В нём много безликих людей, которые не часто себя раскрывают. Там можно действительно стать богом и вытворять всякое. Но, как и в реальности, никто из них не может даровать жизнь. А может это и есть подобие того мира, в который, по многим религиям, уходят наши души после смерти. Ведь говорят, что научились клонировать млекопитающих, может, скоро и до человека дойдут. Я уже не говорю о достижениях генной инженерии в целом. Представьте себе ближайшее будущее… лет через тридцать: информация не будет храниться на дискетах, дисках или карточках, ибо они недолговечны и подвержены быстрому разрушению. Информация хранится на кристаллах, думаю это предел компактности. Повсюду натыканы передатчики, передающие эту самую информацию, поэтому проблема её переноса отпадает. Вареза больше нету, и-нет халявен. Люди теперь могут заказывать все атрибуты будущего ребёнка — от пола до страсти к чтению. Нефть почти закончилась, придумали что-нибудь иное. Страшно? Не стоит бояться, мы с вами не доживём… Может быть.

По отвисшей челюсти собеседника Кондрат отметил, что произвёл сильное впечатление и очень возвысил себя в его глазах. Почти до статуса бога, если не больше. Теперь всё же предстояло привести его в чувство и выслушать его проблему. Кондрат негромко кашлянул. От этого звука человек поднял челюсть и чуть не свалился со стула.

— П-п-п-поним-м-маете, — заикаясь, произнёс он, — п-п-принтер… я его… з-з-з-з-за-а-аправлял.

Кондрат ничего не разобрал. Человек это понял, быстро достал из портфеля бутылку воды и отпил половину. После этого ему стало хорошо. Он помолчал несколько секунд и вновь заговорил.

— У меня принтер перестал печатать. Я узнал, что картриджи можно заправлять. Я купил чернила и залил их в картридж, но принтер так и не стал печатать. Что я мог сделать не так?

— Ну что ж, — начал Кондрат в обычной медленной манере разговора. — А вы уверены, что чернила подходят именно к вашему картриджу? Вы инструкцию с собой не принесли?

— Инструкцию, — человек замялся и, после паузы, ответил, — а когда я их покупал, мне не дали инструкций.

Кондрат косо взглянул на этого человека, очень нехорошая мысль заползла ему в голову. Он заподозрил что-то неладное. В ходе дальнейшего разговора, продолжавшегося минуть пять с небольшим, удалось выяснить, что человек в очках купил в ближайшем магазине чёрные чернила для перьевой ручки и как-то умудрился их залить в картридж. Кондрат сам не понял, как избавился от собеседника и как оказался у себя в кабинете. Сначала он сидел молча и неподвижно, но потом в дверь постучали, и он залился смехом.

Хохотал он долго и отчаянно, поражаясь выдумкам некоторых людей. Наконец в дверь устали стучать и оттуда послышался мужской голос.

— Открывайте, это милиция. Ищем трупы наугад.

— Что вы говорите. А для того, чтобы войти, надобно пароль сказать, — отвечал Кондрат, подходя вплотную к двери. — Если вы его не знаете, то мне придётся вас убить.

— Слоны летят на север, — торжественным тоном произнесли из-за дверей.

Услышав это, Кондрат чуть приоткрыл дверь и просунул руку наружу, ухватив за шиворот стоящего там человека. Ухваченный человек не сопротивлялся. Кондрат втащил его в кабинет и захлопнул за ним дверь. Это был невысокий толстый человек с лысиной, которая не мешала ему носить длинные волосы на висках. Был он одет в чёрную рубашку, шорты с пальмами и кроссовки. На плече у него висела модная сумка от Версаче турецкого пошива.

— Кондр!

— Саня!

Друзья пожали друг другу руки и сели в кресла. Александр сел в то самое мягкое кресло, но, так как он уже не раз бывал здесь, умудрился не провалиться, будто кресло было твёрдым. Следующие полчаса прошли в обмене последними новостями и игрой в первую подвернувшуюся игрушку на двоих.

