Глава четвертая

Друсилла бьша так возбуждена событиями дня, что ночью никак не могла заснуть, да и ночь выдалась слишком жаркой.

Непонятно почему, но ей не удавалось выбросить из головы милорда Девениша. То вспоминался его насмешливый голос, то он вставал перед глазами с маленьким Джеки на руках, в его взгляде светилась нежность, которой она от него совершенно не ожидала.

Мало того, она испытывала такое смятение чувств, какого никто прежде в ней не вызывал, даже муж. Все же надо признать то, что она чувствовала к Джереми, было скорее дружбой, чем любовью.

Но почему при мысли о лорде Девенише ей тут же приходит в голову страстная любовь?

От наплыва мыслей и чувств Друсилла не могла лежать спокойно, лицо ее пылало, во всем теле ощущалось напряжение.

Часов в одиннадцать какой-то звук — крик птицы или животного — заставил ее поднять голову от подушки. Не зажигая свечи — ночь была лунная, — Друсилла встала, раздвинула шторы и открыла окно. Звук раздался снова. Это были приглушенные человеческие голоса, один смеялся, другой произнес: «Тш-ш-ш».

Друсилла посмотрела вниз. Два человека — она видела лишь их очертания — пересекли бегом, держась за руки, лужайку возле дома, спустились по ступеням и пошли по дорожке. Узнать их было невозможно.

Наступила тишина. Мужчина и женщина больше не появлялись. Кто это может быть? Вероятно, слуги, кто еще отважится разгуливать по поместью среди ночи?

Заснула Друсилла очень поздно, и утро настало очень быстро. Она приказала принести ей завтрак в постель и съела булочку с маслом, запивая шоколадом. В голове царила полная сумятица после вчерашних событий. Корделия Фолкнер хотела было зайти к ней, но она отговорилась мигренью и сказала, что пойдет в церковь лишь на вечернюю службу

Приняла она только миссис Роллинс, домоправительницу. Это была высокая сухопарая женщина лет под пятьдесят, фанатично преданная Фолкнерам, гроза служанок.

Друсилла без всяких предисловий рассказала миссис Роллинс о том, что видела ночью, и поинтересовалась, возможно ли, чтобы двое слуг покинули дом без разрешения и незамеченными.

— Совершенно исключено, мадам, чтобы кто-то из слуг вышел из дома ночью без ведома Бриттона или Летти Хамфрис, — заявила миссис Роллинс.

Бриттон, молодой человек, исполнявший обязанности помощника дворецкого, занимал отдельную комнату рядом со спальней слуг в мансарде и в десять часов вечера запирал ее на ключ. Таким же образом поступала со служанками старшая горничная Летти, строгая пожилая женщина.

Старшие слуги имели отдельные комнаты, но все они были солидного возраста, а Друсилла была уверена, что те, кого она видела, молоды.

— Кто-нибудь из деревни, мадам, — высказала предположение миссис Роллинс. — Шляются по ночам.

— Но ведь отсюда далеко и до Большого Трешема, и до Малого, — заметила, хмурясь, Друсилла. — И почему именно сюда они пришли? Им было бы гораздо удобнее гулять в поместье Трешем-Холл.

— Меньше вероятности, что заметят, — предположила практичная миссис Роллинс.

Этот малозначительный случай почему-то встревожил Друсиллу. Она приказала себе не думать больше об этой чепухе. Просто не выспалась, вот и все. Сойдя вниз, она застала мисс Фолкнер, которая собиралась на утреннюю службу в Болыпой Трешем.

— Ты очень бледна, — с беспокойством заговорила та, увидев Друсиллу. И не к месту заметила: — Лорд Девениш, может быть, значительный человек, но вряд ли его назовешь стёпенным.

— Мне представляется, Корделия, что значительные люди редко бывают степенными, во всяком случае, его манеры действуют на меня благотворно. Мы слишком лицемерны, знаете ли, — резко ответила Друсилла, подумав: наверное, прямота лорда Девениша передалась и ей.

