и перечниц заняли массивные глиняные пепельницы. На самой стойке выстроились в ряд несколько кальянов; ещё один, самый большой, лениво пускал к потолку завитки ароматного дыма за прилавком. Справа от входа имелась небольшая дверка с загадочной табличкой «Ху-мидорная».

Та, которую шаман искал, стояла к нему спиной, облокотясь о стойку и нависая над маленьким и, судя по виду, очень испуганным синекожим человечком. Больше в табакокурительном салоне никого не было.

– Ты пойми, пацан, – хрипела Перегнида, склоняясь над дрожащим от страха продавцом и не замечая появления шамана. – Я ведь могу сделать с тобой всё, что угодно. Могу сделать так, чтобы у тебя второй нос на лице вырос… Или так, что тебя от стенок этой поганой дыры ложками потом будут отскребать, усёк? Здесь вам не нулевая зона, любое моё проклятие сработает как надо, будь спок!

– Большой Папа сказал, в долг никому не давать! – пискнули из-за стойки.

Перегнида зловеще расхохоталась.

– При чём тут «в долг»?! Ты что, воображаешь, я собираюсь вам за что-то платить? Это вы мне будете платить, если хотите остаться целыми и относительно здоровыми; и платить станете самым лучшим табаком, который только у вас есть! Вы мне и так уже задолжали, по жизни! Уехали, понимаешь, не попрощавшись! И вообще хватит тут трястись; ну-ка живо дай мне вон ту, крайнюю банку; посмотрим, что у вас там. И гони сюда свою трубку.

– Трубку?!

– Мальчик, ты что, глухой? Я два раза повторять не люблю.

– Но… Трубку!!!

– Раз я сказала – гони, значит, гони! Свою я дома оставила, но у вас завсегда при себе, я-то знаю.

Синекожий человечек выглядел запуганным до предела. Он был готов на что угодно, лишь бы жуткое порождение инфернальной гериатрии исчезло наконец из его жизни. Но в глубине души каждого, даже самого кроткого и пугливого существа есть нечто такое, что нельзя безнаказанно втоптать в грязь. Неизвестно, о чём подумал смоукер, что вспомнилось ему в этот миг: родная ли деревня, корзина, в которой он провёл своё детство; соседская ли девчонка с ясными васильковыми глазами… Кто знает? Как бы то ни было, малыш гордо выпрямился и, бесстрашно глядя в зловещие буркалы старухи, звонко воскликнул:

– Никогда!!!

Перегнида удивилась, даже смешалась на миг: такого с ней давненько уже не случалось! Её неодолимая воля, безупречная и твёрдая, как алмаз, в схватках один на один ни разу не встречала сопротивления, которое невозможно было бы сломить. Разумеется, она способна была сотворить со смоукером в буквальном смысле слова всё, что угодно: всё, что только могло породить её донельзя извращённое воображение. Но поступить так – значило упустить самый сладкий и приятный момент, момент абсолютной власти и подчинения, восхитительный миг, когда твоя воля превозмогает чужую. Этого наслаждения ведьма упускать не желала.

– Что ты сказал?!! – леденящим душу шёпотом вопросила она, медленно берясь паучьими пальцами за подбородок смоукера и впиваясь взглядом в его расширенные зрачки. – А ну-ка, повтори!!!

Маленький продавец, однако, до дна вычерпал колодец своего страха. Он резко оттолкнул ведьмину ладонь и забился в угол, ощерившись, как дикий котёнок.

– Я не отдам тебе трубки! Никогда и ни за что! Пошла прочь, ты… Несмоукер!

Это было самое сильное выражение, какое он только знал.

Ведьма хмыкнула. Паренёк, похоже, на редкость строптив, но отступать она не собиралась. Теперь пришло время прибегнуть к сильным средствам…

– Доктор прописал тебе кабздец!!! – прошипела Перегнида и подняла руки над головой, готовясь произнести смертельное проклятие.

Шаман кипадачи понял, что медлить больше нельзя. Не то чтобы он имел намерение спасти смоукера – вовсе нет; ведь тот не был истинным человеком в строгом смысле этого слова, не являлся кипадачи. Просто сейчас подвернулся удачный момент: увлечённая злодейством, ведьма не замечала ничего, кроме своей жертвы.

Нити занавески взметнулись; однако прежде, чем первые шарики бус брякнули друг о друга, шаман оказался за спиной Перегниды и со всех сил ударил её по ушам ладонями. Ведьма замерла, застыла, словно статуя. Сжавшийся в комок маленький смоукер заворожённо смотрел, как менялось выражение её лица. Казалось, прошла вечность, прежде чем она медленно обернулась – очень медленно и зловеще.

Шаман кипадачи оторопел. Он знавал могучих воинов, которые умели держать любой, даже самый сильный удар. У них в деревне, во время праздника, те показывали трюк – останавливали напружиненными мышцами брюшного пресса раскачанное на верёвках здоровенное бревно. Однако удар по ушам валил с ног любого, даже самого сильного человека, будто соломенный сноп! Искусству этому шамана обучил сам Господин Повелитель Погоды, предварительно взяв страшную клятву молчания.

Лицо Перегниды сейчас напоминало печёное яблоко – и фактурой, и общим выражением. Глаза превратились в узенькие щёлочки, из носа текло. Шамана передёрнуло от отвращения; он хотел было отоварить старуху снова, но в следующую секунду ведьма показала, на что она способна.

Костяной протез взлетел вверх. Кипадачи едва успел поставить блок скрещенными кулаками, защищая своё мужское достоинство, но замах был такой силы, что его приподняло, перекувырнуло в воздухе и вынесло на улицу, под ноги изумлённых прохожих. Менее ловкий человек запросто мог бы сломать себе позвоночник. Забыв о смоукере, Перегнида полностью переключилась на нового противника. Когда шаман встал, держась за поясницу, старуха была уже в нескольких шагах от него.

Среди кипадачи трусов нет. Все они – воины; не выдержавший обряда посвящения изгоняется из племени и навеки должен забыть дорогу в родную деревню. Но есть разница (порой весьма тонкая) между трусостью и разумной осторожностью. И эта самая осторожность подсказала шаману, что сейчас самое время предпринять тактическое отступление. Ведьма пёрла вперёд с целеустремлённостью обиженного грохманта; казалось, она напрочь забыла о своих колдовских способностях и собиралась разделаться с обидчиком голыми руками.

Шаман принял боевую стойку, сделал ложный выпад и попытался врезать старухе в челюсть, однако та ловко, как профессиональный боксёр, дёрнула шеей, уходя от удара. Тут кипадачи допустил ошибку: подпустил ведьму слишком близко, и старуха не преминула этим воспользоваться. Тяжеленный сапог Перегниды смачно припечатал босую ступню шамана к асфальту. Тот заорал и запрыгал на одной ноге, держась обеими руками за больное место.

Ведьма изрыгнула проклятие. Окажись на месте шамана кто-нибудь другой, всё было бы кончено в тот же миг; и только вонючая, исходящая паром лужа напоминала бы некоторое время о случившемся. Старый кипадачи, однако, не зря слыл отличником оккультно-диверсионной подготовки. Каким-то чудом он успел сделать нужный пасс и отразить враждебное эфирное воздействие; затухающие гармоники с шипением и визгом ударили в окна и стены ближайших домов; несколько прохожих, задетых рикошетами, в корчах повалились на асфальт. В один миг на улице воцарилась паника: драка шамана и ведьмы из бесплатного аттракциона превратилась в смертельную опасность для всех присутствующих. Открытые по случаю жаркого дня окна захлопывались; матери подхватывали на руки детей и спешили убраться подальше. Спустя несколько секунд улица опустела; противники остались одни. Внезапно Перегнида ухмыльнулась. Пальцы её вновь пришли в движение, сплетаясь в сложную фигуру; внутренним оком шаман уловил, как токи энергии изменяют свои русла, слетаясь к ведьме. Силы, пущенные инфернальной старухой в ход, были таковы, что шаман понял: в одиночку ему с нею не совладать. Медлить было нельзя; кипадачи буркнув «Блин!», крепко вцепился в висящую на шее тыкву и всосался внутрь. Спустя миг горлянка звонко хлопнулась о землю – и, подпрыгивая на выбоинах, стремглав покатилась по улице прочь. Перегнида ошеломленно вытаращилась, так и не завершив проклятия: про такое колдовство она даже и не слыхала! Впрочем, замешательство её длилось недолго: при виде улепётывающей тыквы ведьмой стремительно овладел азарт погони.

– Врёшь, не уйдёшь! – прошипела она и бросилась следом.

Несмотря на свою одноногость, Перегнида, когда ей это было необходимо, ухитрялась развить поистине крейсерскую скорость: её неистовая натура буквально совершала невозможное, побеждая слабости плоти. Тыква тем не менее шла на отрыв. В отчаянной попытке догнать её старуха начала задыхаться – и тут вдруг судьба неожиданно улыбнулась ей. Из бокового переулка донеслись непонятные звуки – словно целое стадо донельзя странных созданий вдруг забрело по ошибке в каменные джунгли Вавилона. Спустя миг показался первый прыгун.

Прыжки на палке «пого» давно уже стали традиционными в Биг Бэби – да это и понятно; мощная стальная пружина, основная составляющая «пого», могла существовать только в городской черте, где нет опасности подвергнуть металл воздействию зоны Мооса. Бывшая изначально детской игрушкой, «пого» вскоре завоевала популярность среди студентов: в самом деле, куда веселее прыгать на занятия на такой забавной штуковине, чем уныло тащиться пешком! Стоила она гораздо дешевле, чем, скажем, велосипед; и, помимо всего прочего, тяжёлый стальной корпус делал её неплохим оружием самообороны. Любители «пого» со временем стали объединяться в клубы; проводились соревнования по прыжкам и, конечно же, массовые запрыги наподобие того, что пересёк сейчас дорогу ведьме.

Всего этого Перегнида не знала. Единственным транспортом, которым она когда-либо пользовалась, были ступа и помело; тем не менее, глядя на проносящихся мимо разгорячённых спортсменов с нашитыми на пончо номерами, она в мгновение ока ухватила суть. Раздобыть «пого» оказалось минутным делом: ведьма просто наставила на одного из скакунов палец и произнесла несколько слов. Лицо спортсмена мигом залила меловая бледность; прыжки сделались мелкими и частыми. Судорожно стискивая зубы, он поспешно отделился от общего потока, соскочил с подножек своей палки и нырнул в ближайшую подворотню. Перегнида шагнула следом; и спустя миг появилась снова, вооружённая снарядом незадачливого попрыгунчика. Костяная нога, казалось, ничуть не мешала ей; более того – благодаря своей недюжинной силе и клокочущей в груди ярости ведьма с такой силой вбивала «пого» в асфальт, что прыжки получались поистине гигантскими! Пружина внутри стального цилиндра жалобно постанывала, сжимаясь до предела, и этим стонам вторило звучное клацанье ведьминых зубов. Прохожие шарахались в стороны: старухе было в высшей степени наплевать – приземлится она после очередного прыжка на землю или же на чью-нибудь голову.

Тыква не успела укатиться далеко: увидев, что ведьма отстала, шаман сбавил было обороты – как выяснилось, совершенно напрасно! Перегнида, набрав скорость, взлетала порой на уровень третьего этажа и с силой обрушивалась вниз. Лишь когда резиновая пятка «пого» с гулким шмяканьем впечаталась в асфальт всего в нескольких шагах от тыквы, кипадачи понял свою ошибку; горлянка бешено завращалась и рванулась вперёд. Подбадривая себя азартными воплями, Перегнида попрыгала следом, стараясь попасть точно по тыкве. Шаман, в свою очередь, стал двигаться зигзагами, уходя от ударов. «Да что же это такое?! – в смятении думал он. – Откуда взялась эта жуткая тварь, из какой преисподней?!» Подобного ужаса он и представить себе не мог и сейчас задавался вопросом, почему всё пошло наперекосяк. По идее, он должен был оттащить оглушённую старуху в укромный уголок, привести в чувство, допросить и прихлопнуть на месте, после чего великая Книга вернулась бы, куда ей и положено. Так почему же, почему, во имя всех предков, вместо этого приходится удирать, ежесекундно рискуя быть раздавленным в блин?!!

Тыква, стукаясь на виражах о стены домов, неслась по вавилонским улицам, неотступно преследуемая ведьмой.

– А ты, стало быть, постукиваешь? Сотрудничаешь, значит, с администрацией? – строго спросил Иннот.

– Дык ведь.. Ох ты… Кабыть… Да меня б в одночасье… В распыл… Строго у нас, господин хороший… – Голос стукача срывался от волнения.

Туловище «администрации» сидело тут же, вслепую шаря по полу руками в поисках несуществующей более головы. Жалкий, трясущийся человечишка с ужасом косился на поверженного монстра; однако Иннота и его грозного бумеранга он боялся куда больше.

– Значит, говоришь, с Территории никому хода нет?

– Истинно… Прижгут тут же… Только ежели их милость жмуры выведут… На работы там… И обратно…

– Понятно… И никакого Хлю ты не знаешь… – Тут голову каюкера внезапно посетила светлая мысль: – А скажи, есть тут у вас кто-нибудь с кожей синего цвета? Примерно с меня ростом?

– Дык… Есть один… Кекалдач его кличут, Цуклои Кекалдач… Месяца, может, полтора назад его сюда…

«Полтора месяца? А что, пожалуй, сходится, – нахмурился Иннот. – Примерно тогда мы и расстались».

– Где он?

– Это… Там… Третий барак…

– Ладно, покажешь. А сейчас давай-ка ещё раз: вот ты – как здесь очутился?

Каюкер уже понял, что ненароком угодил в ловушку: выбраться с Территории оказалось куда более хитрым делом, чем попасть сюда. Первоначальный план – захватить какую-нибудь важную шишку в заложники и заставить её выполнять требования – не годился: вся здешняя администрация была давным-давно мертва, хотя функционировать и не переставала, более того – мёртвые сотрудники местной пенитенциарной системы работали весьма эффективно. Заложник из такого зомби (или из жмура, как их тут называли) вышел бы никакой: той мрачной и зловещей силе, что приводила в движение мослы мёртвого тела, было в высшей степени наплевать на инстинкт самосохранения. Теперь каюкеру следовало найти пути отступления, и как можно скорее – пока ещё не потеряно преимущество внезапности.

Пленник Иннота немного пришёл в себя. Он уже уяснил, что странный чернолицый пришелец не собирается убивать его на месте, и мало-помалу разговорился.

Звали его Гукас, Сэлбасер Гукас; и был он неплохим колдуном. Да вот беда, господин хороший: у нас колдовство без лицензии – это и не колдовство вовсе, а злостное, стало быть, правонарушение. Оно, конечно, в глухих деревнях на это мало кто смотрит; чего там Великие разрешили али запретили (тут Гукас сам себе зажал рот ладонями и с ужасом уставился на каюкера; тому стоило немалых трудов заставить бедолагу продолжать)… Значится, колдуют в деревнях помаленьку, как без этого: всякому хоть раз, а потребно. Зубы там залечить или ещё чего… Ну, народ к знахарю местному, само собой: не тащиться же в район со всякими пустяками. И не с пустыми руками, это уж как водится: чем богат – тем и поклонишься, отжалеешь малую толику. И жить бы ему, дураку, припеваючи, до старости лет, да задумал жениться. И не на ком-нибудь, на первой деревенской крале. А та капризна оказалась – страсть: и то ей не так, и это не эдак; да и вообще – век, что ли, в медвежьем углу маяться!

– Стало быть, любовь тебя сгубила, – посмеивался Иннот.

– А ей как стукнуло, зудит и зудит: пора, мол, в город податься. Здесь, мол, втихомолку знахарству ешь – и там, ежели не зарываться, сможешь, а публика, небось, куда как побогаче деревенских… Вот и доигрался, месяца не прошло – ночью во сне самого увидал. Лежит, благодетель, во гробе на цепях, улыбается мёртвой улыбочкой да пальцем грозит. Вот где страх-то, господин хороший, вот где ужас-то настоящий! Проснулся, не поверишь: простыни аж мокрые все. А тут в окно – свет, в дверь – стук, жена – в визг, и пошло-поехало… Жмуры двери-то выбили – хлобысь! Только створки о стены брязнули. Вошли, двое меня под белы рученьки, а третий роточек-то до пупа как раззявит… Дале ничего не помню: тьма и мрак. Очнулся уже на дознании: сижу дурак-дураком, а следователь лампу мне в глаза уставил да и говорит этак грустно-ласково: эх, сынок-сынок… Что ж ты, сукин кот, Родину-то свою не любишь, законы не уважаешь? Придётся, говорит, грехи теперь искупать. Я было отпираться, да он и слушать не стал: сидит себе и пишет, пишет… А за спиной у него – парсуна: сам Великий Эфтаназио, точь-в-точь такой, как снился. Висит, впился взглядом, буровит мёртвыми очами… Для того и повешен, конечно: бывает, выйдет дознаватель из кабинета, вернётся через полчаса – а подследственного хоть ложкой хлебай: трясётся, ни жив ни мёртв, всё готов выложить. Да что там, мне пяти минут хватило… Сломался, как есть сломался и повинился во всём. Такая, господин хороший, сила в Неупокоенных.

– А что ж ты лицензией-то не обзавёлся? – полюбопытствовал каюкер. – Колдовал бы себе на здоровье…

Сэлбасер Гукас вздрогнул.

– Легко сказать… По закону, чтобы лицензию дали, экзамен должен держать да документ подписать; и не просто так, а кровью! А как срок придёт, жмуры из тебя душеньку-то вынут, на кусочки порежут да и пойдут есть… Железными вилками тыкать… И самого потом жмуром сделают. Недаром колдуны-то настоящие такие смурные; и почёт им, и уважение, и добра всякого навалом, а всё не в радость… .

– Пейзанские бредни… – недовольно буркнул Иннот. – Ты лучше вот что скажи: как тебя сюда везли, помнишь?

– А никак не везли: завели в подвал, приговор зачитали и – фук!

– Что – фук?!

– Ну, как что… Подвал, значится, пол цементный, а на полу жёлтой краской круг обведён, а в кругу – пентаграмма… Становись, говорят, посерёдке… Я встал, приговор объявили, судья ещё сказанул, вроде как матерно… Чую – пол под ногами кувыркнулся; я упал, подошвами накрылся. Очухался – уже здесь…

– Ага… Бормотология, значит… А живые тут, на этой вашей Территории, водятся – из начальства, ясное дело, а?

– Нет тут живых, кроме нас, обречённых, – горестно покачал головой Гукас. – Да и нам недолго мучиться. Дольше года, сказывают, никто не сдюжил.

– Ну хорошо, – хмыкнул каюкер. – Значит, транспорта здесь никакого нет, а мимо элементаля, как ты говоришь, не пройти. Это я уяснил. Ну, а что эти, жмуры? Или они тоже тут обитают?

Гукас задрожал.

– Не знаю я, господин хороший! Не знаю и знать не хочу! Я и сюда-то по своей воле в жисть не пошёл бы.

– Но ведь где-то они должны находиться, верно?

– Говорят… – тут обречённый перешёл на шёпот, – говорят, ведёт из некрозориума подземная Дорога Смерти, некрополитен, и ведёт в самые что ни на есть Курганы…

– Притормози-ка; что ещё за некрозориум?

– Да этот дом, он самый и есть некрозориум, так его кличут, – хихикнув, пояснил Гукас. – Некрозориум, значит… Это… Здесь он, некрозориум…

Что-то странное появилось вдруг в его поведении; он перестал дрожать, но весь как-то сжался, скособочился, словно стремясь сделаться ниже ростом, и непрерывно подхихикивал. Иннот недоумённо поднял бровь.

– Что это с тобой, парень?

– Ничего, господин хороший… Ничего… – всё больше горбясь, отвечал Гукас.

– А ну-ка, пошли отсюда! – Инноту вдруг стало малость не по себе. – Давай показывай, где там третий барак!

Благоразумно пропустив нового знакомца вперёд, каюкер двинулся следом.

Коридоры странного дома по-прежнему были темны и пустынны; навстречу никто не попался. Стоило Гукасувыйти на улицу, как с ним случилось что-то вроде припадка: ноги деревенского колдуна подкосились, он мягко повалился на снег и некоторое время лежал, вздрагивая, уставившись широко открытыми глазами в пространство.

– Эй! Давай-ка, вставай! Что это с тобой? – потряс его за плечо Иннот.

– Встаю… Всё уже, всё…

– И часто с тобой такое? – поинтересовался каю-кер.

– Ни разу не было… – слабым голосом ответил Гукас. – Видно, конец мне скоро… Вот он, третий барак, твоя милость; там этот Кекалдач и живёт…

Иннот, не чуя подвоха, толкнул дощатую дверь. Барак встретил его волной тёплого, донельзя спёртого воздуха. Морщась от вони, каюкер шагнул внутрь, ощутив на миг всем телом некое слабое сопротивление. Вдоль стен тянулись в два яруса железные нары; десятки тел вздыхали и ворочались в беспокойном сне. Каюкер подождал, пока глаза привыкнут к темноте, сделал шаг вперёд, стянул с ближайшего обречённого одеяло, поднял его за шкирку и слегка встряхнул.

– А? Что? – Небритый типчик таращился спросонья, ничего не понимая.

– Где Кекалдач?! – спросил Иннот, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более грозно.

– А?! Кекалдач?

– Да. Где он?

Небритый повёл трясущейся лапкой куда-то в глубь барака.

– Показывай! – велел Иннот. Хлюпик спал.

Драное полосатое одеяло чуть заметно вздымалось и опускалось в такт дыханию. Тоненький голубоватый лучик, пробиваясь в щель, ложился на его лицо, исхудалое, с запавшими глазами и туго натянутой на скулах кожей. Юный смоукер выглядел сейчас лет на десять старше, и Иннот, никогда не страдавший избытком сентиментальности, невольно почувствовал острый укол жалости, смешанной с облегчением. «Жив-таки, курилка!»

– Эй, старина! – тихонько позвал он и осторожно похлопал приятеля по плечу.

Хлюпик заворочался и застонал, пытаясь зарыться в матрас.

– Алле, друг! Табачку не найдётся? Давай закурим, товарищ, по одной! – продолжал тормошить его Иннот.

Хлюпик приподнялся на локте и с трудом разлепил веки. Взгляд его медленно сфокусировался на проступающей из мрака весёлой физиономии каюкера.

– Иннот!!! Я сплю, да?

– Сам-то как думаешь? – расплылся в улыбке Иннот.

– Как. Как ты попал сюда?! – потрясённо ахнул Хлюпик, приподнимаясь на нарах.

– Великое колдовство, совершённое по пьяни, тому виной, – важно ответил каюкер. – Вставай, старина, труба зовёт! Пора линять с этого хилого курорта!

Еле дождавшись, пока приятель оденется, Иннот бодро потащил его к двери… И внезапно остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Он попробовал сделать шаг. И это у него получилось; только вот шаг был сделан не вперёд, а почему-то в сторону.

– Не понял! – сердито пробормотал Иннот и сделал ещё одну попытку – увы, всё с тем же результатом.

– Дверь заговорена, – упавшим голосом сообщил сзади Хлюпик. – До утра никто не может выйти, а утром придут жмуры…

– Ну, Гукас… Подловил меня, гад… А ежели с разбегу? – задумчиво спросил Иннот.

– Не стоит… Или ты думаешь, до тебя это никто не пробовал? Расшибёшься! – снисходительный спокойный голос раздался почти над самой головой каюкера.

Теперь только Иннот понял, что весь барак проснулся. Со всех нар свешивались любопытные головы, пытаясь рассмотреть его в полумраке.

– Как тогда выбраться? – спросил он говорившего.

– Никак, – тот пожал плечами. – Кекалдач сказал правду: надо ждать утра.

– Э! Столько времени у нас нету! – Иннот решительно направился в глубь барака, внимательно приглядываясь к доскам стены.

В одном месте тянулась довольно широкая щель, кое-как заткнутая от сквозняков всякой дрянью: сухой травой, кусочками тряпок и клочками пакли. Повытаскивав этот мусор, Иннот просунул в щель пальцы и поднатужился. Доска чуть заметно спружинила.

– Зря стараешься, – произнёс всё тот же голос. – Ничего не выйдет. Но даже если тебе и удастся выбраться из барака – дальше-то что?

– А вот увидишь, – пропыхтел каюкер, изо всех сил налегая на доску.

Та упорно не желала поддаваться. Тут Иннота осенило, и он просунул в щель бумеранг, сделанный из чёрного роммеля – наверное, самого крепкого дерева на свете. С пронзительным скрипом, который, казалось, обязан поднять на ноги всю Территорию, доска отошла на несколько сантиметров. Иннот несколько раз пнул её ногой, расширяя щель, а потом снова налёг на своё оружие, пользуясь им как рычагом. В конце концов усилия его были вознаграждены – доска со страшным треском лопнула.

Синеватые сполохи элементаля озарили внутренность барака. Обречённые застыли, как изваяния, с изумлением разглядывая незваного гостя.

– Ну что, уважаемые? – Каюкер отдышался. – Кто-нибудь желает еру лить отсюда? Тогда неплохо было бы помочь мне, между прочим!

Эти слова словно прорвали плотину: обречённые молча ринулись к стене и обрушили на неё град беспорядочных ударов.

– Не так, не так, – приговаривал Иннот, поспешно просовывая бумеранг в очередную щель. – Все вместе, одновременно… И-и раз! И-и два! На счёт «три» лопнула вторая доска. Теперь щель была достаточно широкой, чтобы сквозь неё можно было протиснуться наружу. Иннот, кряхтя, вылез на снег и встряхнулся.

– Хлю, где ты там?! Давай скорее!

Один за другим обречённые выбирались из барака. Каюкер ждал, нетерпеливо притопывая ногой: нервы его были на взводе. Дождавшись, когда приятель окажется снаружи, Иннот осторожно выглянул из-за угла.

– Ага, так я и думал… – мрачно высказался он.

Со стороны некрозориума к ним шагали три зловещие, затянутые в чёрную кожу фигуры, а впереди них рассыпался мелким бесом не кто иной, как недавний Иннотов знакомец.

– Вот тебе пример несостоятельности абстрактного гуманизма перед лицом конкретных жизненных обстоятельств, – наставительно сказал Иннот, оборачиваясь к Хлюпику.

– Чего? – не понял смоукер.

– Это я так, к слову. Надо было тут одного хмырька загасить… Смотри, что сейчас будет. – И с этими словами каюкер метнул бумеранг, целясь в лоб идущего первым жмура.

Обречённые в один голос охнули: чёрная тугая струя рванулась вверх из лопнувшей головы, рассеиваясь в пространстве; кожаная шляпа взмыла в ночное небо и неспешно спланировала оттуда на крышу барака. Тело жмура сделало ещё несколько шагов, нелепо загребая снег ногами, и рухнуло на колени, уже знакомым каюкеру жестом пытаясь нащупать несуществующую голову.

– Вот это да! – ахнул кто-то за спиной Иннота.

– Кто-нибудь из вас знает, что это за дрянь у них внутри? – не оборачиваясь, спросил каюкер.

– Некроплазма это, мил человек. Жмуры – они ж мертвым-мертвёхоньки, они для неё вроде как одёжка, – охотно пояснили ему.

– А чего тогда оно до сих пор шевелится? – хмыкнул Иннот.

– Дык это… Остаточные явления, надо полагать… Между тем двое чудищ приостановились, словно бы в сомнении, при виде участи, постигшей их собрата.

– Сейчас самое время навалиться на них, – объявил Иннот. – Ну-ка, давайте, всем скопом, пока они не пришли в себя! Эй, любезные! Вы чего это?

На него смотрели, как на безумца; стоявшие рядом тихонько пятились.

– Это ведь жмуры! – робко возразил кто-то. Иннот досадливо поморщился.

– Хлю, ты-то как, готов?

– Готов… – хрипло отозвался Хлюпик и решительно встал рядом с Иннотом.

«Не ходи, дурак…» – сквозь зубы посоветовали ему.

– Значит, так: на счёт «три». Попытайся их отвлечь; мне надо успеть подобрать бумеранг. Ну, давай: раз… Два…

Как только прозвучало «три», друзья бросились навстречу врагам. Стукач и негодяй Сэлбасер Гукас, увидев бегущих, тут же перетрусил и попытался удрать; однако жмур, мимо которого он решил проскочить, ловко протянул руку и сцапал его за ворот телогрейки. Гукас задушенно пискнул и обмяк.

Стражи Территории вовсе не были испуганы или деморализованы, как это предполагал Иннот. Стоило только друзьям приблизиться, как оба жмура синхронными движениями поднесли руки к лицам, взялись за нижние челюсти и с силой оттянули их вниз. Из чёрных отверстий ртов выползли отростки некроплазмы и потянулись вперёд, трепеща на ветру, словно огромные, отвратительные языки. Каюкера чуть не вытошнило прямо на бегу, настолько мерзко и противоестественно они выглядели.

Иннот немного обогнал приятеля. Он явственно различал торчащую из сугроба загогулину бумеранга; но между ним и его оружием находился враг. Иннот с воплем «Банзай!!!» ринулся прямо на жмура, решив впоследний момент упасть и перекатиться за его спину: никакой охоты познакомиться поближе с жутким «языком» каюкер не испытывал. Но когда он подбежал почти вплотную, в дело неожиданно вступил Гукас. Стукач со страшным хриплым рыком рванулся к каюкеру; Иннот мельком заметил, что глаза его словно затянулись бельмами, а зубы удлинились – или это только показалось? Скрюченные пальцы потянулись к его горлу; привычным движением каюкер перехватил запястье одной руки и дёрнул противника на себя, одновременно с силой нажав ему чуть выше локтя и сделав подножку. Гукас запнулся и упал; Иннот прыгнул, стремясь ухватить бумеранг, и тут жгут некроплазмы мазнул его поперёк спины, словно плеть.

Боли не было, только кожу опалило на миг нестерпимым холодом; но вся нижняя половина туловища будто вдруг перестала существовать. Ноги его подкосились, и каюкер рухнул, по счастью, успев-таки ухватить оружие. Глядя на возвышающуюся над ним фатальную тварь, Иннот стиснул зубы и воззвал к энергетической сущности своего организма, продавливая, прожигая путь нервным импульсам в собственной неощущаемой плоти.

Это оказалось более чем неприятно; чувство было такое, словно его по пояс окунули в крутой кипяток. Тем не менее спустя пару секунд каюкер восстановил контроль над своим телом и сделал жмуру подсечку.

Чудище, вероятно, ещё ни разу не встречалось с такими, как Иннот: оно не успело вовремя среагировать на нестандартную ситуацию и грохнулось навзничь. Действуя тяжёлым бумерангом, словно дубинкой, Иннот принялся крушить голову монстра.

Хлюпику повезло несколько меньше. Ему удалось подобраться к жмуру вплотную, и он изо всех сил толкнул монстра, надеясь сбить с ног; однако страж Территории даже не пошатнулся. Крепкие мосластые руки непомерной тяжести глыбами опустились на плечи смоукера; пальцы, казалось, впились прямо в кости. Хлюпик охнул – и почувствовал, что ноги его отрываются от земли. Жмур медленно поднял восставшего и выдохнул ему в лицо целое облако некроплазмы.

В следующий миг голова твари разлетелась на кусочки: измолотив своего врага, буквально превратив его в отбивную, Иннот поразил последнего оставшегося жмура едва ли не в упор. Но было поздно: Хлюпикова безвольная тушка неподвижно валялась на снегу.

– Старик, ты, как бы, не поверишь… Но это первые честно заработанные монетки в моей жизни! – растроганно сказал Чобы, получив от маэстро Палисандро причитающееся ему вознаграждение.

Друзья сидели в маленькой, неимоверно тесной и дымной харчевне и наслаждались заслуженным отдыхом. Пыха чувствовал себя несколько обалдевшим: за всю свою жизнь ему не приходилось вытворять столько всякой всячины, сколько за последние несколько часов. Самым трудным оказалось делать вид, будто он не видит окружающих импровизированную сцену зрителей. Дебютант поначалу сбивался и запинался, несмотря на то что суфлёр, маленький толстый человечек в очках, громким шёпотом подсказывал нужные фразы из уложенной тут же бочки. Но мало-помалу всё стало налаживаться, и к середине спектакля он уже вполне освоился с новым делом; к тому же уличная публика оказалась весьма великодушной и невзыскательной. Под конец аплодисменты наполнили воздух, а мелкие монетки сладостным градом посыпались в шляпу маэстро.

Палисандро платил своей труппе без проволочек и щедро; во всяком случае, Пыхе ни разу не доводилось держать в руках столько денег сразу. Даже Чобы Стисм выглядел довольным.

После спектакля Кастрация потащила приятелей отмечать их первую премьеру. От неё Пыха узнал о местонахождении своих соплеменников. Как выяснилось, Джро Кейкссер успел затеять со смоукерами общий бизнес; и стибки теперь были частыми гостями в Колючем Доме – именно такое название получило обиталище племени.

– Ты не представляешь, Смоки, до чего это забавно – когда кто-нибудь пытается забраться внутрь и натыкается на колючки Занавеса! – хихикала стибовочка.

Желающих познакомиться со смоукерами поближе и в самом деле сильно поубавилось: местная шпана быстро поняла, что эти куки стоят друг за друга горой. Кроме того, со странными синекожими человечками оказалось гораздо выгоднее дружить: новое увлечение – табак – распространялось по Вавилону со скоростью пожара. Первыми, как и предсказывал некогда Джро Кейкссер, на экзотический вид досуга запали богатеи Лоск Бэби – района роскошных вилл, особняков и сверхдорогих бутиков. Смоукеры сделали правильный ход, разделив всю свою продукцию на категории простой и элитной. Последняя шла едва ли не бойчее, несмотря на то что была гораздо дороже: все хотели приобщиться к «красивой жизни», а посредством табака это мог сделать почти каждый. Кроме того, толстые чёрные сигары (табак двойной ферментации, класс «элита») как нельзя лучше сочетались со вкусом выдержанного марочного виски. Смоукеровские традиции также претерпели изменения: «козьи ноги» и папиросы теперь смолила разве что малышня. В каждом семействе появился свой кальян; смоукеры-подростки обзавелись небольшими, но весьма изящными трубочками.

Кипучая энергия Джро Кейкссера в сочетании со знаниями Большого Папы и Свистоля совершила невозможное: табачная компания, плод союза двух племён, процветала. Сырьё теперь доставлялось из Леса бесперебойно, кроме того, были заключены договоры с несколькими фермерами, придерживающимися передовых взглядов – те согласились вырастить на пробу урожай табака, и Каламбур теперь постоянно пребывалв разъездах, сделавшись кем-то вроде агронома-консультанта. Курительные салоны также приносили неплохой доход – настолько неплохой, что смоукеры получили несколько особых предложений; тех самых, от которых не принято отказываться. Большой Папа, посовещавшись со старейшинами, решил в конце концов сплавить эту проблему всё тому же Джро – разумеется, за некоторую толику доходов. С этой стороной вавилонской жизни он никогда не сталкивался и не представлял себе, как надо держаться с крепкими улыбчивыми парнями, увешанными золотыми побрякушками. Разумеется, стибок разрешил в конце концов и эту задачу…

Обо всех новостях Кастрация поведала Пыхе, за обе щеки уплетая аппетитных жареных пескарей, покрытых хрустящей золотистой корочкой, готовить которых здесь были большие мастера. Чобы и Пыха, впрочем, старались не отставать. После того как первый голод был утолён, друзья принялись рассказывать о своих злоключениях. Особенно Кастрацию поразила история о гигантской курице: оказывается, она прочла об этом в утренних газетах и теперь с круглыми глазами выпытывала подробности ночного безобразия.

Маэстро Палисандро устроился тут же, за соседним столиком, и потребовал бутылку самого лучшего красного вина, какое только найдётся. Он не принимал участия в разговоре и вообще, казалось, думал о чём-то своём, но когда Пыха встал из-за стола, маэстро внезапно остановил его.

– Скажите мне, в какую сторону вы собираетесь сейчас направить стопы, мой юный друг?

– Он спрашивает, куда ты пойдёшь, – перевела Кастрация и хихикнула. – Палисандро всегда так смешно разговаривает, особенно когда выпьет!

– Ну… Касси обещала проводить меня к моим родственникам… Я давно с ними не виделся, – объяснил Пыха. – И Чобы тоже собирался с нами, верно, Чобы?

– Я был бы весьма тронут, если бы вы позволилисопровождать вас ещё и мне! – высокопарно произнёс маэстро. – Я давно мечтал увидеть собственными глазами Колючий Дом – он успел стать своего рода достопримечательностью!

– Да, конечно… – пожал плечами смоукер.

Идти оказалось не так уж далеко: через полчаса вся компания оказалась на небольшом, заросшим чертополохом и лебедой пустыре, где и возвышалась смоукеровская «крепость». Железный Занавес поднялся до третьего этажа; дом выглядывал из него, как из футляра, рядом верхних окон. Попасть внутрь можно было только при помощи подъёмного приспособления, и Пыха задрал голову, высматривая сторожа.

По счастью, в тот день дежурил Бобрик, Пыхов старинный приятель: он без лишних расспросов и проволочек спустил вниз клеть. Через несколько минут смоукер уже обнимался с домашними.

После того как восторги немного утихли, Пыхины родичи разожгли кальян. С интересом наблюдавшие за процедурой Чобы, Кастрация и маэстро Палисандро получили предложение присоединиться – благо, кальян был большой и имел несколько «хоботов». Пыха затягивался благоуханным дымом, наслаждаясь каждым мгновением великолепного смоука, и с нежностью наблюдал за Кастрацией, старательно тянущей из мундштука, сдвинув от усердия глаза к переносице. Пусть родная деревня и скрылась под водой, пусть он больше никогда не увидит своей корзинки – но сейчас он был счастлив, потому что был дома. Слегка ароматизированная вода глухо бурлила в медном чеканном брюхе, кольца и стружки белого, как горные снега, дыма плавали в воздухе; и неспешно текла беседа, такая, какую умеют вести одни лишь смоукеры, – основательная, неторопливая, добродушная… За разговорами никто как-то не заметил, что маэстро Палисандро исчез. Тихонько проскользнув за холщовую портьеру, заменившую Пы-хиному семейству отсутствующую дверь, он отправился на экскурсию.

Вскоре внимание его привлекли раздававшиеся в одной из комнат голоса. Маэстро Палисандро (известный некоторым под именем Чаква Шамполамо) на цыпочках подкрался поближе.

– Самое печальное, что все наши труды пошли прахом, – говорил чуть надтреснутый старческий голос. – Тот островок мира и благополучия, что мы создали, попросту смыло в реку времени.

– По-моему, вы несколько преувеличиваете, профессор, – отвечал ему невидимый собеседник. – Это у вас хандра, сплин: вы же знаете, как оно бывает в дождливые периоды. Надо смотреть на вещи оптимистичнее: вот, например, на мой взгляд, всё обернулось в лучшую сторону.

– Не уверен, совсем не уверен… Всё, чему мы учили наших подопечных, оказалось попросту необязательным приложением к грубым реалиям жизни. Они вполне могли бы обойтись и без этого…

– Мы создали какую-никакую, а культурную традицию, – строго возразил второй. – И потом, если так рассуждать, то вообще всё окажется необязательным приложением к нескольким простейшим инстинктам. Знаете… Действительно жаль, что нам уже не так много осталось. Вы бы сами увидели, что бесследно ничего не исчезает, и наши усилия не пропали зря.

– А табак? То, что должно было принести в этот мир новую философию, станет всего лишь очередной вредной привычкой!

Подметала тихонько постучался костяшками пальцев в стену и вошёл.

– Прошу прощения, господа, что прерываю вашу беседу! Боюсь, я позволил себе некоторую бестактность, но это не нарочно, поверьте… Разрешите представиться: маэстро Палисандро, импресарио театра маргиналов. А вы, насколько я понимаю, те самые легендарные наставники достопочтенного племени смоукеров?

– Гхм… Ну уж, и легендарные… – Большой Папа удивлённо воззрился на высокую фигуру маэстро.

– О! Вы, должно быть, удивлены, как я оказался в вашем доме? На самом деле всё просто: один из смоукеров дебютировал сегодня на театральных подмостках, и я, так сказать, на правах старшего коллеги, напросился в гости.

– Дебютировал? Это кто же? – с интересом спросил Свистоль.

– Друзья называют его то Смоки, то Пыха – уж не знаю, какое имя настоящее…

– Юный Пыха? Забавно! Такой серьёзный и основательный молодой человек! Никогда бы не подумал, что из него может выйти актёр…

– Может, и весьма неплохой! К тому же он, похоже, увлечён нашей примой…

– Ах вот в чём дело! – заулыбался шаман. – Ну, тогда понятно! Да вы присаживайтесь, уважаемый, присаживайтесь! Не угодно ли сигару?

– С удовольствием, – склонил голову Подметала. – Но, право же, мне неловко: совсем нечем вас отдарить. Впрочем, знаете что? Не сочтите за дерзость, но я бы с удовольствием навестил вас снова, запасшись хорошим коллекционным виски. Как мне кажется, напиток сей неплохо должен сочетаться с табаком. Надеюсь, вы ничего не имеете против виски?

Как и следовало ожидать, старцы ничего не имели против виски.

Согласно наставлениям Большого Папы, Подметала обрезал кончик сигары специальной машинкой и прикурил её от длинной спички, медленно вращая в пламени. Завязалась беседа. Изысканные манеры и незаурядный ум неожиданного гостя оставили у шамана и Большого Папы весьма выгодное впечатление. В конце концов Шамполамо откланялся, договорившись с хозяевами появиться через несколько дней снова и распить бутылочку «чего-нибудь этакого».

– На редкость приятный господин, – заметил Свистоль после его ухода.

– Так-то оно так… – задумчиво протянул Папа. – Только…

– Что такое?

– Гм… Уж больно внезапно он появился. Не знаю… У меня такое ощущение, будто невдалеке сошла горная лавина, понимаете? Вроде ты и в безопасности, а всё равно как-то не по себе!

– Хотел бы я, чтобы горные лавины предлагали мне распить коллекционное виски, – хохотнул Свистоль. – Это же Вавилон, профессор! Мы с вами просто привыкли к совершенно иной жизни; а здесь это вполне нормально.

– Наверное, вы правы…

Спустившись на землю, маэстро Палисандро подошел вплотную к Занавесу и осторожно потрогал пальцем острейший шип – очень аккуратно, чтобы не уколоться.

– Изящное решение, – прошептал он и чуть заметно улыбнулся. – Ах, как удачно всё складывается! Теперь у меня есть отличный предлог, чтобы попасть сюда в любой момент. – И он снова чуть надавил на шип. – Пожалуй, стоит навещать моих новых друзей почаще.

Утихомирив – вернее сказать, устроив окончательный и бесповоротный каюк последнему жмуру, – Иннот со всех ног бросился к поверженному другу. Сказать что-либо определённое было трудно: пульс вроде бы прощупывался, но – слабый, донельзя слабый. Тоненькая струйка крови сбегала из ноздри смоукера; никаких других видимых повреждений не было. Покачав головой, каюкер набрал в ладонь снега и осторожно приложил к лицу Хлю: это было единственное, что он мог придумать.

Обречённые застыли вокруг в молчании; двадцать пар глаз смотрели на друзей. Иннот поднял голову.

– Так… Кто-нибудь из вас знает, что с ним такое? – голос его звучал хрипло, будто со сна.

– Некроплазма, – ответили ему. – Вроде как оглушило парня. Он теперь не скоро очухается.

– Что значит – не скоро? – раздражённо спросил каюкер. – День, два, три? Неделю?

– Неделю – это уж как пить дать. А может, и вообще… Всяко бывает.

– Понятно… – Иннот мучительно соображал. Первоначально в его планы не входило выручать кого-нибудь, кроме Хлю; выпущенные из барака, по его разумению, сами должны были о себе позаботиться. Отправляясь в неизвестность тайными тропами колдунов, Иннот в немалой степени руководствовался древними принципами «смелость города берёт» и «наглость – второе счастье». Собственно говоря, последний с успехом можно было бы поставить эпиграфом ко всей его карьере: лихие гусарские наскоки стали для каюкера, можно сказать, стилем жизни. Но гусарство предполагает всё же некоторую (а точнее – весьма значительную) мобильность: тащить же в одиночку неподвижное тело и одновременно сражаться он, конечно, не мог. Значит…

– Значит, так, парни! – Он внимательно осмотрел обречённых. – Есть разговор.

– Чего там, разговор… – проворчал широкоплечий коротышка с тёмным, грубым, словно вырубленным из морёного дерева лицом, выходя вперёд. – Как с Территории срулить, знаешь?

– Нет, – честно признался Иннот. – Может, ты знаешь?

В задних рядах кто-то досадливо сплюнул:

– Зря ломанулись…

– Не мельтеши, – бросил за спину широкоплечий. – Я тоже не знаю. А как ты сюда попал-то?

– Той тропкой только в одну сторону ходят… – досадливо крякнул каюкер.

– Бормотология, стало быть… Сам-то откуда? – Коротышка присел на корточки рядом с Хлюпиком, пощупал ему виски, оттянул веко.

– Ты врач?

– Даже не знахарь, – усмехнулся широкоплечий. – Ну ладно, давай знакомиться, что ли: меня Хуцем кличут. Цупаж Хуц.

– А я Иннот. Вот, за дружком пришёл.

– Как – пришёл? Сам, что ли? – недоверчиво ухмыльнулся кто-то.

– А ты как думал?

– Свистишь!

– Да? А вот эту штуковину… – каюкер показал бумеранг, – мне жмуры выдали, так, по-твоему?

– Э, мон, постой… Ты и впрямь, что ли, сам? – Хуц с неприкрытым интересом вглядывался в лицо Ин-нота.

– Говорю же… – проворчал каюкер.

– Ну, ты… Да! Это ж надо… Нашёл, стало быть, колдуна, и он тебя – сюда… Забашлял, должно быть, немерено… – Хуц в восхищении покачал головой.

– Не так всё было, ну да неважно…

– Ладно, допустим… Ну, вот ты здесь. А назад-то как?

– По верху не уйти – так мне этот сказал…

– Кто?

– Гукас… Да где он? – Каюкер вскочил. Гукас исчез.

– Сбежал, гад…

– Плохо… А насчет того, чтобы по верху – это верно, не уйти. Элементаль сожжёт.

– Значит, дорога у нас одна – в некрозориум.

– Гм… – Хуц прочистил горло. – Паренёк ты, конечно, боевой…

– Но?

– Но там жмууры… – жалобно проныл кто-то.

– Я любого жмура в два счёта уделаю! – сурово оборвал каюкер. – И вот что: кто со мной – тот со мной, а остальным – счастливо оставаться.

Он взвалил бесчувственного Хлюпика на плечо и решительно шагнул к кирпичному зданию.

– Постой, мон, – остановил его Хуц. – Мы все идём, зря ты так…

– Тогда давайте в темпе джанги! И пусть кто-нибудь из вас возьмёт моего друга. Думаю, мне сейчас понадобятся обе руки.

Цупаж Хуц, по-видимому, имел среди обречённых немалый авторитет: Иннот слышал, как он яростным шёпотом принялся подгонять самых нерешительных. Хлюпика подхватили под мышки похожие друг на друга как две капли воды рябоватые мужички и потащили следом за каюкером. Иннот, держа бумеранг наготове, решительно шагнул в чёрный провал ворот некрозориума. Он глубоко вздохнул и невольно скривился, переходя на энергетическое зрение: мерзкие эманации страданий и безысходности пропитали здесь, наверное, каждый сантиметр поверхности. Снова возникло чувство течения, потока, устремляющегося куда-то вниз; в мозгу замелькали бессвязные образы: грязная труба, полная мутных канализационных вод… Осклизлые подземелья, мерцающие мёртвым гнилостным светом… Река, несущая вздувшиеся, опухшие до неузнаваемости трупы людей и животных… Иннот тряхнул головой, пытаясь унять расшалившееся воображение. Остальные, по-видимому, тоже чувствовали себя неважно.

– А ну-ка, подтянитесь! – то и дело шипел Хуц. Через несколько десятков метров темнота сменилась бледными зарницами. «Неужели элементаль, – подумал каюкер, – ещё один!» Но это был не элементаль. Под потолком, повиснув в неопрятной мешанине проводов, рассерженной осой гудела тёмная газосветная трубка. Синеватое свечение копилось в её концах – и время от времени проскальзывало по всей длине, выхватывая на миг из мрака голые, заляпанные чем-то трудноопределимым стены. За поворотом тоже моргало, но в другом ритме, чаще.

Осторожно ступая, каюкер двигался по длинному, заметно идущему под уклон коридору. Уже несколько раз тот сворачивал; и с каждым поворотом всё сильнее становилось давление, незримый гнёт, тяжкой ношей ложащийся на плечи. Токи энергий вокруг тоже изменились, стали заметно сильнее – беглецы словно приближались постепенно к какой-то дыре, засасывающей всё и вся. Трудно сказать, как долго длилось сторожкое путешествие в полумраке: может, пять минут, а может, полчаса… Наконец за очередным поворотом Иннот ощутил некое присутствие. Что-то ждало там; что-то мерзкое и вместе с тем не похожее ни на жмуров, ни на живых людей… Ровный неподвижный отблеск ложился на пол: наверное, за углом была единственная нормальная лампочка. Каюкер, держа бумеранг наготове, шагнул навстречу свету… и замер. Обречённые один за другим выворачивали из-за угла, поднимали взгляд – и тоже останавливались, не в силах более пошевелиться.

Коридор заканчивался тупиком. Низенькая железная дверца была вмурована в кирпичи, а прямо над ней, ярко освещенный, в аккуратной застеклённой рамочке висел портрет Великого Эфтаназио.

Это лицо сразу и бесповоротно приковывало к себе взгляд. Довольно заурядная, даже простоватая внешность, казалось, только подчёркивалась жидкими волоконцами бородки и свисающих на плечи волос. Бескровные, намеченные скупыми штрихами губы, маленький нос-пуговка, развитые, сильно выдающиеся высокие скулы, тяжёлые веки, глаза… Вот взглядом с Великим встречаться как раз и не стоило. Рискнувший сделать это в первый миг содрогался от некоего не вполне понятного омерзения, словно не карандашный рисунок на листе бумаги был перед ним, а сочащиеся гноем и сукровицей дыры… А после уже не мог отвести глаз.

Сделав над собой титаническое усилие, Иннот полностью перешёл на энергетическое видение – но облегчения это не принесло, ибо страшные зенки присутствовали и здесь. Именно в них упиралось остриё незримого водоворота, токи энергий, и сила этих токов, этих течений была такова, что разом высасывала человека, оставляя лишь бесчувственную оболочку…

«Бросай бумеранг! – грянул в ушах Иннота хор испуганных голосов, каждый из которых был его собственным. – Бросай скорее, иначе будет поздно!» Но каюкер даже не пошевелился…

«Ты чё творишь, чудила?! – Этот голос, бесспорно, мог принадлежать только одному персонажику. Сол Кумарозо каким-то непостижимым образом умудрялся сохранять свою индивидуальность, даже будучи невидимым. – А ну, запустил этой своей хреновиной в портрет, живо!» – «Не могу, Сол! Рука не идёт!» – хотел было крикнуть в ответ Иннот, но тут Кумарозо сообразил, видно, в чём дело, – и полилась музыка.

Эту мелодию Иннот вспомнил и узнал сразу: именно её сыграл Сол на достопамятном выступлении перед конкурсной комиссией фестиваля, которое они с Дворнике наблюдали на экранчике старенького телевизора… Всё та же пронзительная и насмешливая нота, которая всё длится и длится, не кончаясь, – и следом за которой приходит музыка джанги.

Бумеранг, курлыкнув, чёрной птицей рассёк пространство и врезался в портрет Великого Эфтаназио – прямо в лоб, в точности так, как Иннот расправлялся со жмурами. На краткий миг всё застыло: бумеранг словно прилип к картону, осколки стекла неподвижно зависли в воздухе, секунды споткнулись и замерли, прервав свой безостановочный бег… А в следующее мгновение портрет сорвался с гвоздя и рухнул на пол под аккомпанемент звона и хруста.

Обречённые один за другим приходили в себя, со стонами хватались за голову; разрыв контакта с ликом Эфтаназио более всего напоминал удар кувалдой по затылку. Хуц уселся на пол и, морщась, растирал виски,цедя сквозь зубы ругательства. А Иннот улыбался. Музыка с каждой секундой звучала всё тише и тише, но она была с ним – и будет всегда, что бы ни случилось. «Спасибо, Сол! Ты самый великий из всех нас, чтоб меня предки взяли!» – мысленно обратился к нему каюкер. «Я знаю, – скромно ответил Кумарозо. – Всегда пожалуйста…»

– Ну чего, все очухались? – сурово спросил Иннот, оборачиваясь.

Ему нестройно отвечали, что нет, не все, и не очухались вовсе, как от такого сразу очухаться, никак это невозможно…

– Ну, а раз все, нечего рассусоливать. Хуц, давай-ка, строй свою банду. И подберите моего кореша, ясно вам?

– Тише! – вдруг испуганно шикнул кто-то. – Слышите?

За железной дверкой нарастал шум. Иннот, стоявший к источнику звука ближе остальных, осторожно попятился; обречённые и вовсе спрятались за угол. Шум становился всё громче и громче, потом стал затихать. «Странно, – подумалось каюкеру. – Как будто за дверью кто-то катит целую вереницу тачек». Шум опять возобновился: невнятный зловещий голос что-то пробубнил, тачки тронулись с места и покатились куда-то вдаль; перестуку колёс вторило гулкое эхо.

– Эй, уважаемые! – негромко окликнул Иннот. Из-за угла осторожно высунулась голова.

– Кто-нибудь из вас слышал про некрополитен? Похоже, это он самый и есть, за дверью…

– И что же?

– А то, что это единственный путь с Территории. Ну-ка, подтянитесь!

Каюкер осторожно потянул ручку и заглянул внутрь.

Здесь тоже было немного света – несколько газовых трубок уныло моргали, силясь попасть друг другу в такт. Длинный узкий перрон был некогда выложен терракотовой плиткой, но теперь большая её часть превратилась в осколки. Под ногами похрустывали крысиные скелетики. Справа и слева зияла пугающая чернота тоннелей.

– Ну что, господа, давайте обсудим сложившееся положение, – нарочито бодрым тоном произнёс Иннот, силясь разогнать тоску обречённых. – Куда сей путь может нас вывести?

– В Курганы, куда ж ещё… – мрачно буркнул кто-то.

– И только?

– Наверное, все Территории связаны между собой, – предположил Хуц. – У одного только Великого Эфтаназио их несколько; а ведь есть ещё Некробио и Танато…

– А зачем они вообще нужны, Территории эти?

– Э, мон, да ты ничегошеньки не знаешь… – тяжело вздохнул Хуц. – Силу Великие тянут с Территорий, жизненную силу. Они ж мёртвые давным-давно, благодетели; вот и копят, чтобы воплотиться… А берут её у нас, обречённых. Здесь ведь редко кто до конца срока дотягивает. Лесоповал там или гранитные карьеры – это так, для видимости только…

– Вот оно что… Слушай, а что это за словечко такое – «мон»? Ты вроде уже меня так называл… – рассеянно поинтересовался каюкер.

– Мон? Это, как его, амбре… Амбервиатура, во!

– Аббревиатура, – механически поправил каюкер. – И что она означает?

– «Может, он негодяй». Ну, это вроде как мазурик, бродяга… Ежели тебя приличный человек моном обзовёт, можешь смело дать ему в рыло. Ну, а ежели такой, как я, это как ровня к ровне… Я ведь тоже мон! – усмехнулся Хуц.

– Понятно, признал за своего, значит… О! Опять! Слышите?

Из темноты тоннеля внезапно повеяло затхлостью. Послышался далёкий рокот колёс. Обречённые опасливо отодвинулись от края платформы. Иннот остался стоять, поигрывая бумерангом. Наконец из тьмы показались… Каюкер не сразу осознал, что именно он видит перед собой.

– Гробы! – тоненько взвизгнул кто-то. – Гробы на колёсах!! Всё, теперь нам точно амбец пришел!!!

– Ну, гробы, – буркнул Хуц; понятно было, что ему тоже не по себе. – Гробов не видели, что ли?

Странные, сцепленные между собой вагонетки и в самом деле здорово смахивали на гробы – ну, разве что несколько больших, чем это принято, размеров. В каждом могло уместиться два-три человека.

– Как только они остановятся, садимся. – Каюкер подошёл поближе к краю платформы. – Да кореша моего не забудьте!

– Ты чё, мон! Самому, по доброй воле в гроб залезть! – заскулило несколько голосов.

– Делайте, как он сказал! – рыкнул Хуц, отвесив кое-кому пару зуботычин. – И чтобы без фокусов у меня!

Гробы замедлили ход и наконец остановились. Иннот, подавая пример, первым запрыгнул внутрь. «Чего это они боятся? Ящик как ящик…» – подумал он, и тут на всю платформу грянуло:

– СТАНЦИЯ ПЛОЩАДЬ ЭФТАНАЗИО! СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ ГРОБОВО! ЧТОБ ВЫ ВСЕ СДОХЛИ!

Залезшие уже в гробы с воплями повыскакивали обратно; Иннот, ругаясь сквозь зубы, последовал за ними и принялся выискивать взглядом источник звука. Им оказался череп, накрепко прибитый к последней вагонетке; толстенный гвоздь торчал у него изо лба…

– Значит, так: подойдёт следующий состав, все залезают внутрь и сидят там, что бы ни случилось! Всем понятно? – сурово спросил Иннот.

– А ты чё, самый основной? – истерически возразили ему. – Чё раскомандовался?

Каюкер хотел было проучить наглеца, но тот вдруг коротко охнул и отлетел к стене. Хуц пососал костяшки кулака.

– Я здесь самый основной, – громко сказал он. – Я, поняли? А вы будете делать то, что велит этот парень.

– На Территории ты не больно-то борзел, – буркнули ему.

– Ась? – Хуц приложил ладонь к уху. – Чё ты там вякнул? Ну-ка, повтори!

– Ничего…

– Вот то-то.

Следующий состав ждали минут десять. Иннот проследил, чтобы Хлюпика поудобнее уложили, и прыгнул в соседний с ним гроб. Хуц устроился тут же. Громовой голос опять расколол тишину, и поезд тронулся.

– Что за Гробово, интересно? – спросил каюкер чуть погодя.

В тоннеле царил абсолютный мрак; перестук колёс множественным эхом отражался от стен, и, разговаривая, приходилось напрягать голос.

– Кто его знает, – отозвался Хуц. – Тут, мон, кругом сплошь запретные места. Прикурганье, одним словом. Развалины городов, мёртвые деревни… Разное про них болтают, а что из того правда – мы без понятия.

– Гм… А вот ежели бы удалось тебе мимо элемен-таля проскочить, куда бы ты подался?

– В город, ясное дело… Там схорониться можно, переждать…

– А ежели в город не попасть? – гнул своё Иннот. – Кордоны там, блокпосты, всё такое?

– Ну… Не знаю. В мёртвых деревнях особо не отсидишься: пойдут те же жмуры облавой – и амбец.

– А почему их мёртвыми называют?

– Потому что там все мёртвые. Или мертвецки пьяные, что то же самое. Про бухарей слыхал когда-нибудь, а?

– Слыхал… А что, если в Курганы эти? Там-то нас вряд ли кто искать будет…

– Да ты чё, мон?! Туда и близко не подойдёшь!

– Это почему?

– Там же это… Некротическое поле, страсть какое сильное. Вот на Территориях с тебя силу помалу тянут, а там – сразу коньки отбросишь.

– Откуда знаешь? Ты там бывал?

– Шутишь! Туда живым дорожка заказана… Вокруг самих Курганов даже трава не растёт, понял? А уж зверья или там птиц тем более поблизости не водится; чуют они погибель…

– Разве? А я вроде целую стаю в небе видел – вороны, что ли?

– Не-е, мон, не ворон ты видел, а долбаней, – вступил в разговор ещё чей-то голос. – Но они по служебной надобности. База военная здесь, вот они и патрулируют.

– Что ещё за долбани?

– Продукт изысканий Великих в области противовоздушной обороны… Птицы-перехватчики, мон.

– Почём знаешь, Гэбваро? – поинтересовался Цупаж Хуц.

– Э! Откуда люли всё знает? То люди скажут, то сорока на хвосте принесёт…

– Их племя, люли – самое что ни на есть вредное, – со смешком сказал Инноту Хуц. – Ворюги все, каких свет не видывал; вот за это их и не любят.

– Нет, мон, не за это… Вы все под мертвяками ходите, а мы – люди свободные. Сегодня здесь, завтра там…

– Кочевники, что ли? – догадался Иннот.

– Люли на одном месте долго не сидят…

Гробы стали замедлять ход. Впереди показалось пятно света; впрочем, это была единственная на весь перрон газосветная лампочка, практически уже отработавшая своё. Иннот на всякий случай просканировал всё вокруг. Пусто…

– СТАНЦИЯ ГРОБОВО! СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ БОЛЬШИЕ МОГИЛКИ! ЧТОБ ВЫ ВСЕ СДОХЛИ! – объявил череп.

– Тебя туда же… – сварливо откликнулся каюкер. – Слушай, люли, или как тебя там? А что здесь у военных?

– Я откуда знаю? Ну, арадром есть, например; я дирижабели несколько раз в небе над курганами видел…

– Дирижабели, говоришь? – медленно переспросил Иннот. – Дирижабели… Интересно, мы в ту сторону едем?

– В обратную, – удивлённо сказал Хуц. – А зачем нам арадром?

– Затем, что на своих двоих далеко не уйдёшь… – задумчиво отозвался каюкер. – А вот…

– Там охраны небось – что грязи! – подал голос люли.

– Не факт, – неожиданно ответил Хуц. – Арадром – он недалеко от Курганов; просто так туда не попадёшь… Слухай, парень, а ты это… Ты разве дирижабель водить умеешь?

– Умею, – спокойно ответил Иннот.

На самом деле лётчиком был, конечно, не он, а Воблин Плиз, предыдущая его «инкарнация» – и в каком-то смысле папа…

– Вот оно что, значит… Ну, это… Терять-то нам нечего… Надо, значит, пересесть на другой состав… В обратную сторону…

– СТАНЦИЯ БОЛЬШИЕ МОГИЛКИ! СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ НЕКРОСИЛА! ЧТОБ ВЫ ВСЕ СДОХЛИ!

– Ага, вишь, я был прав… Некросила – это наверняка уже владения Великого Некробио; его Территория…

– Слышьте, моны, а чё это он всё время – сдохни да сдохни? – плаксиво спросил кто-то.

– Так ведь здесь, небось, одни жмуры и ездят, – объяснили ему. – А чего мертвякам ожившим желать, не здоровья же!

– А-а…

Станция «Некросила» оказалась довольно большой и неплохо освещенной. Одинокий жмур поджидал здесь транспорт – а дождался окончательного каюка; Иннот выскочил из гроба, завопил «Сюрприз!!!» и метким броском снёс ему башку ещё до того, как поезд остановился. Очередное пожелание сдохнуть, извергнутое отъезжающим черепом, прозвучало эпитафией…

Обратного состава пришлось дожидаться минут двадцать. Беглецы снова миновали Большие Могилки, Гробово, Площадь Эфтаназио, после чего пошли однообразные, погруженные во мрак платформы с весёленькими названиями «Садюганово», «Душегубово», «Оск-вернищенская», «Потрошилка-Сортировочная»… На некоторых станциях гробсостав даже не останавливался – лишь слегка сбавлял ход. Нарастало какое-то странное напряжение, даже неутомимый каюкер чувствовал себя муторно. После того как череп проорал название очередной остановки, кто-то из обречённых через два гроба от Иннота внезапно вскочил и попытался выпрыгнуть прямо на ходу; товарищи с трудом усадили его на место. «Проклятый голос, он засрал мне все мозги! Мой бедный мозг! Он засран, понимаешь, засран!» – принялся причитать несчастный. Ему грубо велели заткнуться…

– Ещё немного – и п-парни п-перестанут себя к-к-контролировать! – лязгая зубами, пробормотал Хуц; его била крупная дрожь.

– Да, пожалуй, надо выбираться отсюда… Как ты думаешь, мы уже близко к этим Курганам?

– Сам, что ли, не ч-чувствуешь? Близко, конечно, и к-как бы не с-с-слишком близко…

– Значит, выходим на следующей… Слышишь, люли? Передай остальным…

Платформа, на которую в кромешной тьме высадились беглецы, носила название « Мёртвослободская».

