Я умею прыгать через лужи

      Но когда кролик или кенгуру был пойман, мечты обрывались: меня занимала сама охота, преследование дичи, полное слияние моего существа с жизнью зарослей.
      Я не представлял себе, что люди со здоровым телом могут чувствовать усталость. По моему глубокому убеждению, утомиться можно было только от передвижения на костылях - здоровым людям это чувство не должно быть знакомо. Ведь именно костыли мешали мне пробежать всю дорогу до школы без остановки; ведь только из-за них я чувствовал сердцебиение, взбираясь на холм, и такое сильное, что я должен был долго стоять, обхватив дерево, чтобы отдышаться, в то время как другие мальчики спокойно продолжали путь. Но я не испытывал злобы к своим костылям. Такого чувства у меня не было. Когда я мечтал, костыли переставали существовать, но я возвращался к ним без горечи.
      В этот период приспособления оба мира, в которых я жил, были мне в равной мере приятны. Каждый из них по-своему побуждал меня стремиться в другой. Мир действительности ковал меня; в мире мечтаний я сам был кузнецом.
      ГЛАВА 15
      Фредди Хоук умел бегать, драться, лазить на деревья и стрелять из рогатки лучше всех ребят в школе. Он был чемпионом игры в камешки и мог закинуть картинку от папиросной коробки дальше, чем кто-либо. Это был спокойный мальчик, никогда не хваставший, и я очень к нему привязался. Он собирал картинки от папиросных коробок, и ему не хватало только одной, чтобы иметь полный комплект серии "Оружие Британской империи".
      Свою коллекцию он хранил в жестяной банке из-под табака; каждый день он раз или два вынимал всю пачку, слюнил большой палец и пересчитывал картинки, а я, затаив дыхание, следил за ним. Их всегда оказывалось сорок девять.
      Мне хотелось раздобыть для него единственную недостающую картинку, и к каждому встречному я обращался с вопросом: "Нет ли у вас картинки от папиросной коробки, мистер?" - но все безрезультатно.
      Я уже пришел было к заключению, что это самая редкая картинка в мире, когда проезжавший мимо наших ворот всадник, к которому я обратился с неизменным вопросом, вынул ее из кармана и дал мне.
      Я не мог поверить своим глазам. Несколько раз подряд я проверил номер тридцать семь, а Фредди недоставало как раз этого номера.
      На следующий день я с нетерпением ожидал появления Фредди, и когда он показался на дороге, я принялся выкрикивать свою приятную новость, хотя нас разделяло еще не меньше четверти мили. Когда он приблизился настолько, что мог услышать меня, он побежал со всех ног, и через минуту я вручил ему картинку.
      В величайшем возбуждении я тут же рассказал ему, как было дело.
      - Мне ее дал парень на лошади. Он мне говорит: "Ты что собираешь?", а я ему говорю: "Оружие Британской империи". А он говорит: "Кажется, у меня одна такая картинка есть". Теперь у тебя полный комплект.
      Фредди посмотрел на картинку, перевернул ее и взглянул на номер. Он прочитал описание изображенного на ней оружия и сказал:
      - Ей-ей, это как раз то, что мне нужно.
      Затем Фредди извлек из кармана свою банку от табака и открыл ее. Он вложил новую картинку в колоду на соответствующее по номеру место, постучал колодой о столб, чтобы подровнять ее, смочил палец и принялся медленно пересчитывать картинки, называя вслух каждый номер, который я повторял за ним.
      Когда он коснулся последней, я с торжеством воскликнул:
      - Пятьдесят!
      - Похоже, что так, - заметил Фредди. Он снова подровнял колоду о столб и пересчитал ее, начиная с конца.
      - Теперь у тебя полный комплект, Фредди, - радостно сказал я, - и все высшего класса.
      - Да, - сказал он. - Подумать только, вся колода, черт возьми, вся!
      Он вложил картинки в банку и держал ее в руке, улыбаясь.
      Вдруг он сунул банку мне в руки со словами:
      - На, возьми, я собирал их для тебя...
      Фредди, поглощенный игрой в камешки на картинки от папиросных коробок или верчением волчка, редко играл со мной в школе.
