— Бобби, Бобби Томлин.

Какое-то время она смотрела на него, прикрыв грудь руками, хотя уже была полностью одета.

— Ох, Бобби!

Белинда бросилась к нему, обняла и крепко поцеловала прямо в губы. Он мечтал об этом шесть лет.

— Бобби! До чего же я рада тебя видеть! Я... я ждала одного... одну подругу. Как ты меня отыскал?

— С трудом.

Она отступила от него на шаг.

— Дай-ка на тебя взглянуть.

В последний раз они виделись еще в приюте — тогда у четырнадцатилетней Белинды была репутация настоящей оторвы. Худая как щепка, с волосами мышиного цвета, она с одиннадцати лет то и дело задавала ему изрядную трепку.

Потом Томлин сбежал — работал на аэродроме, вместе с британцами воевал против гитлеровцев. Всю войну — после того как Америка вступила в нее — он писал Белинде при каждой возможности. Из приюта ее поместили в приемную семью. В сорок четвертом одно из его писем вернулось с пометкой: «Адресат выехал в неизвестном направлении». А весь последний год он был оторван от мира.

— А ты изменилась, — сказал он.

— И ты тоже.

— Угу.

— Я всю войну следила за тобой по газетам. Даже писала тебе, но, думаю, мои письма никогда за тобой не поспевали. Потом говорили, что ты пропал без вести над океаном...

— Да, я был на необитаемом острове, но потом меня нашли. И вот я здесь. Как ты жила все эти годы?

— Отлично — как только сбежала от приемных родителей. — Лицо девушки на миг исказило выражение боли. — Не представляешь, какое это было счастье — вырваться оттуда. Ох, Бобби! — вздохнула она. — Как бы мне хотелось, чтобы все вышло по-другому. — Она всхлипнула.

— Эй, — молодой человек обнял ее за плечи. — Сядь-ка. У меня тут кое-что для тебя есть.

— Подарок?

— Точно. — Он протянул ей замусоленный, в жирных пятнах пакет. — Все два последних военных года я таскал его с собой. Он и на острове со мной побывал. Прости, что не успел обернуть его во что-нибудь поприличнее.

Она нетерпеливо разорвала прочную оберточную бумагу. Внутри оказались экземпляры «Дома в медвежьем углу» и «Истории о скверном кролике».

— Ох! — воскликнула Белинда. — Спасибо тебе.

Это было одним из любимых воспоминаний Робина: девочка, грязная и усталая после бейсбольного матча, лежит на полу читальни с книжкой про Винни-Пуха.

— Та, что про Пуха, с автографом настоящего Кристофера Робина, — сказал он. — Парень служил на одной английской авиабазе. Он говорил, что вообще-то не дает автографов, что он простой летчик, как и все остальные. Но я пообещал ему, что никому ничего не расскажу. Хотя ему было известно, что я всех поставил на уши, чтобы раздобыть экземпляр. А со второй книгой вышла целая история. Я как-то возвращался на базу почти в сумерках, сопровождал несколько подбитых Б-17. Поднимаю голову и вижу: летят два немецких ночных истребителя. Наверное, патруль. Хотели перехватить «Ланкастеров», пока те не долетели до Ла-Манша. Короче говоря, я сбил их оба, и они рухнули у небольшой деревушки. Но у меня закончилось горючее, и мне пришлось сесть. Увидел ровненькое овечье пастбище с озерцом в конце и зашел на посадку. Вылез я из кабины и вижу на краю поля пожилую даму с овчаркой. В руках у нее — дробовик. Подошла она поближе, разглядела двигатели и рисунки на фюзеляже и говорит: «Метко стреляете! Может, зайдете ко мне перекусить? Заодно и командованию своему позвоните». Мы видели, как два Ме-110 догорают вдалеке. «Вы — тот самый знаменитый Джетбой, — продолжает она. — Мы читали о ваших подвигах в „Газете Сори“. Меня зовут миссис Хилис». И протягивает мне руку. Я ее пожал. «Миссис Уильям Хилис? А эта деревушка — Сори?» — «Да», — отвечает она. «Вы — Беатрис Поттер!» — говорю я. «Она самая». Белинда, эта полная пожилая дама в заношенном свитере и скромном старом платье действительно была Беатрис Поттер. Но когда она улыбнулась, клянусь тебе, во всей Англии стало светло!

