Каюкер и ухайдакер (№3) - Старая Контра

– Конечно.

– Ты попал сюда отнюдь не случайно; хотя сам, возможно, думаешь по-другому. Здесь место тем, кто ценит великие истины превыше мимолётных соблазнов мира.

– Я, вообще-то, не сказал, что ценю их выше всего…

– А что же в таком случае является главным для тебя?

Иннот долго молчал.

– Жизнь, – наконец вымолвил он. – Просто жизнь.

– Но ради чего?

Каюкер кивнул на край площадки.

– Ради всего этого. Не знаю, Верховный, как ещё сказать…

– Ты стремишься к деянию, – вздохнул иерофант. – Такие, как ты, подобны сухому куску дерева – они дают пищу огню жизни, но сгорают в нём без остатка. Я другой. Я живу далеко не первую сотню лет – да-да, не удивляйся… Мы не постигли тайны бессмертия, но преуспели в продлении жизни. Иногда я кажусь себе камнем на вершине неприступной скалы. Я оброс мхом, я наблюдаю круговорот жизни и смерти, творящийся внизу, а ветра этого мира лишь полируют мою поверхность. Это иллюзия, конечно; даже горы умирают с течением времени. Но мне жаль подобных тебе: не каждый горит столь чистым и светлым пламенем.

– Гм… Спасибо на добром слове, конечно… А что, если я не кусок дерева, как ты выразился, а например, фитиль в плошке масла? Что, если я свечу, но не сгораю?

– Такое возможно лишь в пустых мечтах, юноша, – старец огладил бороду, – а то, что творится в башне, – явь, хотя вряд ли живущие внизу поверили бы во всё, что здесь происходит.

– А как сюда попали остальные? Знаешь, они показались мне настоящими фанатиками этой вашей башни… – тут Иннот прикусил язык.

– Они и есть фанатики, фанатики знания, – кивнул иерофант. – Так же, как и я. Редко, иногда раз в несколько поколений, в лесном племени рождается мальчик, которому мало того, о чём мечтают его сверстники. Он жаждет познавать сокровенные тайны мироздания, осушать моря и сводить звёзды с небес; жажда эта не исчезает с годами, а всё больше и больше мучает его. Её не утолят ни Лес, ни Вавилон, и тогда шаман племени рассказывает ему легенду о башне высоко в горах.

– Именно мальчик? А если тягу к познанию проявит девочка?

– Девочка?! – изумился иерофант. – Что за вздорная мысль! Как можно научить чему-то… девочку!!! – Он возмущённо пожал плечами.

– И он идёт сюда? А что-нибудь более весомое шаман ему даёт – ну, компас там, карту… А то ведь и заблудиться немудрено!

– Если такова его судьба, он найдёт путь.

– И вы научите его сводить звёзды с небес? – каю-кер саркастически приподнял бровь.

– Нет. Мы научим его не делать этого. Мечты вообще редко воплощаются, и никогда так, как этого хочется. Но понять сие можно, лишь проведя в башне долгие годы.

– А я вот припёрся без протекции, хотя, как ты говоришь, и очутился здесь не случайно…

– Да, твой путь необычен; я и подумать не мог, что кто-то сумеет забраться по наружной стене. Страх высоты присущ всем, за исключением птиц; но человек – не птица.

– Ну, это как сказать… – ухмыльнулся Иннот. – Что, если мой предок-тотем был белкой-летягой? Ладно, давай вернёмся к началу нашей беседы. Мне действительно всё здесь жутко интересно, но я должен исполнить долг. Надо отправляться в путь, Верховный.

– Зажила ли твоя голова?

– Давно уже! – Иннот откинул со лба волосы. Иерофант удивлённо изогнул бровь.

– На диво быстро…

– Кстати, не объяснишь, как это ты меня? – полюбопытствовал каюкер.

– Искусство сверхзвукового щелбана. – Старик многозначительно поднял вверх палец. – Секретный удар метеорологов. Тренированный адепт может одним щелбаном уложить прекрасно вооруженного и превосходно обученного врага.

