Многие называют Нардар угрюмой страной.
      Путник, едущий по тракту от столицы в Кергово, увидит бескрайние торфяные болота, поросшие мелким сосняком, проедет под зелеными сводами хвойных лесов, мимо сопок и скал, пересечет множество мелких речек, обогнет дюжину озер… При дороге встретятся ему редкие деревушки или обособленные хутора, населенные неприветливыми и суровыми людьми. Ни в одном из двух городов этой угрюмой провинции не найдет он ни приличного постоялого двора, ни хорошего трактира — отдаленное владение кониса Юстина редко посещали не то что чужеземцы, но и свои, нардарские гости, а потому местные жители не видели смысла в содержании рассчитанных на взыскательный вкус странноприимных домов. Кабаки, разумеется, имелись, однако предназначались они для своих — керговцев, привыкших к тяжелым столам, массивным глиняным кружкам и низким, прокопченным потолкам. Обитателей Кергово в глаза и за глаза называли медведями и лесовиками, не знающими ничего, кроме охоты, ремесла углежогов и дровосеков, а также тяжкого, но прибыльного труда в серебряных рудниках, расположившихся на отлогих склонах западной части Замковых гор.
      Саккаремцы, нарлаки и халисунцы, коих заносило в Кергово, сначала ужасались, потом начинали плеваться — вот ведь дыра, даже вина достать невозможно, одно пиво! — а затем вдруг проникались и очаровывались простотой здешних нравов, величественной природой, тишиной и безмятежностью. Кергово не меняло свой облик веками — подновлялись замки, новые дома строились точь-а-точь как старые: деревянные избы из толстых бревен под тесовыми крышами, наречие обитателей сохранилось неизменным едва ли не со времен Столетия Черного Неба, а керговские комары издавна почитались в Нардаре самыми крупными и злыми.
      По традиции, установившейся в семействе Лауров править Кергово доставалось либо провинившемуся, либо самому младшему. В Кергово ссылали буянов, заговорщиков и пьяниц, чьи останки погребались на небольшом кладбище, выросшем неподалеку от замка, именовавшегося Хмельной Горой или же Пьяным Холмом.
      Имелись в Кергово и свои достопримечательности. Вот хоть герб Хмельной Горы, в который входили два стоящих на задних лапах волка, поддерживавших пивной жбан. В самом замке хранился скелет двуглавого теленка, а трон прэта, в подражание Золотому трону саккаремских шадов, целиком отлили из серебра. Копи Кергово приносили постоянный и весьма солидный доход в виде серебряных слитков, большая часть коих, впрочем, тут же изымалась конисом на благо всего Нардара.
      Помимо комаров славилось Кергово и иными кровососами. Легенды о здешних упырях рассказывали по всему Нардару, а кое-кто уверял даже, будто в самой глухомани, на границе с Нарлаком, стоит замок Рудна, в котором обитает целое семейство каттаканов — оборотней, питающихся горячей кровью.
      Отдаленная провинция вообще, если верить слухам, изобиловала нечистой силой — тут тебе и упыри из Рудны, и приведения с Ронинских трясин, и заброшенные города тальбов в потаенных горных долинах… Керговцы гордились и откровенно хвастались перед другими нардарцами необычностью и таинственностью своих земель, уверяя, будто захолустная их провинция — настоящий кладезь древних чудес и секретов.
      Может быть, так оно и было. Кергово не знало находников с тех пор, как места эти были заселены выходцами из Нарлака, до сих пор, в отличие от большинства нардарцев, поклонявшихся Священному Огню. Добраться до Хмельной Горы было непросто, торговать здесь считалось делом бесприбыльным, да и встречали тут редких гостей не слишком приветливо. Оно и понятно, ибо забредали сюда в основном люди лихие — из добрых-то кто ж в этакую глухомань по своей воле полезет?
      Так и жили, пока Нардар не прекратил свое существование менее чем за одну седмицу. В течение шести дней огромное войско ная Цурсога по прозвищу Разрушитель заняло все главные города и столицу. Мергейты сожгли замок конисов в Сеггеде, во время штурма коего погиб сам Юстин Лаур и все его сыновья и дочери, и двинулись дальше на север, к рубежам Нарлака.
