— У нас режиссер мужчина, и к тому же не голубой, вот поэтому ты Клеопатра, а я не Цезарь.

— Войти можно?

— Кто это тебе пластическую операцию на фейсе сделал?

— Бывший муж.

— Какой по счету?

— А я подсчетов не веду. Вам в театре лучше знать.

Они прошли в единственную комнату в квартире. Кругом висели фотографии Наташи Колычевой.

— Где же твоя подружка?

— Дома, у них гости. Теперь двоих мужиков на шее тащит.

— Не хочешь стать третьим, а я пока у тебя поживу? Мне неделька нужна, не больше. Выпить найдется?

— Пиво в холодильнике.

— Что ж, начнем с пива, а там видно будет.

Анна скинула куртку и уселась на кровать. Парень принес пиво из кухни. Они закурили.

— Ну такую уродину ты, конечно, трахать не захочешь. А мне жить негде. Какие поступят предложения?

— Хватит придуриваться.

— А в институте, помнится, ты за мной ухлестывал. Правда, не один ты. Всем свежатинки хотелось. А раскладушка у тебя есть?

— Диван на кухне раскладывается. Ты можешь объяснить, что происходит?

— Хана мне, Димочка. Ха-на! Я не Сара Бернар и на сцене умирать не хочу. Мне, дуре, почему-то жить захотелось. А пока он нас всех не передушит, не успокоится.

— Кто?

— Антоша, кто же еще! Задумка у него такая, понимаешь? Нет, конечно, не понимаешь, и не надо тебе ничего понимать. Ты тут ни при чем. Играй себе на радость в Гамлетов и в Идиотов, а я отыгралась. Вот только в ящик сыграть не захотела. Сняла с Антоши кучу зеленых и рванула на все четыре стороны. Помнишь у Островского есть такая пьеса «На всякого мудреца довольно простоты»? Вот, кажется, я перемудрила малость. Подсекли меня, Димуля, под самые красивые мои ноженьки, а на морде осложнения как после гриппа.

— А что с Антоном? Он же тоже на репетицию не явился. Такого я не помню.

— Побежал к брату на меня жаловаться. Он же трус и ябеда. Сам по себе ноль без палочки. Как что, так «мама» кричит. А мамочка у него одна — Гриша. Сейчас они всю Москву на уши подняли, меня ищут. Только если я сама к ним приду, меня за дверь выставят, как бомжа обнаглевшего. Страшно станет, после того как синяки сойдут.

— Я ничего не понимаю!

— И очень хорошо, дурачок. Чем меньше знаешь, тем целее будешь. Взял меня в клещи Антон и привязал к себе веревочкой, ни на шаг не отпускал. Потому что я должна стать следующим умирающим лебедем. А я взяла и сбежала.

— Не ты одна. И Птицын исчез, и Костенко. Актеры такие приехали на репетицию! Одни имена чего стоят, а Антон всех кинул.

— Ну значит, Птицын и Костенко тоже созрели. Надеюсь, им повезло больше, чем мне.

— Если ты что-то знаешь, Анна, то почему бы тебе не рассказать все следователю?

— Дурачок! Что я могу доказать? Мне рот заткнут в одну секунду. Ну подставлю я Антону подножку, упадет он, но туг же встанет на ноги и отряхнется, а мне на голову кирпич упадет в автобусе и все будут считать это естественным отбором. Закон природы — выживает сильнейший. А я слабая, хрупкая женщина и не могу воевать с Грановским-старшим. Я и с младшим не сладила.

— Видишь фотографии этой девочки? Ее зовут Наташа Колычева. Ее папа начальник следственного отдела московской прокуратуры, а в доме у них сейчас живет очень знаменитый следователь. Его ничем не испугаешь. На него управы нет. Он на пенсии и работает за здорово живешь, по старой дружбе. Он ни Президента не боится, ни всяких там Грановских, вместе всех взятых. Поговори с ним.

— Мы же с тобой друзья, Димочка? А?

— Ну и что?

— Обещай мне, что никому ни слова не скажешь обо мне. Не видел, не слышал, не знаешь. Можешь выполнить мою последнюю просьбу, последнее желание смертника?