      Я считался плохим игроком и всегда проигрывал камешки. У Фредди был особый, так называемый "молочный" камешек, стоивший целый шиллинг, и он давал его мне, чтобы я сыграл в "камешки кверху". Каждый из участников игры ставил по одному "молочному" камешку, но лишь лучшие игроки позволяли себе рискнуть таким ценным камнем.
      Разумеется, я каждый раз проигрывал и то и дело жаловался Фредди:
      - Я его снова проиграл, Фредди.
      - Кому? - спрашивал он.
      - Билли Робертсону.
      - Хорошо, - говорил Фредди, отыгрывал камешек, давал его мне со словами: "Бери", - и снова возвращался к прерванной игре.
      Стоило мне повздорить с кем-нибудь из мальчиков, он тотчас же подходил и прислушивался, постукивая ногой о гравий. Как-то раз Стив Макинтайр пригрозил треснуть меня по спине, на что я ответил:
      - Попробуй только - от тебя мокрое место останется. Стив ринулся на меня. Фредди, все слышавший, сказал Стиву:
      - Кто тронет этого паренька, будет иметь дело со мной.
      Стив после этого раздумал драться, но, когда мы возвратились в класс, сказал:
      - После школы я с тобой расправлюсь, вот увидишь!
      Я размахнулся костылем и ударил его по голени; после этого ребята разделились на партии: одни говорили, что надо бы сбить форс с меня, другие - со Стива.
      Моя ссора со Стивом вспыхнула, когда мы толкались у квадратного железного бака, стараясь напиться. К крану была привязана ржавая жестяная кружка, а под краном в углублении, которое вытоптали ребята своими ботинками, скопилась пролитая вода. Те, кто хотел напиться, топтались в этой грязной луже, словно коровы у водопоя.
      Летом, когда мы играли во дворе, у бака всегда была свалка, мальчики и девочки толкали и давили друг друга, вырывая полупустую кружку из рук у тех, кто еще не успел напиться, и спешили опрокинуть ее себе в рот, а в это время к ней уже тянулись десятка два новых претендентов. Она переходила из рук в руки.
      Эта возня сопровождалась криком и шумом; счастливца, пившего из кружки, тормошили со всех сторон; взывали к его совести, угрожали, напоминали о забытых обязательствах.
      - Послушай, Билл, я здесь, давай кружку...
      - Помнишь, я одолжил тебе свою битку, Джим, я за тобой... Эй, Джим, за тобой я! В кружке хватит на нас обоих... Убирайтесь с дороги!.. Чего ты толкаешься... Я пришел первым... Я за тобой... Проваливай к чертям!..
      Платья, рубашки - все было забрызгано водой... Мальчики выпрыгивали из этой толчеи на одной ноге, сжимая руками разбитую голень ноги и вопили: "Ой-ой!" Девочки кричали: "Вот я скажу учительнице!" Те, кому удалось напиться, прокладывали себе дорогу через толпу, вытирая ладонью мокрые губы и торжествующе улыбаясь.
      Я дрался за воду, как и все остальные. В таких случаях никто не считался с моими парализованными ногами, и меня сбивали наземь или отталкивали в сторону, проявляя полное пренебрежение к моим костылям.
      Я поощрял такое отношение к себе, прибегая к угрозам, совершенно не соответствовавшим моим силам и возможностям. "Как дам раза, тогда узнаешь!" - кричал я нашему школьному силачу и главному забияке, к немалому его удивлению.
      Все были уверены, что я готов осуществить свои угрозы, но до стычки со Стивом Макинтайром случая для этого не представлялось.
      Стив ударил по кружке, когда я пил, облил мне всю грудь и выхватил у меня кружку. Я ударил его в живот, но от толчка выронил костыль и упал. Лежа на земле, я схватил Стива за ноги и свалил его в грязь. Он, однако, поднялся раньше, чем я, и уже бросился на меня с кулаками, но тут раздался звонок. В течение целой недели после этой стычки мы обменивались угрозами; каждого из нас окружали приятели, шептавшие нам на ухо свои советы. Все считали, что у меня сильные руки, но советчики Стива открыто заявляли, что если выбить у меня костыли, то песенка моя спета. Мои же сторонники, наоборот, утверждали, что лучше всего я дерусь именно лежа. Сам я не знал, в каком положении я дерусь лучше всего, но был твердо убежден, что выйду из боя победителем.