      Из-за стремительности степняков о пришествии их в Нардар обитатели Кергово узнали с превеликим опозданием и ополчение на помощь конису послать не успели. Выступить в поход оно оказалось готово лишь к тому времени, когда две тысячи мергейтов, посланных Цурсо-гом захватить Хмельную Гору, уже скакали по Сеггедскому тракту. Здесь-то их керговцы и встретили, и приветили, да так жарко, что ни один незваный гостюшка назад не воротился. А население малолюдной дотоле провинции увеличилось почти вдвое за счет беженцев из других частей Нардара.

* * *

      — Господин управитель!
      — Изыди! — рявкнул невысокий широкоплечий толстяк с остриженными "под горшок" седыми волосами. Восседая за безбрежным столом, покрытым измызган- ной скатертью, он грустно рассматривал гору сваленных перед ним пергаментов. В левой руке он держал серебряный кубок, доверху наполненный пенистым пивом, а в правой — чисто обглоданную куриную косточку. — Войко, дашь ты мне пожрать или нет? Сказал же — если не степняки, меня не дергать!
      Войко, безусый стражник Хмельной Горы, коему насчитывалось восемнадцать лет от роду, замер у дверей, изобразив на веснушчатой физиономии глубокое раздумье. Управитель провинции был человеком суровым и запросто мог приказать высечь надоедалу. Однако, с другой ртороны…
      — Господин управитель, там приехали… Ругаются. Пусть требуют пред твои ясные очи…
      — Яйца отрежу и в окно выкину! — негодующе взревел толстяк. В бедолагу Войко полетела кость от куриного едрышка, но тот резво увернулся. К вспыльчивому нраву трашара Клабуца обитатели Кергово привыкли давным-давно. Он управлял северной провинцией без малого четыре десятилетия, перевидал не менее пяти ссыльных и трех наследных прэтов, вступавших в законное владение Кергово и тотчас же, как водится, взваливавших на него все дела, и потому чувствовал себя полновластным хозяином этих мест. Радости это ему приносило неизмеримо меньше, чем тревог, чему лучшим подтверждением было нынешнее вторжение Бойко. Ну не дадут занятому человеку даже под вечер отдохнуть от дел и заморить червячка!
      — Господин Страшар, так госпожа гостья тоже обещала яйца отрезать… Вы уж решите между собой, кому первенство отдать, — упорствовал Войко. — А только господа чужаки шибко нетерпеливые.
      — Что за господа? — процедил управитель. Если опять беглецы с юга, особенно высокородные, селить их негде. Пускай едут по деревням, там устраиваются. Хмельная Гора не постоялый двор! — Войко, дурень! Язык проглотил? Отвечай!
      — Так вроде бы госпожа здешняя приехала… Асверия. С двумя оруженосцами, один из которых представляется Драйбеном из Кешта, а второй вообще молчит. И ноги у него голые.
      — Вельх, что ли?
      — Не! Вроде этот… аррант.
      Тут Страшар окончательно уразумел, что поесть ему не дадут, — надобно пойти вниз и разобраться самому. Потому как если на самом деле пожаловала высокородная госпожа Асверия Лаур — быть этого не может, опять Войко что-то напутал! — то это такое диво, ради коего не жаль и трапезу отложить.
      Почтенному управителю недавно исполнилось шестьдесят лет — возраст изрядный, но из-за стола он поднялся с юношеской пружинистостью, дохлебал пиво, утвердил на поясе короткую дубинку и скомандовал:
      — Веди! — переваливаясь, проследовал за Войко к лестнице замковой башни, предвкушая, как всласть наорет на самозванцев и выставит вон. — Так, говоришь, госпожа из Лауров?
      — Два Лаура, — послушно ответил юный стражник.
      Третий голоногий. Я ж объяснял!
      — Ой, дубина… — вздохнул управитель. — Тебя мамка небось часто из колыбели роняла?