Белинда раскрыла книгу. На одном из форзацев значилось:

«Американской подруге Джетбоя Белинде от миссис Уильям Хилис (Беатрис Поттер) 12 апреля 1943 года».

Джетбой пил кофе, который сварила ему Белинда.

— Ну и где твоя подруга? — поинтересовался он.

— Ну, он... она вообще-то уже должна бы подойти. Я могу спуститься в холл и позвонить ей. Договорюсь с ней на другое время, а мы с тобой посидим и поболтаем о старых временах. Я действительно могу позвонить.

— Не надо, — сказал Джетбой. — Сделаем так: я позвоню тебе на неделе; можем сходить куда-нибудь вечерком, когда ты будешь свободна. Было бы здорово.

— Еще как.

Молодой человек поднялся со стула.

— Спасибо за книжки, Бобби. Они меня очень порадовали. Очень.

— Здорово было снова увидеть тебя, Би.

— После приюта никто больше меня так не называл. Только позвони обязательно, слышишь?

— Непременно.

Он наклонился и поцеловал ее.

Когда Томлин спускался по лестнице, мимо него, насвистывая разудалый мотивчик, прошел какой-то набриолиненный и разящий «Олд Спайсом» хлыщ в модных мешковатых брюках на подтяжках, галстуке «бабочка» размером с хорошую вешалку и длинном пиджаке, из-под которого высовывалась цепочка от часов. Через пару секунд раздался стук в дверь — наверняка в квартиру Белинды.

На улице начало накрапывать.

— Замечательно. Прямо как в кино, — сказал Джетбой.

На следующую ночь в округе стояла могильная тишина.

Потом по всему Пайн-Баррензу залаяли собаки, замяукали кошки, Птицы в панике вспорхнули с деревьев, принялись кружить над землей, метаться в темноте.

Все радиоприемники на северо-западе Соединенных Штатов затрещали. Экраны телевизоров вспыхнули, громкость подскочила вдвое. Люди, собравшиеся у девятидюймовых «Дюмонтов», вздрогнули от неожиданности, ослепленные в своих собственных гостиных, у барных стоек и у витрин магазинов бытовой техники по всему Восточному побережью.

Те, кто в ту жаркую августовскую ночь оказались под открытым небом, стали свидетелями еще более впечатляющего зрелища. Высоко в небе появилась тонкая движущаяся полоска света, затем она расширилась, засияла нестерпимым светом, превратилась в голубовато-зеленый болид, который на миг замер в воздухе, а потом разлетелся сотней падающих искр, медленно угасших в звездной черноте неба.

Некоторые потом утверждали, будто несколько минут спустя видели еще одно, более мелкое светящееся пятно. Оно зависло в воздухе, потом стало стремительно удаляться на запад, постепенно тускнея. Все лето газеты только и писали о «ракетах-призраках», которые якобы видели в Швеции. Был мертвый сезон, и в прессе царило затишье.

Обратившиеся в метеобюро военных авиабаз получили ответ, что это, скорее всего, атмосферные помехи от метеорного дождя в Дельте Акварид.

В Пайн-Баррензе был один человек, обладавший другими сведениями, но он не спешил поделиться ими с остальными.

Джетбой, облаченный в свободные штаны, рубаху и коричневую летную куртку, вошел в вестибюль здания «Блэкуэлл принтинг компани», где над входом красовалась яркая красно-синяя вывеска: «Дирекция Кош комикс компани», и остановился у столика секретарши.

— Роберт Томлин на прием к мистеру Фарреллу.

Стены приемной пестрели обложками комиксов, обещавшими занимательное чтение, обеспечить которое было под силу только им. Секретарша, тощая блондинка в очках с поднятыми кверху краями оправы, отчего казалось, что на лице у нее примостилась летучая мышь, смерила его пристальным взглядом.