Каюкер, стиснув зубы, полностью перешёл на энергетическое видение. Да, здесь определённо было ещё более мерзко, чем в некрозориуме…

– Держитесь все вместе, – хрипло предупредил он. – Возьмитесь за руки или за одежду, что ли…

Эта станция совсем не походила на «Площадь Эфтаназио». За пределами перрона начинался форменный кавардак – перекорёженные бетонные балки и прутья арматуры, листы железа, погнутые и скрученные некой исполинской силой, крошево битого кирпича… Иннот не сразу заметил в этом хаосе витую спираль уводящей наверх лестницы. Похоже было, станцией время от времени всё-таки пользуются: к лестнице вела узенькая расчищенная тропинка. Каюкер осторожно взялся за перила. Ржавое железо крошилось под пальцами… «Надеюсь, она не обвалится под нашим весом», – подумал он.

Только теперь стало понятно, насколько они углубились под землю. Восхождение длилось около получаса, под аккомпанемент хрипов, стонов и одышки. Наконец сверху повеяло холодным ветром. На лицо каюкеру опустилось несколько снежинок. «Всё, не могу больше», – сипел кто-то несколькими пролётами ниже. Преодолев последние метры лестницы, Иннот с полминуты стоял неподвижно, восстанавливая дыхание, а потом легонько толкнул ржавую дверцу и выглянул в морозный предрассветный сумрак.

Изенгрим Фракомбрасс, по кличке Ёкарный Глаз, зашел в лифт и нажал кнопку. Ноздри его бешено раздувались. Двери бесшумно закрылись, и бывший пират смог наконец дать волю своим чувствам. Кабина содрогалась от пинков и ударов; те, кто волей случая оказался на лестнице, с недоумением и опаской косились в сторону лифтовой шахты. Когда двери наконец раскрылись, Екарного Глаза можно было выжимать: ручейки пота сбегали по его лицу, прокладывали тропинки в густой шерсти на спине и груди. Тяжело дыша, он прошёлсквозь стеклянные вращающиеся двери и очутился на улице.

Громила поджидал экс-флибустьера в кофейне на углу. Фракомбрасс плюхнулся на банкетку, схватил себя за уши и застонал.

– Кофе? – невозмутимо предложил Громила.

– И они ещё называют пиратом меня! – рыкнул Фракомбрасс.

– Говори тише, пожалуйста… Так ты будешь кофе?

– Какой, к пращурам и первопредкам, кофе?! Я должен выпить рому после такого!

– Тут не подают алкоголя, – покачал головой гориллоид.

Ёкарный Глаз уронил голову.

– Кошмар… Чего я тогда здесь делаю?

– Насколько я понимаю, работу ты так и не получил?

– Ясен пень! Этот тип промариновал меня добрых полчаса, прежде чем сказать «нет». С-собеседованье! Я, случалось, разбивал бошки за меньшее!

– Надеюсь, ты не учинил ничего подобного? – с беспокойством спросил Громила.

– Я же дал тебе слово, – буркнул Фракомбрасс. – Мне даже удалось улыбнуться этим хмырям на прощание; губищи до сих пор судорога сводит…

– Я просто так спросил… Ведь предпоследнего потенциального работодателя ты выкинул в окно его собственного офиса…

– Ага. И вылил его мымре-секретарше банку чернил на причёску, о чём совершенно не жалею. Впрочем, эта вобла хуже не стала… Потому что хуже там уже просто некуда.

– Я предупреждал, чтобы ты запасся терпением, – пожал плечами гориллоид. – Найти работу сейчас не так-то просто.

– Не знаю, сколько я ещё выдержу такую жизнь! – вздохнул Фракомбрасс. – Так и подмывает грабануть кого-нибудь по-крупному.

– Подожди немного… Время настоящих дел ещё не пришло, но оно уже близко.

– Мне остохребенило ждать!!! Знаешь, чем была хороша моя прежняя жизнь? Там всё было просто. Ты приходишь и берёшь железной рукой всё, что тебе захочется, а недовольных спускаешь в гальюн. Вот и всё! Духи предков, да месяц назад мне и в страшном сне не могло присниться, что я буду вкалывать от зари до зари за какие-то жалкие гроши!!!

– Дело ведь не только в деньгах, мы уже говорили об этом… Тебе нужна не столько работа, сколько социальный статус. Подумай сам, кому придёт в голову искать знаменитого пирата среди курьеров или мойщиков стёкол!

– Вот именно! Это так унизительно…

– Брось, старина! – Громила проникновенно обнял Фракомбрасса за плечи и глянул ему в глаза. – Ты ведь понимаешь, что всё это не просто так, а ради нашего общего дела!

– У меня есть только одно моё дело. Это я сам, – мрачно отозвался пират. – Все эти твои пропагандистские мероприятия, игры в заговорщиков… Поначалу это было довольно весело, согласен. Особенно в тот раз, когда нас чуть было не застукала стража. Но, знаешь ли, всё это быстро надоедает. Мне скучно стало жить, Гро; и чем дальше – тем скучнее. Может, поэтому я и облажался в конце концов…

– Так чего же ты всё-таки хочешь? Вернуть прошлое? Это невозможно, да ты и сам прекрасно всё понимаешь.

– Ты, наверное, сейчас подумаешь, что я спятил… Я не знаю, чего хочу. Задолбало всё по-страшному…

– Стареешь… – Громила покачал головой.

Ёкарный Глаз вполголоса выдал длинную непристойную тираду и замолчал, уставившись в пространство неподвижным взглядом. Гориллоид задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Ну ладно, Изенгрим… Ты сейчас дал мне пищу для размышлений. Знаешь что? Постарайся продержаться еще недельку-другую; возможно, наклюнется работёнка по твоей части.

– Что значит – по моей части? – поднял бровь Фракомбрасс. – Хотите грабануть кого-нибудь?

– Ну-у… Я бы назвал это экспроприацией, – ухмыльнулся Громила. – Дело обезьянского объединения требует постоянного вливания денежных средств…

– Вот это по мне! – расплылся в улыбке Ёкарный Глаз. – Что будем брать? Ты же у нас парень с размахом, верно? Если я хоть немного понимаю в обезьянцах, меньше чем на Первый Бэбилонский ты не согласен!

– Ошибаешься, – усмехнулся гориллоид. – Я ведь как-то говорил тебе: я ни в чём таком не участвую. Акцию готовят ребята из левого крыла ООС, и твой богатый опыт будет им куда как кстати. Но учти: я тебе ничего не говорил.

– Мой опыт, верно… – мечтательно произнёс пират. – Главное – понаглее, не чикаться там…

– А сейчас давай займёмся насущными проблемами. Из тебя уже НЕ получилось разнорабочего, мойщика стёкол, разносчика пиццы…

Фракомбрасс ухмыльнулся.

– Ох, зря тот очкарик обругал мою пиццу…

– … Уличного торговца, официанта и курьера в офисе, – продолжал перечислять гориллоид. – Что там следующее?

Пират вытащил из кармана многократно сложенный газетный лист и принялся водить пальцем по мятой странице.

– Человек-цыплёнок, ходячая реклама перед рестораном «Мистерия». Гм… Человек?

– Думаю, обезьянец им тоже подойдёт, – заметил Громила; потом представил себе, какое впечатление должен произвести на Фракомбрасса его будущий рабочий костюм, и с сомнением покачал головой.

– Посмотрю, пожалуй, – вздохнул Ёкарный Глаз. – Что ещё за цыплёнок…

Мышильда Колбаскина раскачивалась на скрипучем стуле, задумчиво уставившись в карты – разумеется, таро, как и у всякой уважающей себя ведьмы. Пасьянс «Могила Великих» упорно не желал сходиться – и это её раздражало. Словно бы где-то затесалась лишняя карта, никак не даваясь взгляду… Она перемешала засаленные картинки и взглянула на будильник. До пересменки оставалось часа полтора. Из древнего приёмника на подоконнике хрипели и свистели «вражьи голоса». Вообще-то слушать Вавилонское радио запрещалось официально, но ведьмы всегда были на особом положении: им сходило с рук ещё и не такое. Хуже было то, что база располагалась в непосредственной близости от Курганов – их некротические излучения создавали сильные помехи в эфире; и в синкопы обезьянского джаза то и дело врывались обрывки мыслей Великих.

Мышильда бросила взгляд в окно диспетчерской. Чёрная муть постепенно сдавала позиции, уступая место мути серой. В небе появилась ступа, зажгла посадочные огни и пошла на снижение. «Кого ещё принесла нелёгкая?» – подумала ведьма и почесала кончик носа.

Нос Мыши льды Колбаскиной заслуживает, пожалуй, отдельного описания: мало кто из ныне живущих мог бы похвастаться столь мощным и импозантным румпелем. Именно благодаря ему Мышильда и выбрала, в конце концов, эту профессию: то, что на любом другом жизненном поприще стало бы недостатком, ремесло ведьмы превращало в достоинство. Конечно, помимо всего прочего, нужны были целеустремлённость и умение добиваться своего во что бы то ни стало; но с этим у Мыши льды никогда не возникало проблем. Не прошло и нескольких лет, как она закончила с отличием лётную школу, сделавшись ведущей ступолётно-истребительного звена и одним из лучших асов ВВС. «Колбаскина в воздухе» – да, это звучало грозно! Правда, настоящиесупостаты так ни разу и не появились в низком северном небе; приходилось довольствоваться подготовкой к отражению атак потенциального противника и устрашением врага внутреннего.

Внизу громко хлопнула дверь. Кто-то поднимался в диспетчерскую, сопя и пыхтя; ступеньки старой деревянной лестницы жалобно поскрипывали под тяжёлыми ногами. «Бьюсь об заклад, опять ОНА», – мрачно подумала Мышильда. Ну да, кто же ещё, как не её извечная соперница с первых дней школы, Семирамида Парасюк (сто двадцать пять кило живого веса). И какого же, интересно, ей здесь понадобилось?!

– Здорово, крыса! – поприветствовала Семирамида Мышильду и плюхнулась на стул. – Что-то ты сегодня неважно выглядишь – я имею в виду, хуже, чем обычно.

– Ты зачем сюда припёрлась, кабанистая свиноматка? – ледяным тоном осведомилась Мышильда и принялась ковырять пальцем в носу – она знала, что у Семирамиды этот жест вызывает глубочайшее отвращение.

– Побег у нас! – брякнула Семирамида и положила обе окорокообразные ноги на стол – грязные подошвы резиновых сапожищ оказались в нескольких сантиметрах от полной желудёвого кофе кружки Мыши льды.

– У кого это – «у нас»? – поинтересовалась носатая ведьма и словно бы невзначай развернула настольную лампу так, чтобы та светила прямо в глаза сидящей напротив.

«Два-два, пока боевая ничья».

– У Эфтаназио, если тебя это устроит, – ответила Семирамида, привычно опуская титул «Великий». – Но и вашему клоповнику приказано перейти на повышенную боевую готовность. Так что обломись, подруга: если ты мечтала как следует отоспаться после дежурства, ничего не выйдет. Придётся тебе торчать здесь, пока мерзавцев не скрутят!

Да, это был удар! Осознание того, что соперницанаходится в таком же положении, как и она сама, ничуть не умаляло дела. Кроме того, Семирамида Парасюк выглядела неприлично бодро для столь раннего часа, в то время как сама Мышильда уже начинала потихоньку клевать носом.

– Мы-то тут при чём? Это ведь жмурова епархия – вот они пускай и разбираются.

– А это ты начальству объясни, – медовым голоском пропела Семирамида. – И вообще приказы не обсуждаются, а выполняются. Что-то разболталась у вас дисциплинка, как я погляжу.

Это уже была наглость; Мышильда начала закипать.

– Ты за своим звеном лучше присматривай, подруга! А я уж как-нибудь без тебя разберусь, что там у меня где разболталось.

– Ну-ну… Ты микрофончик-то включи да объявленьице по громкой связи сделай, а потом уже со мной спорь, – нахально усмехнулась Семирамида.

Собственно говоря, Мышильда именно так и должна была поступить, согласно инструкции; но теперь, после слов этой ходячей сардельки, сразу хвататься за микрофон было донельзя унизительно – выходило так, будто она подчинилась ей!

– Ты мне что, указывать будешь?! – рявкнула Мышильда. – Лучше бы сбросила сначала килограммов сорок; тогда хоть понятно будет, откуда у тебя слова вылетают! Я уж не говорю о том, что ты ступу с трудом от земли отрываешь!

Это было неправдой; Семирамида Парасюк в лётной школе шла одной из первых, да и сейчас немногим уступала Мыши льде в искусстве пилотажа. Разумеется, Колбаскина превосходила её в манёвренности; однако таранный удар Семирамиды, её коронный приём, был заметно мощнее.

– Лучше уж с моими килограммами летать, подруга, чем жить с твоим шнобелем, – ехидно ответила та. – Впрочем, это единственное, чем ты можешь гордиться – ведь это у тебя самая выдающаяся часть тела!

– Ах, вот как?! – Мышильда в ярости привстала.

– Да, именно так! Ты, небось, и в ведьмы затем подалась, чтобы мужика себе приворожить какого-никакого, завалящего… Иначе кому ты нужна, доска стиральная!

– Тебе и приворот не поможет, жирдяйка! Да на тебя смотреть тошно, и потом за версту несёт!!

– А от тебя плесенью!!!

Соперницы теперь стояли, перегнувшись через стол, и пожирали друг дружку ненавидящими взглядами. Казалось, достаточно проскочить искре, чтобы грянул взрыв; и в этот момент зазвонил телефон.

Звонок был столь громким и неожиданным, что нервы Семирамиды Парасюк не выдержали. Надо сказать, что в глубине души она была очень ранимой девушкой и не раз втайне ото всех предпринимала попытки избавиться от лишнего веса. Здоровый аппетит, правда, неизменно одерживал верх над этими устремлениями…

Рука ведьмы непроизвольно дёрнулась – и впечатала в щёку Мышильды хорошую полновесную плюху.

Удар был достаточно сильным, чтобы повергнуть дежурную на пол; впрочем, она тут же вскочила и бросилась на обидчицу, пытаясь укорениться ногтями в её физиономии и нисколько не заботясь о том, что между ними находится стол.

Карты разлетелись по всей диспетчерской; кофе пролился. Телефон, невольный виновник баталии, с грохотом и звоном рухнул на пол; трубка слетела с рычага и треснула. Ведьмы с визгом принялись тузить друг друга, пытаясь нанести как можно больший урон внешнему виду соперницы.

– Тревога! Тревога! Тётки, тревога! Вы чем там, блин, заняты?! Обречённые восстали и дерзко атакуют взлётную полосу!!! Тётки, аллё! – панически зудел в вывалившейся мембране голос дежурного.

Но какое там! Ведьмам сейчас было не до этого…

Воздушных кораблей на базе оказалось несколько. Каюкер, укрывшись за столбом ограждения, некоторое время присматривался к проступающим из сумрака силуэтам. Хуц одышливо сопел рядом.

– Слышь, мон, чего ждём-то! Неровен час, засекут!

– Не суетись… Сейчас главное – определить, какой из них самый быстроходный. – Иннот испытывал странное чувство, как будто его глазами смотрит кто-то другой.

Это был, разумеется, Воблин Плиз – кому, как не старому воздушному волку, мог ещё доверить каюкер свою судьбу!

«Приземистая яхта с закруглёнными обводами», – вынес вердикт персонажик.

– Чего думать-то? Ясен пень, вон тот. – Палец Хуца ткнул в сторону дирижабля с вытянутым веретенообразным баллоном и хищно заострённым бушпритом. – Он поновее прочих будет.

– Ошибаешься. Корпус гондолы широковат, да и аэродинамика баллона не внушает доверия. Видишь, какой он длинный? При боковом ветре будет сильно сносить. Кроме того, палубные надстройки здорово утяжеляют конструкцию.

– Э… Ладно, тебе, похоже, виднее! – Коротышка с уважением посмотрел на Иннота.

Тихого проникновения, на которое втайне надеялся каюкер, не получилось. Что ж, это, наверное, закономерно; даже его ненормальное везение должно иметь какой-то предел. В предрассветной мгле обречённым удалось пробраться на взлётное поле незамеченными, однако возле дирижабля завязалась драка: вахтенный засёк их и тут же поднял тревогу. Бумеранг Иннота опоздал на какие-то мгновения…

Схватка была жестокой, но скоротечной: обречённые понимали, что пощады им ждать не приходится, и бились насмерть. В ход шло всё: ноги, кулаки, зубы… Оставшиеся в живых члены команды сочли за лучшее отступить и не связываться с этими сумасшедшими.

К немалой радости Иннота, дирижабль был не только на ходу, но и полностью подготовлен к полёту. Некоторое время каюкер (вернее, Воблин Плиз) изучал систему газоподающих трубок – она отличалась от вавилонской; потом отвернул вентили. Шипение гидрогениума звучало в его ушах, словно музыка… Дирижабль нехотя оторвался от земли и неспешно начал подъём. Иннот уставился на шкалу альтиметра. Три метра… Четыре… Пять… Хотелось раздавить стекло и поторопить медлительную стрелку пальцем; да толку-то… По всем правилам, в воздухе уже должны крутиться перехватчики, подумал каюкер. Что-то у них там не заладилось… Или здешние вояки основательно разболтались. И то сказать: тревоги-то небось только учебные; местный вариант Ёкарного Глаза, наверное, ещё не родился…

Когда днище гондолы оторвалось от земли, обречённые разразились радостными воплями.

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь! – отрезвил каюкер самых восторженных. – Они запросто могут сбить нас или вынудить к посадке. А ну-ка, ты, ты и ты, – он ткнул пальцем. – Помогите мне поднять паруса!

– Не дадут нам так просто уйти, мон, – буркнул долговязый Цытва-Олва, единственный, кто не разделял всеобщего ликования. – Долбани кругом…

– Разберёмся и с долбанями, – отвечал запыхавшийся Иннот. – Эй, парни, давайте: все к леерам и смотреть в оба! Если хоть какая-нибудь дрянь в воздух поднимется, сразу зовите меня.

– А… Что такое леера? – робко спросил кто-то.

– Канаты видишь? Во-он те, перильца? Вот они-то и есть леера.

Разобравшись с парусами, каюкер расчехлил баллисту. Она на дирижаблике была всего одна, зато располагалась удачно – на корме; в случае чего будет удобно отстреливаться от преследователей. Заряды имелись; правда, не очень много: он насчитал в ящике двадцать четыре бутылки, аккуратно переложенные сеном. Удостоверившись, что они теперь не безоружны, Иннот спустился в кубрик. Хлюпика устроили на низеньком кожаном диванчике. Лицо смоукера заострилось, пульс по-прежнему оставался слабым, а уши – холодными. Каюкер раздобыл в капитанской каюте стёганое ватное одеяло и накрыл им приятеля.

– Его бы дохтуру показать, а ещё лучше – знахарю, – покачал головой Хуц. – Был у нас на селе один – дядька Могила… Пользовал водкой на семи травах да зашёптываниями. Всё лечил; как рукой снимало. Жаль, попался – приехали из района жмуры да повязали болезного… Помню, как его брали; я ещё огольцом был тогда. Кузню окружили, стоят… Так он выскочил, шапчонка набекрень, да с ходу одного жмура соплёй перешиб; а остальные как навалятся! Ну, его дядьку с тех пор никто и не видел…

– Я предпочитаю Природу, – невесело усмехнулся Иннот.

– Это как?

– Чтобы само заживало… Посмотри-ка на камбузе, как у нас с провизией. Надо бы сделать бульон – попробую его напоить.

– Эй, моны! Там летит что-то! – Сверху просунулась испуганная физиономия.

Иннот, поминая предков, бросился на палубу. Тревога, впрочем, оказалась ложной: большая стая долбаней прошла стороной, не обратив на дирижабль ровным счётом никакого внимания. Должно быть, их не успели ещё предупредить… Настоящая погоня показалась лишь спустя час, когда уже рассвело. Чёрные точки появились в небе за кормой и стали быстро увеличиваться в размерах, приобретая вполне определённые очертания.

Мышильда Колбаскина на сей раз пренебрегла своеобычной ступой и воспользовалась косолётом – специальным удлинённым помелом, на переднюю оконечность которого было насажено длинное лезвие от косы, из-за чего вся конструкция сильно смахивала на некоего карикатурного журавля. Физиономия перехватчицы была здорово разукрашена, из ноздрей торчали клочки пропитанной кровью ваты.

Семирамида Парасюк спешила следом, лишь чуть-чуть отставая; тональный крем густым слоем покрывал её щёки, маскируя следы ногтей. Подвесной таран, вырезанный из чёрного роммеля, со свистом рассекал морозный воздух.

Каюкер, прищурившись, наблюдал за их приближением; обречённые толпились за его спиной.

– Слушай, любез… мон! Как тебя зовут? – спросил он угрюмого детину с рябым невыразительным лицом – одного из тех, кто помогал нести Хлюпика.

– Бят, – коротко ответил рябой.

– Слушай, Бят… Спустись вниз и найди капитанскую каюту. Там у него в углу парочка гантелей. Возьми кусок троса, метров семь-восемь, и привяжи по гантелине к каждому концу; только прочно привяжи, понял? Потом принеси это всё сюда.

– Зачем? – удивился Бят.

– Затем, что если ты будешь задавать вопросы, нас через три минуты собьют!!! – гаркнул Иннот. – А ну, живо!!!

Рябой двинулся к люку, бормоча что-то себе под нос, – и отнюдь не бегом. Каюкер только и мог, что скрипеть зубами с досады. «Духи предков, ну и команда тебе досталась!» – проворчал в глубине его сознания Воблин Плиз.

– Вот что, парни. – Иннот, сделав над собой некоторое усилие, повернулся спиной к стремительно приближающимся перехватчицам и оглядел собравшихся. – Вы все должны понимать, что шансов у нас очень мало. Поэтому давайте договоримся так: пока мы в воздухе, вы слушаетесь меня беспрекословно – даже если я прикажу вам ползать взад-вперёд по палубе на четвереньках. Учтите: если эта простая истина не дойдёт до вас в течение ближайших минут, вы все попросту погибнете. Итак, у кого-нибудь есть возражения?

– А ты точно знаешь, что надо делать? – недоверчиво спросил кто-то.

– Я один из лучших пилотов Вавилонских военно-воздушных сил, – отчеканил каюкер, твёрдо глядя в глаза спрашивающему. – Собственно, из вас всех мне нужен только Хлю… Или Кекалдач, как вы его тут называете. Но раз уж мы оказались на одном корабле, то…

– Эй, мон, они всё ближе!

– Так да или нет? – Иннот даже не обернулся.

– Ладно! Ладно! Мы согласны! Только скажи, что надо делать! – на разные голоса загомонили обречённые, бросая опасливые взгляды на приближающихся ведьм.

– Вот ты, – палец каюкера ткнул первого попавшегося, – иди к штурвалу; знаешь, что это такое?

– Колесо с ручками?

– Если я скомандую «право руля» или «лево руля», поворачиваешь его направо или налево – примерно на восемь румбов. Ясно?

– Э-э… А что такое румбы?

– О предки!!! Ладно, просто держи его покрепче… Пока каюкер наводил порядок среди новоявленного экипажа, Бят успел притащить гантели и связать их куском каната – неумело, но прочно. Иннот выбил клинья, удерживающие баллисту в зафиксированном положении, и положил ладони на рычаги наматывающего барабана. Зарядная чашка с громким скрипом поползла по направляющим.

– Иди сюда и помогай! – По спине каюкера градом катился пот.

Бят взялся короткопалыми ручищами за рычаги. Вдвоём они взвели баллисту; Иннот моргнул – и в дело вступил Воблин Плиз. У каюкера возникло ощущение, что его вежливо оттеснили в сторонку; собственные руки вдруг проделали ряд сложных быстрых движений – взяли у Бята гантели, каким-то особымобразом смотали канат и ловко уместили всё это в чашке баллисты. Воблин взялся за рычаги и принялся ловить ведьму в перекрестье проволочного прицела. Вокруг повисла тишина; лишь поскрипывали канаты и шарниры орудия… «Промажет», – прошептали сзади; тут же донёсся звук плюхи. «Вот это правильно, – подумал Иннот. – Нечего папане под руку говорить». На взгляд каюкера, толстая ведьма в ступе представляла собой лучшую цель, чем тощая ведьма на помеле. Воблин, однако, считал по-другому – и целился в тощую. Иннот затаил дыхание: вот чёрный силуэт попал на миг в проволочное перекрестье… Исчез… Снова попал… Сместился… Рука быстро, но плавно тянет рычаг…

Хлопок баллисты прозвучал оглушительно; обречённые в один голос ахнули. «Вот так оно и бывало в прежние-то деньки, старик…» – неслышно для других усмехнулся Воблин.

Гантели устремились навстречу перехватчице; канат разматывался, и вся конструкция сейчас крутилась в воздухе, как слетевшая с оси карусель. Тощая ведьма, увидев несущийся навстречу снаряд, резко отклонилась вбок, уводя метлу с линии удара. По чистой случайности – так, по крайней мере, показалось каюкеру, канат всё же захлестнул помело чуть выше прутьев и несколько раз обмотался вокруг древка. Вторая гантель при этом также изменила вектор движения…

В момент попадания Мышильда Колбаскина находилась впереди и чуть правее своей напарницы; выстрел же «подправил» её таким образом, что помело оказалось прямо по курсу ступы. Семирамида Парасюк завопила что-то нечленораздельное, высунувшись едва ли не по пояс; Мышильда вздёрнула косолёт вверх, пытаясь избежать столкновения, – и болтающийся на охвостье помела «кистень» с изяществом вальсирующего кавалера обхватил ту часть тела Семирамиды, которую условно можно счесть талией…

Тощую ведьму закружило вокруг толстой; радиус круга всё уменьшался и уменьшался по мере того, каквитки каната наматывались на Семирамиду, – и вот наконец произошло неизбежное: перехватчицы столкнулись.

На дирижабле воцарился хаос: беглецы орали от восторга, топали ногами, обнимались, глядя на то, как ступа с двумя ведьмами стремительно входит в пике; Иннота взялись было качать, но он строго гаркнул: «Отставить!»

– Если бы их было не двое, а хотя бы трое, нас бы уже сбили! – отрезвил он самых неугомонных. – А теперь слушайте сюда! Не знаю почему, но везёт нам пока просто неприлично: кроме этой парочки, в небе никого больше нет. Сейчас всем вам предстоит напряжённая работа; я попытаюсь выжать из этого корыта всё, на что оно способно. Ставим дополнительные паруса и поднимаемся вверх: там ветра сильнее, чем у земли. Давайте, парни, давайте, времени у нас не слишком много!!!

На возню с такелажем ушёл почти час; и если бы не огромный опыт Воблина, этого не удалось бы сделать никогда. Практически всю работу Инноту приходилось исполнять самому: никто из обречённых не то что не умел управляться со снастями, но вообще ни разу не поднимался в небо. Каюкер сорвал голос, втолковывая каждому, что тот должен делать. «У меня уже бывало такое, – поделился Воблин Плиз. – В самом начале войны я обучал новобранцев-куки, которые считали дирижабль неким летающим зверем, а то и вовсе духом. Но видят предки – даже они схватывали всё быстрее!» Наиболее толковыми из всех оказались братья Заеки-ровы – и, как ни странно, тощий язвительный люли, Гэбваро Цытва-Олва. Его Иннот/Воблин назначил рулевым, объяснив на скорую руку премудрости обращения со штурвалом.

Пока наверху шла битва, Цупаж Хуц хозяйничал на камбузе. Он мудро рассудил, что помирать на голодный желудок в любом случае не стоит; удовлетворив собственный голод, бывший обречённый сварил бульон, или, скорее, что-то вроде очень жидкого мучного киселя с редкими кусочками мяса, и попытался накормить Хлюпика. Смоукер всё так же пребывал без чувств; с огромным трудом Хуц влил в его рот несколько ложек пищи. Заглянувший на минутку Иннот пощупал пульс приятеля, покачал головой и велел сообразить кормёжку для остальных. Хуц постарался… Едва глянув на количество приготовленной пищи, каюкер стиснул зубы, чтобы не разразиться бранью – новоявленный кок истратил едва ли не четверть всех припасов. «Может, оно и правильно, – подумал он затем. – Эти бедолаги так оголодали, что надолго их не хватит; пусть подхарчатся, заодно и настрой повысится. Но потом всё равно придётся затянуть пояса».

Люли морщился и приплясывал от холода у штурвала.

– Пойди поешь, я тебя сменю, – хлопнул его по плечу Иннот. – И разотри левое ухо; ты его обморозил.

– Ветер – что нож, мон, – хрипло ответил люли. – И как ты не мёрзнешь? Меня и в телогрейке-то трясёт, а на тебе, кроме одеяла твоего с дыркой, похоже, и вовсе ничего нет!

– Как это нет? Велосипедки…

– И тапки вон, драные… Видать, не простой ты человек!

– Во всяком деле нужна сноровка! – пожал плечами Иннот.

Гэбваро хитро прищурился, но спорить не стал – и, сутулясь, удалился в кубрик.

Иннот выстоял вахту; затем ещё одну. Запасы внутреннего электричества исправно согревали его и не давали проявиться голоду; и всё это время каюкер напряжённо размышлял… Самой большой загадкой оставалось отсутствие погони. Он не знал, конечно, что ведьмы-соперницы здорово проштрафились и попытались захватить обречённых вдвоём, никого не предупредив, дабы загладить свою вину. Полдня ушло у них на то, чтобы выбраться из сугроба, хорошенько подраться ещё раз и отремонтировать треснувшую при паденииступу; благодаря этому беглецы получили несколько часов форы. Впрочем, погоня ещё появится – Иннот, да и Воблин не сомневались в этом; вопрос только в том – когда. Каюкер учредил должность наблюдателя; напяливший сразу две телогрейки, бедолага должен был выстоять несколько часов на корме, после чего вахту принимал кто-то другой. Остальные в это время спали вповалку прямо на полу кубрика – ночное бегство вконец измотало их, а сытная, впервые за много дней, еда подействовала как доброе снотворное. Ближе к вечеру Иннот и сам почувствовал, что начинает клевать носом. Но у него, в отличие от прочих, было полно готовых прийти на помощь родственников; причём все они находились прямо здесь… «Талво, старина… Ты не мог бы меня подменить…» – «О чём речь, дружище! Правда, я не больно-то умею управляться с этой летающей штуковиной…» – «Спроси у Воблина, он объяснит». – «Оки, договорились…» – и Иннот очутился в квартире персонажиков.

– Хочешь курнуть? – предложил ему Кумарозо. Звезда джанги валялся на диване и лениво пощипывал струны своего банджо.

– Спасибо, Сол… Но я хочу спать. Просто спать, и всё.

– Но ты и так уже спишь! А впрочем, как хочешь.

Каюкер снова закрыл глаза. Теперь это был настоящий сон – тёплый, тёмный… Тело потеряло вес, исчезло, сладкие волны небытия нежно массировали растворяющееся сознание… Внезапно в темноте возник Гукас. Телогрейка его была драной во многих местах, кожа тоже, и смутно белели в этих дырах обнажившиеся рёбра – грязные, покрытые комьями свернувшейся и засохшей крови. Глаза Гукаса затянули синеватые бельма, а зубы… о, зубы точно удлинились чуть ли не вдвое и бесстыдно скалились в провал напрочь оторванной щеки. «Вот только кошмаров мне для полного счастья не хватало!» – сердито подумал Иннот. Гукас подмигнул и исчез. В наступившей тьме свистел и завывал ветер; потом повалил снег…

Иннота осторожно потрясли за плечо.

– Гм… Извини, что бужу, но у нас нарисовались кое-какие проблемы, – смущённо сказал Талво. – Тут пришёл один парень и заявил, что остальные желают со мной побеседовать; то есть, на самом-то деле, конечно, они хотят побеседовать с тобой…

Иннот сладко потянулся и встал.

– Ладно, посмотрим, чего они хотят… Горизонт чист?

– Пока да… Правда, собирается какая-то серая хмарь, так что видимость с каждым часом всё хуже. Да и темнеть потихоньку начинает. Ну что, меняемся?

– Меня… – гостиная персонажиков внезапно выцвела, поблекла и исчезла; грубая реальность приняла каюкера в свои объятия.

– … емся.

Цупаж Хуц ёжился и прятал лицо в воротник.

– Ты весь день носу в каюте не казал, мон! Я не понимаю – либо ты крепче железного роммеля, либо у меня что-то не в порядке с головой. Как ты не околел на таком ветру, хотел бы я знать?!

– Я же говорю – сноровку надо иметь! – зевнул Иннот. – Что у вас там случилось?

– Ну… Парни не хотят лететь неведомо куда. То есть, конечно, хотят, но не все…

– А, мнения разделились… Что же, этого следовало ожидать. – Каюкер застопорил штурвал. – Ладно, пойдём, потолкуем… А ты сам-то что думаешь по этому поводу?

– Если и приземляться, то не сейчас, – категорично отрубил Хуц. – Пропадём!

– Верно мыслишь… А что там мой кореш?

– Лежит, как лежал, – вздохнул Хуц и глубокомысленно добавил: – Некроплазма – это тебе не это…

Оказавшись в кубрике, Иннот невольно поморщился: запахи пищи, сырой одежды, кишечных газов идавно не мытых тел составляли поистине убийственный букет.

– Вы бы хоть проветрили, что ли! – проворчал он.

– Холодно…

– Ладно, уважаемые. Итак, что у нас здесь за шум? Обречённые замялись; наконец, вперёд выступил один из них, Чамэ Тымпая.

– Мы тут с парнями потолковали и думаем, дальше лететь нет смысла, – агрессивно сказал он.

Иннот поймал себя на мысли, что Тымпая очень похож на маленького злобного хорька. Наверняка пакостный зверёк числился тотемом этого парня…

– Хочешь сойти? Да пожалуйста! – хмыкнул он. – Ты только скажи, когда в последний раз на палубу выходил?

– Ну, это… Часа, может, два назад, когда паруса меняли… А что?

– Под нами сейчас заснеженный лес без малейших признаков жилья, вот что. Я рискну снизиться и сброшу трап; но много ли вам это даст?

– Он прав, Чамэ, – подал голос Хуц. – Я же говорил тебе, мон: в лесу сугробы метра два высотой. Как мыслишь, далеко тебе удастся уйти?

– Значит, жильё надо искать! Деревеньку какую-нибудь поглуше! Затаимся там, переждём погоню! В воздухе-то мы – вот они, как на ладошке, мон!

– Лучше ведьмы в воздухе, чем волки в лесах! Обложат вас, дурней, всей стаей – что тогда делать будете?

– Может, и не обложат, а вот ведьмы точняк не отстанут!

Каюкер громко хлопнул в ладоши.

– Так, тихо! У нас сейчас главная задача – оказаться, как можно дальше от Курганов. Все согласны? Отлично. А что касается погони – ну что же, будем драться! Поймите вы: наше единственное преимущество сейчас – скорость. Потеряем её – потеряем всё. На земле вас быстро переловят, это уж как пить дать. Думаете, Великие так запросто выпустят добычу из когтей?

По правде говоря, Иннот не знал, как на самом деле поступят Великие; но зато это хорошо представляли себе обречённые. Все притихли; даже Чамэ Тымпая, казалось, присмирел.

– А теперь скажите мне вот что: я держу курс всё время на юг. Кто-нибудь знает, что там? – направил разговор в нужное русло Иннот.

– Говорят, горы какие-то… – неуверенно пробормотал один из обречённых.

– А ещё? Кто-нибудь из вас вообще бывал в той стороне?

– Не… Разве что этот, люли… Цытва-Олва. Ихнее племя вечно болтается туда-сюда…

– А где он, кстати?

– Так это… Сейчас его очередь караулить.

В этот момент по палубе загромыхали торопливые шаги, и вместе с порывом ледяного ветра в кубрик ворвался Гэбваро Цытва-Олва.

– Беда, моны! – выдохнул он и зашёлся в кашле. – Огни в небе!

Иннот вскочил и ринулся наверх. Люли не солгал: россыпь красноватых точек мерцала в нежных сумерках за кормой. Он принялся считать: две… Четыре… Шесть… Восемь… Духи предков, да сколько же их?!

«Похоже, самая настоящая облава, – хмыкнул в глубине сознания Воблин Плиз. – Удивительно, что сообразили только сейчас. Тебе ясно, что они задумали? Наша скорлупка – это, скорее всего, курьерское авизо; она много быстроходнее любого крупного судна. Поэтому они взяли на борт ведьм, и те патрулируют воздушное пространство – не удивлюсь, если посменно».

– Их там дюжина, не меньше!

«Наверняка больше. Вступать в бой при такрм раскладе – чистой воды безумие… Или гусарство».

– Ну, я-то всегда был гусаром в глубине души… И вообще сначала пускай нас догонят!.

«Верно. Кстати, неплохо бы сделать ещё несколько грузиков на верёвке…»

– Понял… Эй, парни! Хуц! Бери людей и пошуруйте по отсекам – мне нужны небольшие, но тяжелые предметы. Вы двое – возьмите бухту каната и нарежьте его длинными кусками. Будем делать метательные снаряды.

– Какие снаряды, мон?! Ты чё, ослеп?! Не видишь, сколько их?! – взвизгнул Чамэ Тымпая. – Давай скорее к земле, прятаться надо!

«Паникёров спустить в гальюн», – внес предложение Воблин.

– Чамэ, возьми-ка вон тот канат и отрежь от него кусок семь-восемь метров длиной. Ты меня понял? – очень спокойно спросил каюкер.

Тымпая сплюнул, но ослушаться не посмел – в голосе Иннота сейчас было нечто такое, что напрочь отбивало охоту к дальнейшим пререканиям.

Огней в небе становилось всё больше; по прикидкам опытного в таких делах Воблина, их преследовала эскадра из пяти-шести дирижаблей, каждый из которых нёс на борту по крайней мере четыре ступы. Беглецы первыми засекли преследователей; но и те вскоре увидели вожделенную добычу. Оседлав ступы и метлы, ведьмы всем скопом бросились в погоню, вереща и улюлюкая. «Теперь начинается самое интересное, – меланхолично сообщил Воблин. – Если у них есть приказ взять нас живьём, они начнут дырявить оболочку дирижабля и ломать снасти; если же нет – попросту закидают факелами. Самая действенная тактика, между прочим…»

– Гм… И что мне делать?

«Надеяться на чудо. Да, и держись-ка поближе к баллисте».

– По-моему, ты как-то слишком безмятежен, парень! У меня, например, все нервы на взводе!

«Разве? О, меня тоже колбасит… Но если тебя пугает предстоящий бой, то меня – нечто другое».

– Что же?

«Ты давно смотрел на мир энергетическим зрением? Ну-ка, задействуй наши замечательные бородавки…»

Иннот последовал совету и едва не присвистнул от удивления.

– Что это за здрасьте?!

«Кто-то вливает исполинскую мощь в пространство вокруг нас. В любую минуту может разразиться шторм, да ещё какой! Забери меня предки, я ни разу не видел ничего подобного!»

– На такое способны только Великие Маги! «Скорее всего, так оно и есть».

– Блин… Со всех сторон обложили…

«Как ни странно, это нам на руку: в бурю совершенно невозможно сражаться».

Серая хмарь продолжала сгущаться. На земле уже ничего нельзя было различить; остались только они, преследуемые, – и преследователи. По-видимому, у ведьм действительно был приказ захватить дирижабль, а не сбить его; но вот о здоровье беглецов им никто не поручал заботиться…

Как только передовая ступа приблизилась на несколько десятков метров, сидевшая в ней ведьма высунулась как можно дальше, сложила руки рупором и проорала проклятие. Помогавший Инноту обречённый внезапно охнул. Телогрейка на нём вздулась и затрещала по швам; несчастный поднёс к глазам трясущиеся руки и в ужасе уставился на стремительно опухающие пальцы, каждый из которых сделался толщиной с добрую сардельку. Иннот/Воблин одним движением выхватил из зарядного ящика бутыль с флогистоном, привычно потянулся за кортиком, вспомнил, что никакого кортика у него нет, выругался, зарядил бутыль в баллисту и выстрелил.

За кормой вспухло огненное облако. Подбитая ступа выскользнула из него и, набирая скорость, с воем пошла вниз; шлейф жирного чёрного дыма тянулся за ней следом. Остальные ведьмы, увидев участь своей товарки, брызнули в стороны. Теперь они пытались взятьдирижабль в клещи, обогнать его и зайти со стороны носа, там, где у баллисты была мёртвая зона; но и каюкер не терял времени даром. Он использовал те снаряды, что в спешном порядке изготавливали остальные. Шарнир орудия пронзительно скрипел, Иннот/Воблин ловил стремительные тени в перекрестье прицела, прикидывал упреждение – и плавно давил на спусковой рычаг. Выпущенные баллистой вертящиеся грузики, соединённые длинной верёвкой, внесли в ряды противника некоторую сумятицу, но всё же этого было мало. Ему удалось вывести из строя ещё две ступы и контузить излишне ретивую кривобокую ведьму верхом на помеле, прежде чем ужасающий вопль и улюлюканье на носу авизо не возвестили о том, что дирижабль берут на абордаж.

Проклиная всё на свете, каюкер выхватил бумеранг и бросился туда, оставив баллисту на попечение опухшего индивида.

Несколько ведьм из тех, что пользовались метлами, сумели-таки обогнать дирижабль и высадиться на палубу; теперь они теснили беглецов, зловеще ухмыляясь, показывая им пальцами «козу» и тыкая остро заточенными черенками своих летательных приспособлений. Угрозы жутких старух явно не были пустыми: с лееров уже свешивались потроха какого-то бедняги, безрассудно бросившегося в драку. Иннот беспомощно огляделся. Да, он запросто мог сразить одну из ведьм бумерангом – но только одну; после чего остался бы без оружия. «Без оружия? А стеклянная граната?!»

Каюкер нащупал в кармане увесистый шарик. Впрочем, он тут же отказался от этой мысли – стекло изрешетило бы не только ведьм, но и его товарищей по несчастью.

Налетевший порыв ветра громко хлопнул парусом; мёрзлая ткань мазнула Иннота по щеке. Во внезапном озарении он схватился двумя руками за канат, поднатужился – и пережег его мощным электрическим импульсом. Теперь следовало пережечь второй…

Следующий порыв ветра был ещё сильнее; освобождённый от креплений стаксель рванулся вперёд и накрыл ведьм с головой.

Издав воинственный клич, Иннот ринулся вперёд и принялся охаживать бумерангом бешено дёргающуюся парусину. Рядом изрыгал проклятия Хуц, изо всех сил молотя врагов чугунной сковородкой с остатками присохшей каши… «Тёмную! Тёмную им!» – вопили беглецы, орудуя чем попало… Через несколько минут всё было кончено. Останки ведьм и обломки мётел повыкидывали за борт; каюкер схватился за штурвал – и вовремя, ибо. предсказанная Воблином буря уже разразилась.

Всего за несколько минут шквальные порывы ветра достигли ураганной силы. Времени сворачивать паруса не было: беглецы, вооружившись на камбузе ножами, попросту срезали канаты. Выдвижные мачты были частью срублены, частью задвинуты в корпус; Иннот/Воблин сбился с ног, пытаясь спасти хотя бы некоторые снасти от повреждений.

Ступы отстали и, скорее всего, вернулись обратно на дирижабли-матки; по крайней мере, разглядеть их в свистопляске стихий не удавалось. Буря принесла с собой град; ледяные горошины с оглушительным треском хлестали палубу, гулко барабанили по оболочке баллона, потом град сменился мокрым снегом. Весь такелаж моментально оброс коркой льда. Иннот бросил опасливый взгляд на альтиметр – но высота пока оставалась стабильной.

Повсюду рокотал гром. Вспышки молний прошивали клубящиеся тучи; каюкер не мог противостоять искушению и использовал энергетическое зрение вновь.

Сотканный из ветров и холодного огня, возвышался над миром Великий Эфтаназио. Исполинские ладони Великого Мага неспешно разошлись в стороны – и сложились, стремясь прихлопнуть крохотную мошку дирижабля; ослепительные, многокилометровой длины молнии шибанули во все стороны разом. Но цель была слишком ничтожна – завихрения, вызванные движением рук, каждая из которых могла соперничать размерами с горным хребтом, лишь отшвырнули авизо подальше от эпицентра. Великий Некробио злорадно ухмыльнулся за спиной извечного своего соратника-соперника и дунул, напрягая щёки, топорща густую неопрятную бороду. Немыслимой силы шквал подхватил летучий кораблик, едва не разнеся его в клочья, и на огромной скорости увлёк в тёмную даль, в круговорот кипящих облаков и завывающих вихрей…

Пыха устало стирал с лица последние остатки грима, когда в фургончик маэстро Палисандро ворвался взмыленный Чобы.

– Старик, ты здесь? Ты не представляешь, кого я сейчас видел!

– Ты лучше скажи, почему не был на спектакле? – возмущённо спросил смоукер. – Этот парень, который тебя заменял, спотыкается через каждые два слова; я вообще удивляюсь, как нас не закидали гнилыми фруктами!

– Ну, ты ведь тоже сначала, типа…

– И мы не смогли найти зелёный парик! Куда ты его запихнул? Пришлось срочно сооружать новый, из мочала!

– Да ладно тебе про парик! Ты Твадло помнишь? Ну, этого, альбиноса?

– Помню, конечно… Что, он опять чего-нибудь натворил?

– А Книгу… – тут Чобы многозначительно понизил голос. – Книгу помнишь?

– Постой… Ты хочешь сказать, что?..

– Мы-то думали – её, типа, сперли эти, дикие горцы; но вспомни-ка: когда мы очнулись, Твадло уже не было рядом! Ну так вот, встречаю я сегодня одного своего кореша…

Повидаться со Светлой Личностью оказалось куда как непросто. Приятелям пришлось долго плутать, пока они не очутились в заброшенном дворике на самой границе с Манки-тауном. Сначала им завязали глаза и заставили несколько раз повернуться вокруг своей оси, после чего повели куда-то, поддерживая под локти. Затем они поднимались и спускались по гулким, пропахшим кошками лестницам (а может, лестница была одна и та же – по крайней мере, смоукеру так показалось); и, наконец, повязку сорвали с глаз.

– Наставника не перебивать, – внушительно сказал зверообразный детина с переломанным носом, сопровождавший их. – Если захотите о чём-то спросить, спрашивайте меня, понятно? И ещё: вы не должны приближаться к нему, пока он сам вас не позовёт. Не то… Ну, короче, вы поняли.

Пыха покосился на друга. Видно было, что у Чобы на языке вертятся какие-то язвительные слова, но он благоразумно смолчал.

Комната, в которой очутились приятели, была полна народу. Все чинно сидели на полу и ждали чего-то. Два совершенно одинаковых мускулистых низколобых типа неподвижно стояли по обе стороны закрытых дверей, мрачно озирая собравшихся. Пыхе стало немного не по себе от их пристальных взглядов. Напряжение нарастало; казалось, по комнате скоро начнут проскакивать искры. Наконец створки распахнулись, и Светлая Личность шагнул в комнату.

На Твадло был ослепительно белый костюм – явно с чужого плеча, на несколько размеров больше, чем требовалось. Редкие свои волосики альбинос тщательно вымыл, густо набриолинил и по последней моде зачесал назад, так что физиономия его приобрела даже некую значительность. Выйдя на середину комнаты, он благостно улыбнулся и поднял вверх обе руки, то ли приветствуя собравшихся, то ли благословляя их. По комнате пронёсся радостный вздох. Один из охранников торопливо подтащил старое, обитое потрескавшимся дерматином кресло. Твадло небрежным кивком поблагодарил его и сел, вальяжно развалившись.

– Друзья! – торжественно начал он. – Ибо не ошибусь я, назвав вас всех друзьями. Прошлый раз, если помните, я называл вас товарищами; позапрошлый – братьями. И я не отказываюсь от своих слов! Ведь все мы – это одна большая дружная семья; и как раз об этом я хотел бы поговорить с вами сегодня. Я знаю о неких сомнениях, обуревающих кое-кого из вас; я не буду называть имён, эти люди и сами в курсе, что речь идёт о них. Как вам известно, для всех вступивших в нашу общину есть одно правило: его деньги и имущество становятся достоянием всех. Таким образом, достигается сразу две цели: во-первых, человек освобождается от низменного чувства зависти, ведь завидовать больше нечему; любая вещь равно принадлежит каждому – в том числе и ему. А во-вторых, расставаясь с собственностью, вы сбрасываете с плеч её многовековой гнёт. Подумайте сами: каждому из вас, я думаю, знакомо то щемящее чувство, которое испытывает человек, уходя из дома и оставляя там нечто ценное. Богатеи прячут свои сокровища за замками и решётками; но вот вопрос – так ли они счастливы, как мы с вами?

– Нет! Нет! Конечно же не так! – зашумели собравшиеся.

– Боитесь ли вы, что вас ограбят? – лукаво улыбнулся Твадло.

– Нет! Не боимся! У нас нечего брать!

– Боитесь ли вы, что ваш дом сгорит и вам негде будет жить?!

– Не боимся!!!

– А почему?

– Потому что у нас много домов!!! И все они общие!!!

– Слушай, что это с ним? – озадаченно прошептал Чобы на ухо Пыхе. – Он, типа, никогда не говорил так гладко! Да ты же помнишь! Он вообще весь какой-то… Другой!

– Помню, – медленно ответил Пыха. – Это Книга, не иначе!

– Но можно ли стерпеть, если каждый день, каждый час видишь вокруг несчастных, обременённых роскошными виллами, шикарными драндулетами и неисчислимыми капиталами? – Голос Твадло теперь гремел. – Не разрывается ли сердце, когда алчность разгорается в глазёнках твоих ближних – алчность, ради которой они готовы пойти на преступление? А ведь стань всё общим, исчезли бы и воровство, и грабёж – ибо зачем отбирать то, что и так принадлежит тебе?!

– Во даёт! – шёпотом прокомментировал Чобы.

– Так ответьте мне, что мы будем делать дальше! – Твадло забрался на кресло с ногами и вскинул над головой кулачок. – Стоит ли бороться за всеобщее счастье – или с нас довольно тех жалких крох, что мы имеем сейчас?

– Стоит! Стоит!! Стоит бороться!!! – скандировали собравшиеся.

Твадло удовлетворённо улыбнулся и сунул руку за пазуху. На свет появилась Книга.

– Но кто из вас знает, с чего надо начать? Имеет ли смысл объяснять великие истины заблуждающимся – или же нужно взять их железной рукой и повести за собой ко всеобщему счастью, куда мы одни знаем дорогу? Пускай Книга ответит нам на эти вопросы! Давайте все сюда, дети мои; становитесь в круг, и пусть Книга явит нам заветные слова!

Дальнейшее Пыха запомнил смутно: раскрытые страницы, с которых, кажется, бьёт незримый свет; мерный ритм чеканных созвучий, изгоняющий из сознания все мысли, и невыразимый восторг, переполняющий душу; восторг и предвкушение чего-то прекрасного. В какой-то момент ему показалось, что он ощущает слабый, еле уловимый аромат жареной курицы – как тогда, на площади, но наваждение тут же исчезло. Когда друзья немного пришли в себя, последние члены общины уже расходились. Лица их были отмечены непоколебимой решимостью…

В комнате остался только альбинос со своими охранниками. Светлая Личность медленно поднялся с кресла, широко улыбнулся и двинулся к приятелям, расставив руки. Это настолько не походило на прежнего Твадло, что Чобы и Пыха невольно попятились.

– Друзья, друзья… – Голос Светлой Личности тоже изменился; теперь это был глубокий, бархатный баритон. – Вы не поверите, как я счастлив видеть вас обоих! Ну, рассказывайте, – он обнял приятелей за плечи. – Как вы живёте, чем дышите?

– Да мы это… – начал Чобы, но Твадло перебил его:

– Гапа!

– Да, Наставник! – один из телохранителей склонился в почтительном поклоне.

– Сходи в ту комнату, где мы держим продукты, и принеси самого лучшего вина. И закуску сообрази какую-нибудь, будь ласков… Да, так на чём мы с вами остановились? – он благожелательно оглядел Чобы и смоукера. – Вы чем сейчас занимаетесь?

– Играем в театре! – гордо ответил Пыха. – Мы теперь актёры!

– Замечательно! Это как раз то, чего нам не хватало… Ах, друзья, друзья! Я вынужден признать, что пропаганда и агитация у нас до сих пор не на должном уровне. Но с вашей помощью мы поправим дело, я уверен. Нас пока совсем немного, но дайте срок – и вы увидите, на что мы способны! Та заварушка на площади покажется вам детской игрой, я вас уверяю!

– Вообще-то мы…

– Ну разумеется! Знаете, что? Я набросаю какую-нибудь пьеску, небольшую, минут эдак на пятнадцать-Двадцать. Вы сможете играть её как бы дополнительно к вашему основному репертуару. Гм… Неплохое вино, вам не кажется? Надо подготовить почву для массовыхвыступлений, охватить как можно более широкие слои населения. Что у вас за театр, я прослушал?

– Театр маргиналов…

– А! Стало быть, уличный… Знаете, пожалуй, это именно то, что надо: простой народ лучше воспримет наши идеи. Попробуйте бутерброды, пока есть; я, признаться, питаю определённую слабость к красной икорке… Да, и театральные афишки! Вы можете раздавать их перед спектаклем; на одной стороне будет текст, а на изнанке – приглашение посетить нашу общину. Ну, это потом; сначала – устная агитация.

– Э-э… Послушай, Твадло…

– Да-да? – Альбинос благожелательно улыбнулся Пыхе.

Смоукер посмотрел на него, затем на телохранителей, неподвижных, как изваяния, и сказал совсем не то, что хотел:

– А почему тебя называют Светлой Личностью?

– Наш Наставник – избранный! Он святой человек! Великие Силы вручили ему священную Книгу, которая ведёт нас в царство всеобщего счастья! – обрёл дар речи один из охранников.

– Гапа, спусти штору! – торжественно распорядился Твадло.

Тут только приятели обратили внимание на тяжёлые чёрные занавески. Гапа потянул за шнурок – и шторы с мягким шорохом сдвинулись, погружая комнату во мрак. Пыха мигнул от удивления: в темноте вдруг возникли ярко светящиеся пятна – это были ступни ног. Выше мерцали зеленоватым светом ладони и мягко серебрился овал лица. Твадло скинул пиджак и брюки; теперь, когда глаза немного привыкли к темноте, стало понятно, что всё тело альбиноса фосфоресцирует – сильнее всего внизу; видны были даже доски пола, на которых он стоял…

– Гм… Так чего ты там хотел, отобрать Книгу и накостылять ему как следует по шее? – саркастическиосведомился Пыха, когда они, наконец, оказались достаточно далеко от Светлой Личности и его присных.

– Сам-то хорош, – смущённо проворчал Чобы. – И вообще правильно, что мы не вякали. Когда такие лбы вокруг…

– Вот ведь урод! – в сердцах бросил смоукер. – Мы-то хотели как лучше, а он… Он попросту использует Книгу для себя! Ты видел, сколько у него барахла всякого! А как он ест и пьёт!

– Угу… Только, знаешь… У меня такое чувство, что, типа, это не он использует Книгу, а она – его.

– То есть?

– Блин, даже не знаю, как объяснить… Ну, ты заметил: он, как бы, совсем другой стал – и голос, и всё остальное… Добром это для него не кончится, помяни моё слово! Бормотология, короче…

– Я тут всё думаю: с чего бы он стал светиться? – задумчиво сказал Пыха после некоторого молчания. – Тоже Книга, что ли? Но ведь и мне она принадлежала довольно долго – никак не меньше, чем ему!

– Да, странно… Мне кажется, я уже видел точь-в-точь такое свечение. Но вот где?

– Ух ты! И у меня такое чувство! – озадаченно воскликнул смоукер.

Остаток пути друзья проделали в молчании. У самого фургона Чобы вдруг остановился и изо всех сил хлопнул себя по лбу.

– Есть! Вспомнил!

– Ну?!

– Помнишь, когда мы пробирались по канализации, этот хмырь пнул ногой поросший светящейся плесенью скелет?

Пыха охнул.

– Ты думаешь?!

– Похоже на то. – Чобы поёжился. – Слушай, а он типа это… Касался нас руками?

– Только обнял за плечи…

Друзья переглянулись – и, не сговариваясь, сбросили с себя пончо.

Из фургончика выглянула Кастрация и с удивлением уставилась на приятелей; светлые бровки девушки изумлённо поползли вверх.

– Оу, мальчики, а чем это вы тут занимаетесь?!

– Костёр разжигаем, – мрачно ответил Чобы. – Слушай, подруга… Принеси, как бы, спички…

– Ну что ж, друзья! У нас сегодня, можно сказать, торжественный день! – Громила весело оглядел собравшихся и поднял внушительных размеров хрустальный кубок, полный искрящегося светло-золотистого шампанского.

– Снова пить… Да кончатся они когда-нибудь, эти деньги?! – притворно простонал Кактус.

Зелёный каюкер гулял уже третий день – фортуна наконец-то повернулась к нему лицом, и он получил заказ.

– В том-то и прелесть, дружище, что денежки у нас теперь закончатся очень нескоро! – рассмеялся гориллоид. – Смотрите сюда! Честь имею представить: Изенгрим Фракомбрасс, «Интимный дневник», издательство «Трибуна». Прошу любить и жаловать!

Нетолстая книжка ин-кварто, в яркой глянцевой обложке, мягко шлёпнулась на стол. Кактус и Джихад с интересом рассматривали рисунок – злобного вида бабуин в тельняшке восседал на опрокинутом бочонке, одной рукой опираясь на здоровенную сучковатую дубину, а другой обнимая за талию слегка одетую красотку с профессионально-хищным лицом и густой копной огненно-рыжих волос.

– Гм… Вообще-то Фракомбрасс – шимп… – недоумённо заметила каюкерша.

– О, это уже детали… По крайней мере, ответственный за художественное оформление именно так мне ответил, когда я сказал ему то же, что ты мне сейчас. Для этих ребят, видишь ли, главное – чтобы обложка бросалась в глаза. Так что не придирайся.

– Не могу поверить, что такое солидное издательство, как «Трибуна», опустилось до подобной пошлятины!

– Хо-хо, Джи, ты даже не представляешь себе, каков общественный резонанс! «Дневник» буквально сметают с прилавков магазинов; типографии не успевают печатать тиражи! Это ведь сенсация года – особенно в связи с очередным дерзким побегом Ёкарного Глаза и его интервью Вавилонскому телевидению и газетам.

– Здорово! – энергично высказался Кактус. – Джихад, если ты не претендуешь, я забираю книженцию; почитаю, пожалуй, на досуге!

– Забирай-забирай! – разрешил Гро. – У меня их целая стопка; как ты понимаешь, Фракомбрасс за авторскими экземплярами вряд ли явится; вот я и подсуетился, на правах собственника рукописи. Кстати, со мной на связь уже вышли телевизионщики – они хотят выкупить права и снять сериал.

– И сколько дают? – заинтересовался Кактус. Громила сказал. Джихад и зелёный каюкер подпрыгнули и в один голос завопили:

– Соглашайся немедленно!!!

Гориллоид отхлебнул шампанского и помахал толстым пальцем.

– Не-не-не, об этом пока говорить рано! Дело в том, что я знаю парочку-другую обезьянских бонз; надо сначала обсудить дельце с ними. Если продюсерами будут обезьянцы, мы сможем выручить куда больше. Да, кстати, я чуть не забыл… – Громила, ухмыляясь, выдержал эффектную паузу, потом запустил ручищу под стол, вытащил пухлый полотняный мешок и вытряхнул его содержимое на стол.

Купюры шелестящим ворохом расползлись по скатерти, некоторые упали на пол.

Джихад широко распахнула глаза; челюсть Кактуса отвисла. Обезьянец вовсю наслаждался произведённым эффектом.

– Джи, ты слышала, что он сказал? «Я чуть не забыл»! Духи предков, я, похоже, сейчас преставлюсь! – слабым голосом проговорил Кактус.

– Здорово, а? Вообще-то тут не так уж много, как кажется: я снял банковскую упаковку с пачек, чтобы куча вышла побольше, – признался Громила. – Хотел произвести на вас впечатление. Здесь ещё и вырученные за изумруд деньги.

– И сколько же получается в пересчёте на каждого?

– А вот это нам и предстоит сейчас решить. – Громила почесал затылок. – Дело в том, что я тут присмотрел недурное помещеньице для нашей будущей компании; и его можно не просто взять в аренду, а выкупить в собственность. Но я не знаю – ведь эти деньги принадлежат не только нам троим, но ещё и Инноту; а его согласия не спросишь, как вы понимаете…

– Так, может, пока не будем торопиться?

– Я бы рад… – вздохнул Громила, – да условия больно уж выгодные! Чуток ещё промедлим – уведут хорошее место из-под носа – нашим соотечественникам палец в рот не клади!

– Ну… Я даже не знаю… У меня такое впечатление, что Инни не стал бы возражать: он вообще относится к деньгам довольно легко.

– Значит, решено – покупаем! Знаете, что? Я думаю, ещё некоторую сумму можно будет потратить на ремонт и обстановку. Вы только представьте себе, ребята – наш собственный офис!

– С жалюзями на окнах, вывеской, барьером для посетителей и закутком, где мы будем пить кофе! – подхватил Кактус.

– Вот уж не думала не гадала, что обзаведусь подобным! – звонко рассмеялась Джихад.

– Давайте скорее считать! – воскликнул Кактус. – У меня просто руки чешутся!

Друзья с блаженными улыбками принялись пересчитывать деньги: за этим занятием их и застали врасплох. Кто-то изо всех сил принялся дубасить в дверь Громилы; громыхание железа гулко разносилось по этажам.

В первый миг реакция каюкеров была совершенно одинаковая: все трое инстинктивно склонились над столом и расставили локти, сделавшись похожими на испуганных наседок, защищающих потомство. Секундой позже они отпрянули, улыбаясь несколько смущённо; Джихад подхватила с пола мешок, Громила сгрёб деньги в охапку и затолкал их внутрь.

– Вот всегда так: только начнёшь испытывать ни с чем не сравнимый кайф, как тебе его тут же ломают, – обиженно сказал Кактус.

– А вдруг это Иннот? – спросила Джихад.

– Сколько раз говорили тебе, Гро: поставь глазок!

– Не буду я ставить глазок ни за что на свете, – проворчал гориллоид и направился к двери. – Потому что пару лет назад я лично, вот этими вот руками заделал каюк одному излишне осторожному мерзавцу, воткнув в дурацкую стекляшку хорошенько заточенный ломик… Ну кто ещё там?!

За дверью что-то неразборчиво проорали.

– Это Фракомбрасс, – нахмурился Громила. – Джи, спрячь мешок куда-нибудь подальше… Да открываю я, открываю!

– Где мои деньги, негодяй?! Отдавай немедленно! – рявкнул Фракомбрасс, вваливаясь в квартиру.

Громила нахмурился.

– Какие ещё деньги?!

– Нет, он меня спрашивает, какие! – Склочному тону Ёкарного Глаза позавидовала бы любая рыночная торговка. – Те самые, что ты огрёб за книжку – МОЮ книжку, между прочим!

– Ну-ка, осади! Во-первых, с чего ты взял, будто я огрёб какие-то деньги? И, во-вторых, приличные обезьянцы, придя в гости, сначала здороваются, а потом уже начинают качать права.

– Здрась-сьте! – Пират отвесил издевательский поклон.

– Ну вот и славно, – невозмутимо продолжал Громила. – Не хочешь ли с нами выпить?

– С кем это – с на… А! Вся шайка в сборе! – буркнул Фракомбрасс и плюхнулся за стол. – Или не вся? Помнится, раньше вас было больше…

– У нас свои дела, Изенгрим. А чего тебе, собственно, надо? – Кактус подпер щёки ладонями и прищурился.

– Мне нужны деньги! – отрубил Ёкарный Глаз. – Башли, лавэ, хрустики, налик – короче, то, что выручил этот вот прохиндей, продав МОЮ книгу! За ней выстраиваются огромные очереди; книжные магазины гудят, словно гнёзда диких пчёл, а я, как последний дурак, сижу без единой монетки!

– Да кто ж тебе мешал издать её раньше! – усмехнулась Джихад. – В голову небось не приходило, да?

– Это моё дело, что мне там приходило в мою замечательную голову… Сколько ты огрёб?

– Да практически ничего, – с самым честным видом пожал плечами Громила. – Конечно, мне заплатили некоторую сумму, но основные прибыли получило само издательство. К тому же, не забывай – операция по твоему спасению тоже стоила мне денег! Должен же я был покрыть свои убытки, не говоря о прочих хлопотах!

– И как, покрыл?

– Только-только, – покачал головой гориллоид, благоразумно промолчав о том, что «только-только» в данном случае означает «раз эдак в двести больше». – Впрочем, в качестве утешения могу подсказать тебе один хороший способ подзаработать, причём немало.

– Ну, и какой же? Надеюсь, не разгуливать в костюме цыплёнка рядом с гнусной забегаловкой? Я выдержал один день этой пытки – после чего поклялся, что обязательно поставлю самому себе памятник с надписью «За самообладание»!

– Нет, красоваться во всяких экзотических одёжках тебе не придётся… Всё гораздо проще: если даже твой дневник пользуется такой популярностью, то представь себе, что будет, когда ты напишешь мемуары!