– Ты хочешь сказать, что просто влепил мне щелбан?!! – завопил Иннот.

– Просто? Хо-хо! Этому мастерству учатся долгие годы! Сначала тренируют мощь и силу пальцев, потом – ежедневно по нескольку часов в день учатся наносить щелбан, оттачивая быстроту движения, сперва на мягкой поверхности, потом на твёрдой. И лишь когда ты сможешь одним щелчком разбить бутылку или расколоть толстую сосновую доску…

– Мне попросту дали щелчка! Поверить не могу!

– Не понимаю, что тебя так смущает, – пожал плечами иерофант. – Речь сейчас не об этом. Я не стану тебя задерживать, если ты решишь уйти; однако знай, что пытаться перевалить через Туманный хребет в одиночку равносильно самоубийству. Мы, разумеется, укажем тебе торные тропы, но я хотел бы знать – для чего тебе так надо на север? Ты сказал, что идёшь выручать из беды друга…

Иннот глубоко вздохнул и принялся рассказывать. Под конец он извлёк из-под пончо заколдованную медную монетку и положил на ладонь. Стрелка лениво развернулась, указывая в сторону гор.

Воцарилось молчание. Внезапно иерофант отступил на шаг и отвесил изумлённому каюкеру глубокий поклон.

– Ты и впрямь редкий человек, чужеземец! Знай же: то, что ты намереваешься свершить, сродни великому Посвящению, кое прошли все корифеи… Ибо исполнить задуманное не в человеческих силах.

– Ну почему же? – пожал плечами Иннот. – Если взяться за дело с умом…

– Никому ещё на моей памяти не удавалось вырваться из когтей живых мертвецов и великих некромантов севера! Воистину тобою движет то же высокое безумие Духа, что и нами!

– Знаешь, Верховный, я не большой знаток метафизики и вообще – парень конкретный. Так что сориентируюсь на месте, ну а там видно будет. Кстати о торных тропах: я видел любопытную штуковину в той комнате, где ты меня вырубил. Что-то вроде объёмной карты. Я потом спрашивал Абаку, но он не знает, о чём речь, а сам я её не нашел.

– Конечно, он не знает: прозелитам и неофитам нечего делать в климатологической!

– А мне можно глянуть? Старец пошевелил бровями.

– Полагаю, что да. Открою тебе секрет: это всего лишь макет, хотя и необычайно подробный. Он служит для моделирования некоторых процессов, но отнюдь не для их инициации.

– А как вы управляете погодой? Бормотология?

– Да, но не только. Высоко в горах расположены тайные устройства и древние механизмы, которые могут вызывать те или иные изменения в окружающем мире… Это всё, что я могу сказать непосвящённому. Если ты когда-нибудь захочешь узнать больше, возвращайся сюда и вступи в наше братство.

– Мне придётся начинать с прозелита?

– Как и всем…

– Однако, сдаётся мне, дерусь я получше этих ребят в беленьком…

– Твоё воинское мастерство где-то на уровне продвинутого неофита, но дело ведь не только в умении сражаться. Кроме того, согласись: если бы не твои необычные способности, столь схожие со способностями электрического угря, ты вряд ли управился бы со своими соперниками.

– Ну, это как сказать; всё же в полную силу я дрался только с корифеем… Хотя он будет покруче меня, признаю.

– Должно быть, там, откуда ты пришел, немногие могли сравниться с тобой; ибо даже неофит башни способен одолеть мастера воинских искусств из тех, что обитают внизу, – иерофант махнул рукой в сторону юга.

– Напрасно ты так пренебрежительно говоришь о них, – отозвался каюкер. – Однако я и в самом деле был бойцом не из последних. Пожалуй, только проклятый Шамполамо оказался сильнее меня, да и то – будь у нас равное оружие, неизвестно ещё, кто кого.

– Шамполамо? Чаква Шамполамо?

– Ты знаешь его?! – изумился Иннот.

– Который уже раз я убеждаюсь, что в мире нет случайностей… – прошептал иерофант. – Знаю ли я его? Да, я его знаю. Молодой адепт, один из самых талантливых… И самая большая ошибка за долгие годы моей жизни.

