1

Солнечный луч, пронзив облака, упал на воду и осветил укрытую в тростниках плоскодонку. Ветер улегся, ветряная мельница вдалеке замерла, и на реке было тихо. Слышалось лишь, как бьется о нос лодки прибой да глухо всплескивает поднимающаяся из топи вода.

Огромные болотистые земли вокруг графства Норфолк, известные под названием топи, застыли в ожидании приближающегося вечера. Гладкое соляное болото было уже омыто золотистым светом, а небо затянуто облаками, принесенными с Северного моря. Вскоре на землю ляжет густой туман, он окутает топь и затруднит путь по реке, но это не пугало молодых путников, сидевших в плоскодонке.

– Они появятся слева, – шепнул юноша, склонившийся на корме, девушке на носу лодки, устремившей взгляд к бледневшему небу. – Помни, править надо сейчас посильнее. Они летают быстрей, чем ты думаешь.

Девушка кивнула в ответ и подняла с колен охотничье ружье. В это мгновение неподвижный воздух ожил от взмахов птичьих крыльев. Вскинув ружье, она прицелилась и нажала на спусковой крючок. Раздался выстрел. Одна из уток устремилась к горизонту, а другая отвесно рухнула в воду недалеко от лодки.

– Умница! – радостно воскликнул юноша. Подобрав лежавший у ног длинный деревянный шест, он оттолкнул лодку от берега, и его сестра выловила утку из реки. Опустив ее в плетеную корзину – вслед за теми, что были подстрелены раньше, она сдвинула на затылок шапку и улыбнулась брату. Лицо у нее имело очертания сердца – широкое у лба и суживающееся к подбородку, с тонким, вздернутым носиком над изогнутыми губками, достаточно пухлыми, чтобы у любой уважающей себя особы мужского пола участилось дыхание. Лучистые голубые глаза с густыми ресницами сейчас озорно сияли.

– Это значит, что твоих две, а моих – три, и ты мне должен шиллинг. Надеюсь, помнишь наше пари?

Геркуль Грейн налег на шест, направляя плоскодонку поперек небыстрого течения.

– Помню, помню. Но ведь это мой совет помог тебе сбить последнюю утку, и ты могла бы уступить ее мне.

– Пожалуй... – великодушно согласилась сестра. – Но тогда не жди, что я сдержу пари, которое мы заключили за ужином.

– А я и не рассчитывал на это, – поддел ее Геркуль. – Ты слишком любишь крыжовенный торт, чтобы с кем-то поделиться.

Таунсенд сделала вид, будто ничуть не задета его словами. Закрыла глаза, вздохнула и откинула голову на планшир. Покачивание лодки успокаивало, она и не глядя знала все изгибы реки и повороты, какие будет делать Геркуль, направляя лодку шестом к дому. Как все ее братья, Таунсенд выросла среди потаенных водных троп этой топи, необъятные просторы болот были не менее знакомы ей, чем дом и сады Бродфорд-Холла – родового гнезда Греев.

– Туман сгущается, – неожиданно проговорил Геркуль.

Таунсенд что-то пробормотала, не размыкая век. Угроза ничуть не испугала ее.

При взгляде на сестру лицо Геркуля невольно смягчилось. Между ними всегда существовала особая близость, потому что они были почти ровесниками: Геркулю исполнилось двадцать, а Таунсенд через месяц будет восемнадцать. В детстве их часто принимали за близнецов: у обоих темно-голубые глаза и светлые волосы, которые их старший брат Парис, подтрунивая, сравнивал с норфолкским медом. Хотя – в отличие от прочих Греев – фортуна не наделила их высоким ростом, она позаботилась зато, чтобы оба они и взрослея сохранили стройность фигуры и тонкость черт. Правда, необузданная ребячливость Таунсенд нисколько не смягчалась, но – с досадой отмечал Геркуль – смягчались очертания ее юного девичьего тела. Сестра оставалась такой же порывистой, вечно попадала в какие-то переделки и не теряла живости, отваги и неистощимой страсти к приключениям. Даже сейчас, глядя на ее умиротворенное наконец-то личико, выглядывающее из-под низко надвинутой шапки, она казалась Геркулю существом, готовым мгновенно ринуться в полет. Таунсенд полулежала, вытянув ноги в мешковатых штанах, которые он одолжил ей, но безмятежность позы была не больше чем иллюзией. По правде говоря, ему трудно было поверить, что не далее как через два дня в Бродфорд-Холле состоится ее первый бал, а вслед за тем отец и мачеха примутся всерьез обсуждать брачные предложения, которые уже почти год непрерывным потоком поступают в их дом.