– Мемуары?! – Ёкарный Глаз нахмурился было, а потом глубоко задумался, пощипывая себя за выпяченную губу.

Джихад пихнула ногой Кактуса и в ответ на недоуменный взгляд каюкера указала ему глазами на ковёр. Кактус глянул – и обомлел. Рядом с ногой Фраком-брасса валялось несколько купюр, упавших со стола, – друзья в спешке не заметили их. Стараясь действовать как можно более незаметно, Кактус сбросил тапку, вытянул ногу и осторожно накрыл ею деньги, после чего медленно стал подтягивать их к себе. Фракомбрасс слегка изменил положение и забросил ногу на ногу; теперь его левая ладонь едва не касалась ступни Кактуса. Каюкер замер.

– Гм… Так ты думаешь, я смогу срубить на этом деньжат?

– Ещё как! – с энтузиазмом воскликнул Громила. – Масс-медиа – это великая сила, Изенгрим! Ты только представь себе: права на издание, процент с каждой проданной книжки, права на экранизацию, театральные спектакли и радиопостановки, фирменные футболки с твоим портретом на фоне «Тяжёлой Думы»… Это золотое дно! Я ведь уже говорил: ты фактически всю жизнь работал на то, чтобы создать себе имя. Так пускай теперь оно поработает на тебя!

– Это… – По лицу пирата видно было, что такая мысль ещё не приходила ему в голову, и сейчас он мучительно размышлял, пораженный её новизной. – А что? Пожалуй, и в самом деле есть резон…

– Ну разумеется, есть!

Стараясь не дышать, Кактус миллиметр за миллиметром двигал деньги к себе.

– Тебе, безусловно, понадобится хороший литературный агент. А у меня, так уж вышло, есть кое-какие связи в этом мире, и я мог бы оказать помощь – за чисто символическую плату…

– Так и сделаем, чтоб меня перекособочило! – рявкнул Фракомбрасс, широко ухмыльнулся и хлопнул ладонью по столу. – Только теперь денежки будут идти мне!

Кактус подгрёб под себя купюры и смог наконец перевести дух. Громила и Ёкарный Глаз обменялись торжественным рукопожатием, после чего пират залпом осушил бокал шампанского, с наслаждением утёр губы, рыгнул и стал прощаться.

– Ну ты ловкач, Гро! – восхищённо покачала головой Джихад, когда дверь за Ёкарным Глазом закрылась и друзья извлекли из-под дивана мешок с деньгами, чтобы продолжить столь внезапно прерванное занятие. – Пять минут – и он из возмущённой фурии превратился в кроткую овечку! Никогда не видела, чтобы с таким честным лицом пудрили мозги!

– Это ещё что! – подмигнул ей Громила. – Видела бы ты, как я в покер играю!

Невиданный по силе шторм бушевал три дня. Ураганные ветры отнесли авизо далеко на юг – так далеко, что воздух стал заметно теплее. Теперь уже не снег и град обрушивались на маленькое судёнышко, а секущие, словно розги, потоки ливня. «Знаешь, жизнь у меня была долгой, и повидать пришлось всякого, – признался Инноту Воблин, – но такого неистовства стихий я не то, что не видел – даже представить себе не мог подобного! Ты в курсе вообще-то, что нашу скорлупку по всем законам вероятности должно было буквально разнести вдребезги? Пройти через это – всё равно, что оказаться в воронке какого-нибудь торнадо!»

– Да, нас здорово потрепало!

«Потрепало – немножко не то слово, приятель; ещё чуть-чуть – и всем здесь настал бы каюк, и Хлю, и прочим… Даже наша с тобой участь была под большим вопросом».

– Ну, штормяга потихоньку выдыхается, так ведь?

«Верно; но опасность ещё не миновала… Вчера, пока ты гонял чаи с Кумарозо, мы извели почти весь пластырь, герметизируя разошедшиеся швы!»

– Старина, мне ведь нужно когда-то отдыхать… – заметил Иннот.

«Я же не в укор говорю…»

– Что ты всё время бормочешь? – послышалось за спиной каюкера.

Иннот обернулся. Это был Прохонзол Эжитюжи, один из беглецов, пришедший сменить его у штурвала.

– Молюсь Гиба Дэдэ, голодному духу дорог и перекрёстков! – нашёлся каюкер. – Слушай, там пожрать готово?

– Ага…

Собственно говоря, стоять у штурвала особой необходимости не было: ветер всё время дул в одну и ту же сторону, причём в нужном направлении; но Иннот мудро рассудил, что если не занять чем-нибудь два десятка здоровенных лбов, они найдут себе занятие сами, причём последствия этого могут быть самыми плачевными. Вчера уже случилась драка: вернувшись после починки баллона, Хуц обнаружил, что Тымпая с парой дружков в его отсутствие проникли на камбуз. Наказание последовало незамедлительно: уставшие и донельзя возмущённые трудяги от души излупили негодяев; Инноту в конце концов пришлось вмешаться, и только это спасло провинившихся от тяжких увечий. Чамэ Тымпая, впрочем, не оценил проявленного великодушия и смотрел на каюкера волком, видя в нём корень всех своих бед и несчастий.

Хлюпик по-прежнему не приходил в себя. Иннот реквизировал найденный на камбузе мешочек вяленого мяса и варил для друга бульон; ничего лучше он придумать не мог. «Эх, обкурить бы его табачком – глядишь, и очнулся бы парень!»

На третий день в разрывах облаков показались горы. Глядя на величественные, сглаженные ветром и временем каменные складки, каюкер задумался – а где же, собственно, они сейчас находятся? По словам Гэбваро Цытвы-Олвы, горная цепь располагалась на юге; а за ней… о, за ней расстилалась Земля Призраков; так именовали северяне неведомый край, почти постоянно скрытый густыми туманами. «Странные это места, мон, – задумчиво говорил Цытва-Олва. – Из наших там мало кто побывал, а назад вернулось ещё меньше». Туман – это хорошо, размышлял каюкер; это нам на руку, особенно если погоня всё ещё продолжается. Так или иначе, но приземляться время от времени всё равно придётся: запасы продовольствия тают прямо-таки с фантастической быстротой, да и свежей водой запастись не мешало бы. Пока что они собирали дождевую – благо, ливень хлестал не переставая.

На рассвете пятого дня пути шторм стал утихать. Потоки воды, бичевавшие дирижабль, превратились в отдельные капли, а потом и вовсе стали мелкой моросью. Изменился и ветер; авизо стало всё больше сносить на запад. Сол Кумарозо, снизошедший до того, чтобы отстоять очередную вахту (интересно, знаешь ли, самому поглядеть, куда это тебя занесло), разбудил Иннота. Тот немедленно приказал выдвинуть мачты и поднять уцелевшие паруса; на этот раз спешить было некуда, но большая часть работы снова легла на его плечи – беглецы по-прежнему путались в снастях.

– Так! С сегодняшнего дня начинаем учения, – объявил каюкер. – Хватит спать и дуться в карты, я собираюсь сколотить из вас настоящую команду!

– Не могу я по мачтам ползать… По верёвкам этим поганым… Я высоты боюсь, мон… – захныкал Цуйка Осияч, пронырливый малый неопределённого возраста. – У меня голова кружиться начинает…

– Не колышет, – отрезал Иннот. – Работать будут все.

– А кто тебя главным назначал?! Каюкер прищурился.

– Тымпая… Как ты меня достал! Тебя уже отметелили один раз, да, видно, мало…

– Погоди, мон… У нас так дела не делаются, – неожиданно вмешался Хуц. – Спору нет, ты из нас самый опытный по части дирижаблей. Но сперва не худо бы решить, куда нам лететь дальше…

– А чего тут решать? – удивился Иннот. – И так всё ясно: надо добраться до Вавилона. Куда же ещё? Или кто-нибудь шибко хочет вернуться назад?

– Э, мон! А ты хоть знаешь, где это?

– Ну, как где… На юге! – пожал плечами каюкер. – Вот перевалим через горы, потом эта ваша Земля Призраков начнётся, затем – Туманный хребет, а там уже, можно сказать, совсем рядом… С пути не собьёмся, не бойтесь: я нужное направление всегда чую!

– Что скажете, моны? Неплохо задумано? – Цу-паж Хуц обвёл взглядом остальных. – Я так мыслю: парень прав. На севере нам места боле нет; поищем, стало быть, на юге счастья. Капитан у нас есть…

– Не по правилам это! Это на Территории у кого кулак тяжелее, тот и самый основной! А ежели мы убёгли, основного выбирать надо!

– Послушайте, любезные! – устало молвил каюкер. – У вас что, категорически нет мозга, да? Ведь ни один из вас не то что паруса поставить – даже за штурвал правильно взяться не умеет! Кого вы, к предкам, выбирать-то собрались?

Хуц незаметно подтолкнул его в бок и прошептал:

– Да всё одно тебя выберем, ясен пень! Просто порядок у нас такой, понимаешь? Потолковать надо, обсудить…

– Идиотизм…

В конце концов всё случилось именно так, как предсказывал Хуц. После часа споров и криков Иннота подавляющим числом голосов признали за главного; при своём мнении остались только Осияч, Тымпая и два его приятеля – Псанг Сахахак и Рыма Зуний.

Каюкеру снова, уже в который раз, пришлось обратиться за помощью к Воблину. Тот, впрочем, ничуть не возражал и даже, казалось, радовался – хотя Иннот, случалось, дёргал его едва ли не каждый час. То ли у моего «папы» ангельское терпение, думал он, то ли это самое «внутреннее всемогущество» вконец ему приелось…

С тем такелажем, что пережил бурю, дирижабль едва мог развить половину своей прежней скорости. По счастью, имелась запасная парусина – чего нельзя было сказать о реях и мачтах. Иннот дал себе слово совершить посадку и изготовить новые, как только для этого появится возможность. Весь день каюкер занимался тренировкой новичков, учил их ставить и спускать паруса, а самым, на его взгляд, способным преподал навыки обращения с баллистой. Разумеется, он понимал, что мало-мальски серьёзный бой с такой командой он неизбежно проиграет, но, как говорится, лиха беда начало!

Дирижабль шёл над горами – тёмно-серые, бурые и коричневые гряды, испятнанные кое-где шапками снегов, чуть заметно ползли под днищем гондолы. Вспомнив стремительность своего перемещения в северные земли из Башни Безумных Метеорологов, каюкер грустно усмехнулся – это было всё равно, что сравнивать скорости зайца и… Не черепахи даже – улитки. «Тем не менее ползём-такй… Ползи, ползи, ползи… Глядишь, и выползем когда-нибудь. Уже то хорошо, что погони не видать… – Тут он озабоченно оглянулся назад. Нет, за кормой всё по-прежнему: видимость слабая, тучи кругом. – Вот и славненько… Очень нам это на руку».

– Слышь, мон, жратва у нас кончается, – прервал его размышления Хуц. – На завтра только хватит, и всё.

– Что ж ты раньше молчал? Придётся сократить паёк, – вздохнул каюкер.

Он здорово умаялся за день и теперь собирался отправиться «баиньки», то есть в гости к персонажикам, предварительно взбодрив усталое тело электромассажем.

– Это… Парни недовольные будут…

– Ну так пусть раздобудут жратвы, где хотят! – вспылил Иннот. – Что они думали: побег с Территории – это вроде весёлой прогулки?! Плевал я на их недовольство!

Хуц хмыкнул.

– А я-то что? Просто сказал…

– Как только появится возможность, мы пополним запасы воды и продовольствия, – уже спокойнее буркнул каюкер. – А пока что скажи остальным – пусть затянут пояса. Придётся потерпеть.

«Сдав вахту» Талво, Иннот завалился на диван в гостиной персонажиков и погрузился в сон. Снова снилась какая-то дрянь. Он медленно брёл по песчаному берегу неглубокого озерка – а может, просто лужи или болотца, не поймёшь. Кругом росли бурые хвощи в человеческий рост. Пахло йодом и сероводородом. Невдалеке слышался плеск воды, но всё вокруг было скрыто густым туманом. Стояла жара, но совсем не та, к которой он привык в Вавилоне, и даже не такая, как в джунглях. Нет, больше всего это напоминало баню: лоб каюкера моментально покрылся крупными каплями пота, по спине побежал ручеёк. «Что-то больно реалистично для сна!» – подумал он. В этот момент туман заклубился и поплыл в стороны. На пути Иннота стоял Гукас. Выглядел он преотвратно: мёртвые бельма глаз, гниющее лицо – и длинные, жёлтые, как у лошади, зубы. Стукач раскрыл рот – и тоскливо завыл. Жуткий, полной унылой безысходности полувопль-полустон разлился в тумане.

– Эк тебя плющит! – с некоторым злорадством высказался каюкер.

Гукас не ответил, но сделал несколько шагов вперёд. Иннот поднял руки, напрягся – и ослепительная дуга полыхнула на миг между его ладонями. Мертвец остановился, словно бы в страхе.

– Ну давай, иди сюда, поганец! Посмотрим, как быстро ты словишь окончательный каюк!! – Инноту было несколько не по себе, но пьянящий азарт схватки уже поднимался в его душе, разворачиваясь, будто проснувшаяся кобра. – Ну же, давай!!!

Гукас не двигался. Внезапно что-то произошло с перспективой – нехороший человек оказался куда дальше от Иннота, чем за мгновение перед этим, а спустя несколько секунд его затянуло клубами тумана, и уже невозможно было разобрать, есть там кто-нибудь или нет. Тут каюкер почувствовал, что его трясут за плечо.

– Ну, ты горазд дрыхнуть! – Талво улыбался. – Пора просыпаться, уже утро! Кстати, горы кончаются, и прямо по курсу у нас Земля Призраков. Знаешь, по-моему, это что-то вроде вулканического плато.

– Дану?!

– Посмотри сам. Впрочем, внизу такой туман – ничего не разберёшь…

Услыхав о тумане, каюкер нахмурился. От природы здравомыслящий, он старался избегать всяческого колдовства и бормотологии – за исключением разве что тех моментов, без которых нельзя было обойтись в его профессии. Сейчас он почему-то пребывал в уверенности, что жутковатый сон приснился неспроста…

Дирижабль действительно преодолел за ночь горную гряду и теперь двигался над южными её отрогами. Предположения Талво оправдались: вулканизм здесь действительно имел место быть. То тут, то там сочился из трещин пар; именно он и служил источником волглой пелены, затянувшей всё окрест.

– А ну-ка не дремать, ребята! Хуц, почему вахтенная смена ползает, как сонные мухи? Давайте-ка быстренько – один человек на лебёдку! Балансир на нос до третьего деления!

Снизившись до высоты птичьего полёта, Иннот застопорил штурвал и спустился в кают-компанию. Быловремя завтрака. Сегодня очередь кашеварить досталась Гэбваро Цытве-Олве. Попробовав приготовленное им блюдо, Иннот вскинул брови.

– Вкусно!

– Кухня люли, мон! Мы и старую подмётку приготовим так, что ты съешь и добавки попросишь!

– Добавки – оно бы и сейчас не худо… – проворчал кто-то.

После завтрака каюкер прошёл на нос и стал внимательно вглядываться в туман. Взошедшее солнце не принесло пользы; его даже не было видно – только размытое светло-жемчужное пятно мерцало сквозь затянувшую небо пелену. Он оперся о бушприт и свесился вниз, пытаясь разобрать хоть что-нибудь. Бесполезно… Вокруг царила плотная, густая тишина. Понемногу становилось жарко; крохотные капельки воды оседали на любой поверхности, переливаясь мягкими серебристо-пастельными радугами. «Любопытно, как далеко нас отнесло на юг?» – снова, уже в который раз, подумал Иннот. Но даже такой старый воздушный волк, как Воблин, не мог ответить на этот вопрос хоть сколько-нибудь точно. «Миль пятьсот, где-то так», – неуверенно предположил он.

Ветер почти совсем стих. Дирижабль шел самым малым ходом, и каюкер после очередной смены галса прилёг на койку в капитанской каюте. Электрическая стимуляция – это хорошо, рассудил он; но энергию тоже надо экономить – кто знает, сколько всего ещё предстоит.

Лежать вскоре сделалось неудобно: что-то в кармане давило бок. Иннот протянул руку и нащупал трубочку. Усмехнулся, взял её в зубы. Да, правы братья-смоукеры: отправляешься куда-нибудь на час, табачку с собой бери на день. Покурить бы сейчас…

Каюкера вдруг буквально подбросило. Спрыгнув с койки, он бросился в кают-компанию. Хлюпик пребывал в таком же состоянии, как и прежде. Закусив от волнения губу, Иннот осторожно поднёс к его носу чашечку трубки, насквозь пропахшую крепкой махоркой…

Ноздри смоукера затрепетали. «Вытряхните пепельницу», – чуть слышно прошептал он, шевельнулся… И медленно открыл глаза.

– Иннот… Откуда ты здесь… – произнёс Хлю. – Где мы?..

– Докладываю! – Рот Иннота разъехался от уха до уха. – Мы на борту дирижабля… Вот как называется, не знаю; и в данный момент удаляемся прочь от негостеприимных снегов севера. Кстати, тебе наверняка интересно будет узнать, что наше транспортное средство снова краденое. То есть можно, конечно, сказать, что это трофей, добытый в бою, но суть-то одна…

– Как я тут оказался?

– Долгая история, старина… А ты ничего не помнишь? – с лёгким беспокойством спросил Иннот.

– Нет… Помню – в барак пришли после работы… Потом… – Хлюпик мучительно поморщился.

– Не напрягайся, я думаю, со временем придёт… Между прочим, ты герой, парень! Ну, ладно… Есть хочешь? И по трубке небось соскучился как я не знаю кто! А табаку вот нема…

– Знаешь, старина… – бледно улыбнулся Хлюпик. – Ты только не смейся… Мне было так хреново без курева, что я дал себе зарок… В общем, я решил, что если когда-нибудь выберусь с Территории, то завяжу с этим делом. Такие дела… Ни каюкера из меня не получилось, ни даже правильного смоукера…

– Ты самый правильный смоукер из всех, какие только бывают! – строго возразил другу Иннот. – А куришь ты там или нет – дело десятое… Эх, дружище, скорей бы домой, в Бэби! Прикинь, будем целыми днями отъедаться, а в промежутках валяться на диване и бездельничать…

– Ну да… – Хлюпик нашёл в себе силы улыбнуться. – Полчасика, может, и поваляемся… А потом окажется, что тебе срочно надо заделать каюк какому-нибудь уроду…

– Это точно… Ты, я смотрю, в ясновидцы метишь! – рассмеялся каюкер. – Поесть, однако же, тебе нужно, я сейчас приготовлю чего-нибудь. А ты пока отдыхай.

Весь день у Иннота было приподнятое настроение. Он много шутил, пытаясь расшевелить смурных компаньонов, но те лишь угрюмо отмалчивались, а вечером заболел Хуц. В течение дня туман не столько рассеялся под солнечными лучами, сколько рассредоточился на возможно большее пространство. Оболочка баллона, снасти, одежда – всё отсырело. Работать в телогрейках не было никакой возможности, и большинство беглецов поснимало их, оставшись в исподнем. Бельё неприятно липло к телу.

– Что-то у меня предчувствие дурное, мои, – вполголоса сказал кому-то Гэбваро Цытва-Олва. – Как бы не случилось чего…

Хуца начало лихорадить внезапно. За ужином он выглядел необычайно вялым, еле справился со своей порцией пищи – и рухнул, пытаясь забраться в подвесную койку; да так и остался лежать, сотрясаемый мелкой дрожью.

– Эй, любезные! Знахари среди вас есть? – воскликнул Иннот.

– Я знахарствовал. – Один из беглецов, по имени Прохонзол Эжитюжи, присел над Хуцем и положил ему ладонь на лоб.

– Угу… Коров пользовал, – ехидно хмыкнул кто-то.

– Не пойму я, что с ним… Это… На малярию вроде похоже…

– Ну-ка помоги уложить его в койку. Что у нас вообще есть из лекарств?

Обследовали аптечку; по закону подлости, она оказалась почти пустой. Марганцовка, йод, несколько упаковок бинта и большая бутылка какой-то неудобоваримой микстуры со слабым нашатырным запахом – вот и всё, что имелось в наличии.

– От лихоманок ивовая кора помогает, мон, – поделился своими знаниями Гэбваро. – Меня в детстве часто трясло, так бабка моя всегда ивовой корой отпаивала.

– Где ж мы на дирижабле кору-то возьмём? – раздражённо осведомился Иннот. – Думать надо!

– Я в капитанской каюте кресло видел… А оно плетёное, мон…

– Так что же нам теперь, кресло строгать? – удивлённо спросил Прохонзол.

– Придётся… – Иннот уже тащил требуемый предмет. – А ну-ка, парни, дайте мне ножик! Эжитюжи, назначаю тебя судовым доктором: человек, корова – какая, к предкам, разница… Готовь отвар!

Самопальное лекарство с трудом удалось влить Хуцу в глотку; тот на несколько минут пришёл в себя, отплевался, изругал всех и каждого, а потом снова впал в беспамятство. Иннот огорчённо вздохнул: больше они ничего не могли сделать. А впрочем… Он закрыл глаза, сосредоточился – и попробовал вызвать одного из своих «альтер это», профессора Эксклибо.

– В чём дело, молодой человек? Вам срочно требуется консультация монстролога? – Профессор строго посмотрел на Иннота поверх очков, но в глубине его глаз играли весёлые искорки.

– Гм, нет… Я это… – слегка растерялся Иннот. Он уже как-то привык, что с любым персонажиком можно разговаривать запросто, а тут вдруг на «вы»… Профессор внезапно рассмеялся.

– Ладно, ладно… Так что там стряслось? Каюкер вкратце поведал о больном.

– Ну что ж, ивовая кора – не панацея, но большого вреда от неё тоже не будет, – задумчиво проговорил Эксклибо. – Я, конечно, не врач, но кое-какими медицинскими навыками обладаю: в экспедициях без этого нельзя. Понимаешь, мы ведь не знаем, что с ним – малярия или что-то ещё. Гм… Постарайся обеспечить больному покой и не корми его слишком жирной пищей.

Иннот еле сдержал смешок – их жалкие запасы провизии практически уже закончились.

– Это как раз будет легко…

Вечером к каюкеру бочком подошёл Цуйка Осияч. Глаза его смотрели жалобно, а правую руку, обмотанную грязной тряпкой, он держал на весу, демонстративно подпирая левой.

– Ну, что ещё у тебя? – неприветливо осведомился Иннот.

Цуйку он не любил – тот постоянно ныл и норовил увильнуть от любой работы.

– Рука болит, мон… Я об верёвку ободрался, а она болит теперь…

– Болит – терпи! Йодом смажь, подумаешь, эка невидаль! Ободрался он!

– Дак пухнет же… Иннот мысленно выругался.

– Ну покажи.

Царапина под повязкой действительно выглядела неважно: она гноилась, кожа вокруг распухла и покраснела.

– Промой как следует кипячёной водой и залей йодом. И выброси ты эту тряпку, в аптечке бинт есть!

Оказавшийся поблизости Цытва-Олва внимательно прислушивался к разговору.

– Это предки знают что! Корабль инвалидов какой-то! – сердито пробормотал каюкер и выбрался на палубу, на свежий воздух.

Спустя пару минут на палубе за его спиной послышались осторожные шаги. Обернувшись, Иннот увидел Гэбваро.

– Поговорить надо, – негромко сказал люли и присел на корточки. – Скажи-ка мне такую вещь, мон: тебе последние дни снилось что-нибудь необычное?

Пыха лежал с открытыми глазами и прислушивался к доносящимся с улицы звукам. Собственно говоря, никакой необходимости ночевать в театральном фургоне не было; он вполне мог бы отсыпаться в Колючем Доме, а на спектакли и репетиции приходить к назначенному времени, многие из его нынешних коллег так и делали. Но юная прима Аппельфиги обитала в фургончике… И этим всё было сказано.

Под брезентом, натянутым на бамбуковые дуги каркаса, поместился бы добрый десяток смоукеровских корзинок; большую часть места здесь занимал реквизит. Из видавших виды плетёных сундуков то и дело вываливались пыльные костюмы и части декораций, а то и вовсе непонятные приспособления. В хозяйстве маэстро имелась даже такая экзотическая вещь, как машина для производства ветра: что-то вроде огромных мехов, соединённых с длинной деревянной трубой, с помощью которой можно было устроить на сцене миниатюрную бурю. Как водится, большая часть всего этого барахла не использовалась. Единственной постоянно бывшей в употреблении вещью являлась тяжеленная суфлёрская бочка, намертво прибитая к низеньким козлам, – без этого важнейшего атрибута театральной жизни актёров ежедневно забрасывали бы гнилыми фруктами.

Жизнь уличного лицедея стала для Пыхи привычной на удивление быстро; и, разобравшись в её реалиях, смоукер научился получать максимум удовольствия от того, чем занимается. Роли с каждым днём давались ему всё лучше и лучше; уловив суть, он начал привносить нечто новое в каждую сцену – будь то жест, взгляд, вовремя выдержанная пауза или хорошо продуманная поза. Надо сказать, уличные театры, или, как называли их в Бэби, театры маргиналов, никогда ничего подобного от своих актёров не требовали: существовали заранее известный ряд персонажей и набор сюжетов, позволявший разыгрывать непритязательные и, что самое главное, узнаваемые сценки. В лице маэстро Палисандре смоукер обрёл самую горячую поддержку своим начинаниям. Как признался импресарио, его заветной мечтой было – поднять спектакли театра на такую высоту, чтобы каждый из них собирал многотысячные толпы. «Я ничего не делаю наполовину, – сказал он как-то Пыхе и Кастрации за ужином. – И это – единственно правильный стиль жизни, на мой взгляд. Чем бы ты ни занимался – стремись к совершенству; добивайся его всеми силами, не обращая внимания на удары судьбы. Концентрация, друзья мои, – вот секрет всех великих свершений!» – «Оу, е! И мы сможем заработать много-много денег!» – подхватила Кастрация. Палисандро рассмеялся. «Вы говорите, как самая настоящая вавилонянка, дорогая моя! Духи предков, как же всё-таки быстро меняет этот город людей!»

Касси тихонько посапывала во сне. «Что же меня всё-таки разбудило, – думал Пыха, – чувствуя на лице щекочущие прикосновения её волос. Какие-то непонятные, едва уловимые звуки слышались вокруг, и ещё… Запах? Да, верно… Странно, такое впечатление, будто мы расположились на ночлег где-нибудь под мостом: так и несёт тиной!»

В плотном брезенте, там, где он крепился к борту телеги, имелось несколько небольших отверстий. Пыха осторожно, стараясь не разбудить подругу, подтянулся и заглянул в одно из них.

– Ухты!!!

– Смоки, вуо-от… Из зет? – сладко зевнула Кастрация.

– Да ты только посмотри!!!

Улочки, на которой расположился фургон, больше не было. Между стенами домов простиралась весело поблескивающая в солнечном свете гладь. Вода подкралась незаметно, не в ярости бури, а ясным безмятежным утром. Пыха, поминутно спотыкаясь о сундуки и коробки, пробрался к передку фургона и высунулся наружу, с беспокойством глядя вниз. Пока ещё уровеньводы был небольшим – примерно по щиколотку, но он продолжал повышаться…

Наводнение, хотя и ожидаемое, в общем-то, явилось неприятным сюрпризом для большинства вавилонян; выиграли от него лишь владельцы лодок. Гидротаксисты сразу подняли плату за проезд вдвое-втрое; народ громко возмущался, но делать нечего: мало кому улыбалось передвигаться по пояс в воде. Какие-то предприимчивые личности вовсю развернули торговлю маленькими надувными лодками, похожими чем-то на корытца, в которых купают детей; а самые отчаянные из домохозяек и впрямь спускали на воду разнообразные предметы обихода – лишь бы те имели хоть какую-нибудь положительную плавучесть. По одной из улиц неторопливо перемещался перевёрнутый ножками вверх обеденный стол; две неопределённого возраста тётки (одна – выкрашенная под блондинку, другая – ядовито-рыжая), отталкиваясь шестами, с мрачным упорством направляли своё плавсредство в сторону рынка. Некий мудрец путешествовал в бочке, утяжелив предварительно её дно балластом, чтобы не перевернуться. В качестве движителя он использовал большой чёрный зонт, улавливая им, словно парусом, веющий вдоль улицы лёгкий ветерок.

Потоп сделал по крайней мере одно очень важное дело: изгнал из подземелий обитавших там крыс. Целые стаи их пускались вплавь, преследуемые истеричными женскими визгами; зверьки выбирались на пока ещё не залитые улицы, где и становились добычей мальчишек-охотников: кому-то в мэрии пришла в голову светлая мысль объявить небольшую награду за каждую дюжину крысиных хвостов, и те старались вовсю.

Перегниду вся эта катавасия нисколько не волновала. Ведьма вернулась домой до рассвета, поставила метлу в угол и завалилась спать, по-походному подложив отстёгнутый протез под голову. Кипадачи в соседней комнате тяжело вздыхали. На этот раз старухе не удалось превратить их в волков – отсутствовали необходимые ингредиенты; но этого и не требовалось. Память горцев хранила предыдущую метаморфозу; поднаторевшей в ментальных битвах Перегниде ничего не стоило добраться до этих воспоминаний и вытащить их на поверхность. Теперь несчастные Ххай и Хадзме не вполне понимали, кто же они такие на самом деле: люди, превращенные в волков, или волки, обуреваемые иногда странными воспоминаниями о людском обличье? Единственное, что они знали твёрдо, – Хозяйку ослушаться немыслимо! Не было на всём свете никого более великого, нежели чем Она; и любого, кто посмел бы усомниться в этом, ждала печальная участь.

Свернувшийся калачиком Ххай поднял глаза и тихонько, на самой грани слышимости, заскулил. Над притолокой низенькой двери ведьма приколотила кое-что здоровенным ржавым гвоздём… Больше всего «это» напоминало странного вида корень – морщинистый, тёмно-бурый; лишь внимательный взгляд различил бы в изгибах «коры» крайне недовольную гримасу усохшего маленького личика.

Шаман кипадачи проиграл свою последнюю битву. Пого Перегниды настигло его в тот момент, когда он уже подкатывался к городским воротам; резиновая пятка снаряда вдребезги разнесла горлянку и расплющила несчастного, словно лягушку, попавшую под асфальтовый каток. Тушку побеждённого ведьма прихватила с собой и как следует прокоптила в дыму, после чего украсила комнату экс-оборотней – «в назидание вам и вообще для красоты интерьера», – как пояснила она.

Трое суток скрюченная фигурка висела неподвижно, а на четвёртый день шевельнулась. Веки шамана раскрылись. Узловатая рука медленно поднялась и нащупала торчащий из живота железный штырь. Спустя несколько минут гвоздь удалось расшатать настолько, что тот вышел из стены – и ведьмин трофей с глухим бряканьем рухнул на пол.

Ххай и Хадзме отползли к противоположной стене, с ужасом и недоверием посматривая на сморщенное тельце. Из глотки Хадзме вырывалось хриплое рычание.

Шаман поднялся на ноги и осторожно извлёк гвоздь из своего тела. По толщине тот вполне мог сойти за копьё – если соотнести масштабы, конечно. Хотелось произнести что-нибудь ободряющее – выругаться, например; но обезвоженная копчением глотка лишь тихонько сипела. «Совсем мои дела плохи! – мрачно подумал шаман. – Как же мне с этими оболтусами объясниться?» Тут он вспомнил про охотничий язык жестов – его знал каждый ребёнок племени. Усохшие суставы громко скрипели, руки двигались с трудом, но всё-таки двигались. Стоя перед забившимися в угол соплеменниками, каждый из которых раз в десять превосходил его ростом, шаман начал медленно жестикулировать. Кипадачи настороженно смотрели на него блестящими тёмными глазами. Наконец Ххай осторожно протянул руку и с некоторым недоумением уставился на собственные пальцы.

Дело потихоньку налаживалось. Шаману потребовалось два часа, чтобы убедить своих несчастных соплеменников в том, что они действительно являются людьми. Ещё час ушёл на то, чтобы научиться правильно двигаться: волчья моторика прочно засела в подсознании Хадзме и Ххая, и заменить её людской получилось далеко не сразу.

Горцы тихонько выбрались в окно, прошли по карнизу и спустились вниз по водосточной трубе. Вода на улице поднялась ещё; даже рослым кипадачи она теперь доставала до плеч. Шаман сидел на голове Ххая, вцепившись в жёсткую шевелюру, и писклявым голосом отдавал распоряжения. Воины поплыли прочь, стремясь оставить как можно большее расстояние между собой и Перегнидой. Конечно, думал Ххай, истинные люди не сдаются, но… Но всё же это немножко слишком.

– Мы опозорены, – угрюмо сказал Хадзме, когда они наконец выбрались на сухое место. – Причём неоднократно. Я даже не помню, чтобы столько позора выливалось на чью-нибудь голову. Мы не просто должны забыть о возвращении домой; я думаю, самое время броситься на копья. Но даже копий мы лишены ныне…

– Вы совершили больше, чем было в человеческих силах, – скрипуче прервал его шаман. – Но не будем сейчас говорить о доблести, мужественный Хадзме. Я хочу знать только одно: то, за чем я посылал вас, сейчас находится в лапах ведьмы?

– Нет, шаман, – вздохнул кипадачи. – Я выронил Книгу почти в тот же миг, что обрёл её; ведьма просто не обратила на это внимания.

– Она искала не её, – согласно кивнул Ххай. – Старухе нужно что-то другое; какой-то амулет, принадлежавший ей давным-давно… Ведьма уверена, что он где-то в городе.

– Поясни свою мысль, – попросил Иннот, с любопытством глядя на Гэбваро.

Люли заинтересовал каюкера с самого начала. С остальными всё было более-менее понятно: бывшие обречённые, а ныне беглецы с Территории Великого Эфтаназио не слишком-то отличались от обычных каторжан. В массе своей это были оккультисты-неудачники, почти ничего не знающие и не умеющие, попавшиеся на какой-нибудь глупости. И простаки братья Заекировы, и сумрачный бирюк Хуц, и подловатый Тымпая вполне вписывались в эту схему; Гэбваро же представлял собой загадку. Иннот не знал, на чём тот попался, как, впрочем, и остальные: задавать вопросы на эту тему считалось неприличным. Если, мол, доверится тебе человек – тогда другое дело, а сам не лезь.

– Могу и пояснить, – протянул люли. – Мне самому вторую ночь кошмары всякие мерещатся. Да и остальным тоже.

– И что же им снится?

– Помнишь того мона, что на тебя бросился? Когда ты со жмурами дрался?

Иннот вздрогнул. Это не укрылось от Цытвы-Олвы.

– И ты, значит, как все… Не к добру это, мон!

– Так… – Каюкер помолчал, соображая. – А зачем ты мне это говоришь?

– Ты ведь человек непростой, – хитро прищурился люли. – Вот я и решил сказать. Может, придумаешь чего?

– Это колдовство, верно? – полуутвердительно произнёс Иннот. – А я в вашей северной бормотологии мало что смыслю. Ты сам-то как думаешь, кто он такой, этот Гукас?

– Может, колдун какой… Говорят, есть такие: срок им скостить пообещают или ещё чего, вот они и выслуживаются.

– Не похоже! – Иннот с сомнением покачал головой. – И потом – где он, а где мы! Это ж какую силу надо иметь, чтобы нас на таком расстоянии зацепить!

– Тогда дело совсем плохо, – мрачно сказал Гэбваро. – Потому как ежели не сам он нам пакостит, то, значит, кто-то из Великих через него действует. Длинные у них, благодетелей, руки; ох, длинные, мон…

– Знаешь что… Собери-ка остальных! – Каюкер решительно вскочил. – Я хочу знать, что каждый из них видел; пускай расскажут.

«Собираешься провести экспресс-сеанс психоанализа?» – прозвучал в его сознании неслышный голос. «Ага, – так же мысленно ответил каюкер. – Причём в условиях, приближенных к боевым… Это ты, проф?» «Кто же ещё? – усмехнулся профессор Эксклибо. – Я с удовольствием послушаю». – «Ну да, для вас же это всё развлечение…» – «Не совсем так. Просто правило невмешательства соблюдается всеми и всегда, за исключением совсем уж крайних случаев; мы помогаем, только если ты сам попросишь… А это накладывает определённый отпечаток».

– Там, где ты ничего не можешь, ты не должен ничего хотеть, – пробормотал Иннот.

Цытва-Олва удивлённо обернулся.

В кают-компании атмосфера царила мрачная. Наступили сумерки, и на столе стоял зажжённый фонарь, отбрасывая на лица собравшихся резкие тени. Каюкер сразу взял быка за рога, рассказав о собственных снах, и предложил высказываться остальным. После некоторой заминки беглецы загудели, загомонили: оказывается, гнусное сновидение хоть раз привиделось каждому – с некоторыми вариациями, конечно. Правда, в отличие от Иннота, остальные предпочли спастись бегством.

– Вам-то хорошо, моны! – плаксивым голосом затянул Цуйка Осияч. – Вы хоть убежать смогли, а у меня ноги со страху отнялись. Стою и смотрю, а он всё ближе и ближе ко мне подходит… Мёртвенький… Я уж думал – всё, конец мне… Прямо там и загнусь…

– И что? – саркастически спросил кто-то. – Загнулся? Что он нам во сне сделает? Ну, напугает, да. Подумаешь!

– Тебе легко говорить! Ты в зенки его белые, тухлые не смотрел! Он тебя пальцами не трогал!

– А тебя что, трогал? – поинтересовался Цытва-Олва.

– Ну… Палец выставил и по руке провёл… И усмехается, а у самого щека рваная…

– По какой руке?

– Да вот по э… – Цуйка приподнял перебинтованную конечность и вдруг осёкся на полуслове.

Глаза его расширились. Остальные невольно подались в стороны; над столом повисла зловещая тишина. Губы Цуйки задрожали.

– А ну-ка, размотай! – хрипло сказал Иннот. Бледный, как мел, Осияч принялся развязывать узел; руки его тряслись, так что это удалось не сразу. Царапина выглядела преотвратно и гноилась; йод ничуть не помог.

– Я ж видел, как ты ободрался, – недоверчиво пробормотал Прохонзол Эжитюжи. – Там и в помине такого не было, .. Даже юшку не пустил, краснота и всё…

– Это что же получается?! – Тымпая обвёл глазами остальных. – Это ежели во сне он тебя коснётся, выходит – наяву заболеешь?

– Выходит, так…

– С Хуцем небось то же самое приключилось!

– Да погоди ты… Случайно, может, совпало…

– Не верю я в такое «случайно»! – оборвал Тымпая.

– А как там Цупаж, кстати? – поинтересовался Хлюпик.

– Хрипит, сипит, – пожал плечами Прохонзол, ухаживавший за больным. – Не знаю я, мон, что с ним такое: на груди синячище, словно кувалдой буцкнули; а кости целы, и даже когда нажимаешь, ему не больно… Или он просто не чувствует…

– Давай-ка посмотрим! – Каюкер, нахмурившись, встал.

Хуц лежал, раскинувшись, на матросской койке, и тяжело дышал. Эжитюжи откинул одеяло и осторожно распахнул ему рубаху. Иннот поднял фонарь повыше. Кто-то охнул.

– Случайно, говоришь… – хрипло прошептал Тымпая.

Синяк у больного действительно присутствовал – здоровенный, непривычно-правильных очертаний, словно кто-то окунул ладонь в чернила и аккуратно приложил к его груди.

Ночь прошла тревожно.

– Чего приуныли, моны? Опять нежить всякую во сне видели? – спросил каюкер, пробудившись ото сна.

– Опять, – мрачно сказал Тымпая. – А до Вавитэжа он дотронулся.

– Ладно, посмотрим, сбудется ли на этот раз! – нахмурился Иннот. – Как ты, Вавитэж? На сегодняосвобождаешься от всех работ и постарайся ничем не оцарапаться, что ли… А что остальные?

– Хуц всё так же, – вздохнул Прохонзол. – А у Цуйки с рукой всё хуже и хуже. Не знаю, в чём тут дело, но… Выглядит гадко.

– Показывай! – вздохнул Иннот, одновременно призывая профессора Эксклибо.

«Да, не повезло…» – протянул персонажик, едва бросив взгляд на царапину. Впрочем, назвать это царапиной теперь не решился бы никто. За ночь рука Осияча распухла и почернела, а от раны вверх потянулись красноватые дорожки. Кроме того, возник запах – пока ещё слабый, едва уловимый сладковатый смрад. «Ничего не понимаю… За одну ночь – этого просто не может быть! Но тем не менее – у парня гангрена, старина! – вынес диагноз профессор. – Даже не знаю, что тут можно сделать. Без инструментов, без медикаментов… Наверное, придётся всё-таки ампутировать. Сам понимаешь: либо руку долой, либо…»

Единственной радостной новостью было состояние здоровья Хлюпика. Молодой смоукер уже встал на ноги; правда, передвигался пока неуверенно, придерживаясь рукой за леер, – он всё ещё был очень слаб.

– Ну, как ты? – спросил друга Иннот, улучив момент.

– Ох… Знаешь, кажется, будто сто лет прошло… Я замёрз там, на Территории – совсем замёрз… А теперь потихоньку оттаиваю. Но внутри все равно ледышка…

– Да, брат, такие приключения даром не проходят… – сочувственно прищёлкнул языком каюкер. – Тебе тоже кошмары снятся?

– Не… Меня вроде как оглушило, не отошел ещё.

– Что ж, нет худа без добра!

– Угу… Когда я впервые на Территорию попал, то же самое было, даже хуже – совсем ничего не соображал поначалу: ни где я, ни кто я… Засыпал – как в омут головой. А ты?..

– Ну, у меня от кошмаров есть верное средство… – отмахнулся Иннот. – Как жил-то, расскажи!

Хлюпик невесело усмехнулся.

– Жил… Там не живут, а существуют – да и то сугубо временно… Ты вообще знаешь, от чего ты меня спас? Территории – это вроде… Ну, как объяснить… Для Великих – они вроде как кормушка.

– Это я понял, – кивнул Иннот. – Я по пути к тебе оказался в одном очень интересном месте, читал там всякие древние рукописи… Да и Худ кое-что рассказал.

– Он хороший мужик, – вздохнул Хлюпик. – Жалко будет, если… Знаешь, он ведь меня выручал, и не раз. Я ж когда попал туда – ни порядков не знал, ничего…

– А про Гэбваро что скажешь? Что он за человек, по-твоему?

– Не знаю. Он такой, себе на уме. И живучий. Понимаешь, на Территории обычно сразу видно, кто долго не протянет. Ну, я когда на него смотрел – думал, всё, не сегодня-завтра… Потом, это… Ну, стал уже чувствовать, что мне самому скоро амба… А он – хоть бы хны. Он бы меня пережил, это точно…

Взгляд Хлюпика затуманился.

– Главное, мы оттуда выбрались! – нарочито-бодро усмехнулся Иннот, подталкивая приятеля локтем.

Смоукер бледно улыбнулся.

– До «выбрались» ещё далеко… Нам бы сейчас уцелеть…

– Угу… Хотел бы я знать, что это за сволочь такая – Гукас…

– Говорят… – Хлюпик помолчал. – Ну, то есть сам-то я не знаю, подслушал как-то…

– Что подслушал?

– Вроде бы, Великие людей по-разному это… Умертвляют. Эфтаназио, например, жизненную силу тянет – оттого мы и чахли на его Территории, с тоски на элементаль бросались… А у Некробио, говорят, по-другому: ежели кто в его владения попал, то заболевает очень скоро. У кого какая лихоманка внутри сидит – сразу расцветает буйным цветом. Раны не заживают, гноятся… От простой царапины умереть можно.

– Гм… Очень похоже на то, что у нас творится! – нахмурился Иннот. – Только странно… По идее, если обречённые удрали с Территории Эфтаназио, то вроде как он должен озаботиться наказанием, верно?

– Тут, мон, вишь какое дело… – раздался вдруг ленивый голос у них за спиной.

Хлюпик и Иннот вздрогнули.

– Цытва-Олва! Ты чего подкрадываешься?! – сердито воскликнул каюкер; ни он, ни Хлюпик не заметили, как тот оказался рядом.

Люли хитренько усмехнулся.

– Я не подкрадывался… Я здесь давно сижу, на туман гляжу… А потом и вы подошли…

– Так что ты хотел сказать?

– Великие – они ведь такие, мон: каждый на себя одеяло тянет. Вот ты думаешь, просто так мы ушли? Нет, не просто… Буря эта – откуда она вдруг взялась? Отродясь в наших краях такого не бывало, да ещё зимой… Думается, помогли нам…

– Кто?.. – каюкер вдруг осёкся; ему вспомнилось увиденное энергетическим зрением в самый разгар шторма.

Два встающих над миром исполина, один из которых пытался сокрушить судёнышко, а другой мешал ему исподтишка – честно говоря, Иннот был склонен счесть промелькнувшее видение собственной фантазией…

– Кто-кто… Один из Великих, и как бы не Некробио…

– Да зачем ему это?!

– А чтоб Эфтаназио нагадить. Они, благодетели, друг за другом в оба глаза приглядывают. Едва кто сильнее станет, другой сразу ему раз – и подляну устроит. Каждому охота сильнее прочих быть, а над собой они никого не терпят, так-то! Вот и выручил нас поначалу, а теперь того… Концы в землю…

– Откуда… – начал было Хлюпик, но Иннот перебил его:

– А чего это вы их благодетелями называете, а?

– Привыкли… По-другому если скажешь – как раз в Курганы и прогуляешься, – доходчиво объяснил Гэбваро. – Положено так потому что…

– Кем?

– Известно, кем… Ими и положено…

– А третий, Танато? У него какая сила?

– Танато – он за счет пролитой крови существует… Самый кровавый из всех Чёрных магов… Ну, ему и досталось больше других, когда ваши войну-то колдовскую выиграли. До сих пор, говорят, не в полном разуме…

– Кто из них в полном-то! – фыркнул Хлюпик. – Душегубцы проклятые!! Несмоукеры!!!

– Так этому Танато что – жертвы приносят, или как?

– Нет, мон, какие жертвы… Тут ведь так всё устроено, чтобы само работало – без палачей да плах. Территория Танато – это сплошь заводы всякие, лесопилки… Дня не проходит, чтобы не покалечился кто-нибудь. Обречённому руку или там ногу оторвёт, а Великому оно и надо – муку его цедить…

– У Танато, говорят, хуже всего, – поведал Хлюпик. – Злые все; за косой взгляд тебя на ножик насадить могут или в станок толкнуть… А в бараках каждую ночь драки кровавые…

– Везде там хуже, мон…

– Гм, да… Ну и дела! Как же вы до сих пор такое терпите?! Угробили бы окончательно этих негодяев! Или хоть разбежались бы кто куда, что ли… – Иннот негодующе покрутил головой.

– А куда бежать, мон? – с тихой тоской в голосе спросил Гэбваро. – Люли вон всю жизнь бегут… Толку-то.

– В Вавилон! – решительно сказал вдруг Хлюпик. – Вот куда!

– Э… Так нас там и ждут…

Собеседники замолчали. Иннот переваривал услышанное, Хлю с наслаждением закрыл глаза и подставил лицо пробивающимся сквозь дымку солнечным лучам. Цытва-Олва тихонько покачивался, сидя на бухте каната, и смотрел сощуренными глазами на стайку чёрных бабочек, порхающих неподалёку.

Настроение царило подавленное. Чтобы хоть чем-то занять команду, Иннот приказал навести на корабле идеальную чистоту, даже отрядил нескольких человек драить палубу – под предлогом свести риск заболеваемости к минимуму. Впрочем, в это не верил ни он сам, ни остальные. Следующей ночью заболел Иот Вавитеж. Вечером он начал кашлять, а ближе к полуночи бдительный Прохонзол разглядел на его шее проявляющиеся синяки – следы невидимых пальцев. «Ещё один-другой, и начнётся паника», – мрачно подумал Иннот. По-видимому, надежды на выздоровление у заболевших не было: Хуц так и не приходил в сознание, а Цуйке Осиячу становилось всё хуже и хуже. Впрочем, на предложение каюкера ампутировать руку он отказался наотрез.

Спать теперь старались как можно меньше; то и дело из-за сущих пустяков вспыхивали ссоры. К утру животы подвело; беглецы потихоньку начинали роптать.

– Похоже, придётся сделать привал, мон, – негромко сказал Цытва-Олва, выбрав минуту, когда никого рядом не было. – Иначе, сам понимаешь…

Иннот упрямо поджал губы:

– Как только найдём воду…

Воды не было. Напрасно каюкер, напрягая глаза, вглядывался в белёсую дымку, застилавшую дали: под днищем дирижабля с завидным постоянством сменяли Друг друга песчаные, сочащиеся туманом проплешины и причудливые растения. Энергетическое зрение также не могло внести ясности; все силовые линии здесь были странным образом искажены и перекручены.

Озабоченный поисками Иннот не сразу заметил, что обстановка на дирижабле изменилась. Все, кто мог передвигаться, высыпали на палубу и потихоньку стали сбиваться вокруг Тымпая.

– Слышь, мон! Разговор есть, – хриплый голос Чамэ вывел каюкера из раздумий.

– Валяй, – ухмыльнулся Иннот, внимательно глядя ему в глаза. – У тебя, похоже, появились какие-то предложения?

«И подвывая, словно бы от страха,

Они достали длинные ножи!»– неслышно для прочих пропел Воблин Плиз.[1]

– «Двух негодяев вздёрнули на рею,

Но мало, нужно было – четверых!»[2] – свирепо отозвался каюкер.

– Да, появились! – нагло заявил Тымпая. – Хватит лететь неведомо куда! Мы же перемрём тут, как мухи!

– Не факт.

– Надо поворачивать обратно! – взвизгнул Псанг Сахахак, один из дружков Тымпая. – Сдохнем ведь все!

– Обратно? Куда это – обратно? – поднял бровь Иннот.

– Мы тут решили – найдём какую-нибудь глухую деревеньку и осядем там! Да нас Великие в жисть не найдут!

– Вы решили? Оч-чень интересно… А вы хоть представляете, на какое расстояние нас отнесло штормом? Если даже я разверну дирижабль, мы все перемрём с голоду, так и не увидев никакого жилья! Да мы сейчас ближе к Вавилону, чем к вашим мёрзлым равнинам! Нет, любезные, спасение для нас только на юге!

– И ещё! – вдруг звонко выкрикнул Хлюпик. – Почему это вы решили, что Великие вас не найдут?

Они уже сделали это! Тот, кто приходит ночью, вряд ли отступится! А вот когда мы перевалим через горы, очень может быть, что у него уже не хватит сил являться нам во сне!

Видно было, что некоторые задумались; но Тымпая отступать не собирался.

– Всё равно! Мы имеем право переизбрать капитана, который нас не устраивает!

– Да, верно! Мы и сами теперь умеем управлять этой штуковиной!

– И кто же будет вашим новым капитаном? – Каюкер застопорил штурвал и, нехорошо усмехаясь, сделал шаг по направлению к толпе; под его взглядом бунтовщики слегка подались назад. – Ты, Сахахак? Или, может быть, ты, Зуний? Кстати, не обольщайтесь насчет управления – если я и научил вас с грехом пополам ставить паруса, это ещё не значит, что…

– Тревога, моны!!! – вдруг разнеслось над палубой. В голосе Гэбваро Цытвы-Олвы слышались панические нотки.

– Справа от нас летучий корабль!

Каюкер, не договорив, метнулся к борту. Люли не солгал: кабельтовых в четырёх от них, едва различимая сквозь туман, плыла длинная, зализанных очертаний веретенообразная туша – боевой дирижабль северян.

– Сегодня у нас будет праздник! – радостно объявил Свистоль Большому Папе и старейшинам.

– Ну да? С чего бы это? – благожелательно улыбнулся Папа.

– Во-первых, – принялся объяснять Свистоль, – появилась возможность приобрести свой дирижабль. Пыха и Джро уже договорились обо всём; рисуем на борту нашу эмблему и название: «Смоукерз тобакко компани». А во-вторых, у стибков есть планы по укрупнению нашего бизнеса.

– Ох, не люблю я это укрупнение! Того и глядишь, подгребут всё под себя всякие несмоукеры, останемся не у дел! – с сомнением покачал головой Большой Папа. – Экономика, доцент, – штука хитрая и коварная…

– Джро как раз об этом и хотел с нами потолковать, – кивнул Свистоль. – В наше дело желает вложиться некий Вхутмас. Стибки наняли нескольких юристов, с тем чтобы те проверили документы на предмет всяческих подводных камней и сомнительных толкований. Нужно ваше присутствие в качестве свидетелей. Да и мне будет спокойнее – стибки хоть и наши компаньоны, но себе на уме… Боюсь, как бы не облажаться, – неожиданно признался шаман.

– Ну-ну, что за выражения, – мягко укорил его Папа. – Эх, Вавилон, Вавилон…

– Здесь говорят «Бэбилон», – встрял Пыха.

– Ну да… – покряхтел самый правильный смо-укер. – Ладно. Когда встреча-то?

– Сегодня, в три часа дня. Да вы не беспокойтесь, за нами приедут… Э-э… В смысле, подплывут. Этот Вхутмас – владелец кораблестроительных верфей, и встречаемся мы на его территории, в плавучем кафе.

– Плавучее кафе? – удивился Большой Папа. – Он что же, загодя предвидел, что город затопит, и придумал, как обернуть это к своей выгоде? Да, похоже, жук ещё тот…

– Зато, если сделка состоится, мы выйдем на совершенно новый уровень! Можно будет, например, приобрести дом в каком-нибудь более приличном месте… Или отремонтировать этот. Да и отпраздновать не грех, как вы считаете?

– Ага! – заулыбался Пыха. – Мой отец как раз вернулся из очередной командировки; думаю, он согласится приготовить хороший кальянный табак, такой, какой только он и умеет…

– Вот и славно! А я заказал в ресторанчике керопашки обед на всё племя, с доставкой, – потёр ладони Свистоль. – Вы ничего не имеете против их кухни?

Никто ничего не имел против кухни керопашки. К тому времени, как маленький вёрткий ялик осторожно приблизился к зелёной стене Колючего Дома, праздничные приготовления уже развернулись вовсю: смоукеры выметали пыль и окурки, развешивали в коридорах разноцветные фонарики и стаскивали в самое большое помещение ту немногочисленную (ив основном плетёную) мебель, которой успели обзавестись в Вавилоне.

– Без нас не начинайте! – шутливо крикнул Большой Папа Грибку, высунувшемуся из окна верхнего этажа.

– Я присмотрю! – отвечал Грибок, самовольно присвоивший себе должность распорядителя.

Плавучее кафе представляло собой небольшой плотик, вернее даже, настил, закреплённый на четырёх массивных, крашенных голубой краской железных поплавках. Полдюжины столиков скрывались от палящих лучей солнца под здоровенным зонтом, который также можно было использовать в качестве паруса. Небольшая, плетённая из прутьев перегородка под навесом заменяла барную стойку.

– Хай, олдфеллоу! – Джро Кейкссер приветливо помахал рукой.

– Здравствуй и ты, – солидно поприветствовал его Папа. – А где же твои юристы и этот, как его…

– Оу, мы доберёмся до них минут через двадцать, – махнул рукой стибок. – Согласитесь, такие важные персоны не могут встречаться с нами в трущобах!

– Тоже мне, проблема! Да сейчас половина города затоплена и превратилась в трущобы, – усмехнулся Свистоль.

– Условности порой бывают сильнее жизненных реалий, – тонко улыбнулся Джро. – Кстати, я уже говорил Смоки, что ваше племя достойно лучшего, нежели чем Москитный квартал… Почему бы вам не арендовать дом в приличном районе?

– Угу… Арендная плата, плата за водопровод, плата за канализацию…

– Что поделаешь! Цивилизация требует жертв… Кстати о цивилизации: есть возможность перекусить за счет нашего будущего партнёра, пока мы плывём. Не желаете ли пропустить стаканчик-другой пивца под барбекю?

– Кстати о жертвах – желаем!

Произнося эту роковую фразу, Большой Папа, конечно же, не предполагал, к чему приведут его слова. Кто знает – промолчи он, и всё обернулось бы иначе; с другой стороны, буфетчик, возможно, в любом случае пролил бы помои – слишком близко они стояли к краю плота… Но давайте, впрочем, по порядку.

Ведро, прозывающееся «поганым», имеется в каждом уважающем себя заведении общепита. Туда обычно бросают всевозможные объедки (те, что нельзя пустить в дело ещё раз), очистки и прочую дрянь. В данном случае среди мусора преобладали мясные отходы – Вхут-мас всё-таки старался держать марку, и откровенно малосъедобные вещи в принадлежащих ему заведениях, как правило, не подавались. Поэтому, когда ведро, сбитое неосторожным движением буфетчика, взявшегося исполнять заказ, полетело за борт, в воде оказалось килограмма три всевозможных костей, плёнок и хрящиков – и, конечно, некоторое количество сырого мяса…

Армадилл способен почуять запах крови издалека. Собственно говоря, миазмы подтопленного города, распространяясь вниз по течению, привлекли под его стены немало хищных созданий; но ни одно из них не могло соперничать с почти неуязвимой рептилией по части скорости и остроты обоняния.

Он приплыл в город днём, движимый голодом; он двигался возле самого дна, вздымая тучи ила, и мелкая подводная живность в панике спешила убраться с его пути. Уровень воды в реке к тому времени достигал местами трёх – трёх с половиной метров выше ординара, и многие обратили внимание на странные завихрения, возникшие вдруг на её поверхности. Двоих лесных куки, рыболовов с Каме леопарда, прибывших в Вавилон в надежде продать богатый утренний улов, внезапно закружило в невесть откуда возникшем водовороте. Утлая лодочка заплясала на волнах; дикари в ужасе вцепились в борта, расширенными глазами провожая скользнувшую под килем тень.

– Что это было, отец мой? – дрожащим голосом спросил тот, что помладше.

– Не знаю, сын мой! И тебе лучше не знать; да будут к нам благосклонны предки! – прошептал старший и отвесил младшему профилактическую затрещину. – Берись скорее за вёсла; и прочь, прочь отсюда!

Он плыл… Плыл в этих странных, изобилующих незнакомыми ароматами узких каньонах, выискивая в струях запахов тот, что поднял его с илистого ложа на дне реки; неповторимый, восхитительный аромат, чем-то похожий на запах мокрого железа, чем-то – на сырой яичный желток. Запах крови…

– Вот растяпа, – покачал головой Джро. – Мало того что ведро уронил, так ещё и рассыпал всё, теперь мухи налетят.

– Ладно, бывает! – пожал плечами Свистоль. – А барбекю и в самом деле неплохое!

– Е! – снисходительно признал стибок. – Но мы едали и повкуснее – у нас в деревне, помните?

– Ещё бы не помнить! – проворчал Свистоль. – Эти ваши шуточки…

Джро мечтательно улыбнулся и хотел было отхлебнуть пива, но стакан внезапно пришёл в движение и поехал к краю столика.

Плавучее кафе слегка накренилось. Забренчали пустые бутылки; что-то упало и покатилось под ногами.

– Сели на мель, – хмыкнул Большой Папа. – От, понимаешь…

– Это не мель, – тихим бесцветным голосом возразил Свистоль. – Это Амба.

Чудовищная голова армадилла поднялась над плотиком. Пластмассовый стаканчик из-под кофе зацепился за чешуйку, да так и остался на плоской макушке, придавая ситуации совершенно неуместный комический оттенок.

– Фак![3] – хрипло выдохнул Джро.

Большой Папа впервые увидел, как бледнеют стибки – синяя кожа коммерсанта стала вдруг серовато-голубой; глаза, казалось, расширились на пол-лица.

– Донт бадж, – одними губами прошептал он. – Рептайлз ту риэкт он моушен ин фёст[4].

Свистоль, не отрываясь, смотрел на исполинского армадилла. Толщиной его туша могла соперничать с самым старым регендалем; о длине можно было лишь догадываться. Глаза, каждое – размером с хорошее блюдце, отсвечивали зеленоватой бронзой; прозрачная мигательная перепонка неторопливо скользила по глазному яблоку и втягивалась под складчатую кожу века. Губы монстра разошлись, обнажая частокол торчащих в разные стороны зубов.

Буфетчик, он же по совместительству – плотогон, внезапно вышел из ступора и ласточкой сиганул в воду, наивно надеясь найти там спасение. Армадилл, в точном соответствии со словами Джро, среагировал на резкое движение…

Исполинская туша обрушилась на плотик. Тот с оглушительным треском разломился пополам; стулья, зонтики и люди посыпались в воду. Бронированный бок армадилла прошёл всего в нескольких сантиметрах от Свистолева лица; полураскрытые чешуи, каждая – размером с лезвие лопаты, и острые, словно бритва, промелькнули мимо.

Несчастный буфетчик не успел даже вскрикнуть; тошнотворно хрустнули кости, и добыча тут же исчезла в глотке рептилии. Армадилл величественно развернулся, выбирая новую жертву.

– Эй, ты, змей-переросток! – крикнул Большой Папа, вскарабкавшись на обломок плота и доставая что-то из кармана. – Мы хорошенько попотчевали твоего сородича на реке; думаю, он надолго нас запомнит! Иди-ка, получи своё!

– Профессор! Нет!!! – воскликнул Свистоль, и в этот миг армадилл атаковал.

Большой Папа изо всех сил ударил о мокрые доски «черным смайликом», некогда взятым у Свистоля, и с точностью заправского баскетболиста швырнул гранату в разинутую пасть хищника.

Древняя магия сработала. Спустя три с половиной секунды после деформации диаметр шарика взрывообразно увеличился с нескольких сантиметров до десятка метров.

Кости монстра хрустнули; глаза выскочили из орбит. Хвост последним судорожным движением рассёк воду и врезался в грудь Большому Папе; после чего на поверхность всплыло и закачалось нечто, более всего напоминающее исполинскую рыбу фугу – донельзя раздутое, утыканное шипами чешуи. Внутренности армадилла, выдавленные бесшумным взрывом из его ануса, серыми и розовыми неопрятными змеями колыхались вокруг. В воздухе повисло чудовищное зловоние.

– Профессор… Корнелиус… – прохрипел Свистоль, выныривая на поверхность. – Где вы?..

– Здесь… По… Помогите мне… – голос Большого Папы звучал чуть слышно.

Свистоль, с отвращением раздвигая кишки, подгрёб к обломкам плотика. Лицо самого правильного смоукера еле виднелось над водой; скрюченные пальцы судорожно цеплялись за поплавок.

– Как вы, профессор?

– Ноги… Что-то с ногами… – Большой Папа попробовал подтянуться повыше и застонал. – Вы знаете, я совсем их не чувствую…

– Джро! Ты живой?

– Мэйби…

– Плыви за помощью, и поскорее, ради всех предков! Держитесь, профессор, потерпите немного…

Глаза Большого Папы закрылись; он чуть слышно прошептал что-то и отошёл в лучший мир.

Длинный тёмно-серый дирижабль безмолвно шёл параллельным курсом с кораблём беглецов. Клочья тумана и пара то и дело скрывали его из вида, и не понять было – есть кто-нибудь на палубе или нет.

– Спокойно! Все по местам, быстро! – скомандовал Иннот. – Ложимся на курс галфвинд.

Команда забегала по палубе довольно бодро. Всё же тренировки не пропали даром, с удовлетворением заметил каюкер. Конечно, до настоящих профессионалов им ещё далеко, но определённый прогресс, несомненно, налицо.

С кормы послышался пронзительный скрип: канониры, не дожидаясь команды, взводили баллисту.

«Не замечаешь ничего странного, старина?» – поинтересовался Воблин Плиз.

– Кроме того, что они не атакуют нас? Нет… «Звуки. Прислушайся: на том корабле стоит тишина».

– И что? Тут же кругом туман, он глушит любой шум.

«Да, но не настолько же! Я уверен, там слышали всю нашу суматоху. А мы – ничего…»

Авизо совершило разворот и стало постепенно удаляться от безмолвного корабля; тот никак не среагировал на манёвр. Когда Иннот счёл, что они ушли на достаточное расстояние, он положил судно на прежний курс. Но не прошло и получаса, как хриплый крик вахтенного снова оповестил об опасности.

Всё повторялось. На этот раз странный дирижабль держался дальше; лишь изредка смутный силуэт просвечивал сквозь туман. Каюкер стиснул зубы и приказалсебе не обращать на преследователя внимания, хотя какая-то часть его существа рвалась вступить в схватку и покончить с этим.

Появление врага имело, по крайней мере, одну хорошую сторону: даже Тымпая с приятелями, казалось, понял, что затевать свары сейчас не время. Ближе к вечеру все воспряли духом: внизу показалась вода! Испарения немного разошлись, и под днищем гондолы блеснуло серебристое зеркало, рассечённое в нескольких местах архипелагами островов.

– Снижаемся!

Эту команду Иннот отдал скрепя сердце: инстинкты пилота протестовали против такого решения. Терять высоту, когда поблизости находится противник, противоречило всем правилам воздушного боя. Воблин, как всегда, не вмешивался, но был где-то рядом – каюкер ощущал его присутствие в своём сознании, и от этого было немного спокойнее.