Мистер Фаррелл скончался зимой сорок пятого. Вы были в армии или как?

— Или как.

— Хотите поговорить с мистером Лоубоем? Он теперь вместо мистера Фаррелла.

— Мне нужен тот, кто занимается «Комиксами Джетбоя».

Стены и пол здания вдруг задрожали: где-то в типографии заработали печатные машины.

— К вам Роберт Томлин, — сказала секретарша в интерком.

Шорох, скрипение.

— ...никогда о таком не слышал. Снова шуршание.

— По какому вы вопросу? — спросила секретарша.

— Скажите ему, что его хочет видеть Джетбой.

— Ой! — Она уставилась на него. — Прошу прощения. Я вас не узнала.

— А меня никогда не узнают.

Лоубой, бледный и чахлый, как травинка, выросшая под джутовым мешком, походил на гнома, из которого высосали всю кровь.

— Джетбой! — Он протянул руку, похожую на связку червей. — Мы все считали вас погибшим, пока на прошлой неделе не прочитали в газетах опровержение. Вы — настоящий национальный герой, вам об этом известно?

— Да никакой я не герой...

— Чем могу помочь? Я, конечно, рад наконец-то познакомиться с вами лично. Просто, думаю, вы должны быть очень занятым человеком.

— Ну, во-первых, я обнаружил, что с тех пор, как прошлым летом меня объявили пропавшим без вести и предположительно погибшим, на мой счет не поступало ни лицензионных платежей, ни гонораров.

— Что, правда? Должно быть, юридический отдел отправлял их на депонент до тех пор, пока кто-нибудь не предъявит на них права. Я отдам распоряжение, чтобы они разобрались с этим делом.

— Вообще-то я хотел бы получить чек прямо сейчас, перед уходом, — сказал Джетбой.

— Гмм. Не уверен, что это возможно. Все это чертовски неожиданно.

Томлин сверлил его взглядом.

— Ладно, ладно, сейчас позвоню в бухгалтерию.

Он заорал в трубку.

— Да, — сказал Джетбой. — Один мой приятель все это время получал мои экземпляры вместо меня. Я проверил сведения о правах собственности и тиражах за последние два года. Я знаю, что в последнее время «Комиксы Джетбоя» расходились тиражом по пятьсот тысяч экземпляров каждый номер.

Лоубой еще что-то крикнул в трубку. Потом положил ее.

— На это уйдет какое-то время. Что-нибудь еще? Мне не нравится, что происходит в книжке.

— Что там может не нравиться? Полмиллиона экземпляров в месяц расходятся влет!

— Во-первых, самолет становится все больше и больше похож на пулю. И потом, художники рисуют крылья совсем не там, где они должны быть!

— На дворе атомный век, сынок. Теперешним мальчишкам не по нраву самолеты, которые похожи на красную баранью ножку с торчащей спереди вешалкой.

— Ну а что делать, если они всегда так выглядели? Да, и еще одно. Почему в последних трех выпусках этот чертов самолет — синий?

— Это не ко мне! Меня вполне устраивает красный. Но мистер Блэкуэлл распорядился, чтобы больше нигде никакого красного — исключение только для крови. Он у нас рьяный легионер.

— Скажите ему, что самолет должен выглядеть как положено и цвет у него тоже должен быть такой, как на самом деле. Кроме того, раньше там были сводки со сражений. Когда на вашем месте сидел Фаррелл, комикс был о полетах и сражениях и о разоблачении диверсантов — о реальных вещах. И в каждом номере было не больше двух историй про Джетбоя по десять страниц каждая.

— Когда на моем месте сидел Фаррелл, в месяц продавалось не больше четверти миллиона экземпляров, — заметил Лоубой.

Роберт снова испепелил его взглядом.