      - Пусть он собьет меня с ног, - заявил я Фредди Хоуку, - я все равно встану и снова кинусь на него.
      "Мои рассуждения основывались на простой предпосылке: "Если ты сам не сдаешься, то тебя никогда не побьют". Я знал, что ничто на свете не заставит меня сдаться, - следовательно, я должен победить.
      Пересчитывая камешки и укладывая их в холщовый мешочек на шнурке, Фредди сказал мне:
      - Я буду драться за тебя со Стивом и подарю тебе еще одну битку.
      С этим я никак не мог согласиться. Я должен был сам разделаться со Стивом - сам, и никто иной. Я должен был либо драться с ним, либо навсегда прослыть мямлей и маменькиным сынком. Если я не буду с ним драться, никто из ребят не будет верить моим словам.
      Все это я объяснил Фредди, и он посоветовал мне драться со Стивом, прислонившись к каменной стене, потому что, промахнувшись, Стив всякий раз будет ударять кулаком о стену.
      Мне этот план понравился.
      Вечером, придя из школы, я рассказал матери, что завтра буду драться со Стивом Макинтайром у старого пня на выгоне Джексона.
      Мать обернулась ко мне (она готовила обед у плиты) и воскликнула:
      - Драться? Ты будешь драться?
      - Да, - ответил я.
      Она поставила на плиту большой закопченный чайник и сказала:
      - Мне это не нравится, Алан. Разве ты не можешь уклониться от этой драки?
      - Нет, - сказал я, - я хочу с ним драться.
      - Не надо, - произнесла она просящим голосом и вдруг умолкла, на лице ее появилась тревога. Она задумалась. - Я... А что говорит отец?
      - Я еще ему не рассказал об этом.
      - Пойди и скажи.
      Я пошел к загону, где отец проваживал молодую нервную лошадь, волочившую за собой бревно. Шея ее была изогнута. Лошадь грызла удила, и вся морда ее была в пене. Шла она скачками, и отец ей что-то говорил.
      Я забрался на ограду и сказал:
      - Завтра я буду драться со Стивом Макинтайром. Отец придержал лошадь и стал хлопать ее по шее.
      - Как это - драться? - спросил он. - На кулачках?
      - Да.
      - А из-за чего сыр-бор загорелся?
      - Он облил меня водой.
      - Ну, это не страшно, - сказал он, - я и сам не прочь побрызгаться.
      - Он постоянно задирается.
      - Вот это уже хуже, - произнес отец, глядя в землю. - Кто твой секундант?
      - Фредди Хоук.
      - Да, - пробормотал он, - это хороший парень. - И добавил: - Я знал, что тебе придется с кем-нибудь сцепиться. - Он посмотрел на меня. - Но ведь не ты затеял драку, правда, сынок? Мне бы этого не хотелось.
      - Нет, - сказал я, - это он пристает ко мне.
      - Понятно, - промолвил отец и посмотрел на лошадь. - Подожди, я сейчас ее отведу.
      Посмотрев, как он распрягает лошадь, я слез и стал поджидать его у дверей конюшни.
      Выйдя из нее, отец сказал:
      - А теперь давай-ка все выясним по порядку. Какого он роста, этот Макинтайр, я что-то не помню его.
      - Он побольше меня, но Фредди говорит, что он трус.
      - Подумай, - продолжал отец, - что будет, если он тебя ударит. Ведь он из тебя котлету сделает, а ты его схватить не сможешь. Конечно, и ты можешь разок здорово стукнуть его, но, если он ударит тебя под вздох, ты свалишься, как куль с мукой, не потому, что ты не умеешь драться, - поспешно добавил он. - Я знаю - ты будешь молотить, словно настоящая молотилка, но как ты устоишь на ногах? Ведь ты не можешь одновременно и держаться за костыли и бить его.
      - Ничего! - с жаром воскликнул я. - Стоит мне только очутиться на земле, и я свалю его с ног, он от меня не уйдет.