      — Во-во, все так твердят — и десятник, и командир стражи. Обидные это слова, господин управитель. Если б я знал, что война будет, так хоть немного грамоте поучился бы. А так — забрали из деревни… Я ж бортник да пастух, да охотник еще.
      — Потому что охотник — и забрали, — буркнул Страшар. — Из лука бить умеешь? Умеешь! Теперь такие люди нужны. Приучайся жить при господском доме.
      — Я бы с радостью, да как приучаться, ежели только и слышишь: яйца отрежем, руки отрубим. Лесовик, деревенщина, лешак глупый…
      — Не нуди, — поморщился управитель. — Показывай, где тут твои гости.
      — За воротами, — горько вздохнул Войко. — Десятник меня доложить послал. А сам их не пускает.
      Замок Хмельная Гора оседлал высокий скальный выход, вздыбившийся среди покрытых столетними елями холмов, будто палец великана. Наверх вела широкая и удобная дорога, но если бы по ней собрался взойти враг — тут ему и конец! Путь от подножия к воротам древнего кубообразного сооружения с башнями по углам отлично простреливался из бойниц, проезд всегда можно завалить камнями или бревнами. Сейчас, пока в керговские дебри враг не совался, стража допускала к воротам Хмельной Горы любого, но была наготове превратить крепость в орех, недоступный чьим-либо зубам.
      Страшар вместе с вооруженным тяжелым копьем Войко вышел во двор, небрежно-величественно кивнул начальствующему нынешним вечером десятнику и направился к воротам. Створки, конечно, заперты. Только зарешеченное окошко, размером в ладонь, на калитке открыто.
      — Кого принесло на ночь глядя?! — взревел управитель, рассчитывая до смерти напугать торчащих по ту сторону ворот дармоедов. И ведь не стесняются, заразы! Вместо того чтобы оборонять страну от навалившегося недруга, бегут в глухомань, надеясь тут отсидеться! Да только не выйдет! Недаром он собрал ополчение из деревень, командирами приставил высокородных, дабы оборонять Кергово от чужеземных находников. Всякому работа найдется — что селянину, что охотнику или испугавшемуся неисчислимых степных орд беглому прэту.
      — Господин Клабуц? — послышался высокий голос из-за решетчатого окошка. — Как же, узнаю! Трудно тебя не признать! На любого рычишь, будто раненый медведь!
      — Да ты кто таков, чтоб так со мной говорить? — От натужного рева управителя лошади, стоящие во дворе замка, насторожили уши и попятились. Страшар грозно глянул на десятника, затем на Войко, напыжился, покраснел по самые кончики ушей и гаркнул: — А ну открывай! Посмотрим на смельчака!
      — Давно бы так. — (Управитель едва различил тихий хриплый голос.) Асверия, у тебя в Кергово все подданные считают нужным орать на господ?
      Подчиняясь приказу управителя, заскрипели деревянные зубчатые колеса, окованные металлом створки ворот поползли в стороны, а сам Страшар, торжественно возложив ладонь на рукоять дубинки и горделиво задрав голову, шагнул к трем всадникам, только силуэты коих и можно было различить на фоне закатного неба.
      — Узнаешь? — подал голос один из незнакомцев, оглядывая управителя с высоты седла. — Помнишь ли, как в первый мой приезд пугал меня, напялив медвежью шкуру? А как водил упырей ловить? Всю ночь просидели, ни единой потусторонней чуды не встретив…
      — Угли Священного Огня!.. — Управитель схватился за сердце, хоть и был человеком на редкость здоровым.
      Асверия, дитятко! Ты, что ли?
      — Нет, призрак, — ответила собеседница, спрыгивая наземь и сбрасывая с головы капюшон, открывший светлые волнистые волосы и худощавое, посеревшее от усталости лицо. — Я это, я и никто другой. Так впустят нас или как?
      Страшар, привыкший за долгие годы не доверять никому, всмотрелся в сумрак, разгоняемый огнями факелов, рыгнул от переизбытка чувств, но все-таки заставил себя оглядеть спутников истинной владетельницы Кергово.