– Так он отсюда? То-то махается здорово… – понимающе кивнул Иннот. – Но постой, ты сказал, адепт? А разве адепты не должны получить твоего соизволения на то, чтобы покинуть монастырь?

– Таково общее правило, и можешь поверить, все эти годы оно свято блюлось. Носителям высокой мудрости не пристало жить среди простых смертных, ибо их страсти в конце концов овладевают даже лучшими из лучших, а сила мудрецов такова, что способна натворить множество бед… Башня Безумных Метеорологов – это центр тяжести невидимых весов, нависших над миром. Мы должны находиться здесь, чтобы равновесие чаш сохранялось.

– А что же с Шамполамо?

– Это печальная история… Он действительно был очень талантлив, но при этом чрезвычайно своеволен и высокомерен. Долгое время наставники смотрели на это сквозь пальцы; ибо высокое мнение о собственной персоне постоянно подстёгивало его тягу к совершенству, а своеволие они считали проявлением независимости духа. Особенно поднаторел он в боевых искусствах, в совершенстве овладев техниками грохманта и носопыра. Однако нравственность его и мораль были куда менее совершенны, чем тело и дух. Полагаю, низменные инстинкты и желания постепенно овладевали им, подтачивая самую суть. И вот, уже будучи адептом, он обратился ко мне с просьбой допустить его в зал Посвящения. Однако разрешить подобное было бы верхом неразумия – ибо он не был готов принять звание корифея и всё с ним связанное.

– Извини, что перебиваю, – маленькие глазки Иннота сверкали от любопытства, – но что за Посвящение-то?

– Сие великая тайна… Впрочем, тебе я могу её открыть, ибо на самом деле всё это фигня. Поклянись только не говорить ни слова, пока находишься в этих стенах.

– Шобъясдох! – торжественно произнёс каюкер ритуальную формулу страшной клятвы и ткнул себя в грудь оттопыренными большими пальцами. – А почему?..

– Чтоб неофиты с прозелитами не борзели, – пояснил иерофант. – Должны же они старших уважать! Есть, понимаешь, такое слово – субординация… А тайна сия проста, чужеземец: звание корифея получают вместе с чёрными очками. Несколько десятков этих очков хранятся в футлярах в верхней части зала Посвящения. Чтобы взять такой футляр, надо взойти по лестнице – она спиралью завивается вокруг колонны громоотвода. Но лестницу стережёт расчленяющая машина. Словно огромный тарантул из воронёной стали, висит она в паутине тросов и ферм, ожидая очередного претендента.

– А в чём фишка-то?

– Суть в том, что победить машину не в человеческих силах. Она намного быстрее и сильней любого, пусть даже самого закалённого и опытного бойца. Чтобы одолеть её, надо выйти за пределы собственной личности; сверхчеловеческим напряжением сил освободиться от оков собственного «я». Такое по силам единицам; но даже если в двери Посвящения войдёт самый просветлённый из адептов, предсказать исход схватки нельзя.

– Хотел бы я посмотреть!

– Она сейчас на техосмотре. Панцирь снят, тяги я сам пооткручивал и положил в керосин отмокать; короче – железяка железякой…

– Ладно, проехали. Значит, некогда молодой адепт Чаква обратился к тебе с просьбой и получил отказ?

– Верно. Он продолжил обучение, вкладывая, как обычно, все свои силы в то, что делал, – и я решил было, что он усмирил свою гордыню, ибо теперь большую часть времени Чаква посвящал не боевым искусствам, а резьбе по дереву. Я счёл это благоприятным признаком, но время показало, сколь жестоко я ошибался! Спустя месяц я послал с неким поручением за пределы башни одного из умудрённых адептов, а вскоре выяснилось, что Чаква Шамполамо бесследно исчез. Я велел обшарить монастырь сверху донизу, и в кессонной камере Подводных Врат метеорологи обнаружили бездыханное тело моего посланника. Должно быть, Шамполамо подстерёг несчастного и погасил его, забрав пайцзу – ключ, при помощи которого можно покинуть башню.