— Могу, но ты не права.

— Пусть не права, но это же моя жизнь, а не чужая. Могу я ею распоряжаться по своему усмотрению?

— Можешь.

— Вот и ладушки. Через неделю я получу бабки и уеду к черту в Магадан. Одна беда, документов у меня нет.

— А где же они?

— Если б я это знала! Но в моей квартире остался паспорт. С собой я забрала только загранпаспорт, которого тут же лишилась. Но заходить в мою квартиру нельзя. За ней сейчас сотни глаз наблюдают. Облава еще днем началась. Видела, как четверо красавцев врывались в мой подъезд.

— Так и милиция тебя в розыск объявит! Все мы у них на учете. Попробуй кто-нибудь так просто исчезнуть! Не дадут. И Птицына найдут, и Костенко.

— Не сомневаюсь, но кто во мне признает Анну Железняк? Черта лысого!

Аня сняла кепку, и на плечи обрушилась шикарная копна темно-каштановых волос.

— Я уже даже не блондинка. Кстати, а у меня неплохо получается роль парня. Может быть, остричь волосы и украсть паспорт? Или купить на рынке? Стану каким-нибудь Махмудом Рахимовым из Туркестана.

— Это не выход.

— Правильно. Это дыра, в которую можно пролезть. А выхода можно ждать до глубокой старости. Мне только бы в себя прийти, а там я не пропаду. Уж не хуже Лики Ивановой. Видел бы ты ее! Принцесса на горшке.

— А кто тебе мешал?

— Я замуж по любви выходила, а она жопой виляла под объективами, чтобы эту задницу в журнале напечатали. Пустота! Ни чувств, ни таланта, одна дурь, что в башке, что ниже. Это не мой стиль.

— Твой стиль я вижу. Даже под гримом не спрячешь.

— Нормально. В жизни надо все испытать. Сначала холодно, потом жарко. Только и живешь, пока шкурой своей все чувствуешь. А вечный кайф под пуховым одеялом не что иное, как каторга. Все атрофировано… Ну ладно, подружка, сбегал бы ты за водочкой. А если у тебя в доме картошка найдется да соленый огурец, то цены тебе нет. С ходу отдамся за соленый огурец, а морду мою прикроешь портретом Наташи.

— Ну хватит шлепать опухшими губами.

— Ладно, шучу. Чур, я сплю здесь, а ты на кухне.

— Согласен. Картошка у меня есть, водку куплю, а с огурцами как повезет.

С огурцами Дмитрию повезло. Он даже селедку купил в банках. Заказ был выполнен, вот только заказчик не дождался. Когда Дима вошел в комнату, Аня спала мертвым сном. Пришлось женщину раздеть и накрыть одеялом. Когда-то он за такое удовольствие многое отдал бы, но времена меняются. Дмитрий вздохнул и отправился на кухню спать.

Яркий луч солнца заглянул в окно, проскользил по полу и упал на лицо спавшего. Горелов открыл глаза и улыбнулся. Занавески колыхались от легкого дуновения ветерка. Ему показалось, будто время отступило назад и вновь настало лето. Он уснул одетым на покрытой постели, заваленной бумагами, где для него оставалось очень мало места. С его комплекцией ему много и не требовалось, важно, что он не помял документы во сне.

В дверь постучали. Скинув ноги на коврик, Горелов надел шлепанцы, встал, потянулся и направился открывать дверь. На пороге стояли Золотухин и еще какой-то тип лет пятидесяти, плотный, широкоплечий, с круглым, словно вычерченным циркулем лицом, но по-детски добрым и улыбчивым.

— Привет, Палыч! Я тебе тут одну рыбку уже выловил, с остальными могут быть проблемы.

— Заходите, пожалуйста, а я пойду сполосну физиономию.

Мужчины зашли в номер, а хозяин пошел в ванную. Толстячок непонимающим взглядом посмотрел на Золотухина.

— Ты что, Юра? Вот этот пацан из Москвы приехал с инспекцией? Он небось еще школу не окончил.