— Я понимаю, что война окончена и всем хочется покупать новые дома и развлекаться до одури. Но взгляните только, что я нашел в выпусках за последние восемнадцать месяцев... Я никогда не сражался с человеком по прозвищу Гробовщик и не был в месте под названием гора Гибели. И это еще далеко не все! Как вам Красный Скелет? А мистер Опарыш? А профессор Кровопивц? А это что за чудище с кучей черепов и щупальцев? Я не говорю о злых близнецах по имени Штурм и Дранг Гогенцоллерны... А Членистоногий примат, горилла с шестью локтями? Откуда вы набрались этой чуши?

— Это не я, это писатели. Настоящие психи, только на бензедрине[1] и живут. И потом, это именно то, чего хотят читатели!

— А что с очерками про полеты и статьями о настоящих героях-летчиках? Мне казалось, мой контракт предусматривал по крайней мере два материала о реальных людях и событиях на каждый выпуск!

— Надо будет поднять документы. Но могу сказать вам сразу: ребятишкам это больше не интересно. Им подавай монстров, космические корабли и всякие прочие ужастики. Неужели не помните? Вы ведь тоже когда-то были мальчишкой!

Джетбой взял со стола карандаш.

— Мне было тринадцать, когда началась война, и пятнадцать, когда бомбили Перл-Харбор. Я шесть лет воевал. Иногда мне кажется, что я вообще никогда не был ребенком.

Редактор, похоже, не нашелся что ответить.

— Вот что я вам посоветую, — произнес он наконец. — Запишите все то, что вам не нравится, и отправьте список нам. Я озадачу ребят из юридического отдела, попробуем что-нибудь придумать, как-нибудь все уладить. Разумеется, все уже определено на три месяца вперед, так что изменений ждите не раньше чем ко дню Благодарения. А то и позже.

Робин вздохнул.

— Я понимаю.

— Мне действительно не хочется вас огорчать, потому что «Джетбой» — мой любимый комикс. Нет, правда. Все остальные — просто работа. И та еще работа, скажу я вам: то все сроки летят, то какой-нибудь автор в запой уйдет или еще чего похуже, то в типографии что-нибудь напортачат. Сами можете представить. Но «Джетбой» — особый случай.

— Что ж, приятно слышать.

— Конечно-конечно. — Лоубой побарабанил пальцами по столу. — Да что же они там так копаются?

— Должно быть, переписывают всю бухгалтерию заново.

— Но-но! У нас здесь все честно!

— Я просто пошутил.

— А-а. Послушайте, газеты писали, что вы все это время проторчали на необитаемом острове или что-то в этом духе. Тяжко было?

— Одиноко. Рыбу есть надоело до чертиков. Скучно там было, и потом, я же все пропустил, в смысле, конец войны. Я просидел там с двадцать девятого апреля до последнего месяца. Иногда мне казалось, я свихнусь. Я просто не поверил своим глазам, когда однажды утром проснулся и увидел, что меньше чем в миле от берега стоит на якоре «Непокорный». Я развел костер, и они меня забрали. Месяц ушел у меня на то, чтобы отремонтировать самолет, отдохнуть и добраться до дому. Я страшно рад, что вернулся.

— Могу себе представить. Эй, а дикие звери там были? Ну там, львы, тигры и всякое такое?

Его собеседник рассмеялся.

— Островок был меньше мили шириной и милю с четвертью длиной. Там водились птицы, крысы и какие-то ящерицы.

— Ящерицы? Большие? Ядовитые?

— Нет. Совсем маленькие. И то, я, наверное, половину из них съел, пока жил там. За это время я здорово наловчился стрелять из рогатки. Из кислородного шланга смастерил.

— Ха! Еще бы!

Дверь открылась, и вошел высокий мужчина в сорочке, забрызганной чернилами.

— Это он? — спросил редактор.

— Я видел его всего один раз, но похоже, что так.

— Мне этого вполне достаточно! — кивнул Лоубой.

— А мне — нет, — отрезал бухгалтер. — Будьте добры, покажите какое-нибудь удостоверение личности и подпишите вот здесь.

Джетбой со вздохом подчинился. Он посмотрел на сумму, которая значилась на чеке, — нулей там было маловато. Он сложил его пополам и спрятал в карман.