– Погасил?

– Его убили приёмом «танец маленьких грохмантов», а стилем грохманта проклятый ворюга владел в совершенстве.

– А что это за приём?!

– Да ничего особенного, монтировкой по маковке приложил, и всё тут… Раз пятьдесят…

В голосе иерофанта прорезалась досада.

– Ты отрядил за ним погоню?

– Да. Я прибегнул к бормотологии, чтобы определить, куда он направит свои стопы. Он шел в Вавилон, и я послал по его следам адепта, поднаторевшего в боевом мастерстве, полагая, что этого будет достаточно. Увы, он вернулся ни с чем! Проклятый Шамполамо как сквозь землю провалился.

– Ну и дела! – покачал головой Иннот. – Ладно, когда я буду устраивать ему каюк, то передам от тебя личный привет, оки? Кстати, что он спёр-то?

– Ты слышал что-нибудь о Великом Маге, вскрывшем подземные реки? – приосанился старец.

– А то! – хмыкнул каюкер. – В Биг Бэби даже песенка такая есть: «затопил нас Мардехай, хоть ложись да подыхай». Великий Маг Мардух и есть тот самый кекс, который обожает заливать соседей… В континентальном, так сказать, масштабе!

– Я бы попросил! – Иерофант оскорблённо выпятил губу.

Каюкер непонимающе нахмурился. Спустя миг до него дошло…

– Так Мардух – это ты?!!

– Э… Ну да. Только я не люблю, когда меня так называют. Эта дурацкая кличка у меня ещё со школьных времён… Так вот, юноша: я действительно занимаюсь крупномасштабными проектами; и если бы всё шло, как положено, никаких особых бед не случилось бы. Дело в том, что в нашем мире с давних пор существуют два величайших бормотологических артефакта, созданных некогда разумом столь же великим, сколь и таинственным. Это волшебные палочки, дающие непосредственную власть над живой и мёртвой материей – заветная мечта бормотологов всех времён и народов. Белая позволяет творить чудеса с живыми организмами, а чёрная совершает изменения в косной природе. С её-то помощью я и поднял воды из глубин земли, надеясь остановить процесс спустя должное время. Но – увы! Похититель умыкнул сей уникальный инструмент, поставив меня в крайне неловкое положение.

– Почему ты рассказываешь мне такие вещи? – спросил Иннот после долгой паузы. – Уж это – как пить дать самая страшная тайна! Такое могущество…

– Вовсе нет… Дело в том, что обычный человек, да и волшебник тоже, если только он не Великий Маг, попросту не может воспользоваться этим инструментом. Мозг не выдержит, понимаешь? Это всё равно, как если бы слабенькую лампочку ввернули в патрон и подали напряжение раз в десять выше номинального. Надеюсь, в электричестве ты разбираешься – ведь ты и сам в некотором роде…

– Ясен пень! Но зачем же тогда Шамполамо похитил её?

Иерофант пожал плечами.

– А кто его знает! Могу сказать одно – если бы он активировал её, то превратился бы в буйного психа или слюнявого идиота раньше, чем смог бы что-либо сделать.

– Значит, одна из этих палочек до сих пор хранится у вас? – заинтересовался Иннот. – А можно взглянуть на этакое чудо?

– Можно, почему бы и нет… Пойдём. Иерофант провёл каюкера по коридорам, в этот час пустынным – у метеорологов был разгар утренней тренировки. У одной из дверей, на вид ничем не отличающейся от других, старец остановился.

– Вы бы хоть таблички повесили! – посоветовал каюкер. – Как вы ориентируетесь, где что? Ну, допустим, ты за столько лет знаешь здесь всё, как свои пять пальцев, но остальные-то?

– Для остальных это неплохая тренировка памяти, – откликнулся иерофант. – Ибо для дисциплинированного ума ничего не стоит удержать в голове карту башни.