      Первый ничего особого из себя не представлял. Харя кругом высокородная, нос с горбинкой, волосы длинные, соломенного цвета. Темный кафтан, штаны, сапоги, плащ — обычное облачение путника.
      Второй оказался поприметнее. Осень, холодно, а он на себя напялил что-то вроде короткого женского платья что туникой называется. Высокий, сразу видно — силач. На боку меч, а штанов не носит — ноги обуты в сандалии, с ремешками до колен. Смотрит, однако, благожелательно, хотя и настороженно.
      — Госпожа… — вымолвил наконец Страшар. — Вот не ждали… Что ж ты стоишь, будто чужая? Войко, бездельник! Беги к стряпухам, пускай курей жарят! Радость какая — госпожа приехала!

* * *

      Нежданные гости въехали во двор Хмельной Горы как раз в момент, когда солнце исчезло за лесистыми холмами, а ближе к полуночи весь замок был перевернут с ног на голову.
      Госпожа Асверия вместе с друзьями желала немногого — поесть горячего, выспаться под крышей, а не в сыром лесу, отложив знакомство с беспокойным керговским хозяйством до утра. Еще очень хотелось помыться с дороги, о чем и было заявлено Страшару. Пока гости утоляли голод пирожками с ягодами и грибами, оставшимися от вечерней трапезы, запивая их темным недавно сваренным пивом, для них затопили баню, и Асверия распорядилась, чтобы Страшар подыскал чистую одежду для всех троих.
      — Дак, достославная госпожа! Ты ж, верно, из старых платьев выросла, да и обтрепались они по времени…
      — Для меня — приличную мужскую одежду, — уточнила Асверия. — Иди, Страшар, займись делом.
      Управитель, проклиная собственную непредусмотрительность и неизящно сквернословя, отправился прочь. Пока господа изволят смывать дорожную пыль, придется расстараться и показать владетельной хозяйке Кергово, что замок ее управляется радетельным, знающим свое Дело мужем.
      — Войко! — огласил Страшар двор низким, бычьим ревом. — Ты где, ленивец этакий? Опять к девкам в портомойню удрал? Войко! Высеку!
      — Что угодно? — Войко, оказывается, не отставал от Управителя ни на шаг.
      — Беги в сторожевую башню к десятникам! Делай что хочешь, грози от моего имени ссылкой в Рудну, но от пива их оторви! Пускай поднимут стражу и построят на дворе! Да брось ты копье-то свое, что как в девку в него вцепился!
      — Не могу, — ответствовал юноша. — Твоим же указом надлежит каждому, кто в страже, носить копье. А ежели кто без оружия окажется, сам же ты грозил палок всыпать да на то копье насадить.
      — Дай сюда! — рявкнул управитель. — Сегодня ты не в страже. Будешь моим порученцем.
      — Так ты б, господин, к примеру, не меня, а Илжи взял… Он год у жрецов учился, буквы разумеет. А я-то, всем ведомо, дурень дурнем.
      — Илжи твой хоть и учился, да от пива не просыхает! Гнать бы его, засранца, в шею… Что сказал — беги в башню! Уши надеру!
      В Хмельной Горе было два внутренних двора. В одном, большем, расположенном возле ворот, находились деревянные конюшни, колодец, кузня и куча покосившихся пристроек: склады, хлева, птичники. Второй, не такой просторный, зато чистенький, примыкал к дальней стене квадратного укрепления и главной башне. Там и было указано собрать всех, кто свободен от службы на стенах. Разбушевавшийся Страшар своими руками выгреб из кладовых лучшие припасы, попенял стряпухам, что никудышно работают, хотя те старались вовсю, отдал распоряжение конюхам почистить, накормить и обустроить господских лошадей…
      — Где ж я им возьму три спальни сразу-то? — громыхал Страшар, носясь по замку и улаживая десятки мелких дел, связанных с приездом Асверии. Простыней-то чистых нету! Эх, знал бы, где упасть, — соломки бы постелил… Придется госпоже на шкурах спать, да оно и мягче. Мужиков уложим при караульной, потерпят. Батюшки! Я ж про одежду для господ забыл распорядиться! Бойко, беги в кладовую! Самое лучшее заберешь! Да не стой же ты ровно пень! Одна нога здесь, другая там!