— Успокойся, Ваня. Дурака из Москвы не пришлют. Я вообще думал, что они целую бригаду сюда пригонят. А этот парень один должен всю байду восстановить. Значит, может. Я еще вчера понял, что хватка у него есть.

В комнате появилось обсуждаемое лицо.

— Я Горелов.

— Иван Телегин, лейтенант запаса.

Они обменялись рукопожатиями.

— А отчество ваше как?

Телегин даже не сразу понял вопрос. Его никто никогда не называл по имени-отчеству.

— Вообще-то, Романыч, но лучше просто Иван. А то я не пойму, к кому обращаются.

— Хорошо, как вам удобней.

— Иван входил в оперативную бригаду в то время, и один из первых приехал в гостиницу. Вы уж тут сами потолкуйте, а я пойду остальных искать. Как выяснилось, это дело непростое. А Гальку я дома не застал. Та, что горничной была, а ныне официанткой работает. Сегодня она выходная, а вчера отпрашивалась, но завтра с утра заступает на смену.

— Хорошо, Юрий Максимыч, только к концу дня загляните сюда. Могут возникнуть новые вопросы.

— Будет сделано. Ивана-то я сразу нашел. Мы с ним живем рядом и в одну пивнуху ходим. Там я его и выловил. А вот из остальных участников следствия в управлении никого не осталось. Текучка у нас большая.

— Можно подумать, я остался! — усмехнулся Иван. — Это ты у нас ветеран…

— Ну ладно, я помчался. До встречи!

Золотухин махнул рукой и вышел. Горелов сел на кровать и начал собирать документы.

— Я ознакомился с делом, не очень подробно, а скорее поверхностно, уделяя внимание ключевым местам. И вот что удивительно — следствие не рассматривало ни одного из возможных вариантов. Ну к примеру сказать, убийство совершено третьим лицом, неизвестным. Посудите сами, девушка вышла из номера 1314 в половине второго. По показаниям свидетелей, ее парень пошел на поиски через полчаса. Значит, около двух. А патологоанатомы указывают в заключении, что смерть наступила в два часа ночи, плюс-минус минуты. Что мы получаем в итоге? Парень вышел в коридор, а девушка стояла и ждала его в номере напротив, они опять ругаются, и он хватает с тумбочки хозяина чужого номера тяжелый предмет и кидает убегающей девушке вслед. На этом остановимся. Что здесь, по-вашему, не так, Иван?

— Все примерно так и происходило.

— Но это же выводы следователя Рачковского. Никто не видел происходившего. Катя Потапова мертва, а Кирилл Миронов был пьян и ничего не помнит. Эту историю ему навязали, но виновным он себя так и не признал.

— Понимаешь, Палыч… Извини, я не знаю, как тебя зовут.

— Неважно, пусть Палыч, я привык.

— Так вот, Палыч, я, конечно, не спец. Меня в дверях поставили как часового, но со стороны все выглядело именно так. У меня даже мысли не возникло, что девчонку убил кто-то другой. А потом, когда парня привели в чувство, он еще буянил, еле скрутили.

— Буянил, почему?

— Кровь увидел, девчонку мертвую. Он еще не протрезвел. Может, он и неплохой малый, но на бытовой почве все убийства совершают по пьяни. Протрезвеет человек и становится сущим ангелом. В жизни не поверишь, что такой убить может! Но практика показывает обратное. Хорошие люди убийцами становятся.

— Что вы скажете о следователе Рачковском?

— Вообще-то он крутой мужик. В нашей прокуратуре считался лучшим. Десятка полтора убийств раскрыл.

— Понятно, непререкаемый авторитет.

— Опыт у него большой. Мы все у него на побегушках были. Даже Куликов.

— Майор Куликов, который возглавлял бригаду, а теперь ходит в полковниках в краевом управлении?

— Да, тоже крепкий орешек, но с Рачковским не сравнить. Тот авторитетом давил.

— А это значит, что он один ставил все точки над "i".

— Случай бытовой, не очень мудреный.