Комната, в которой они оказались, была совсем небольшой. В отличие от прочих помещений, все плоскости здесь покрывала керамическая плитка – терракотово-жёлтые миниатюрные квадратики. Светильники почему-то были устроены прямо в полу – два круглых окошка, забранные матовым стеклом. В ярком луче одного из них парила, ничего не касаясь, круглая голова демона, искусно вырезанная из кости, с выпученными чёрными глазами – словно негатив талисмана, подаренного каюкеру Джихад. Иннот, не веря своим глазам, подошел ближе.

– Сейчас она не слишком-то похожа на палочку, верно? – раздался за спиной Иннота довольный голос иерофанта. – На эту вещь наложено трансформирующее заклятие; в данном случае она преобразована в антикварный разрезатель для бумаги и конвертов. Моя причуда, если честно… Нажимаешь на глаза, и изо рта выскакивает язык – острый, как бритва!

* * *

Просыпаться после наркоза – не самое приятное дело; в худшем случае недосчитываешься какой-нибудь части тела, в лучшем – испытываешь головокружение и рвотные позывы. С трудом преодолев тошноту, Адирроза разомкнула веки. «Хлороформировали, гады!» Руки и ноги были на месте, хотя затекли изрядно. Уже хорошо… Из-за приоткрытой двери слышался раздраженный голос Каракозо:

– А это меня не интересует; это твоя проблема. Захочешь – успеешь. Условия именно такие, как я сказал: через три часа я перезвоню и назначу место встречи. Нет – пеняй на себя. Что? А я буду разговаривать в таком тоне, в котором считаю нужным, милейший. Да, я знаю, что ты не привык… И что каюкер не из последних, мне тоже известно. Мне про тебя вообще известно многое: кто ты такой, твой телефон, адрес, кто твои родственники, где они живут и так далее. Я не запугиваю, я хочу, чтобы ты уяснил ситуацию… Да. Именно так. Кстати, учти: он нужен мне живым и здоровым; в каком виде мне его сдашь – в таком получишь свою подружку… Ну, всё, хватит болтать. Время пошло.

Брякнула брошенная на рычаги трубка. Адирроза попыталась шевельнуться – и обнаружила, что не может этого сделать. Тело девушки было надёжно зафиксировано в специальном кресле. Руки, ноги и талию охватывали прочные ремни; даже голову повернуть было невозможно – в виски упирались обтянутые войлоком фиксаторы. Послышались шаги. Бывший шеф Адиррозы, он же – бессменный директор «Веспа Крабро», одной из самых таинственных и зловещих организаций Вавилона, аккуратно прикрыл за собой дверь, уселся напротив пленницы и скорбно вздохнул.

– Если бы ты только знала, девочка, как ты меня огорчила!

– В самом деле? – Усилием воли сипапоккула заставила себя говорить спокойно, ледяным тоном. – Спасибо за букет, очень красивый. Жаль только, ваза разбилась.

– У нас был выбор: либо панцирник, либо несколько капель растительного алкалоида тебе в пищу. Я остановился на первом варианте: на мой взгляд, ты вполне заслуживала того, чтобы увидеть напоследок нечто красивое.

– Зачем вы так, шеф? – тихо спросила Адирроза.

– Потому что покинуть нашу организацию можно тремя способами: умереть от старости, умереть, исполняя свой долг, или… Просто умереть. Я пытался тебя предупредить, но ты, видно, совсем не понимаешь намёков. Кстати, если не секрет: как ты догадалась, что это ловушка?

– Запах… – Адирроза попыталась сесть удобнее, но ничего не получилось. – Эфир не до конца испарился, я почуяла странный запах и насторожилась.

– Этот Чырвен с его микофобией… – поморщился Каракозо. – Перестраховался, понимаешь! Ничего никому уже нельзя поручить. Всё приходится делать лично, да и то… – Он махнул рукой.

– Нельзя ли меня развязать? – осведомилась сипапоккула.

– Ну, это вряд ли! Ты же всё понимаешь, девочка: я не буду рисковать, оставаясь наедине с прекрасно обученной убийцей, зачем мне это!

– Позовите Таубе и Брауде делов-то! – хмыкнула Адирроза.