– Что думаешь делать, мон? – поинтересовался Гэбваро Цытва-Олва.

– Спустимся до самой воды и наловим рыбы, – пожал плечами Иннот.

– Как это? У нас и сетей-то нет…

– А вот увидишь.

Моток медной проволоки каюкер заприметил уже давно. Едва только дирижабль снизился, как он приступил к делу. Отмотав два куска примерно равной длины, Иннот спустил их с бортов, взял конец каждого в руку, закрыл глаза и напрягся. Электричество запульсировало в его ладонях; каюкер постепенно наращивал силу импульсов. Кто-то из беглецов охнул:

– Смотрите!

Озеро в нескольких метрах от борта внезапно вскипело: целые стаи рыб выпрыгивали из воды в тщетной попытке избежать смертельного напряжения.

Лоб Иннота покрылся испариной; спина под пончо взмокла. Энергия истекала из его тела, поглощаясь огромной инертной массой воды; провода в руках нагревались, становились горячими…

– Ковшик, ковшик тащите! – возбуждённо крикнул кто-то. – Привязывайте вон к той палке! А ну, дай-ка я…

– Стоять! – сквозь зубы процедил каюкер. – Воды не касаться!

Перед глазами плавали красные круги. «Ну хватит, пожалуй…»

Он расслабился и со вздохом облегчения опустился на палубу. Одежду можно было выжимать: пот катил градом.

– Вот теперь собирайте…

Гладь озера усеивали десятки тушек – а рыба всё всплывала и всплывала брюхом кверху.

Добыча оказалась как нельзя более кстати. Вскоре на берегу озера уже полыхал костерок, а в большом котле медленно закипала уха. Хлюпик усиленно принюхивался.

– Помнишь, какие блюда мы с тобой в ресторане заказывали? – спросил он Иннота. – И под какими соусами? Сырно-сливочный соус, раковый соус, остросладкий со стеблями молодого бамбука…

Каюкер звучно сглотнул слюну.

– Не трави душу, ради предков! Вот вернёмся – неделю только и буду делать, что питаться. Заодно и энергетические запасы пополню.

– А сейчас они у тебя как?

– Ну… Потратил я довольно много, конечно… Ничего, будем надеяться, хватит. Завтра ещё наловим рыбы, да побольше, чтобы на несколько дней запастись, и вперёд! Знаешь, по-моему, до Туманного хребта осталось недалеко… Всё-таки та буря здорово нам помогла.

– Я второй раз в жизни попадаю в такой ураган – и снова на дирижабле, – хмыкнул Хлюпик. – Интересно, как там наши? Знаешь, после всех этих приключений моя прежняя жизнь кажется такой… Ну, я не знаю, безмятежной, что ли? Даже бабка Перегнида вспоминается не слишком страшной…

– Перегнида? А ты знаешь, что я её уделал? – гордо спросил Иннот.

– Нуда?!

– Я разве не… Ах да, я не рассказывал… Всё времени не было.

– Так ты устроил ей каюк?!

– Ну, не то чтобы стопроцентный каюк… – чуть смущённо признал Иннот. – Но, думаю, беспокойства она нам больше не доставит. Кстати, ты в курсе, что твоя подружка выжила после аварии?

– Адирроза?! Что с ней? Ты её видел? Как она? – Смоукер возбуждённо вскочил и буквально засыпал каюкера вопросами; тот рассмеялся.

– С тобой всё понятно, старина! Поправляешься… А вон и уха поспела; давай-ка перекусим, и я тебе всё расскажу с самого начала.

Наевшись, беглецы пришли в благостное состояние. Те, кто не нёс вахту, сидели или лежали возле костра, подстелив свои телогрейки, и лениво, вполголоса переговаривались. Огонь из соображений безопасности развели в сотне шагов от дирижабля; Иннот с Хлюпиком поднялись на борт, и каюкер, глядя сквозь туманную дымку на оранжевое пятно, начал свой рассказ. С озера чуть заметно тянул лёгкий ветерок; кругом стояла тишина; лишь вода чуть слышно плескала о прибрежные камни.

– … Таким вот образом я и очутился на севере, – закончил свой рассказ Иннот. – Думаю, остальные успешно добрались до Вавилона; во всяком случае, я бы сильно удивился, если бы что-нибудь смогло этому помешать. Мои кореши – ребята ушлые, да и сипапоккула тоже!

– Здорово! А я, видишь, попался… Правильно меня Афинофоно предупреждал: звёздочка-то с подвохом оказалась. Мне там объяснили… Понимаешь, у них ведь как: на любую магию разрешение нужно. А уж на такую, как медиаторы, – тем более; они напрямую из курганов Великих её черпают. Странно только, что меня раньше не нашли; должно быть, расстояние мешало… Эх,если б я только знал, что каждый раз, когда я этой штукой пользуюсь, сила ко мне от мёртвого мага течёт, – забросил бы её подальше… Это ведь бабки Перегниды звезда, не иначе!

– Ты так думаешь?

– Ага, похоже на то… Она не зря рядом с нашей деревенькой поселилась. Каждую ночь улетала куда-то, а утром возвращалась. Помнится, я как-то разговор подслушал; Большой Папа с нашим шаманом беседовали. Так вот, Папа сказал, что сил в ней немерено, просто наша деревня на таком месте стоит, где никакое колдовство не действует. Может, в этом всё дело – чуяла она, что медиатор где-то поблизости, а вот где – сказать не могла…

– Гм… Знаешь, а ведь очень может быть, что ты прав! Особенно если учесть, что мадам Перегнида и экс-комиссар северянских партизан Марамбита Долборождь – одно и то же лицо.

– Даже не знаю, как мне теперь дальше быть, – вздохнул Хлюпик. – Каюкера из меня уже не получится… Придётся плести корзины. Это единственное, что я умею делать хорошо. Или, быть может, попробую найти своих: ты говоришь, что потоп скоро прекратится…

– Во всяком случае, старый приколист-метеоролог сказал мне именно так. Теперь, когда у него есть эта бормотологическая палочка, Мардух сможет остановить наводнение.

– Но для начала я помогу тебе разобраться с таинственным домом в Москитном квартале и с Подметалой! – решительно заявил смоукер. – Пусть толку от меня теперь чуть, но этим делом мы начали заниматься вместе, так что не вздумай на этот раз улизнуть!

– Даже и в мыслях не было! – ухмыльнулся Ин-нот. – Тебя же вообще, как выяснилось, нельзя оставлять без присмотра: то к пиратам в плен попадаешь, то к некромантам!

Спать в этот день улеглись рано; на сытый желудок всех разморило. Каюкер решил пока не рисковать – и «дежурство по телу» снова принял Воблин Плиз.

– Просто не давай вахтенным заснуть, старина, – усмехнулся Иннот. – Иначе дисциплина у нас окончательно развалится!

Ночь прошла вроде бы спокойно; но под утро из кубрика разнеслись громкие возбуждённые голоса.

– Хуц помер! – угрюмо ответил Прохонзол Эжи-тюжи на вопрос каюкера. – Только что… Стонать начал, потом захрипел – и всё: сердце остановилось.

– И Цуйке всё хуже… Вон уже почти до локтя рука почернела, – со страхом сказал кто-то. – А я опять во сне упыря этого видел!

– И я…

– Так! Вы двое, – Иннот ткнул пальцем, – быстренько на берег и разожгите костёр. Прохонзол, у нас тут топорик был – заточи его поострее.

– Нет, моны! Не надо! – Цуйка Осияч метался на койке; пот крупными каплями выступал на его лице.

– Молчи, дурак, – рыкнули на него. – Спасибо лучше скажи, хоть жив останешься…

– Моны-ы-ы-ы… – выл Цуйка.

Топор как следует наточили на одном из прибрежных камней. Осияча отнесли к костру, раздели до пояса и тщательно промыли руку выше локтя горячей водой. Эжитюжи перевязал её верёвкой возле самого плеча, засунул под петлю короткую толстую палку и туго закрутил. Цуйка тихонько поскуливал.

Вперёд выступил Иннот. Он некоторое время держал топор над пламенем, поворачивая его то одной, то другой стороной, потом коротко размахнулся и нанёс удар.

Кровоточащий обрубок прижгли, докрасна раскалив лезвие; тут наконец оперируемый перестал вопить и впал в беспамятство. К отрубленной руке никто не хотел прикасаться; каюкер осторожно подцепил её палкой и отправил в огонь.

Рассвет не принёс облегчения: оказалось, под утро мертвящие пальцы Гукаса коснулись ещё троих. Иот Вавитэж кашлял теперь почти не переставая; синяки на его шее начали сливаться в один огромный кровоподтёк. Тело Хуца похоронили там же, на берегу. Могилу рыть не стали; просто натаскали камней. Беглецы постояли вокруг насыпи, помолчали; наконец Иннот вздохнул и приказал всем занять свои места.

– Знаете что? С этим Гукасом, или кто он там, пора кончать! – решительно заявил каюкер на следующий вечер, очутившись в гостиной персонажиков. – Слишком много всякой непонятной фигни вокруг нас творится. Кто-нибудь из вас может дать дельный совет?

– Гм… Похоже, тебе придётся заснуть ещё раз, здесь, и схлестнуться с ним во сне, – высказался Кумарозо. – Прижги мерзавца как следует; это единственный способ. Ничего другого мне на ум не приходит…

– Вот и я так думаю. – Каюкер завалился на жалобно скрипнувший диван. – Пожелайте мне удачи, что ли…

– Удачи тебе, Иннот! – нестройным хором произнесли персонажики. Иннот ухмыльнулся…

И провалился в сон…

Свет луны с трудом пробивался сквозь густые клубы пара. Жара стояла, как в бане; влажный песок под ногами глухо поскрипывал. Где-то невдалеке чуть слышно журчала вода. Каюкер быстро огляделся. Никого… Справа угадывалось нагромождение скал. Он осторожно двинулся вперёд, держа руки наготове, каждый миг ожидая нападения. Огромные, влажно поблескивающие базальтовые обломки являли собой идеальное место для засады. Вот сейчас, думал Иннот. Сейчас тишина взорвётся, и подлый Гукас, сверкая бельмами глаз и длинными лошадиными зубами, набросится на меня. Тут-то ему и настанет каюк. Ну, где же ты? Давай!

Звук падающей воды внезапно стал сильнее. Здесь между камней пролегала узкая расселина, по дну которой бежал тоненький ручеёк; и там, в густой, угольно-чёрной тени, что-то шевельнулось.

– Эй, чмо, выходи, что ли! – позвал Иннот, останавливаясь.

«А не показалось ли мне? Может, там просто лоскут ветоши…»

– Приветствую тебя, незнакомец, – прошептал из расселины жирный и влажный, словно сырая земля, голос. – Смелый ты парень, сам пришёл. А мог бы и не приходить. Уж не знаю, как это тебе удаётся не спать столько времени, ну да неважно. Я люблю сильных и смелых, в них больше жизни. Той самой жизни, что так мне нужна. Я всё равно возьму своё. Я беру своё всегда.

– Так кто же ты, вразуми меня духи предков?! Тень среди теней шевельнулась и подалась вперёд.

Да, бесспорно, это был Гукас – и в то же время не совсем он. Затянутые бельмами глаза, гниющее лицо, длинные редкие волосы, слипшиеся в неопрятные сосульки, и жёсткая пегая щетина на подбородке странным образом казались ненастоящими; некой маской, за которой прячется… Что?

– Имена, это такая забавная вещь… Нет ничего более эфемерного, нежели чем имя. И ничего более грозного. Меня зовут Некробио, незнакомец. Великий Некробио.

«Ну, вот и всё. Теперь пора мочить негодяя», – подумал Иннот, но любопытство заставило его продолжить беседу.

– Ты вроде как сначала помог нам…

– Да, верно… Мой собрат и коллега чрезмерно усилил свое влияние в вещном мире; пора было сделать ему окорот. Тогда я выбрал одного из обречённых на его Территории и вселился в его тело частью своей сущности, дабы воспрепятствовать дальнейшему возвышению Эфтаназио.

– Вселился?

– Да… Ты был этому свидетелем, незнакомец, но ты ничего не понял… Мне важно было, чтобы ваш побег состоялся. Лишившись части обречённых, Великий Эфтаназио лишался и толики своих сил.

– Тогда почему твоя креатура напала на меня?

– Так повелел жмур… Если бы Гукас ослушался, это могло вызвать подозрения… Я просто слегка притормозил его.

– А где он сейчас?

– Здесь, – каюкеру показалось, что Некробио улыбнулся, – я в нём, а он во мне, вернее то, что от него осталось… Не слишком много, если честно. Такова плата за то, что пустил себе в душу Великого. Через несколько дней он окончательно рассосётся.

– Да, ну ты и сволочь… – протянул Иннот. – Слушай, а зачем тебе вся эта бодяга?

– Потому, что ещё никто не уходил из рук некромантов севера! – Голос Некробио, казалось, звучал теперь со всех сторон одновременно. – Кроме того, любая смерть идёт нам на пользу. Если хочешь, я расскажу тебе об этом, чтобы ты преисполнился ужаса.

– Ну-ну, попробуй! – саркастически усмехнулся каюкер.

– Мы, Великая Троица, являемся ипостасями вселенской энергии некроса, умирания; но каждый из нас олицетворяет свою сторону этой необоримой силы. Ты имеешь представление о спектральной теории?

– Да. А при чём тут…

– Выражаясь метафорически, смерть также имеет свой спектр, незнакомец; и каждый из Великих воспринимает свой диапазон частот. Эфтаназио – эпигон тления, праха, окончательного распада; а я, Некробио, – болезней, гнилостных процессов, распада активного. Если продолжить аналогию со спектром, я нахожусь где-то в средней его части. Танато стоит ближе к началу, на самом пороге жизни, а Эфтаназио, напротив, ближе к концу. Итак, я увёл вас у него из-под носа; но это вовсе не значит, что я собираюсь отпустить вас на все четыре стороны! Нет! Обратить неудачу соратника к собственной выгоде, сместить баланс сил в свою сторону – что может быть заманчивее! Я заставлю гнить всех и каждого на вашей летающей скорлупке, я заберу ваши жизнии выпью их до самого дна. Ты обладаешь необычными способностями, незнакомец; ты интересен мне – и тебя я оставлю напоследок. Смотри же!

Некробио раскинул руки. Иннот обратился к своему энергетическому зрению, и правильно сделал: скалы, песок – всё это стало необязательным, сливающимся фоном. Пейзаж свернулся в огромную воронку, на самом дне которой обитала древняя сила, мрачная и безумная; и туда, к ней, стекались тысячи и тысячи маленьких тёмных сгустков, извиваясь, будто пиявки в зеленоватых водах застойного пруда.

– Ты видишь это, я знаю, – снова зазвучал отвратительный голос. – Да, это они – жизни, мириады больших и. маленьких жизней, гниющих и разлагающихся, дающих мне силу и власть. И твоя тоже будет среди прочих, никуда ты не денешься!

– Ну, это мы ещё посмотрим! – Каюкер с некоторым усилием перешёл на обычное зрение и, словно бы ненароком, сделал шаг вперёд.

– Ты думаешь, что сможешь мне противостоять?! Нет! Я всегда беру своё. – Некробио извлёк из-под лохмотьев некий предмет.

– В реальном мире она сгорела, но только не здесь! – Великий поднёс отрубленную руку Цуйки Осияча к рваным губам и поцеловал её.

Конечность вдруг зашевелилась, задвигалась. Некробио всё с той же невозможной улыбкой опустил её на землю. Шустро перебирая пальцами, рука скрылась в тумане. Некоторое время слышно было, как она скребётся, взбираясь на камни.

– Мёртвую плоть не обманешь! Она найдёт своего прежнего хозяина; найдёт и передаст от меня привет… И дружеское рукопожатие… И он снова станет моим, незнакомец; снова, что бы ты ни делал!

Иннот между тем сократил расстояние до нескольких шагов, напружинился, выхватил бумеранг… Однако в тот же миг всё исчезло. Осталась только тьма; она постепенно редела, светлела, превращаясь в привычную гостиную в квартире персонажиков. Затухающий шёпот в ушах Иннота звучал всё тише и тише, а мелодия джанги, наоборот, громче. «Мы обязательно встретимся, но не здесь! Я найду тебя в реальном мире, найду и выпью твою жизнь и суть, как ты выпиваешь бокал дорогого вина – не торопясь, смакуя каждый глоток. Никто не уйдёт от Великого Некробио, никто и никогда…» Сол Кумарозо отложил своё банджо и тряхнул светлыми косичками:

– Ну, как всё прошло? Вид у тебя несколько озадаченный!

– Это потому, что я не успел, – признался Иннот. – Он обещал мне рандеву в реальной жизни, да вот беда – решил оставить на сладкое. Плохо… Шансов у парней всё меньше.

– По крайней мере, ты сделал всё, что мог. Никто не вправе требовать от тебя большего, – вздохнул Сол.

– Как там дела у Воблина?

– Нормально… Поймал хороший ветер, летим вперёд… В небе пока ничего интересного, на земле тоже.

– Ладненько… В нашем положении отсутствие новостей – хорошая новость… Пожалуй, я его сменю.

Дирижабль скользил сквозь ночь. Воблин, в поисках подходящих воздушных течений, рискнул подняться повыше; и теперь висящий над землёй косматый туман казался полем, вспаханным некой исполинской бороной – то тут, то там виднелись разрывы, комья и ямы, полосы белого пара… А ровную линию горизонта ломали потихоньку зубчатые цепи гор.

Большого Папу хоронило всё племя. Траурная процессия медленно двигалась по затопленным улицам – по колено, а где и по пояс в воде. Лодка с телом самого правильного смоукера, прикрытого связками жёлтых и коричневых табачных листьев, тихо скользила мимо домов. Официальная делегация племени стиб на двух небольших плотиках предусмотрительно держалась на некотором расстоянии. Только Джро Кейкссер, на правах соратника, был допущен в ряды смоукеров.

– У нас всё немного по-другому, – тихонько рассказывал он Пыхе. – Как правило, мы упаковываем наших мертвецов в нарядную коробку, завязываем красивой ленточкой, пишем на крышке «Сюрприз» и отправляем на лодочке вниз по течению. Представляешь, что бывает, когда какой-нибудь глупый куки решится её открыть?! Некоторые, особо продвинутые семейства ещё вставляют в коробку специальную пружину, так что та срабатывает, стоит лишь развязать ленточку… Здорово, правда?.

Пыха лишь молча покачал головой.

– Оу, е… Всё-таки мы очень разные, – понимающе покивал головой Джро. – Кстати, вы же верите в Амбу, верно?

– Да, но тут город… Я хочу сказать, Амба приходит за нами в лесу, а как здесь – никто не знает… Поэтому Папу отправят к Никоцианту прямой дорогой. Так сказал наш шаман.

– А где он, кстати, ваш мудрый наставник? – полюбопытствовал маэстро Палисандро.

– Он заболел и слёг, – тяжело вздохнул Пыха.

– Нас, правильных смоукеров, остаётся всё меньше и меньше! – всхлипнул Грибок.

– Дысиз э лайф! – пожал плечами Джро. – Как говорят стибки, иногда ты шутишь с судьбой, иногда судьба шутит с тобой.

Похороны между тем достигли Пятых Водяных Врат. Последовало мучительное объяснение с таможней; Джро быстренько протолкался в голову процессии.

– Я знать ничего не знаю о ваших жмуриках, – качал головой дородный таможенник. – Я вижу только, что вы пытаетесь вывезти за пределы города это новомодное курево, и вывезти в больших количествах. А раз так, то платите пошлину, и все дела!

Смоукеры громко возмущались. Джро потянул одного из старейшин за краешек новенького пончо.

– Скажи, а что вы намеревались делать дальше?

– Ну, как… – пожал плечами тот. – Что шаман наш велел. Под телом хворост, смола… Подожгли бы и отправили нашего дорогого Папу в Страну Ароматного Дыма…

– Ага… – Стибок бочком придвинулся к погребальной лодке.

Руки Большого Папы покоились поверх табачных листьев. В левую был вложен кисет, в правую – его старая, верная трубка. На носу лодки в ритуальной пепельнице курилась здоровенная чёрная сигара; разжигать огонь полагалось именно ею. Джро аккуратно подхватил дымящийся цилиндрик и поднёс его к табачным листьям. Тут же занялся огонёк.

– Эй, эй! – протестующе воскликнул Грибок.

– Иначе он нас не пропустит, – успокаивающе сказал Джро. – Хэй, френдз! Друзья! Начнём церемонию прощания прямо здесь!

Смоукеры один за другим подходили к огню, бросали в пляшущие языки траурные подарки: сигары, папиросы, пакетики с пряностями и благовониями, толстенькие пачки махорки, связки высушенных табачных листьев и липкие жгуты кальянного табака. Многие со слезами на глазах разжигали трубки; слышались тихие всхлипывания и чирканье спичек. Таможенник наконец соизволил, недовольно бурча, опустить цепь; горящая лодка медленно покинула Вавилон.

– Густого дыму тебе, сотоварищ, в бескрайних табачных кущах Никоцианта! – воскликнул Грибок и украдкой смахнул со щеки набежавшую слезу.

– Покойся с миром, друг! Удачного тебе плавания!

– Прощай! Да будет поступь твоя всегда легка, а кисет – вечно полон!

– Прощай!

– Прощай!

– Е… Но наши похороны всё-таки прикольнее, – тихонько буркнул стибок.

Тело самого правильного смоукера скрылось в густых клубах дыма. Порыв ветра подхватил их и понёс над крышами. Соплеменники не поскупились; самые лучшие сорта табака должны были сопровождать Большого Папу в вечность.

За несколько кварталов от Пятых Водяных Врат Перегнида широко распахнула глаза и принюхалась.

– Будь я проклята, – пробормотала она, – кто это курит прямо у меня под окном?!

Ещё один клуб дыма проник в комнату.

– Ну, это уже наглость, – решила ведьма. Кривя сизые губы в зловещей ухмылке, она выглянула наружу и некоторое время осмысливала ситуацию.

– Одно из двух, – решила она. – Либо неподалёку подожгли табачную лавку, либо где-то тут поблизости происходит грандиозное сборище этих мелких пакостников. В любом случае, моё присутствие подогреет ситуацию.

Перегнида облачилась в кожаную куртку, оседлала помело и вылетела в окно. Ориентируясь по запаху, ведьма довольно скоро достигла цели.

– Так я и думала, – хмыкнула она, любуясь сверху вниз на похороны, и побарабанила пальцами по древку метлы. – Ну что ж, ребятушки, здесь вам не нулевая зона, а то, что боевые заклятия в Вавилоне запрещены, – так мне на это начхать! Почему бы старушке не повеселиться, в самом деле?

Она спустилась пониже и уже сложила пальцы в мистическом жесте, предшествующем проклятию, но тут под помелом мелькнуло что-то чрезвычайно знакомое. Ведьма перевесилась вниз, вглядываясь в долговязую фигуру, о чём-то неспешно беседующую с одним из смоукеров.

– Ага! – проскрипела она спустя пару минут. – Старый знакомый! Какая приметная шляпа, мой друг!

Да, бабушку Перегниду не обманешь… Ладно, синенькие, поживите пока… Очень уж мне охота узнать, где твоё логово, приятель!

Изенгрима Фракомбрасса, экс-главаря самой страшной пиратской шайки к югу от Туманного хребта, посетило вдохновение. Даже Громила удивлённо выпятил губы, услыхав сказанное.

– Побери меня предки! Об этом я и не подумал!

– Да, секретарша, – с довольным видом повторил Фракомбрасс. – Хорошенькая молоденькая манки, владеющая скорописью и умеющая печатать на машинке. В конце концов, не буду же я сам вырисовывать все эти буквицы; верно? Вот рассказывать – другое дело; а красотка пусть себе барабашит по клавишам.

– Охо-хо… Нам придётся найти девицу с крепкими нервами… А вообще – ты просто молодец, Изенгрим! Пожалуй, нам стоит нанять сразу двух, чтобы работали в две смены…

Ёкарный Глаз довольно ощерил жёлтые клыки.

– Но именно для работы! – строго предупредил Громила. – Развлекаться будешь потом. Разумеется, все расходы я пока возьму на себя; отдашь потом с гонорара. Ещё, вероятно, потребуется помощь литератора – привести в порядок надиктованное тобой.

– Э! Э! Я никому не позволю причёсывать мои мемуары! – грозно нахмурился экс-пират. – Если я сказал «жопа», значит, и на бумаге должно быть «жопа», а не «мягкое место» или там «пятая точка», понятно?!

– Я же не спорю, – примирительно сказал гориллоид. – Не хочешь правки – не надо, предки с ней. Главное – чтобы книга была написана как можно быстрей.

– Я тут прикинул, – проворчал Фракомбрасс. – Первую часть можно будет закончить недельки черездве-три. Там я расскажу о своей молодости, о первой ходке за решётку, ну и про рудники…

– Ещё неплохо бы разбавить сюжет воспоминаниями детства, – кивнул Громила. – Это хорошо идёт…

– Гм… Да я детства-то почти и не помню, – смущённо признался пират. – Всё больше пьянки, грабёж и мордобой…

– Ну, ну, старина! Неужели у тебя не сохранилось хоть каких-нибудь светлых воспоминаний?

– Светлых? Не… А хотя, постой! Да, верно! И впрямь, забыл… Надо же… – Физиономия Ёкарного Глаза расползлась в мечтательной улыбке; гориллоид мог бы поклясться, что в уголке Фракомбрассова глаза блеснула слеза. – Мне ж тогда лет семь было, не больше…

– Дом, мама… – тихонько подсказал Громила.

– Не! Я вспомнил, как исполосовал бритвой своего второго отчима, когда тот начал лапать меня за задницу! Он мог задавить меня, как кутёнка; он подковы руками гнул! И всё же я едва не распустил его на ремни, прикинь! Он месяца два потом по больничкам отлёживался. Ну и кровищи тогда было… – Пират восхищённо покрутил головой. – А как шикарно это всё можно снять в кино, ты представляешь…

– Нет, – честно ответил Громила. – Не представляю.

– Я специально буду всё описывать так, чтобы по книге легко было сделать фильм, – поделился Фракомбрасс. – Кино – это же такая силища! Я тут ходил с парнями на боевичок…

– С какими парнями? – словно бы невзначай поинтересовался гориллоид.

– Ну, с этими, как их… Из «Мохнатого фронта». Слушай, почему здесь такое снимают! Сплошные прыжки, вопли «кия» и махание палками. Скукота, да и только! Я не говорю про сюжет. Рутина… А ведь какие кадры можно сделать: панораму воздушных боёв, съёмки с дирижабля и всё такое прочее… Постельные сцены…

Да будь я проклят! Я всю ночь не спал, вспоминал свою жизнь и придумывал, какой фильм получился бы. Там такое было, такое!..

– Да, делать кино – весьма интересное занятие. Хотя и непростое, конечно…

– Ну! Знаешь, что я думаю, Гро? Это почти так же здорово, как быть пиратом.

Клубы горячего пара, настолько густые, что не видно было даже вытянутой руки, лениво ползли над палубой. Пахло йодом и сероводородом. Дышать было нечем. Жара подавляла. Казалось, дирижабль завис без движения над неким исполинским чаном, в котором великанши кипитят своё грязное бельё. Даже неутомимый каюкер чувствовал себя на пределе; у остальных и вовсе не осталось никаких сил. Люди лежали на палубе, тяжело дыша. Из полураскрытых дверей кубрика то и дело доносились взрывы кашля и протяжные стоны. Со времени последней посадки прошло шесть дней. По подсчётам каюкера, они находились уже неподалёку от Туманного хребта, в районе северных предгорий. Точнее сказать было сложно: Иннот помнил виденный в Башне Безумных Метеорологов макет, но соотнести с ним очертания местности пока не представлялось возможным.

Этой ночью в мучительной агонии умер Иот Вавитэж. Шея его почернела и распухла так, что дышать стало невозможно, а трахеотомию сделать было попросту нечем. Гнило плечо у Мафси Солавэ; у Сэлбасера Заекирова внезапно воспалилось повреждённое некогда колено. За считаные часы нога распухла так, что пришлось взрезать штанину. Иннот предупредил Цуйку о призрачной руке, выпущенной по его следу Некробио, и предупредил, похоже, зря. Однорукий и без того ослаб духом, а постоянная бессонница и изматывающий нервы ужас потихоньку привели его на грань безумия.

Хуже всего было то, что одним из заболевших оказался Прохонзол Эжитюжи. Великий Некробио явился ему во сне, так же как и прочим; подкрался сзади и закрыл глаза холодными сальными пальцами, прошептав прямо в ухо: «Угадай, кто?» Прохонзол с воплем рванулся бежать, но было уже поздно…

«Корабельный врач», конечно, являлся таковым лишь по названию; да и медикаментов на борту практически не было. И всё же его болезнь подействовала на остальных особенно угнетающе. «Мы все тут передохнем», – мрачно посулил Псанг Сахахак. Иннот стиснул зубы и промолчал. Возразить было нечего…

Умершего следовало похоронить. Чамэ Тымпая заикнулся было о том, что нечего останавливаться – сбросим, дескать, тело за борт, и баста; но молчаливый Бят внезапно взял его за шкирку и перегнул через планшир.

– Ты чо творишь, мон! – завизжал Тымпая, судорожно цепляясь за влажные доски.

– Ещё раз такое скажешь – я тебя самого сброшу, – сквозь зубы процедил тот.

Посадить дирижабль в густых испарениях было непросто. От капитана требовалось поистине ювелирное мастерство; и Иннот снова, уже в который раз, вынужден был призвать на помощь Воблина Плиза.

– Внизу предки знают что, – предупредил он персонажика. – Я удивляюсь, как это мы ещё не наткнулись на какую-нибудь скалу; не видно ни зги!

– Постучи по дереву, – вздохнул Воблин, принимая штурвал.

Иннот так и не понял, было ли это шуткой.

Похоронить Вавитэжа оказалось не так легко. Место, где они приземлились, до жути напоминало пейзаж из ночных кошмаров: хаос базальтовых глыб – и неожиданно ровные песчаные проплешины, изобилующие лужами и ручейками. Вода была ощутимо тёплой.

– Натаскаем камней, как в прошлый раз, и закроем ими тело, – решил каюкер.

Несколько булыжников виднелось неподалёку; каюкер вывернул один и покатил по песку. Беглецы разбрелись, время от времени перекликаясь между собой, чтобы не потеряться в тумане. Хлюпик принёс с дирижабля короткую лопатку и попытался выкопать яму; однако, стоило ему надавить посильнее, как лезвие вдруг с глухим жестяным звуком согнулось пополам. Смоукер недоумевающе уставился на сломанный инструмент.

– Эге! Да мы, похоже, недавно прошли зону Мо-оса. – Иннот почесал затылок. – Новость не такая уж плохая: это значит, мы уже близко к местам старых боёв. Только вот железным инструментам теперь каюк.

– И что делать?

– Ну… Попробуй копать палкой… – неуверенно посоветовал приятель. – А лучше помоги мне поддеть во-он ту каменюку.

– Да ты его не вытащишь! – усомнился Хлюпик.

– Это… Я-то… – Каюкер, кряхтя, обхватил обломок базальта и потянул его вверх.

В этот момент неподалёку раздался громкий вопль, звуки потасовки – и взрыв отчаянной ругани. От неожиданности Иннот чуть было не уронил камень себе на ногу. Хлюпик, взяв лопату наперевес, бесстрашно бросился в туман. Теперь вопило уже несколько голосов. Иннот обогнал смоукера и выскочил на острый гребень скалы как раз вовремя, чтобы увидеть над головой исчезающее в тумане днище гондолы.

– Предали! Бросили! Ублюдки, мерзавцы! – хрипел Бят Заекиров, потрясая грязными кулаками.

Мафси Солавэ катался по песку, держась за больное плечо, и тихонько поскуливал. Прохонзол Эжитюжи растерянно размазывал по лицу сочащуюся из разбитого носа кровь. Каюкер почему-то не сразу понял, что случилось.

– В чём дело? Куда… Кто на корабле остался?! Бят резко обернулся. Глаза его были совершенно бешеные.

– Кто?! Тымпая со своими дружками, вот кто! Га-а-ады!

– Да, мон, зря ты на землю сошёл… – тихонько пробормотал Гэбваро и угрюмо отвернулся.

Каюкер так и стоял, не в силах поверить в случившееся. Хлюпик тихо выругался. Внезапно в белёсой вышине послышались крики, потом жалобный вопль – и что-то тёмное, судорожно корчась, низринулось вниз и с хрустом рухнуло на камни.

– Эй! Похоронная команда! Вот вам ещё один на подмогу! – донёсся сквозь туман издевательский голос Тымпая. – Слышишь, капиташка? Специально для тебя!

– Не думай, что улизнул, засранец! Я до тебя ещё доберусь! – не остался в долгу Иннот.

Цытва-Олва подошел поближе и склонился над лежащим.

– Кто?

– Это Осияч, – протянул люли и сплюнул. – Не захотели, значит, балласт с собой тащить…

– Что, насмерть?

– А ты думал… С такой-то высоты…

– Так… – хрипло выговорил Иннот. – Ладно… Похоже, придётся теперь идти пешком.

Похоронив тела Вавитэжа и Осияча под грудой камней, беглецы двинулись на юг. Впереди шагал Иннот; остальные теперь безоговорочно признавали его главенство. В этом странном краю туманов и горячих источников он оказался на положении единственного зрячего среди слепцов: видимость редко превышала пятнадцать-двадцать шагов. Шли медленно, выбирая не самую короткую дорогу, но самую лёгкую. Несколько раз им пришлось переходить вброд неглубокие быстрые ручьи, полные кристально чистой воды; стайки почти прозрачных рыбок стремительно скользили возле самого дна. Увидев их, Иннот приободрился: шансы беглецов выжить слегка возросли.

– Слушай, мон, провизии-то у нас больше нет, – растерянно сказал кто-то.

– Э! До тебя только сейчас дошло? – насмешливо спросил Цытва-Олва.

– Как нет? Вот же она, плавает! – ухмыльнулся каюкер. – Чуток погодя сделаем привал и наловим.

Впрочем, пускать в ход электричество ему не пришлось: ближе к вечеру путники вышли на берег обширного и очень мелкого озера, где в немыслимом изобилии обитали маленькие крабики с мягким панцирем. Их можно было ловить прямо руками. Сложнее оказалось разживить огонь: сухого топлива поблизости не было, и даже Инноту пришлось изрядно повозиться, прежде чем в собранном топляке родился крохотный желтоватый язычок пламени.

Как водится, после еды настроение у путешественников поднялось. Некоторое время они изощрялись в остроумии, выдумывая самые страшные казни для предателей; однако фантазия быстро иссякла. «Ну, ещё бы, – мрачно подумал Иннот. – После того, что Великие ежедневно проделывают с ними, любая мука будет выглядеть несерьёзно». Разговор перешёл на личности улетевших.

– Я думаю, Воппа и Птеромбюд тут ни при чём, – авторитетно заявил Гэбваро. – Им просто всё равно. Воду мутил Тымпая со своими дружками, они-то во всём и виноваты.

– Верно, Тымпая и Псанг Сахахак – те ещё моны… Да и Рыма Зуний с Чолы Жыблитом ничем не лучше, – поддержал его кто-то. – Хоть бы они там взорвались!

– Они и так никуда не долетят, – с невесть откуда взявшейся уверенностью буркнул каюкер.

Великий Некробио давно так не забавлялся – пожалуй, даже со времён последней войны. Конечно, мертвящая бесконечность ТАМ, за гранью, вне жизненного потока, вытравила из его сознания даже тени привычных человеку эмоций; но то, что он сейчас испытывал, позволив части своей сущности влиться в ничтожное тело обречённого колдунишки, вполне можно было соотнести с наслаждением. Останки Великого, если только можно назвать «останками» чудовищный сгусток некроплазмы, покоились в железном саркофаге. Зловещее сердце кургана висело в погребальной камере на восемнадцати цепях, словно паук в центре паутины; и каждое звено тех цепей было толщиной в руку. Здесь царила абсолютная неподвижность; лишь ментальные токи пронзали мрак подземелья, вызывая чуть заметные колебания некротического поля и помехи в эфире. Посланник забрался очень далеко на юг – дальше, чем это кому-либо удавалось ранее. Конечно, ему пришлось воспользоваться воздушным кораблём и теми жизнями, что были под рукой, но теперь… Наделённый на краткое время властью, присущей только духам, он без труда перемещался между миром снов и миром яви. Это была обычная, рядовая интрига Великих, и поначалу Некробио не принимал происходящее всерьёз; однако дело, похоже, оборачивалось неожиданной стороной. Если только его креатуре удастся перебраться через горы… Там, во влажных тропических джунглях, вполне может состояться новое воплощение энергии некроса, которую он олицетворял. Конечно, его соратники попытаются не допустить этого, но что они могут сделать? Эфтаназио, скорее всего, затеет новую интригу в надежде отвлечь его внимание; а Танато… Великий Танато до сих пор пребывает в сумеречном состоянии, не в силах собрать воедино осколки своей некогда могучей личности. На краткое время Некробио задумался: может быть, стоит прекратить преследование кучки обречённых и попытаться преодолеть горы? Но он отверг эту мысль; негоже упускать то, что принадлежит тебе по праву. Кроме того, чужак… Он выделялся среди прочих, как сочный, спелый, напоённый солнцем фрукт в вазе, полной кислых и незрелых плодов. Подобноребёнку, с трудом удерживающемуся от соблазна и сберегающему драгоценный дар напоследок, Великий Некробио ждал финального поединка. Пожалуй, выпив до дна личность этого странного чужеземца, можно будет всерьёз потягаться с теми, кого маги Вавилона поставили охранять неодолимую, как они считают, преграду. А пока…

Стоя на влажной, скользкой палубе, Сэлбасер Гукас запрокинул голову и расхохотался. Бельма незрячих глаз отразили свет молодой луны, пробившийся на миг сквозь клубы тумана, и заиграли тусклым перламутровым блеском.

«Я становлюсь белым и пушистым», – с восторгом подумал Твадло. Заперев дверь на защёлку и задёрнув шторы, он встал перед высоким, в человеческий рост трюмо и осторожно стащил одежду. Плесень поднялась уже выше пояса. Там, где проходила граница между чистой кожей и тончайшими светящимися волосками, чувствовался постоянный зуд. Временами он просто сводил с ума; но маленький альбинос уже имел печальный опыт – чесаться было ни в коем случае нельзя, потому что тогда зуд становился совершенно нестерпимым. «Ничего, надо подождать ещё совсем чуть-чуть, – утешал себя Твадло. – Когда я стану Светлой Личностью в полном смысле этого слова, телесные немочи уже не будут иметь надо мной никакой власти». Он знал это наверняка: там, где плесень проросла сквозь кожу, тело становилось абсолютно нечувствительным к боли. Твадло ещё раз погляделся в зеркало и хихикнул. Да, осталось не так уж долго ждать… Он закрыл глаза и стал представлять себе, что будет, когда преображение свершится. Мысленному взору его предстали смутные, манящие картины: анфилады роскошных покоев, свисающие с потолка длинные полосы драгоценных, шитых золотом тканей – знамёна? портьеры? – и, наконец, беломраморный амфитеатр, заполненный ликующими толпами народа, радостные лица, восторженные крики – настоящий шквал обожания при виде него, вскинувшего в приветствии руки… Эти образы с недавних пор стали посещать его всё чаще и чаще, особенно во сне. Твадло покосился в угол. Там, возле роскошной двуспальной кровати, стояла изящная лакированная тумбочка – дар одного из новообращённых. Священная Книга покоилась на ней. Альбинос подошёл и с благоговением погладил шершавый кожаный переплёт. Вот он, путь к вершинам, о которых всего месяц назад маленький пария не смел даже мечтать! Его путь. В дверь тихонько постучали.

– Ну, чего там?! – недовольно отозвался Твадло.

– Простите, шеф, но вода уже нагрелась, – приглушённо сказал один из охранников.

– Э-э… – Альбинос нахмурился, пытаясь понять, о какой воде идёт речь.

Последнее время его стали одолевать приступы забывчивости, особенно после очередного сеанса чтения Книги: мысли разбегались и путались, и сосредоточить на чём-то внимание стоило немалых усилий.

– Ваша ванна ждёт…

– Да, да, иду! – Твадло раздражённо распахнул дверцы шкафа и накинул на плечи купальный халат.

По-видимому, его состояние не было для охраны тайной: он уже несколько раз замечал подобную предупредительность. Что ж, остаётся лишь надеяться, что у них хватит ума не болтать лишнего… Однако сегодня он и впрямь превзошёл самого себя! Двадцать новообращённых, и на чтениях Книга явила им ещё одну страницу! Да, ради этого можно стерпеть многое. Кстати, горячая вода унимает зуд – правда, ненадолго, но всё же…

Ванна в квартире была роскошной – огромное, опирающееся на гнутые львиные лапы старорежимное медное чудище с мини-печуркой для подогрева воды до должной температуры и широким бортиком для всяческих шампуней, ароматических масел и притираний. Правда, все эти флаконы Светлая Личность давно уже выдворил, заменив их куда более нужными ёмкостями. Охранники подобострастно замерли в дверях, ожидая приказаний. Твадло равнодушно повернулся к ним спиной. Халат упал с его плеч.

– Свободны! – надменно процедил он. Здоровенные типы, каждый из которых мог согнуть в кулаке подкову, притворили дверь и на цыпочках удалились. Твадло осторожно перебрался через бортик, сел и откинулся назад. Рука его безошибочно нашарила стакан и початую бутылку. В воздухе медленно распространился тонкий коньячный аромат.

– Таким вот образом, сограждане, – удовлетворённо пробормотал Светлая Личность.

Воцарилась блаженная тишина. Где-то вдалеке чуть слышно лаяла собака, да мухи время от времени начинали бестолково кружить под потолком. Твадло закрыл глаза.

От стены отделилась чешуйка извёстки и плавно спланировала на край ванны. За ней последовала вторая. Древняя вентиляционная решётка чуть заметно шевельнулась, дёрнулась, отрываясь от стены, – и была осторожно втянута внутрь. Затем в отверстии показалось узкое смуглое лицо с длинными щегольскими усами.

Окинув быстрым внимательным взглядом помещение, Подметала осторожно вытянул руку в толстой кожаной перчатке, сжимавшую маленькую, тёмного стекла колбочку, и наклонил её. Прозрачная тягучая капля зависла на миг в воздухе и начала медленное путешествие к поверхности воды.

– Всего-то, – хмыкнул Подметала, когда клубы пара немного рассеялись, открывая взгляду лежащий на дне ванны скелет. – Вы завладели слишком опасной вещицей, мой друг. Боюсь, именно это и стало бы, в конце концов, причиной вашей гибели. Я лишь слегка приблизил неизбежное.

«Вот вам ещё одна загадка запертой комнаты, – думал он, пробираясь ползком по старой вентиляционной шахте. – И никому не приходит в голову простая, как медная монетка, мысль: вовсе необязательно присутствовать там лично, чтобы заделать кому-нибудь каюк. Иногда достаточно просто небольшой дырочки». Ухайдакер прекрасно знал расположение помещений: не прошло и пяти минут, как из каминной трубы в спальне Твадло послышался негромкий шорох…

– И в тот самый миг, когда эти ублюдки ворвались в наш забой, кипя яростью и сжимая в руках длинные бичи – а надо сказать, умелый удар таким бичом ломал хребет взрослому обезьянцу, – Корявый сорвал со стены факел и затоптал его. Мы были привычнее к кромешному мраку, и в этом состояло наше единственное преимущество. В ход пошли кулаки, зубы, обломки кандалов, куски породы – короче говоря, то, что попадалось под руку. У меня до сих пор стоят в ушах хряск ударов, стоны и вопли, раздававшиеся там. Не прошло и нескольких минут, как всё было кончено.

Изенгрим Фракомбрасс перестал метаться от стены к стене, размахивая руками, рухнул в плетёное кресло и замер в неподвижности, стиснув поручни и уставившись широко раскрытыми глазами в пространство. Пальцы секретарши ещё некоторое время резво скакали по клавишам, выбивая звучные дроби.

– «… Всё было кончено», – повторила она. Ёкарный Глаз помотал головой, приходя в себя.

– На сегодня, пожалуй, хватит, – прохрипел он. – Сколько у нас там получилось?

– Пятнадцать листов.

– Хорошо… Пока можешь быть свободна.

Секретарша встала и, старательно обойдя экс-пирата по широкой дуге – ей уже была известна привычка нового нанимателя шлёпать любую женщину, оказавшуюся в радиусе действия длинных рук и ног, по филейным частям, – прошествовала к выходу. Когда цокот каблучков затих, Ёкарный Глаз тяжело вздохнул и потянулся за бутылкой. Он решил не пить до вечера – главным образом потому, что в противном случае язык начинал заплетаться довольно скоро, и вся работа шла насмарку. Работа… «Если бы мне ещё неделю назад кто-нибудь сказал, что я сам, по собственной воле стану ограничивать себя в выпивке, – я поднял бы чудака на смех, а то, чего доброго, вздул бы как следует. Но вот поди ж ты»! Пират встряхнул бутылку. Рому там оставалось немного.

– Придётся тащиться в лавку! – буркнул Фраком-брасс. – Это ж хуже ничего нет, чем недобрать!

Он запустил руку в ящик стола и пошарил там. Звон монет с каждым днём становился всё тише – выданная Громилой сумма таяла, как лёд под горячим солнцем тропиков. Пират нахмурился. Что бы там ни говорил гориллоид, но так жить нельзя. Надо срочно придумать способ раздобыть денег.

– напевал Фракомбрасс, шлёпая в сторону ближайшей винной лавки.

Солнце постепенно клонилось к закату, и кривая ухабистая улочка на задворках Манки-тауна была почти пустынна. Лишь старый одноногий калека сидел в тени платана, надвинув на глаза плетёную тростниковую шляпу. Из приоткрытого окна на втором этаже доносились приглушённые звуки джанги. Проходя мимо нищего, Ёкарный Глаз привычно пошарил в кармане. В прежние времена, когда он и прочие пираты рисковали ещё появляться на улицах Вавилона, считалось особым шиком кинуть попрошайке золотую или серебряную монету, а то и целую горсть – в зависимости от того, насколько удача была к ним благосклонна. Впрочем, сейчас об этом не могло быть и речи – те времена, когда он мог позволить себе швыряться деньгами, давно закончились. Выудив из глубины застиранных тренировочных штанов медную монетку, капитан щелчком отправил её нищему. Тот приподнял шляпу.

– Благодарствую…

– Не за что, отец. – Повинуясь внезапному порыву, Фракомбрасс остановился и присел на корточки. – Скажи-ка… Кем ты был раньше?

– О! Я много кем был! – Нищий подтянул деревянную ногу и уселся поудобнее; видно было, что он не прочь почесать языком. – Бродяжничал, сидел в тюрьме, водил по небу летучие корабли…

– Ну?! Даже так?!

– А ты думал! Я же, в сущности, старый воздушный волк! Да, сынок, золотые были деньки… Я тогда служил матросом на «Офигении», мы возили грузы на самые отдалённые плантации. Иногда мои ноги целыми месяцами не касались земли – да и зачем, если подумать? Кормили нас хорошо, а за выпивкой всегда было кого послать. Не, так-то что не жить!

– А сейчас что же?

– Эх… Стар я стал, сынок, просто стар… Вот и списали на землю… – Нищий сморгнул непрошеную слезу. – Нет, ты не подумай, что я жалуюсь. Я ж у сынка своего живу, они с невесткой меня всяко и накормят, и угол найдут, спасибо им… А только разве это жизнь – в четырёх стенах сидеть день-деньской? Вот я и брожу по улицам. Тут тебе и поговорить, и новости послушать. Невестка ворчала сперва, потом ничего, привыкла… Да и мастерить, опять же, на свежем воздухе лучше получается…

– Чего мастрячишь-то? – удивился Фракомбрасс. Нищий улыбнулся, показав коричневые пеньки зубов, и извлёк из-за пазухи литровую бутыль.

– А вот…

Ёкарный Глаз пригляделся. Внутри хорошо знакомого капитану сосуда находился миниатюрный дирижаблик, точь-в-точь как настоящий! Был сделан даже штурвал, а в иллюминаторы вставлены крохотные стёклышки.

– Это как же ты умудрился его ту да запихнуть?! – Фракомбрасс бесцеремонно забрал у нищего бутылку и стал вертеть её так и сяк, силясь разгадать секрет.

– Думаешь, я его внутрь вставил, а потом стекло склеил? – беззлобно рассмеялся тот. – Не-ет, сынок… Тут фокус в другом. Вот, смотри-ка… – Он с кряхтением отстегнул свой протез и извлёк из его недр длинный тонкий пинцет. – Вот этой вот штукой я его и собрал.

– Как собрал? Прямо в бутылке, что ли? – всё ещё не мог поверить Ёкарный Глаз.

– Сообразил наконец! Да, прямо в бутылке. Всего-то нужно – чтобы деталька через горлышко пролезла. А дальше всё просто: капля клея и пинцет. Тут первое дело – не торопиться. Ну, да я уже давно никуда не спешу…

Фракомбрасс, не слушая его, зачарованно уставился на крохотный макет. Дирижаблик был совершенен; казалось – увеличь его в сотню раз, отправь на ванты команду расторопных матросов, поднимай паруса и отправляйся в путь! Ни в оснастке, ни в форме корпуса или баллона опытный глаз пирата не находил ни единой детали, к которой можно было бы придраться. В этот миг перед ним вдруг с какой-то пронзительной ясностью предстала вся жизнь этого обезьянца и тысяч ему подобных: долгий кропотливый труд изо дня в день – и всё это ради нескольких лишних медяков, которые всё равно исчезнут, просочатся, словно вода между пальцами. Неловким жестом он сунул старику его собственность и зашагал по улице, напрочь (небывалое дело!) забыв про спиртное. Капитан увидел вдруг на месте старого нищего самого себя. Это он, Изенгрим Фракомбрасс, Ёкарный Глаз, легенда при жизни, ковылял по жарким кривым улочкам Манки-тауна, зашибая на выпивку у редких прохожих, и мастерил макеты кораблей, щуря гноящиеся от вечной пыли глаза. Да, вот куда, оказывается, может завести честный труд! Признание? Богатство? Собственный, предки его побери, особняк с мраморными львами у кованой решётки ворот? Чушь! А он-то, как последний дурак, раскатал губу, даже начал прислушиваться к медоточивым речам этого лукавого горри… Вот оно, его будущее! Всеобщее уважение, значит? Вот вам – всеобщее! Капитан зарычал, да так, что выходившие из подворотни кумушки невольно шарахнулись обратно.

В квартире, снятой для него Громилой, царил прямо-таки неприличный порядок. Фракомбрасс захлопнул за собой дверь и некоторое время созерцал налитыми кровью глазами спартанскую обстановку кабинета. Потом вдруг рванулся вперёд, пинком отшвырнул кресло, схватил со стола стопку отпечатанных листов и принялся комкать и рвать их. Затем настал черёд пишущей машинки. Когда первый заряд ярости благополучно иссяк, пират привалился к стенке и закрыл глаза, тяжело дыша. В эту минуту кто-то позвонил в дверь.

– Эй, любезный, у вас всё в порядке? Почему такой шум?

По голосу капитан узнал квартировавшего напротив сухонького старичка-павиана, с которым он каждое утро церемонно раскланивался.

Чувствуя какое-то странное, но очень глубокое облегчение, Ёкарный Глаз распахнул дверь, схватил ни в чём не повинного соседа за грудки и, обозвав старой драной долбанью, спустил его с лестницы. Отчаянный малый, о существовании которого капитан начал было забывать за прошедшие недели, вновь возвращался, и не хватало лишь самой малости, чтобы превращение свершилось окончательно. Внезапно Фракомбрасс ощерил клыки в недоброй усмешке и метнулся на кухню. Спички, как всегда, лежали на столе рядом с примусом…

Пять минут спустя пират покинул весело полыхающую квартиру. Он не взял с собой ничего, кроме денег и остро отточенного карандаша – последний вполне можно было использовать как оружие, если бы возникла такая необходимость. Впрочем, он не сомневался, что раздобудет и оружие, и деньги в самое ближайшее время – причём столько, сколько ему будет необходимо.

– Один древний полководец говорил, что надо сжигать за собой мосты, – поведал Фракомбрасс вечернему городу. – И я, блин, точно знаю, что этот сукин сын был прав. Я ведь чуть было не стал достойным законопослушным гражданином, вот позорище-то! Не, моя старая славная команда этого бы не одобрила. И знаете, что я хочу сказать? Парни были бы абсолютно правы! Они, поди, уже заждались меня в том специальном раю, что припасён для джентльменов удачи.

Оранжевое, словно огромный, плавающий в небе апельсин, солнце клонилось к закату.

Старинная песня воздушных пиратов звучала всё тише и тише, пока не замерла вдалеке.

– Вставай.

– Я никуда не пойду, мон.

– Вставай!

– Я никуда не пойду…

Сэлбасер Заекиров сидел, прислонившись к большому камню и закрыв глаза. Опираться на поражённую гангреной ногу он уже не мог, и брату приходилось тащить его на себе. Выбирать дорогу становилось всё труднее – горы вздымались круче и круче. За прошлый день они прошли километров десять, да и то лишь благодаря постоянным понуканиям Иннота. Гукас появлялся дважды, каждый раз выбирая момент, когда каюкера не было рядом. Незадолго до полудня он внезапно выскочил из тумана, подцепил пальцами нижнюю челюсть Пепелда Похипака и проорал ему прямо в лицо: «Саечка за испуг!» Кинувшийся на выручку Иннот опоздал – проклятый колдун тут же скрылся среди камней. В другой раз он протянул руку на крутом склоне беглецу Дамаяди. Отупевший от усталости и страха, тот не сразу понял, кто помог ему взойти на гребень скалы… А потом уже было поздно что-либо делать. Вечером, когда обессиленные путешественники, миновав очередной подъём, повалились на землю, обнаружилось отсутствие Мафси Солавэ. Никто не заметил, где и когда он отстал.

Селбасер Заекиров отказался идти на следующее утро. Наконец Бят, отчаявшись уговорить брата, попросту взвалил его на плечи, сделал, шатаясь, несколько шагов – и рухнул сам. Иннот, обернувшись, хмуро покачал головой.

– Тебе не унести его. Сил не хватит…

Силы действительно были на исходе. Последний раз они ели два дня назад. Кое-кто соскребал на ходу и пытался жевать белые и жёлтые лишайники, в изобилии облепившие скалы, – но те оказались невероятно горькими. Туман понемногу редел – очевидно, беглецы приближались к границе горячих источников.

– Пошли, мон. Ему всё равно уже ничем не поможешь, – буркнул Цытва-Олва.

Бят поднял на него взгляд.

– Я не пойду без брата.

– Тогда тебе придётся остаться здесь, – жёстко сказал Иннот. – Я пытаюсь спасти тех, кого ещё можно спасти. Не хочешь идти – дело твоё.

Хлюпик отвёл глаза.

Иннот постоял, кусая губу, потом решительно развернулся и двинулся прочь. Остальные потянулись за ним.

Надежда на спасение с каждым днём становилась всё эфемернее. Смоукер непоколебимо верил в силы и способности своего друга; но даже каюкер, казалось, был на пределе. Лицо Иннота осунулось, в уголках губ пролегли резкие складки. «А ведь мы даже ещё не видели этих самых гор, через которые предстоит перебраться», – думал Хлюпик.

Туманный хребет открылся взглядам неожиданно. Только что семеро странников карабкались вверх по склону, тяжело дыша и оскальзываясь на влажных камнях, как вдруг очутились на краю обрыва, а впереди развернулась величественная панорама, преисполненная красоты и вековечного спокойствия. Великолепие гор трудно описать словами. Охристые, золотисто-оранжевые, освещенные закатным солнцем каменные складки возносились на немыслимую высоту – и там, среди облаков, сияли белизной вечные снега.

– Мы всё-таки вышли к ним! – восторженно прошептал Хлюпик.

Он чувствовал, как отступает, слезает слой за слоем та гнусная, грязно-серая хмарь, что скрывала от него всю красоту и величие окружающего мира. Путешественники замерли, поражённые открывшимся видом; и, наверное, поэтому никто из них не успел остановить Прохонзола.

Прикосновение Гукаса, конечно же, не прошло бесследно для корабельного доктора. Глаза Эжитюжи поразила болезнь; радужка помутнела, а белок приобрёл неприятный бурый оттенок; вокруг век набрякли здоровенные синюшные пятна. Он замкнулся в себе, отвечая на осторожные расспросы Иннота лишь вялым пожатием плеч. Видно было, что зрение его с каждым днём становится всё хуже и хуже, но вслух Прохонзол не произнёс ни единой жалобы. И вот сейчас вдруг, подняв голову и улыбнувшись выглянувшему впервые за много дней солнцу, он, словно сомнамбула, сделал несколько шагов вперёд, к краю обрыва – и беззвучно сорвался вниз. Спустя мгновения до беглецов долетеличуть слышный шум падения и шорох сползающих камней. Иннот некоторое время остолбенело смотрел вниз, потом яростно сплюнул.

– Так, ещё кто хочет выбрать лёгкий путь? Давайте, не стесняйтесь! Это ведь так просто: пара шагов – и всё, проблемы закончились! Ну?! Кто первый? Вы, должно быть, именно за этим тащились сюда, разве нет?!

– Успокойся, мон, – покачал головой Гэбваро. – Мы-то с тобой пока ещё здоровы, сохрани предки… Не спеши судить слишком строго.

– Надо бороться! Всегда, понимаешь? Что бы ни случилось, до самого конца! – Иннот стиснул кулаки.

Видно было, что он не на шутку разозлился.

– У них просто не осталось на это сил – ни у Прохонзола, ни у братьев Заекировых. Ты самый выносливый из нас, мон. Так что если кто-нибудь и может вывести нас – то только ты.

– Ну так нечего торчать здесь, понял?! Двинулись, парни, двинулись! Мы ещё должны отыскать подходящее место для ночлега.

Этой ночью Иннот не позволил себе ни секунды отдыха. Пока один из персонажиков нёс «ночную вахту», каюкер мучительно размышлял, что же им делать дальше. Соотнести увиденный у Безумных Метеорологов макет и реальную местность, в которой они очутились, никак не удавалось.

Он поднял остальных с рассветом и, не слушая стонов и жалоб, повёл их за собой. Путники представляли собой жалкое зрелище: исхудавшие, облачённые в рваные лохмотья, они еле переставляли ноги. Почти всех бил озноб: ночь оказалась весьма прохладной. Из шестерых оставшихся двое были больны, причём, вероятно, смертельно: Иннот не представлял себе, каким образом можно излечить прикосновение Великого. Он распорядился, чтобы Дамаяди и Похипак шли последними; если Гукасу опять вздумается напасть, пускай хоть новых жертв не будет. Сам же каюкер возглавил отряд. Теперь он старался держаться гребней скал и прочихоткрытых и возвышенных мест: отсюда было лучше видно.

Прозрачный горный воздух сыграл дурную шутку: путь, который они рассчитывали одолеть за несколько часов, растянулся на два дня. Беглецы давно свалились бы от голода, но им неожиданно повезло: на склонах стали попадаться заросли терновника и карликовой горной айвы. Терпкие и жёсткие, как подмётка, миниатюрные плоды вызывали тошноту и мучительные спазмы в желудке, но всё же немного поддержали иссякшие силы.

– Ты знаешь, старина, я не думаю, что смогу переправиться, – признался Инноту Хлюпик. – По-моему, тебе стоит попытать счастья в одиночку.

– Чушь! – сердито ответил каюкер.

– Нет, правда… У меня уже никаких сил больше нет. Да и у остальных тоже.

– Остальные меня волнуют лишь постольку поскольку. А тебя я вытащу, даже если придётся…

Он осёкся: Хлюпик с раскрытым ртом глядел на что-то за его плечом. Иннот стремительно обернулся.

Предатели так и не смогли исполнить задуманное. Слишком поздно Чамэ задался вопросом: каким образом их прежнему капитану удавалось держать судно по курсу? Компас в этих местах не действовал; его стрелка бестолково моталась из стороны в сторону, а густой туман скрывал от глаз любые возможные ориентиры. К тому же страшный колдун из снов не оставил их в покое, на что все втайне надеялись. Сейчас на дирижабле осталось всего три человека, способных хоть как-то управлять кораблём: он сам, Рыма Зуний и Ивах Воппа. Чолы Жыблита спихнул за борт Псанг Сахахак, спихнул сразу, как только увидел первые зловещие признаки болезни: явившийся во сне Гукас дотронулся до его лица. Сам Сахахак, впрочем, тоже не избежал подобной участи несколько дней спустя; но, будучи решительным и физически сильным, забаррикадировался в кубрике вместе с остатками воды и провизии и пригрозил задушить любого, кто к нему сунется. Далмис Птеромбюд сделал, очевидно, свои выводы из происходящего. Рано утром, когда была его очередь нести вахту, он снизился, привязал к мачте канат и тихонько спустился по нему вниз, канув в неизвестность.

– Слышь, мон! Надо взломать дверь, покуда он спит, – хрипло сказал Рыма Зуний.

Тымпая стоял к нему вполоборота: с некоторых пор он предпочитал ни к кому не поворачиваться спиной.

– Услышит, – вполголоса процедил он в ответ. – Вдвоём туда не пролезть, а поодиночке он нас передушит, как котят. Я ж помню, какие у него руки – в два счёта шею свернёт. С ним только покойный Хуц справился бы…

– Надо, чтобы один из нас с ним схватился, – вкрадчиво продолжал Зуний. – Тогда другой сможет пробраться следом и отоварить гада чем-нибудь тяжёлым.

– Хорошо придумано, – саркастически усмехнулся Тымпая. – Вот ты и полезешь первым.

– Почему это я?!

– А потому! Больно ловок чужими руками жар загребать, мон!

– Ах, вот как?!

– Да, так! И вообще это ты во всём виноват! Угнать дирижабль – это была твоя идея! Сейчас летели бы себе и горя не знали!

Они стояли друг против друга, тяжело дыша и сжимая кулаки. Наконец Рыма Зуний отступил.

– Ну а ты что предлагаешь? Ждать, когда он скопытится? Да мы тут раньше с голоду передохнем!

– Пускай первым войдёт Воппа, – после продолжительной паузы предложил Тымпая. – Пока Псанг с ним будет возиться, мы его погасим.

– Не выйдет, моны! – донеслось из тумана; Ивах Воппа, оказывается, подслушивал разговор. – Никуда я не полезу!

– Жрать захочешь – полезешь! – посулил Тым-пая.

– Ага… Тебе, между прочим, жрать хочется ничуть не меньше. Так что лезь-ка ты сам!

– Давайте тянуть жребий, – предложил Рыма Зуний.

Но жеребьёвки Чамэ не захотел.

Ветер между тем переменился. Гондола дирижабли-ка чуть заметно покачнулась на канатах подвески; бесформенные клочья тумана заскользили над палубой. Внезапно прямо в глаза аэронавтам ударило закатное солнце. Тымпая, грязно выругавшись, заслонился локтем.

– Горы! Я вижу их! – радостно закричал Воппа. Рыма Зуний бросился к штурвалу.

В кают-компании тихонько, на самой грани слышимости, наигрывал обезьянский джаз. Его синкопы то и дело перемежались взрывами помех – сказывалось близкое присутствие сущности Великого. В мягких кожаных креслах вокруг стола восседали почерневшие, вздувшиеся трупы – команда дирижабля.

Гукас танцевал. Танцевал один, на мёртвом корабле, под хлопающими на ветру парусами, ибо в живых здесь больше никого не осталось.

Время от времени приходилось менять паруса – спускать одни и ставить другие. Тогда Гукас шёл вниз, склонялся над мёртвыми лицами: и спустя мгновение трупы начинали шевелиться. Один или два матроса вставали, неуклюжей походкой поднимались на палубу и выполняли необходимые действия, после чего возвращались обратно, чтобы вновь замереть в неподвижности. Тело капитана неотлучно находилось в рубке. Пальцы его окостенели на рукоятках штурвала; сквозь лопнувшую кожу проглядывали сизые желваки суставов.

Взять их жизни было необходимо, иначе Гукасу просто не хватило бы сил на столь долгое путешествие; кроме того, длительное пребывание рядом с креатурой Великого являлось губительным для всего живого. Именно по этой причине Гукас старался держаться подальше от трюма: там, заключённые в прочные клетки, поблескивали десятками внимательных глаз птицы-до лбани.

Корабль-преследователь и корабль-преследуемый вышли из тумана почти одновременно, всего в каких-то двух-трёх милях друг от друга. Едва завидев авизо, Гукас прекратил танцевать и устремился вниз. Пора было завершить ещё один акт этой драмы. Трупы один за другим выходили на палубу и расползались по вантам; спустя несколько минут дирижабль мертвецов под всеми парусами двинулся на перехват.