Геркуль понимал, что стоит девушке появиться в свете, как ей уж не будут дозволены те вольности и забавы, какие дозволялись в детстве. Одной из них была охота на уток. Вероятно, именно по этой причине отец согласился сегодня отпустить их, несмотря на все дела, ожидавшие Таунсенд дома. Должно быть, знал, что это в последний раз.

Дыхание влажного воздуха коснулось щеки Геркуля. Быстро подняв глаза, он убедился в том, что туман сгустился еще более и полностью скрыл из виду разбросанные по берегам мельницы и деревья. В сущности, он не видел ничего, кроме короткой полосы воды перед собой да красноватых камышей у самой кромки трясины. Лодку слегка тряхнуло, когда он подогнал ее к берегу, и Таунсенд, сдвинув шапку с глаз, спросила:

– Что случилось?

– Нам лучше двинуться пешком, – ответил Геркуль. – В таком тумане мы не доберемся до Вулли-Энда и за несколько часов.

– Как же быть с лодкой?

– Утром заберем.

– У нас не будет времени. Кейт взяла с меня слово, что я не опоздаю к примерке. Модистка приедет в двенадцать.

– Тогда в пятницу.

– В пятницу с самого утра приедет Лурд со всем семейством, а гости приглашены к восьми.

– Лодка старая, – мягко напомнил Геркуль. – Неужели так страшно вообще бросить ее?

При виде ее упрямо вздернутого подбородка он не удержался от смеха.

– Ну, пожалуйста, можешь пригнать ее домой, если хочешь. Я же, к твоему сведению, двинусь пешком.

Таунсенд неожиданно сверкнула глазами:

– Спорим на гинею, что я приду первой. Геркуль, широко улыбаясь, хлопнул ее по спине.

– Спорим, дурочка. Жду тебя на пристани в Вулли-Энде.

Негромко посвистывая, он закинул за спину торбу с охотничьими трофеями и зашагал по заросшим травою кочкам к шаткому мосту, протянувшемуся поверх топкой грязи. Минуту спустя туман целиком поглотил его.

Подобрав оставленный братом шест, Таунсенд оттолкнулась от берега. Если она хочет достичь Вулли-Энда – вытянутой полосы прибрежных пастбищ, за которыми начинались земли Брод-форд-Холла, раньше, чем Геркуль, ей следует повернуть на север, к стремительной речке Оуз, и течение быстро примчит плоскодонку к шумной пристани Кинг-Линни, а там она повернет на восток и пройдет узкой протокой, которая милях в двух от города питает топь водой и приводит прямиком к Вулли-Энду. Выигрыш во времени полчаса, самое малое...

Таунсенд улыбнулась, предвкушая, какую мину скорчит Геркуль, выкладывая проигранную гинею, и, навалившись всем телом на шест, погнала плоскодонку по воде. Мгновение спустя она тоже растворилась в тумане.

В плотном плаще и фуражке, надежно прихваченной под подбородком кожаным ремешком, капитан Эван Элти перегнулся через борт и, щуря глаза, тщетно пытался что-либо различить в тумане. Ничто не могло проникнуть сквозь густую, как разваренная овсянка, пелену. В какое-то мгновение он разглядел коричневые водоросли, протянувшиеся по речному дну, – трудное препятствие на пути пакетбота. Ни один морской капитан в здравом рассудке не должен бы в подобных условиях пускаться в плавание по реке, даже прекрасно зная фарватер. А капитан Элти понятия не имел о какой-то там Оуз или о том замкнутом водном пространстве, именуемом Лужей, в которое она впадала, да и никогда прежде не имел намерения ближе познакомиться и с той и с другой.

Норфолк не вызывал у капитана ни малейшей симпатии. Даже родная его Шотландия казалась менее сырой и холодной. Приписанный к шотландскому порту пакетбот «Аурелия» шел из Кале в Абердин, и, если бы не печальное обстоятельство – заболевшая пассажирка, – Англия уже давно осталась бы позади.