      В главной зале, где тускло поблескивал в свете факелов трон из серебра — потемневшее от времени, отлитое местными умельцами жесткое кресло, накрывали длинный стол, выметали подгнившую солому, стлали вместо нее свежую, выгоняли незнамо как забредших в увешанное старинными знаменами помещение гусей и кур.
      У белошвеек нашлась чистая, ни разу не пользованная скатерть, на которую, впрочем, немедленно опрокинули блюдо с жареными утками, плававшими в густом соусе из чеснока и белых грибов. С кухни тащили все, что успели приготовить: помянутых уток, непременные грибы — соленые, вываренные, моченые, жареные; куриц, копченые окорока, по-всякому приготовленные ягоды, на которые были щедры керговские сады, леса и болота, сушеную рыбу, пышные блинчики, залитые медом и вареньем… Особое нардарское кушанье — измельченное мясо, завернутое в кусочки раскатанного теста и сваренное в бульоне, — поставили на стол в необъятном глиняном горшке. В губоких мисках подали тушеные репу и морковь, колбаски из поросятины и оленины, бычий язык… Страшар сознавал, что несколько перестарался и всем этим добром можно накормить человек двадцать, а то и тридцать, ну да пусть. Зато никто не посмеет упрекнуть управителя в том, что керговцы негостеприимны и не умеют достойно встретить дочь кониса Юстина, да обогреет его Священный Огонь за гранью мира…
      "Погоди-ка, погоди! — ахнул вдруг про себя Страшар. — Что же это получается? Если все семейство господина нашего кониса перебили мергейты, когда штурмовали Сеггед… А младшего сына Юстина, высокородного Кенрика, загубили саккаремцы во время битвы при Мельсине, значит… Асверия-то наша единственная наследница! Законы Нардара признают право женщины наследовать престол конисов, если в живых не осталось родственников-мужчин. Выходит, Асверия — светлейшая конисса всего Нардара? Беда на мою седую голову!"
      — Бойко! Войко-о!
      — Одежду я нашел и в баню отослал, — доложил запыхавшийся юноша. — Еще какие поручения, господин управитель?
      — Ступай в казармы, переоденься в чистое, а то смердишь потом, будто весь день за плугом ходил. Как там господа?
      — Покупались, одеваются.
      — Переоденешься когда, веди их мигом на малый Двор. Я сам сейчас спущусь. Эх, ужин-то остынет! Разве можно кушать холодное?
      — Можно, — уверенно ответил Войко. — Смотри, сколько наготовлено! Пусти меня за такой стол, я бы из-за него седмицу не вылезал! А стражу вот только капустой и кормишь да жирной свининой, от коих животы в расстройство приходят…
      — Не твоего ума дело! Позор для воителя брюхо отращивать! Чего стоишь? Бегом!
      Страшар заторопился на озаренный факельным светом малый двор, обозрел бравое воинство — десятникам удалось собрать полсотни человек, половину из которых покачивало от пивных паров, — после чего принял надлежащую позу и проорал:
      — Олькуш! Рахув! Снява! Вы, вы, дармоеды! А ну ко мне со всех ног!
      — Чего изволишь, господин? — вопросил самый смелый и молодой из десятников.
      — Ты, Снява, заткнул бы пасть и слушал! — надсаживал голос Страшар. Отчего оружие не чищено?
      — Так никто не приказывал… Сам же ты говорил: если придет супостат, будем не мечом работать, а луком да арбалетом. И никакой степняк к Хмельной Горе за перестрел не подойдет.
      — Строй подровнять! Знамя-то, знамя где? Куда, собаки, знамя подевали?
      — Так оно… — проворчал вислоусый Рахув, — в главной зале висит, вместе с остальными прочими. Сугубо для красоты и услаждения взоров.