– Не больно-то они нас обогнали, – злорадно заметил Иннот.

Хлюпик во весь голос завопил «Э-ге-гей!», подпрыгивая и размахивая руками.

– Не думаю, чтобы они захотели нас подобрать, – покачал головой каюкер. – Скорее уж, швырнут чем-нибудь.

Воздушный корабль, подгоняемый слабым ветерком, несло мимо путешественников. Он должен был пройти в нескольких десятках метров от скального уступа, на котором они расположились, и почти вровень с ним. В голове каюкера мелькнула шальная мысль: можно ведь сигануть с обрыва вниз, раскрыть летательную перепонку и попытаться поймать восходящий поток – тогда он смог бы попасть на дирижабль и заделать каюк этому мерзавцу Тымпая и его дружкам. Он даже сделал пару шагов к краю пропасти, но прыгнуть не решился – скала здесь шла не отвесно, а под некоторым углом, и его, скорее всего, просто размазало бы по камню. Между тем остальные путники, привлечённые криками Хлюпика, выбрались на карниз. Зрелище парящего неподалёку дирижабля вызвало приступ бессильного гнева; Пепелд Похииак даже швырнул в него камнем, который, естественно, не долетел…

На авизо их тоже заметили. С палубы донеслись возбуждённые голоса, потом издевательский смех.

– Эй, моны! Как настроеньице?! – крикнул Чамэ Тымпая, сложив руки рупором.

– У нас – бодрое! А вы там как, не все ещё передохли?! – заорал в ответ Иннот.

– Только после вас!

– Не дождётесь!

– А вот это мы посмотрим!

– Вам всё равно не найти перевала! Тымпая, ты меня слышишь? Я предлагаю заключить перемирие!

– Мы что, похожи на дураков, чёрная морда? – раздался хриплый голос Зуния. – Обойдёмся как-нибудь без твоей помощи!

– Ну-ну, – вполголоса пробормотал Иннот, скрестил руки на груди и отступил от края обрыва, с интересом рассматривая что-то позади авизо. – Посмотрим, как у тебя получится.

– Что это? – удивлённо спросил Цытва-Олва.

– Наш таинственный молчаливый преследователь. Но, сдаётся мне, он скоро заговорит.

Длинный тёмно-серый дирижабль шёл на всех парусах. Вскоре стали различимы фигурки матросов на вантах – странно неподвижные, раздутые, словно насосавшиеся крови клещи. А на палубе плясал, отбивая чечётку…

– Гукас! – в один голос ахнули все.

На авизо обнаружили погоню слишком поздно. Ивах Воппа истошно завопил, предупреждая об опасности; Чамэ Тымпая и Рыма Зуний бестолково заметались по палубе.

– Дурачьё, – покачал головой Иннот. – Угробят ведь хороший корабль. Баллисту надо заряжать, да побыстрее!

Очевидно, та же мысль пришла в голову Тымпая. Он кинулся на корму и принялся расчехлять орудие. Брезент за что-то зацепился, и он никак не мог справиться с тканью.

На корабле Гукаса мертвецы вновь пришли в движение. Один за другим они выстроились на палубе и гуськом спустились в трюм. Некоторое время ничего не происходило, а потом словно чёрный смерч вырвался вдруг из распахнутого люка. Оглушительно каркая и хлопая крыльями, долбани взмывали в небо и, повинуясь неслышной команде, устремлялись вдогонку авизо.

Тымпая удалось наконец расчехлить баллисту. Он схватился за рукояти ворота и взвёл тетиву. Рыма Зуний вытащил бутыль с флогистоном и уложил её на направляющие. В следующее мгновение Тымпая выстрелил. Как и следовало ожидать, он не попал – расстояние всё ещё было слишком велико. Прочертив дугу, бутылка канула вниз. Через несколько долгих мгновений там расцвёл огненный шар – с такого расстояния он казался совсем маленьким и неопасным. Слабый порыв ветра донёс глухой хлопок. За спиной Хлюпика тихонько цокнул упавший камешек. Иннот покосился наверх – и тут же забыл обо всём, всецело захваченный зрелищем битвы.

Стая долбаней настигла корабль. Мерзкие птички в одночасье облепили такелаж и заработали мощными клювами. Зуний орал и размахивал руками. «Ага. Сейчас… Это тебе не какие-нибудь садовые вредители. Хуже атаки долбаней – только прямое попадание в палубу», – промелькнуло в голове у Иннота. «Думаешь, им каюк, Воблин?» – «Скорее всего. Видишь, канаты подвески лопаются один за другим? У предателей остался единственный шанс. Тот большой дирижабль подошёл слишком близко. Сейчас всё может решить один выстрел».

И выстрел этот был сделан! Многострадальное авизо скрипело и трещало; палуба содрогалась; из многочисленных отверстий в баллоне с шипением хлестали струи газа. Внезапно лопнули сразу несколько канатов – перерубившие их долбани заметались в воздухе, злорадно каркая. Палуба накренилась; баллиста оказалась задранной вверх – и уцепившийся за станину Тымпая рванул спусковой рычаг. На носу серого корабля расцвела пламенная орхидея. Спустя мгновение после выстрела последние оставшиеся канаты не выдержали. Гондола, кувыркаясь и трепеща остатками парусов, устремилась к земле, а баллон, освобождённый от тяжести, взмыл в синее небо. Долбани чёрными клочьями кружились в воздухе. «Вот как оно бывает, – меланхолично заметил Воблин. – Жил говном, а умер геройски. Кстати, старина: не стоит вам здесь торчать. Тот, второй корабль сейчас взорвётся, а он слишком близ…»

Дирижабль Гукаса со страшным грохотом разлетелся на куски. Иннот отшатнулся: в лицо дохнуло нестерпимым жаром, волосы затрещали, сворачиваясь спиральками, – а в следующее мгновение на скальный карниз обрушился каменный град.

– Все в укрытие!!! – не своим голосом завопил каюкер и бросился назад, рванув за плечо остолбеневшего Хлюпика.

Грохот лавины всё нарастал. Теперь уже целые глыбы размером с дом, растревоженные взрывной волной, катились вниз, с кажущейся лёгкостью подскакивая на выбоинах и кувыркаясь в воздухе.

Друзья успели буквально в последний миг. Иннот зашвырнул Хлюпика под узкий каменный козырёк и втиснулся следом, заскрежетав зубами от боли – базальтовый обломок величиной с голову быка слегка чиркнул ему но плечу, в один миг ободрав кожу до локтя. Сэлбасеру Дамаяди, бежавшему следом за ними, повезло гораздо меньше. Несколько здоровенных валунов буквально размазали его по скале, превратив то, что ещё секунду назад дышало и двигалось, в кровавый фарш с осколками костей. Хлюпику показалось, что он расслышал среди грохота отвратительный влажный хруст – и с тех пор этот звук ещё долго будет преследовать его по ночам, заставляя просыпаться в холодном поту. Смоукер сжался, изо всех сил зажмурил глаза и замер. Казалось, так прошла целая вечность.

Наконец громыхание стихло. Хлюпик вздохнул и тут же закашлялся: вокруг медленно оседали облака пыли. Пахло горячим камнем. Иннот отряхивался и мотал головой, приходя в себя.

– Из наших уцелел кто-нибудь? – спросил смоукер и не узнал собственного голоса: слова звучали глухо, как сквозь вату.

Он сунул мизинец в ухо и яростно затеребил там.

– Не так, – хрипло посоветовал каюкер. – Ты должен выровнять давление в пазухах. Зажми нос и напрягись, как если бы ты хотел высморкаться.

Хлюпик последовал совету. В ушах послышался противный писк.

– Только хуже стало! – сердито сказал он.

– А теперь сглотни несколько раз, да посильнее!

– Ух ты! Помогло!

– А то… Ладно, давай посмотрим, что с остальными.

Узкий скальный карниз был весь засыпан обломками породы. Осторожно перешагивая с одного булыжника на другой, друзья двинулись вперёд. Внезапно перед ними выпрямилась тощая, белая, словно призрак, фигура и оглушительно чихнула.

– Пыль-то стряхни, – сказал Иннот.

– Моны…

– Мы это, мы. Кто-нибудь ещё уцелел, Гэбваро? Цытва-Олва горестно покачал головой.

– Никто… Я стоял с краю, когда это случилось.

Думал, всё – мне конец. Побежал… А остальные даже пошевелиться не успели, сразу их смело. Ох, моны…

– Выходит, трое нас теперь осталось, – невесело усмехнулся каюкер. – Одна радость: Гукас тоже словил каюк.

– Думаешь, ему крышка? Хорошо, если так, конечно… – недоверчиво покачал головой люли.

– Да ладно! Ты ж сам видел, как бабахнуло!

– У тебя плечо кровит, – заметил Хлюпик. Иннот скосил глаза.

– Ерунда… Скоро затянется.

– Может, перевяжем? – Смоукер начал было стягивать с себя рубаху.

– Не стоит. Гэбваро, а ты как?

– С десяток синяков, вот и всё…

– Да, повезло нам… Ну ладно, господа. Цель у нас осталась прежней: разобьём лагерь и устроим себе день-другой передышки. Я хочу спуститься вниз, посмотреть среди обломков – может, нам что-нибудь пригодится.

– Да ну, не стоит! – Смоукер опасливо посмотрел вниз. – А вдруг там… Ну, этот Гукас… Вдруг он ещё…

– Нам надо преодолеть горы, круче и выше которых в этой части мира не существует. И с каждым пройденным километром будет всё труднее, – спокойно ответил Иннот. – Нам потребуются верёвки, чтобы страховать друг друга. Потом обязательно нужны брезент для палатки и тёплая одежда. Необходимо запастись провизией и изготовить рюкзаки; а материал для всего этого валяется вон там. – Он кивнул в сторону обрыва. – Так что, если выбирать из двух зол меньшее, я предпочту схлестнуться со злодеем. Кстати, ты ещё не забыл, кто я такой?

Смоукер непонимающе посмотрел на друга.

– Так какая у меня профессия, э?

– Ты каюкер…

– Ась? – Иннот приложил ладонь к уху. – Кто я?

– Каюкер!

– Вот то-то!

Цытва-Олва печально вздохнул и подошёл к краю скалы.

– Ладно. Ну, чего уж там… Прощайте, моны! Спите спокойно, как говорится…

– Прощайте… – эхом повторил Хлюпик и внезапно шмыгнул носом.

– Таким образом, мы не только отомстим за наших собратьев, стенающих под гнётом эксплуататоров, но и заявим о себе – и заявим громко, побери нас предки!

Ёкарный Глаз, приникший ухом к замочной скважине, осклабился. Ему повезло: активисты «Мохнатого фронта» как раз собрались на очередную сходку. «Будем надеяться, что эти парни горазды не только языками болтать», – подумал он и постучал. Внутри воцарилась испуганная тишина.

– Кто там? – наконец спросили за дверью.

– А кого ты не так давно водил в кино, на какой-то дурацкий боевик? – весело откликнулся Ёкарный Глаз. – Вот, он самый и есть, улыба!..

Торопливо залязгали засовы.

– Здорово, Крекер! Не забыл ещё меня?

– Мистер Фракомбрасс! Входите скорее!

– Не надо «мистера», Крекер. Ну, как сам-то? – добродушно проворчал пират, протискиваясь по узкому коридору.

– О, спасибо, ми… Хорошо! Отлично всё!

– Рад за тебя. – Ёкарный Глаз прошёл в комнату, коротко кивнул настороженно глядящим на него обезьянцам и непринуждённо устроился на подоконнике.

На несколько секунд воцарилось напряжённое молчание.

– Кого это ты привёл, Крекер? – наконец осведомился один из присутствующих.

– Меня зовут Фракомбрасс, парень. Изенгрим Фракомбрасс, – с ленивой усмешкой представился пират.

– Фракомбрасс? Тот самый? – недоверчиво спросил молодой павиан.

– А ты что, знаешь какого-нибудь ещё, улыба? Насколько мне известно, я последний, как это говорят, отпрыск.

Сияющий, словно начищенный медный таз, Крекер подтвердил:

– Всё так, ребята. Он – тот самый!

Это произвело впечатление. Ёкарный Глаз впервые, пожалуй, прочувствовал, что имел в виду Громила, называя его «живой легендой»: напряжённость словно рукой сняло, и взгляды присутствующих преисполнились восхищения. «Похоже, это была шикарная мысль, Изя, – набрать шайку именно здесь! Вот она, твоя будущая команда… Если, конечно, ты поведёшь дело с умом».

– Как ваши мемуары, мистер Фракомбрасс? – поинтересовался Крекер, горделиво поглядывая на остальных.

– Я их сжёг, – небрежно бросил капитан. – И прекрати называть меня «мистером».

– Сожгли?!

– Угу. Вместе с домом.

– Ух ты! – восхищённо вздохнул кто-то.

– Вся эта бумажная хрень не для меня. Но мне кажется, я тут кое-кого перебил своим появлением. – Пират милостиво махнул рукой. – Продолжайте, парни, продолжайте. Так на чём вы там остановились? Кое-кто хотел заявить о себе громко, Крекер – или я ошибаюсь? Эх, молодёжь… Вы бы хоть в комнату дверь прикрывали. Уж если я вас сумел расслышать аж на лестнице, то и другие смогут, так-то!

Крекер смущённо потупил взгляд.

– Да, недоработка… – протянул павиан.

– Эта недоработка вполне может стоить любому извас его мохнатой башки! – сурово отрубил капитан. – А теперь, парни, давайте-ка ещё раз, и поподробнее… Посмотрим, что вы там насочиняли!

Вспотевший от смущения шимп принялся рассказывать. Ёкарный Глаз слушал его вполуха, внимательно разглядывая присутствующих. Парочка павианов, пяток шимпанзе и один подросток-горри. Ну что же… Им, конечно, далеко до прожжённых каторжан, составлявших костяк его прежней команды, да и воздушные корабли они наверняка знают лишь понаслышке… А, ерунда всё это! Верно ведь говорят – лиха беда начало!

– Довольно! – Он поднял ладонь. – Суть я уловил. Итак, вы раздобыли одну-единственную бутылку с флогистоном и тут же решили, что нет ничего лучше, чем швырнуть её в окно захудалой антиприматской газетёнки?

– Э-э… Но ведь…

– Нет-нет, не перебивай меня! Вы что, действительно думаете, будто это что-то вам даст? Ну-ка, парни, сейчас я задам вам один простой вопрос… Впрочем, ответ на него мне известен заранее… Вы наверняка даже не подумали поставить в известность Громилу, так?

– Ну, понимаете, мист… Просто ему всегда удаётся отговорить нас от таких акций, вот мы и решили, что сообщим ему, так сказать, постфактум… – Крекер не знал, куда девать глаза.

Ёкарный Глаз понимающе покивал.

– Ну да, ну да… Он же башковитый малый и соображает, что к чему, – в отличие от вас. Так, с чего же начать-то, даже не знаю… Ну, во-первых, я вижу перед собой сборище идиотов. Неужели вы думаете, что, грохнув какую-то там редакцию, вы заставите хоть кого-нибудь уважать себя?

– Конечно! – запальчиво возразил ему один из шимпов. – Ведь если мы сделаем это, остальные…

Пират резко наклонился вперёд и погрозил пальцем.

– Ц-ц-ц! Давай-ка немножко пораскинем мозгами, улыба! Что уважают здесь, в Биг Бэби, э?

– Силу… – подал голос гори л лоид.

– Деньги, конечно! – усмехнулся один из шим-пов, в тонком пенсне.

– В самую точку! Силу и деньги! Так какого вы пыжитесь, выдумываете предки знают что? Покажите свою силу, раздобыв денег – и раздобыв их столько, чтобы о вас заговорил весь город! Вот это дельце так дельце, не будь я Изенгрим Фракомбрасс! – Пират хряснул кулаком по подоконнику; посыпалась извёстка.

– Так вы что же, предлагаете нам совершить ограбление? – спросил сбитый с толку Крекер.

– Не просто ограбление, а Ограбление! С большой буквы, оторва! Короче, парни. – Ёкарный Глаз шагнул к столу, нагнулся и обвёл сидящих заговорщицким взглядом. – Как вы смотрите на то, чтобы взять Первый Бэбилонский банк?

Подметала, безусловно, был тёртым калачом, а уж ощущать направленные на его персону внимание и недоброжелательные флюиды он умел едва ли не с самого рождения – иначе вряд ли достиг бы таких высот в своём ремесле. Ведьма лишь саркастически усмехалась, наблюдая некоторую нервозность своего ведомого, его частые задержки перед роскошными зеркальными витринами и неожиданные манёвры. Ухайдакер, безусловно, чувствовал за собой слежку последние дни; чувствовал – и никак не мог её обнаружить, нервничая всё больше.

Подметала углубился в один из старых Вавилонских кварталов и свернул под низенькую арку, некогда украшенную гипсовой лепниной, ныне почти осыпавшейся. Ведьма наблюдала за ним из-за гребня крыши. Когда широкополая шляпа исчезла во мраке подворотни, она ухмыльнулась и полезла в карман кожаной куртки за трубкой. Кожан оказался весьма удобным одеянием, хотя и несколько жарковатым для здешних широт. Конечно, это был совсем не тот фасон, что она некогда носила: слишком много заклёпок и хромированных молний, слишком длинные рукава – но всё же, всё же… Он живо напомнил Перегниде старые добрые времена – хотя старые времена никогда не были такими уж добрыми. «Эх! Вернуть бы только медиатор! Тогда остальное уже не будет иметь никакого значения». Проклятые смоукеры! Кто бы мог подумать, что её собственность столько лет хранилась у этих мелких мерзавцев… Ведьма чиркнула спичкой о подбородок и закурила. Одно не отнимешь – табачок у них и вправду хорош! «Не буду изводить всё племя, – подумала Перегнида. – Ограничусь показательной экзекуцией. Три-четыре трупа, не больше».

Она догадывалась, зачем Подметала посещал это место: старые районы города изобиловали проходными дворами, и тот, кто не изучил их досконально, запутался бы в два счёта. Старуха знала, что будет дальше: Подметала некоторое время проведёт, пытаясь обнаружить за собой «хвост», потом юркнёт в какую-нибудь щель и в буквальном смысле слова исчезнет, чтобы вновь появиться уже совсем в другом месте… Впрочем, сейчас это не имело никакого значения. Попыхивая длинной чёрной трубкой, старуха уверенно вела метлу над крышами, пока наконец впереди не замаячил высокий дом с коваными решётками на окнах и узорчатыми перильцами немногочисленных балконов. Некогда стены его покрывала тёмно-красная, винного оттенка штукатурка; но годы и городская грязь сделали своё дело, и теперь они казались серо-бурыми, лишь кое-где из-под многолетних наслоений проглядывал благородный багрянец. Как и большинство зданий в этом, когда-то престижном районе, он носил следы прежней роскоши и архитектурных изысков. В те времена, когда здесь велось строительство, в моду как раз вошёл псевдоготический стиль, поэтому фасад дома украшали высокие и узкие окна, а углы венчали изящные остроконечные башенки – довольно симпатичные, но явно бутафорские.

Перегнида сделала «горку» над крышей, напугав вольготно чувствовавших себя тут ворон (те с заполошным карканьем заметались в воздухе), и приземлилась во дворе, среди десятка растянутых верёвок, на которых сушилось бельё. «Это ещё откуда? Прачечная у них, что ли, тут рядом?» – мимоходом удивилась ведьма, отбрасывая черенком метлы влажные полотнища со своего пути. Зайдя в подъезд, она снова оседлала свой транспорт: во-первых, долгий подъём по ступенькам представлял для неё некоторую трудность ввиду костяного протеза, а во-вторых… Во-вторых, метла обеспечивала одно очень важное качество: бесшумность передвижения. Преодолев примерно половину лестницы, Перегнида остановилась напротив окна. По её расчётам, Подметала должен был появиться у дома минут через пятнадцать-двадцать.

Потянулось ожидание. Дважды мимо неё проходили жильцы; в этом случае старуха делала вид, будто подметает лестничную клетку; впрочем, никто так и не обратил на неё внимания. Наконец знакомая долговязая фигура вынырнула из-под арки на противоположной стороне улицы, размашистым шагом пересекла дорогу и взялась за ручку двери. В одно мгновение вскочив на метлу, Перегнида заставила её подняться в воздух и вся обратилась в слух. Шаги Подметалы звонким эхом разносились по лестнице. Перегнида мысленно считала пролёты: вот ухайдакер миновал первый этаж… Вот и второй… Когда между ними осталось два этажа, ведьма тихонько тронулась вверх, не переставая считать. Так, половину всех дверей он уже прошёл… Неужели его этаж – последний? Но тогда они неминуемо столкнутся нос к носу, и как бы не пришлось драться… Нет, конечно, она не боялась поединка; возможно даже, что где-то в глубине души хотела его, дабы расквитаться за прошлое своё поражение, и не важно с кем… Но в таком случае её нынешняя миссия останется незаконченной, а вот этого экс-комиссар допустить не могла. Ну что же, при ней метла, и в крайнем случае она всегда может вылететь в окно! Всего-то – тихонько отворить раму… Многократно покрашенную и не открывавшуюся, наверное, последних лет пятьдесят… Вот только не надо этого негативного мышления! Так, последний этаж… Проклятье, проклятье, проклятье! Перегнида едва слышно заскрежетала зубами. Окна, на которое она так надеялась, здесь попросту не существовало – её остановившийся взгляд упёрся в ровные ряды кирпичей. Мысленно пожелав архитектору, придумавшему такую нелепицу, воскреснуть и тут же в страшных мучениях скончаться снова, ведьма затравленно огляделась. Ни люка на чердак, ни ниши, ни закутка: только облупившаяся дверь последней квартиры и щербатая стена напротив. Весь последний пролёт к тому же ярко освещала электрическая лампочка в толстой металлической оплётке. Шаги звучали всё ближе… Ну да, наверняка его халупа здесь! Внезапно её осенило. Взмыв под самый потолок, старуха наклонилась к проволочной сетке и смачно плюнула на раскалённое стекло. Лампочка, естественно, тут же с громким треском взорвалась, и весь последний этаж погрузился во тьму. Шаги Подметалы на несколько мгновений затихли, потом зазвучали снова – ближе, ближе… Ведьма под потолком затаила дыхание; как назло, у неё тут же засвербило в носу, затем зачесалось под лопаткой.

Ночное зрение Перегниды лишь немногим уступало дневному, поэтому она явственно различала в темноте фигуру «маэстро Палисандро». Подметала преодолел последние ступеньки несколькими лёгкими прыжками, словно это не ему пришлось подняться только что на добрый десяток этажей вверх, и, едва ступив на лестничную площадку, начал действовать. Он присел, и выброшенная вперёд нога со свистом описала полукруг в нескольких миллиметрах от пола; спустя мгновение рукиухайдакера замелькали, будто крылья мельницы в ураган, нанося жестокие удары в самых неожиданных направлениях; Перегнида поняла, что, понадейся она на темноту, бывший союзник уже пересчитал бы ей все рёбра. Вихрем промчавшись по лестничной клетке, Подметала замер в низкой стойке, настороженно прислушиваясь. Чувство пространства у него было превосходным: умудрившись за две с половиной секунды прочесать всё вокруг кулаками, он ни разу не коснулся ни стен, ни перил. Затем ухайдакер расслабился, поправил сбившуюся шляпу, чуть смущённо пробормотал себе под нос что-то вроде «осторожность никогда не повредит» и зашарил по карманам в поисках ключа. Ведьма, естественно, ожидала, что он сейчас подойдёт к двери, но… Достав длинный ключ, маэстро Палисандро вдруг присел на корточки, уверенным жестом провёл пальцами по кирпичам стены – и вставил его в какую-то совершенно незаметную щёлку. Послышался негромкий щелчок, и прямо на глазах остолбеневшей от изумления Перегниды часть стены бесшумно отошла в сторону. Подметала шагнул внутрь, и потайная дверь всё так же бесшумно закрылась за его спиной. Ведьма смогла наконец перевести дух. Она не спешила спускаться вниз: кто его знает, этого паренька – вдруг надумает ещё раз проверить, не скрывается ли кто в темноте?

Потайная дверь заинтересовала старуху чрезвычайно. Она попыталась представить себе, как выглядело бы это здание в разрезе. По идее там, куда ускользнул ухайдакер, должна была быть просто стена – разумеется, довольно толстая, ведь дом всё-таки старой постройки, но… Стоп! Как же она могла забыть! Декоративная башенка, ну конечно! Разумеется, места там не так уж много… Интересно, остальные тоже имеют свой секрет? Надо бы попытаться выяснить это. Но сперва стоит проникнуть за эту дверь. В самом деле: тот, у кого есть подобное убежище, почти наверняка скрывает в нём нечто интересное! Ведьма припомнила всё, что знала о бывшем союзнике. Загадочная личность, определённо, очень загадочная. Она тут же преисполнилась решимости проникнуть внутрь.

Внезапно стена опять распахнулась. Подметала появился вновь, с небольшим саквояжем в руке. Старуха решила, что ухайдакер отправляется выполнять очередной заказ. Что ж, тем лучше. Значит, часа два-три у неё есть…

Вскрыть замок, даже самый сложный, не представляло для Перегниды большого труда. В конце концов, она была ведьмой, а замок – это всего-навсего несколько кусочков металла, которые требуется чуть-чуть сдвинуть относительно друг друга… Обыкновенный засов старуха открыла бы шутя, просто приложив ладони к двери и заставив её вибрировать – тот сам мало-помалу вышел бы из паза. К более сложному механизму требовался свой подход. По счастью, она успела увидеть в руках Подметалы ключ: длинный тонкий стержень с Т-образной перекладиной на конце. Ведьма отстегнула свой протез. В числе прочих необходимых предметов там имелся кусок стальной проволоки…

– В городе без этого никак, – бормотала старуха, ковыряясь в стене. – Что бы бабушка Перегнида делала без своей любимой отмычки – ума не приложу…

Замок чуть слышно лязгнул. А петли этот паренёк смазывать не забывает, отметила про себя ведьма. Грамотно шифруется…. За дверью стоял густой мрак; даже ночное зрение ничем не могло здесь помочь. Впрочем, причина этого тут же стала понятной: проход занавешивала плотная штора из чёрного бархата – весьма, надо сказать, пыльного. Стоило отодвинуть её, и взгляду открылась внутренность потаённого убежища.

Оно и в самом деле было небольшим, всего-то шагов четырёх-пяти в ширину, и располагалось, как правильно догадалась ведьма, внутри башенки. Первоначально та действительно была чисто декоративным элементом в архитектуре дома, и кое-кому, похоже, пришлось приложить немало усилий и смекалки, чтобы приспособить несколько квадратных метров пространства под жильё.

Пол покрывала мелкая, красиво подобранная керамическая плитка – песочного и шоколадно-коричнево-го оттенков. Слева от входа приткнулась низенькая, застеленная клетчатым пледом тахта; у её изголовья стоял, отсвечивая благородной бронзой, старинный корабельный нактоуз – правда, без компаса. Справа раскорячилась облезлая никелированная вешалка – одна из тех нелепых конструкций, что имеют обыкновение крениться и падать под весом одежды; правда, сейчас на ней висел только здоровенный зонт в холщовом чехле. За вешалкой начинался узкий стол, скорее даже верстак, идущий почти по всему периметру вогнутой стены. Над верстаком располагалась карта Вавилона – судя по всему, вычерченная вручную, с тщательным соблюдением всех масштабов. Оставшийся участок стены занимали стеллажи со множеством самых разнообразных предметов. Чего здесь только не было: книги, по большей части старые, в потрёпанных переплётах; колбы, бутыли и аптекарские банки с трудноопределимыми субстанциями внутри; инструменты – и вполне привычные, и такие, за которые не вдруг поймёшь, как и взяться; камни и кусочки смальты; перья птиц; высушенные коренья; чей-то заспиртованный мозг; пергаментные, изгрызенные мышами свитки; бронзовые подсвечники с оплывшими до полного безобразия огарками; страхолюдное чучело глубоководной рыбы – сплошные шипы, зубы и выпученные глаза на стебельках; здоровенный кусок янтаря, отполированный и вставленный зачем-то в медный держатель; деревянная статуэтка обнажённого человека с шарнирами в суставах; штатив с пробирками; кремнёвые наконечники стрел; мотки проволоки; астролябия; старые радиолампы… Словом, доведись здесь оказаться любому десятилетнему мальчишке – и он решил бы, что попал в рай.

Неяркий свет в помещение проникал откуда-то сверху, сквозь переплетение несущих балок, и имел несколько странный зеленоватый оттенок, из-за чего создавалось впечатление, будто комната находится под водой. Присмотревшись внимательней, Перегнида определила его источник – несколько рядов черепицы, покрывающих конус крыши, были, оказывается, сделаны не из глины, а из очень толстого стекла.

Комнатку перегораживал надвое ажурный верёвочный занавес-макраме. Изящный узор представлял собой стилизованный рисунок паутины, с редкими крупными бусинами из керамики и стекла, изображающими, вероятно, капли росы. «Да-а… Здесь, безусловно, стоит пошарить!» – подумала ведьма, алчным взглядом обводя обстановку. Она с удовольствием порылась бы на этих полках, да и миниатюрная алхимическая лаборатория, устроенная Подметалой на дальнем конце верстака, заслуживала самого пристального внимания. Но больше всего Перегниду заинтересовал нактоуз. Намётанный взгляд старухи притягивало к нему, словно магнитом; кроме того, она явственно ощущала исходящую оттуда слабую магическую ауру. Похоже, там, под стеклом, прятался некий талисман – или даже несколько. Ну да, верно – во-он в той коробочке. Хо-хо! Может, вещица пригодится ей самой? Интересно, что это такое? Явно что-то небольшое – шкатулочку-то в горсти можно спрятать… Медиатор!!! Догадка молнией сверкнула в голове ведьмы. Давняя, ещё комиссарская привычка думать о людях самое худшее сыграла с ней дурную шутку. Перегнида тут же уверилась в собственной правоте. Ну не зря же этот тип изо всех сил пытался втереться к ней в доверие, и те двое тоже заинтересовали его неспроста! Да он небось с самого начала хотел подставить её под удар, чтобы заполучить эту вещь… Да что там – «хотел»! Похоже, он так и сделал, разрази его гром! Ведь в жилище мелкого табакура явился не тот, кого она подкарауливала, а его драчливый рыжий дружок! Штормовая волна жгучей ярости медленно вспухала в душе Перегниды, росла, чтобы в рёве и грохоте обрушиться на берег сознания… Ведьму затрясло мелкой дрожью. Ей уже мерещился целый заговор, вереница интриг, направленная лишить её драгоценного артефакта. «Ну, если так!!!» – скрежеща зубами, Перегнида решительно шагнула к нактоузу, досадливо отбросив плетёный занавес со своего пути…

… И тот прилип к её пальцам, словно намазанный клеем.

Прежде чем успело вмешаться сознание, старуха рефлекторно совершила то, что сделал бы на её месте каждый: схватилась за клейкую верёвку другой рукой, пытаясь отодрать её от ладони; и та самым возмутительным образом прилипла к первой, накрепко соединившись с ней. Уже понимая, что угодила в некую ловушку, но ещё не вполне осознав всю серьёзность своего положения, Перегнида рванулась назад, изрыгая проклятия. То, что она принимала за занавеску, слегка растянулось – и с силой сократилось; ответный рывок швырнул ведьму прямо в центр рукотворной паутины. Далее всё пошло в точности по сценарию, обкатанному природой за миллионы лет существования мух и пауков: чем больше дёргалась жертва, пытаясь выбраться из объятий коварной ловушки, тем больше она запутывалась, пока наконец большинство нитей не облепило слабо трепыхающийся бесформенный кокон.

– От зараза! – мрачно изрекла Перегнида и прекратила всякие попытки выпутаться, застыв в неподвижности и слабо покачиваясь в нескольких сантиметрах от пола.

Чистые и прозрачные, как нигде больше, горные сумерки быстро сгущались. Оглушительно стрекотали цикады. На небольшой площадке, укрытой с трёх сторон высокими каменными глыбами, уютно потрескивал костерок. Один из сидевших у огня зябко передёрнул плечами и поднёс руки к пламени.

– Холодно, мон? – сочувственно спросил второй, высокий и тощий, словно хлыст. – В горах всегда так. Днём может жара страшенная стоять, зато уж ночью зуб на зуб не попадает.

– Можно подумать, ты много в горах бывал, – проворчал его собеседник, зябко кутаясь в лохмотья.

– Э! Люли где только не кочуют! Не любим мы на одном месте сидеть.

– Не понимаю я, как так можно? У всякого правильного смо… Правильного человека место есть, где он живёт. Да вон хотя бы на зверей посмотри: у них тоже эти… ареалы обитания.

– Слова-то какие умные знаешь! А наш дом – дорога. Да и то сказать: надолго где-нибудь осядешь – ничего хорошего не дождёшься. Сразу такие найдутся, которым от тебя что-то надо. Люли, брат, – самые свободные люди на земле. Сегодня здесь, завтра ищи ветра в поле.

– Как же ты, такой свободный, на Территорию-то попал?

– А ты?

Хлюпик замолчал. Вспоминать жуткое некроплазменное облако, пришедшее из потустороннего мира в облике гигантской чёрной руки, ему сейчас хотелось меньше всего. На ночь-то глядя…

– Что-то Иннота долго нет, – озабоченно вздохнул он. – Не стоило нам всё-таки разделяться. Пошли бы вместе на эти обломки смотреть! А то мало ли что.

– Твой друг – великий человек, мон! – возразил Цытва-Олва. – Он хорошо знает, что делает; и если он сказал нам сидеть здесь и ждать его – значит, так тому и быть.

Откуда-то долетел долгий тоскливый вопль. Люли встал и подкинул в костёр хвороста; целый рой ярких искр взвился в темнеющее небо.

– Как думаешь, удастся нам через горы перебраться? – спросил Хлюпик.

– Будь мы вдвоём – я бы сказал, что шансов нет никаких, – пожал плечами Цытва-Олва. – А так… Кто знает? Может, и получится.

– Да, без Иннота мы бы пропали давно… Не говоря уже о том, что это он нас всех вытащил с Территории! Знаешь, он ведь столько всего знает и умеет… Один наш общий знакомый, ещё в Вавилоне, как-то назвал его в шутку «человек-оркестр».

– А он, похоже, такой и есть, мон.

Внезапно невдалеке зашуршала щебёнка. Путешественники вскочили; Хлюпик сжал в руке увесистый камень, Цытва-Олва вытащил из костра горящую головню.

– Свои! – раздался из-за камней весёлый голос.

Смоукер расплылся в улыбке; Гэбваро ещё некоторое время недоверчиво вглядывался в сумерки, пока сгибающийся под тяжестью здоровенного тюка Иннот не вступил в ярко освещенный круг.

– Ну вот, здесь всякие штуки, которые нам наверняка пригодятся. Завтра надо будет сделать ещё одну ходку: принести остальное. Знаете, что любопытно? Птицы-долбани, похоже, обустраиваются тут жить. Я видел, как они тягали всякий сор и строили гнёзда на скалах.

– Долбани – ладно… А больше ты никого там не видел, мон?

– Что значит – ладно? Нам кушать надо! – Иннот уселся, скрестив ноги, у огня и жестом фокусника достал из свёртка несколько тушек. – Я их даже ощипал по дороге, между прочим!

– А долбаней разве едят? – с сомнением спросил Хлюпик.

– Ну, это смотря кто… В ресторации я скорее откажусь от такого блюда и потребую салат из свинины и панцирных грибов под тёртым сыром и майонезом, – серьёзно ответил каюкер. – А трём усталым голодным путникам эти птички вполне по зубам.

– Так видел ты кого-нибудь или нет? – настойчиво повторил Гэбваро.

Иннот вздохнул.

– Нет, никого. Да я не особенно искал, надо тебе сказать: срезал побольше верёвок, парус, который поцелее оказался, – ну, и всё…

– А этот… – Гэбваро понизил голос – Гукас?

– Да ты зря беспокоишься, по-моему: после такого взрыва кто угодно станет достоянием истории!

– На душе что-то тревожно, мон, – передёрнул плечами Цытва-Олва. – Как бы не пришлось потом жалеть!

Где-то неподалёку вдруг раздался протяжный звериный мяв. Все вздрогнули.

– Яйцелот, – ухмыльнулся Иннот. – Подружку ищет, гон у них сейчас… Пойду-ка я его пугну. Вы, парни, займитесь пока птичками, ладно?

Легко поднявшись, каюкер сделал несколько шагов и растворился в густых сумерках.

– Эй… Ты же говорил, что даже грохманты боятся яйцелота в течке! – растерянно крикнул ему вслед Хлюпик.

– Так то грохманты! – донеслось до него. – А то я!

Спустившись на несколько сот шагов ниже по склону, каюкер остановился и некоторое время пребывал в неподвижности, глубоко вдыхая прохладный воздух.

– Гукас! – вполголоса позвал он. – Где ты там, мерзавец? Давай, выходи, я же знаю, что ты шёл за мной почти всю дорогу! Давай-ка покончим с этим раз и навсегда, ну? Ты или я!

Стрекот цикад внезапно умолк. Некоторое время вокруг царили тишина и неподвижность. Потом из-за камней медленно поднялась странная уродливая тень. Чуть заметно потянуло мертвечиной.

– Похоже, сейчас ты не такой прыткий, как раньше! – насмешливо бросил Иннот. – Что, колбасит небось по-страшному?

– Тебе это всё равно не поможет, чужеземец! – чуть слышно просипело обожжённое горло. – Даже и теперь у меня достаточно сил, чтобы взять принадлежащее мне… И твою жизнь – в придачу!

– Ну, знаешь, это многие пытались сделать вообще-то… – Тут каюкер заметил, что его враг подбирается всё ближе и ближе; казалось, он не сделал ни единого движения, но всё же каким-то образом оказался вдруг совсем рядом.

Иннот понимал, что одно-единственное прикосновение креатуры Великого обеспечит ему долгую и мучительную смерть. Сейчас у него оставалась едва ли треть той энергии, что запасал организм; отдать её всю без остатка означало остаться практически беззащитным, но выбора, похоже, не было. И тогда каюкер совершил то, к чему готовился все эти долгие дни. Когда расстояние между ним и Гукасом сократилось до пары шагов, Иннот вскинул руки и выдал, наверное, самый мощный энергетический импульс за всю свою невероятно долгую жизнь – достаточно мощный, чтобы произошёл так называемый пробой и электричество начало течь прямо по воздуху. Вокруг на несколько мгновений стало светлее, чем самым ясным днём. Ослепительная голубая дуга разряда соединила обоих противников. За краткий миг каюкер успел разглядеть своего врага во всех отвратительных подробностях. Кожа на нём практически вся сгорела; из-под растрескавшейся чёрной корки проглядывало синюшное, сочащееся сукровицей мясо. Зубы нелюдя, отросшие длиной в полпальца, торчали в разные стороны, словно рейки покосившегося забора. Осколки костей проткнули мёртвую плоть в нескольких местах. В ноздри Иннота ударило оглушительное зловоние.

Длинные пальцы Гукаса, имевшие на пару суставов больше, чем следовало, тянулись к его горлу; монстру не хватало каких-то сантиметров до физического контакта! Время замерло. Руки каюкера превратились в трубы, в брандспойты, гудящие и вибрирующие от напора энергии; сумасшедшая боль рванулась по ним вверх, словно волна крутого кипятка. Сведённые небывалой судорогой мышцы ощущались чем-то чужеродным, стальными тросами, бездушными удавами, стиснувшими тело в смертельных объятиях. Позвоночник, казалось, готов был лопнуть от напряжения. Нескончаемый вопль терзал уши, и он не сразу осознал, что кричит он сам. Энергия утекала из тела каюкера стремительно, словно вода из решета; он понимал: ещё немного – и её не останется совсем. Резервуары силы уже показывали дно…

Гукас не выдержал первым. Мёртвая осклизлая плоть его содрогнулась, голова запрокинулась вверх, грудь и шея с тошнотворным хрустом раздулись, словно капюшон кобры, – и лопнули! В зенит рванулся чудовищный тёмный гейзер некроплазмы, закручиваясь по спирали, будто воронка смерча. Поднялся ветер; сухие листья, мелкие веточки и песок носились в воздухе, норовя попасть в глаза. Жуткая субстанция хлестала плотным потоком на добрую сотню метров вверх, распускаясь в сумеречном небе плоским грибовидным облаком. Оно всё разрасталось и разрасталось там; казалось, ещё немного – и некроплазма заполнит весь мир вокруг; но напор мертвящей тьмы вдруг разом иссяк, чтобы тут же рассеяться без следа. Спустя миг ослепительное пламя электрической дуги погасло. Иннот, исчерпав силы до дна, уронил руки и отступил, пошатываясь, на несколько шагов. Происходило нечто странное: останки злодея вдруг разом смялись и опали, опустевшая оболочка таяла, словно воск, чёрной жижей стекая по камням и впитываясь в землю; и одновременно вокруг с чуть слышным шорохом вяли растения, засыхая прямо на глазах. Не прошло и нескольких минут, как всё было кончено.

От креатуры Великого не осталось ничего, кроме ровного круга мёртвой травы. Тут наконец ноги отказались держать каюкера, и он тяжело осел. Голова кружилась, в ушах стоял звон, как при сильной потере крови. В руках пульсировала тупая боль. Он медленноопустил взгляд на свои ладони, ожидая увидеть самое худшее. «Пара волдырей? Всего-то? А я думал, мои конечности уже превратились в головешки», – с удивительным безразличием подумал он. Окружающий мир тихонько уплывал куда-то…

Очнулся Иннот от того, что кто-то немилосердно тряс его за плечи. С трудом подняв взгляд, он разглядел встревоженные физиономии Хлюпика и Гэбваро. «Я же сказал вам оставаться у костра!» – хотел было рявкнуть он, но сил на такую долгую реплику попросту не осталось…

– Что это было, мон?! Старина, что тут случилось? – напустились на него товарищи.

Каюкер устало прикрыл глаза. Спать, сейчас можно было только спать…

– Нет больше Гукаса, – собравшись, наконец, с силами, медленно произнёс он. – Всё. Окончательный каюк. Но и я иссяк. Надо отдохнуть…

Он плохо запомнил, что было потом. Вроде бы смоукер и Цытва-Олва подхватили его под мышки и помогли добраться до стоянки – попросту затащили туда на руках, уложили поближе к огню и укрыли куском парусины. Ему было всё равно; хотелось только одного – спать, спать… Он уснул, словно провалился в тёмную воду, и никакие сновидения не тревожили его в эту ночь: ни полузатопленный город, ни персонажики, ни музыка джанги.

Проснулся он от пробирающего до самых костей холода. Непривычное ощущение было отвратительным; каюкер плотно прижал локти к бокам, подтянул колени к животу, замерев в такой позе, но спустя несколько минут зубы его начали выбивать дробь. Ещё полусонный, он попытался вызвать прилив тепла, заставив течь живительную силу по телу… Увы! Ничего не получилось. От удивления Иннот проснулся окончательно и тут же вспомнил случившееся прошлым вечером.

«Похоже, я на некоторое время стал самым обычным человеком, – подумал он, тщетно пытаясь унятьдрожь. – Ну и дела… Я уже и не помню, когда в последний раз испытывал подобное. Не слишком-то это радует, особенно в нынешнем положении, честно говоря!» Пришлось выбираться из-под брезента и вновь разживлять огонь. Ожоги на ладонях сильно саднили, и это тоже было весьма неприятно и непривычно – как правило, его организм справлялся с подобными травмами в течение нескольких минут. За ночь костёр прогорел, но под слоем пушистого серого пепла ещё осталась горстка тлеющих углей. Кутаясь в своё драное пончо и приплясывая, чтобы хоть как-то согреться, каюкер принялся собирать топливо. Вскоре оранжевые весёлые языки взметнулись к небу, негромко потрескивая. Иннот уселся на корточки как можно ближе и обхватил себя руками. Некоторое время спустя к нему присоединился Гэбваро.

– Тут парочка долбаней осталась, – проворчал люди. – Твоя доля, на завтрак. Мы вчера их поджарили и попировали малость, но тебя не смогли добудиться.

– Завтрак – это хорошо! – Иннот с энтузиазмом впился в холодное волокнистое мясо.

Оно было жёстким, словно резина, и имело своеобразный, не слишком приятный привкус, но каюкер мигом умял обе тушки, с хрустом разгрызая и обсасывая косточки. Блаженное тепло понемногу начало распространяться по телу, но его всё ещё было слишком мало…

Вдруг из-за ближайшей скалы послышались дробный топот, шуршание скатывающихся камешков – и на стоянку ворвался Хлюпик, раскрасневшийся и взъерошенный, хватающий ртом воздух. Путешественники вскочили. Цытва-Олва подхватил корявый сук, Иннот положил ладонь на бумеранг. Хлюпик замахал руками, словно говоря «Идёмте, идёмте скорее!!!», но вместо слов слышалось только сипение. Похоже, у него пропал от волнения голос.

– Да что случилось-то? – спросил каюкер, с недоумением всматриваясь в лицо друга.

Смоукер отнюдь не выглядел испуганным; наоборот, у него был такой вид, будто случилось нечто, во что он никак не может поверить.

– Лучше посмотреть самим, мон! – резонно заметил Цытва-Олва и полез на скалу.

Пожав плечами, каюкер вскарабкался следом за ним – да так и замер. Над ущельем шёл дирижабль – небольшой воздушный корабль явно вавилонской постройки, но самым удивительным был даже не этот факт, а надпись на обшивке баллона. Ярко-жёлтые на коричневом буквы гласили: «Смоукерс тобакко компани», а ниже был нарисован логотип – стилизованная связка табачных листьев в круге.

В плечо Иннота с силой вцепились пальцы. Хлюпик, приоткрыв рот, во все глаза смотрел на медленно плывущее в воздухе чудо.

– Что скажешь, старина? Похоже, ваше племя не только перебралось в Биг Бэби, но и неплохо там устроилось! – ухмыльнулся каюкер.

– Послушайте старого воздушного волка, парни: если я говорю, что одной бутылки флогистона достаточно для ограбления, значит, так оно и есть. Более того, если всё пойдёт, как я задумал, она останется целёхонька!

– То есть мы даже не бахнем как следует?! – Ломающийся юношеский басок гориллоида звучал обиженно.

Кто-то из шимпов рассмеялся.

– У тебя ещё не раз будет такая возможность… Разумеется, если станешь работать со мной, – посулил Ёкарный Глаз. – А это дельце давайте провернём изящно.

Пират лениво потянулся и пальцами ноги ловко сграбастал со стола бутылку. В любом воспитанномобезьянском обществе такой жест был бы верхом неприличия, но здесь его оценили по достоинству. Мохнафронтовцы как-то сразу расслабились; подросток-горри шумно почесался под мышками, кто-то из шимпов устроился поудобнее, задрав ноги на стол.

– А теперь давайте перейдём непосредственно к делу, – сказал Фракомбрасс, когда толика огненной жидкости перекочевала в его пасть. – Вся фишка в том, что это будут как бы два ограбления одновременно: одно неудачное, но оч-чень громкое, другое же – наоборот, тихое и успешное.

– Как это?!

– Всё просто, парни. Ну-ка, сообразите: что прежде всего сделает охрана и эти хмыри за стеклянными окошками, если в здание банка ворвётся несколько отморозков с бутылкой взрывчатки?

– Э-э… Они нападут на нас?

– Не угадал… Вряд ли кому-нибудь захочется изжариться живьём. Не думаю, что их служебное рвение так далеко простирается. Значит, что? Охрана замрёт на месте, а кассиры, все как один, нажмут свои кнопочки!

Ёкарный Глаз торжествующе оглядел присутствующих.

– Э-э… Какие кнопочки, мистер Фракомбрасс? – смущённо улыбнулся шимп.

– Ты даже этого не знаешь?! Ну, Крекер… У каждого из этих парней имеется под столом такая специальная кнопка. Они могут нажать её в любой момент, причём не обязательно рукой – достаточно слегка приподнять колено. Тогда все двери автоматически блокируются, везде опускаются решётки, а в ближайшем участке стражи звенит тревожный сигнал. Усёк, что за кнопочка? Кстати: я тебя предупреждал, чтобы ты перестал называть меня мистером? Если хочешь иметь со мной дело, обращайся ко мне «кэп». В противном случае придётся тебя ознакомить с методом Фракомбрасса, а это, скажу я, штука пренеприятная… Хотя память после него улучшается – дай предки всякому! Мгновенный эффект…

Он снова глотнул рому. В комнате по углам уже валялось несколько пустых бутылок, на столе громоздились гора банановых шкурок и обглоданная куриная ножка. Пират предпочитал именно такой подход: незачем, в самом деле, лишний раз отвлекаться на еду; лучше перехватить кусочек-другой по ходу дела.

– И что? Какой нам с этого толк? – недоумённо хмыкнул павиан. – Мы попросту окажемся в ловушке: ни войти, ни выйти.

– Не спеши… Как я уже сказал, все двери блокируются автоматически, минут на тридцать-сорок, где-то так. В течение этого времени открыть их невозможно – ни снаружи, ни изнутри. Делается это для того, чтобы никто из грабителей не смог вырваться из здания до прихода стражи. Способ хороший, но у него есть и другая сторона: все помещения банка моментально превращаются в тюремные камеры, намертво изолированные друг от друга; в том числе и банковское хранилище – то место, где они держат всё самое ценное.

– Основные активы, – подсказал шимп в пенсне.

– Золотишко! – ухмыльнулся Фракомбрасс. – Золотишко и драгоценности, говоря простецким языком… А теперь представьте, что некто абонирует сейф в этом самом хранилище – примерно за день-два до ограбления. И надо же такому случиться, что как раз в тот момент, когда решётки опустятся, он будет находиться там – с парочкой своих коллег, естественно. Ну вот позарез им понадобились какие-то бумаги посмотреть, улыба!

В глазах шимпа медленно забрезжило понимание. Уголки его губ против воли поползли вверх.

– То есть в течение получаса…

– То есть в течение получаса там не будет никого, кроме этих милых яппи – в костюмах, при галстуках, все дела, короче… А когда двери разблокируют, естественно, публика ломанётся наружу – ну ещё бы, ведьнегодяи-грабители оставят в вестибюле бутылку с флогистоном, ежесекундно готовую взорваться!

– А как же камеры слежения? – внезапно вмешался один из павианов. – В банках они понатыканы везде! Там ведь видно будет, если кто-то начнёт взламывать сейфы…

– Видно-то будет, но надо ещё учитывать психологию! – усмехнулся Ёкарный Глаз. – Неужели ты думаешь, что кто-то из охраны станет пялиться в мониторы, когда такое творится!

– А что будут делать эти… Грабители?

– Для начала они заблокируют входную дверь, чтобы не оказаться в ловушке. Ну, а потом вытащат бомбу и… " Да что угодно, разрази меня гром! Грозите взорвать всё, что только можно, если вам тут же, не сходя с места, не выплатят мильён; требуйте свободы для обезьянских политкаторжан, протестуйте против детской порнографии… Или за неё… Да какая разница! Главное, чтобы эти парни поняли: вы – настоящие психи и не остановитесь ни перед чем. А потом, как только покажется стража, – уматывайте со всей возможной скоростью. Последний уходящий вышибает подпорку, двери захлопываются, и дело сделано!

– Круто!!! – Крекер подпрыгивал на месте от удовольствия. – Вот это действительно круто, верно, ребята? Мистер Фракомбрасс, а каким образом…

– Ой, птичка! – Пират вдруг вылупился на что-то за спиной шимпа.

Тот обернулся, желая узнать, что привлекло внимание его кумира; в этот момент Изенгрим Фракомбрасс запрокинул бутылку, одним быстрым глотком допил её содержимое – и изо всех сил запустил опустевший сосуд в затылок Крекера. Весёлый звон разбивающегося стекла смешался с потрясённым «Ох!» обезьянца. Обхватив голову руками, тот опустился на ковёр и замер в позе эмбриона, подтянув колени к животу.

– Я же тебя предупреждал, сынок, – укоризненнопокачал головой пират. – Никаких «мистеров». Готов биться об заклад, теперь ты хорошо это запомнил! В этом-то и состоит принципиальное отличие метода Фракомбрасса от любого другого: даже самый тупой ублюдок схватывает всё поразительно быстро… Ну же, хватит валять дурака; ты ведь мужик, а не тряпка… Вставай.

Крекер неуверенно поднялся, цепляясь за стол, и осторожно пощупал затылок. Вид у него был ошалелый.

– Итак, продолжим, – невозмутимо сказал Фракомбрасс. – Теперь вам надо запомнить порядок действий и позаботиться о снаряжении. Да, основное, на что следует обратить внимание, – это пути отступления. Пожалуй, стоит заранее приготовить парочку-другую сюрпризов для тех, кто будет нас преследовать. Это самый серьёзный момент во всей операции, парни: убегающие должны отвлечь внимание стражи – и ни в коем случае не попасться ей в руки.

– То есть они должны нас заметить и броситься в погоню?

– В точку! И чтобы неслись как обоссанные олени, ясно?!

– Почему обоссанные? – с недоумением спросил кто-то.

– А ты хоть раз ссал на оленя? – серьёзно ответил пират. – Вот то-то. Попробуй как-нибудь на досуге, увидишь!

Послышались смешки.

– Давайте-ка сначала решим, кто в какой группе. Сам я, понятное дело, буду вскрывать сейф. Собственно, для взлома вполне достаточно двоих, и я бы предпочёл в качестве напарника горри. Ну, можно ещё кого-нибудь в помощь…

– Тогда у третьего должен быть представительный вид, – задумчиво произнёс шимп в пенсне. – Вы с Чунгом сойдёте за телохранителей…

– Отличная мысль! Как насчёт тебя самого?

– Насчёт меня?

– Ну да… С этими стёклышками на носу ты вполне потянешь на важную птицу, особенно если тебя приодеть как следует!

– Почему бы и нет? – пожал плечами шимп.

– Лучше уж я, – неожиданно вступил в разговор молчаливый молодой павиан. – У меня и костюм есть хороший для такого случая; а вот бегать я не очень горазд.

На подготовку всей операции Ёкарный Глаз отвёл три дня; большая часть времени ушла на поиски подходящей экипировки. Затем мохнафронтовцам нужно было разведать маршрут отступления, вернее, несколько маршрутов – на случай всяких неожиданностей. Сам пират предполагал попросту раствориться в толпе сразу же после того, как покинет банк. «Минутное дело, – втолковывал он своим помощникам. – Стоит только сбросить эту нелепую одежонку, как для большинства людей мы станем просто обезьянцами – эти тупицы не различают нас в лицо». На том и порешили.

День ограбления выдался солнечным и ясным, в отличие от предыдущих – ливни шли один за другим, и уровень воды за последнее время поднялся ещё сантиметров на тридцать. Правда, пока что наводнение не затронуло ни Лоск Бэби, ни деловую часть города – пострадали в основном трущобы; поэтому мэрия не торопилась принимать экстренные меры, ограничившись повышением налога с гидротаксистов, так как число последних, особенно в подтопленных районах, возросло едва ли не вдвое.

Поначалу всё шло гладко: трое одетых с иголочки обезьянцев неторопливо поднялись по ступеням и вошли в вестибюль. Ёкарный Глаз мысленно поморщился: изображать из себя телохранителя оказалось не слишком-то здорово, в основном, конечно, из-за костюма. Лакированные туфли жали нижние лапы, спина под тканью строгого пиджака немилосердно чесалась, туго накрахмаленный воротничок мешал дышать, а узел галстука пренеприятнейшим образом напоминал о виселице, которой чудом удалось избежать. Усилием воли Фракомбрасс заставлял себя идти прямо, с каменным выражением лица поглядывая по сторонам. Пока что обстоятельства складывались как нельзя лучше: в этот час был наплыв посетителей, и на них никто не обращал особого внимания.

– У нас две минуты, – почти не разжимая губ, произнёс он.

Гориллоид, не выдержав, оглянулся на стеклянную дверь. На площадь перед банком как раз выезжал знакомый обшарпанный фургон. Стараясь держаться как можно неприметнее, троица злоумышленников неторопливо спустилась в хранилище. Павиан открыл специальным ключом свою ячейку и, достав стопку исписанной бумаги, принялся её перелистывать, делая вид, что ищет нужный документ.

– Ну что же они медлят! – тихонько заскулил Чунг. – Пора ведь уже!

– Спокойно, парень, спокойно… Без нервов… – сквозь зубы процедил Фракомбрасс, краем глаза следя за охранником.

Тот со скучающим видом стоял неподалёку. «И впрямь запаздывают! – подумал пират. – Ведь ясно же было сказано: с точностью до секунды! Ну, если сорвётся! Я тогда всем и каждому объясню, что я о них думаю, при помощи своего личного метода!» Тут из вестибюля послышались крики, а секундой позже взвыла наконец долгожданная сирена. Охранник вздрогнул, выхватил дубинку и рванулся вверх по лестнице, напрочь позабыв об оставшихся. Через несколько мгновений с потолка рухнула массивная решётка, с громким лязгом перегораживая проход. Губы Фракомбрасса медленно расползлись в широкой ухмылке: кроме них троих, в хранилище больше никого не было. Удача сама шла прямо в лапы!

– За работу, парни! – весело приказал он, раскрывая саквояж.

Иерофант самодовольно улыбнулся и погладил бороду.

– И тогда я предложил им отведать нашего любимого метеорологического напитка. Неофиты притащили на борт целый ящик, а к тому времени, как команда дирижабля немного протрезвела, мы уже были по ту сторону гор. Надо сказать, управлять этой штуковиной в одиночку – задача не из лёгких! Но я справился, как видишь, – а здесь уже не составляло большого труда найти вас по психическим вибрациям.

– Да, если бы не ты, не знаю даже, как бы всё обернулось! – Иннот покачал головой. – Застряли бы в горах предки знают на сколько!

– Ну, по этому поводу стоит… – Старец выжидательно посмотрел на каюкера.

Тот вздохнул и протянул свой стакан. Иерофант, довольно крякнув, разлил остатки прозрачной жидкости.

– Значит, смоукеры собирают дикорастущий табак? Жаль, я не знаю, как он выглядит; а то бы тоже искал по дороге…

– О да, собирают, причём в немалых количествах! Оказывается, неподалёку от наших мест есть одна укромная долина, в которой сия трава произрастает круглый год. Именно таким образом они и наткнулись на монастырь и, поражённые его величием, пристали к площадке Большого Радиуса. Едва узрев воздушный корабль, я понял, что это недурная оказия помочь вам, – и вот…

– Но как ты узнал, что нам удалось бежать?

– Мы, метеорологи, обязаны следить за всем, что появляется в пределах Туманного хребта, – наставительно сообщил иерофант. – И когда я услыхал, что в северных предгорьях шляется кучка каких-то безумных куки, то сразу же подумал о тебе.

– Ну, спасибо…

– Честно говоря, я наблюдал твой поединок с креатурой Великого в магическом кристалле, – признался старец. – Никогда бы не поверил, что эту тварь может одолеть кто-то, воспитывавшийся вне стен нашего монастыря! Выражаю тебе респект, чужеземец. Сложись всё иначе…

– Отечество оказалось бы в опасности? – поднял бровь Иннот.

– Нет, просто разбираться с мертвящей пакостью пришлось бы кому-нибудь из нас; причём, скорее всего, мне самому.

– Ты бы справился! – ухмыльнулся каюкер. – Я же помню, как ты меня уделал…

– Справился бы, конечно, – против сверхзвукового щелбана никто не устоит… Но там ведь даже руки помыть негде!

– Это ты верно подметил… Так что же, ты сейчас возвращаешься в башню?

– Не совсем. Я тут подумал и решил, что неплохо было бы прошвырнуться с вами в Вавилон. Я ведь сто лет там не был… – Иерофант помолчал, нахмурив брови и беззвучно шевеля губами. – Или нет, даже сто пятьдесят. Погляжу, что новенького появилось. Заодно со старыми знакомыми повидаюсь.

Выспрашивать, какие такие иерофантовы знакомые стопятидесятилетней давности живут до сих пор в Биг Бэби, каюкер не стал. Одним глотком прикончив обжигающую горло жидкость, он поставил стакан и нетвёрдой походкой вышел из каюты. Даже его организм, перерабатывающий алкоголь почти моментально, не мог справиться с любимым напитком метеорологов сразу.

Хлюпик стоял на корме. В руках он держал какую-то странную штуковину – что-то вроде здоровенного высушенного стебля с листьями.

– Как там этот бородатый? Всё пьёт?

– Угу.

– Это же ужас какой-то! Слушай… – Хлюпик перешёл на шёпот. – А может, он бухарь? Помнишь, нампро мёртвые деревни рассказывали? Наши все в каюту к нему заходить боятся, даже капитан! Как зайдёшь – он сразу тебе наливает; и не откажешься ведь… Как можно-то!

– Ничего, там не так уж много осталось, – утешил приятеля Иннот. – Меньше половины ящика, по-моему. А своим скажи, чтобы не боялись. В случае чего приму удар на себя.

– А ты разве уже восстановил свои… Ну, эти… Электричество своё?

– Да я не это имел в виду! – ухмыльнулся каюкер. – А что касается энергии – к сожалению, не всё так просто. Мне ж для этого питаться надо постоянно и помногу, а на дирижабле все запасы весьма ограниченны. Так что в этом смысле я на нуле. Но в конце концов, я и кулаками неплохо умею махать!

– Научишь? – с интересом спросил Хлюпик.

– Отчего же нет… Правда, наука эта с ходу не даётся; тренироваться нужно каждый день. Глядишь, мы из тебя ещё каюкера сделаем!

– Ох, вряд ли… – Хлюпик вздохнул.

– А что это у тебя в руках?

– А, это… Ну, понимаешь, есть такой смоукеровский обычай, – чуть смущённо объяснил приятель. – Это табак. Когда за кем-нибудь из наших приходит Амба, то остальные должны собраться, посидеть у костра и помянуть его добрым тихим словом. А пока поминают, бросают в огонь высушенные табачные листья.

– Понятно…

– Мои соплеменники надарили мне полные карманы всякой всячины: и трубочный табак, и сигары. Знаешь, просто язык не повернулся сказать, что мне всё это больше не требуется. Ну, и я вроде как… Решил помянуть тех, кто бежал с нами, кого теперь уже нет. Хоть они и не смоукеры, но всё равно…

– Да, жаль мужиков, – задумчиво согласился Иннот. – По крайней мере, некоторых. Но лучше уж погибнуть во время побега, чем зачахнуть на Территории.

– Вот и я так думаю. – Хлюпик оторвал сушёный табачный лист и пустил его по ветру.

Словно маленькая лодочка выскользнула из синей ладони – и закувыркалась, закружилась в воздушных потоках.

– Хуц был хорошим, помогал мне на первых порах… Понятиям учил. Цупаж Хуц…

– Прохонзол мне тоже понравился, – сказал Иннот. – Хорошо держался, до последнего.

– Прохонзол Эжитюжи…

– Да и остальные… Братья Заекировы, Цулдас Ду Лову, Пепелд Похипак…

– Пупанто Заешир…

– Сэлбасер Дамаяди…

Один за другим золотисто-коричневые кораблики исчезали в голубой пустоте за кормой гондолы.

Путешествие продлилось больше недели. Первые три дня измотанные и оголодавшие беглецы только и делали, что отъедались и отсыпались. В перерывах между этими двумя важнейшими занятиями Хлюпик с наслаждением загорал, жмурясь от удовольствия, словно кот. Иннот часто составлял ему компанию и, устроившись так, чтобы дым не летел на друга, попыхивал трубочкой. Вообще-то любой открытый огонь на воздушных кораблях находился под строгим запретом – но поскольку данное конкретное судно принадлежало смоукерам, капитан был вынужден смотреть сквозь пальцы на такое вопиющее нарушение правил. Впрочем, он утешал себя тем, что получит премию по возвращении – руководство «Смоукерс Тобакко Ко.» старалось поддерживать хорошие отношения со всеми вольнонаёмными служащими и не скупилось на поощрения. Гэбваро Цытва-Олва просто лежал, закутавшись в плед, на палубе и часами смотрел на проплывающие мимо них облака, чему-то легонько улыбаясь. Иерофанта старались лишний раз не тревожить: долго находиться в обществе старца было попросту невозможно; его могучий интеллект давил на собеседника почти что физически. Только Иннот рисковал заходить к нему в гости и каждый раз появлялся обратно из каюты на заплетающихся ногах. Хотя формально главным на дирижабле был Перекур, бригадир сборщиков табака, как-то само собой получилось, что все слушались иерофанта. Матросы после первой грандиозной пьянки относились к верховному метеорологу с огромным уважением; а смоукерам он и вовсе внушал такую робость, что они словно бы делались ещё ниже ростом и старались лишний раз не попадаться ему на глаза. Вдобавок старец почти всегда верно предсказывал погоду на следующий день.