Наконец, отчаянно проигрывая в Контру, Кондрат оттолкнул в сторону клавиатуру, пару раз хрустнул пальцами и потянулся. Александр ничего не заметил, ибо был поглощен процессом игры слишком сильно, чтобы отвлекаться на такую мелочь, как отсутствие одного из сетевых противников.

В течении следующих десяти минут Кондрат наблюдал за торжеством своего давнего приятеля. За это время на лице Александра успело смениться много масок — от недоумения кролика, пожираемого заживо удавом, до восторга гладиатора, с трудом одержавшего победу над сильным противником. Он сидел в статичной позе — ноги вытянуты и сложены крестиком, тело обвисло и расслаблено, руки в полусогнутом состоянии покоятся на столе. Правая кисть лежит на мышке и отчаянно ее теребит, левая же кисть в отличии от нее не двигается, ибо в рывковых движениях находятся ее пальцы, то молотящие в неистовом темпе по четырем заветным клавишам, то вдруг резко замирающие на долю секунды в изощренной позе летящего орлана, готового в любой момент бросится на лежащую внизу на земле добычу. Лицо претерпевало меньшие метаморфозы. В периоды пока на мерцающем экране не происходило ничего важного, оно пребывало в последней форме, которую успело изобразить, ну а когда происходила смерть одного из персонажей, оно менялось в зависимости от общего настроения Александра и от того, кого убили. Но большую часть времени оно представляло из себя довольно смешное зрелище: глаза выпучены, причем правый глаз больше левого, уши нервно отведены назад и периодически подёргиваются, рот чуть приоткрыт и из него высовывается розоватый кончик языка, лоб напряжен до степени образования морщин.

Уже не зная чем себя занять, ибо наблюдение за столь увлеченным человеком захватывает, но, как и любое дело, когда-нибудь надоедает, Кондрат медленно протянул руку по столу и зажал первую попавшуюся кнопку. Но ничего не произошло. Игрок продолжал увлеченно долбить по клавишам и терзать мышку. Тогда Кондрат зажал другую кнопку и на этот раз добился желаемого результата — что-то пошло не так в отлаженной временем безупречной игре геймера. Реакция Александра была мгновенной — приблизительно через секунд десять или больше он нервно заелозил на стуле, издавая невнятные звуки вроде шипения, пытаясь таким образом спугнуть возникшую помеху, но безуспешно. Тогда он скривил лицо и попытался двумя глазами посмотреть в разные стороны, правым глазом в монитор, левым на клавиатуру. Основное внимание он все же сосредоточил на мониторе, на котором лилась кровь и вываливались кишки, посему левым глазом он увидел лишь верхнюю часть клавиатуры, в то время как палец Кондрата завис внизу на клавише Z. Тогда Александр, дёргая правым веком, скривил губы в трубочку и дунул на мышку. Компьютер недовольно пискнул, требуя не нажимать столько кнопок сразу. Кондрат невольно усмехнулся и отпустил кнопку.

— Прольются все слова как дождь… — забормотал он, почёсывая правый глаз, — и там, где ты меня не ждёшь… Хм, чего это я? Совсем с ума сошёл.

— Чё? — заорал Александр.

— Я говорю — играешь хорошо.

Александр самодовольно улыбнулся и пробормотал что-то неразборчивое. Кондрат смог разобрать лишь слово «дык». Почему-то его не интересовало что пытался до него донести его друг, и он не знал причины этого. Обычно он отличался свойством очень внимательно выслушивать всё, что говорили ему друзья, но сейчас он не мог сосредоточиться на словах. В комнате присутствовал некий отвлекающий момент. Где-то рядом. Он ощущал это задним умом, как порой идущий по тёмной безлюдной улице человек понимал, что вон те трое мощного вида людей в спортивных костюмах очень скоро будут его бить.