— Слишком мудреный, Иван. Ведь вскрытие показало, что девушка изнасилована. Обнаружены следы спермы. А под ее ногтями следы крови и частицы кожи нашли. Значит, она сопротивлялась. Ну а теперь ответьте мне как мужчина: сможете ли вы в пьяном виде изнасиловать двадцатилетнюю девчонку, которая будет отчаянно сопротивляться?

— Если бы мне было двадцать три года, как тому парню, может, и удалось бы.

— С вашей комплекцией. А я вижу на фотографии преступника хлюпика вроде меня. Я бы не смог. Хорошо, положим, что смог бы. Но сколько у меня ушло бы на это времени? Думаю, борьба длилась бы не менее получаса. А по актам экспертизы получается, что я вышел из номера 1314 в два часа и в течение десяти минут — максимум — успел найти, затащить свою жертву в чужой номер, изнасиловать и убить. Неувязочка получается.

— Ну может, она сопротивлялась только поначалу, а потом смирилась.

— Если так, то зачем ее убивать? Смирилась — значит помирились. И зачем насиловать свою девушку? Свидетельница Света Малахова, подруга убитой, в своих показаниях утверждает, что Кирилл и Катя встречались около двух лет, давно имели близкие отношения и собирались пожениться. Они любили друг друга до безумия и в Питере жили вместе. А здесь они нашли жилье только по половому признаку. Одни хозяйки сдают квартиры только девочкам, другие только мальчикам. Вот и пришлось Кириллу жить с другом Гошей, а Кате с подругой Светой. Что касается Гоши, то он утверждает, что Кирилл не мог убить Катю. Во-первых, он ее очень любил, во-вторых, Кирилл не был агрессивным человеком.

— Так я же видел, как его вязали!

— И меня пришлось бы вязать, если бы я увидел изуродованный труп своей любимой девушки.

— Я уже говорил, по пьянке чего не бывает. Хорошие люди в переплет попадают.

— А кровь под ногтями? Кого же Катя царапала, если медицинский осмотр подозреваемого зафиксировал на его теле только гематому на затылке от удара головой об угол деревянной спинки кровати?

— Черт его знает! Послушай, Палыч, я не спец. Получается, ты сам с собой разговариваешь. Ну что я могу тебе сказать?!

— Может быть, я рассуждаю вслух. Если вы не спец, то очевидец. Следов в номере осталось столько, что искать третьего бессмысленно. Кто затоптал номер?

— Тут я отвечу, потому что допрашивали свидетелей при мне. В милицию позвонили в четыре утра. Мы приехали минут через двадцать, а потом к нам присоединился Рачковский. Он вызывал всех по одному. История выглядела так. Режиссер Грановский после дня рождения пришел в свой номер и увидел страшную картину. Он побежал тут же обратно в номер 1307, где все еще гуляли артисты, и позвал их к себе. Те пришли. Естественно они натоптали. Кто-то даже в лужу крови вляпался. Тоже пьяные все были. А потом к ним и ребята из номера напротив присоединились, но позже. За пять минут до приезда милиции какая-то артистка их позвала, фамилии не помню. Мол, посмотрите, не ваши ли ребята в соседнем номере? Те тоже натоптали. Вот так дело со следами обстояло.

— Так, да не совсем. А фамилии артистов вы не запомнили?

— Я — нет, так они все в протоколах есть.

— Почему же Грановского запомнили?

— Еще бы! Брат знаменитого олигарха.

— Это он сам сказал?

— И говорить не надо. Григорий Грановский в тот же день на самолете прилетел. Ему тут же апартаменты царские открыли. Хозяином себя чувствовал, во все дыры лез.

— А зачем? Разве Грановского-режиссера в чем-то подозревали?

— Вряд ли, но в его номере совершено убийство.

— В том-то все и дело. А главное, что весь ковер кровью пропитался, так просто не отговоришься, труп на помойку не выкинешь. А вот со следами опять промашка произошла, и вновь на нее не обратили никакого внимания. — Горелов достал из дела фотографию. — Вот оно — орудие убийства, что-то, напоминающее маршальский жезл. Тут указаны не название, а характеристики. Длина предмета пятьдесят сантиметров, вес два килограмма пятьсот граммов, сплав серебра семьдесят процентов, остальное платина, цинк, золото и палладий. Красивая штука. Витая палка с расширением кверху, увенчана головой орла. Что скажете, Иван?