– Увы! Оба нынче нетрудоспособны; я, конечно, очень надеюсь, что временно.

– Оба? – удивилась девушка.

– Да… Собственно, любой другой на их месте давно отправился бы на тот свет. Счастье, что у горри такие крепкие черепа; но бедняга Таубе до сих пор в коме, да и Брауде очень плох.

– Как это случилось? – полюбопытствовала Адирроза, затем взгляд её метнулся в угол. Клетка была пуста. – Где Фракомбрасс? Неужели?..

– Удрал прямо у меня из-под носа. В оправдание могу лишь сказать, что ему помогли, причём весьма оригинальным способом.

Сипапоккула улыбнулась, потом хихикнула и, наконец, расхохоталась во весь голос – несмотря на отчаянное положение, её распирало веселье.

– Да, можешь посмеяться над стариком. – Каракозо без улыбки смотрел на свою пленницу. – Я это заслужил, наверное.

– Извините… Шеф… Но это и впрямь смешно! Надо же, какой везучий засранец… Я-то думала, что уж если он попал в лапы наш… Вашей фирме, то больше не вырвется…

– К сожалению, это не так. – Каракозо придвинул свой стул вплотную к креслу. – Однако, думаю, тебе гораздо интереснее узнать собственную участь, а? Вообще ты молодец, хорошо держишься.

– Ну, если я до сих пор жива, значит, вы решили использовать меня в какой-то своей комбинации, – рассудительно промолвила Адирроза. – Верно? Я ведь знаю, как это обычно делается.

– Да, ты права. Если честно, я даже рад, что всё так получилось. В смысле, что ты осталась в живых. Теперь у нас есть реальный шанс обменять тебя на Фракомбрасса, девочка. Ты веришь в предопределённость судьбы? Я – нет, но такое впечатление, что ваши с Ёкарным Глазом пути переплелись в единое целое.

– Кто же предложил такую странную сделку? – удивилась сипапоккула.

– Это моя идея. Ты не совсем верно ставишь вопрос, душа моя: ключевое слово здесь не «кто», а «кому».

– И кому же?

– Одному из твоих знакомых, известному в определённых кругах под кличкой Громила. Собственно, с моей стороны это было жестом отчаяния; я бил наугад… Но, похоже, попал-таки в цель!

– Вы считаете, что за побегом стоял он? Но почему именно здесь и сейчас?.. В джунглях возможностей было куда больше!

– Об этом ты сможешь расспросить его лично. Я всего лишь хочу получить пирата обратно; у меня были некоторые основания полагать, что гориллоиду известно его нынешнее местонахождение. Так что я позвонил ему и предложил обмен.

– А что это за «основания»?

– Ну, например, я сильно подозреваю, что у твоего друга имеются связи с обезьянским подпольем.

– С подпольем? Вы имеете в виду все эти экстремистские организации?

– И это тоже… Нет, на самом деле ничего конкретного, иначе бы мы давно его взяли; впрочем, если сделка состоится, это будет означать, что я прав.

– Значит, обмен… А почему вы вообще решили, что я ему нужна?

– Из твоего собственного отчёта предельно ясно, что ты сдружилась с этой странной компанией. Логично было предположить, что симпатия возникла обоюдная…

– Ну и сволочь же вы! – процедила сквозь зубы Адирроза.

– Специфика работы, только и всего… Кстати, ты и сама поступала в точности так же; тебе это разонравилось, лишь когда дело коснулось твоей драгоценной персоны.

– Вы ведь не оставите меня в покое, верно? Если не сумеете пришить нас обоих во время обмена, то сделаете это потом. Что это будет, шеф: яд, выстрел одного из моих соплеменников или просто хороший удар дубинкой в тёмной подворотне?

Каракозо выразительно пожал плечами и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. В комнате повисла ватная тишина; пробковые панели поглощали все звуки.

Сипапоккула тихонько шмыгнула носом, но тут же стиснула зубы. «Громила! Ты же хитрый! Пожалуйста, придумай что-нибудь! Ты обязательно подстрахуешься, я ведь знаю!»