В Кондрате нарастало беспокойство. Он начал ёрзать на стуле и резко вертеть головой, одновременно прислушиваясь и втягивая носом воздух. Нет, всё было нормально, ничего необычного в воздухе не наблюдалось, запахи были стандартны. Да и звуки, доносившиеся из колонок и периодически из губ Александра, никаких особых ощущений не вызывали. Ещё раз прислушавшись, он попытался посмотреть одновременно в две противоположные стороны, но не смог. Он взглянул сперва на дверь, задержал на ней взор и, ничего не увидев, стал медленно, сантиметр за сантиметром, сканировать всё помещение. Взгляд его остановился на небольшой книжке в мягкой обложке голубоватого цвета. Она неприметно лежала в углу, и её сложно было бы заметить, если только намеренно не искать. Отдалённость угла порождала в нём слабый полумрак, который и скрывал голубоватую книгу от случайных глаз. Кондрата заинтересовало присутствие постороннего чтива, к тому же он немного успокоился, решив что причина его бессознательного беспокойства заключалась именно в этом новом объекте обстановки.

Он взглянул на свои ноги, сам не зная чего желая там увидеть, хмыкнул и пошевелил ими. Вид движущихся ботинок немного развеселил его. Он поднялся на ноги и неспешно, покачиваясь из стороны в сторону и производя круговые движения руками, побрёл к книге. Негромкие звуки, доселе наполнявшие комнату и являющиеся её неотъемлемой частью, исчезли. Наступила тишина. Он мог слышать собственное дыхание и сердцебиение. Взор его также был обращён только на книгу; создавалось впечатление, что книга светится слабым светом, а вокруг больше ничего нет — всё погружено во мрак. В какой-то момент он попытался взять себя в руки и расслабиться, но ничего не вышло.

Он стоял в углу, как порой непослушных детей ставят в угол лицом к стене. Но он не был ребёнком, он не был даже подростком, он был взрослым мужчиной. Но он стоял в углу и, склонив голову до подбородка, всматривался в надписи на книге в голубоватой обложке. На ней была изображена некая картина, на которой в свою очередь были нарисованы три греческих бога. Кажется, это была сцена убийства одного из них. В самом верху было написано имя автора, а посередине, как раз под картиной, название книги, которое он, сколько не напрягался, так и не смог прочесть. Дело было не в том, что у него было плохое зрение, отнюдь. Просто он пытался навести фокус, но глаза самопроизвольно смотрели чуть ниже. Наконец он бросил эту затею и позволил глазам смотреть куда они хотят.

Нижняя часть книги была немного выше, будто там была закладка; между страницами был небольшой угол расхождения. Кондрат, наконец, пересилил то чувство тревоги, которое около минуты вводило его в ступор, и поднял книгу. Она была лёгкая и тонкая — порядка ста страниц или меньше. Из неё выпала закладка. Кондрат заворожено следил за плавным падением коричневатой бумажки. Сделав несколько оборотов вокруг своей оси, она упала и уткнулась одним из своих краёв в его ботинок.

Он стоял и следил за лежащей бумажкой, внутренне опасаясь, что если он сейчас оторвёт от неё взор, то на него упадёт что-то большое и тяжёлое. А может и страшное. И он вглядывался в коричневатую от времени закладку размером с кредитную карточку, стараясь рассмотреть там смысл жизни. На ней что-то было написано: «Совесть — внутренняя убеждённость в том, что является добром и злом, сознание нравственной ответственности за своё поведение». На секунду у него промелькнула мысль, что он понял всё, но тут же мысль была потеряна, осталось лишь ощущение этой самой потери. Видимо, это была шпаргалка, сохранившаяся со времён школы, а может и университета. Он наклонился поднять её. На другой стороне мелким дрожащим шрифтом было написано красной ручкой: «Совесть — выражение способности личности осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать от себя их выполнения и производить самооценку совершаемых поступков».

Он облокотился о стенку, выронил закладку и задумался. Очень быстро в его голове стали проноситься мысли, которых он не думал. Они генерировались сами собой в произвольном порядке. На долю секунды ему показалось, что это не он сам думает, а где-то неподалёку в чёрном-чёрном доме, в чёрной-чёрной комнате сидит чёрный-чёрный дядька в белом-белом халате и, нажимая на кнопки, управляет его мыслями.