— На допросе Грановский рассказывал об этой штуке. Это не жезл, а скипетр кахетинского царя Давида семнадцатого века. Труппа приехала в Сочи из Тбилиси, и Грановский рассказывал, что скипетр ему подарили ц Грузии какие-то банкиры. Он увидел его в одном из музеев и сказал: «Шикарная штука! Моему бы Цезарю такой, может, играть станет лучше!». Банкиры выкупили скипетр из музея и подарили ему. Раньше в глазницах орла были вставлены изумруды, но они не сохранились до наших дней.

— А Рачковский не спросил, с чем связан такой роскошный подарок простому смертному режиссеру в качестве реквизита для спектакля?

— Объяснение выглядело убедительно. Григорий Грановский подписал очень выгодный для Грузии контракт, а Антон Грановский просто его отвез, как бы по ходу дела. И те решили отблагодарить его. Они сочли, что брат имеет особое влияние на олигарха, вот и выполнили его каприз. Эта штуковина оценивалась в триста пятьдесят тысяч долларов. На вопрос, почему он разбрасывается такими раритетами в номере, он ответил, что считал скипетр своим талисманом и он вроде как заговоренный, его нельзя украсть. А Грановский каждый день им любовался. Ничего в этом не смыслю, но вещь считается уникальной.

— Вот и подумай, Ваня. Следов в номере выше крыши, а на орудии убийства, этом самом скипетре, обнаружены только отпечатки убийцы Кирилла Миронова. Куда же делись отпечатки Грановского, который каждый день любовался своей новой игрушкой?

— Я даже не знал об этом.

— Но опытный Рачковский не мог этого не заметить. Или не захотел? Факты, конечно, упрямая вещь. Экспертизой установлено, что сперма принадлежит Кириллу, следы на скипетре тоже, а про кровь под ногтями убитой забыли.

— Экспертом была Варвара Николаевна Харченко. Она ошибиться не могла. Ее вызвали из Краснодара, из института судебной экспертизы. Она даже преподает в Высшей школе милиции, профессор. У нас тут нет хороших лабораторий.

— Она и раньше приезжала?

— В особых случаях, если дело пахло скандалом. Помню, пришили какого-то банкира на его даче, точнее, его током убило в крытом бассейне. Дело очевидное, но вызвали ее. Заключения Варвары Николаевны сомнениям не подлежат.

— А вы помните, какая погода стояла в ту ночь?

— Жарко было, под тридцать, а днем до сорока пяти.

— Окна и балконы у всех были раскрыты?

— Они и в сентябре не закрываются.

— А как были одеты артисты?

— В шортах и футболках, женщины в сарафанах. Они же не в ресторане отмечали день рождения, а в номере.

— Все так были одеты? Вспомните точно.

— Кажется… Хотя, постой. Нет, не все. Антон Грановский был в брюках и водолазке, причем черной, а брюки белые.

— Вам это не показалось странным?

— Ну он же руководитель, солидный человек.

— Значит, должен париться. Спрашивал ли следователь у актеров, кто из них отлучался из номера, где они гуляли? Может быть, Грановский выходил?

— Нет, все в один голос сказали, что Грановский выпил лишку и уснул в кресле. Как отрубился около часу ночи, так и проспал до четырех, потом пошел к себе, а через две минуты влетел в номер как угорелый, в панике. Неужто ты, Палыч, думаешь, что Грановский причастен к убийству?

— Я не думаю, а пытаюсь анализировать. Посудите сами, Иван. Первым, кто увидел труп, был Грановский. Вот поэтому я с него и начал. Может быть, мы и до других доберемся, не знаю, но зацепки есть: отсутствие отпечатков пальцев на скипетре, убийство в его номере, и брюки с водолазкой в тридцатиградусную жару. Почему? А может быть, чтобы скрыть царапины на шее? Почему следствие делает упор на одном и не хочет замечать очевидных вещей. Не стыкуются обстоятельства, указывающие на виновность Кирилла. А если не он, то кто же? Почему в деле нет показаний дежурной по этажу, которая несет ответственность за порядок?