Она ничего не сказала мисс Фолкнер о том, что видела ночью, чтобы не расстраивать ее еще сильнее.

Но мисс Фолкнер и без этого вскоре вернулась бледная и дрожащая.

— Что случилось? — всплеснула руками Друсилла. — Почему вы так рано приехали? — Она наполнила стакан вином и дала компаньонке. — Вот, выпейте, это поможет вам успокоиться.

— Ничто меня не успокоит, ничто, — всхлипывая, проговорила мисс Фолкнер. — Я боюсь даже говорить тебе. Это просто ужас, что обнаружил пастор Уильямс, придя утром в церковь… ох, я просто не могу произнести.

— Моя дорогая, — ласково сказала Друсилла, — вы должны мне сказать.

— Да, должна… Ты представляешь, он обнаружил на алтаре мертвую овцу, и теперь епископу придется снова освящать церковь. Лорд Девениш уже послал за ним, и я жалею о том, что говорила про него сегодня утром. Он был так добр. Предложил нам пока пользоваться часовней в Трешем-Холле, чтобы не ходить в такую даль до Малого Трешема. Очень благородно с его стороны!

— Кто мог сотворить такое святотатство и зачем?

— Никто не знает. Рамсей как-то поругался с пастором Уильямсом из-за десятины, но ведь нельзя же представить, чтобы этот добряк сделал такое в отместку.

— Да нет, конечно, — согласилась Друсилла, вспомнив краснолицего увальня, угощавшего ее парным молоком, когда она была маленькой девочкой.

Это она и заявила Девенишу, приехавшему в полдень, дабы подтвердить свое приглашение посещать его часовню.

— Мне подумалось, я должен уведомить вас, что мы сделаем все, чтобы найти и наказать негодяев, — сказал он.

— Вобстер, наш старший конюх, — возбужденно заговорил Гилс, — думает, что тут замешаны сторонники луддитов. Он говорит, даже здесь есть такие, которые только и думают, как бы что-то такое сотворить.

— О, у каждого свое объяснение, — сухо сказал Девениш.

— А вы какое предпочитаете? — спросил Гилс.

— Я? — спокойно начал Девениш, принимая чашку чая от мисс Фолкнер. — Я не предпочитаю ни одно из предположений, пока оно не будет подкреплено доказательствами. А пока все, что мы имеем, — это лишь подозрения и догадки. — Он глянул на Друсиллу, которая смотрела перед собой отсутствующим взглядом. — У вас задумчивый вид, миссис Фолкнер. Вас что-то беспокоит?

Он снова читал ее мысли. Друсилла подняла голову и посмотрела на него в упор своими чистыми серыми глазами.

— Мне кажется, — медленно произнесла она, — то, что я скажу, тоже из области догадок и подозрений. В любой другой день я бы просто выбросила такой пустяк из головы. Но после того, что случилось утром… кто знает?

— Вы меня заинтриговали, мадам.

Друсилла коротко рассказала о двух незнакомцах, гулявших ночью по лайфордскому поместью.

— Моя домоправительница, — продолжала Друсилла, — твердо заявила, что это не могли быть наши слуги.

В воцарившейся тишине Девениш произнес:

— Вы позволите посетить вашу комнату, чтобы удостовериться, откуда вы их видели и где?

— Или мне показалось, что я видела, — несколько вызывающим тоном сказала Друсилла. — Ведь у вас может сложиться впечатление, что я просто страдаю подозрительностью.

— Но вы же так не думаете, правда? — вскричал Гилс. — Милорд, Дру самая здравомыслящая женщина из всех, кого я знаю.

Красивые губы Девениша дрогнули. Он поднялся и поцеловал Друсилле руку.