Дирижабль приземлялся только дважды: один раз для того, чтобы пополнить запасы воды, и второй – чтобы забрать уже высушенные и упакованные табачные листья в одной из деревень. Иннот, увидев одеяния местных щеголей, расплылся в неудержимой ухмылке: кусочки атласного шёлка цвета сёмги были ему очень хорошо знакомы! Хлюпик, заметив выражение лица приятеля, тут же пристал с расспросами, и каюкеру пришлось поведать захватывающую эпопею с проникновением на тайную базу пиратов. Смоукер слушал его, заворожённо приоткрыв рот, а Иннот искренне радовался, глядя, как исчезает, растворяется в глазах друга глухая тоска, поселившаяся там, казалось, навечно.

– Ну вот, ещё денька три-четыре, и мы будем в Вавилоне, – заметил однажды каюкер, глядя вниз.

Там прихотливо извивалась среди джунглей светло-голубая лента реки.

– Это, старина, Камелеопард в верхнем течении, – пояснил он в ответ на недоуменный взгляд Хлюпика. – Здесь его питают горные ледники; но скоро ты заметишь, как тысячи ручьёв и мелких речушек вольются в могучее русло, несущее свои воды на юг, туда, где возвышается великий город, маленькая рукотворная вселенная…

– Э! Что это с тобой? – удивился смоукер. – Ты так странно начал выражаться…

Иннот смущённо рассмеялся.

– Это всё погодный старец, будь он неладен… Я ж у него всё утро просидел – вот и начал невольно изъясняться высоким штилем, ему в подражание…

– Сколько выпили-то?

– Квантум сатис!

– Это как?

– «Квантум сатис» означает – «сколько нужно». Бормотологический термин, – важно пояснил Иннот.

– А! Это такой способ сказать с умным видом, что не помнишь, сколько пил! – понимающе покивал головой Хлюпик. – Слушай… Неужели мы скоро очутимся дома? – Он помолчал. – Даже не верится как-то…

– Почему же?

– Не знаю… Просто мы столько всего пережили, и вдруг – так вот буднично…

– Торжественности не хватает, да? – усмехнулся каюкер. – Я понимаю, о чём ты. Ну, что поделаешь – развлекать себя будем сами. Мне, например, не терпится принять душ, сменить одёжку и завалиться в самый дорогой ресторан, какой только найдётся поблизости! Ух, ну и наемся же я! Это, кстати, необходимо будет сделать и из чисто практических соображений – надо пополнить энергетические резервы. Одним обедом тут, конечно, не обойдёшься… А у тебя какие планы?

– Повидаю родственников, конечно! Только вот, понимаешь… Я ведь, по-моему, единственный из смоукеров, кто бросил курить. Даже не знаю, как они отнесутся к этому…

– Ерунда, старик! Пойми одну простую вещь: ты тот, кто ты есть. И это – самое главное. А привычки… Ну что ж – привычки! Подумаешь! Всё течёт, всё меняется… Да я уверен, стоит тебе рассказать родичам хотя бы десятую часть своих приключений – ты станешь самым популярным смоукером в племени! Глядишь, и подражатели ещё появятся…

– Кстати, о приключениях, – хитро прищурился Хлюпик. – Ты помнишь, у нас ведь осталось одно незаконченное дельце? Пойдём в этот твой загадочный дом, разбираться, что к чему! И не вздумай от меня улизнуть на этот раз, понятно?!

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – Каюкер шутливо вытянулся и отдал честь.

– Вот то-то! – Хлюпик погрозил приятелю пальцем, сурово хмуря брови.

В следующую секунду оба уже хохотали, подталкивая друг друга локтями.

Дирижабль причалил к грузовому терминалу Вавилонского аэропорта вечером пятницы. Было пасмурно; плывущие с севера тучи набрякли дождём.

– Знаешь, по-моему, нам не стоит сейчас возвращаться в нашу старую квартиру, – задумчиво промолвил Иннот, едва ступив на влажный бетон взлётного поля. – Не уверен, что туда вообще надо возвращаться, если только нам не нужны долгие разбирательства с владельцами дома и стражей. Понимаешь, меня ведь видели в ту ночь, когда я подрался с бабкой Перегнидой. Так что…

– К Громиле? – с готовностью улыбнулся смо-укер.

– Точно! Знаешь, Хлю, ты ведь уже вполне обжился в Биг Бэби, если понимаешь такие вещи с полуслова. Старина Гро просто незаменим в данной ситуации! Да и в любой другой тоже…

Иннот обернулся к иерофанту.

– Ну что, Верховный, пришла пора прощаться… Ты, я так полагаю, не на один день в Бэби – может, ещё свидимся…

– Может быть, даже скорее, чем ты думаешь, – улыбнулся в бороду старец. – Потому что некий человек в этом городе одинаково интересует нас обоих.

– Подметала, ну конечно! Ладно, ежели изловишь мерзавца первым – заделай ему каюк и от моего имени тоже.

Иерофант величаво кивнул и двинулся к выходу. Он шёл, словно фрегат по волнам, – люди невольноосвобождали дорогу высоченной фигуре, облачённой в пелерину цвета грозовых туч и зеркальные очки.

– Да, мон, такого никто не обидит… – задумчиво вздохнули за спиной каюкера.

Он обернулся.

– Гэбваро! Слушай, я и думать забыл о тебе! Ты это, давай-ка с нами сейчас, оки?

– Э! Зачем мне с вами? – усмехнулся люли. – Ты и так много для меня сделал, Иннот. Считай, я твой должник! А сейчас я должен раздобыть себе ужин.

– Так это… Хоть денег возьми! У меня есть пара монет…

– Зачем люли деньги! Он и без денег что хочешь купит. – Цытва-Олва жестом фокусника достал откуда-то из-под лохмотьев два деревянных напёрстка и горошину. – Вот, смотри: кручу-верчу-запутать-хочу, где горошина, э?

Иннот заинтересованно присел на корточки и ткнул пальцем:

– Здесь!

– Не угадал… – Гэбваро продемонстрировал пустой напёрсток. – Ну, ещё раз: шарик туда-сюда катается, где располагается, где?

– Тут!

– Не-а…

– Бормотология! – восхищённо прошептал Хлюпик.

– Ловкость рук и никакого колдовства, – возразил каюкер. – Ну-ка, давай ещё раз…

Возле них остановились несколько человек: поглазеть.

– А вы, почтенные, не хотите сыграть? Кто угадает – монетку получает, ничего не угадал – только деньги потерял, – обратился к ним люли. – Шарик здесь, шарик там – шанс у нас напополам; если хочешь поиграть – надо денежку достать…

– Этот парень не только на завтрак – он на собственный небоскрёб заработает, дай лишь срок! – посмеивался Иннот, шагая по улице. – Помяни моё слово! Если только не зарежут его раньше, мошенника…

Где-то в небесах глухо зарокотал гром.

«Всё повторяется, – думал смоукер, взбираясь по крутой лестнице следом за приятелем. – Вот сейчас откроется дверь, и на пороге вновь возникнет чёрный мохнатый гигант в ярко-красных плавках, улыбающийся до ушей… Интересно, почему так происходит? Почему в какие-то мгновения мы вдруг ясно сознаём, что уже находились в точно таких же обстоятельствах? Может быть, и вся наша жизнь тогда – это бесконечное кружение вокруг некой невидимой оси, наподобие белки в колесе? Но как выбраться из этого круга?»

От дальнейших метафизических размышлений Хлюпика отвлек Иннот. Он приложил ухо к замочной скважине и прислушался.

– Похоже, наш друг сегодня не один… Я явственно слышу женский голос. Ну что же, надеюсь, мы не испортим кое-кому прекрасный вечер… Потому что другого выхода у нас нет. – И каюкер изо всех сил забарабанил в обитую жестью и выкрашенную коричневой краской дверь.

Никакого эффекта это не произвело. Хлюпику показалось, что он слышит доносящиеся из Громилиной квартиры гитарные аккорды.

– Громила!!! Это я, Иннот!!! Открой!!! – что было мочи завопил Иннот и вновь принялся исполнять соло на гулком железном листе.

Внезапно дверь распахнулась. Громила, слегка пригибаясь, чтобы не задеть макушкой притолоку, выглянул на лестничную площадку.

– Иннот! Хлю!!! – воскликнул он и радостно расхохотался, скаля белоснежные зубы. – Вот это сюрприз, побери меня предки!!! Входите же скорее, вы заявились прямо на вечеринку!!!

Хлюпик протиснулся мимо хозяина, с интересом прислушиваясь к происходящему внутри.

– разносилось по квартире чарующее глубокое контральто.

Внезапно гитара коротко тренькнула и замолчала, а на них с Иннотом налетел лохматый чёрный вихрь.

– Инни, старый бродяга! Тыщу лет тебя не видела! Духи предков, ты всё такой же, ни капельки не изменился! – Ошеломлённому смоукеру показалось, что у него раздваивается в глазах: на них надвигалась, раскинув руки, точная копия Громилы – правда, не в красных плавках, как хозяин, а в мешковатом джинсовом комбинезоне немыслимых размеров, сильно повытертом и кое-где измазанном краской.

– Познакомься, Хлю, это моя сестра, – добродушно прогудел за его спиной гориллоид. – В этом доме её все зовут Большая Берта.

Вышеназванная между тем подняла субтильного Иннота высоко в воздух, к своему лицу, и запечатлела на его зажмуренной физиономии самый смачный поцелуй из всех, какие только Хлюпику доводилось видеть. Приятель жалобно пискнул и покорился неизбежному…

– Не знал, что у тебя есть сестра… Она тоже каюкерша? – шёпотом осведомился смоукер у Громилы.

– Нет, что ты! – расхохотался тот. – Берта у нас настоящий талант, гордость семьи! Она художник-литограф.

– Это как?

– Литография – это рисунок на камне, известняке, – пояснил обезьянец. – С одного рисунка можносделать много оттисков. Да ты её сам поспрашивай, не стесняйся: она всё объяснит.

Растрёпанного Иннота между тем поставили на пол, и внимание Большой Берты переключилось на Хлюпика.

– Значит, ты и есть тот цыплёнок, из-за которого заварилось столько каши? – радостно спросила она. – Духи предков, худенький-то какой! Ну, давай я тебя тоже поцелую, раз такие дела!

Хлюпик успел заметить ехидную ухмылку, расплывшуюся на лице приятеля, – после чего разделил его участь… Когда он осмелился открыть глаза, вся компания со смехом и шутками уже рассаживалась за столом.

– Дайте хоть ванну принять! – восклицал каюкер.

– Да успеешь ты ванну! Давай сначала пива попей!

– Ну, рассказывай!

– Нет, пусть лучше Хлю начнёт!

– Хлю! Ты чего там замер?! – обернулся Громила. – Давай-ка за стол, старина! Нам не терпится разузнать, как всё было!

После того как первые голод и жажда были утолены, смоукер приступил к рассказу. Сначала сбивчиво, потом – всё больше и больше воодушевляясь, он поведал о нападении пиратов, о ночном бое и страшном его финале. Тут Хлюпик снова начал сбиваться – он до сих пор не мог вспомнить, что же было после того, как потусторонние силы унесли его в ночь. Пришлось сделать перерыв и принять, наконец, ванну. Нежась в горячей ароматной воде, он слышал весёлый голос Иннота – тот в лицах расписывал своё проникновение в Монастырь Безумных Метеорологов и поединок с иеро-фантом. Услышав дружный хохот брата и сестры – каюкер как раз добрался до Мистического Пенделя, Хлюпик быстренько вылез из ванны, завернулся в необъятных размеров махровое полотенце и присоединился к компании – эту часть Иннотовой истории он с удовольствием послушал бы ещё раз.

Большая Берта была просто очарована рассказом друзей.

– У меня тут возникла нехилая идея, – поделилась она. – Хочу сделать несколько картинок про ваши приключения, ребята. Представляете себе, как здорово всё это можно обыграть – светлая печать, с белилами, на тёмной бумаге – ну знаете, такой, иссиня-серой, цвета мокрой глины! Я назову эту серию «Великое путешествие на север».

– Оу, класс! Подаришь нам с Хлю парочку оттисков?

– Легко! – улыбнулась Берта. Кто-то громко постучался в дверь.

– Ага, нашего полку прибыло! Знаете, вечеринка-то, в общем, затеяна была из-за вас, ребята! – сказал Громила, выбираясь из-за стола. – Все твои друзья, Инни, очень за тебя беспокоились – гораздо больше, чем в прошлый раз, к слову… Поэтому я решил помочь им немножко развеяться.

Появились Джихад и Кактус. После новой бури восторгов они, естественно, тоже пожелали узнать о приключениях обоих приятелей.

– Давайте лучше подождём Афинофоно, – внезапно вмешался Громила. – А то парням придётся пересказывать всё по третьему разу.

– Да, в самом деле! Расскажите-ка лучше, как обстоят ваши дела! – оживился Хлюпик, начинавший уже клевать носом. – Что нового в городе?

– Ничего особенно интересного не было, милый! – улыбнулась Джихад. – Так, по пустякам всё… Правда, очень сильно распространилось это самое зелье, которое ты так любишь курить. Теперь его продают буквально на каждом углу.

– Цены твои соплеменники заламывают просто грабительские! – вмешался Кактус.

– А ты что, тоже куришь?) – расплылся в ухмылке Иннот.

– Да, ты знаешь, эти маленькие бумажные штучки, набитые сушёной травой…

– Папиросы! – усмехнулся смоукер.

– Я их называю «палочки радости». Так вот, они просто идеально подходят к кофе!

– Ну, всё… Племя смоукеров уделало Биг Бэби по полной! Это называется «этническая монополия», парень; и если вы сможете удержать бизнес в своих руках, то разбогатеете просто сказочно!

– На самом деле всей табачной торговлей заправляют стибки, – вздохнул Хлюпик, которого многочисленные знакомые по пути домой просветили относительно великого переселения в город и сопутствовавших ему коллизий. – Так что стать бизнесменами нам, скорее всего, не светит. Может, это и к лучшему…

В дверь снова постучались.

– А вот и наш бормотолог пожаловал! – поднял палец Громила.

Но это был не Афинофоно. На пороге стояла Адирроза, стояла и смотрела на Хлюпика, и глаза её распахивались всё шире и шире. В комнате внезапно воцарилась тишина.

– Здравствуй, Хлю, – тихонько сказала девушка.

Не чуя под собой ног, смоукер встал и шагнул ей навстречу. В этот миг для него не существовало ничего, кроме худенькой фигурки в обрамлении серебристого света.

– Здравствуй, – хрипло прошептал он.

– Мне столько всего надо тебе сказать… – одновременно начали Хлю и Адирроза.

Взявшись за руки, они вышли на лестницу. Громила тихонько притворил дверь и на цыпочках проследовал к столу.

– Ну, вот и замечательно… А то девочка, по-моему, в последнее время начала задумываться о том, чтобы отправиться за вами следом, – улыбнулся он.

– А вы что, часто общаетесь? – поинтересовался Иннот.

– Что значит «часто»? Каждый день, старина, каждый день! Адиррозка теперь – штатный снайпер конторы «Крупные неприятности»!

– « Крупные неприятности»! ?

– Ну да. Разве ты забыл наш разговор насчет того, чтобы работать в команде?

– Нет, я помню, конечно… Просто я думал – это так, трёп… – Иннот поднял глаза на улыбающегося Кактуса. – То есть и ты, и Джихад…

– Угадал, милый! – ласково ответила каюкер-ша. – Идея была просто замечательная! Теперь не мы ищем клиентов, а они находят нас!

– Заказов появилось – хоть отбавляй…

– И ещё, я не успел тебе сказать – ты слегка разбогател за время отсутствия, старина! Твоя доля за пиратские сокровища хранится у меня, в любой момент можешь её получить…

– Сокровища? Ты имеешь в виду тот изумруд? – Иннот выглядел окончательно сбитым с толку.

Кактус внезапно рассмеялся.

– Ох, ты же ещё не знаешь, что оказалось главным сокровищем! Гро, расскажи ему про дневник!!!

Хохот каюкера, узнавшего, что именно из принесённого ими оказалось главной ценностью, заставил оторваться друг от друга даже Хлюпика с Адиррозой…

– Это здесь! – уверенно просипел шаман.

Стоя по пояс в воде, Хадзме с недоверием посмотрел на высокий, увенчанный башенками дом. На его взгляд, тот ничем особенным не отличался от тысяч и тысяч прочих, загромождавших это безобразное место. Кипадачи не мог понять, чем руководствовался шаман, выбирая направление. Целыми днями они с Ххаем кружили по городу, следуя указаниям маленькой высохшей фигурки, сидевшей у него на плече. Прохожие,очевидно, принимали его за бродячего чревовещателя с куклой – от постоянных насмешливых улыбок в душе горца медленно поднималось желание предать кого-нибудь лютой смерти. Впрочем, он не собирался давать волю своим тёмным инстинктам. Не теперь. Главное – Книга.

В поисках этой проклятой реликвии прошла почти неделя. Сначала они вроде бы обнаружили её местонахождение – странную то ли общину, то ли секту, располагавшуюся в трущобах и полную подозрительных и неразговорчивых личностей. Ххай предложил было проникнуть туда ночью, через окно; но шаман, поразмыслив, отклонил эту идею. «Мы войдём днём, – сказал он. – И войдём так, чтобы не возбуждать подозрений». План был прост: кипадачи надлежало прикинуться поклонниками некой Светлой Личности, заправлявшей тут всеми делами. Однако к тому моменту, как горцы готовы были вступить в его секту, Книга вновь исчезла! Шаман хрипел и ругался шёпотом целый час, после чего кружение по улицам возобновилось. Вскоре они оказались в одном из подтопленных районов; идти приходилось вброд.

– Ты готов, брат? – спросил Хадзме молодого воина.

Вместо ответа тот отогнул полу украденного плаща и, мрачно сверкнув глазами, продемонстрировал рукоятку бамбукового кинжала.

– Только без шума! – проскрипел шаман. – Если будет возможность обойтись без драки – используйте её!

Подобная точка зрения была чуждой народу воинов, но Хадзме лишь кивнул, соглашаясь. Все эти городские приключения вымотали его совершенно.

Следуя указующему жесту «куклы», кипадачи вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице. Оказавшись на последнем этаже, Ххай нащупал дверь и Дёрнул на пробу ручку.

– Нет! – пискнул шаман. – Не здесь!

Хадзме недоумённо огляделся. Лестничная площадка была погружена во тьму – окна тут почему-то не имелось, а лампочка не горела; однако судя по предыдущим этажам, с этой стороны должна находиться стена. На всякий случай он постучал костяшками пальцев по кирпичам.

… И они слегка шевельнулись под его рукой.

Короткая узловатая дубинка, отнятая несколько ночей назад у неудачливого грабителя, решившего почему-то, что темнокожий куки представляет собой лёгкую добычу, словно по волшебству оказалась в его руке. Осторожно нащупав край замаскированной двери, Хадзме чуть толкнул её. Ни шороха, ни скрипа; потайной проход открылся совершенно бесшумно. Найдя в темноте руку молодого воина, кипадачи слегка потянул её: «Следуй за мной!»

Проникшие в тайное убежище Подметалы горцы не сразу поняли, что именно висит посредине помещения, опутанное десятками верёвок. Недоверчиво поблескивая глазами, они осматривались. Хадзме нагнулся, заглянул под кровать и пошуровал там своей дубинкой. Ххай осторожно приблизился и потыкал непонятную висячую штуку бамбуковым кинжалом.

– Ар-рх! – сдавленно рявкнул свёрток. Кипадачи отпрянули, занося оружие и принимая оборонительные стойки.

– Что это, брат? – побелевшими губами прошептал Ххай.

Хадзме, нахмурив брови, внимательно всмотрелся.

– По-моему, это что-то живое, – наконец промолвил он. – Ну-ка, ткни его ещё раз.

– Гр-р-р-р-х!!

– И вправду живое, – уверился кипадачи и начал осторожно обходить непонятную штуковину.

Из переплетения верёвок на него злобно уставился глаз Перегниды.

– Это ведьма! – подал голос шаман. – Та самая, что напала на вас.

– Не может быть! – испуганно воскликнул Ххай и снова ткнул свёрток кинжалом.

Прозвучал ещё один вопль, более громкий, чем предыдущий. Хадзме внимательно присмотрелся. Инфернальная старушенция умудрилась настолько хорошо увязнуть в клейких путах, что теперь даже не могла как следует раскрыть рта.

– Да, шаман прав… Дай-ка сюда кинжал, Ххай, – задумчиво молвил он.

– Бр-р-р-р-р-р-р-х!!!

– Послушай, доблестный Хадзме! Мы пришли сюда за Книгой, а не развлекаться, – напомнил шаман. – Она где-то здесь; не могу сказать точно где. Надо искать!

– А что, если она у ведьмы? – Губы Хадзме дрогнули в зловещей усмешке. – Придётся как следует распотрошить её, чтобы добраться до нашей реликвии.

Неизвестно, чем бы обернулись для Перегниды её прошлые издевательства над кипадачи, но в этот момент из-за неплотно прикрытой потайной двери донеслись голоса. Какие-то люди поднимались вверх по лестнице. «Прячься!» – одними губами прошептал Хадзме. Ххай бесшумно нырнул под кровать. Старший кипадачи быстро огляделся. Другого укрытия в крохотном помещении просто не существовало! Разве что… Его взгляд скользнул по верёвкам, опутывавшим ведьму. Спустя мгновение гибкое коричневое тело взвилось в невероятном прыжке. Хадзме ухватился за балку, подтянулся, вскочил на неё и замер в абсолютной неподвижности, напружинившись, словно пантера.

Вечеринка у Громилы затянулась далеко за полночь. Афинофоно так и не появился; зато пришёл Фил в компании нескольких музыкантов, и веселье разыгралось вовсю. Табачный дым смешивался с кумарным,пиво лилось рекой, а Иннот, не отрываясь от своей тарелки, кивал головой в такт музыке и притопывал ногой. В конце концов народ устал и начал потихоньку расползаться по углам. Хлюпик с Адиррозой заснули в обнимку на одном из диванчиков, музыканты ушли. Кактус клубочком свернулся в кресле, мирно похрапывая, Фил и Джихад улеглись на пушистый ковёр и, подперев подбородки, слушали Большую Берту, тихонько наигрывавшую на гитаре какой-то романс. Иннот с хозяином дома расположились у камина, развели огонь и теперь наслаждались прихотливой игрой пламени и уютным потрескиванием поленьев. Потом Громила вздохнул, достал из шкафчика два бокала и наполнил их густой рубиново-красной жидкостью.

– Что это у тебя такое? – полюбопытствовал Иннот, усиленно принюхиваясь.

– Шерри-бренди.

– О! Это вещь!

– А ты думал! – ухмыльнулся гориллоид. – Серьёзный разговор надо предварять хорошей выпивкой, Инни.

– То-то меня весь вечер не покидало некое ощущение… – задумчиво промолвил каюкер. – Так что же неладно на этот раз?

– Ну почему сразу неладно? Просто я хотел обсудить кое-какие детали нашей будущей работы…

– Старина, старина… Мы ведь друг друга неплохо знаем, верно? Так вот, за всё время нашего знакомства ты употреблял слова «серьёзный разговор» считаное число раз – и всегда это означало большие проблемы.

– Хм, разве? На самом деле…

– На самом деле ты не вполне пока уверен, но… Так ведь?

– Психолог, понимаешь… – с улыбкой проворчал гориллоид.

– Настоящий каюкер обязан быть хорошим психологом! – наставительно заметил Иннот. – Как же иначе?

– Да очень просто: тычешь пальцами в глаза, бьёшь коленом по яйцам, потом ладонями по ушам, ногой по почке, а локтем – по печени. И никакой, понимаешь, психологии не надо! Ну ладно, ладно, ты прав… Так вот, помнишь ли ты события, предшествовавшие твоей схватке с ведьмой?

– Ты имеешь в виду охоту?

– Скорее, твой поспешный отъезд. Ты пообещал кое-что одному человеку…

– Ах да, Джалаллом Вхутмас, конечно! Ну, и что там с ним? Конкретных сроков мы, помнится, не оговаривали…

– По-видимому, он счёл, что твоё расследование продвигается слишком медленно, и стал наводить о тебе справки. У этого парня большие связи… Собственно говоря, я узнал об этом случайно – и подумал, что стоит тебя предупредить. Ты ведь знаешь, подобные ему люди хороши только тогда, когда события происходят так, как им того хочется; в противном случае они становятся весьма и весьма неприятными.

– Да, пожалуй. Как считаешь, стоит нанести старому зубру визит? Мне ведь нечего ему предложить, кроме вполне фантастичной истории с участием парочки городских легенд, Подметалы и Старой Контры…

– Именно об этом я подумал, узнав, что он тобой интересуется. – Громила отхлебнул шерри и задумчиво уставился на пламя сквозь бокал. – И решил тебе немного помочь. Я начал с того, что навёл кое-какие справки относительно личности покойного Мортимера Морберта; нечто в твоём рассказе о нём не давало мне покоя.

– Так ты предпринял собственное расследование, пока я шлялся в горах? Ну, Гро… Я перед тобой в большом долгу! – растроганно сказал Иннот.

Громила отмахнулся.

– Слушай дальше! По твоим словам выходило, что этот самый Морберт – чуть ли не глава преступного мира Биг Бэби. А сведения эти ты получил от…

– От Старой Контры, будь она неладна!

– Вот именно! Знаешь, тут, наверное, сработала магия имени: все думают, что эта самая Контра – таинственная, неуловимая и очень древняя сила… Ну, и так далее. И все почему-то принимают её слова на веру. Так вот, в твоём рассказе о визите на виллу Морберта я увидел некое несообразие. Подумай сам: да, крупный мафиозо вполне может обитать на шикарной вилле в престижном районе Бэби; но что, в таком случае, ты непременно должен был обнаружить в его доме? Вернее – кого?

– Охранников! – Иннот аж подскочил, чудом не расплескав бокал. – Проклятье! Ты гений, старина! Действительно, прислуга может быть приходящей… Но бодигарды такого человека бдили бы денно и нощно, охраняя драгоценную жизнь босса! А уж если кто-то ухитрился устроить ему каюк, то там поднялась бы такая кутерьма!

– Верно.

– Стало быть, Контра попросту солгала мне? Но зачем, вразуми меня предки?

– Не во всём, старина, не во всём… Морберта, скорее всего, действительно укаючил Подметала: слишком уж ловко всё проделано. Кроме того, есть некая деталь… Понимаешь, шип, которым его якобы застрелили, был отравлен. Экспертиза показала, что умер он от яда; тут придраться не к чему. Но меня всё равно терзали сомнения. Видишь ли, человек, в которого только что пальнули из двухметровой духовой трубки, не станет спокойно сидеть в кресле. Начать с того, что выстрел такой силы попросту сбросил бы его на землю! Да и яда, убивающего мгновенно, за доли секунды, не существует. Он успел бы вскочить, пробежать несколько шагов… Скорее всего, стрелку воткнули в него уже после того, как он умер, – и сделали это для того, чтобы отвести подозрения от истинного способа убийства.

– То есть каюкер подстраховался?

– Именно. Может быть, яд находился в вине, которое Морберт пил; а может, на крохотной иголке, приклеенной к ногтю ухайдакера, – достаточно слегка коснуться пальцем кожи, например, при рукопожатии… Неважно. В умении запутывать следы Подметале нет равных.

– Но зачем всё-таки выставлять Морберта одним из главарей мафии?

– Потому что смерть мафиозо никого не удивит, и расследовать такое вряд ли кто возьмётся… По крайней мере, не будет проявлять излишней прыти.

– Значит, расчёт был на это?

– Скорее всего.

– А истинная причина? Давай, старик, не тяни – я же вижу, ты раскопал нечто потрясающее!

– Ничего особенно потрясающего, но весьма любопытные факты… – улыбнулся Громила. – Так вот, я не стал разнюхивать, чем он занимался и с кем встречался в день смерти, – этим занималась Стража, причём безуспешно. К тому же такие вещи имеет смысл делать сразу, так сказать, по горячим следам. Я же обратился к архивам Торговой Палаты. Ты знаешь, через неё проходят все крупные официальные сделки; ну, или большинство, по крайней мере. Так вот, одной из последних финансовых операций Мортимера Морберта была покупка нескольких зданий в трущобных районах города; вернее, должна была стать, если бы он не словил каюк. Дело в том, что городская администрация давно уже носится с идеей превращения трущоб из рассадника болезней и преступности в более-менее благопристойные кварталы; в числе прочего старые дома предполагается пустить под снос, ну и так далее… Но право собственности пока ещё никто не отменял, понимаешь? Поэтому, если строительная компания хочет снести некое здание, она должна сначала выкупить его у собственника. А если, по странному стечению обстоятельств, этот самый собственник располагает несколькими домами в наиболее удобных для застройки участках, то он может сорвать на этом очень и очень неплохой куш!

– Ага… Итак, у нас есть мотив! – воодушевлённо воскликнул Иннот. – Некие боссы нанимают Подметалу, чтобы тот ликвидировал парня, который вот-вот станет большой занозой в их толстой коллективной попе, верно? Ну, Гро, ну, голова!

– Но и это ещё не всё! – голосом демона-искусителя продолжал гориллоид. – Знаешь, когда я понял, к чему всё клонится, то чисто машинально просмотрел список адресов. Вот тут-то мне и стало по-настоящему интересно… Угадай, какой дом в числе прочих должен был отойти в собственность Мортимера Морберта, если бы не его скоропостижная кончина?

Иннот, улыбаясь, пожал плечами.

– Откуда ж я знаю! В Биг Бэби столько разных трущоб…

– В документах речь шла прежде всего о месте, известном как Москитный квартал…

Каюкер поперхнулся и закашлялся. Громила, рассмеявшись, постучал по его спине.

– Ты истинный холерик, парень! В чистом виде! Знаешь, так забавно иногда наблюдать за тобой!

– Москитный квартал! Бьюсь об заклад, речь идёт о том самом доме, из-за которого погиб старина Кашлюн!

– В яблочко, старина!

– Ну буквально всё крутится вокруг этого таинственного дома… Что же там такое? – Иннот внезапно успокоился и задумчиво уставился на пламя камина.

– Полагаю, тебе не терпится разузнать это, – понимающе кивнул Громила. – Но я хотел бы сначала, чтобы ты помог мне в одном деле. Понимаешь, я ждал сегодня Афинофоно, но он, как видно, уже не придёт. На этот случай мы договорились встретиться завтра в нашей конторе.

– В нашей конторе? – поднял брови Иннот.

– Ах да, ты же ещё не знаешь… У нас теперь есть свой офис; я имею в виду – у «Крупных неприятностей». Мы с ребятами решили, что ты не будешь против, если часть денег, вырученных за Фракомбрассов дневник, пустить на покупку недвижимости.

– Я не против, конечно… Слушай, а ты уверен, что это разумно? Я имею в виду, вообще вся эта затея? Нет, работать в компании веселее, спору нет; но теперь, когда любой знает, где нас можно найти, мы… Как бы это сказать… Стали несколько уязвимыми!

– Знаешь, уязвимы мы скорее поодиночке, а попробуй-ка наехать на всех разом!

Иннот рассмеялся.

– У тебя, похоже, на всё готов ответ! Так что там с нашим бормотологом? В Биг Бэби, конечно, случается всякое, но он всегда казался мне настолько далёким ото всех этих каюкерских дел…

– Пока не знаю, – хмыкнул гориллоид. – Но раз уж он попросил помощи, значит, без нас никак не справится. Обещал всё рассказать при встрече.

Взламывать персональные сейфы оказалось настолько просто, что Фракомбрасс чуть было не рассмеялся. «Техническая мысль этих людишек – ничто против мощи обезьянского гения!» – думал он, глядя, с какой лёгкостью Чунг отжимает ломиком крышки ячеек. Мускулы молодого гориллоида напрягались, бицепсы вспухали двумя футбольными мячами – а в следующий миг замок не выдерживал, и длинный стальной ящик-пенал с жалобным «пиннг!» являл жадным взглядам грабителей своё нутро. Содержимое мини-сейфа, будь то бумаги или драгоценности, тут же перекочёвывало в портфель павиана. «Там разберёмся, что ценное, а что не очень!» – весело скалился Ёкарный Глаз. Опустошив добрую дюжину ячеек, пират с вожделением глянул на бронированную дверь хранилища. Собственно говоря, основные активы хранились там, но вскрыть толстую стальную плиту при помощи тех инструментов,что были у них, не представлялось сколько-нибудь возможным, даже имей они в запасе весь день. С отвращением отогнув крахмальный манжет сорочки, Фраком-брасс посмотрел на часы. Прошло четыре минуты; значит, стража должна была вот-вот появиться.

– Эй, манки! Этот ящик доламывай, и хватит, – сказал он Чунгу. – Больше не надо: жадность фраера сгубила.

– Им сейчас не до нас! – радостно возразил вошедший во вкус гориллоид.

Сверху и впрямь доносились леденящие душу вопли: группа «террористов», похоже, оттягивалась по полной.

– Кто-нибудь из охраны может оказаться хладнокровнее прочих… И излишне любознательным вдобавок, – покачал головой пират. – Делай, что я тебе говорю, парень.

Чунг со вздохом подчинился. Опустошив последний мини-сейф, Ёкарный Глаз уселся возле решётки. Теперь оставалось только ждать. Он с интересом глянул на своих подельников. Молодой горри вёл себя в точности так, как и большинство пиратов перед боем: еле сдерживаемые возбуждение и азарт заставляли мускулы вздрагивать, а глаза ярко сверкать. Павиан, напротив, преисполнился ледяного спокойствия; лишь некая деревянность позы выдавала то напряжение, в котором он пребывал. Если не брать в расчёт физическую силу, мельком подумал пират, он был бы гораздо более опасным противником, чем Чунг.

– Значит так, парни: едва решётки поднимутся, дуем наверх и громко возмущаемся произошедшим. Всё понятно? А пока просто отдыхайте.

Он осторожно просунул указательный палец между пуговицами пиджака и с наслаждением почесал грудь.

Как всегда в таких случаях, ожидание затянулось надолго. Чунг несколько раз вскакивал и начинал возбуждённо мерить шагами хранилище. Фракомбрасс его не останавливал: если кто-нибудь из охраны сейчас наблюдал за ними по монитору, то такое поведение былоболее чем естественным: нервничает парень, не понимает, что происходит, и так далее… Сам Ёкарный Глаз предпочитал просто сидеть без движения и смотреть в одну точку. В такие минуты он ни о чём особо не думал, просто старался максимально расслабиться. Как ни крути, ожидание было неотъемлемой частью пиратской профессии…

Решётки поднялись неожиданно и с таким громким лязгом, что все невольно вздрогнули.

– За мной! – бросил пират и рванулся наверх, перепрыгивая через две ступени.

Собственно говоря, наступил самый напряжённый для них момент: если охрана всё же следила за мониторами, то их попытаются задержать прямо сейчас. Однако лестница была пустынна. «Похоже, парни постарались на славу, – подумал Фракомбрасс, – и отвлекающий манёвр удался».

В главном зале царило форменное столпотворение: посетители, в точном соответствии с предсказанием Ёкарного Глаза, торопились покинуть здание банка, со страхом оглядываясь на странную конструкцию, торчащую в центре вестибюля. Главной частью её являлась здоровенная бутыль, наполненная флогистоном – сжиженный огонь мутно просвечивал сквозь толстое стекло. У дверей царила отчаянная давка. Судя по всему, кто-то снаружи пытался воспрепятствовать беспорядочному бегству или, по крайней мере, не допустить всеобщей паники. Пират ухмыльнулся.

– Чунг, ты идёшь первым, мы за тобой. Пробивайся к выходу!

Отчаянно толкаясь и безо всякой жалости распихивая народ локтями, обезьянцы двинулись к дверям. Го-риллоиду благодаря его физической силе удалось пробраться в самую середину толпы; но тут они и увязли.

– Там… Снаружи… Наверняка стража… – пропыхтел павиан.

– Ничего… Пусть-ка попробуют… Нас остановить! Постепенно выдавливаемые напиравшими сзади,обезьянцы продвигались к выходу. Наконец впереди показалась стеклянная дверь. Одного взгляда туда Фракомбрассу хватило, чтобы уяснить – дела обстоят вовсе не так хорошо, как хотелось бы.

Вся площадь перед банком была запружена стражей и пожарными. Шеренга рослых фараонов с прозрачными плексигласовыми щитами и дубинками образовала что-то вроде живого коридора, направляющего всех вышедших, невзирая на лица, прямёхонько к полицейским драндулетам. Сопротивляющихся без лишней жестокости, но очень деловито заталкивали внутрь, и очередная партия задержанных отправлялась куда-то – вероятнее всего, на допрос.

Чунг растерянно оглянулся; Фракомбрасс увидел, что в больших чёрных глазах его плескается страх.

– Как только выйдем из банка – прорывайся влево! – не разжимая зубов, процедил он.

В лохматой башке пирата моментально созрел новый план. Когда до дверей оставалось всего ничего, он вдруг испуганно взвизгнул:

– Смотрите, дым! Бомба сейчас взорвётся! – и пихнул павиана под рёбра.

– Спасайтесь! Сейчас будет взрыв! – завопил понятливый подельник и изо всех сил налёг на гориллоида.

Расчет Ёкарного Глаза оказался точен – в толпе мгновенно вспыхнула паника. Короткие вопли задавленных утонули в рёве и криках. Сзади нажали так, что у пирата потемнело в глазах; а ещё несколько мгновений спустя массивная, в два человеческих роста, стеклянная дверь не выдержала и сорвалась с петель. Обезумевшие люди рванулись наружу, разметав стражу, и бросились бежать, куда глаза глядят.

– Сейчас рванёт! Небоскрёб обрушится! – добавил напоследок огоньку Фракомбрасс и метнулся наискосок через площадь, мимоходом заехав в челюсть оказавшемуся у него на пути стражнику.

А потом было только бегство – сначала по улицам, затем по мрачным проходным дворам, по узким лестницам и по крышам. Они остановились лишь тогда, когда оказались в бедных кварталах, за несколько километров от Бакс Бэби. Ёкарный Глаз в изнеможении привалился к печной трубе, тяжело дыша и пережидая, когда перед глазами перестанут плавать фиолетовые круги. Рядом шумно отдувался гориллоид. Павиан со стоном бросил портфель на горячую жесть крыши и сел сверху, уронив голову на колени.

– Кажись, ушли…

– Точно ушли…

Гориллоид вдруг улыбнулся, хихикнул – и расхохотался во весь голос.

– Так это ж получается – мы теперь богаты!

– В яблочко, манки! – снисходительно подтвердил Фракомбрасс. – Ну, что скажешь, Себастьян? Это ведь лучше, чем спалить какую-то захудалую газетёнку, а?

Павиан поднял голову.

– Лучше, кто спорит…

– Ну! Так что же ты хмурый, будто грохмант после пятивёдерной клизмы?!

– Боюсь, как бы нас не сцапали в самый последний момент. Я ненароком оглянулся, когда убегал; так вот – один из стражников явно взял нас на заметку.

– Брось, старик! Там же столько народу ломанулось! – отмахнулся Чунг.

– Я знаю этот взгляд… – упрямо покачал головой павиан. – Тот сыщик нас запомнил. Учтите, компания мы приметная. Не удивлюсь, если сейчас стража разыскивает троих обезьянцев по всему Бэби.

– Парень в чём-то прав, – озабоченно признал Фракомбрасс. – Ну, и что ты предлагаешь?

– Давайте разделимся. Пускай Чунг возьмёт портфель – он из нас троих самый сильный, а мы пойдём другой дорогой.

Выпускать добычу из виду Ёкарному Глазу хотелось меньше всего. Однако напрямик выказать горилллоиду недоверие он не решился – тот наверняка был бы оскорблён, а у пирата имелись далеко идущие планы насчёт всех членов «Мохнатого фронта».

– Лучше сделаем так, – задумчиво предложил он. – Чунг пойдёт по улицам, а мы – по крышам. Если впереди есть какая-нибудь опасность, мы заметим её раньше и подадим сигнал.

Павиан кивнул, соглашаясь.

– Только не слишком спеши, – напутствовал Фракомбрасс.

Аппер Бэби, Верхний Вавилон, раскинулся здесь во всю ширь: многочисленные подвесные мостики, доски, а то и вовсе верёвки соединяли крыши соседних домов, образуя запутанный и зачастую небезопасный лабиринт переходов. Скинув промокшие от пота и потерявшие всякий вид костюмы, павиан и Ёкарный Глаз лёгкими скачками неслись по гребням крыш, ни на миг не упуская из виду фигурку Чунга. Молодой горри также сменил одежду: на чердаке нашелся донельзя замасленный холщовый полукомбез, и он теперь вполне мог сойти за работягу, возвращающегося домой после смены. Дорогой портфель с награбленным при помощи нескольких пригоршней грязи превратили в видавшую виды инструментальную сумку…

Как только за Чунгом захлопнулась дверь парадной, Себастьян облегчённо вздохнул.

– Ну вот и все дела, – хмыкнул пират. – Осталось только поделить добычу. Пошли, что ли, пока они без нас не начали?

– Здесь удобнее через чердак. – Павиан пригнулся и юркнул в слуховое оконце. – А скажите мне, Фракомбрасс…

– Называй меня кэп.

– Скажите, кэп, – что вы намерены делать дальше?

– Ну, для начала я предполагаю напиться, – ухмыльнулся Ёкарный Глаз. – Хорошая пиратская традиция: после серьёзного дела надо как следует расслабиться. Потом можно завалиться в лупанарий, или начистить кому-нибудь рыло, или ещё что-нибудь в этом духе… А у тебя какие планы?

– Примерно такие же. Кстати, раз уж речь зашла о выпивке – почему бы нам не прихватить несколько бутылок рома, отметить успех? Моя квартира как раз на этой лестнице, между прочим.

– Так ты здесь живёшь? И у тебя есть ром?! – Фракомбрасс широко ухмыльнулся и с маху припечатал ладонь между лопаток Себастьяна, так что тот даже закашлялся. – Побери меня предки, это самая хорошая новость за последние полчаса! Я-то полагал, ты аристократ, парень, – продолжал он, спускаясь. – Ну, манеры, и всё такое прочее… Не думал, что ты обретаешься в такой вот дыре!

– Стеснённые обстоятельства, – глухо произнёс павиан, копаясь ключом в замочной скважине. – Пришлось переселиться в трущобы. А с ребятами из «Мохнатого фронта» я познакомился уже тут.

– Понятно… Ну, и где ты держишь выпивку? – Ёкарный Глаз шагнул из тёмной прихожей в ярко освещенную комнату и поморщился: солнце слепило глаза.

– Под кроватью, чтоб долго не искать с похмелья…

Пират встал на четвереньки и откинул покрывало. Крупные комья пыли лениво заскользили в разные стороны. «Нет здесь никакого рома!» – хотел было возмутиться Фракомбрасс, но в этот момент на затылок ему с размаху опустилась бейсбольная бита.

Палка в руке Иннота коротко свистнула, отшибая Хлюпиково оружие в сторону, и легонько ткнула его под кадык. Смоукер закашлялся: ощущение было такое, будто он проглотил бильярдный шар и тот застрял где-то посередине глотки.

– Неправильно, – покачал головой Иннот. – Ты слишком широко замахиваешься и тем самым открываешься. Запомни: твоё оружие всё время должно находиться между тобой и твоим врагом. Зазеваешься – моментально пропустишь удар. Кроме того, ты снова неправильно держишь палку. Вспомни, как я учил: она должна выступать сантиметров на десять с нижней стороны кулака. Тогда, во-первых, её будет труднее выбить из твоей руки, а во-вторых, ты можешь использовать этот короткий отросток для захвата или для ударов на ближней дистанции… Вот так, видишь?

– Мне в жизнь не запомнить всех этих правил! – выдавил Хлюпик.

– Ерунда! Через какое-то время у тебя всё это будет получаться автоматически. Пока что твоя самая большая ошибка – это слишком широкий замах. Сила удара не в плече, а в кисти. И ещё: не тяни руку вслед за палкой! Вот, смотри: один короткий шажок, и удар приходится в цель. Ты и так достаёшь, понимаешь?

– Угу. – Смоукер потянул носом. – Джихад кофе варит…

– Не отвлекайся! Давай ещё раз повторим то же упражнение.

– Мучитель…

– Ты не слишком рано заставляешь парнишку заниматься спаррингом? – повернулась от плиты Джихад. – Помнится, нас где-то месяц учили выполнять все эти удары просто по воздуху, прежде чем допустили работать друг с другом!

– Вот поэтому-то большинство каюкеров пришло с улицы, а не из школ арнис! Жизнь ведь может и не дать ему этого месяца, понимаешь? Он должен научиться чему-то реальному уже после первого занятия. Спарринг и только спарринг, ты понял, Хлю? Ну, давай ещё разок…

После того как Хлюпикова палка в очередной раз шлёпнулась на ковёр, а сам он, морщась от боли, схватился за пальцы, рыжий каюкер смилостивился и объявил перерыв.

– Знаешь, я уже жалею, что попросил его научить меня драться! – тихонько пожаловался смоукер Джихад.

– Вообще-то Инни прав, милый! – вздохнула та. – Раз у тебя нет больше твоего талисмана, ты должен уметь постоять за себя при помощи кулаков или палки.

– Чем это вы тут занимаетесь? – Над спинкой дивана поднялась заспанная физиономия Громилы.

– Иннот обучает Хлю технике арнис.

– А-а… Одной палкой, да? «Соло бастон»?

– Чего? – удивился Хлюпик.

– Так это называется, – пояснил Иннот. – Фехтование одной палкой – «соло бастон».

– А как ещё можно?

– Ну, есть ещё «синавали» – это бой двумя палками… Там всё немного сложнее, надо синхронизировать движения обеих рук. Сначала ты должен освоить самое простое. Потом ещё есть «Эспадра-и-дага», это когда у тебя одна палка длинная, другая короткая; ну и «кавай-ян» – это работа с длинным шестом… В нашей профессии почти бесполезная штука, кстати. Мы ведь зачастую дерёмся в тесных подворотнях, на чердаках… Где уж тут развернуться…

– Ну, не скажи! – встрял Громила. – Вот помню, был у меня такой случай…

– Мальчики, давайте пить кофе! – рассмеялась Джихад. – А всяческие занимательные истории оставим на после завтрака!

– И это правильно! – пробормотал Иннот, усаживаясь за стол и слегка приподнимая над тарелками руки, словно пианист в порыве вдохновения. – Тэк-с… С чего бы начать?

Громила надкусил банан.

– Кстати, о еде: сколько тебе понадобится времени, чтобы… Э-э… Чтобы полностью восстановить свой ресурс?

– Ты имеешь в виду электричество? Думаю, не меньше недели. Конечно, можно и побыстрее, но я не хочу уподобляться жормашине.

– Кому-кому?

– Жормашина – это аппарат для поглощения пищи, – важно сказал Иннот. – Который всё время жрёт и ничего больше не делает.

– Никогда не слыхал о такой! А зачем…

– Конечно, не слыхал – я её только что выдумал… А почему ты спросил про электричество?

– Видишь ли, нам, скорее всего, придётся сегодня поработать по специальности, – вздохнул Громила. – Афинофоно ясно дал понять, что ему нужна наша профессиональная помощь.

– Ну, я могу заделать каюк каким-нибудь другим способом; ты видел, например, мой бумеранг? Штучка из чёрного роммеля, бьёт наповал, вдобавок я неплохо навострился ею пользоваться за время своего путешествия. И ещё у меня есть стеклянная граната. – Иннот усмехнулся. – Не представляю себе, как это я умудрился не подорваться на ней сам! Понимаешь, когда наступает какой-нибудь пиковый момент, обязательно про неё забываешь!

– Тогда лучше оставь её здесь! – серьёзно посоветовал гориллоид.

После завтрака друзья отправились смотреть офис. Он располагался не так далеко от дома Громилы, в неплохом, но слегка уже подтопленном наводнением районе.

– Надо было надеть резиновые сапоги! – ворчал Иннот, шлёпая по мелкой воде.

– В Бэби из-за повышенной влажности всё время стоят туманы, – отозвалась Джихад. – Особенно по утрам и на закате. На улицах стало опаснее, чем раньше.

– Много заказов?

– Сначала было затишье, а сейчас наоборот. Ты вернулся в самый сезон!

На залитой водой улице царило оживление. То и дело проносились повозки и драндулеты, обдавая веером брызг любого, кто не успел убраться подальше. Сразу несколько семейств переезжали: у дверей подъездов громоздились горы мебели, взрослые деловито таскали всё новую, а вокруг суетились дети.

Офис «Крупных неприятностей» располагался на втором этаже. «То помещение, которое под нами, – оно тоже наше, – поведал Громила, – но там сейчас малость сыровато».

– И здесь пахнет кофе! – удивился Иннот, едва переступив порог.

– Это я сварила! – пискнула Адирроза, появляясь откуда-то с кофейником. – Привет, ребята! Доброе утро, Хлю!

– Адиррозка?! Ты что тут делаешь?! – изумился Хлюпик.

– Я здесь теперь работаю! – рассмеялась сипапоккула. – Надо же! Самого главного я тебе и не рассказала! Я теперь штатный снайпер «Крупных неприятностей». Мы все каюкеры, конечно; но когда приходят клиенты, мы изображаем из себя офисных работников. На людей это почему-то производит куда лучшее впечатление! Я делаю вид, будто я – секретарша Громилы, он, соответственно, изображает босса, Джихад – бухгалтера, а Кактус выступает в роли менеджера среднего звена. Это так забавно!

– Ага, первые дни мы еле дожидались ухода очередного посетителя и по полчаса ржали, не могли успокоиться.

Иннот уже улыбался до ушей.

– А кем буду я?

– Что скажешь насчёт должности, э-э, маркетолога? А из Хлю получится типичный курьер-куки. Как тебе такая идея, Хлю?

– К-курьер?!

– Насколько я понимаю, Хлю, ты только что получил от Громилы официальное приглашение на работу! – подмигнул другу Иннот.

– Но… Я же единственный среди вас не-каюкер!

– Это так. Зато у тебя обширнейшие связи в среде табачных торговцев, верно? Ведь все они – твои соплеменники. Крайне полезное качество, старина! Ты у нас будешь ответственным за сбор информации.

– Я даже не знаю, как это делается… – вконец растерялся Хлюпик.

– Ну, тут как раз всё просто! Запоминаешь всевозможные слухи и сплетни, сортируешь их… Впрочем, мы на тебя не давим, – подмигнул Громила. – Просто знай, что здесь для тебя всегда найдётся местечко.

– Ну, и когда появится наш маг и кудесник? – осведомился Иннот несколькими минутами позже, развалившись во вращающемся кресле с чашкой кофе. – И кстати, почему он не пришел вчера? Ты же вроде говорил…

– К нему какие-то гости приехали; он звонил и извинялся. Но сегодня точно обещал быть.

Словно в подтверждение его слов внизу тренькнул колокольчик.

– Не заперто! – крикнул Громила, высовываясь в окно.

На лестнице послышались шаги, неразборчивые голоса – а потом дверь отворилась, и в комнату вошёл улыбающийся Афинофоно; а следом за ним, пригнувшись, чтобы не задеть макушкой притолоку, шагнул иерофант.

– А вот и мы! – весело сказал бормотолог.

– Разрази меня гром! – воскликнул Иннот. Старец приподнял на миг зеркальные очки и подмигнул ему.

– Иннот, Хлю, я очень рад вас обоих видеть, но дело в том, что времени у нас катастрофически мало, – начал Афинофоно, усаживаясь за стол и сцепляя пальцы в замок. – Поэтому давайте оставим восторги по поводу встречи на потом и сразу перейдём к делу; тем более оно непосредственно вас всех касается.

– Вот так здрасьте! – ошарашенно хмыкнул Иннот. – Знаешь, старина, первый раз в жизни вижу, чтобы ты так спешил!

– И кстати, кто этот господин? – Кактус с интересом уставился на старца.

– Позвольте представить вам Верховного Метеоролога, иерофанта Монастыря Безумных Метеорологов, или, сокращённо, МБМ. Он здесь по тому же самому делу, что и я, и, смею вас уверить, друзья, даже в компании таких прославленных драчунов, как вы, он не ударит лицом в грязь.

– Это верно! – подтвердил Иннот, невольно потирая лоб.

Все взгляды обратились на рыжего каюкера.

– Мы уже знакомы, – буркнул он. – Однако хотел бы я знать…

Афинофоно поднял руку.

– Ради предков, Инни! Давай я сначала выскажусь, а потом ты будешь задавать вопросы… Если время позволит, конечно.

– Ладно, ты нас и так уже заинтриговал – дальше некуда! – усмехнулся Громила. – Выкладывай, что там у тебя приключилось.

Изенгрим Фракомбрасс, по кличке Ёкарный Глаз, тихонько застонал, приходя в себя. Во рту ощущался привкус крови – похоже, он прикусил ненароком щёку. Перед глазами, совсем близко, маячил грязный линолеум. «Ага, значит, я валяюсь на полу мордой вниз, – сообразил пират. – И ещё, это самое… Я только что как следует получил по башке».

Затылок пульсировал тупой болью. Поморщившись, Фракомбрасс попытался шевельнуться. «Меня связали, ну конечно… Что ещё может ожидать бедный манки от жизни…» На всякий случай он проверил крепость пут. В подобной ситуации ему доводилось бывать не раз; как правило, связывавшие забывали, что имеют дело с обезьянцем, у которого и руки длиннее человеческих, и пальцы ног куда более ловки. Для начала Ёкарный Глаз изогнулся и попытался протолкнуть связанные за спиной руки под ягодицами, чтобы перевести их из-за спины вперёд. Если верёвка схватывала лишь запястья, такой фокус получался легко – а дальше освобождение становилось лишь делом времени. Но на этот раз кто-то постарался как следует и накрепко примотал одно предплечье к другому до самых локтей. Первое же движение вызвало вспышку боли – верёвку затянули немилосердно. Ноги также связали прочно, буквально закатав их в верёвочный кокон.

За полуоткрытой дверью слышались голоса.

– Мы договаривались на двадцать монет каждому, и точка! – раздражённо говорил павиан. – И это более чем щедро для такой работёнки!

– Так-то оно так, но мы тут обмозговали всё и решили, что дельце слишком горячее! Вдобавок фараоны по всему Бэби уже несколько часов стоят на ушах! Не-ет, господин хороший – наши услуги малость вздорожали за это время! Тридцать пять монет каждому, и не монеткой меньше! И если мы здесь будем долго торговаться, цены снова могут вырасти: инфляция, гы-гы!

В коридоре мерзко захихикали. Их там трое, лихорадочно соображал Фракомбрасс: Себастьян и парочка городских подонков самого низкого пошиба… Проклятие, час от часу не легче! Если парень намеревался сдать меня страже, он не стал бы обращаться к таким типам… Да и вообще – шепнул бы словечко кому надо, и нас повязали бы прямо в банке! Что-то здесь не так…

– Ну и убирайтесь к вашим предкам! – разозлился павиан. – Уматывайте! Я и без вас тут управлюсь!

– Э! Такое дело в одиночку не больно-то провернёшь, верно, Гемор? Попомни мои слова, манки, – мы с напарником не первого парня пускаем на корм рыбам! Ладно, вот что я тебе скажу: тридцать монет – и по рукам, идёт? Клянусь предками, это будет справедливо!

– Вон отсюда!

Цедя сквозь зубы ругательства, мокрушники удалились – пират отчётливо слышал характерные шлёпающие шаги обезьянцев. В комнату вошёл Себастьян, раздражённо помахивая здоровенной битой. Ого, настоящий стоеросс! – отметил про себя Ёкарный Глаз. С такой штукой по городу не больно-то погуляешь, разве что у тебя в кармане лежит членское удостоверение бейсбольной лиги!

– Очухался? – Павиан выудил откуда-то портсигар, достал новомодную сигарету и уселся на подоконник.

– Предатель! – зарычал Фракомбрасс, напрягая мускулы; впрочем, безо всякой пользы – верёвка держала прочно.

Себастьян глубоко затянулся и выпустил колечко голубоватого дыма.

– Ничуть. Ты, верно, думаешь, будто я хочу сдать тебя властям? Ошибаешься. Напротив, я очень тебе благодарен – ты не только навёл «Мохнатый фронт» на интересную идею, но и снабдил значительными денежными средствами. Теперь правое дело получит новый толчок.

– Тогда какого хрена ты дал мне по башке этой дубиной и связал по рукам и ногам? Это что, шутка такая? Или вы, ребята, таким образом выражаете свою благодарность?! – Пират презрительно сплюнул.

– Остальные тут ни при чём, – покачал головой павиан. – Более того, они сейчас уверены, что ты отправился по каким-то своим неотложным делам, велев разделить твою долю между всеми, если не появишься в течение ближайших трёх суток.

– Что?!!

– О, насчёт денег не беспокойся! – одними губами улыбнулся Себастьян. – Они тебе всё равно больше непонадобятся; честно говоря, я очень сомневаюсь, что ты переживёшь нынешнюю ночь.

– Ага, стало быть, тут что-то личное! Ну, давай, выкладывай – какие у тебя претензии, парень? Я что, невзначай наступил тебе на ногу? Или рыгнул в твоём присутствии за обедом? Вас, аристократов, не поймёшь!

– Мне нет никакого дела до твоих манер… Я – Себастьян де Камбюрадо, пират. Морш де Камбюрадо был моим родным дядей.

– Какой ещё Морш де Камбюрадо?! – искренне изумился Фракомбрасс.

– Капитан «Аквамарина».

Ёкарный Глаз в недоумении замолчал. Он никак не мог взять в толк, о чём идёт речь.

– Да, – задумчиво продолжал павиан. – Знаешь, мне ведь пришлось в конце концов заложить фамильный перстень, давший имя кораблю, иначе не удавалось свести концы с концами. Наш род никогда не был особенно богат. Дядин дом со всей обстановкой и большую часть его вещей продали за долги; газеты вовсю трезвонили о его героизме, но на самом деле всем было наплевать.

– Если уж речь зашла о деньгах… – начал было пират.

– Морш был величайшим из всех обезьянцев, которых я знал когда-либо, и поверь, я говорю это отнюдь не потому, что он являлся моим дядей. То, что тебе удалось пережить его, – гнусная несправедливость, пират. Я не так уж много сделал в своей жизни; мне нечем особенно гордиться… Но эту ошибку судьбы я, по крайней мере, в силах исправить!

– Проклятие, да о чём ты тут лопочешь, парень?! Какой перстень? Какой дядя? Что вообще происходит, разрази меня гром!!!

Себастьян не удостоил его ответом. Он выбросил окурок в форточку, вышел в коридор и завозился там, судя по всему, доставая что-то с антресолей. Ёкарный Глаз напряжённо размышлял. Похоже, паренёк задумал кровную месть; сейчас не так уж важно, почему он счёлпирата виновным в гибели своего родственника. Подобная причина здорово уменьшала шансы выпутаться из этой передряги. «Ох уж эти мне идейные! С такими обычно и возникают самые большие проблемы! – думал он, вспоминая последнюю из своих «идейных» пленителей, Адиррозу. – Ну ничего… Время у меня пока есть!»

– Сейчас я должен уйти; ребята просили помочь им разобраться с оценкой нашей добычи. Честно говоря, с удовольствием перерезал бы тебе глотку, чтобы избавить себя от всяких сюрпризов, но мне жаль марать руки, – сказал павиан, затаскивая в комнату огромных размеров обшарпанный кожаный чемодан. – Я хочу, чтобы ты посмотрел сюда, Фракомбрасс. Это – твой гроб! Сейчас я затолкаю тебя внутрь, а как только зайдёт солнце, спущусь к ближайшему каналу и сброшу его в воду. Думаю, это вполне подходящая участь для такого, как ты.

Пират расхохотался.

– Первый раз вижу такого тупого манки! – весело произнёс он. – Парень, да ты глупее, чем я думал! Неужели ты собираешься зарезать курицу, которая несёт золотые яйца?

– Не зарезать, а утопить. – Себастьян деловито проверил связывающие пирата путы с явным намерением исполнить задуманное.

Ёкарный Глаз не видел причин облегчать ему задачу и принялся бешено извиваться, сыпя ругательствами. Павиан взялся за биту.

– Твоё здоровье меня не очень заботит, Фракомбрасс. Так что…

Пират затих. Себастьян с натугой приподнял связанное тело и запихнул его в чемодан, немилосердно уминая там. Ёкарный Глаз только и мог, что тяжко кряхтеть, а потом крышка захлопнулась, скрипнули затягиваемые ремни – и Себастьян де Камбюрадо вышел, оставив его одного.

В чемодане было темно и душно. Немилосердно воняло кожей, лежалыми тряпками и мышами. Впрочем, ноздри Екарного Глаза были привычны ещё и не к таким «ароматам». Куда хуже дело обстояло с руками и ногами. Пират уже совсем перестал ощущать их – туго стянутые верёвки перекрыли ток крови. Вдобавок от неудобной позы зверски ныла спина, а ушибленная голова гудела, словно котёл. «Пожалуй, к тому времени, как этот парень вернётся, позорная смерть в канале будет казаться мне не самым худшим вариантом, – невесело подумал он. – Если я только не задохнусь раньше».

Деятельный разум Фракомбрасса лихорадочно выискивал малейшую лазейку. Положение, в котором он оказался, было хуже некуда. Он пошел на поводу у этого сукина сына, позволил ему перехватить инициативу – и вот результат. Вряд ли де Камбюрадо захочет поболтать с ним напоследок… Аристократы вроде него вообще здорово отличаются от прочих – предки знают, как их трудно заставить отказаться от задуманного. Деньги. На памяти пирата ещё никто не мог устоять перед очарованием золота. Ну… Почти никто. Предложить ему жирный кусок – настолько жирный, чтобы он не смог отказаться… Намекнуть на то, что деньги помогут восстановить былое величие рода…

Он понимал, что все эти замечательные идеи, скорее всего, пойдут ко дну вместе с ним.

Спину сводило просто невыносимо, и, наверное, поэтому он не сразу обратил внимание на металлические звуки, раздававшиеся со стороны прихожей. Внезапно что-то звонко щёлкнуло. «Замок!!!» – осенило Фракомбрасса. В коридоре тихонько поскрипывал пол.

– Нету никого, Запах! – раздался рядом грубый голос, и тотчас зашлёпали, не таясь, шаги.

– Ты хорошо посмотрел, Гемор? Этот манки должен быть где-то здесь… Бьюсь об заклад, он в этом чемодане! Ну-ка, помоги…

Заскрипели ремни, в следующее мгновение крышка чемодана откинулась, и над Фракомбрассом склонились два уродливых силуэта. Один из них был высок, но сильно сутулился. Единственной одеждой ему служили застиранные до невнятного оттенка тренировочные брюки с огромными пузырями на коленях. Другой носил набедренную повязку и джинсовую куртку с обрезанными по локоть рукавами.

– Думаешь, у этого субчика есть деньжата? – фыркнул тот, что поменьше. – По-моему, так и отправлялся бы к предкам! Было из-за чего рисковать!

– Не гони волну… А ну-ка, отвечай по-быстрому, приятель, чем ты так насолил этому манки?

– Развяжи верёвки! – прохрипел Ёкарный Глаз и тут же заработал сильный пинок под рёбра.

– Ты чё, нормального языка не понимаешь? Я спросил…

– Золото! – выдохнул пират и ухмыльнулся про себя; изменчивая фортуна, похоже, вновь повернулась к нему лицом. – Это всё из-за золота.

Гемор и Запах отреагировали на волшебное слово в точности так, как он и ожидал: подались вперёд, в глазах у обоих вспыхнули алчные огоньки.

– Расскажи-ка подробнее! – потребовал тот, что пониже.

Это, по-видимому, и был Гемор: низколобый шимп со злобным выражением на расчерченной шрамами морде. Второй, Запах, – здоровенный лысеющий орангутанг, полностью оправдывал свою кличку: от него резко несло потом.

– Мы с павианом провернули неплохое дельце; но он, похоже, решил оставить всё себе. Выбрал момент – и заехал мне как следует по кумполу, – вдохновенно сочинял Фракомбрасс.

Гемор ухмыльнулся понимающе, но Запах недоверчиво зацокал языком.

– Тогда почему он не заделал тебе каюк сразу? Здесь что-то не то, приятель… По-моему, ты сочиняешь!

– Ну… Он решил поквитаться со мной за один случай. Мы как-то малость повздорили, и я хорошенько отделал этого наглеца.

– Гы! – высказался Запах.

Подобная месть вполне вписывалась в его картину мира.

– Стало быть, парень решил отправить тебя на корм рыбам? Ну, и где же он хранит золотишко? – словно бы невзначай поинтересовался Гемор.

– В надёжном месте… Но это ненадолго, – вздохнул пират. – Я бы не оставлял такое добро без присмотра, хе-хе!

Запах и Гемор переглянулись. Ёкарный Глаз читал их намерения, словно открытую книгу.

– Если развяжете меня, я помогу вам… – подлил он масла в огонь. – Возьмите его долю, мне не жалко…

– А что… – начал было шимп, но оранг решительно перебил его:

– Ну, нет! Мы и сами управимся; а если подумать – так. зачем он вообще нам нужен?