— Да нет же! Рачковский ее допрашивал, но без протокола. Бабу потом с работы выгнали. Значит, так. Ее тоже позвали на день рождения. Вечеринка началась около одиннадцати вечера. Вообще, она по номерам не ходит, а тут особый случай, столичные артисты. Она поддалась соблазну и пошла. Выпила и закосела. Ну и пошла спать в свой закуток. Ее уже мы разбудили, когда приехали. Чего с нее возьмешь? На следующий день уволили.

— А горничную допрашивали?

— Горничная в деле не фигурировала. Они же по ночам не работают.

— Хорошо, Иван, спасибо за помощь. Если что-нибудь вспомните, заходите, я здесь еще недельку поживу.

— Конечно, я подумаю. Ты, Палыч, извини, что я на «ты», уж так мы тут привыкли. А вообще ты интересно все раскладываешь. Угол другой. Я тоже подумаю. Вспомню чего, обязательно приду.

На том и порешили.

А в Москве тем временем лил беспрестанный дождь. У Трифонова разболелась нога, а от машины он отказался. Неудобно развозить свою задницу, выполняя мелкую работу, когда транспорта и без того не хватает.

Профессора Никанорова он отлавливал с утра. Тому уже семьдесят два стукнуло, а он ускользал у него из рук как рыба. И везде слышал одно и то же: «Только что был, но ушел туда-то». В последнем месте ему сказали, что Никаноров поехал в библиотеку. Уж там-то он не вывернется. И точно, Трифонов нашел его в читальном зале.

Девушка указала вымотанному следователю на столик у окна и сказала, что за ним сидит профессор, удивившись, что странный посетитель такого не знает. Трифонов откашлялся. В читальном зале надо разговаривать очень тихо, а с его громобойным баритоном делать это чрезвычайно сложно.

— Извините, что отвлекаю вас, Лев Абрамыч, уделите мне несколько минут.

Сухопарый старикашка, похожий на отставного прапорщика, поднял живые глаза и спросил:

— Вы из милиции?

— Нет, из прокуратуры.

— Один черт, штамп тот же на лбу стоит.

Трифонов немного смутился.

— Дело у нас к вам.

— Догадался, что не в ученики напрашиваетесь.

— Вы, кажется, возглавляли комиссию, определявшую причастность Шолохова к написанию «Тихого Дона»?

— И кто же, любезнейший, научил вас так издеваться над русским языком?

— Штамп на лбу и соответствующие собеседники по другую сторону стола.

— Преступники, стало быть. Ну а я тут при чем?

Трифонов положил на стол несколько книжек в мягком переплете с пугающими названиями.

— Так вы еще в письменном виде изгаляетесь над словесностью?

— Нет, слава Богу, не обнаглел еще до такой степени. Мне очень важно установить принадлежность автора этих книг к научным трудам, написанным другим человеком, а может быть, и им же. Но мне необходимо заручиться авторитетным мнением одного из лучших стилистов России, чтобы поймать плагиатора с поличным.

— Изъяснялись бы лучше по-татарски. Где источники?

Трифонов вынул из портфеля толстую папку.

— Здесь его кандидатская диссертация и три статьи.

— А что лично вас смущает?

— Я разговаривал с ним. Романтический стиль изложения, и в то же время в книгах ведется прямолинейное повествование. Попытка сближения с читателем на почве бытовых проблем. Никакой выдумки и романтики нет.

— Любопытно! Автор очень часто идет на поводу у массового читателя, но фразеология от того не меняется. Романтика тут ни при чем. Писатель, как клоун, может примерять маску. Ловить мы будем его на другом. Найдете меня через неделю. Раньше не старайтесь. Оставляйте свой мусор, и до свидания. Я в работе.

Профессор погрузился в книги, и Трифонову пришлось уйти.