— Нисколько не сомневаюсь. А теперь, леди, проведите меня в комнату, откуда миссис Фолкнер увидела…

Он одарил обеих женщин ослепительной улыбкой. Друсилла, еще не оправившаяся от смущения, охватившего ее, когда он прикоснулся губами к ее руке, почувствовала, что вся дрожит. Как бы граф себя ни вел — хорошо или плохо, он производил на нее глубочайшее впечатление.

Она наблюдала, как он осматривается вокруг. Они находились в великолепной дамской спальне, со вкусом обставленной и безукоризненно чистой. Девениш подошел к окну, сделав ей знак стать рядом с ним. Мисс Фолкнер нервно топталась за их спинами, пока Друсилла повторяла свой рассказ.

— После того как они пересекли лужайку, они пошли вон туда, — закончила она, показывая на ступеньки.

— А куда ведет эта дорожка?

— Да, по сути, никуда. Ближайшее жилье с этой стороны — Маршемское аббатство мистера Харрингтона. К нему можно пройти через поля по тропе… но по ней последние годы почти никто не ходит.

— Понимаю. — Девениш надолго умолк. Значит, Друсилла считает, что ее наблюдения не имеют никакого значения, никто бы о них и не знал, не появись эта овца на алтаре. — А Харрингтон пасет овец на полях аббатства?

— Да. Но и другие тоже, на своих полях, включая Рамсея… и вас.

— Ну да, конечно. — Девениш засмеялся. — Вам в уме не откажешь, миссис Друсилла. — Он понизил голос: — Ваш муж тоже так считал? А ваш острый язычок его не смущал?

— О, мне не приходилось оттачивать его на нем, милорд.

— Значит, вы приберегли его для меня. Наверное, я более подходящий объект, чем он. Он был молод?

— Джереми не исполнилось и двадцати пяти, когда он погиб.

Девениш был рад, что ему представился случай задать эти вопросы, не боясь показаться слишком любопытным.

— Я заключаю, что вы были женаты недолго и, наверное, редко расставались друг с другом. Представляю, каким потрясением было для вас его исчезновение.

— О да, но еще больше меня потрясла его страшная кончина.

— А при его жизни вы не замечали никаких неизвестных личностей в пределах поместья?

— Нет, — несколько резко ответила Друсилла, не понимая цели этих расспросов. И все же что-то в его настойчивом взгляде подстегнуло ее память. — За исключением… — нерешительно начала она и остановилась. — Да нет, это вряд ли имеет значение.

— За исключением… — повторил Девениш, сверля ее взглядом ясных голубых глаз. — Не люблю я этих «исключений». Прошу, расскажите до конца.

— Хорошо. Однажды, месяцев за девять до того дня, когда его нашли мертвым, Джереми сказал мне, что обнаружил странную вещь — тропа, которая ведет в аббатство, хорошо протоптана, причем ходят по ней, судя по всему, ночью, потому что днем он ни разу никого не видел. Джереми решил разузнать, в чем дело, и разговаривал об этом с мистером Харрингтоном, но тот сказал, что он, наверное, ошибается. По тропе ходят только двое его садовников, и все.

— Ваш супруг больше об этом не заговаривал?

— Нет, ни разу. Я думаю, у Джереми это был просто пунктик — он вообще был выдумщик, как и его отец. Правда, Корделия?

— Правда. Помнится, старый мистер Фолкнер клялся, что вокруг Лайфорда постоянно бродят какие-то люди, а перед кончиной у него с головой стало совсем плохо, и никто не воспринимал всерьез, что он говорил.

Ниточка оборвалась. Девенишу не верилось, что выдумки Фолкнеров, отца и сына, имеют какое-то отношение к исчезновению девушек и мертвой овце на алтаре.

За исключением… мрачно подумал он, за исключением того, что Джереми Фолкнер умер странной и внезапной смертью. Словно овца.

На обратном пути в Трешем-Холл у него почему-то перед глазами стоял тонкий чистый профиль Друсиллы. Наверное, его пленили не столько внешность и фигура этой деревенской вдовы, сколько ее находчивость и остроумие. Кто бы мог ожидать от столь хрупкого на вид создания такого нравственного бесстрашия?