      - Ну, а как твоя спина?
      - Все в порядке. Не болит. Вот если он ударит по спине, тогда будет больно, но я ведь буду на ней лежать.
      Отец вынул трубку и задумчиво смотрел, как его пальцы уминают табак в чубуке.
      - Жаль, что нельзя драться как-нибудь по-другому... Например, стрелять из рогатки.
      - О, он по этой части собаку съел. Ему ничего не стоит за версту попасть в синицу.
      - А как насчет палок? - спросил отец с ноткой сомнения в голосе.
      - Палки! - воскликнул я.
      - Что же, если драться на палках, то у тебя будет преимущество. Ведь у тебя руки сильней, чем у него. Ты мог бы биться с ним, сидя на траве. Как только подадут команду: "Начинай!" - или как там у вас говорят, старайся ударить его посильней. Если он, как тебе кажется, трус, то после первого сильного удара он и подожмет хвост.
      - А если он не захочет драться на палках?
      - Заставь его пойти на это, - продолжал отец. - Если он упрется, обзови его трусом в присутствии ребят. На это он клюнет. Прояви хитрость. Не выходи из себя. Если тебе удастся, стукни его изо всех сил по костяшкам пальцев. Если он похож на своего старика, то он мыльный пузырь, - я видел на днях в трактире, как его старик куражился. Делал вид, что ему не терпится пустить кулаки в ход, а когда старый Рэйли предложил ему выйти на травку, он быстро скис. И сынок, верно, такой же. Смотри, какое у него будет выражение лица, когда ты предложишь драться не на кулачках, а на палках.
      Вечером через открытую дверь я видел, как отец разговаривал с матерью, штопавшей мои чулки. До меня доносились его слова:
      - Мы должны закалять его, Мэри. Пусть он учится принимать удары в лицо, как бы это ни было больно. А если ограждать его от них, то кончится тем, что его будут бить по затылку, да еще как! Все это очень невесело. Но что поделаешь! Сейчас мы должны уже думать не о ребенке, а о мужчине и его будущем. Я хочу, чтобы он пошел на эту драку, как бы ни пришлось рисковать. Ведь ограждая его голову от ударов, мы можем разбить ему сердце. Уж лучше пусть рискует. Так я думаю. Быть может, я ошибаюсь, но готов прозакладывать все, что имею, - мне кажется, я прав. Мать что-то возразила ему.
      - Да, я знаю, - ответил он, - но мы должны рискнуть. Меня это тоже чертовски пугает, но самое страшное, что ему грозит, - это шишка на голове и одна-две царапины... Не хотел бы я быть на месте этого парнишки Макинтайра, - добавил он после короткой паузы.
      Он откинул голову и тихо засмеялся, и свет лампы озарил его лицо; мать смотрела на него долго и внимательно.
      ГЛАВА 16
      Драки происходили после занятий. В тот день, когда должна была состояться драка, все в школе ходили с взволнованным, возбужденным видом. Девочки то и дело грозили: "Вот я скажу!" - а наиболее известным в школе ябедам приходилось выслушивать великое множество возмущенных и оскорбительных тирад, после чего обиженные девочки, задрав нос и упрямо встряхивая косичками, удалялись, провожаемые сердитыми взглядами всех тех, кто презирал доносы.
      Однако требовалась большая храбрость, чтобы действительно "донести", когда вся школа с нетерпением ждала драки, и девочки, считавшиеся ябедами, сделав два-три заносчивых шага к двери, останавливались перед ней в нерешительности и принимались обмениваться явно клеветническими замечаниями по адресу "этих свиней-мальчишек", не спускавших с них осуждающего взгляда.
      Девочки не ходили смотреть драки (это считалось слишком грубым зрелищем для их утонченных натур), но они следили за ходом событий издали и, как рассказывала мне Мэгги Муллигэн, от волнения ругались не хуже мальчишек.
      Мэгги всегда приходила на драку. На этот раз она пошла на выгон Джексона вместе с толпой моих сторонников. Она воспользовалась случаем, чтобы быстрым шепотом засвидетельствовать мне свою преданность.
      - Если он побьет тебя, я побью его сестру. Едва ли можно было красноречивей выразить свою приверженность.