— Адрес, по которому можно отправить следующий чек, я оставлю у секретаря. И на этой же неделе пришлю письмо со своими замечаниями.

— Непременно. Очень рад был познакомиться. — Редактор вскочил с места и протянул руку. — Надеюсь, наше сотрудничество будет долгим и успешным.

— Спасибо, я тоже на это надеюсь.

Джетбой и бухгалтер вышли.

Лоубой опустился в свое вращающееся кресло, закинул руки за голову и замер, уставившись в книжный шкаф у противоположной стены. Потом вдруг подскочил, схватил телефонную трубку и через «девятку» набрал номер. Он звонил ведущему автору «Комиксов Джетбоя». На двенадцатом гудке ему ответил сиплый похмельный голос.

— Давай, прочухивайся, это Лоубой. Вообрази только: пятидесятидвухстраничный специальный выпуск, целиком под одну историю! Вообразил? «Джетбой на острове Динозавров»! Уловил идею? Куча пещерных людей, какая-нибудь знойная красотка, этот, да как же его... дракон. Что? Ну? Да-да, тираннозавр. Может быть, шайка затаившихся в засаде солдат-япошек. Ну, ты понимаешь. Угу, самураи тоже неплохо. Какое время? Ну, пусть будет прошлое, только чтобы наша эра. Десятый век? О господи! Ну, пусть будет десятый. Ты лучше знаешь, что нам нужно. Что у нас сейчас? Вторник. К пяти вечера в четверг чтобы было готово, идет? Чем ты опять недоволен? Это же полторы сотни баксов за пару дней работы! Давай, до четверга.

Он нажал отбой. Потом позвонил художнику и объяснил, какая обложка ему нужна.

Эд с Фредом возвращались из поездки в Пайн-Барренз.

Они ехали на самосвале. В кузове еще несколько минут назад находились шесть кубических ярдов только что застывшего бетона. Восемью часами ранее там бултыхались пять с половиной кубических ярдов воды, песка, гравия и цемента и — еще один секретный ингредиент.

Этот секретный ингредиент нарушил три из «пяти нерушимых правил ведения не облагаемого налогом бизнеса без образования юридического лица в штате». Не то чтобы Эд с Фредом имели какое-то к тому отношение. Их вызвали час назад и попросили за пару кусков перегнать самосвал за лес.

В лесу, который находился не так далеко за городом, было темно. И не подумаешь, что и ста миль не отъехал от городка с населением более чем в пятьсот человек.

Фары выхватывали из темноты котлованы, где было свалено все, что угодно: от старых аэропланов до бутылей из-под серной кислоты. Некоторые из куч, судя по всему, появились совсем недавно. Над одними виднелось пламя и поднимались струи дыма, другие светились без огня. Под колесами гремели и трещали железяки.

Потом они снова въехали в темный сосновый лес, подпрыгивая на каждом корне.

— Эй! — крикнул Эд. — Стой!

Фред ударил по тормозам, заглушил двигатель.

— Черт побери! — выругался он. — Что случилось?

— Давай назад! Клянусь, я только что видел парня, который катил светящийся стеклянный шар размером с Кливленд!

— Нет уж, я не поверну назад ни за какие коврижки, — отрезал Фред.

— Ха! Да брось ты! Такое не каждый день увидишь.

— Черт, Эд! В один прекрасный день из-за тебя нас прикончат!

Это оказался вовсе не стеклянный шар. Им даже не понадобилось включать фары, чтобы понять, что штуковина также не является магнитной миной. Это был круглый контейнер, который светился сам по себе, переливаясь разными цветами.

— Похож на свернувшегося в шар неонового броненосца, — заметил Фред, который успел побывать в западных штатах.

Мужчина, кативший странную штуковину, прищурился на них, ослепленный светом фар. Он был оборванный и грязный, с табачными пятнами в бороде и похожими на спутанную проволоку волосами.

— Это мое! — заявил он и выступил из-за шара, прикрывая его руками.

— Потише, старикан, — сказал Эд. — Что тут у тебя?