Он резко повернул голову, желая увидеть того самого дядьку, нажимающего кнопки, но увидел только Александра, с усердием долбящего то по клавиатуре, то по мышке. Кондрат было улыбнулся, но тут же снова стал серьёзным.

— Метафора? — подумал он, не различая чётко думал ли он или произносил это вслух. — Кнопки, мысли… А вдруг… Тсс!

Тут он зажал себе рот, ибо ему почудилось, что он и впрямь это говорил. Его вдруг посетила мысль о том, что он выглядит как параноик. Резко оглянувшись, он столкнулся со стеной. По голове прошёл гул, переходящий попеременно из одного уха в другое. Он сел на корточки.

В руке до сих пор была книга в голубоватой обложке. Кондрат снова взглянул на неё, вспоминая что же он собирался с ней сделать. Голова болела, в ушах гудело, а в правом ухе ещё и звенело. Он аккуратно, будто ЖК экран монитора, стараясь не поцарапать, положил книгу на пол.

— Как всё это низко, — произнёс он слабым, но твёрдым голосом, — всего лишь внутренняя убеждённость.

— Конечно низко, — услышал он голос Александра, — сижу тут, а вон скока крыш. Снайперами там засели и стреляют. Во гады!

Кондрат слабо повёл ухом — он не слушал, что ему ответил Александр, но внутренний голос подсказывал, что что-то пошлое. Сунув руку в карман, он наткнулся на шуршащую бумажку, потянул за неё и вытащил 100 рублей. Помял их немного в руках и сунул обратно. В нём нарастала некая решимость. Оперевшись правой рукой об пол, он встал на одно колено, помедлил секунд пять, и встал в полный рост.

Ещё раз обведя мутным взором помещение, он поплёлся к двери. У него была цель, которую он нечётко ощущал, но этого нечёткого ощущения было достаточно, чтобы подвинуть его туловище в нужном направлении. Шёл он медленно, пошаркивая, но при этом тихо, мягко ступая ногами в ботинках на твёрдой подошве. Он почти крался; неудивительно, что Александр не заметил, как остался один в помещении. Обнаружил он это только когда через почти полчаса игры его вдруг похлопали по плечу.

А Кондрат тихо приоткрыл дверь и с каким-то безнадёжным выражением на лице пошёл прочь от кабинета. Краем глаза он видел, как волна недоумения прошла по стоявшей близ дверей очереди, но ему было по барабану. Мыслями в частности и всем сознанием в целом он погружался сам в себя. Делал он это непроизвольно, как бывает, когда стоишь в длинной очереди несколько часов, и вот, когда, наконец, всё куплено и оплачено, осталось только упаковать деньги в кошелёк, вас вдруг отталкивает стоящий позади небритый мужик и сам начинает покупать. В этот момент обычно уже не хочется обращать внимания на грубость, не хочется задумываться о несовершенстве мира, хочется лишь взять своё и уйти. В какой-то мере сейчас ему не хотелось противиться тому, кто занимал его место в голове. Он доверял этому кому-то.

На мгновение Кондрат даже подумал, что неплохо было бы вообще отказаться от возможности управлять своим телом, оставить этот мир. Но его одёрнул тот некто, что засел в его голове и управлял им. Кондрат не разбирал, что ему говорили, он не был даже уверен говорили ли. Он чувствовал, будто ему поют колыбельную на языке, не имеющим слов.

Глаза его стала застилать пелена. Он будто отдалялся куда-то вдаль, подальше от собственного взгляда, как стоящий на эскалаторе человек уезжает от внешнего мира в глубины метрополитена. Разница была в том, что, доехав до своей остановки, человек мог снова подняться на поверхность, очутившись уже в другом месте, а Кондрату казалось, что если он сейчас опуститься в глубины себя, то не сможет и не захочет выйти на поверхность.