Шимп хмыкнул, сунул руку в карман и достал оттуда пружинный нож. Щёлкнуло, выскакивая, узкое лезвие. Проклиная всё на свете, пират завозился в чемодане.

– Парни, парни! Я-то готов с вами поделиться, а вот Себастьян упрямая бестия… – прохрипел он.

– Ладно, – сплюнул Запах. – Слышь, Гемор, убери его пока с глаз; а ты – чтоб ни звука мне, понял? Смотри, если хоть пикнешь…

Гемор бесцеремонно выволок Фракомбрасса из чемодана и за ноги оттащил его в угол комнаты. Оранг между тем закрыл чемодан и, взяв стоеросовую биту де Камбюрадо, оценивающе взвесил её в руке.

– Скоро твой дружок появится, как мыслишь?

– Не раньше чем через час, – ответил Фракомбрасс, прикинув, сколько времени понадобится на оценку и раздел захваченного в банке. – А то и позже.

– Ладно…

Негодяи устроились на полу. Запах извлёк из кармана треников колоду засаленных карт. Капитан прикрыл глаза. Скорее всего, эти двое прикончат павиана, размышлял он. Нет никаких причин, почему бы им этого не сделать. Их двое, а он один. Но вот потом… Что, если назваться своим настоящим именем? Нет, пожалуй, не стоит… Воображения у этих подонков – ни на грош. Лучше сделать по-другому… Надо только остаться наедине с одним из них. Спустя полчаса Запах бросил карты и отправился в уборную, не забыв прихватить с собой дубинку.

– Слышь, Гемор, или как тебя там, – вполголоса позвал пират.

– Чего тебе? – поднял голову шимп.

– Я бы на твоём месте не очень-то доверял своему дружку… Он орангутанг, а они считают себя круче нашего брата…

– А с чего ты взял, будто я ему доверяю? – хмыкнул Гемор.

– Просто хотел предупредить… Мне не понравилось, как он смотрит, стоит тебе отвернуться. Словно решает что-то для себя. Такие обожают воткнуть нож в спину, когда меньше всего ждёшь… А потом ещё похвастать своей ловкостью в баре.

Шимп промолчал, чуть сдвинув брови к переносице, но пират знал, что семя упало на благодатную почву. Из уборной донёсся шум спускаемой воды, и в тот же момент в замке заскрежетал ключ.

Шимп моментально оказался на ногах. Кинув на капитана быстрый взгляд, он выразительно чиркнул ладонью по горлу, бесшумно скользнул к дверному проёму и замер, распластавшись вдоль стены и занеся руку с ножом. Замок всё щёлкал и щёлкал – очевидно, люмпены повредили механизм при вскрытии. Наконец дверь открылась. Послышалось раздражённое ворчание де Камбюрадо. Павиан шел прямёхонько в комнату… Но на пороге неожиданно замер. Ноздри его настороженно затрепетали, и в тот же миг Запах, бесшумно кравшийся следом, с силой обрушил биту на голову Себастьяна.

Низкий потолок не позволил ему размахнуться достаточно сильно, и поэтому удар, предназначенный проломить череп, лишь слегка оглушил де Камбюрадо, швырнув его в комнату. Гемор нанёс удар ножом, но чуть-чуть опоздал; и лезвие, вместо того чтобы по рукоять погрузиться в грудь, резануло плечо. Павиан рухнул на четвереньки. Запах шагнул за ним следом, вновь занося оружие, но Себастьян неожиданно резво выдернул что-то из пряжки ремня. Рука его описала быстрый полукруг – и оранг, побледнев, выронил дубину из рук. Внизу его живота вдруг раскрылась широкая ярко-красная щель, на мгновение сделав торс похожим на карикатурное лицо – с сосками вместо глаз и пупком-носом. В следующее мгновение из раны показались внутренности.

Зажимая руками разрез и с ужасом уставившись на лезущие между пальцами кишки, Запах медленно опустился на колени. Де Камбюрадо попытался было встать, но в этот момент на спину ему с воплем прыгнул Гемор, безостановочно нанося удары ножом. Лезвие с явственно различимым хрустом и чмоканьем кромсало плоть. Себастьян охнул, закашлялся кровью, снова рухнул и заскрёб пальцами по линолеуму. Его вытаращенные глаза встретились с глазами Фракомбрасса. Пират успел заметить в них выражение несказанного удивления – и взгляд павиана вдруг как-то отдалился, застыл, подёрнувшись чуть заметной плёнкой. Пальцы его разжались, и между ними блеснул крохотный поясной кинжал-кастет с Т-образной рукояткой и острым, как бритва, треугольным язычком…

– Г-гемор… – дрожащим голосом сказал Запах. – Духи предков… Он меня ранил, ты представляешь? Эта сволочь вскрыла меня, как консервную банку…

Шимп тяжело дышал, скалясь и судорожно стискивая рукоять ножа. Казалось, он не слышал обращенных к нему слов.

– Беги скорее за доктором! – просипел Запах;крупные слёзы катились по его мохнатым щекам. – Ради всех пред…

Гемор шагнул к подельнику, ухватил его за подбородок, с силой запрокинул голову и взмахнул ножом, словно бы срывая галстук. Кровь плеснула на линолеум широкой лентой.

– Убить меня, сволочь, хотел! – прошипел Гемор, глядя на бьющееся в агонии тело. – Прикончить!

Затем его дикий взгляд упёрся в Фракомбрасса.

– Золото! – торопливо напомнил пират. – Я единственный, кто знает, где оно спрятано!

– Золото… – эхом повторил шимп.

Глаза его постепенно обрели осмысленное выражение.

– Проверь у этого парня карманы!

Обезьянец шагнул к телу де Камбюрадо, с трудом удержав равновесие на скользком от крови линолеуме. Не обращая больше никакого внимания на всё ещё дёргающееся тело Запаха, он торопливо обшарил карманы убитого. Как и предполагал Ёкарный Глаз, Себастьян прихватил с собой горсть золотых монет и несколько бриллиантов – так сказать, на карманные расходы. Стоило только Гемору увидеть драгоценности, как самообладание тут же вернулось к нему. В один миг распихав добычу по карманам, он обернулся к Фраком-брассу.

– Где остальное? Только не надо снова петь мне про надёжное место… ГДЕ? – Шимп небрежно поигрывал окровавленным ножом.

– Я же недавно в городе, манки! Я помню, как туда попасть, но не знаю, как оно называется, – нашёлся пират. – В общем, это… Под одним из мостов. Надо брать лодку.

– Лодку, говоришь… – Шимп глубоко задумался. – Ладно, возьмём лодку. Только рук я тебе не развяжу; даже не надейся.

– Как же ты поведёшь меня по улице со связанными руками? – удивился Ёкарный Глаз. – Да нас первый же патруль заметёт! Тебе что, не терпится примерить пеньковый галстук?

Гемор злорадно ухмыльнулся.

– С чего бы это? Идёт себе манки, тащит здоровенный такой чемодан…

– О нет… – застонал Фракомбрасс.

– Ода.

Путешествие в чемодане трудно было назвать приятным… Когда шимп наконец достиг пристани и соизволил открыть крышку, Ёкарный Глаз некоторое время только и мог, что сипло дышать.

– Ну, вот он, твой канал, приятель. Теперь показывай, куда грести, – нетерпеливо бросил Гемор.

Ёкарный Глаз огляделся. Они находились недалеко от затопленных наводнением кварталов. Это место издавна получило название Гнилая Дорожка – кругом колыхались отбросы. Местные жители зачастую сбрасывали мусор прямо в воду, а иногда здесь находили и мертвецов… Пират осторожно развернул в пальцах маленький кинжал де Камбюрадо. Сейчас он мог только радоваться тому факту, что руки его были связаны за спиной и, следовательно, не видны шимпу.

– Туда, – кивнул головой Фракомбрасс. – Там будет такой широкий канал…

– Эй, не вертись! – буркнул Гемор. – Бортом зачерпнём…

– У меня всё тело затекло! – возмущённо откликнулся Ёкарный Глаз, мысленно проклиная утлую лодчонку, реагирующую на каждое движение сидящих в ней.

Давление верёвки постепенно ослабевало. По рукам побежали мурашки. Стараясь делать это незаметно, он слегка пошевелил плечами. Боль заставила его скрипнуть зубами, но он знал, что это хороший признак: мышцы постепенно обретали чувствительность.

– Теперь дуй прямо во-он до того моста, – распорядился пират, кивнув вперёд. – И смотри, не наткнись на речную стражу…

– Ты, видать, по уши в гуано, приятель, если предпочитаешь страже меня! – ухмыльнулся Гемор.

Ёкарный Глаз не стал отрицать очевидного.

– Значит, поделим всё пополам, верно? Это будет справедливо, – фальшивым голосом рассуждал шимп. – В конце концов, если бы не я, ты бы уже отдыхал на дне. Гадкий это конец – захлебнуться, вот что я тебе скажу! Бедняге Запаху повезло куда больше: р-раз – и каюк… Ты же понимаешь, он бы просто не дотянул до прихода доктора, так что я всего-навсего избавил его от мучений…

– Тем более что доктора ты в любом случае звать не собирался… – откликнулся Фракомбрасс.

Последние кольца верёвок соскользнули с его запястий. Пират ухмыльнулся и неторопливо развёл руки в стороны, с хрустом потянувшись. Гемор выронил весло и выхватил нож. Ёкарный Глаз резко наклонился вбок, выводя лодку из равновесия. Шимп заорал, выпучив глаза, и вцепился в борта, но было поздно: судёнышко перевернулось.

Связанные ноги ничуть не мешали Фракомбрассу. Плавно изгибаясь всем телом и делая мощные гребки, он стремился проплыть под водой как можно большее расстояние, чтобы удалиться от Гемора. Впрочем, опасения были напрасны: когда он вынырнул, отдуваясь, на поверхность, тот всё ещё был возле перевернувшейся лодки, судорожно цепляясь за скользкую обшивку и оглашая воздух пронзительными криками.

– А, так ты плавать не умеешь! – издевательски завопил Ёкарный Глаз, разобравшись в ситуации. – А что ты вообще умеешь? Ножиком махать? Уж лучше бы учился держаться на воде, оторва!

Он рассмеялся и перевернулся на спину. В этот момент он был абсолютно счастлив. Смертельная опасность миновала, и он, как иногда бывало в таких случаях, переживал приступ эйфории – краткий, но удивительно острый. Всё вокруг казалось каким-то особенно ярким и чётким: пронзительный запах воды, солнечные блики, собственное учащённое дыхание…

Мимо скользила лёгкая остроносая лодка. Гребец в широкополой шляпе размеренно работал двухлопастным веслом.

– Эй, дядя, подвези чуток! – насмешливо крикнул ему Фракомбрасс.

К некоторому его удивлению, гребец и в самом деле замедлил ход.

– Залезай, только полегче: перевернуть эту лоханку ничего не стоит!

Навстречу ему протянулась рука – крепкая, с маленьким шрамом на тыльной стороне ладони. Ухватившись за неё, пират осторожно перевалился через борт.

– Первый раз вижу, чтобы кто-то пытался плыть со связанными ногами! – усмехнулся гребец.

Из-под шляпы весело блеснули голубые, неожиданно светлые на загорелом лице глаза.

– О чудесных спасениях в самый последний момент ты когда-нибудь слышал? – поинтересовался Фракомбрасс, распутывая узлы.

– Значит, с тобой произошло что-то в этом роде? Как правило, фортуна благосклонна к тем, кто сам не зевает, – гребец кивнул в сторону перевернувшейся лодки.

Гемор всё ещё оглашал воздух воплями.

– Вот ему бы, например, я не стал помогать.

– И правильно сделал бы… Куда путь-то держишь?

– В одно очень интересное место! – рассмеялся незнакомец. – Но чтобы попасть туда, необходимо сначала добраться до Москитного квартала. Знаешь такой?

– Трущобы… – пожал плечами Ёкарный Глаз.

– Сейчас – да, без сомнения. Однако так было не всегда. Фактически это место – центр древнего Вавилона, настолько древнего, что даже фундаментов по большей части не сохранилось.

Москитный квартал, размышлял Фракомбрасс. Ончто-то слышал о нём, что-то не слишком хорошее вроде бы… Он мог попросить высадить его где-нибудь поблизости, но лодка сейчас находилась в затопленной части города, и со всех сторон была вода. Что же такое болтали про то место? Ах, да…

– Говорят, там, куда ты направляешься, часто пропадают люди.

– Есть такое дело, – легко согласился незнакомец. – Но так уж вышло – я совершенно точно знаю, куда они деваются; и поверь, это отнюдь не самое худшее место в мире!

К тому моменту, как семнадцатилетний Чаква Шамполамо, преодолев многочисленные опасности диких джунглей, вышел на берег горного озера и поднял взгляд на уходящую в облака башню, он уже знал и умел куда больше, чем большинство его сверстников. Годы бездомной жизни в клоаке Биг Бэби не сломили его, как многих и многих; напротив, закалили характер. Он очень мало считался с мнением окружающих о собственной персоне, что тем более удивительно, если учитывать возраст, в котором он убежал из дома, – неполных четырнадцать. Необычайно ловкий и обладающий живым умом, Чаква быстро завоевал уважение среди обитателей улицы, в том числе и тех, кто был гораздо старше его самого. Он сознавал, что может достигнуть в жизни многого, но не имел представления, чего же именно он хочет.

Его не слишком привлекали деньги и власть, как таковые; скорее возможности, которые открывались благодаря им. Нельзя сказать с точностью, но он вполне мог сделаться в конце концов богатым и влиятельным человеком, если бы не один случай, который перевернул всю его жизнь. Как-то раз, ночуя в развалинах, на чердаке одного из старых, давно заброшенных домов, он услыхал голоса.

Разговаривали двое, в полной уверенности, что, кроме них, здесь никого нет. С первых же слов юный Чаква понял, с кем свела его судьба. Каюкеры! Те самые, неуловимые, как туман, и смертоносные, словно укус королевской кобры! Речь шла о судьбе людей весьма могущественных, по крайней мере, с его тогдашней точки зрения: один держал в руках торговлю кумаром в нескольких районах Биг Бэби, другой был крупным скупщиком краденого.

– Он из племени дизаррыч, – сказал голос. – Ходят слухи, что он всё ещё придерживается их обычаев. Его ни разу не поймали на этом, но ты же знаешь – люди пропадают постоянно…

– Каннибализм? – строго уточнил второй.

– Да.

– В нашем городе подобное неприемлемо! – вынес вердикт каюкер. – С этим разобрались, значит… А кумарист?

– Его заказал молодой и энергичный конкурент. Обычная ротация кадров преступного мира; город не выиграет и не проиграет, если такому настанет каюк.

– То есть простое пополнение кошелька… Ну ладно, которого из них ты хотел бы взять на себя?

Чаква затаил дыхание. Участь двух боссов, двух вершителей судеб того мира, в котором он только начинал делать первые шаги, была решена в течение нескольких мгновений, походя; так, словно речь шла о ничего не значащих пустяках. Каюкеры давно разошлись, а он всё лежал на пыльных досках, не в силах пошевелиться, оглушённый новыми, невероятными перспективами, что вдруг раскрылись перед ним. На краткий миг город представился ему паутиной, сложнейшим узором, каждый узелок которого был одним из обитателей Бэби. Он мысленно протянул руку, коснулся одного из них – и распустил его лёгким движением пальцев; тут же весь узор чудесным образом изменился, став немного другим. Это была истинная Власть; власть над теми, кто считал властью себя, кто упорным многолетним трудом, силой или хитростью пробивался наверх, на самом деле всё больше и больше запутываясь в паутине слов и поступков… В эту ночь он понял наконец, кем хочет стать.

Исполнить задуманное поначалу казалось довольно легко. Путём осторожных расспросов и сопоставлений, а когда и просто подслушивая, он узнал, что каюкеры Биг Бэби представляют собой как бы обособленную маленькую касту; они зачастую не были знакомы друг с другом лично, но каждый так или иначе слышал об остальных. Внутри касты, опять-таки, существовало своё деление: и по уровню мастерства, и по тому, кто с какой клиентурой работал. Собственно каюкерами считались охотники на монстров – неважно, в зверином или в человечьем обличье. Это была своего рода аристократия, с установившимися традициями и своеобразным этикетом. Кроме каюкеров, были ещё и ухайдакеры. Для этих главным был не объект, с которым приходилось работать, а деньги. Разумеется, как это часто случается в нашем мире, грань между теми и другими была весьма расплывчата; и промышляющий откровенно незаконными убийствами ухайдакер вполне мог выполнить официальное поручение какой-нибудь общины, чтобы извести досаждающую ей нечисть. Точно так же и каюкеры зачастую соблазнялись размером вознаграждения и не больно-то обращали внимание, попадает их жертва под определение монстра или нет.

Надо сказать, Шамполамо удивила та лёгкость, с которой ему удалось выяснить все эти подробности; но ещё больше он был поражён тем фактом, что каюкеры вовсе не считали себя какими-то вершителями судеб, негласными властелинами Бэби… Они относились к этому так, словно были некими дворниками, выметающими из города мусор, или хирургами, отсекающими поражённые части в организме больного. Они просто выполняли свою работу! «Неужели никто из них не видит,какие колоссальные изменения можно произвести, если убрать всего-навсего десяток ключевых фигур? Предки побери, да всё развитие цивилизации можно направить по иному пути!» Он думал над этим. Он стал покупать или красть книги. По большей части они оказывались бесполезными, но в некоторых он находил ответы на вопросы, не дающие ему покоя. Чем дальше, тем яснее Чаква видел своё предназначение. Он понимал уже тогда, что многому должен будет научиться, и погоня за знаниями скоро стала частью его натуры. Чаква интересовался абсолютно разными вещами: последними новинками технической мысли и предметами старины, точными науками и магией, скупыми на эмоции историческими хрониками и древними легендами лесных племён. Вероятно, именно из этих легенд он узнал о существовании загадочной башни…

– Он казался мне необычайно перспективным пареньком, лучшим из моих учеников… Побери меня предки, да он и был лучшим из лучших! – Иерофант погладил бороду. – Знаете, разум любого человека чем-то похож на часы: общая конструкция примерно одинаковая, но у большинства механизм настолько разболтан, что стрелки безнадёжно отстают либо же, наоборот, безудержно убегают вперёд. Крайне редко встречается ум, выверенный и точный, как корабельный хронометр, идущий секунда в секунду… Кто же мог знать, что в случае Шамполамо это был всего лишь часовой механизм бомбы!

– Надо полагать, он никогда не считал, что останется в монастыре надолго, – вставил Афинофоно.

– Разумеется! Он взял у нас то, что счёл необходимым, и сбежал, чтобы претворять в жизнь свой безумный план!

– Кгм… Извините, но с чего вы решили, будто всё было именно так? – поинтересовался Иннот. – Кроме того, я ни разу не слышал об… Э-э… Прецедентах массового каюкинга, если так можно выразиться!

– А ты ни о чём таком и не услышишь… Всё гораздо хуже, потому что этот парень получил в свои руки куда более мощное оружие, – покачал головой Афинофоно.

– Это ты про волшебную палочку? – вскинул брови Иннот. – Но иерофант уверял меня, что человек попросту не в силах ею воспользоваться…

– Да, это так. Шамполамо слишком хорошо знал о последствиях такого поступка. Беда в том, что в Вавилоне нашёлся некто, способный совладать с нею – и негодяй не преминул воспользоваться этим обстоятельством!

– Какой-нибудь Великий Маг? – зевнул Кактус.

– Ты не мог бы отнестись к этому немножко посерьёзнее? – недовольно сказал Афинофоно. – Нет. Не Великий Маг. Насколько мы можем догадываться, это некая сущность, известная здесь присутствующим под прозвищем Старой Контры.

– Ух ты! – Джихад улыбнулась. – А кто или что это такое, ты можешь нам объяснить?

Афинофоно развёл руками.

– Увы! Я и сам хотел бы это знать. Ясно одно: сила эта могущественная и весьма зловредная; и в обмен на известного рода услуги Подметала получил от неё желаемое…

– Да что конкретно-то?! – вскинул брови рыжий каюкер.

– То, о чём ты догадался в башне, – тяжело вздохнул метеоролог. – Чёрная волшебная палочка имеет власть над неодушевлённой материей и физическими константами… Короче говоря, мы думаем, что Старая Контра открыла ему дорогу в прошлое семнадцатилетней давности. По какой-то причине палочка сработала только один раз, после чего вновь вернулась в изменённое состояние – ну, Иннот видел уже, на что она похожа… Вероятно, она стала бесполезной и для Контры, после чего очутилась в одной из антикварных лавок, где и провалялась долгих семнадцать лет…

– До того дня, как её купила Джихад! – подхватил Иннот. – Джи, я же не рассказал тебе самого главного: твой подарок, голова демона – это на самом деле и есть та самая волшебная палочка!

– И он предки знают что натворил за это время! – возвысил голос иерофант. – Естественно, он попытался изменить ход истории, повернуть её в то русло, которое считал правильным! К счастью, он тогда и понятия не имел о такой вещи, как инерция темпоральных потоков…

– Что?!

– Грубо говоря… чем дальше в прошлое ты переместился, тем значительней будут последствия совершённого тобой. Это один из законов темпоральной механики; Чаква его не знал. Там существуют очень сложные корелляции, и я не буду вас утомлять долгими пояснениями; важно лишь, что для задуманного им скачок на семнадцать лет назад оказался совершенно недостаточным и не привёл к желаемым результатам.

– А чего он хотел-то? – пробасил доселе молчавший Громила.

Метеоролог вздохнул.

– Насколько я могу судить, цели Шамполамо в высшей степени благородны… Он мечтал сделать Вавилон воистину великим городом, свободным от грязи и нищеты, созданным по единому замыслу и подчинённым незыблемым законам. Не думаю, что подобное по силам одному человеку, но он считал, что справится. Беда лишь в том, что для этого необходимо уничтожить Вавилон старый, то есть – теперешний…

– А как-нибудь по-другому нельзя сделать? – удивился Кактус.

– Можно… Собственно говоря, мы этим и занимаемся, – кивнул иерофант. – На протяжении долгих столетий, медленно и постепенно, стараясь причинять как можно меньше вреда кому бы то ни было…

– Так Подметала что, совсем дурак?

– Отнюдь нет! Просто его мораль здорово отличается от общепринятой… Можно сказать, он вообще неоценивает свои поступки с нравственной точки зрения – его интересует лишь эффективность. Кроме того, он необычайно эгоистичен; чужое мнение его не интересует ни в малейшей степени… Равно как и чужие беды. Не забывайте: в отличие от меня, скажем, он ограничен временем своей короткой жизни…

– Которая скоро станет совсем короткой! – кровожадно заявил Иннот. – Я собираюсь прикончить Подметалу при первой же возможности!

– Именно поэтому мы с иерофантом здесь…

– Пора положить конец возмутительным выходкам этого паренька! – рявкнул иерофант, с грохотом обрушивая на стол кулак. – И вы нам в этом поможете!

Остывающий кофе выплеснулся из чашек. Громила поднял бровь.

– Я никогда не просил вас ни о чём таком… Связанным с вашей профессией, – несколько виновато произнёс Афинофоно. – Но поверьте, в данном случае дело касается не только нас…

– Лично меня уговаривать не надо… Но я понятия не имею, где этот типус обитает! – вздохнул рыжий каюкер.

– Это как раз мы знаем. Мой коллега, – иерофант слегка поклонился в сторону Афинофоно, – ежедневно ворожил в течение последних недель на кофейной гуще; и ему удалось-таки обнаружить местонахождение негодяя.

– Инни, но у тебя же совсем нет… – Громила остановился на полуслове.

– Электричества, ты хочешь сказать? Я уже начал пополнять свои резервы, но ты прав – пока что этого маловато. Ничего, у меня остался мой бумеранг, да и стеклянный шарик тоже… Думаю, я сумею устроить Подметале каюк – он же не подозревает, что его берлога раскрыта…

– Ну так что, компаньоны? – Громила обвёл взглядом друзей. – Мы ведь не отпустим его одного?

– Конечно нет! – твёрдо сказала Джихад и поправила свой колет, начинённый смертоносными стамесками.

– Ясное дело! – ухмыльнулся Кактус.

– Мы здорово поднимем престиж «Крупных неприятностей», если устроим каюк самому Подметале! – восторженно прощебетала сипапоккула. – Представляете, какая реклама!

– Так где, вы говорите, он живёт? – прищурился Иннот.

– Улица Старых Каштанов, дом сто тридцать три. Иерофанта на дело не взяли. «С ребятами мы уже побывали во многих переделках, – важно заявил Кактус. – А вы, при всём моём уважении – бормотолог. Человек кабинетный…» Онемевший от негодования старец так и не нашелся, что ответить.

Добраться до жилища Подметалы оказалось не так-то просто. Оно располагалось в одном из районов, подтопленных наводнением; и чтобы попасть туда, друзьям пришлось озаботиться плавсредством. К счастью, Иннот вовремя вспомнил о лодке кипадачи, на которой они с Хлюпиком некогда прибыли в Вавилон.

Громила зафрахтовал отдельную плоскодонку, но каюкерам всё равно приходилось грести осторожно: ладья кипадачи не была рассчитана на такое количество народу, и вода плескалась почти вровень с бортом.

– Вон тот дом, с башенками; всё, как рассказывал Афинофоно, – выдохнул Хлюпик, когда они оказались у цели своего путешествия.

– Так, Адиррозка, давай-ка ты куда-нибудь на чердак по соседству и смотри в оба глаза за крышей, – распорядился Громила. – Лучше всего со стороны двора, тогда сможешь контролировать ещё и чёрный ход в придачу.

Сипапоккула ловко соскользнула в воду и поплыла, держа над головой одну из своих стрелялок и кожаный патронташ со стрелками.

– Эй, ребята… Понимаете, какое дело… – уже впарадной обратился Иннот к остальным. – У нас с Шамполамо нечто вроде дуэли. Каюкерский поединок, одним словом, поэтому я пойду первым и попробую погасить его сам. Ну, а если у меня не получится – тогда уж вы… Идёт?

– Не-а, – лениво ответил Громила. – Знаешь, как говорят на плантациях: один в поле не негр. Ты теперь в команде, старина. Да и потом, ты уже дрался с ним в одиночку. Стало быть, условия дуэли соблюдены. А сейчас это – просто работа…

– Казуист! – уважительно покачал головой Иннот.

– Первым лучше пойти мне; я хорошо вышибаю двери. Ты давай вторым номером, если хочешь, но сразу за тобой будет Джихад. Джи, готовь свои игрушки… Кактус, а ты замыкающий. Если Подметала захочет неожиданно схватить последнего – пусть это будешь ты.

– О да, да! Хватайте меня, тискайте, мните… – тоном мечтательного мазохиста отозвался Кактус.

– Ты можешь хоть сейчас стать серьёзным? – хихикнула Джихад. – Между прочим, мы собираемся расправиться с самым крутым ухайдакером в Биг Бэби!

– Разве это не повод для веселья?

– Только после того как мы это сделаем…

– Афинофоно, ты держись в сторонке, оки? Хлю, тебя это тоже касается, – отдал последние распоряжения Громила. – Ну, вот он, последний этаж… Темно-то как, предки его побери!

– Мне сделать свет или держаться в сторонке? – кротко поинтересовался бормотолог.

– Гм… Сделай, чего уж там… Щёлкнула зажигалка.

– Э… Я-то думал, колдовство какое будет! – искренне огорчился Кактус.

Каюкеры осматривались. Иннот сосредоточился. Линии электропроводки в стенах запульсировали чуть заметными синими полосами… Увидеть что-то ещё покане получалось: сказывалась нехватка собственной энергии.

– Так-так-так… Интересно… – Гориллоид подошёл к кирпичной стене.

Теперь уже все видели тонкую чёрную щель, очерчивающую правильный прямоугольник. Громила вздохнул и, шагнув в приоткрытую потайную дверь, откинул пыльную портьеру. Иннот, держа бумеранг наготове, скользнул следом. В следующий миг Хадзме, притаившийся среди стропил, бесшумно, словно пантера, прыгнул сверху, целясь кинжалом в шею гориллоида.

Реакция у Громилы оказалась значительно быстрее, чем это можно было предположить с первого взгляда. Кулак размером с голову ребёнка врезался кипадачи в солнечное сплетение. Того буквально смело к стенке и впечатало в один из стеллажей. Послышался звон бьющегося стекла. Иннот замахнулся было бумерангом, но обезьянец поймал его руку, остановив этот, безусловно гибельный для Хадзме, бросок.

– Стой! Это не Подметала…

– А ведь тоже старый знакомый… – присмотрелся Иннот. – Ты какого здесь делаешь, куки?

– Он не сможет тебе ответить в течение, по крайней мере, ближайших десяти минут, – заметил гориллоид, задумчиво выпятив губы трубочкой. – Надо осмотреть здесь всё…

– Ага! – в ту же секунду воскликнул Иннот, нагибаясь и заглядывая под кровать. – Ещё один. Вылезай, субчик…

Ххай, потный и злой, выкарабкался наружу и встал. Ему хватило ума оставить под кроватью дубинку и не пытаться нападать: вошедшие выглядели зловеще.

– Поговорим? – предложил Громила. – Нас интересует только один человек – хозяин этого помещения. Вы нам не нужны.

– Его тут нет, – разомкнул губы кипадачи. – Мы пришли взять то, что принадлежит нам.

– Он говорит правду! – писклявый голос раздался сверху.

Иннот снова занёс руку с бумерангом.

– Мы не враги вам! – убедительно сказала тощая фигура, похожая на странный засушенный корень, опасливо выглядывая из-за балки. – Я просто не успел остановить своего воина.

– Ты ещё что за чудо? – задрал голову Кактус – они с Джихад как раз вошли в комнату.

Шаман спрыгнул на пол, громко скрипнув суставами.

– Вроде на человека похож, а в то же время – на колбасу копчёную, – потянул носом Иннот. – Нечто среднее, короче… Где там наш бормотолог? Афинофоно!

– Кто меня звал? Ох! Не может быть! Хаммок-падлок!

Вошедший чародей с огромным интересом уставился – но не на странного человечка, а на подвешенный к стропилам свёрток.

– Что? – недоумевающе переспросил Громила.

– Да ведь это самый что ни на есть настоящий хаммок-падлок! Подумать только, я и не подозревал, что одна из этих штук сохранилась до наших дней! – Афинофоно продолжал рассматривать свёрток. – Понимаете, это древняя магическая ловушка, да ещё, судя по всему, вполне исправная… Музейная редкость, настоящий раритет!

– Она не опасна? – подозрительно спросил Иннот.

– Нет. Судя по всему, она уже сработала; очевидно, кто-то проник в это помещение раньше нас и кипадачи… А ну-ка…

– Нет!!! – взвизгнул шаман, но было уже поздно: волшебник дотронулся пальцем до одной из бусин, украшавших странную сеть, и что-то вполголоса пробормотал.

В тот же миг верёвки ослабли, и ведьма рухнула на пол.

– Перегнида! – удивлённо воскликнул Иннот, увидев знакомый костяной протез; бумеранг снова взметнулся, но нанести удар в тесной, заполненной людьми комнате было не так-то просто.

Ведьма в мгновение ока сграбастала ближайшего, кто к ней стоял, и заслонилась им от каюкера. К несчастью, это оказался не Кактус, а Хлюпик, только что вошедший в потайное жилище Шамполамо и не успевший даже понять, что же тут происходит.

Длинный палец старухи упёрся в висок смоукера.

– Всем стоять, как стояли! – прохрипела она. – Если хоть одна тварь рыпнется – порешу пацана!

Джихад гибко качнулась в сторону.

– Даже не думай! – предупредила Перегнида. – Проклятие сейчас на кончике моего пальца; только ткну – и ему кранты!

Одну невероятно долгую секунду Иннот и Джихад прикидывали шансы успеть… Потом надёжный, тяжёлый бумеранг, вырезанный неведомым умельцем из чёрного роммеля, медленно опустился. Каюкерша расслабилась.

– Оки, тебя никто не тронет. Чего ты хочешь? – как ни в чём не бывало спросил Громила.

– Сесть, – отозвалась старуха почти нормальным голосом. – Дайте какой-нибудь табурет усталой пожилой женщине.

– Ты как, старик? – вполголоса спросил Иннот Хлюпика, осторожно подвинув ведьме требуемое.

Лицо смоукера заливала бледность, но он ответил:

– Всё путём.

– Выпить есть у кого-нибудь? – осведомилась Перегнида.

– Вряд ли, – ответил за всех гориллоид.

– От зараза… Три часа провисела, как груша… А потом ещё эти… – Буркалы старухи упёрлись в Ххая, и он невольно попятился – столько невысказанной угрозы таил в себе её взгляд.

– Предлагаю сделку, – процедил сквозь зубы Иннот. – Ты отпускаешь парня и уходишь отсюда целая иневредимая. Тебя никто пальцем не тронет; слово каюкера.

Ведьма презрительно скривила сизые губы.

– Щенок… Да если бы я хоть раз в жизни кому-нибудь поверила на честное слово, мы бы с тобой тут не беседовали… Пока паренёк у меня, вы мне ничего не сделаете, это да.

– С ним мы тебя не выпустим, – покачала головой Джихад.

– Хорошо, – неожиданно легко согласилась Перегнида. – Пусть будет так. Но сначала я должна получить одну вещицу. Ну-ка, ты, очкастый, видишь эту тумбу со стеклянным верхом?

Афинофоно, к которому она обращалась, аж поперхнулся от возмущения.

– Это нактоуз, – заметил Громила.

– Один хрен… Там лежит такая маленькая чёрная коробочка; достань её и дай мне. Только медленно и осторожно, понял?

Волшебник замешкался.

– У тебя пять секунд, – ледяным тоном сообщила ему ведьма. – Мне уже всё по фигу, понял?! Четыре… Три…

Афинофоно поспешно шагнул к нактоузу и откинул стекло. Иннот заметил, что глаза его внезапно расширились – ни дать ни взять, увидел что-то знакомое.

– Молодец… А теперь дай это бабушке! Быстро, быстро давай!

Ведьма сменила позу. До этого она держала Хлюпика локтем за шею, почти касаясь его виска пальцем другой руки; теперь же проклятие оказалось у его щеки. Скосив глаза вниз, смоукер заметил странное трепетание воздуха над грязным скрюченным ногтем. Угроза старухи явно не была пустой…

– На твоём месте я не стал бы это открывать, – сказал Афинофоно. – Дело в том…

– Заткнись!!! – Перегнида стиснула коробочку; на лице её был написан безумный экстаз.

Стоя на цыпочках, Хлюпик изо всех сил старался отклониться от смертоносного пальца – тот был в паре сантиметров от его щеки, кожу уже начало покалывать…

Портьера, закрывающая изнутри потайную дверь, вдруг дёрнулась и рухнула на пол вместе с карнизом. В облаке пыли возник Подметала, принявший какую-то экзотическую боевую стойку; полы светло-серого плаща взметнулись, словно крылья коршуна, потревоженные резким движением. Лучшему ухайдакеру Биг Бэби хватило одного-единственного взгляда, чтобы оценить обстановку.

– Нет!!! Не открывай, только не эту коробочку!!! – воскликнул он, вскидывая руки в останавливающем жесте.

Ведьма расхохоталась.

– Значит, медиатор тебе вовсе не нужен, да? И ты не его искал, мерзавец? Вот оно, отношение молодёжи-сволодёжи к инвалидам магического фронта! Обмануть решил бабушку Перегниду? Не выйдет! – По-прежнему не отпуская Хлюпика, ведьма с торжествующей ухмылкой подцепила крышку.

– Не открывай!!! Там… – голоса Подметалы и Афинофоно слились в один.

Коробочка с негромким «бломп!» открылась. Подметала сдёрнул с вешалки зонт и сиганул вниз по лестнице, почти не касаясь ступеней. Иннот сделал было какое-то движение, но в этот миг свет в комнатке ухайдакера внезапно померк. Тени сгустились, став угольно-чёрными, и поползли вверх, обретя какую-то жутковатую самостоятельность. Из раскрытой коробочки распространилось мрачное красное сияние. Целая туча странных хвостатых огоньков вылетела. оттуда, разом заполнив собою пространство.

Следующие несколько секунд запомнились всем одинаково. Это было похоже на ярчайшую вспышку, которая заставила тело болезненно сжаться в комок, ярчайшую, но в то же время каким-то образом невидимую. Странные слова многократным зловещим шепотком заметались по комнате; Кактус просто вырубился на мгновение, а Иннот ощутил, что желудок его со страшной скоростью устремляется вверх…

– Э-э… Что происходит? – осторожно спросил гориллоид и поразился тому, как прозвучали его слова – казалось, сам воздух стал ватным; звуки исчезали, едва коснувшись стен. И ещё… Похоже, они запаздывали! Громила видел, как шевельнулись губы бормотолога; но ответ дошёл до его ушей лишь спустя пару секунд.

– Я остановил в этой комнате время. Точнее, не остановил, это попросту невозможно сделать, а замедлил на несколько порядков.

– Холодно как стало! – передёрнул плечами очнувшийся Кактус. – Что это за огоньки?

– Старая ведьма сама выбрала свою участь… Она открыла коробочку ?-здюлей.

– Коробочку чего?! – не веря своим ушам, переспросил Иннот.

– Ты ведь в курсе, что наш мир полон разнообразных духов? Большинство горожан в них не верит, но люди Леса знают, что это так. Зачастую мы сами порождаем невидимые сущности своими словами и поступками, не ведая о том. Есть духи, покровительствующие человеку, – например, те, что помогают в охоте; есть нейтральные, а есть и откровенно враждебные… Так вот, ?-здюли – это духи тяжких телесных повреждений, увечий и побоев.

– Я думал, это ругательство такое… Типа, навалять люлей…

– А знаешь, откуда это пошло – «навалять люлей»? Суеверные люди боятся называть духов их подлинным именем, опасаясь тем самым навлечь на себя гнев потусторонних сил. Здесь, под этой крышкой, – он кивнул на коробочку, – была собрана целая коллекция; думаю, не менее пятисот штук! Наверное, дело рук какого-нибудь Великого Мага древности… Их всегда держали в коробочках, выточенных из железного дерева; хорошо, я успел понять, что это такое…

– Я-то всегда считала, что духи невидимы! – Джихад с любопытством рассматривала один из красных огоньков.

Формой он напоминал сильно увеличенный сперматозоид – только вместо круглой головки был маленький сжатый кулак.

– Они проявляются в момент выхода на краткое время, а потом вновь теряют зримый облик, но зато становятся вполне ощутимыми, если понимаешь, о чём я! Эта коробочка – тоже своего рода ловушка, как и хаммок-падлок… ?-здюлей получит любой, открывший крышку, к тому же сонмы этих тварей набросятся на всех, кто оказался поблизости!

– Значит, нам стоит убраться отсюда поскорее?

– Фактически я к тому и веду… У нас около минуты в запасе. Остаться здесь – крайне неразумный поступок; да и на лестнице некоторое время будет небезопасно, пожалуй…

– Так что же ты лекции читаешь! Нашёл время! – Джихад подскочила к ведьме, вцепилась в костлявое запястье и с силой потянула его, освобождая Хлюпика из захвата. – Выбирайся, только осторожнее, ради всех предков! Не вздумай коснуться проклятия…

– Да, а как быть с кипадачи? Оставим их тут? Они всё время путаются у меня под ногами… – сказал Иннот.

– Думаю, это было бы негуманно. Сейчас я включу их в наш временной поток… – По нервам снова болезненно ударило; правда, не так сильно, как в первый раз.

Застывший, подобно истукану, Ххай шевельнулся.

– Забирай своего дружка и уматывай! – пробасил ему Громила. – И больше чтоб я вас не видел, понятно? В следующий раз каюк заделаю – глазом моргнуть не успеешь!

– Нам нужна Книга! – пискнул шаман.

– Ну, дело твоё! Ребята, давайте-ка… Каюкеры бросились вон; Ххай подхватил так и не пришедшего в сознание Хадзме и припустил следом. Шаман несколько мгновений пребывал в нерешительности, потом неразборчиво ругнулся и выскочил на лестницу. Из башенки раздался яростный вопль ведьмы, обнаружившей, что добыча ускользнула. В следующий миг старуха испустила ещё один крик, куда более громкий – духи вступили в игру… Громила ухмыльнулся и захлопнул дверь.

Друзья ссыпались вниз по лестнице. В подъезде Хлюпик не выдержал и расхохотался, сгибаясь пополам. Иннот задрал голову, с расплывшейся во всю физиономию улыбкой прислушиваясь к доносящимся сверху ударам и воплям – их слышно было даже отсюда.

– А, чтоб тебя!!! – орала Перегнида. – Когда ж оно кончится, это моё клятое невезение!!!

Всё новые и новые ?-здюли вылетали из коробочки…

– Пойдем, старина, – поправил очки Афинофоно. – У нас есть куда более интересные дела, чем торчать здесь.

– Угу! – важно кивнул Хлюпик. – Думаю, на затянувшейся карьере Марамбиты Долборождь можно поставить наконец жирную точку.

– Но Подметалу мы так и не достали, – напомнил Громила. – Мало того… Этот ловкач, похоже, лишил нас плавсредств.

– Не может быть! – Иннот выскочил из подъезда и в растерянности остановился, погрузившись по пояс.

Длинной узкой пироги кипадачи нигде не было; борта зафрахтованной обезьянцем плоскодонки еле виднелись над водой – мощный удар зонта пробил фанерное днище.

– Вот сволочь…

– Сами виноваты, лопухи, – хмыкнул гориллоид. – Кто же оставляет своё имущество без присмотра… Это Биг Бэби, старина!

– Нам сойдёт сейчас любая лохань… Похоже, я знаю, куда он направился; ещё не всё потеряно!

Изенгрим Фракомбрасс, по кличке Ёкарный Глаз, всю свою жизнь имел дело с прожжёнными негодяями и поэтому вполне мог определить ложь на слух. Страшно подумать, сколько бутылок так и остались бы неразбитыми о головы пиратов, не имей он этого маленького таланта. Сидящий напротив него определённо не врал. «Значит, псих», – подумал Фракомбрасс, зная, впрочем, что это не так.

На психа втащивший его в лодку не походил совершенно. Ни заторможенности, ни лихорадочного возбуждения, ни мути или безумного блеска в глазах, столь характерного для душевнобольных, не было и в помине. Напротив – ясный и твёрдый взгляд принадлежал человеку редкостного самообладания и уверенности; да и всё его поведение говорило о том же.

– Тебе, наверное, трудно поверить в мои слова, – усмехнулся Подметала. – Но знаешь – действительность бывает порой куда причудливее самых замысловатых выдумок!

– Я одного не понимаю, – медленно проговорил Фракомбрасс. – Если в этом вашем горном монастыре так уж хорошо обучают драться и всяким волшебным штучкам, почему никто из вас не сделался правителем Бэби?

– О! Те, кого вы называете «правителями», на самом деле ничего не решают – я имею в виду глобально. Понимаешь, обыкновенная, сиюминутная власть меня не интересует совершенно. Это… Ну, я даже не знаю, как объяснить… Это и не власть вовсе… Это просто человек, который разрешает постоянно возникающие мелкие вопросы. Бригадир на стройке, в крайнем случае – прораб… Но никак не архитектор! Моим бывшим коллегам с юных лет прививают именно глобальное видение любого процесса; да иначе и нельзя – они ведь метеорологи… Но мне показалось куда интереснее работать с человеческим материалом, чем с воздушными или водяными массами.

– Ну и работал бы себе на здоровье, – хмыкнул пират. – Зачем тебе понадобилась вся эта немыслимая бормотология? Дверь в прошлое, надо же!

– Как раз работать на здоровье мне бы и не позволили, – покачал толовой ухайдакер. – Да, я много круче любого из горожан… Почти любого, но, по законам метеорологов, кара должна настигнуть отступника неизбежно. В монастыре найдутся мастера получше меня – и в колдовских умениях, и в рукопашной схватке. С той минуты, как вспыхнут твои старые одежды, дороги назад нет – ты должен повиноваться уставу всю оставшуюся жизнь!

Фракомбрасс ухмыльнулся.

– И тебе, ясное дело, это пришлось не по нраву… Понимаю…

– Ещё как! – весело подтвердил Шамполамо. – У меня, знаешь ли, были довольно-таки обширные планы… И я предполагал уже тогда, что волшебную палочку можно использовать для перемещений во времени. Разумеется, я не мог сделать это сам – в монастыре, в специальных кельях с мягкими стенами содержатся те, кто считал, будто им это по плечу… Очень поучительное зрелище, надо сказать! Но в этом городе обитает некто, способный совладать с древним артефактом; верно говорят, что в Биг Бэби можно найти буквально всё!

– Я вот никак не могу взять в толк, зачем тебе это понадобилось, улыба!

– Да очень просто. Посланцы монастыря искали Чакву Шамполамо, двадцати двух лет от роду; искали всеми доступными средствами, магическими и немагическими – но искали именно двадцатидвухлетнего! А тем временем ухайдакер Подметала, тридцати девяти лет, делал что хотел, нимало не опасаясь возмездия! Понял теперь?

– Да, – медленно произнес Фракомбрасс. – Скажи-ка… Ты ведь не просто так рассказываешь мне всё это?

– Верно! – Подметала опустил весло и сложил руки на коленях, с интересом глядя на пирата. – Я и подобрал-то тебя не просто так. Не знаю уж, кто ты, но, судя по всему, у тебя возникли некоторые проблемы; и довольно серьёзные, верно? Поэтому я и рискнул открыться. Видишь ли, все, кто с моей лёгкой руки ушёл в прошлое… Я не посылал туда случайных людей, поверь! Сквозь дверь между временами шагнули те, чей талант не был востребован в теперешнем Вавилоне: инженеры, чьи крылья подрезала ежедневная рутина; изобретатели, чьи гениальные проекты были похоронены тупыми и напрочь лишёнными воображения патентоведами; врачи, чьи революционные методики оказались никому не нужны… Каждый из них попал в то время и в то место, которое наиболее соответствовало его целям и устремлениям. Осталась лишь самая малость, чтобы претворить мой грандиозный план в жизнь: я должен отправиться в самое отдалённое прошлое и убрать тот краеугольный камень, что лежит в основании всей пирамиды лжи и несправедливости; я должен уничтожить тех, кто многие века правил Вавилоном, лепя из него ту злую и искажённую химеру, которую мы видим поныне!

– Ты хочешь бросить вызов Великим Магам древности?! – восхитился Фракомбрасс.

«Нет, этот парень всё-таки сумасшедший!»

– Именно. Так уж сложилось, что мы с тобой оказались в одной лодке – я бы сказал, что это судьба, если бы не знал в точности, как она на самом деле работает… Я лишь чуть-чуть опоздал с исходом; моё потайное жилище каким-то образом обнаружили враги, и сейчас я лишён тех средств, при помощи которых надеялся одолеть в схватке. Видишь ли, самое трудное заключается в том, что мне придётся забраться на самый верх их знаменитой Вавилонской Башни; а кто справится с этим лучше обезьянца!

Ёкарный Глаз прищурился.

– Вот оно что… И ты собираешься просить об этом меня?

– Да.

– Хмм… А если я не соглашусь?

– Я высажу тебя там, где ты захочешь, – пожал плечами Подметала. – Ни один человек или обезьянец не нужен мне настолько, чтобы я стал его удерживать силой… Но мне почему-то кажется, что тебе сейчас необходимо надёжное убежище. А что может быть надёжнее прошлого!

Пират молча размышлял. В словах странного ухайдакера, безусловно, был свой резон… Нет, разумеется, спрятаться можно и поближе; не обязательно даже уходить из города. С другой стороны – какие возможности открываются перед ловким и изобретательным обезьян-цем, вооружённым знаниями нынешней эпохи!

– И как глубоко ты хочешь забраться на этот раз? – спросил, наконец, он.

– Довольно-таки глубоко! На тысячу двести лет назад; задолго до Первой Магической… И я надеюсь, что, если мне удастся задуманное, она так и не разразится. Воевать будет некому… И не с кем.

«Моё золото, – подумал Фракомбрасс. – Проклятие! Если я соглашусь, эти манки получат всё моё золото! Ну уж нет!» В этот момент лодка проходила мимо пристани. Какой-то паренёк с ведром и кистью как раз заканчивал приклеивать очередную афишу. Изумлённый Ёкарный Глаз обнаружил, что пялится на собственный портрет – не слишком похожий, но, в общем, узнаваемый. Аршинные буквы над портретом вместо привычного «разыскивается» гласили: «Приглядитеськ встречному!» Ниже шло какое-то число с большим количеством нулей – очевидно, сумма вознаграждения. Пират быстро отвернулся; Подметала, казалось, вовсе не обратил на плакат внимания.

– Думаю, залечь на дно можно и поближе, – сказал наконец Фракомбрасс. – Я парень рисковый, но все эти бормотологические штучки… Не, это не для меня.

– Ну, как хочешь. – Подметала вовсе не казался разочарованным.

С этой минуты портрет пирата стал попадаться на глаза с завидным постоянством: свеженаклеенные белые квадратики чётко выделялись на сером камне набережных, маячили на стенах домов и на афишных тумбах близ оживлённых перекрёстков. Ёкарный Глаз почувствовал жгучее желание отловить всех до единого мальчишек с кистями и клеем и утопить их в ближайшем канале. К сожалению, это было совершенно невозможно…

– Стало быть, ты остался вовсе без снаряги? – спросил он, стремясь отвлечь ухайдакера.

– Почти. Вот, пожалуй, главная из тех немногих вещей, которые мне удалось сохранить. – Подметала похлопал по холщовому футляру едва не в человеческий рост. Изогнутая крюкообразная рукоять высовывалась из него.

– Это что, зонтик такой? – хмыкнул Фракомбрасс.

– С этим, как ты говоришь, «зонтиком» можно без вреда для здоровья спрыгнуть с дирижабля! – весело сверкнул глазами Подметала. – Правда, подобное возможно лишь в Бэбилоне; за его пределами первая же зона Мооса превратит это замечательное изделие в бесполезный хлам. А ведь с его помощью можно даже летать; правда, только по нисходящей!

Пират припомнил собственное чудесное спасение с обречённой «Тяжёлой Думы».

– Да ну?

– Именно… Единственный раз, когда я смог подняться на нём вверх… Это было в ураган, и я тогда здорово рисковал. Но дело того стоило!

– Интересно… – пробормотал Ёкарный Глаз.

Перед его мысленным взором промелькнуло несколько интересных возможностей использования подобного приспособления. Конечно, это безобразие, что такая полезная штуковина исполнена в металле. Что, если попробовать заменить сталь на стоеросс? Он глубоко задумался и не сразу обратил внимание на то, что лодка их проплывает весьма оживлённое место – так называемый водяной базар. Сейчас, когда целые кварталы города оказались подтопленными, такие вот импровизированные торжища плодились одно за другим. Прилавки стояли прямо на небольших плотах, под наспех сооружёнными навесами; между плотами то и дело сновали юркие челноки; многочисленные торговцы на разные голоса расхваливали свой товар. Кое-где поднимался дым: это жарили рыбу, которую тут же и ловили. Один из рыбаков, худой, загорелый до черноты человечек, в грязной выцветшей майке, мазнул по лицу пирата взглядом неприятно-цепких глаз и вдруг заторопился куда-то, спешно отвязывая свою лодку. Фракомбрасс ощутил холодок между лопатками: его опознали. Вообще-то Ёкарный Глаз не сомневался в своей способности выкрутиться из любой передряги; но сумасшедшие сюрпризы, на которые был так щедр нынешний день, выбили его из колеи. Вдобавок в голове до сих пор ощущалась некая звенящая пустота, появившаяся там после соприкосновения с бейсбольной битой…

– Ну вот, мы почти прибыли, – заметил Подметала примерно через полчаса. – Знаешь, что самое забавное? Время старого Вавилона потихоньку приближается к своему концу. Это как история, которую придумываешь прямо на ходу… В самом начале возможны тысячи вариантов дальнейшего развития событий, но чем дальше – тем меньше их остаётся. Каждым новымпоступком мы укрепляем русло, по которому течёт наша жизнь; и в какой-то момент понимаешь, что выбора у тебя уже нет – ты должен делать то, что должен; повернуть назад невозможно.

– Это ты о чём? – подозрительно осведомился пират.

– О жизни в целом…, и о наших преследователях – в частности. Похоже, все пути нынче ведут в Колючий Дом. Видишь во-он там большую такую лодку с разношёрстной компанией? Это каюкеры, причём, наверное, лучшие в Бэби – после меня, разумеется…

– Они спешат по твою душу?

– Конечно. Ни один из них не представлял бы для меня серьёзной угрозы поодиночке; но вот вместе – другое дело. Не ты один попал нынче в непростую ситуацию… Фракомбрасс.

– А говорил, будто не знаешь, кто я, – прищурился Ёкарный Глаз.

– Ты так красноречиво старался не замечать все эти плакатики, – улыбнулся Шамполамо. – Впрочем, мне действительно без разницы, кто ты такой.

С десяток водяных драндулетов вывернули вдруг из-за ближайшего перекрёстка, поднимая фонтаны брызг. «Стража!» – понял Фракомбрасс.

– А вон, кстати, ребятишки из совсем другой конторы! Ну что, принимаешь моё предложение? Или предпочтёшь сыграть в прятки со стражниками в одном из подтопленных зданий? – Подметала, казалось, искренне наслаждался ситуацией; он даже бросил двухлопастное весло и скрестил руки на груди, с интересом глядя на обезьянца.

Водяные драндулеты стремительно приближались в рёве и треске двигателей. Каждый представлял собой кургузую одноместную конструкцию с седлом наподобие лошадиного и высокой выхлопной трубой, торчащей за спиной седока. Забранные в кожухи лопаточныеколёса взбивали воду в белую пену; моторы адских машин рычали и громыхали.

– Забери тебя предки! – рявкнул пират. – Я согласен, согласен, согласен!!! Какого хрена ты тут ждёшь?!!

Чаква Шамполамо расхохотался и поднялся во весь рост. Рука его нырнула в карман – и тут же появилась вновь с неким продолговатым, ярко блестящим и переливающимся, словно ртуть, предметом. Широко размахнувшись, ухайдакер запустил странную штуковину навстречу преследователям.

В месте её падения вода обратилась в лёд.

Это случилось настолько быстро и неожиданно, что никто из стражников не успел даже понять, что произошло, – и уж во всяком случае, не успел среагировать. От упавшей вещицы словно бы разошлась круговая волна. Мутно-зелёная водная гладь вдруг разом побелела и приподнялась на несколько сантиметров с глухим хлюпающим звуком, эхом заметавшимся между стен. Передовые драндулеты с громким треском вломились в край льдины; выбитые из седла стражники совершали в воздухе разнообразные кульбиты и с воплями приземлялись на её поверхность. Ехавшие сзади попытались резко затормозить или свернуть, но в результате лишь столкнулись друг с другом. Один из драндулетов врезался в стену дома и взорвался, взметнув к небу фонтаны брызг, куски штукатурки и облако жирного чёрного дыма.

– Прелестно, прелестно! – проворковал Подметала и взялся за весло.

– Что это такое было?!

– Всего-навсего элементаль вечного холода. Правда, они черезвычайно редки; не думаю, что где-нибудь в Бэби есть ещё хоть один, – отвечал ухайдакер. – Надеюсь, это немножко задержит и моих недругов – по крайней мере, они поостерегутся лезть за нами напролом, потому как…

Не договорив фразы, Шамполамо вдруг чуть приподнялся и сделал неуловимо-быстрое движение, словно ловя рукой летящее насекомое.

– … Ага, это подарочек от сипапоккулы! Неплохо, неплохо… Если бы не монастырские навыки, лежать бы мне парализованным… Удивительная точность! – он с любопытством разглядывал бамбуковую стрелку.

Ёкарный Глаз грязно выругался и бросился на дно лодки – воспоминания о пленившей его Адиррозе живо встали перед мысленным взором пирата.

– Не бойся, здесь она нас не достанет, – успокоил его спутник, вводя лодку под низкую арку. – Минуты три-четыре у нас в запасе имеется… Эй! Смоукеры! Принимайте гостей!

Взгляду Фракомбрасса предстало удивительное зрелище. Посреди залитого водой двора возвышался дом, сверху донизу заросший кустарником, или, скорее даже, многократно переплетёнными между собой лианами, усыпанными мелкими голубоватыми листьями.

– Это и есть знаменитый Колючий Дом. Здорово придумано, правда? Эй, смоукеры! Где вы?! – снова крикнул Шамполамо, сложив ладони рупором.

С верхнего этажа на него глянула грустная синяя личность в кепке.

– Маэстро Палисандро!

– Уважаемый Пыха! Не могли бы вы спустить вниз клеть?

Громила, шумно отдуваясь, налегал на вёсла. Сипапоккула сидела на носу лодки, стискивая в руках длинную духовую трубку, – она мучительно переживала свою неудачу.

– Не казнись. Ты ни в чём не виновата, – тихонько пробормотал Хлюпик. – Кто же знал, что он такой ловкий…

Адирроза лишь досадливо дёрнула плечиком. Смоукер вздохнул. Всё вышло в точности так, как он и предполагал: не успели они с Иннотом вернуться в Вавилон, как тут же начались разнообразные смертоубийственные приключения. Из огня, что называется, да в полымя… А ведь ему так хотелось отдохнуть! Эх, вернуть бы те благословенные деньки, когда они с каюкером только-только прибыли в Великий Город и вели беспечную и весёлую жизнь… Он украдкой бросил взгляд на Иннота. Тот задумчиво щурился и поигрывал бумерангом. «В древности многие великие воины давали хорошему оружию имена, – заявил он друзьям. – Я тоже придумал имя для своего – он теперь называется Гасильник Уродов, в честь моих славных побед и вообще. Вот только выберу время и сделаю на нём гравировку». «Не советую, – покачала головой Джихад. – Даже такая малость способна изменить его аэродинамику. Ты же не хочешь, чтобы твой Гасильник подвёл тебя в самый решительный момент?» Иннот, подумав, нехотя признал, что она права.

Шлюпка с каюкерами миновала подтопленную подворотню – Громиле пришлось даже пригнуться немного, чтобы не стукнуться макушкой о свод, и вышла во внутренний двор.

– Вот Это да! – озадаченно выразился Иннот; и одновременно Хлюпик воскликнул изумлённо:

– Не может быть! Это же… Колючий Дом!

– Стало быть, резиденция смоукеров расположилась в том самом заколдованном доме? Забавно! – проворчал Громила. – Бывают же совпадения! Ну что же, Хлю, – зови своих! Насколько я понимаю, эти кустики и в самом деле очень колючие и так просто по ним не заберёшься…

– «Кустики»! Да это же знаменитый Железный Занавес племени стиб! – фыркнул Иннот, только что получивший своевременную консультацию одного из пер-сонажиков, профессора Эксклибо. – По ним не то чтозабраться… А вот как, интересно, попал внутрь Подметала?

– Втёрся в доверие, – предположила Джихад. – Кстати, вон его лодка…

– Это моя лодка, между прочим! Вернее, наша с Хлю. Да, слушай, Хлю… Как ты смотришь на то, чтобы подождать нас здесь? Вместе с Афинофоно? Посторожишь посудины, а то снова сопрут ненароком, и вообще… Как бы чего не случилось, и всё такое…

– Самый грозный ухайдакер Биг Бэби сейчас находится вместе с моими соплеменниками, а ты предлагаешь мне «подождать здесь»! – запальчиво воскликнул Хлюпик. – Да ни за что!!!

– Он прав, старина. В конце концов, ты не можешь опекать его всю жизнь, – тихонько сказала Джихад. – И это его родня…

– В таком случае держись сзади, оки? Не высовывайся… А вон, кстати, кто-то из ваших.

Смоукер задрал голову.

– Пыха!!! – радостно завопил он. – Старик!

– Провалиться мне на этом месте! – донеслось сверху. – Хлюпик! Погоди, я сейчас…

Сипапоккула хихикнула; остальные заулыбались. Хлюпик медленно начал краснеть.

– Так вот как тебя зовут на самом деле! – добродушно пробасил Громила. – Ну ты и фрукт, бормотолог Хлю!

Сверху, поскрипывая, спускалась клеть лифта. Первыми в неё залезли Хлюпик и Иннот; рассчитанная на миниатюрных смоукеров, она не могла вместить всех желающих – тем более вместе с Громилой.

– Ну, рассказывай! – возбуждённо набросился на друга Пыха, едва лишь смоукеры закончили обниматься и хлопать друг друга по плечу. – Какими судьбами?!

– Извини, старик, – перебил его Хлюпик. – Сперва самое главное: кто-нибудь чужой заходил сюда? Вот прямо сейчас?

– В такой, знаешь, серой шляпе! – Иннот помахал руками вокруг головы.

– А! – догадался Пыха. – Вы о маэстро Палисандро! Он пошёл… – тут смоукер запнулся. – Хлюпик, ты же не знаешь… Свистолю плохо! А Большой Папа… Ну, в общем… Отправился в Страну Ароматного Дыма!

– Не может быть! – опешил Хлюпик. Пыха горестно вздохнул.

– И как же вы… То есть мы теперь? – упавшим голосом спросил Хлюпик.

Иннот кашлянул.

– Извините, парни… Мне очень нужен этот, в серой шляпе! Как его найти?

– Наши сейчас на втором этаже, со Свистолем, – пояснил смоукер. – Наверное, и он там…

Громила вздохнул.

– Нехорошо это – болящего беспокоить; но, как видно, придётся…

– Ну, вы только это… Поделикатнее, – буркнул Пыха, несколько оробевший при виде здоровенного гориллоида, возвышавшегося над ним, как скала.

– Само собой! – вежливо кивнул обезьянец.

– Он всегда деликатен, – съязвил Кактус. – Никакой крови, только закрытые переломы…

– Это они шутят так, – успокоил Пыху Хлюпик. Свистоль, вопреки опасениям соплеменников, уже почти оправился от шока. Окружённый юными смоукерами, шаман племени восседал в гамаке, держа на коленях толстенную книгу; ещё несколько томов стопкой лежало рядом.

– Таким образом, мои маленькие друзья, я хотел бы донести до вас труды этого замечательного человека, которого все вы знали как Большого Папу, – продолжал Свистоль, не обратив внимания на заглянувшего в комнату Пыху. – Сегодня мы с вами начнём знакомиться с его основополагающим трудом, который называется… Э-э… «Полное описание племён, обычаев и традиций Великого Леса от Северных гор до Южныхджунглей». Спичкин, не отвлекайся… Вообще дети, достаньте, пожалуйста, ваши трубки! Думаю, это поможет вам сосредоточиться на том, что я буду читать. Итак, начнём: глава первая…

– Здесь его нет! – помотал головой Пыха.

– А что на первом этаже?

– Да там же вода! Затоплено всё!

Иннот между тем шагнул на лестничную клетку, спустился на несколько ступеней вниз и прикрыл глаза. Волосы его зашевелились, распрямляясь.

– Там, внизу, кто-то определённо есть, – сообщил он спустя минуту.

– Кто-то из наших? – вопросительно взглянул на Пыху Хлюпик.

Тот энергично затряс головой.

– Не, вряд ли…

– А выходы там есть какие-нибудь? – поинтересовался Иннот. – Ну, в смысле, наружу? Через окна, например?

– Все окна Занавес затянул! Там не то что вылезти – руку не просунуть!

– Похоже, попался, голубчик! Ладненько… – И каюкер, крепко сжимая в руке бумеранг, решительно направился вниз.

Первый этаж являл собой мрачное зрелище. Вода действительно стояла довольно высоко – низкорослому Инноту она доходила почти до пояса. Сквозь проёмы окон, затянутые многочисленными колючими стеблями, с трудом просачивался слабый свет. Зеленоватые блики играли на потолке; полусгнившие доски и мусор тихонько колыхались у стен, потревоженные его движениями.

Внезапно впереди, в одной из комнат кто-то негромко заговорил. Слов было не разобрать, но сам голос, несомненно, принадлежал Подметале. Каюкер, не таясь, двинулся вперёд.

Планировка этажей в этом доме была одинаковой: справа располагалась лестничная клетка, потом шла анфилада комнат, заканчивающаяся довольно большим залом. Ухайдакер и Ёкарный Глаз стояли у дальней стены, словно ожидая чего-то.

– И ты здесь! – удивился Иннот, заметив пирата. Шамполамо поднял голову.

– Приветствую тебя, каюкер! Дальше пока идти не стоит, – весело сказал он.

Эхо гулко заметалось между стен.

– Здорово, Подметала! Не слишком-то шикарное местечко ты выбрал для того, чтобы помереть, верно? – усмехнулся Иннот.

– Ты имеешь в виду финальный бой? Да, просто отвратительное! Я ни за что не стал бы сражаться здесь, – согласился Подметала. – Собственно, наш прошлый поединок проходил в идеальных условиях – всё было очень стильно! Я, кстати, так и не понял, каким образом тебе удалось спастись. Сто метров высоты – это сто метров, как ни крути!