Встретив Девениша, Роб не замедлил перейти к насмешкам и предостережениям:

— Ну и как там прелестная вдовушка, Хэл? Как тебе ее внешность?

— Что за вопросы, Роб? К чему ты клонишь?

— А вот к чему, и советую тебе отнестись к моим словам серьезно. Особа, за которой ты решил приударить, добропорядочная женщина, она не из тех распутных созданий, которые наводняют Лондон. Было бы ошибкой с твоей стороны флиртовать с ней, дабы скрасить себе пребывание в деревне. Ты не должен игратъ на ее чувствах. Это было бы недостойно тебя.

— Сколько наставлений должен выслушать человек за один день, прежде чем ему дозволено будет прийти к своему собственному мнению? — загадочно произнес Девениш. — Все как будто сговорились сделать меня пастором. Да, я считаю миссис Фолкнер привлекательной, только меня заинтересовала не ее внешность. Чем давать мне благочестивые советы, ты бы лучше рассказал мне о Фолкнерах, отце и сыне.

— Об отце говорили, что он слегка тронулся умом к концу жизни. О сыне ничего подобного не слышал. Он казался мне вполне здравомыслящим парнем.

— И скажи мне еще одно, чтобы покончить с этим. При жизни старого мистера Фолкнера кто-нибудь исчезал или это началось только в последние годы?

— Я ни о чем таком не слыхал. А что?

— Ничего. Просто мое любопытство столь же неразборчиво и подвижно, как и моя мораль.

Глава пятая

— Весьма любезно со стороны мистера Харрингтона пригласить и меня в Маршемское аббатство. Тем более что дело не ограничится лишь ужином. Целая неделя! Это будет для нас настоящий праздник. — Мисс Фолкнер бросила лукавый взгляд на Друсиллу и как бы между прочим проговорила: — Интересно, будет ли там лорд Девениш.

— Было бы странно, если б его не пригасили, — живо подхватила Друсилла. — Мистер Харрингтон пригласил и Гилса тоже. Брат на седьмом небе.

— И ты согласишься, чтобы он ехал? Он позволяет себе говорить такие вещи!

— Ну, уж если этот недостаток разделяют с ним лорд Девениш и мистер Харрингтон, то, я думаю, он будет в хорошей компании и никто особо не станет прислушиваться к тому, что он говорит.

— Ох, дорогая моя, такой человек, как лорд Девениш, может себе позволить некоторую бесцеремонность, но не юный Гилс. Он должен быть осмотрительнее.

— Нет, я не согласна, Корделия. Осмотрительность необходима не только Гилсу, но и лорду Девенишу, который прекрасно понимает, что он самый большой грубиян из этой троицы.

— Мне казалось, он тебе нравится, — пробормотала мисс Фолкнер.

— Так и есть, но это не значит, что я не вижу его недостатков.

К концу недели, в течение которой они виделись с лордом Девенишем еще дважды, Друсилле стало ясно, что мисс Фолкнер вознамерилась сосватать ее за графа.

Рассуждения ее были бесхитростны, как она сама. Друсилла должна снова выйти замуж. Лорду Девенишу нужны жена и наследник — почему же им не пожениться? Их земли граничат друг с другом, оба они молоды и хороши собой, что благоприятно для будущего виконта Иннескортского.

Корделию оторвал от мечтаний голос Друсиллы:

— Мне нужно новое платье. Надо послать за Мери Свейн и показать ей модные журналы из Лондона. У меня есть миленький светло-зеленый атлас, он будет хорошо смотреться с фамильным жемчугом Фолкнеров.

— Мери Свейн! — возмутилась мисс Фолкнер. — Нет, надо найти кого-то другого, что-бы ты выглядела комильфо, как те красавицы, что окружают милорда в городе.

— Корделия, я не имею ни малейшего желания соревноваться с лондонскими красавицами. Я деревенская простушка, пусть милорд принимает меня такой, какая я есть, если он вообще меня замечает, в чем я глубоко сомневаюсь.