— Пропуск в хорошую жизнь. Вы что, из авиации?

— Еще чего! Дай-ка взглянуть.

Мужчина поднял с земли камень.

— Не подходите! Я нашел это там, где разбился самолет. Вояки отвалят кучу денег, чтобы вернуть себе свою атомную бомбу.

— Что-то не похожа эта штуковина ни на какую бомбу, — заметил Фред. — Только взгляни на надпись на боку. Она даже не на английском.

— Конечно нет! Это, наверное, какое-нибудь секретное оружие. Поэтому они его так и замаскировали.

— Кто «они»?

— Я и так рассказал вам больше, чем собирался. Проваливайте с дороги!

Эд взглянул на старого чудака.

— Ну-ка, ну-ка! Расскажи еще что-нибудь.

— Прочь с дороги, сопляк! Я как-то раз убил одного парня из-за банки мамалыги!

Фред сунул руку за борт куртки. Когда он вытащил ее, в ней был пистолет с дулом размером не меньше водосточной трубы.

— Он упал вчера ночью, — заговорил старик, вытаращив глаза. — Я даже проснулся. Зарево было — на все небо. Я сегодня весь день его искал. Думал, здесь будет полно парней из авиации и армейских тоже, но никого не было. В общем, я нашел его, когда уже почти наступил вечер. Разбитый в хлам, да. Крылья оторванные. Повсюду валяются люди, да так чудно одетые. И бабы тоже. — Он опустил глаза, и на его лице промелькнуло виноватое выражение. — В общем, все были мертвые. Самолет, наверное, реактивный был: ни пропеллеров, ничего такого я не нашел. А атомная бомба там так и валялась среди обломков. Я подумал, что авиационное начальство раскошелится, чтобы вернуть ее. Как-то раз один мой дружок нашел метеозонд, так ему за него дали целый доллар и еще четвертак. Я думаю, что эта штука в миллион раз важнее!

Фред рассмеялся.

— Доллар двадцать пять, говоришь? Даю десятку.

— Я могу получить миллион!

Он взвел курок.

— Пятьдесят, — сказал старик.

— Двадцать.

— Это нечестно. Но... согласен.

— Что ты собираешься делать с этой штуковиной? — спросил Эд.

— Отвезем ее к доктору Тоду, — пожал плечами Фред. — Он разберется. У него башка варит что надо.

— А вдруг это и вправду атомная бомба?

— Вряд ли на атомных бомбах делают распылительные насадки. Да и старикан дело говорил. Если бы вояки потеряли атомную бомбу, здесь их уже было бы полным-полно. Черт побери, да их вообще взрывали всего пять раз. Значит, бомб не может быть больше дюжины, и я предпочитаю верить, что этим ребятам известно, где они хранятся.

— Ну, это точно не мина, — сказал Эд. — Тогда что же это?

— Не все ли равно. Если за нее можно получить денег, доктор Тод с нами поделится. Он честный мужик.

— Для жулика, — заметил Эд.

Они хохотали и хохотали, да так, что не могли остановиться, а странная штука гремела в кузове самосвала.

Полицейские привели рыжеволосого человека в его кабинет и представили их друг другу.

— Прошу вас, присаживайтесь, доктор, — сказал А. Э., раскуривая трубку.

Рыжеволосый, казалось, чувствовал себя немного не в своей тарелке — впрочем, могло ли быть иначе после двухдневного допроса в армейской разведке?

— Мне рассказали о том, что произошло в Уайт-Сэндзе. Вы не пожелали разговаривать ни с кем, кроме меня, — сказал А. Э. — Насколько я понял, вам ввели пентотал натрия, но препарат не оказал на вас никакого действия?

— Я опьянел, — сказал человек, чьи волосы при таком освещении казались желто-оранжевыми.

— Но не заговорили?

— Я говорил, но не то, что они хотели услышать.

— Весьма необычно.

— Химия крови.

А. Э. вздохнул и посмотрел в окно своего кабинета в Принстоне.