      — Ой, лопухи! И как вас только прэт на службе держит! — простонал Страшар, забывая, что настоящего прэта здесь не видели давным-давно, а заезжавшую года три назад на пару седмиц госпожу Асверию как владетельницу Кергово никто всерьез не воспринимал. Разве захочет дочка Юстина жить в медвежьем углу? Асверия тогда поохотилась, погуляла по окрестностям, забрала с собой слитки серебра, которые обязана была отвезти отцу в Сеггед, и более ее здесь не видели.
      — Так тащить знамя? — вопросил Снява. — А то всамделе нехорошо получается. Замковая стража — и без знамени.
      — Рахув! — воззвал Страшар. — Возьмешь на большом дворе лестницу, снимешь керговский флаг с потолка! Не тот, синий с полосками, а зеленый! Это где два волка к жбану приникли! Понял?
      Явилось знамя, несколько пропыленное, но торжественное, прибежал Войко в сравнительно чистой рубахе, Страшар сменил дубинку на фамильный меч, а пятьдесят защитников Хмельной Горы сумели построиться в относительно прямую линию.
      Господа не приходили.
      — Что ж делается? — расстраивался управитель. — Войко!
      — Тут я!
      — Ты где госпожу оставил?
      — На кухне. Может, она в главную залу пошла? После мытья-то пить завсегда хочется.
      — Да сказал ли ты ей, что мы ее тут ожидаем?
      — Когда же сказать, коли от меня потом разит? Я ж переодеваться побег! А потом вот знамя помогал сымать…
      — Дурак, ой дурак! Погибель ты моя! — дурным голосом взвыл Страшар и со всех ног кинулся в трапезную.
      Богатый стол был едва тронут. Похоже, госпожа и двое ее спутников откушали пирога, судя по нечистым ложкам, похлебали лукового супу с кабаньим мясом и опустошили жбан с пивом.
      Владетельница Кергово и, судя по всему, конисса Нар-дара устроилась между двумя мужчинами прямо на полу, возле очага. Они постелили на солому плащ, плащами же укрылись и заснули, так и не узнав, что для всех троих приготовлены комнаты, где имелись постели, пушистые медвежьи и волчьи шкуры, тазики с водой для освежения лица и пучки сушеной полыни, притащенные исполнительным Войко.
      — Видать, господа устали, — подал голос последовавший за управителем юноша. — Не тревожить бы их, а?
      — Помолчи, — ошарашенно проговорил Страшар. — Надо же, и не потрапезничали толком! И воинство здешнее не посмотрели! Кушанья же остыли, завтра с утра разогревать — невкусно будет. Войко? — Слушаю.
      — Значит, так… — Судя по хмурому лицу Страшара, он принимал тяжелое, но необходимое решение. — Зови сюда десятников с подмогой. Пускай стол очистят. То есть всю готовую еду заберут в казармы. Стражников нам тоже побаловать нужно. И чтоб тихо у меня! Госпожу не разбудите! Понял?
      — Угу, — кивнул Войко. — А мне можно чего забрать?
      Уж больно куры соблазнительные…
      — Забирай, — огорченно вздохнул управитель.
      — А девкам в портомойню можно отнести?
      — Да делайте что хотите! — со слезами в голосе воскликнул Страшар, развернулся и отправился наверх, в комнату, которую он по-ученому именовал «кабинетом». От душевного расстройства ему остро захотелось хлебнуть пива и завалиться спать.
      Если бы Асверия, Драйбен и не известный никому аррант проснулись, то увидели бы весьма странное зрелище. Трое десятников, взявшие в помощники особо доверенных стражников, собирали с богатого господского стола снедь в мешки и в закопченные котелки, а один из воителей, балансируя на неустойчивой лестнице, вешал на вбитый в стену штырь зеленое знамя с двумя серебристыми волками.
      Нахал Войко с деревенской запасливостью уволок целое блюдо с поджаристыми курями, набил мешок пирогами, прихватил под мышку бочонок пива и исчез в полутьме.
      Рассвет он встретил на сеновале сытым и довольным жизнью. Серебряное блюдо — которое надобно вернуть в трапезную, пока Страшар не заметил пропажи, было завалено плохо обглоданными косточками, а справа и слева от доблестного стража Хмельной Горы почивали две ублаготворенные и улыбающиеся во сне девы с толстыми длинными косами.