      Полный веры в себя, я сказал ей:
      - Я исколочу его так, что только мокрое место останется... о
      Исход боя не вызывал у меня сомнении. И был, скорей, заинтересованным наблюдателем, чем главным действующим лицом события, к которому так энергично готовились мои сторонники. Уже с самого начала было ясно, кто за кого "болеет". Каждому из ребят был задан вопрос, на чьей он стороне, и голоса разделились примерно поровну.
      Стив Макинтайр сначала отнесся с презрением к моему предложению драться на палках, но оно было встречено мальчиками с таким восторгом, что отказаться он не мог, особенно после того, как я обличил его в трусости и "заклеймил его трусом", то есть три раза ударил по плечу, пропев при этом:
      - Раз-два-три, меня боишься ты!
      Итак, порешили драться на палках, и Фредди Хоук вырезал мне такую палку, что просто загляденье. Он тоном знатока сообщил мне, что выбрал акацию, которой не касались жуки-короеды. Палка была в три фута длиной и имела утолщенный конец.
      - Держи ее за тонкий конец, - распоряжался Фредди. - Размахнись ею так, словно хочешь ударить корову. Стукни его сначала по уху, а затем по носу.
      Я слушал Фредди с почтением, твердо уверенный в том, что нет на свете вещи, которой он не знал бы.
      - Ухо - хорошее место для удара, - соглашался я.
      Шпионы переносили сведения из одного лагеря в другой, и оказалось, что Стив собирается бить сверху вниз, "как рубят дрова".
      - Все кончится в два счета, - хвастал он, - я тресну его, а он треснется о землю.
      Фредди встретил это сообщение из достоверного источника презрительным возгласом:
      - Черта с два! Что, Алан будет, по-вашему, сидеть сложа руки?
      Мои секунданты Фредди и Джо Кармайкл измерили длину палок, чтобы ни одна сторона не имела преимущества.
      Когда мы все собрались наконец у большого пня на выгоне Джексона, приверженцы Стива окружили его плотным кольцом. Мэгги Муллигэн заявила, что, по ее мнению, Стив не прочь бы покинуть поле боя. Фредди с ней не соглашался.
      - Лучше всего он будет драться, когда заревет, а пока он реветь и не думает, - сказал мне Фредди.
      Собираясь сесть напротив меня, Стив снял свою куртку, закатал рукава рубашки н поплевал на руки. Это произвело впечатление на всех, кроме Мэгги, которая нашла, что он "фасонит".
      Я не снял своей курточки: на рубашке моей было немало дыр, и я не хотел, чтобы их видела Мэгги Муллигэн. Но я тоже поплевал на руки, показывая, что и мне знакомы правила, затем сел, скрестив под собой ноги, на манер чернокожего, и взмахнул своей палкой, разрезая воздух, точь-в-точь как мистер Тэкер тростью.
      Перестав плевать на руки, Стив уселся напротив меня, но вне досягаемости моей палки, и его заставили придвинуться поближе. Я примерился, могу ли дотянуться до его головы, и, без труда дотянувшись, объявил, что готов к бою. Стив тоже сказал, что он готов, и Фредди преподал нам последние наставления.
      - Помните, - говорил он, - обо всем, что произойдет, - ни слова Тэкеру.
      Все обещали ничего не говорить Тэкеру, и Фредди дал команду:
      - Начинай!
      И в ту же секунду Стив ударил меня палкой по голове. Удар пришелся по волосам, затем палка скользнула по щеке и содрала кожу. Это было так неожиданно, что Стив успел ударить меня еще раз по плечу, прежде чем я сообразил, что бой уже начался. И тогда в слепой ярости я стал наносить удары, которыми, по словам Мэгги, можно было бы свалить быка.
      Стараясь увернуться от них, Стив откинулся на спину, но я наклонился вперед и продолжал колотить его, пока он пытался откатиться в сторону. Из носа у него пошла кровь, и он так заорал, что я остановился в нерешительности, но Фредди Хоук крикнул:
      - Кончай с ним!
      И я начал снова наносить удары, приговаривая после каждого: "Хватит с тебя? Хватит с тебя?" - пока наконец сквозь рев Стива до меня не донеслось его "хватит!".