Говоря это, Друсилла лукавила и сама понимала это.

В Трешем-Холл явился Леандр Харрингтон, чтобы лично пригласить Девениша в гости.

— Если вы примете мое приглашение, у вас будет возможность познакомиться с местной знатью. Ваш покойный дедушка прожил здесь большую часть жизни, и мы были бы рады, если бы вы решили поступить так же.

— Правда? — промолвил Девениш с некоторой иронией в голосе. — Я пока не уверен, что мне понравится прожить свою таким образом. Но я принимаю ваше приглашение.

— А мистер Стэммерс? Вы позволите ему принять приглашение?

— Ну, это дело самого мистера Стэммерса. Я несколько удивлен, как это ваши республиканские взгляды не помешали вам спросить об этом сначала меня.

— Я был не совсем уверен, отличается ли ваше отношение к подданным от взглядов покойного графа. Каждый на своем месте и знает свое место — таков был его девиз.

Да, это было очень похоже на покойного деда.

— Удобный девиз для того, чье место обеспечено, если можно так сказать.

— Да, вы правы, но в век разума, заря которого разгорается, обо всех будут судить по тому, каковы они есть, а не по спальне, в которой они были рождены.

Улыбка на лице Девениша стала еще ироничней.

— Этот век пока не настал, сэр, и я с удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством в Маршемском аббатстве, так же, надеюсь, как и мой добрый друг Роб Стэммерс. А пока прошу меня простить…

Леандра открыто выпроваживали, и, сладко улыбнувшись, он вышел. Одним из удовольствий нового века разума, думал он, станет гильотина на Трафальгарской площади, где освобожденные массы будут криками приветствовать каждую катящуюся в пыль голову аристократа, особенно лорда Девениша.

Впрочем, ничего такого на лице Леандра Харрингтона не отражалось, когда Девениш прибыл в Маршемское аббатство. Мужчины улыбнулись друг другу так, словно были закадычными друзьями. На обширной лужайке перед аббатством, напоминавшей о его блестящем католическом прошлом, уже прогуливались гости.

Далекий предок Харрингтона, воздвигая свой дом, пристроил его к северной стене аббатства и, по словам Роба, сохранил лестницу, ведущую в огромный склеп, в дальнем конце которого сохранилась даже часовня с разрушенным алтарем.

В этот день, однако, никто и не помышлял о том, чтобы посетить подземные помещения, и меньше всех Девениш. Хозяин повел его на лужайку, где были сооружены столы, уставленные яствами и напитками.

Многие из присутствующих уже были знакомы с Девенишем и приветствовали его с подобающим его пэрству почтением. Девениш уже заскучал было, отвечая на бесконечные поклоны, когда вдруг увидел Друсиллу Фолкнер. Она одиноко стояла у розария со стаканом лимонада в руке.

Она выглядела божественно в белом муслиновом платье и широкополой соломенной шляпе, оставлявшей открытым ее милое лицо.

— На этот раз вы одни, — сказал он, подойдя к ней. — Ни дуэньи Горгоны, следящей за каждым вашим шагом, ни восторженного юного братца, требующего всего вашего внимания. Мне повезло.

Друсилла не заметила, как он подошел, но быстро нашлась.

— Думаю, вы непременно требуете безраздельного внимания со стороны каждого, с кем находитесь рядом.

— Но ведь мы все этого хотим, не так ли? — парировал он.

— Пожалуй, вы правы. Да только не всем удается этого добиться.

— И вам прежде всего, — заметил он. — Когда бы я вас ни встретил, рядом постоянно кто-то, глядящий на вас требовательным взором. Если вдруг я увижу, что наше уединение хотят нарушить, я утащу вас в ближайшую аллею, потому что хочу полюбоваться вами.

Это признание было произнесено с горячностью, которая удивила даже самого графа. Он не собирался быть столь откровенным.