Долю секунды, а может и более, может эта секунда была чем-то большим, он увидел самого себя со стороны. Вот он идёт по коридору, мимо идут люди. Лица у них были в тени, может это было от того, что он не вглядывался в них. Неподалёку впереди открывалась дверь с врезанным в неё стеклом, а оттуда выходил человек, попивающий что-то из белой кружки. На нём были чёрные только что отглаженные брюки со стрелками, белая рубашка и развязанный серый галстук. Человек улыбался.

Секунда, отпущенная Кондрату, прошла, видение поплыло и отдалилось, превратившись в картину на стене. Он стоял посреди своей комнаты, держа в правой руке только что снятые ботинки. Его клонило в сон, голова будто налилась свинцом. Проверив заперта ли входная дверь, он сел на первую попавшуюся мягкую поверхность.

И он погрузился в сон.

Темно. Само по себе, но что-то начало проявляться. Это была лампочка или какой-то другой точечный источник света. В любом случае это было что-то маленькое и яркое, но не слепящее глаз. Он повернул голову вправо и увидел то, что освещал этот источник света. Это была картина, даже пейзаж, местами абстрактный. Он решил взглянуть на эту картину поближе, взмахнул рукой и поплыл. Он плыл прямо внутрь картины. Закрыв глаза, он решил не мешать процессу вплывания. Очень скоро он ощутил мягкое покрытие у себя под спиной.

Сперва ему казалось, что он просто лежит где-то то ли на травке, то ли на берегу моря. Он не хотел на этом заострять внимание, ибо все было хорошо. Светило приятное солнце, такое, которое выдается всего пару раз в году, да и то лишь на час. Оно не пекло и не холодило, а приятно ласкало лицо своими мягкими лучами. Но, несмотря на это приятное ощущение, спать под ним не хотелось; возникало чувство возвышенности и легкости в голове, казалось, что ты еще ребенок и тебя гладит по голове любящая мама. Он лежал и смотрел на медленно плывущие по бескрайнему голубому, а местами и синему, небу облака.

Вдруг, сам не понимая, что делает, он принюхался к заливавшему его свету. Ему казалось, что он может попробовать на вкус солнечный свет и увидеть звуки. Он еще раз втянул свет полной грудью и попробовал даже лизнуть его. Свет отдаленно напоминал мед, а чем-то был похож на молочный шоколад с орешками. К этому вкусу гармонично примешались еще десятка два или три различных вкусовых и ароматических оттенков, переплетающихся в невероятную фантазию. Наверное, такие же ощущения испытывают наркоманы, когда висят под кайфом, но это было нечто более возвышенное, чувствовалась какая-то доброта.

Оторвавшись от пробы солнца на зуб, он решил попробовать сотворить что-нибудь эдакое со звуками. Как только он перестал лицезреть солнце и закрыл глаза, его будто подхватило ветром чего-то волнующего. Он вновь открыл глаза и повернул голову набок. На него плавно плыла волна ароматов. Запахов было так много, и они были так густы, что он перевернулся на живот и поплыл по этой волне, почти не прилагая усилий.

Вдали замерцало что-то большое. При ближайшем рассмотрении это оказалась большой квадратный агрегат, испускающий эту волну ароматов. Плывя по волне, Кондрат подобрался к ней вплотную и стал её осматривать. Тут было множество лампочек и рычажков, подёргав за которые можно было варьировать интенсивность ароматов, а также их палитру.

Обходя машину кругом, Кондрат к своему удивлению обнаружил позади неё человека в зелёном халате, медленно подметающего проходящую рядом тропинку. Видно было, что он занимается любимой работой, что ему это нравится.

— Мне кажется, я вас знаю, — сказал Кондрат.

Человек не обернулся и не ответил, он даже не изменил темпа, с которым подметал. Но Кондрат ощутил, что человек улыбается.

— Кто вы? — более настойчиво спросил Кондрат.