* * *

Среди коротко знавших Громилу ходили самые разные истории о том, как именно мохнатый увалень стал грозным каюкером. Большинство склонялось к мнению, что гориллоида ещё в детстве взял на воспитание некий старый сенсей, обезьянский мастер каюкиндо, обучив секретным каюкерским приёмам. Сам Громила, стоило такому разговору возникнуть в его присутствии, только ухмылялся с таинственным видом, чем ещё больше убеждал приятелей в правоте этой версии.

Оставим дикий термин «каюкиндо» на совести придумавших его; тем не менее определённая доля истинытут присутствовала. Предпенсионного возраста обезьянец, известный под прозвищем «дед Гамовер», действительно был в своё время наставником молодого гориллоида. Позже Громила превзошёл своего учителя практически во всём, однако полученные уроки глубоко врезались ему в память. «Выходя из дома – неважно, идёшь ли ты работать или просто за пивом в ближайший ларёк, первым делом проверь, не следит ли за тобой кто-нибудь, – учил Гамовер. – Возьми это за правило. Одним лишь предкам известно, сколько дел провалено из-за того, что всякие олухи вроде тебя были чересчур самонадеянны. Поэтому, прежде чем начнёшь действовать, позаботься о том, чтобы обрубить все хвосты».

Выйдя из парадной, обезьянец чисто по привычке бросил взгляд по сторонам, запоминая облик находившихся поблизости прохожих. Свернув за угол, он остановился, глядя в зеркальную витрину парикмахерской и поправляя взъерошенные волосы на макушке. Внезапно на противоположной стороне тротуара появилась фигура в неброском пончо – вроде бы только что виденная. «Так-так», – оживился гориллоид, но не подал виду и неспешным шагом направился по улице. Спустя минуту в лохматой голове уже нарисовался план действий. Громила стал путать следы. Делал он это нарочито неуклюже, стараясь, чтобы преследователь не потерял его из виду, и вдруг резко свернул в тёмную подворотню. Он уже давно присмотрел это место: в стене здесь неизвестно для каких надобностей была сделана узкая и довольно глубокая ниша, более чем подходящая для того трюка, который он намеревался провернуть. Втиснувшись в неё, Громила затаил дыхание.

Шпик свернул под арку и замедлил шаги, давая глазам привыкнуть к полумраку. Огромная мохнатая лапа, в тот же миг сцапавшая его за шкирку, явилась для бедняги полнейшей неожиданностью: она словно выросла прямо из стены! Пойманный, безусловно, был профи: ему понадобилось всего мгновение, чтобы осознать случившееся, но Громиле хватило и этого. Он буквально впечатал свою добычу туда, где секунду назад прятался сам, и прижал к сырой кирпичной стене, лишив возможности двигаться.

– А ну, тихо, любезный! – проворчал каюкер, вплотную приблизив лицо и оскалившись: он знал, какой эффект это способно произвести. – Можешь не рыпаться, ты уже попался. Предупреждаю сразу: реакция у меня отменная, так что давай попробуем обойтись без глупостей, оки? Сейчас ты мне ответишь на пару вопросов; ну а если у тебя хватит безрассудства шевельнуться, узнаешь, что такое перелом шейных позвонков.

– Отпустите! Ради всех предков, деньги в бумажнике! – просипел пойманный.

– Не надо, не надо, – покачал головой Громила. – Не надо изображать из себя невинного прохожего. Времени у меня мало, поэтому сделаем так… – Он вдруг резко развернул шпика спиной к себе, вывернул ему руку и перехватил запястье. – За каждый неправильный ответ я буду ломать тебе один палец. Следовательно, у тебя будет десять попыток; ну, а потом травмы станут уже серьёзнее. Да, чуть не забыл: отвечать нужно быстро. Секунда промедления – пальцем меньше. Итак, слушай внимательно: вопрос первый. На кого ты работаешь?

Шея пойманного покрылась крупными каплями пота.

– Вы делаете ошибку… Громила чуть усилил нажим.