Друсилла покраснела. Очаровательно, подумал Девениш.

— Вы так не думаете, — неуверенно произнесла она наконец.

— Именно что думаю. И в подтверждение моей искренности приглашаю вас пройтись по этой аллее. Пойдемте.

Он подал ей руку, и она после краткого колебания положила на нее свою.

Ясно как день, что ею не слишком-то часто любовались прежде, подумал Девениш. Что за человек был, интересно, ее муж? Во всяком случае, она вела себя достойно, не хихикала и не щебетала: «О, мой дорогой лорд, какая это высокая честъ для меня!» или что-нибудь в этом роде.

У нее было прекрасное качество — умение хранить молчание, и так, молча, они вышли по аллее на площадку, откуда открывался чудесный вид на лесистую равнину.

Здесь был еще один розарий, посередине которого располагались на опорах солнечные часы. На одной стороне опор был намалеван череп со скрещенными костями, на другой — лик демона. Кто-то пытался соскоблить их, но безуспешно.

Дру почему-то стало зябко, хотя день был теплый. Ее пробил такой озноб, что посинели губы.

— Вы замерзли! — воскликнул Девениш. Он осмотрелся вокруг и заметил низкую каменную скамью. — Присядьте на минутку, — сказал он, поспешно снимая свой сюртук. — И позвольте накинуть вам на плечи. — Продолжая дрожать, она послушно села. Он присел рядом и взял ее руку — к его удивлению, она была холодна как лед. — С вами такое часто случается? — спросил он, растирая ледяные пальцы.

Друсилла подняла на него глаза, стараясь не стучать зубами.

— Нет, — прошептала она. — Это очень странно. Может, я покажусь вам еще более странной, но я вдруг ощутила присутствие абсолютного зла, чего-то жестокого и отвратительного, вроде него. — Она кивнула на полустертый лик демона. — Возьмите ваш сюртук, и пойдемте отсюда. Я думаю, мне станет лучше.

— Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы идти?

— Вполне. Мне только здесь плохо.

— А ведь я хотел всего лишь полюбоваться вами, — проговорил Девениш, стараясь придать голосу веселое выражение. — И вместо этого завел в «юдоль ужаса», по выражению Данте.

— Вы, наверное, думаете, я глупая.

Девениш резко остановился и повернулся к ней. Лицо Друсиллы порозовело, она больше не дрожала. Они стояли посреди аллеи, и с лужайки их еще не было видно.

— Ни в коей мере, — сказал он с проникновенной серьезностью, какой она не замечала в нем прежде. — У меня есть основания полагать, что злые бесы могут появляться, без предупреждения и сила их велика. Я ничего там не почувствовал, а вы почувствовали, а ведь я вас знаю как здравомыслящую женщину. Вы готовы вернуться к нормальным, болтливым людям?

— Вы очень добры, и мой ответ — да. — Друсилла засмеялась.

— Хорошо. — Он наклонился и легко коснулся губами ее щеки. Это был братский поцелуй, совсем не такой, какого он желал. — Больше не ходите туда, со мной или без меня, все равно.

Друсилла сжала губы, чтобы не сказать то, что готово было сорваться с языка. Я пойду куда угодно с вами, милорд, потому что знаю, вы всегда готовы защитить меня.

Вполне возможно, что кто-то с любопытством посмотрел на них, удивляясь, почему они так быстро вернулись с прогулки. Он подвел ее к одному из столов и дал ей стакан красного вина и бисквит. Взяв стакан и себе, он чокнулся с ней, с радостью видя, что ее глаза снова блестят, а щеки зарумянились.

— А сейчас я должен вас покинуть, — сказал он, — иначе о нас будут сплетничать.

Она подала ему руку, которую он задержал в своей лишь на мгновение дольше положенного. Наверное, слишком долго, потому что мужской голос проговорил ей на ухо:

— Вот уж не предполагал, дорогая Друсилла, что в следующий раз увижу вас уже вдовой и в компании человека, опасного как сам дьявол.