      Джо Кармайкл подошел ко мне с костылями, и Фредди помог мне подняться: я дрожал, как молодая лошадь,
      Все лицо у меня было изодрано, так что к нему было больно прикоснуться, а на голове вспухала шишка.
      - Я побил его, правда? - сказал я.
      - Ты его здорово отделал, - ответила Мэгги и, наклонившись ко мне, с беспокойством спросила: - А как твоя "плохая" нога?
      Отец с матерью ждали меня у калитки. Отец, делая вид, что чинит ее, выждал, пока ребята пройдут, затем быстро подошел ко мне и, сдерживая волнение, спросил:
      - Ну, как дела?
      - Я побил его, - сказал я, и мне почему-то захотелось плакать.
      - Молодец! - похвалил меня отец и с тревогой посмотрел на мое лицо. Здорово он тебя изуродовал. Вид у тебя такой, словно ты побывал под молотилкой. Как ты себя чувствуешь?
      - Хорошо.
      Он протянул мне руку.
      - Пожми ее, - сказал он. - У тебя сердце быка. Пожав мне руку, он сказал:
      - Твоя мать тоже хочет пожать ее.
      Но мама просто крепко обняла меня.
      На другой день мистер Тэкер взглянул на мое лицо, вызвал меня к доске и избил тростью; затем он избил Стива.
      Я помнил слова отца о том, что у меня сердце быка, и не заплакал.
      ГЛАВА 17
      Джо Кармайкл жил неподалеку от нас. После школы мы почти не расставались. По субботам всегда охотились вместе, в будни по вечерам ставили капканы и каждое утро чуть свет ходили проверять их. Мы знали названия всех птиц, обитавших в наших зарослях, знали их повадки, знали, где находятся их гнезда, и каждый из нас обладал коллекцией яиц, которая хранилась в картонной коробке, наполовину засыпанной отрубями.
      У Джо было свежее, румяное лицо, и его застенчивая улыбка располагала к нему взрослых. Здороваясь с женщинами, Джо снимал шапку и всегда готов был услужить любому человеку. Он никогда ни с кем не бранился, но, высказав суждение, упрямо держался его, хотя и не отстаивал.
      Отец Джо служил у миссис Карузерс, выполняя разные работы в имении; каждое утро на заре он проезжал мимо наших ворот на лошадке, по кличке Тони, и каждый вечер с наступлением темноты возвращался верхом домой. У него были рыжеватые усы. Отец говорил, что это самый честный человек в округе. Миссис Карузерс платила ему двадцать пять шиллингов в неделю, но пять удерживала в счет арендной платы. Кармайкл снимал у нее домик с участком земли в один акр и держал корову.
      Миссис Кармайкл была маленькой худенькой женщиной с гладко причесанными волосами, которые, как два плотных крыла, расходились над ушами и затем соединялись в пучок на затылке. Она стирала белье в ушатах, сделанных из половинок бочек, и всегда напевала во время стирки одну и ту же мелодию, простую и нежную, как спокойная радость. В летние вечера, когда я выходил из рощи, направляясь к дому Джо, эта мелодия летела мне навстречу, точно приветствуя меня, и я всегда останавливался послушать.
      Когда мы собирали грибы, миссис Кармайкл делала из них соус. Она раскладывала грибы ровными рядами на подносе, посыпала их солью, и через некоторое время на шляпках грибов собирались розовые капельки сока - так рождался соус.
      Она держала кур, уток, гусей и поросенка. Когда поросенок вырастал, мистер Кармайкл забивал его, опускал в лохань с горячей водой, соскабливал щетину, солил и потом вешал в маленьком шалаше из мешковины. На полу шалаша он разжигал костер из зеленых веток, и изо всех щелей начинал валить дым. После этого поросенок превращался в ветчину, и мистер Кармайкл всегда угощал моего отца, который уверял, что никогда в жизни не пробовал такой вкусной ветчины.
      Когда я приходил, миссис Кармайкл неизменно улыбалась мне и говорила:
      - А, это снова ты? - И добавляла: - Обожди минутку, сейчас я дам вам с Джо по куску хлеба с повидлом.