Следующий визит не предполагал долгих мытарств. Человек работал в стационарных условиях. Трифонов уже бывал в лаборатории известного химика Сутягина, и ученый встретил его приветливо.

— Эпидемия отравлений продолжается, Александр Иваныч?

— Трудно сказать, но хочу быть готовым ко всему. Я тут приволок вам медицинское заключение из старого дела. Речь идет о вирусах, но я не силен в вашей терминологии. Мне бы попонятней, как в детской энциклопедии.

— Вирус — это по части биологии, а не ко мне. Ну раз пришли, давайте глянем, в чем проблема.

Сутягин ознакомился с актом экспертизы, и лицо его стало озабоченным.

— Очень любопытный случай. Этих микробов называют пираньи. Клеточные микробы. Истреблять их можно любимым лакомством — кровью. То, что они пожирают красные клетки, — это фантастика. Кровь для них лучшая среда обитания, но они ее заражают своими ферментами. Родины у этих микробов нет. Они встречались в тундре и в Австралии, но очень редко. А главное, они не погибают сами по себе, — как клопы. Дом может пустовать сто лет, клопы высыхают под обоями, но стоит в него вселиться людям, как они начинают пить их кровь. Тут очень схожий случай. Микробы законсервированы в растворе, абсолютно нейтральном, скажем, в обычном детском креме. О таком случае я слышал — в Англии один женоненавистник травил кремами женщин. Если эти микробы окажутся на человеческой коже, то они тут же через поры проникнут в кровеносные сосуды, и заражения крови не избежать. Но они и сами погибнут. В вашем случае использовали игральные карты. Раствор с микробами был нанесен на них, а сверху покрыт тонким слоем лака. Он являлся предохранителем вроде стекла, и через лак микробы не могли попасть на кожу. От постоянного трения тонкий слой лака быстро стерся, и раствор попал на пальцы игроков. С этой минуты они были обречены на смерть в течение четырех-пяти часов. Но скажу вам откровенно, Александр Иваныч, я об этом случае слышу впервые.

— Был такой уникальный преступник, похожий на одного из микробов. Десяток убийств на его счету, одно изощреннее другого. Он получил по заслугам. Его убили. Но он уснул под обоями, как клоп. Прошло шесть лет, и убийца, почуяв запах крови, проснулся и продолжает терроризировать общество.

— С вами ужасно интересно, Александр Иваныч! Может быть, вы Александр Грин? Слушаешь вас во все, уши. Вы уходите, и думаешь: Господи, что за бред нес этот солидный дяденька?!

— Вы правы. Генерал с Петровки уже на «Канатчикову дачу» собрался. Мозги вывихнул. Я человек слишком земной, меня одурачить трудно. Под всем этим антуражем пытаюсь найти причины. Если преступник Бражников, загадочно оживший, убивал своих врагов, то это понятно, логично. Убийца не сумасшедший, это очень умный и расчетливый человек, не один день готовившийся к своему замыслу. Но причина за этим должна стоять очень веская.

— А кто этот Бражников?

— Понятия не имею. Есть один журналист, написавший о нем книгу, но я его нигде не могу найти. Он где-то в командировке под Смоленском. Правда, я и книгу-то его еще не читал, но вроде бы он писал ее со слов осужденного. Тут еще разбираться надо.

— А вы верите в то, что делаете?

— Мистификации тут больше чем нужно. Важно суметь профильтровать суть, а пену оставить на поверхности. Пока я пробить этот пласт не могу.

Выяснив все, что надо, Трифонов приехал на Петровку. Капитан Забелин поджидал следователя в кабинете Крюкова.

— Ну что, Костя, есть новости?

— Новости есть, Александр Иваныч, только ясности нет. Ответ из ИТК-18 ничего не проясняет. Побег из колонии имел место, но боюсь, рапорт начальство получило недобросовестный. Помимо Бражникова, из колонии сбежало восемь человек, прямо с лесоповала. По рапорту следует, что беглецов настигли, те оказали сопротивление, забаррикадировавшись в амбаре, и отстреливались из двух автоматов, захваченных при побеге у конвоиров. Тогда преследовавшая их группа подожгла амбар, что стоял на окраине села. Все преступники сгорели. Есть жалобы от родственников погибших, требовавших прах заключенных. Никто ничего не получил. Мало того, в село направляли комиссию из Красноярска. Деревенские давно уже снесли сарай, но обугленных трупов никто не находил. Об остальном история умалчивает. Вас устраивает такой ответ?