— А я никуда и не исчезал, я просто уснул ненадолго. А потом проснулся и пошел к холодильнику немного перекусить. А потом я постоял, выглянул в окно, отбросил вопросы: «Где я? Кто я?» и пошел спать дальше, — сказал человек, не оборачиваясь.

Кондрату следовало бы удивиться, но он не хотел этого.

— Ведь ты это хотел услышать, ведь именно за этим ты здесь, — продолжал человек. — Я знаю, что это ты хотел услышать, иначе ты не рвался бы ко мне. На вот, возьми пирожок.

В руке у Кондрата возник тёплый пирожок. Кондрат улыбнулся и неспешно стал его есть, заметив, что пирожок был с яблоками. Пирожок был мягкий и тёплый, тепло в нём было какое-то особенное, да и вкус у него был какой-то особенный, отличный от тех пирожков, которые продают в палатке за углом. Таким вкусом обладают только пирожки, которые в детстве мама готовила по воскресеньям или субботам. Никакой другой пирожок не сравнится вкусом с теми, которые были приготовлены любящей маминой рукой. Он ел его, и по мере того, как пирожок уменьшался, отправляясь по кускам в Кондрата, глаза его стали закрываться, а пол уходить из-под ног.

Он проснулся в своей квартире, сидя на табуретке в каком-то старом пальто. Пальто это было ему мало ещё пару лет назад, когда он его и засунул в шкаф на вечное хранение, а сейчас оно было ещё меньше, особенно в области живота. С трудом расстегнув пальто и бросив его на пол, он взглянул на часы и немного удивился.

— Долго же я спал, — произнёс он с неким безразличием.

Решив для себя, что стоит внезапно устроить себе отпуск, он ещё раз взглянул на часы, а затем в окно. Как ни странно, но за окном не было ни души, лишь одинокий серый голубь сидел на ветке и пытался что-то из неё вырвать. Кондрата это развеселило и он решил понаблюдать за ним. Голубь явно нашёл что-то съедобное, может быть даже какую-нибудь букашку. Но эта букашка наотрез отказывалась вылезать из своего убежища в коре дерева, и голубь нервно наподобие дятла долбил ветку, размахивая крыльями для баланса. Где-то через минуту или больше ему удалось достать лакомый кусочек, который был тут же проглочен. Голубь довольно заурчал и улетел.

Кондрат, тупо смотревший в этот момент на входную дверь, решил немного прогуляться, развеяться. Из шкафа была вынута рубашка тёмно-зелёного цвета и чёрная кожаная куртка. Надев всё это на себя, он вышел, хлопнув дверью.

На улице то ли наступали сумерки, то ли облака наползали, то ли Кондрат слегка ослеп, и у него стало темнеть в глазах. Деревья тихо шебуршали во внезапно возникшей уличной тишине, неподалёку слышался равномерно-тихий гул машин. У подъездов стояли старые скамейки, ранее бывшие из металла, но когда собиратели цветмета сняли с них всё металлическое, они были переделаны в монолитно-деревянные. Теперь с них постоянно облезала краска, и их пару раз в год перекрашивали, вывешивая на неделю табличку «ОКРАШЕНО». Но люди этой таблички не страшились — подходили, пробовали пальцем, после чего злобно пытались стереть налипшую краску и материли правительство.

Вот показалась территория детского сада — большой огороженный двухметровым сетчатым забором парк, в котором посередине подобно замку возвышался трёхэтажный корпус детского сада. Было много деревьев, большинство из которых берёзы, но была и парочка сосен. Некоторые говорили, что они стояли тут вечно, но Кондрат не верил этим слухам.

Через полчаса или час такой прогулки он вышел на большую дорогу. Вдали завиднелся местный клуб, как раз то, что нужно для отдыха. Будучи метрах в тридцати от него, Кондрат наблюдал, как двое молодых людей забуксовали в проходе, не желая пропустить друг друга. Один из них, наконец, как-то ловко повернулся и оттолкнул второго назад. Тот второй отступил на полшага, почесал свою козлиную бородку и вошёл. Вслед за ним вскоре вошёл и Кондрат.