      Она, казалось, никогда не замечала моих костылей. За все годы нашего знакомства она ни разу не упомянула о них. Она никогда не смотрела ни на них, ни на мои ноги, ни на спину. Она всегда смотрела на мое лицо.
      Она говорила со мной так, словно не знала, что я не ногу бегать, как другие ребята.
      "Сбегай, приведи Джо", - обращалась она ко мне; или: "С вашими кроликами и разными затеями вы с Джо избегаетесь до того, что от вас только кожа да кости останутся. Сейчас же садитесь, поешьте чего-нибудь".
      Я часто мечтал о том, чтобы у них случился пожар: тогда я мог бы кинуться в пылающий дом и спасти ей жизнь.
      У Джо был братишка Энди - такой маленький, что он еще не ходил в школу, и Джо должен был приглядывать за ним. Мы с Джо считали это тяжелой обязанностью.
      Белоголовый Энди умел бегать, как кенгуровая крыса, Джо только и занимался тем, что ловил его. Энди был увертлив, как заяц. Он очень гордился своим; проворством и иногда нарочно швырял в Джо коровий навоз, чтобы заставить старшего брата погоняться за ним. Джо бегал плохо, но, раз погнавшись за кем-нибудь, он бежал не останавливаясь, как собака, идущая по следу. Но когда, измотав Энди, Джо готовился схватить его, малыш испускал такой отчаянный вопль, что мать стремглав прибегала из прачечной.
      - Что ты там еще затеял? - восклицала она. - Оставь малыша в покое. Он тебя не трогает.
      Услышав голос матери, Джо вздрагивал, как испуганная лошадь, а Энди, ухмыляясь, убегал и откуда-нибудь из-за дерева начинал дразнить Джо.
      Однако, когда Джо хотелось надрать Энди уши, он ухитрялся ловить брата далеко от дома. Правда, рев Энди слышен был за полмили, и Джо приходилось уводить его в сторону от дома, пока малыш не успокаивался.
      - С этим Энди только возня и хлопоты, - часто говаривал Джо.
      Но если кто-нибудь осмеливался сказать хоть слово против Энди, Джо начинал хорохориться и приплясывать, как призовой петух.
      У Джо были две собаки - Дамми и Ровер. Дамми - чистокровная желтая борзая - была труслива и всегда визжала, если ей нажимали на спину. Джо объяснял это тем, что когда-то Дамми попала под колеса брички и никак не может это забыть.
      - Если бы Дамми не попала под колесо, - уверял Джо, - ей ничего не стоило бы выиграть кубок Ватерлоо.
      Впрочем, в зарослях Дамми бегала великолепно, и мы с Джо любили похвастать ею, когда в школе заходил разговор о собаках.
      Ровер был дворняжкой. Виляя хвостом, он открывал белые зубы, когда с ним разговаривали, валился на спину и, весь извиваясь, изъявлял свою преданность. Мы были высокого мнения о Ровере.
      Я никогда не брал с собой на охоту Мэг, но у меня была кенгуровая собака, по имени Спот. Спот не так быстро, как Дамми, но лучше умел пробираться сквозь кустарник, и ноги у него были крепче. Как-то, когда Спот был еще щенком, старый самец кенгуру потрепал его, и с тех пор Спот всегда боялся кенгуру. Но он прекрасно охотился на кроликов.
      С тремя собаками, которые трусили впереди, обнюхивая траву, деревья и кусты, мы с Джо каждую субботу после полудня отправлялись на поиски кроликов и зайцев. Шкурки мы продавали бородатому скупщику, обычно раз в неделю подъезжавшему на своем фургоне к дому Джо. Вырученные деньги мы складывали в консервную банку. Мы копили их на покупку "Книги о птицах" Лича, которая казалась нам самой замечательной книгой на свете.
      - Библия, наверно, лучше, - как-то заколебался Джо.
      Временами он бывал настроен религиозно.
      За мелким кустарником вокруг болот шла полоса леса, а за ним начинались луга, выгоны для скота фермеров, где всегда можно было поднять зайца.