— О, Тоби, Тоби Кларидж! — воскликнула Друсилла, круто обернувшись. — Я думала, ты во Франции.

Сэр Тоби Кларидж, приятный на вид мужчина ее возраста, смотрел на нее с широкой улыбкой, которую она помнила еще с детства. В последний раз Друсилла видела его летом незадолго до гибели мужа. Когда она отказала Тоби и приняла предложение Джереми, Тоби очень ревновал ее к Джереми, с которым тоже дружил с детсгва. Это продолжалось довольно долго, и лишь в последний год перед его отъездом во Францию они внезапно сошлись снова.

— Как видишь, я здесь и, как старый друг, хочу предостеречь тебя от слишком тесного общения с Девенишем. Хотя бы в память о Джереми держись подалыне от человека, который наверняка не понравился бы ему.

— Что ты имеешь против него, Тоби? Да, он очень резок… но во всем прочем…

— Никаких прочих, Дру. Он настоящий дьявол с женщинами, дорогая, а с мужчинами так еще хуже. Женщин он просто губит, а мужчин убивает. Да вот же пример — он застрелил своего лучшего друга на дуэли, говорят, из-за женщины. А что он вытворяет за карточным столом! Нет, избавься от него.

— Это все сплетни, — возразила Друсилла. — Я не верю, что он хочет меня погубить. Тоби иронически поднял брови.

— Нет? Твоя безмозглая дуэнья рассказала мне о ваших отношениях. Она решила, что он женится на тебе. Хочу предупредить тебя ради твоего же блага.

И своего небось, подумала Друсилла. Тоби вполне может повторить свое предложение. Но для нее он навсегда останется лишь другом. Пустъ он симпатичный и с ним легко, но она не могла его себе представить любовником.

А Девениш…

Может ли быть правдой то, что говорит Тоби? Допустим, это так. Повеса и убийца. Нет, она многому может поверить насчет него, но убийца…

Внезапно очнувшись, она поспешно сказала:

— О, поверь мне, нас с ним можно назвать просто друзьями. Кроме того, я не собираюсь пока замуж, и уж менее всего за лорда Девениша.

— О, только не воображай себе, что он собирается на тебе жениться.

Нет, этот разговор пора заканчивать.

— Ты, наверное, голоден, — сказала она, — а мистер Харринггон не поскупился на угощение.

С этими словами Друсилла направилась к одному из накрытых столов, продолжая приветливо разговаривать с Тоби. Она почувствовала облегчение, когда подошел пастор Малого Трешема и сказал Тоби, что его хочет видеть мистер Харрингтон,

— Он желает поговорить с вами о вашем путешествии по Франции, сэр Тоби. Мне кажется, его интересует, жив ли еще революционный дух в этой погрузившейся во мрак стране.

В его речи, как обычно, звучала некая режущая слух слащавость, однако Тоби ничего не заметил. После его ухода мистер Лоусон повернулся к Друсилле, расплывшись в приторной улыбке:

— Позвольте мне сказать вам, вы прекрасно выглядите, мадам.

— Боюсь, вы мне льстите, мистер Лоусон.

— Нет — нет, — воскликнул он, наклоняясь к ней и беря ее за руку, — ни в коей мере!

В тот миг, когда Друсилла почувствовала его прикосновение, ее охватил тот же слепой ужас, от которого она лишь недавно оправилась.

Какую-то долю мгновения ей казалось, что она упадет в обморок. Она побледнела, глаза закрылись. Испуганный священник попытался поддержать ее, но она отпрянула от него.

— Нет, не надо, это просто мигрень, уже прошло, — произнесла Друсилла, стараясь не выдать своего испуга.

Помощь пришла неожиданно. Холодный голос произнес:

— Сэр, позвольте мне, как старому другу, отвести миссис Фолкнер в дом.

Это был лорд Девениш, и никого другого, столь похожего на доброго самаритянина, Друсилла не могла себе вообразить.