– Ну, ты тоже не слишком-то спешил разбиваться, когда упал с крыши, верно? Я смотрю, твой зонтик до сих пор с тобой…

– А! Выходит, у тебя тоже было какое-то приспособление? Тогда понятно…

Похоже, Подметала не спешил вступать в схватку немедленно. Сзади послышался плеск. Один за другим каюкеры входили и выстраивались в ряд, рассматривая живую легенду.

– Значит, это и есть знаменитый Подметала? – с любопытством спросил Кактус.

– Он самый. – Ухайдакер отвесил короткий поклон. – Я смотрю, Иннот, на этот раз ты решил немного подстраховаться и прихватил с собой друзей?

– Вроде того. Скажи, на кой ты притащился сюда? Что в этом доме такого особенного?

– Видишь ли… Именно здесь располагается такая штука, как дверь во времени. Отсюда можно попасть в прошлое, понимаешь? Прямо из этой комнаты!

– Вот как… Значит, мы с иерофантом догадались правильно!

– О, так ты добрался до Монастыря Безумных Метеорологов?! Поздравляю, Иннот! Ты действительно самый талантливый из моих врагов, клянусь предками! Жаль, что мы больше не увидимся – я собираюсь покинуть нынешний Вавилон, чтобы создать новый, куда более совершенный и прекрасный!

– А почему ты, собственно, решил, будто мы позволим тебе уйти? – промурлыкала Джихад, задумчиво крутя между пальцами одну из своих метательных стамесок.

– А почему бы и нет, сестрёнка? – усмехнулся ухайдакер. – Какая разница, окажусь я за тысячу двести лет от сегодняшнего дня или же паду от ваших рук? Результат один: никто и никогда меня больше не увидит!

– Каюк надёжнее! – кровожадно заявил Иннот. – Кстати, почему именно тысячу двести лет?

– Потому что первое документально подтверждённое свидетельство о собрании Магов Вавилона относится именно к этой дате… Я собираюсь уделать их всех – причём за один раз!

– Вряд ли мы можем позволить тебе такое, – покачал головой доселе молчавший Громила. – Не думаю, что это хорошая идея – переписывать историю… Кроме того, где гарантия, что все мы будем существовать в новом её варианте?

– Ты прав, гарантии нет, – откликнулся Подметала. – Но поверь, это будет нечто особенное… Великолепное! Я понятия не имею, что станется с нынешним вариантом Бэби… Может быть, вся эта реальность исчезнет, схлопнется… А может, история распадётся на два независимых друг от друга русла. Увидим! То есть, я увижу, конечно же. Ну, и господин Изенгрим Фра-комбрасс тоже.

– Ага! – подтвердил Ёкарный Глаз.

– Послушай лучше меня, манки! Ты связался с дурной компанией! – покачал головой Громила.

Пират расхохотался.

– Я и сам – дурная компания, ты не забыл, улыба? И хватит вешать мне лапшу на уши; я делаю то, что хочу!

– А как ты сумел воспользоваться волшебной палочкой? – поинтересовался Афинофоно; они с Хлюпиком предусмотрительно держались за спинами каюкеров.

– Я заключил союз с некой сущностью, которую вы все называете Старой Контрой, – ответил Подметала. – Только не спрашивайте меня, кто или что это такое, я не знаю… Да и какая мне разница? Главное – я получил от неё то, что хотел.

– Ребята, а почему бы нам не загасить его прямо сейчас? – возбуждённо спросила сипапоккула. – Пускай Иннот швырнёт в него свой бумеранг, Джихад – стамеску, а я выстрелю из духовушки. Думаешь, тебе удастся увернуться сразу от всего, ухайдакер?

– Бумеранг я поймаю запросто, – задумчиво сказал Шамполамо. – От стрелки на таком расстоянии уклониться нелегко, но у меня очень хорошая реакция… Я бы сказал, шансы пятьдесят на пятьдесят.

– Ты забыл про стамеску, мой милый… – голос Джихад приобрёл опасную мягкость.

– Не думаю, что ты кинешь её в меня, сестрёнка! – усмехнулся ухайдакер.

– Я тебе не сестрёнка! – сквозь зубы процедила каюкерша.

– Разве? Когда ты спасла меня от змеи, невесть каким образом заползшей в дом, ты считала иначе… Помнишь свою любимую чашку кобальтового фарфора? Она разбилась в тот раз…

Джихад тихо ахнула. Рука со стамеской медленно опустилась.

– Не может быть… – прошептала она.

– Да, тогда я был младше тебя, теперь – старше… Забавная штука – эти двери во времени, верно? Кстати, могу открыть тебе один секрет, Иннот: по большому счёту, мне вовсе ни к чему было связываться с тобой. Дверь во времени не нуждается в охране, она невидима и неосязаема до поры. Просто… Ты будешь смеяться – но мне просто нужен был сильный противник, чтобы поддерживать себя в форме. В конце концов, я стал настолько хорош, что справиться со мной не мог никто!

– А Кашлюн?! – гневно спросил Иннот. – Он чем тебе помешал?!

– Да ничем, – пожал плечами Шамполамо. – Он был не столь умелым, только и всего. Я же говорю – ты оказался единственным достойным соперником.

– Ты всё-таки псих, – покачал головой Иннот. – Нормальные люди так не поступают.

– Да, мои принципы здорово отличаются от так называемых общепринятых, – согласился ухайдакер. – Я единственный человек, который создал себя и свою судьбу, выбрал друзей и врагов – сам, до последней мелочи! Я сбежал из дома; я взял себе имя – такое, какое мне нравилось; я обрёл силу и ловкость, которые и не снились никому из вас; я поставил перед собой великую цель и нахожусь в полушаге от её окончательной реализации. Если это безумие – что ж, пусть будет так! И какое счастье, что я никогда не стану нормальным!

– Мы обязаны тебя остановить, – вздохнул Громила. – Извини, Джи…

Он шагнул вперёд. Одновременно с этим Адирроза вскинула свою трубку и выстрелила. Казалось, на таком расстоянии никто не смог бы уклониться от сипапоккульской стрелки… Но Подметала сумел сделать это! Его фигура превратилась на миг в размазанное серое пятно, затем он хмыкнул и тряхнул плащом. В ткани полы виднелась небольшая дырочка.

– Прошла навылет! – весело объявил он. – А теперь сюрприз!

Не спуская взгляда со своих врагов, он торжественно поднял руку ладонью вперёд и произнёс несколько слов. Иннот вздрогнул – столь сильным было искажение магнитных полей под действием заклятия. На миг у всех перехватило дыхание. Стена за спиной ухайдакера прогнулась, словно резиновая; воронка всё ширилась и углублялась, пока не образовала глубокий, уходящий в какие-то немыслимые дали тоннель, освещенный потусторонним сумрачно-синим светом.

Громила был на полпути к ухайдакеру, Иннот чуть отставал от него. Они неслись, поднимая целые фонтаны брызг, но явно не успевали…

– Не зевай, флибустьер! – бросил Подметала.

Ёкарный Глаз, ухнув, запрыгнул в тоннель; Шамполамо, послав своим врагам ослепительную улыбку, шагнул следом. В этот миг Иннот с воплем «врёшь, не уйдёшь!» широко размахнулся и метнул ему вслед – но не бумеранг, а маленький шарик стеклянной гранаты, чудом сохранившейся у него за время всех невероятных приключений. Подметала сорвал с головы свою шляпу и ловким изящным жестом перехватил смертоносную вещицу.

– Вот оно, средство погасить всех магов единым движением! – торжествующе расхохотался он. – О таком я даже мечтать не мог! Прощайте!

Громила был почти на расстоянии вытянутой руки от Шамполамо; но тот вдруг сжал пальцы в кулак, выставив средний, – и тоннель, повинуясь колдовскому жесту, в мгновение ока исчез, оставив на своём месте ровную гладкую стену. В неё-то гориллоид и впечатался со всего маху – всеми своими двумя сотнями килограммов. Державшаяся на честном слове отсыревшая штукатурка градом посыпалась в воду, обнажая почерневшие переплетения дранки.

– Ёпс тудей! – высказался Кактус.

Громила со стоном отлип от стены и осторожно пощупал челюсть.

– Да, нехорошо как-то всё получилось… – задумчиво сказал Иннот. – И… что теперь?

– Ты меня спрашиваешь? – невнятно отозвался гориллоид.

– Нет, это, скорее, риторический вопрос…

– Как насчёт перекусить? – внезапно осведомился Афинофоно. – Не знаю, как у вас, а у меня разыгрался аппетит от всей этой беготни. Помнится, Инни, ты всегда хвалил некое заведение – «Жареная картошка форева», так, кажется, оно называется? Почему бы не посетить его наконец?

Иннот глянул на бормотолога с удивлением.

– Перекусить – это мы всегда с удовольствием… Я, собственно, имел в виду сложившуюся ситуацию!

– Думаю, в сложившейся ситуации это будет самое оно, – неожиданно весело сказал Афинофоно.

Изенгрим Фракомбрасс, по кличке Ёкарный Глаз, с трудом поспевал за Подметалой. Ухайдакер широкими шагами несся по ночным улицам. Полная луна стояла низко над крышами, хотя пират отлично помнил, что ещё вчера это был молодой, недавно народившийся месяц.

– Чувствуешь, как ломит виски? – не оборачиваясь, спросил Подметала. – Давление здесь немного другое.

У Ёкарного Глаза не то что в висках ломило – в голове стучали настоящие кузнечные молоты, шишка на затылке наливалась пульсирующей болью, а перед глазами скакали фиолетовые пятна.

– Я становлюсь слишком стар для всего этого гуано! – прохрипел он.

Ухайдакер негромко рассмеялся.

– Ещё одно, последнее усилие, дружище… Потом ты станешь свободен, как ветер!

Вавилонская Башня была грандиозна. Конечно, в том Вавилоне, откуда они полчаса назад благополучно смотались, строили и гораздо более высокие здания, но по сравнению с двух– и трёхэтажными домами старого Вавилона, сплошь глинобитными, она казалась чем-то из ряда вон выходящим; творением скорее не человеческих рук, а тектонических сил. Подметала задумчиво рассматривал возвышающийся над городом усечённый конус.

– Это будет не так сложно, как я полагал, – заметил он. – Смотри, она почти до половины в лесах.

– Да, но оставшуюся половину мне придётся карабкаться по голому камню! – мрачно ответил пират.

– О, там наверняка достаточно щелей и прочих точек опоры, – уверенно возразил ухайдакер. – В эти времена ещё не научились строить по-настоящему крепко. Поэтому башню постоянно подновляют и ремонтируют. Своего рода символ той глупой и недальновидной власти, которой суждено пасть нынче ночью.

Они как раз вышли на край широкой площади, окружавшей башню, и замерли в густой тени одного из домов.

– Почему на улицах никого не видно? – вполголоса спросил Ёкарный Глаз.

Он понял наконец, что не давало ему покоя всю дорогу.

– Люди этого времени чрезвычайно суеверны, – пожал плечами Подметала. – Они считают опасным выходить на улицы города с наступлением темноты; и они не так уж не правы. Впрочем, нам бояться нечего – вряд ли поблизости есть что-нибудь хуже нас с тобой!

Фракомбрасс внезапно ухмыльнулся.

– Эт' точно… А знаешь, что я тебе скажу, улыба? Я тут поразмыслил маленько… По-моему, так ты бесчестно воспользовался моим положением!

– Ну ты даёшь! – восхитился Шамполамо. – Мне даже женщины подобной фразочки ни разу не выдавали!

– А вот так… Ну подумай сам, с какого перепугу я, вольный пират, должен помогать тебе в твоих нелепых начинаниях? «Потом будешь свободным, как ветер!» – передразнил он ухайдакера. – Я и сейчас вроде как у тебя не на привязи!

– Если ты ещё не забыл, я помог тебе выпутаться из весьма неприятной ситуации…

– Ну, поскольку ты сделал это небескорыстно, то я считаю себя свободным от всяческих обязательств! – перебил пират. – Ты ведь не настолько глуп, чтобы попробовать применить силу? – При этих словах Фракомбрасс широко расправил плечи и словно бы невзначай поиграл мускулами.

– Ну, разумеется, нет! – мягко сказал Шамполамо. – Просто я предполагал, что такой мужественный и опытный обезьянец, как ты, сможет в должной мере оценить мою идею и способствовать её дальнейшему претворению в жизнь. В этой связи мне хотелось бы обратить твоё внимание на нижеследующие факты, в частности – определённую некомпетентность, проистекающую из-за отсутствия у тебя всей полноты информации по вышеуказанному вопросу. Принимая во внимание твою позицию и всячески уважая её, я тем не менее позволю себе со всей ответственностью заявить, что в данном конкретном случае установление жизненно важных приоритетов напрямую зависит от твоей готовности к сотрудничеству и взаимопониманию…

Голос ухайдакера обрёл бархатистые и вместе с тем какие-то монотонные интонации; он поймал взгляд пирата и больше не отпускал. Капитану показалось, что глаза Шамполамо лучатся искренностью и дружелюбием. Речь его была настолько спокойной и умиротворяющей, что невольно хотелось слушать и слушать, не вникая в смысл сказанного. Ночная прохлада больше не чувствовалась, по всему телу от кончиков пальцев разливалось приятное тепло…

Ухайдакер стянул шляпу, вытер вспотевший лоб, глубоко вздохнул и позволил себе на несколько мгновений полностью расслабиться. Головокружение потихоньку отступило, гулкие толчки сердца перестали отдаваться в ушах. Технике экспресс-зомбирования, также как и большинству бормотологических приёмов, он обучился в монастыре; но применять подобное на практике ему приходилось всего пять или шесть раз за всю свою карьеру. Он знал, что ментальное подавление чужой личности обернётся поутру жуткой мигренью. Впрочем, зомбированному вряд ли будет лучше, тем более что помимо головной боли ему предстоит узнать одну очень неприятную вещь…

«Интересно, как бы я чувствовал себя на его месте? – мельком подумал Подметала. – Сумел бы выдержать осознание того, что я – единственный разумный представитель своей расы, а прочие возникнут лишь спустя многие сотни лет? О, думаю, да… Пожалуй, только я и способен перенести подобное без ущерба для психики. Ведь я живу так всю жизнь».

– Изенгрим Фракомбрасс, закрой ладонями глаза… Молодец! Теперь уши… А теперь рот, – всё тем же монотонным голосом велел он.

Ёкарный Глаз безропотно исполнил требуемое. Пантомима «три мартышки» в исполнении отпетого головореза выглядела весьма забавно. Ухайдакер невольно улыбнулся. Тест прошёл хорошо. Теперь он знал, что обезьянец полностью находится под его контролем.

– А теперь слушай меня внимательно, – велел Шамполамо, доставая из-под плаща бухту мягкой, но необычайно прочной верёвки. – Вот что ты должен будешь сейчас сделать…

Несколькими минутами позже, стараясь всё время держаться в тени, безлюдную площадь пересекли две фигуры. Пират больше обычного горбился, опираясь при ходьбе на костяшки кулаков; в том странном сумеречном состоянии, в котором он пребывал, животные инстинкты давали себя знать гораздо сильнее обычного.

Погружая Фракомбрасса в глубокий гипнотический транс, Подметала не испытывал ни малейших угрызений совести. Двойственность его натуры, жестокой и поэтичной одновременно, давным-давно заставила ухайдакера отказать всем прочим в свободе выбора. Сердцевиной мира, средоточием грандиозных замыслов, единственной движущей силой был он один. Остальным отводилась незавидная роль орудий – совершенно неважно, что они там думали о себе и своём предназначении на этом свете. Похожие на голубые льдинки глаза Чаквы отразили на миг сияние луны. Занозистые доски лесов немилосердно скрипели и визжали под ногами. Пират бодро пыхтел где-то впереди и сверху, обогнав его, по меньшей мере, на два пролёта. Ухайдакер мысленно поздравил себя с таким изящным решением проблемы. Потеряв почти все накопленные за долгие годы магические артефакты, он, тем не менее, ухитрился заполучить необходимое для реализации своего плана – причём буквально в последний момент. Конечно, утрачено оказалось непозволительно многое; но… Один из его жизненных принципов, неоднократно проверенный временем, гласил: чем переживать по поводу того, чего у тебя нет, лучше подумай, как обойтись тем, что имеешь.

Леса, наконец, закончились. У подножия башни расстилался спящий город. Отсюда он был виден весь: жалкие квадратики крыш, узкие кривые улочки и россыпь окраинных лачуг. Любой из кварталов Биг Бэби был больше, чем этот, изначальный Вавилон; но некое неуловимое сходство всё же присутствовало – словно нить, протянутая сквозь века.

Фракомбрасс между тем принялся карабкаться на стену. Как и предполагал Шамполамо, сложена она была на редкость халтурно; пожалуй, не окажись под рукой обезьянца, он и сам бы рискнул пойти на этот трюк. Для шимпа глубокие щели в кладке вообще оказались ничем не хуже лестницы. В скором времени сверху полетела, разматываясь, верёвка; ухайдакер натянул кожаные перчатки и поудобнее приторочил зонт. Осталась самая малость…

И вот он уже стоит на верхушке башни, закрыв глаза и глубоко вдыхая чистый, напоённый ночной прохладой воздух. На то, чтобы как следует выстроить дыхание, ушло минуты три. Получивший соответствующиераспоряжения Фракомбрасс соскользнул по верёвке вниз. Правильно, лучше ему не путаться под ногами… То-то радости будет завтра горожанам: говорящая обезьяна! И не просто говорящая. Можно представить себе, какие выражения будет загибать рассвирепевший экс-флибустьер! Шамполамо, улыбаясь легонько, покачал головой и взялся за крышку люка. Так… Теперь прочь все посторонние мысли; сосредоточиться на том, что делаешь… Двигаясь с бесшумной грацией крупной кошки, Подметала проник внутрь башни.

В «Жареной картошке форева» друзей ждал сюрприз. Посетитель в харчевне, несмотря на вечернее время, был всего один: у стойки бара восседал иерофант. В одной руке он сжимал высокий гранёный стакан, другой обнимал некий массивный предмет, завёрнутый в мешковину.

– А, вот и вы, доблестные каюкеры! – громогласно поприветствовал он друзей. – Ну, и как успехи?

– Никак, – устало вздохнул Иннот, усаживаясь рядом. – Облажались мы по полной. А ты что здесь делаешь?

Старец демонстративно покосился на Кактуса.

– Я так и знал, что не стоит доверять некоторым… непрофессионалам! – фыркнул он.

– Ну, это ты зря… Ты бы тоже ничего не смог поделать, – обиженно буркнул Громила. – Эй, хозяин! Принеси, что ли, бананов для затравки! Хозяин! Гм, да что это с ними со всеми?!

Тут и остальные обратили внимание на некую странность: и бармен, и официанты двигались словно во сне. Иннот быстро огляделся и начал осторожно сползать с табурета.

– Эй, парни, да я уже видел такое! Точнёхонько втот день, когда на нас с Кашлюном напали… Причём именно в этой забегаловке!

– Успокойтесь! – махнул рукой иерофант. – Это я разогнал посетителей, а персонал немножко зомбировал – ненадолго, на несколько часов. Нам предстоит обсудить вещи, не предназначенные для посторонних ушей.

– Нехорошо так поступать с горожанами! – осуждающе покачал головой Афинофоно. – Собственно, мы вполне могли бы перекусить здесь, а потом отправиться ко мне. Вы не правы, Верховный.

– И лампион вовсе необязательно было приносить, – подхватил Громила. – Как мы сможем испытать его тут? Вдруг кто-нибудь случайно войдёт?

– Только не сюда! – довольно возразил иерофант. – После того как за вами захлопнулась дверь, это место как бы вовсе перестало существовать для остального мира… По крайней мере, до утра!

– Бормотология… – вздохнул Иннот. – Слушай, Гро! Почему это у меня такое ощущение, будто вы с Афинофоно знаете нечто такое, чего не знаем мы? И ещё: вы что, знакомы? – Он с подозрением переводил взгляд с приятеля на старца.

Громила смущённо фыркнул.

– Ну да, если честно – знакомы, причём довольно давно…

– Это сейчас не главное – решительно прервал его Афинофоно. – Понимаешь… В схватке с Шамполамо никто из вас не мог выиграть. Мне сложно объяснить… В общем, это имеет отношение к судьбе. Подметала должен был покинуть наше время и отправиться в глубокое прошлое. Это было некоторым образом предопределено.

– Зачем же тогда ты попросил нас…

– Дело в том, что ваше появление подстегнуло события. Если бы ухайдакер успел как следует подготовиться… Думаю, шанс воплотить в жизнь свои безумные идеи он бы получил, а это совершенно недопустимо.

– Послушайте! – Иннот сердито сверкнул глазами. – У меня такое впечатление, что я оказался втянут в какую-то непонятную игру! Вы можете объяснить толком, что происходит?!

– Это трудно, но мы попытаемся, – улыбнулся Афинофоно. – Видишь ли, в Вавилоне издревле существовала некая сила, преследующая свои, непонятные прочим цели. Мы не знаем, кто или что это такое; для простоты мы называем её Старой Контрой. Она действительно старая, Инни: гораздо старше любого из нас. Вавилон вообще очень древний город.

– Да, очень старая и очень жестокая, – подал голос иерофант. – И совершенно нечеловеческая. Её могущество велико, но вместе с тем ущербно: насколько мы поняли, она не способна совершать самостоятельные действия в вещном мире. Для этого ей нужны эмиссары; и в лице Шамполамо она обрела, пожалуй, самого сильного и умелого из них.

– Я занимаюсь познанием этой сущности уже давно, – Афинофоно вздохнул, – но не слишком преуспел в своих начинаниях, если честно.

– Так что же всё-таки это такое – Старая Контра? Какие-то предположения у тебя наверняка есть? – поинтересовалась Джихад.

Весь последний час девушка была непривычно угрюмой: обрести в лице врага давно потерянного брата и тут же потерять его снова оказалось для неё тяжким испытанием.

– Только предположения. – Афинофоно покусал губу. – Ну что же, если тебе интересно… Я думаю, Контра – это своего рода душа Вавилона. Старая, греховная, одержимая тёмными стремлениями душа этого древнего города. Понимаешь… Все мысли и эмоции здешних обитателей, их чаяния и устремления – они не исчезали бесследно, но копились, наслаивались друг на друга, пропитывали окружающее пространство, пока их не стало столько, что возникла какая-то новая сущность… Но это всего лишь мои предположения.

– Думаю, они ближе к истине, чем что-либо ещё, – поддержал бормотолога старец.

– Не понимаю, – сказал Иннот после паузы. – Если это и в самом деле так, то зачем ей менять что-то? Ведь Шамполамо, насколько я понял, хотел создать нечто принципиально иное вместо старого Вавилона…

– Ну… – пожал плечами иерофант. – Думаю, этого мы никогда не узнаем. Возможно, с какого-то момента их пути разошлись. А может, и нет; в конце концов, какая душа бывает целиком и полностью довольна доставшимся ей телом? Кто бы не хотел измениться?

– А что это у вас там под тряпочкой? – встрял любопытный Кактус.

– А! Вот мы и добрались до самого интересного! – оживился Афинофоно. – Это совершенно потрясающая штука! Дело в том, что мы, бормотологи, уже давно ищем ключи к познанию природы Времени. Разумеется, такой могущественный талисман, как чёрная волшебная палочка, ни мне, ни даже многоуважаемому иерофанту пока не по плечу; зато мы сконструировали вот это…

– Темпоральный лампион! – торжественно провозгласил старец, театральным жестом срывая холстину с установленного на барной стойке предмета. – Здесь, в бронзовом цоколе – видите, какой он массивный? Так вот, здесь расположен мощный ламповый контур на кенотронах, каскадно усиливающих входной сигнал, являющийся не чем иным, как промодулированным остаточным излучением…

– Думаю, подробности ни к чему, – прервал Афинофоно. – Если обойтись без специальных терминов, прибор можно настроить на строго определённую точку во времени и пространстве; другими словами, эта лампа освещает прошлое и может показать нам любое событие. Во всяком случае, я на это надеюсь; она ведь ещё не отлажена как следует.

– Только показать? – несколько разочарованноспросил Иннот, так и не сумевший отделаться от мысли устроить Подметале каюк.

– Только показать, – подтвердил волшебник. – Клянусь предками, это не так уж мало! Сейчас мы попробуем с его помощью проследить за ухайдакером – надо же знать, какую он встретил судьбу… Но сначала я всё-таки хотел бы поесть.

После того как компания вволю отведала жареной картошки – фирменного блюда заведения, волшебники приступили к священнодействию. Темпоральный лампион был установлен на столике; друзья расселись вокруг. Персонал харчевни, повинуясь небрежному жесту иерофанта, застыл наподобие манекенов, тупо уставившись в пространство. «Ничего не жестоко, – безапелляционно возразил старец Громиле. – Между прочим, я проверил – масло на сковородках тут целыми днями не меняют, хотя должны каждую порцию жарить на новом». Такое известие как-то примирило гориллоида с больной совестью.

Афинофоно сосредоточенно щёлкал кнопками и вращал веньеры настройки. Собственно говоря, главной частью прибора был темпоральный гексод – так назывался большой шар тёмного стекла, внутри которого угадывалась некая сложная конструкция из проволочной сетки, линз и небольших странной формы рефлекторов. Аппарат тихонько гудел.

– Минуты, пожалуй, две-три он будет прогреваться, – предупредил бормотолог; в этот миг стеклянный шар озарился сумеречным светом, а волосы у всех присутствующих зашевелились и встали дыбом. Резко запахло озоном.

– Ух ты! – восторженно прошептала сипапоккула. – Ребята! У вас глаза светятся! Ой! И зубы тоже!

– Ультрафиолет, – невнятно пояснил старец. – Подождите, сейчас она войдет в рабочий режим…

Свет внутри лампы часто замигал и померк; зато вокруг стали происходить непонятные вещи. Друзей внезапно кинуло в жар, потом в озноб. Тарелки и чашкизадвигались по скатерти, некоторые поднялись в воздух; где-то за стойкой бара жалобно задребезжало разбитое стекло.

– Возмущения континуума, – бормотал себе под нос иерофант. – Локальные флуктуации. Попробуйте увеличить напряжение на эпсилон, коллега.

Иннот зачарованно рассматривал мошек. Мелкие насекомые, привлечённые необычным свечением, кружились вокруг лампы, но стоило им подлететь слишком близко к стеклу, как начинали происходить забавные вещи. Маленькая крылатая точка вытягивалась в длинную полупрозрачную полоску; вглядевшись повнимательнее, можно было рассмотреть крошечную личинку, постепенно превращающуюся во взрослое насекомое – все стадии метаморфозы были словно насажены на общую нить, как бусины в ожерелье. Каюкер поднял взгляд, чтобы поделиться своим открытием с остальными… И едва не присвистнул от удивления. Харчевни больше не было. Столик друзей, казалось, парит в некоем странном сумеречном пространстве, то и дело пронзаемом длинными красноватыми искрами. Афинофоно в очередной раз подкрутил какую-то рукоятку…

Вокруг расстилалась ночь. Внизу, прямо под ногами, виднелись прямоугольники плоских крыш, а невдалеке возвышалась исполинская, забранная на две трети в строительные леса конструкция, похожая на плохо испечённый кулич. Присутствующие, за исключением двух волшебников, невольно вцепились в сиденья, настолько полной была иллюзия высоты.

– Получилось… – прошептал Афинофоно.

– Я и не сомневался в этом. Теперь попробуйте поиграть с координатной сеткой…

Окружающее смазалось, сквозь него проступили на миг очертания соседних столиков; затем картинка вновь восстановилась. Сейчас они находились внутри какого-то большого, цилиндрической формы помещения, настоящего колодца, примерно на половине высоты от потолка к полу. Поверху странный зал опоясывала круговая галерея, внизу располагались скамьи, амфитеатром спускавшиеся к высокой кафедре. Обстановку освещала огромных размеров люстра, утыканная сотнями оплывших свечей.

На скамьях с удобством разместилось десятка два разнообразных личностей. Освещение было скудным, но и его хватало, чтобы оценить импозантность отдельных персонажей. Особенно привлекал внимание тот, что стоял за кафедрой: рысьи глаза поблёскивали за узкими стёклышками пенсне, а здоровенные, тщательно ухоженные седые бакенбарды свисали аж до плеч. Бакенбардист, судя по движениям губ и жестам, что-то говорил остальным.

– Мы их так и не услышим? – поинтересовался Громила.

– Нет, почему же… – Афинофоно щёлкнул каким-то рычажком. В глубине лампы запульсировал ещё один крохотный огонёк, а в уши друзьям проник резкий скрипучий голос.

– … Таким образом, откладывать этот вопрос в долгий ящик нельзя; и я предлагаю высокому собранию более не медлить с его решением. В противном случае я буду ставить вопрос об упразднении лаборатории некротики уже на следующем заседании.

– Однако же, почтенный Риторио, – возразил ему глубокий бас, – нам тут не вполне понятны ваши резоны. По-моему, каждый из нас прежде всего исследователь и экспериментатор, а вы собираетесь создать прецедент, который в конце концов обернётся цензурой всей нашей научной и бормотологической деятельности. Заметьте, я вовсе не хочу сказать, что исследования некротического начала вообще и тёмных эманации в частности абсолютно безопасны; но неужели же мы, поднаторевшие в раскрытии сокровенных тайн мироздания, позволим себе поддаться глупым страхам…

В этот момент Громила подтолкнул локтем Иннотаи кивком указал на галерею. Каюкер поднял глаза и прищурился.

– Ага, а вот и Шамполамо подтянулся…

Двигаясь бесшумно, словно тень, ухайдакер скользнул вдоль перил и замер, вглядываясь в открывшуюся его взору сцену.

Потом сквозь перила балюстрады осторожно просунулась рука. Стеклянный шарик, размером чуть больше грецкого ореха, скользнул по ладони и начал путешествие вниз. За эти мгновения инстинктивно сжавшийся в комок Иннот успел прикинуть траекторию его падения. Подметала выбрал самую выгодную позицию для броска: граната падала на свободный от скамей участок пола перед дверью, и разлетающиеся осколки должны были поразить как стоящего за кафедрой, так и слушателей. Но в этот момент произошло нечто абсолютно непредвиденное.

Дверь в помещение открылась, и на порог ступила согбенная фигура с ведром и шваброй в руках. Подслеповато моргнув, уборщик сделал шаг вперёд – и стеклянный шарик попал точнёхонько в полную воды ёмкость, выбросив султанчик брызг, но так и не взорвавшись!

– Прощеньица просим, Великие, – проскрипел уборщик. – Думал я, у вас уже всё закончилось… – Он задрал голову к потолку и подарил остолбеневшему Шамполамо радостную беззубую улыбку. – А штучку вашу я поймал, не извольте беспокоиться! Целёхонькая!

– Это местный уборщик, – вполголоса пояснил один из магов другому. – У бедняги давным-давно старческий маразм, но оно и к лучшему – ещё одна гарантия, что наши тайны не покинут стен этой башни.

Бакенбардист Риторио успел, однако же, заметить некое шевеление наверху – а может, он просто был подозрительней прочих.

– Повелеваю! – воскликнул он, вскинув над головой руки со странным образом переплетёнными пальцами. – Да закроются все проёмы башни, её входы и выходы, двери и окна, люки и лазы, отныне и впредь до специального распоряжения!

По помещению пронёсся порыв ветра. Дверь за спиной уборщика звучно бухнула о косяк; с галереи также донёсся ряд резких хлопков.

– Ваша подозрительность, милейший, выходит за всяческие разумные рамки, – брюзгливо произнёс сидевший в первых рядах толстяк в чёрном плаще. – Ну к чему так перестраховываться? Этому несчастному малому могло померещиться всё, что угодно…

– Подойди ко мне! – велел Риторио, игнорируя реплику толстяка. – Дай мне то, что ты поймал!

Уборщик с робкой улыбкой приблизился и, выудив из ведра стеклянный шарик, протянул его магу. Риторио высоко поднял смертоносную вещицу над головой.

– Вы все это видите? – язвительно осведомился он. – Вы все знаете, что это такое? Или кое-кто из вас по-прежнему считает, что ему это мерещится?

– Среди нас убийца! – взвизгнул кто-то.

– Он где-то там, наверху, – медленно произнёс Риторио. – Ну-с, коллеги! Кто из вас, великих бормотологов и экспериментаторов, в должной мере владеет искусством левитации?

– Как кто? Грандмастер Эфемерно, конечно! – раздались голоса.

Толстяк в чёрном покраснел и заворочался.

– Я, разумеется, левитирую весьма и весьма неплохо, однако же принимайте во внимание мой вес! Ведь если вдруг возникнут… э-э… некоторые трудности, то внезапное резкое приземление в данной конкретной аудитории может весьма пагубно сказаться на моём здоровье…

– Ну же, Эфемерно, будьте мужчиной! – пристыдил его Риторио. – Духи предков! Ну почему мы обязательно должны пререкаться по любому вопросу!

– Как всегда, всё упирается в отсутствие у вас правильной методы, коллеги! – вступил в разговор высокий сухопарый маг, смахивающий на богомола, сходство с насекомым усиливалось абсолютно лысой головой и огромными круглыми очками с зелёными стёклами. – Сколько раз я твердил высокому собранию о необходимости применять правильную методу, причём по самым разным поводам! Коллеге Эфемерно вовсе незачем куда-то там лететь самому! Достаточно иметь в кармане пузырёк с огненными элементалями…

– Ни в коем случае! Вы устроите в башне пожар! – всполошился Риторио, но сухопарый уже извлёк на свет небольшую бутылочку и с громким «чпок!» откупорил её.

Из горлышка сосуда одно за другим вылетели несколько изумительных созданий. Они напоминали ярко светящихся мотыльков – огненно-красных, словно раскалённые угли; прихотливой формы крылья обрамляли бледно-синие и жёлтые язычки пламени. Повинуясь жесту мага, стайка элементалей устремилась вверх.

Подметала, очевидно, понял, что спрятаться ему не удастся. Одним рывком перемахнув через балюстраду, он пролетел несколько метров и приземлился на люстре, сбив вниз пару свечей.

Крепления люстры не выдержали.

Чудовищная махина, с корнем выдрав из трухлявой древесины удерживавшие её здоровенные кованые крючья, рухнула вниз, на головы истошно заоравших магов. Толстяк Эфемерно с перепугу попытался взлететь; к несчастью, это было то единственное, чего делать категорически не следовало. Остальные поступили умнее и бросились на пол, под защиту массивных скамей. Разумеется, это спасло не всех – но большинство упавших отделались синяками и ссадинами. Неизвестно, рассчитывал ли Подметала на такой эффект; во всяком случае, сам он ничуть не пострадал – как только люстра устремилась вниз, над головой ухайдакера раскрылся прорезиненный купол, и он аккуратно спланировал прямо в эпицентр творившегося там безобразия. Одним резким движением сложив зонт, он перехватил своё оружие двумя руками и обрушил крюкообразную рукоять намакушку ближайшего колдуна; в следующий миг острое жало наконечника воткнулось в ухо другому. Крутясь, словно юла, то и дело огрызаясь неожиданными выпадами и ударами, Чаква Шамполамо исполнил безумный танец на спинках скамей, поражая своих врагов одного за другим. Скорость его движений была такова, что фигура ухайдакера временами смазывалась, превращалась в неразличимый взглядом серый вихрь – только полы плаща со свистом рассекали воздух.

Опомнившиеся маги принялись отвечать обидчику. В нескольких сантиметрах от ног Подметалы скамья вдруг взорвалась фонтаном мелкой щепы; оглушительный треск ударил по ушам, но заклятие пропало впустую. Маленький и жутко некрасивый кривоногий волшебник злобно прищурился на Шамполамо из дальнего угла и шумно втянул воздух вывороченными ноздрями; голова его с оттопыренными ушами засветилась вдруг розовым, словно некий экзотический абажур, – и два ослепительных огненных луча вырвались из глаз. Один из них едва не задел ухайдакера, пройдя в каком-то сантиметре от его волос и напрочь откроив кусок шляпы.

– Так его, коллега Пигоманио! – нещадно грассируя, воскликнул кто-то. – Пгижгите мегзавца!

Коллеге Пироманио, однако, было не до того: очевидно, он не рассчитал своих сил и теперь медленно сползал по стенке на пол, тихо подвывая и держась за виски. Из ушей его сочился синий дымок.

– А я неплохо натаскал мерзавца, – с мрачным удовлетворением заметил иерофант, откидываясь на спинку стула. – Пожалуй, он и в самом деле имел шансы пройти Испытание… Лет эдак через пятнадцать-двадцать.

За Подметалу тем временем взялся насекомообразный. Одна рука у него была, по-видимому, сломана, но это не помешало сухопарому бормотологу произвести короткий пасс, натравливая на врага элементалей. Летающие огоньки замелькали вокруг него в стремительном танце – и ухайдакер в первый раз потерял несколько мгновений, отмахиваясь от них зонтом. Элементали с пронзительным шипением дырявили плотную перепонку. Внезапно Подметала заорал – один из мотыльков уселся ему на спину и моментально прожёг в ткани дыру величиной с кулак.

Пользуясь его секундным замешательством, какой-то маг сумел подобраться вплотную и резко выбросил вперёд руку с растопыренными пальцами – указательным и средним, целясь противнику в лицо.

– Секретный приём «детства чистые глазёнки», – пояснил иерофант. – Напрочь лишает зрения.

– Подумаешь! Да этот «секретный приём» вся уличная шпана знает, – фыркнул Иннот.

– Что, правда?! – удивился старец.

Подметала среагировал на удар моментально – рука его метнулась снизу вверх и замерла у переносицы, обращенная ребром ладони к противнику. Наткнувшись на неё нежной складкой кожи между пальцами, маг завопил от боли и схватился за повреждённую конечность. Пальцы Шамполамо вдруг сложились весьма знакомым Инноту способом…

– А вот об этом я даже не подозревал! – хмыкнул верховный метеоролог, наблюдая, как маг совершает сальто через голову и размазывается о стенку, заляпывая её мозгами. – Искусству сверхзвукового щелбана парня не обучали, это точно! Должно быть, он сам тайком подсматривал за тренировками… Хотя как такое возможно – ума не приложу! Ну, техника у него, конечно, хромает…

Огненные элементали вдруг разом облепили фигуру ухайдакера, в воздух взметнулись струйки дыма. Бешено крича, Подметала выдернул из широкого рукава камышинку и поднёс её к губам. Колдун в зелёных очках схватился за кончик носа – из него внезапно выросла крохотная стрелка с ярко-красным оперением. Он вырвал её, сделал несколько шагов назад, сипло вздохнул и опрокинулся навзничь. Элементали беспорядочно заметались в воздухе. Шамполамо, весь в чёрных пятнах ожогов, с рычанием пошатнулся – и тут в дело вступил Риторио. На протяжении всего побоища он стоял за кафедрой, не предпринимая никаких попыток помочь своим коллегам; но вот ладони бакенбардиста медленно разошлись в стороны – и с быстротой молнии метнулись навстречу друг другу.

Оглушительный хлопок эхом заметался между стенами. Подметала охнул. Зонт выпал из его ослабевших рук, и сам ухайдакер вынужден был схватиться за спинку скамьи, чтобы не упасть. Из ушей его показалась кровь и часто закапала на плечи. Риторио отвёл одну руку назад, весь напружинился – и с силой толкнул ладонью воздух перед собой.

В лицо Шамполамо будто врезалось невидимое бревно. Нос ухайдакера сплющился, а самого его перекувырнуло вверх тормашками и припечатало о скамью. Опомнившиеся маги налетели на злосчастного пришельца из будущего, словно стая ворон, и принялись с азартом дубасить его чем ни попадя: руками, ногами, обломками мебели и заклинаниями. Сопровождаемые ужасными воплями, вверх то и дело взлетали клочья одежды и клубы дыма, а в проходе между скамьями сверкали синеватые вспышки, будто там работала электросварка.

Кактус, заворожённо наблюдавший происходящее, шумно перевёл дух.

– Да, круто его этот Риторио уделал! Р-раз в ладоши – и готово! Даже не коснулся ведь, зараза!

– Бесконтактное кенпо! – поднял палец иерофант. – Сейчас так уже никто не умеет.

– Вот и всё! – заключил Громила. – Финита ля комедиа! И никакой коробочки с ?-здюлями не надо…

На улице шёл дождь.

Джихад сделала несколько шагов и остановилась, с наслаждением запрокинув лицо навстречу холодным струям. Громила нежно обнял её за плечи.

– Всё хорошо, что хорошо кончается, Джи. Поверь, так действительно будет лучше.

– Наверное, ты прав, – очень спокойно сказала каюкерша. – И головой я это понимаю. Но только головой, Гро. Не сердцем.

Обезьянец понимающе вздохнул.

– Сердцу всегда нужно время… Или почти всегда. Много времени…

– Да, это так. Знаешь… Я всё думаю о том, что могла бы спасти его от такой участи. Нет, не сейчас! – она грустно улыбнулась. – Тогда, много лет назад, когда он сбежал из дому… Может, я не сказала тех слов, которые должны были быть сказаны. Или наоборот… Я ведь сразу решила – он не вернётся. Мне так было легче.

– Прошлого не исправить! – неожиданно серьёзно кивнул Кактус. – И сегодня мы лишний раз убедились в этом. Пойдём, Джи, я тебя провожу. Громила, ты как – с нами?

– Да, конечно. Только Хлю с Адиррозкой подождём, оки? Кстати, где они?

– Целуются в подъезде, – усмехнулся подошедший Иннот. – Я так понял, что они сейчас отправляются в Колючий Дом, к родным Хлю, и вообще… Короче, можете никого не ждать. Адиррозка не даст парня в обиду, ежели что. А он – ее.

– Ты тоже к смоукерам?

– Нет, я, наверное, заночую у Афинофоно. Он о чём-то хотел побеседовать.

– А! Тогда понятно. – Громила вдруг внимательно посмотрел на друга и ни с того ни с сего подмигнул ему. – Ты это… Не впадай в уныние, оки? Как бы то ни было, жизнь – штука замечательная!

– Что ты этим хочешь сказать? – удивлённо поднял брови Иннот; но Громила уже уходил – мерцающая влагой шерсть искрилась в свете фонарей.

Недоумённо пожав плечами, каюкер зевнул и сладко потянулся. Его потихоньку начинало клонить в сон.

Афинофоно и иерофант, напротив, казались необычайно бодрыми и оживлёнными. Они весело и с удовольствием обсуждали что-то, жестикулируя и громко смеясь, но каюкер не вслушивался. Ближе к дому Афинофоно волшебники так разошлись, что стали толкать друг друга под струи воды, срывающиеся с крыш.

– Эй, вы бы полегче, что ли! – наконец проворчал Иннот. – Лампу ненароком расколотите… Ценная ж вещь!

Но те продолжали дурачиться и пихаться локтями даже на лестнице. Каюкеру вдруг пришло в голову, что они похожи на расшалившихся школьников, которые только что сотворили какую-то весёлую пакость и всё ещё не могут прийти в себя от удовольствия.

В прихожей к ним выскочил огромный, лоснящийся кот и сразу же принялся тереться о ногу Афинофоно, громко мурлыча… Мурлыча? Иннота вдруг посетило чувство, будто что-то не так; но лишь спустя несколько секунд он понял, что мурлыканье – это, собственно, и не мурлыканье вовсе, а вполне членораздельная речь.

– Я съел всю сметану, понимаешь – всю, а некоторые отдельные жмоты последнее время беспардонно экономят на своём любимом домашнем зверьке и не дают ему сметаны вволю, то есть сколько влезет, полное блюдечко, понимаешь – пол-но-е! – звучало снизу.

– Так это и есть знаменитый кот мадам Перегниды! – понял каюкер. – Вон оно что!

– Сейчас получишь свою сметану, маленький нахал! – рассмеялся Афинофоно. – Ты, по-моему, окончательно и бесповоротно стал котом… Самым наглым и толстым котярой из всех, каких я только знал! А ты ещё боялся, что со смертью ведьмы начнёшь превращаться обратно в человека! По-моему, тебе это не грозит…

– Не превращаться, а деградировать, – поправил кот. – И сколько раз повторять: ничего я не боялся… Мы, коты, всегда живём только сегодняшним днём.

– Ему – сметаны, а нам всем – кофе! – распорядился иерофант. – Ночь будет долгой.

– Долгой? Что это вы задумали? – удивился каюкер.

Иерофант и бормотолог переглянулись.

– Мы хотим показать тебе последние минуты Подметалы! – торжественно заявил старец.

– Но я же их уже видел! Или?..

– То-то и оно, что «или»! Понимаешь, есть такой деликатный момент, напрямую связанный с тобой… Громила и так в курсе, а остальным пока знать не обязательно. Ты можешь рассказать им позже; если захочешь, конечно.

– Рассказать – что? – Сонное безразличие стремительно отступало; Иннот понимал уже, что ухватился за краешек тайны. – А ну, темнилы, давайте по порядку! Я ещё не поднимал этого вопроса, но вы двое и Громила… Вас явно связывает что-то ещё кроме дружбы! Разве не так?

– Всё так… Видишь ли, Инни… Дело в том, что мы трое – Великие Маги Вавилона, последние оставшиеся.

– Постой-постой-постой! – каюкер ошеломленно потряс головой. – Это что, шутка такая?!

– Никаких шуток, всё на полном серьёзе. Мы – это они, те самые.

– Ну, иерофант… Ну, даже ты! – Иннот медленно переводил глаза с одного волшебника на другого. – Вы – те самые… Хорошо, допустим. Но Громила!!!

– Трудно поверить, правда? – кивнул головой Афинофоно. – Обезьянская магия здорово отличается от человеческой; она такая… Абсолютно незаметная штука, понимаешь? Собственно, это даже не совсем магия; скорее, огромные резервы обаяния… И умение использовать его, чтобы направлять события в нужное русло. Очень редкий талант! Громила – единственный на сегодняшний день представитель молодой обезьянской диаспоры среди Великих Магов…

– Ну и дела!!! Ох, держите меня четверо!

– Так это ещё не всё! – хохотнул Верховный Метеоролог. – Это ещё цветуёчки! Самое интересное впереди. – Он развернул лампу и поставил её на стол. – Как там поживает наш кофе? Мне просто не терпится снова запустить сей агрегат!

Каюкер с трудом дождался того момента, когда благородный напиток был сварен и выпит. Наконец в колбе темного стекла замелькали уже знакомые огоньки, а глаза и зубы присутствующих стали ярко флуоресцировать. Афинофоно осторожно манипулировал веньерами настройки.

– Итак, место действия – Вавилонская Башня, анатомический театр в одном из её подвалов; время действия – несколько часов спустя после появления Подметалы! – торжественно объявил иерофант. – Вспомним молодость, коллега!

– Уж не хотите ли вы сказать… – начал ошарашенный Иннот, но Афинофоно перебил его:

– Просто смотри, старина! … И окружающий мир померк.

Возникшая перед глазами картинка тихонько смещалась. Они словно бы спускались сквозь этажи на лифте; странные, заполненные непонятным оборудованием помещения одно за другим уплывали куда-то вверх; несколько раз им попадалось нечто, подозрительно похожее на учебные классы.

– В те годы Вавилонская Башня была примерно тем же, чем сейчас является Монастырь Безумных Метеорологов; лесные шаманы посылали туда самых одарённых в колдовстве отроков, – подтвердил старец. – Но если в монастырских стенах царит жёсткий порядок, то там творилось такое!.. Ежеминутное столкновение нравов, море непомерных амбиций… Как ни странно, из этого варева выходили вполне приличные бормотологи, чему свидетельством мы с Афинофоно. Конечно, отсев был огромен…

Анатомический театр освещало множество факелов; впрочем, это отнюдь не умаляло его мрачности. Отведённый под мертвецкую подвал поражал своими размерами; низкие сводчатые потолки поддерживались многочисленными колоннами, короткими и массивными. Тяжёлый мраморный стол готов был принять страшное подношение.

Где-то в глубине помещения вдруг раздались весёлые голоса; гулкое эхо заметалось от стены к стене.

– Обожаю вскрытия – больше, чем соития!!! – радостно объявил некто. – Что может быть приятнее этого первого, лёгкого надреза!!! А почки?! А печень?! Совершенство их формы приводит меня в восторг!!!

– Да вы, оказывается, извращенец, батенька! – отвечали ему.

– Это я-то извращенец? А кто, скажите на милость, не далее как неделю назад провёл варварскую церемонию вуду? Кто оживил недельной давности труп и заставил его гоняться за первокурсниками? Хорошо ещё Великие не засекли, чьих это рук дело!

– Надо же было показать салагам, что жизнь у колдунов – не тростниковый сахар!

Разговаривающие появились в поле зрения. Афинофоно каюкер узнал сразу – длинная шея, круглые очки и тощая фигура бормотолога не претерпели за тысячу лет кардинальных изменений. Иерофант же вовсе не напоминал себя сегодняшнего – разве что аристократический орлиный профиль обоих имел некоторое сходство.

– Ну, и что мы тут имеем? – спросил он, рывком сдёргивая ткань со стоявших у стены носилок. – Ого! Да это же наш старик-уборщик! Он-то какими судьбами тут очутился?

– Бедняге свалился на голову светильник. Там вообще передавило кучу народу; жалко, что к нам попали только эти двое…

– А остальные?

– А остальные, дорогуша, – профессора нашей уважаемой альма-магик! Ты что же, думал – нам так вот запросто отдадут их на поругание?

– А что? Представляешь, какой это кайф – вскрывать своего любимого преподавателя?!

– Меня сейчас вырвет, – слабо предупредил Иннот. – Какие же вы были отвратные циники, господа!

– Самим противно, – весело согласился иерофант.

Студиозусы – а у каюкера не оставалось уже никаких сомнений относительно статуса двух юных злодеев, меж тем стащили покрывало со вторых носилок. То, что осталось от Подметалы, напоминало куклу, попавшую в руки к детям с садистскими наклонностями и донельзя извращённым воображением[6]. Тело ухайдакера было обезображено до неузнаваемости.

– Неплохо над парнем поработали! – жизнерадостно заметил Афинофоно. – Слушай, а давай его для начала оттрепанируем! Я как раз хотел набить руку для семинара… Кроме того, ничто так не берёт за душу, как нежное прикосновение к извилинам головного мозга!

– Почему бы и нет… С ним мы можем делать всё, что душе угодно. Вот уж о ком лишний раз не спросят! Понимаешь, этот тип оказался настолько хорош, что угробил едва ли не дюжину Великих – а они вечно похваляются своей силой и неуязвимостью!

– Откуда у тебя такая информация?

– Из достоверных источников, дружище! – подмигнул товарищу будущий верховный метеоролог. – Ну так что? Которого первого?

– Давай этого…

Повинуясь небрежному жесту колдуна, труп поднялся в воздух и поплыл к столу. Афинофоно поправил очки, несколько раз встряхнул кистями рук и сделал глубокий вдох.

– Бесконтактная трепанация?

– Пожалуй…

Волшебник поднёс руки к вискам Подметалы, но тут напарник неожиданно сказал:

– Постой!

– Что такое? Ты мне сбил весь настрой…

– Я тут вот о чём подумал… – Мардух прищурился и оттопырил губу. – Знаешь, ведь с момента смерти прошло максимум два часа, да и лежал он всё время на холодке… Некроз тканей ещё не успел начаться – ты понимаешь, о чём я?

– Хочешь сотворить очередного зомби? – Афинофоно поморщился. – Брось… Второй раз это уже будет не смешно.

– В том-то и дело, что не зомби! Помнишь гомункулярный курс?

– Да уж получше, чем ты… Гомункулус у нас не получится – в лучшем случае кадавр… Это же мёртвые ткани; я уже не говорю о клетках мозга – сам знаешь, как быстро они гибнут!

– Но остальное ещё можно оживить! А мозг… Ну, что-нибудь придумаем! Велика важность – мозг…

– У нас нет такого оборудования! Даже автоклава нет! Ты что, собрался делать всё вручную?!

– Так нам и не нужно ничего выращивать! – проникновенно сказал Мардух. – Надо всего лишь собрать вместе жизнеспособные органы – как детский конструктор, понимаешь? А потом…

– Потом просто заставить их работать; а всё, что нужно, отрастёт само! – ошеломленно подхватил Афинофоно. – Старик, ты гений! Идея совершенно бредовая, но может получиться!

– Так чего же мы ждём?! За дело!

Над столом замелькали руки. Молодые колдуны почти не пользовались инструментами: повинуясь лёгким пассам, расходилась кожа, мускулы и сухожилия аккуратно отделялись от костей, сами кости без малейших усилий выходили из суставных сумок и зависали в воздухе, чуть покачиваясь над столом.

– Ничего не получится, – с сожалением объявил Афинофоно спустя час. – Мы разобрали его полностью, но посмотри сам: слишком уж много некондиции. Мало того что ни одного целого органа не так ещё и костей катастрофически не хватает! Я насчитал четырнадцать переломов, из них пять сложных… Про кожу я вообще молчу… А жаль! Идея была богатая!

– Так у нас есть ещё один пупсик! – Мардух кивнул на второй труп. – Давай возьмём недостающие части отсюда!

– И тут же в полный рост встанет проблема отторжения тканей…

– Придётся зарядить мощное энергоинформационное поле, чтобы уладить все внутренние конфликты. Ерунда, справимся!

Работа продолжалась. Иннот поражался мастерству бормотологов: буквально на его глазах из двух мёртвых тел создавалось одно, ни формой, ни пропорциями не похожее на прототипы. Труднее всего оказалось с черепом: он был сильно повреждён у Шамполамо и практически вдрызг разбит у уборщика. Волшебники, словно скульпторы, лепили облик гомункулуса, сращивая одну с другой костные пластины. «Слишком аляповато получается!» – сомневался Афинофоно. «Сойдет», – уверенно отвечал напарник. «Зачем ты здесь приплюснул! Это не концептуально!» – «Сойдёт…» Готовые части тела тут же окутывало призрачное синеватое свечение, похожее на пламя горящего спирта; многие еле заметно подёргивались и шевелились. Внезапно будущий метеоролог отошёл от стола, достал из кармана дощечку со стилом и углубился в вычисления.

– Похоже, мы здорово прокололись, – сообщил он через несколько минут упавшим голосом. – Я тут подсчитал… Уровень энергии, необходимый для того, чтобы поддерживать жизнедеятельность, на несколько порядков выше нормальной клеточной активности. Фактически, чтобы всё это работало, нам придётся превратить его тело в своего рода энергостанцию!

– Ну? И превратим, раз надо… – Афинофоно утёр вспотевший лоб рукавом.

– И как ты это себе представляешь?

– Изменим химию желудка, например. Причём кардинально. Пусть там идёт бешеное расщепление и преобразование. Придётся сделать его раза в два больше, зато кишечник можно значительно сократить. А лёгкие сделаем органами двойного назначения – они одновременно будут служить аккумуляторами. Ты же знаешь, некоторые виды клеток способны накапливать весьма значительный потенциал… Наш протеже будет высоковольтным парнем!

У каюкера внезапно перехватило дыхание. Словно сквозь вату, долетали до него реплики молодых волшебников:

– Кожа никуда не годится…

– Ничего, возьмём у второго…

– Гомункулуса-то мы сделали изначально небольшого, придётся кроить…

– Усядет со временем… Кстати! А что если закрепить её специальными мускулами – здесь и здесь? Увеличим эластичность, и в случае надобности она будет разворачиваться в этакую перепонку!

– Как у белки-летяги? Оригинально! Парню с его малым весом будет не страшна никакая высота… Ты что сейчас делаешь?

– Хочу закольцевать его биологическое время.

– Всё ещё носишься со своей безумной идеей вечной молодости? Брось, ничего не получится! Тебе ведь уже доказывали…

– Но попытаться-то можно, верно? Давай уж поэксперименируем вволю! Как насчёт того, например, чтобы снабдить его дополнительными органами чувств? Я всегда считал, что мы необычайно ограничены в своих возможностях. Ну-ка, придумай что-нибудь!

– Гм… Ну что же, можно, например, вывести электрические рецепторы, но как они будут работать – это другой вопрос…

Иннота уже била нервная дрожь. Не смея моргнуть, он вглядывался в происходящее действо. Бормотологи продолжали колдовать; но вот настал, наконец, момент, когда все невероятные эволюции были завершены, и на мраморную плиту опустилось столь знакомое ему тело. Его собственное…

– А вот и Иннот! – тихонько мяукнул кот; он, оказывается, тоже с любопытством наблюдал за происходящим.

– Иннот, да не тот, – несколько смущённо откликнулся иерофант. – Созданному нами существу мы дали имя Дворнике; и сперва он мог совершать лишь самые простые действия. Дело в том, что мозг, который мы смастрячили, изначально был величиной с кулак – вполне достаточно для координации движений… И для того, чтобы подметать полы в башне. Мы заложили в него некую программу, возможность дальнейшего развития; благо, места в черепной коробке хватало… Но мы и представить себе не могли, что в один прекрасный день наше творение окажется с нами на равных.

Каюкер стиснул зубы и крепко зажмурился. Некоторое время ещё слышались реплики:

– Старик, это невероятно! Ведь то, что мы сейчас сделали… Это тянет по меньшей мере на диплом!

– Ещё бы! Жаль, что сия работа нам так и не зачтётся…

– А может?..

– Забудь! Ты же знаешь, какие они все формалисты… Но на лекции мы сегодня не пойдём, это уж точно! Устал я, как собака! Сейчас домой – и спать, только спать…

– Но сначала по пивку?

– Само собой…

Щёлкнул выключатель. Темпоральная лампа мигнула несколько раз и погасла. В глубине стеклянного шара медленно остывали прихотливо изогнутые проволочки и сетки.

– На этом всё и закончилось, – раздался в полумраке голос Афинофоно. – В Вавилонской Башне вместо старого уборщика появился новый, тихий паренёк с удивительно подходящим именем… А вскоре нам попросту стало не до того, чтобы присматривать за своим созданием. Среди Великих произошел раскол, начало которому положили исследования лаборатории некротики и который закончился в конце концов тем, что принято называть Первой Магической. Да, поначалу была всего-навсего эдакая маленькая гнусная внутрисемейная война… Когда до всех наконец дошло, к чему приводят подобные способы ведения диспутов, на дымящихся развалинах города было заключено соглашение; и некроманты удалились в мёрзлые северные земли, прихватив с собой добрую половину лабораторного оборудования башни. Тогда это казалось наилучшим выходом… Примерно в это же время было составлено и испытано одно из величайших заклятий, названное впоследствии заклятием Мооса; оно изменяло некоторые мировые константы, влияя на кристаллическую решётку металлов и делая их на несколько порядков мягче… Считалось, это самый надёжный способ не допустить в мире масштабных войн; но, как выяснилось, большие армии могут прекрасно сражаться и деревянным оружием. Неуёмные амбиции некромантов привели ко Второй Магической – по счастью, лишь спустя многие сотни лет, так что у нас была возможность хорошенько подготовиться. И вот, после очередной астральной битвы (а надо сказать, сражения, происходившие в вещном мире, – лишь слабое отражение того мочилова, что творилось в астрале) мы обнаружили, что остались одни… Эти престарелые маньяки наконец-то поубивали друг друга, и мы, младшие маги, смогли заняться своими делами. Иерофант удалился к себе, в Монастырь Безумных Метеорологов, и озаботился вопросами климата – собственно, он и раньше занимался этим, только теперь у него над душой не висело многочисленное начальство, ну а я окунулся с головой в собственные исследования…

– Так что же, – хрипло спросил Иннот; в горле его пересохло, и он не узнал собственного голоса. – Так что же; выходит, я и Подметала – это один и тот же человек?

– Не совсем один и тот же… Но примерно на две трети – да.

– И это значит, что Джихад – моя сестра? На две, блин, трети!!!

– А чем плохо, когда лучшие друзья оказываются ещё и родственниками?

Каюкер встал и подошёл к окну. Небо на востоке потихоньку бледнело; разгоралась заря нового дня. Ночь пролетела совсем незаметно… Он зажмурился и изо всех сил сжал руки на подоконнике.

– Слушайте… Зачем вы всё это мне показали?

– Потому что теперь ты стал одним из нас.

– Одним из вас! Что значит – одним из вас? Ходячей диковиной? Ярмарочным уродом, сотворенным ради глупой шутки?!

– Он не понимает… – тихонько вздохнул иерофант. – Да, всё это начиналось, почти как шутка; или как смелый эксперимент, если хочешь. Ну и что? А с чего начинается большинство жизней, ты никогда не задумывался? Иногда вообще с лишнего стакана рома на вечеринке!

– Ты стал одним из тех, чьи поступки влияют на судьбы мира, – с нажимом произнёс Афинофоно. – В конце концов, совершенно неважно, каково твоё происхождение. Имеет значение только одно – кто ты есть.

– В точности так, – подтвердил иерофант. – Чтобы стать Великим Магом, вовсе необязательно уметь колдовать. Забавно, правда? Ты в конце концов достиг того, о чём мечтал Чаква Шамполамо; а он… Он всего лишь следовал своим прихотям и фантазиям, не более того. Даже имя придумал себе такое, чтобы звучало таинственно и романтично.

– Да уж, во мне романтизма ни на грош, – согласился Иннот. – Ну, и… Что теперь?

– Что теперь? Теперь нам предстоит следить за порядком в эфирных сферах, искоренять мировое зло и насаждать всеобщее благо… Всё в таком духе, старина! – Афинофоно неожиданно усмехнулся и подмигнул каюкеру. – Но ты не переживай, такие вещи обычно получаются сами собой.

Эпилог

– Почему у вас двери настежь? – брюзгливо осведомился патологоанатом. – Это что же получается – заходите, люди добрые, берите, что хотите – так, что ли?

Похожий на небольшого грустного бегемотика дежурный прозектор философски пожал плечами и тихонько вздохнул. За долгие годы службы он усвоил одну важную вещь: спорить со всевозможным начальством – дело гиблое. Тем не менее молчание стало бы своего рода признанием вины; поэтому он проворчал:

– А что здесь брать, скажите на милость? Это же морг…

– Сразу видно, не доводилось вам в трущобах работать, – нудил патологоанатом. – Вот там запросто могли бы недосчитаться поутру парочки-другой клиентов… Да и тут, честно говоря… Пирожки-то с мясом покупаете, небось? Это санитарное недоразумение…

Прозектор перевёл печальный взгляд на свой объёмистый живот, которым в немалой степени был обязан разнообразной выпечке.

– Только у проверенных продавцов; так что риск невольной антропофагии сведён к минимуму, – попытался сострить он.

– Э, батенька! Проверенные-то они проверенные, а от каждой порции откусить не заставишь… Народишко у нас сами знаете какой…

– Честно говоря, я был в полной уверенности, что запер за собой… – признал поражение прозектор. – Вышел всего на минуту купить этих новомодных курительных палочек.

– А, папиросы? «Смоукер стик», так, кажется, они называются? Да, вещь забавная… У нас половина Управления ими балуется. Самое смешное, что это абсолютно законно! Ну ладно… Где там у вас вчерашний материал?

– Тот, что с улицы Старых Каштанов? Девятый бокс… Подготовить вам стол?

– Да, разумеется… Хотя, честно говоря, здесь скорее был бы уместен не я, а наш штатный бормотолог. Но он, как на грех, укатил в отпуск, а мне приходится отдуваться, хотя и слепому ясно, что тут имел место типичный случай чародейной атаки… Дежурный наряд рассказывал, там ничего целого не осталось – щепки и мелкие осколки… Вообще случай, конечно, из ряда вон выходящий: потайная комната в старом доме, да плюс ещё, судя по всему, бормотологическая лаборатория… И теперь мне предстоит вскрывать какую-то старушенцию, хотя единственное, что в ней осталось целого, – дурацкий самодельный протез!

– Протез?

– Ну да! Представьте себе – костяная нога! Эй, милейший, что с вами?!

Прозектор застыл, словно изваяние; челюсть его отвисла. Широко раскрытые глаза уставились на распахнутую настежь цинковую дверцу холодильника с выведенной на ней цифрой «9». Роликовая полка была выдвинута до упора, рогожа валялась на полу. Патологоанатом изрек что-то вроде «мгм-дэ-э…» и перевёл взгляд на стену. Судя по всему, кто-то пинком повалил шкафчик с реактивами, потом обмакнул палец в разлившуюся зелёнку и вывел на белом кафеле корявые буквы.

«Вы фсе тут ваще падонки, – гласила надпись, – и хоспис ваш – полный ацтой».

1

В. Высоцкий. «На судне бунт…»

2

Там же… Автор уже упоминал как-то, что не несёт никакой ответственности за музыкальные пристрастия персонажей (и персонажиков тоже).

3

Всё очень плохо! (пиджин.)

4

Не шевелитесь. Рептилии в первую очередь реагируют на движение (пиджин.)

5

Старинный обезьянский романс «Такого гада век недолог».

6

Ну, или просто к детям…