      Во время этих охотничьих экспедиций Джо приноравливал свой шаг к моему. Когда зуйки с предостерегающими криками поднимались из высоких трав, Джо не бросался вперед на поиски их гнезд; он продолжал идти рядом со мной. Он никогда не лишал меня радости сделать открытие. Если Джо раньше меня замечал сжавшегося в комочек зайца, притаившегося в своем убежище, он старался привлечь мое внимание беззвучным движением губ, отчаянными жестами, заменявшими настойчивые призывы поторопиться. И я спешил к нему на своих костылях, поднимая и опуская их с преувеличенной осторожностью, так, чтобы продвигаться совершенно бесшумно. Потом мы вдвоем наблюдали за зайдем, который сидел скорчившись, пригнав уши к спине, вперив в нас выпученные, испуганные глаза. Услышав приближавшихся собак, заяц еще плотнее прижимал уши к сгорбленной спине и только наш крик заставлял его одним прыжком выскочить из своего убежища и молнией броситься к видневшемуся вдали пригорку, покрытому высокой травой.
      - Мы здесь обязательно найдем зайца, - сказал я, когда однажды солнечным утром мы с Джо, захватив еду, пробирались через пушистую траву. За нами по пятам шел Энди. - Их тут сотни, это сразу видно. Покличь Дамми. А ты отойди назад, Энди.
      - Я хочу с вами! - строптиво заявил Энди.
      - Не трогай его, пока у нас дело не пойдет на лад, - предупредил меня Джо. - Если он начнет реветь, то распугает всех зайцев на много миль вокруг.
      Энди слушал с явным удовольствием.
      - Нигде не останется ни одного зайца, - подтверждал он, кивая головой.
      Бросив на Энди оценивающий взгляд, я решил не настаивать.
      - Ладно, - сказал я, - пойдем со мной, Энди. Я иду на пригорок, чтобы они не могли улизнуть через дыру в изгороди Бэкера. Джо их поднимет. Не пускай собак, Джо, пока я не крикну: "Готово!"
      - Сюда, назад! - заорал Джо на Ровера. Ровер подполз к ногам Джо и перевернулся на спину, моля о прощении.
      - Вставай! - резко прикрикнул Джо.
      - Пошли, Энди! - скомандовал я малышу.
      - Да, иди с Аланом, Энди, - сказал Джо. Он был рад избавиться от брата.
      Когда мы подошли к изгороди из колючей проволоки, тянувшейся вдоль пригорка, я заставил Энди сесть рядом с маленькой круглой дырой в проволочной сетке. По краям дыры к шипам прилипли коричневые волоски.
      - Сиди тут, Энди, - сказал я, - и зайцы не смогут проскочить.
      - Они могут напасть на меня! - У Энди были свои сомнения относительно мудрости этого плана.
      - Не болтай глупостей! - Энди раздражал меня. - Подымай зайцев, Джо! крикнул я, отойдя немного назад. - Я заткнул дыру твоим братцем.
      - А ну, возьмите их! - приказал Джо собакам.
      Ровер, который всегда первым находил зайца или кролика, неожиданно стряхнул с себя личину смирения и, полный воинственного задора, ринулся вперед. Он бросился в густую траву, по пятам за ним следовали Дамми и Спот, то и дело подпрыгивавшие выше самых высоких стеблей. Собаки бежали, вытянув шеи, все время поворачивая головы в разные стороны, обнюхивая тропки, стараясь заметить мелькнувший мех вспугнутого зайца.
      Вдруг Ровер залаял и метнулся к кусту, из которого грациозным прыжком выскочил заяц. Это был уже не жалкий, трусливо съежившийся в траве зверек. Теперь уши зайца стояли торчком, он бежал уверенно. Сделав три прыжка, чтобы размяться, он, стелясь по земле, помчался к дыре в изгороди на пригорке,
      Дамми, чувствуя морду Спота у самого бедра, бросилась молча за зайцем, выгнувшись наподобие лука. Тело собаки сгибалось и выпрямлялось при каждом прыжке; голова, не участвовавшая в этих движениях, была со страшной целеустремленностью вытянута вперед. Первые несколько ярдов Дамми двигалась судорожными скачками с огромным усилием, потом она развила свою нормальную скорость и побежала легко и ритмично.