* * *

      — О Богиня, где это мы?
      Драйбен проснулся первым, приподнялся на локте и осмотрел помещение. Он сам, Асверия и Рей лежали на толстом слое сухой травы, устилавшей просторную залу. Аррант, как обычно, дрых на спине, откинув правую руку и положив под голову левую. Асверия свернулась калачиком, натянув на себя оба служивших им одеялами плаща.
      Сквозь узкие, напоминавшие бойницы окна лился мягкий свет осеннего солнца. Драйбен подставил ладони под луч, сосредоточился и замер, попробовав увидеть, что делается вокруг, с высоты птичьего полета. Точнее, увидеть мир глазами какой-нибудь птицы. Это получалось далеко не всегда, но сейчас он был полон сил и…
      …Он взмыл в пронизанное солнцем поднебесье и увидел внизу коричнево-бурую коробку замка. Здание громоздилось на скале, неподалеку от которой тянулись ввысь лесистые отроги Замковых гор, меж которыми светились осенней листвой берез и густой зеленью сосен глубокие долины. Тут и там вокруг замка среди редколесья виднелись квадраты полей и крыши деревенских домов. На западе же стеной стояли беспросветные леса, тянущиеся до халисунской границы. На севере чащобы казались еще непролазней, но и там можно было разглядеть проплешины полей, а далеко-далеко на скале высился полуразрушенный замок овальной формы. Он-то, верно, и назывался Рудной…
      Попытка взглянуть на юг привела к тому, что Драйбен вновь очутился в своем теле…
      — Драйбен?
      — Все в порядке. Рей. Прости, что побеспокоил. Ага, похоже, эта одежда предназначена нам. Выбирай, не стесняйся.
      — Ужас какой! — с чувством провозгласил аррант, разглядывая ворох кафтанов, штанов, сапог, ремней и рубах. — И это мне предстоит носить?
      — Не переживай, — утешил Драйбен приунывшего товарища. — Твои вещи, наверное, взяли стирать. Позже получишь их в целости и сохранности. Асверия, проснись, сколько можно дрыхнуть!
      — Проснулась уже… — Девушка протерла кулаками глаза, сладко потянулась и зевнула. — Хвала Богине, наконец-то мы дома!
      …Рев трубы заставил вздрогнуть не только Асверию, но и хладнокровного арранта. Громыхало под окнами, в большом дворе. Неблагозвучый рев труб был поддержан боевыми рогами, барабанами и пронзительными дуделками. С широких каменных подоконников поднялись на крыло перепуганные вороны.
      — Сражение, что ли, начинается? — нахмурилась Асверия. — Неужто мергейты пожаловали?
      — Никак нет, — послышался от дверей густой бас Страшара. — Сие лишь торжественное приветствие гарнизона замка высокороднейшей кониссе… Соизволь, госпожа, почтить доблестное воинство самолично, окажи милость…
      На Асверию, озабоченно улыбаясь, глядел вчерашний седоволосый брюхан, разодетый в лиловый, малость потертый бархатный кафтан. Драйбен вспомнил, что этот малорослый толстяк является управителем Хмельной Горы и всего Кергово.
      — Господин Клабуц! Страшар! — "Высокороднейшая конисса" поднялась на ноги, отряхнула штаны от соломы и слегка поклонилась. Худощавая девчонка в измятой мужской одежде, с заспанными глазами и взъерошенными светлыми волосами никак не тянула на столь высокий титул. — А без церемоний не обойтись?
      — Как можно! — задохнулся от праведного негодования управитель. — Ежели порядку не требовать и обычаев не блюсти, так нас не то что степняки — блохи зажрут! Уж ты не рушь традиций, выйди к гарнизону, прими присягу! — Слово «гарнизон» Страшар выговаривал словно молитву и извлек его, надобно думать, из глубин памяти исключительно ради высокородной госпожи.
      — Присягу? — повторила Асверия с недоумением.
      Хорошо, раз надо — приму. Хотя мне и одеться-то не во что…
      Госпожа вздохнула, влезла в кафтан, обернула босые ноги портянками и начала натягивать сапоги.