— Что ж, хорошо. Я выслушаю вашу историю. Поверить не обещаю, но выслушать — выслушаю.

— Ладно, — сказал человек и набрал полную грудь воздуха. — Тогда начнем.

Он заговорил, сначала медленно, тщательно подбирая слова, потом все более и более уверенно. Чем быстрее звучала его речь, тем явственней проступал в ней акцент, происхождение которого А. Э. никак не мог определить.

Так, наверное, мог изъясняться обитатель острова Фиджи, учившийся английскому у шведа. А. Э. еще дважды набивал свою трубку, потом набил в третий да так и оставил ее незажженной. Он сидел, чуть подавшись вперед, и время от времени кивал, а его седые волосы в послеполуденном свете окружали голову сияющим нимбом.

Наконец посетитель закончил.

А. Э. вспомнил о своей трубке, нашел спичку, зажег ее. Когда он закинул руки за голову, то обнаружилось, что на левом рукаве свитера — как раз на локте — имеется небольшая дырочка.

— Этому никто никогда не поверит, — сказал он.

— И пусть не верят, лишь бы только что-нибудь делали! — сказал человек. — Лишь бы ее вернули мне.

А. Э. взглянул на него.

— Если бы вам поверили, последствия этой истории затмили бы причину, по которой вы прилетели сюда. Если вы понимаете, что я имею в виду.

— Так что мы можем сделать? Если бы мой корабль был исправен, я сам начал бы поиски. Но корабль не может летать, поэтому я сделал то, что показалось мне наиболее разумным в такой ситуации. Приземлился там, где меня точно должны были заметить, и попросил о встрече с вами. Возможно, другие ученые, исследовательские институты...

А. Э. рассмеялся.

— Простите меня. Вы не отдаете себе отчета в том, как здесь делаются подобные дела. Нам понадобится армия. Собственно, армия и правительство и так будут участвовать в этом деле, поэтому нам необходимо сделать так, чтобы они с самого начала участвовали в нем на наших условиях. Проблема в том, что нам придется придумать какую-то историю, которая показалась бы им правдоподобной, но в то же время заставила бы их действовать. Я поговорю о вас с военными, потом позвоню кое-каким моим друзьям. Мы только что закончили тяжелейшую мировую войну, так что многое могло ускользнуть от внимания или просто потеряться в суматохе.

Возможно, нам удастся организовать кое-что прямо отсюда. Вот только лучше делать все это из телефонной будки. Военные будут рядом с нами, поэтому мне придется говорить очень тихо. Скажите-ка, — он потянулся за лежавшей на верху захламленного книжного шкафа шляпой, — вы любите мороженое?

— Это лактоза и сахар, которые смешали в определенной пропорции и дали застыть при температуре чуть ниже точки замерзания воды?

— Уверяю вас, — усмехнулся А. Э., — это куда вкуснее, чем может показаться из вашего определения, и притом отлично освежает.

Они вышли из кабинета рука об руку.

Джетбой похлопал свой самолет по исцарапанному боку. Он стоял в ангаре № 23. Из своего закутка, на ходу вытирая руки о промасленную ветошь, вышел Линк.

— Эй, как все прошло? — поинтересовался он.

— Прекрасно. Они хотят издать мои мемуары. Сказали, что они будут бестселлером весеннего сезона, если я успею вовремя их закончить.

— Ты по-прежнему твердо намерен продать самолет? — спросил механик. — Мне ужасно жаль будет с ним расстаться.

— Ну, с этим этапом моей жизни покончено. Мне кажется, я налетался на всю жизнь. Даже пассажиром не хочется.

— Так что я должен с ним сделать?

Робин взглянул на самолет.

— Вот что. Поставь на него высотные удлинители крыльев и дополнительные топливные баки. Так он будет казаться больше и внушительней. Думаю, им может заинтересоваться какой-нибудь музей, — по крайней мере, сначала я буду предлагать его музеям. Если ничего не выйдет, придется дать объявление в газеты. Пушки снимем потом, если его все-таки купит какое-нибудь частное лицо. Проверь, чтобы все было в ажуре. Вряд ли там что-то испортилось за время полета из Сан-Франциско, а на аэродроме Хикама его хорошенько осмотрели. В общем, сделай все, что тебе покажется нужным.