– А ты, похоже, из непонятливых, сынок…

– Ладно! Отпустите! Я скажу! Он не представился… А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

– Я ведь предупреждал, – укоризненно покачал головой Громила. – Ну почему некоторые не перестают мухлевать даже на смертном одре? Вопрос тот же, дорогуша… А вот палец теперь другой.

– Его имя тебе всё равно ничего не скажет! – со слезами на глазах выкрикнула жертва.

– Но это тот, кто звонил мне и предлагал обмен?

– Да! Да! Отпусти, больно!

– Твоя задача? – жёстко спросил гориллоид.

– Проследить, куда ты пойдёшь!

– И только?

– Да! Клянусь! Только это! Пожалуйста… – Голос говорившего вдруг сорвался на пронзительный фальцет.

– Адрес!

– Горбатый переулок, дом четырнадцать, квартира сорок один!

– А не врёшь? Слушай внимательно, сынок: это очень важно. Как раз адрес я легко могу проверить, и если ты мне сейчас солгал, то лучше признайся сразу.

– Нет! Я сказал правду!

– Ладно… Тогда прогуляемся, – гориллоид рывком развернул шпика. – Правила будут следующие: идёшь рядом со мной, плечом к плечу. Оторвёшься хотя бы на шаг – каюк; попробуешь позвать на помощь или заговорить с кем-нибудь – каюк; любое твоё движение, не понятое мною, – каюк. Я доступно излагаю? А чтобы нам не было скучно во время этой прогулки, ты расскажешь мне, как дошёл до жизни такой, с кем работал, что знаешь обо мне и моих друзьях, ну, и так далее.

– Меня убьют…

– Нет, если будешь слушать меня. Кстати, учти: я прекрасно знаю, как можно оборвать речь на полуслове и заехать локтем под дых; я и сам так умею. Какое там соотношение силы у гориллоида и человека: то ли восемь, то ли десять к одному, верно? Береги себя…

Придерживая (из осторожности) свою добычу за локоть, Громила быстрым шагом направился в тот район Вавилона, который лояльные к антропоидной диаспоре горожане называли Манки-таун, а антиприматы – попросту «обезьянник».

Здесь прошло его детство; узкие переулки и низенькие глинобитные домики с пробивающейся вдоль стен чахлой травой вызывали к жизни ностальгические воспоминания. Наверное, поэтому гориллоид бывал тут нечасто; эти места навевали на него грусть, а грустить он не любил. Впрочем, сейчас было не до сантиментов. Шпик не предпринимал никаких попыток освободиться: он понимал, что это бесполезно. Помимо всего прочего, они уже достаточно углубились в обезьянский квартал, а человеку появляться здесь в одиночку было небезопасно. Кучки подростков-обезьянцев, о чём-то оживлённо беседующие в подворотнях, поминутно сплёвывая, при виде странной парочки замолкали и провожали их долгими внимательными взглядами, правда, заступить дорогу никто не решался. Встречные начали здороваться с Громилой: здесь его знали, по-видимому, многие. Гориллоид сбавил темп и брёл неторопливо, прогулочным шагом, не забывая, однако, приглядывать за своим пленником. Наконец Чырвен – а это был он – не выдержал и спросил:

– Куда мы идём?

– Да как тебе сказать… – задумчиво ответил Громила. – Ищем кое-кого. Так, значит, говоришь, снайперов у вас всего двое?

– Да, теперь, когда Адирроза отказалась на нас работать, осталось только двое. Оба сипапоккулы, так что попадают за сто шагов прямо в глаз. А один из них, Такери-Такери, специализируется по ночным стрельбам, на слух.

Чырвена одолевала болтливость; он пытался одёрнуть сам себя – и не мог. Наступила своего рода реакция на пережитый стресс: начав выдавать тайны своей организации, он уже не мог остановиться. Это было всё равно, что упасть с крутого склона: шпион чувствовал, что катится по наклонной плоскости всё быстрее и быстрее, не имея возможности остановиться, а впереди – обрыв… Громиле оставалось лишь задавать направляющие вопросы, и спустя полчаса он уже знал о «Веспа Крабро» практически то же, что и предатель.