      Страшар, мелко семеня, приблизился и развернул принесенный с собой сверток.
      — Надень-ка, госпожа, вот это… Тогда всяк поймет, кто нынче владетель Кергово!
      Управитель извлек из холстины серебряную корону с пятью зубьями в виде листьев клевера. Четыре зубца были украшены сердоликами, а пятый — центральный — крупным сапфиром.
      — Ах, беда какая, — схватился за голову Страшар, узрев, что корона велика и, как ни надень, сползает на уши Асверии. Надо немедля приказать кузнецу обруч стянуть. А пока тряпицу подложим, все ж прочнее сидеть будет!
      Рей наблюдал за суматошными действиями Страшара с безмерным удивлением, а Драйбен только посмеивался втихомолку. Все знакомо до боли! Корона велика, замок прокопчен до конька крыши, пиво кислое, гарнизон вечно выпивши, а ночи холодные… Все как в детстве, в полузабытом Кеште. Интересно, успели мергейты сжечь родовое его гнездо или старая крепостишка еще стоит?..
      Наконец обруч худо-бедно утвердили на голове Асверии. Предусмотрительный Страшар обрядил хозяйку в бирюзовый плащ, бормоча: "Так-то оно приличнее будет! Все-таки конисса, а не девка какая заезжая…" — и потащил к выходу. Асверия бросила на Драйбена с Реем умоляющий взгляд, и те двинулись следом.
      Видать, управитель поднял стражников задолго до восхода солнца. Двор подмели, свиней загнали в хлева, и впечатление портили только куры, квохчущие на открытых насестах, и маленькая черно-белая собачка, с лаем шнырявшая под ногами воителей.
      — Н-да-а-а… Давненько я на родине не был… — протянул Драйбен, оглядывая с высокого деревянного крыльца невеликое войско Хмельной Горы. — Рей, как тебе тут нравится?
      — Нравится… кое-что, — уклончиво ответил аррант. — Так это и есть доблестные защитники замка? Нардарец кивнул:
      — Выглядят неказисто, спору нет. Но учти, наша страна никогда не бывала побеждена. Вторгались в нее недруги нередко, однако же назад возвращались не солоно хлебавши. Если возвращались. Так что вояки эти дорогого стоят.
      Между тем Страшар вывел на верхнюю ступеньку крыльца Асверию в съехавшей-таки в последней момент на ухо короне, раскрыл рот и… позабыл все приготовленные по такому случаю слова.
      — Так… — прочистив горло, выдавил он после длительного напряженного молчания.. — Госпожа, значит, изволила прибыть домой. Все поняли?
      Стражники одобряюще загудели. Вот и хорошо, без длинных речей, коротко и ясно.
      — Значит… Эй, Снява, куда знамя в пыль наклонил?! Подыми тотчас, чтоб на ветру колыхалось! Вот ведь олухи… Но, клянусь Священным Огнем, госпожа вам задаст! Уж она-то тут порядок наведет!
      — Наведу, — без улыбки согласилась Асверия. — Что надобно дальше делать? Целование знамени, присяга?
      — Потом — пир, — брякнул окончательно растерявшийся Страшар. — И… если пожелаете — охота на медведя.
      — Лучше уж на мергейтов, — проронила Асверия, поняв, что дело надо брать в свои руки. — Гарнизон! Слушать меня!..

      — "…Седьмому, Девятому и Двенадцатому панцирным лагиторам надлежит войти в столицу. Второму и Четвертому колониальным лагиторам войти в Лавалангу и Аланиол, перекрыв дороги, ведущие с побережья в глубь страны. Порт Каври и город, носящий данное имя, передаются в управление гилену флота Постуму Сестерону, коему следует силами военного флота держать Каврийскую провинцию в повиновении.
      Гериором войск Аррантиады назначается физол Арра Лурий Витир — до появления надлежащего указа за подписью и печатью Царя-Солнца.
      В случаях неповиновения военным властям, стихийных бунтов и возмущений арвагеты имеют право употреблять силу без дозволения вышестоящих.