Она с готовностью оперлась на его руку. Пастор Лоусон поклонился и неохотно отошел, а Девениш провел Друсиллу в дом.

— Мне показалось — такое у вас было лицо, — что с вами происходит нечто похожее на случившееся в саду.

— Так оно и было. Но я солгала пастору, сказав, что у меня бывают такие приступы. Ничего подобного у меня никогда не было.

— Не было? — Девениш огляделся. — Я думаю, где бы мы могли спокойно поговорить. Наверное, в библиотеке. Кажется, сюда. Нас тут никто не потревожит, я уверен. Все эти гости что-то не показались мне большими поклонниками чтения, им хотя бы азбуку осилить. — (Друсилла, не удержавшись, рассмеялась.) — Ну вот вам уже и лучше, — подбодрил он ее, похлопывая по руке. — Добрый смех исцеляет многие недуги. Могу я узнать, над чем вы смеялись на этот раз?

— О, эти ваши ужасные замечания… Вы всем говорите такие вещи или только мне, как привилегированному лицу?

Девениш подвел Друсиллу к массивному столу и усадил.

— Здесь удобнее, чем я ожидал, — заметил он одобрительно. — И еще. Я заметил, что мои остроты нравятся вам, особенно когда мы наедине. Когда я говорю их в компании, вы, стараясь сохранить свое реноме безгрешной молодой вдовы, постоянно подавляете желание засмеяться.

Надо было пристально следить за ней, чтобы настолько изучить ее, подумалось Друсилле.

Девениш между тем рассматривал книги. Достав из шкафа какой-то фолиант, он углубился в чтение. Нет, такого многоопытного, столь превосходно владеющего собой человека ей встречать не доводилось. Рядом с ним все казались неоперившимися юнцами.

— Как вы считаете, — повернувшись, весело заговорил он, — прав ли я, найдя странным тот факт, что мистер Харрингтон хранит в своей библиотеке столь большое количество книг по теологии? Ладно бы тут были Том Пейн и Руссо, ведь якобинцы вроде Харрингтона их просто боготворят, но здесь целое собрание книг по эзотерике, притом читаных — перечитаных. — Он указал на шкаф.

— Может быть, они ему достались в наследство? — предположила Друсилла.

— Возможно, — сказал Девениш. — Но многие изданы недавно. Не люблю я загадок. — Он поставил фолиант на место и пошел к другой стене, посмотреть, что стоит там. — Поэзия, — объявил граф, — книжки чистенькие, словно только что из магазина. — Он снял с полки томик и, открыв его, произнес: — Лорд Байрон собственной персоной, как кстати.

Он молча полистал книгу, потом поднял голову и стал декламировать, пристально глядя на Друсиллу. Его голос был прекрасен, слова медленно текли из уст.

Друсилла была глубоко взволнована, а Девениш, без сомнения, этого и добивался. Он поставил книгу в шкаф, подошел к ней и, обхватив ее лицо ладонями, нежно поцеловал в глаза, вернее, в веки, поскольку она закрыла глаза в тот самый миг, когда он коснулся ее.

— Вы не представляете, как бы я хотел любить вас, прямо здесь, в библиотеке, — прошептал он, выпрямляясь.

Друсилла открыла глаза и произнесла так же тихо, как и он:

— Любить… или утолить страсть, милорд?

— Умоляю, мадам, в чем разница? — усмехнулся Девениш.

— О, вы это прекрасно знаете, милорд, и вы, и ваш лорд Байрон, при всем вашем цинизме. Любовь — это когда стремишься доставить удовольствие тому, кого любишь, а страсть думает только о себе.

Девениш постоял в раздумье, наклонив голову, лицо его приняло серьезное выражение.

— Я получил по заслугам. Но я не хотел быть развязным, сказал то, что думал. И… — Он запнулся. — Наверное, молодой Кларидж предупредил вас насчет меня. Я прав?