— Вряд ли. Вопрос остается.

— Лаборатория подтвердила выводы Колодяжного, отпечатки идентичны. Мистика какая-то.

— Мистика, Костя, заключается в другом. Зачем сбежавшему или ожившему Бражникову нужно убивать артистов?

— Вы знаете, Александр Иваныч, мы все время натыкаемся на человека без лица, в калошах. А ведь и по росту, и по возрасту он подходит под данные Бражникова.

— Вот именно, что без лица. Актерские фокусы.

— Актерские? Вполне возможно. Птицына мы до сих пор не нашли и не уверены, что найдем. А если это он?

— Ты еще скажи, что он на Анну Железняк похож.

— На нее вряд ли, а вот на Грановского похож. Безликий мужик. Во время всех убийств находился в театре. А главное, он вне подозрения и мог вытворять любые фортели и под гримом изображать загадочную старомодную личность.

— Что толку пальцем в небо тыкать! Ты мне докажи заинтересованность Грановского в убийстве всей труппы. Ему стоит бумажку подписать — и они все на улице окажутся.

— Так-то оно так, но они же живыми уйдут.

Трифонов не захотел продолжать пустой разговор.

В двадцать два градуса тепла по улице можно ходить в одной рубашке, но Горелов все еще никак не мог выбраться из своего номера, чтобы проветрить мозги. Золотухин доложил о появлении в гостинице бывшей горничной.

— Послушай, Палыч, сейчас она договорится с метрдотелем, и ее подменят на полчаса. Она сюда заглянет, но сам понимаешь, ненадолго. Пару-тройку вопросов, не больше.

Они стояли на балконе и любовались прекрасным видом.

— Скажите, Юрий Максимыч, чем нам может помочь горничная? Она по делу не проходила. Как мне сказал Иван, горничные по ночам не работают. Все номера третьего этажа я уже осмотрел. Вполне могу нарисовать себе живую картину происходившего в ту трагическую ночь.

— Ты видел все номера, но тебе никто не открывал подсобку, где горничные хранят чистое белье, свои ведра, швабры и прочее. Я ведь не случайно про Райку вспомнил. Ты понимаешь, она баба красивая, с шикарной попкой, грудь четвертого размера. Короче говоря, я ее один раз выручил. Ее с иностранцем застукали. Ну, мне удалось это дело замять. Она меня отблагодарила… Несколько раз я побывал в ее подсобке. Конечно, так просто ее в постель не уложишь, только за бабки, или в том случае, если ей что-то от тебя надо. Ты думаешь, в гостиничный ресторан легко устроиться? Она два года в горничных ходила и спала с директором ресторана, пока он не взял ее в кабак. Это же Клондайк. Я сразу о ней вспомнил, когда ты сказал, что мы начнем все заново ворошить.

Райка была на этаже в ту ночь. У нее отец больной, инвалид, сам весь из себя партийный. Вся квартира увешана портретами Ленина и Сталина. В горкоме партии работал, пока эту партию не разогнали. Ну и сам понимаешь, домой она мужиков таскать не может. А подсобку девка оборудовала как надо. Кровать за этажеркой замаскировала, скрипучая правда, — ведь какие нагрузки выдерживает! Сегодня утром я с ней поговорил. Она согласилась рассказать, что помнит. По старой дружбе. Но предупредила, что никаких протоколов, подписывать не будет.

— Мы протоколов не ведем, Юрий Максимыч. Наше расследование неофициальное. Речь идет о другом преступлении, но от нас требуется восстановить истинную картину происшествия двухлетней давности. Документальных подтверждений никому не нужно. Мы должны либо подтвердить правильность выводов следствия, либо опровергнуть их. Наши выводы ничего изменить не смогут.