— Договорились.

— Позвоню тебе завтра, если не возникнет чего-нибудь неотложного.

ПРОДАЕТСЯ ИСТОРИЧЕСКИЙ САМОЛЕТ

Двухмоторный реактивный самолет Джетбоя, тяга двигателя 2х1200 фунтов, скорость 600 миль в час на высоте 25 000 футов, дальность полета 650 миль, подвесные топливные баки на 1000 л (баки и удлинители крыльев прилагаются), длина 31 фут, размах крыльев 33 фута (49 с удлинителями). Цена договорная. Выставлен для обозрения в ангаре № 23, аэродромная служба Бонэма, Шантак, Нью-Джерси.

Джетбой стоял перед витриной книжного магазина и разглядывал корешки с незнакомыми названиями. Сразу видно, что дефицит бумаги остался в прошлом. На следующий год здесь будет стоять и его книга, причем не какой-нибудь комикс, а рассказ о том, как он участвовал в войне. Томлин надеялся, что она получится достаточно хорошей и не затеряется среди множества изданий. Хотя складывалось такое впечатление, что (где-то он слышал это выражение) каждый парикмахер или чистильщик обуви, призванный на фронт, написал книгу о том, как он выиграл войну.

Только в одной этой витрине военных мемуаров насчитывалось шесть, и их авторы находились в чине от подполковника до генерал-майора. Может быть, парикмахеры-рядовые все-таки написали не так уж много книг? Впрочем, возможно, они написали некоторые из двух дюжин военных романов, выставленных в соседней витрине.

В витрине у двери под вывеской «Бестселлеры!» были выставлены две книги, не относившиеся ни к военным романам, ни к мемуарам. Одна называлась «Тучнеет саранча» и была написана неким Абендсеном (Готорн Абендсен, значилось на обложке, — явно литературный псевдоним). Вторая представляла собой толстый том, озаглавленный «Выращивание цветов при свечах в номерах гостиниц», и принадлежала перу особы столь скромной, что она назвалась «Миссис Чарльз Файн Адамс». Должно быть, это были какие-нибудь нечитабельные стихи, которые публика в своем сумасбродстве почему-то вознесла на вершину популярности. Что ж, о вкусах не спорят.

Джетбой засунул руки в карманы кожаной куртки и отправился в ближайший кинотеатр.

Тод смотрел, как над лабораторией поднимается дым, и ждал, когда зазвонит телефон. Целых две недели ушло на ожидание. Торкельд, ученый, которого он нанял для проведения исследований, докладывал каждый день. Эта дрянь не действовала ни на обезьян, ни на собак, ни на крыс, ни на ящериц, ни на змей, ни на лягушек, ни на насекомых... даже рыбы остались к ней равнодушны. Торкельд начинал думать, что ребята Тода заплатили двадцать долларов всего лишь за инертный газ в необычном контейнере.

Несколько минут назад в лаборатории что-то взорвалось. И теперь Тод ждал звонка.

Заливистая трель. Наконец-то!

— Тод... о господи, это Джонс из лаборатории, у нас здесь... — В трубке затрещали помехи. — Боже правый! Торкельд... они все... — На другом конце провода послышались удары. — О бо...

— Успокойтесь, — сказал Тод. — За стенами лаборатории все целы?

— Да, да. Только...

Судя по звукам, Джонса вырвало. Тод ждал.

— Прошу прощения, доктор Тод. Лаборатория все еще закрыта. Пожар... там на газоне небольшой пожар. Кто-то бросил окурок.

— Расскажите мне, что произошло.

— Я вышел на улицу покурить. Должно быть, в лаборатории уронили что-то. Я... я не знаю. В общем... они все мертвы, ну, большинство из них, так я думаю. Надеюсь. Я не знаю. Что-то... погодите-погодите. Там внутри кто-то двигается, я вижу отсюда, это...