Морщины на добродушном лице капитана стали глубже. Его очень тревожило состояние пассажирки, которая оказалась не кем иным, как герцогиней Войн, и даже если правда, что ее светлость крепка как камень, но ей уже под шестьдесят и капитан опасался, как бы она не скончалась у него на борту. Видит Бог, как может он обеспечить ей нужный медицинский уход, если корабль попал в штиль, а туман, будь он неладен, не дает даже измерить глубину дна! Он не смел отдаться воле течения из боязни сесть на мель или – еще хуже – столкнуться с каким-нибудь другим судном.

Услышав за спиной приглушенные шаги, капитан Элти обернулся и увидел, что из тумана вынырнула знакомая фигура. Он досадливо сдвинул брови: менее всего хотелось ему сейчас выслушивать поучения Яна Монкрифа, внучатого племянника захворавшей герцогини, недавно объявленного пятым герцогом Бойном.

Ян Монкриф принадлежал к числу людей, в которых сразу угадывается личность, хоть и не всегда приятная. Было что-то почти сумрачное в ястребиных чертах его лица, и если он к своей двоюродной бабке относился с учтивостью, с которой следует относиться к даме ее возраста и положения в обществе, то капитан Элти, да и никто другой, не слышал от него ни единого приветливого слова и не видел на его лице даже подобия улыбки.

– Я вижу, мы почти не продвинулись, – заметил Монкриф, подойдя к капитану. Оба они были шотландцами, однако этим сходство между ними и ограничивалось. Тучный Эван Элти ничем не походил на этого темноволосого, крепко сбитого великана, который сейчас возвышался над ним чуть ли не на целый фут и хмуро взирал на него, давая понять, что отнюдь не в восторге от навигационных талантов капитана.

Капитан оскорбленно выпрямился, но, прежде чем успел вымолвить хоть слово в свою защиту, Монкриф продолжал:

– Хотелось бы знать, разрешите ли вы воспользоваться вашей шлюпкой и кем-нибудь из команды? Я намерен сам доставить на борт врача.

У капитана отлегло от сердца, и досаду как рукой сняло:

– Состояние герцогини ухудшилось?

– Пока, к счастью, нет. Но боюсь, что мы теряем драгоценное время.

– Мне не слишком улыбается мысль спустить шлюпку в такую погоду, – нерешительно проговорил капитан. – Никто из нас не знает в точности, как далеко отсюда до Кинг-Линна, а пытаться вести судно...

– Прошу прощения, капитан... – раздался за спиной герцога чей-то голос.

– Что у вас, мистер Торренс?

– К корме подошла весельная лодка. Мистер Уэлш переговорил с лодочником. Тот утверждает, что до Кинг-Линна всего три мили и готов за сходную плату отвезти туда кого нужно.

– Вот оно, христианское милосердие... – пробормотал герцог и, подойдя к другому борту, взглянул вниз на ялик, который покачивался возле просоленного корпуса «Аурелии».

Весла были подняты, и седой лодочник всматривался в туман.

– Я пошлю с вами двух лучших моих матросов, – обратился к герцогу подошедший к нему капитан.

Монкриф даже не обернулся.

– В этом нет нужды, я отправлюсь один. Ваши люди вам понадобятся здесь.

Его тон не допускал возражений.

– Но у меня на душе будет легче, если кто-то вас будет сопровождать, – настаивал капитан.

Оставив его слова без ответа, герцог Войн спустился в лодку.

– Говоришь, всего три мили до Кинг-Линна? – спросил он, усаживаясь на носу.

Лодочник в ответ только что-то буркнул.

Герцог извлек из кармана набитый монетами кошелек и швырнул его на доски настила между лодочником и собой. – Доставишь меня быстрей чем за полчаса – получишь еще.

Подобрав кошелек, лодочник тщательно пересчитал его содержимое. Снова пробурчав что-то, взялся за весла, и миг спустя видавшая виды лодка поплыла по течению, оставив позади себя окутанную туманом «Аурелию».

Менее чем в четверти мили ниже по течению Таунсенд Грей в то же самое время отложила ненадолго шест, чтобы поднять воротник. На воде было холодно, сырость, казалось, пронизывала до костей. Она уже жалела, что не догадалась взять у Геркуля перчатки, но, поскольку исправить эту оплошность было невозможно, она решила, что не остается ничего иного, как продолжать путь. Кроме того, знакомые очертания прибрежных деревьев свидетельствовали о том, что поворот уже близок, и одной этой мысли было достаточно, чтобы она с новой силой заработала шестом.

Однако в следующее мгновение ее чуть не сбило с ног – плоскодонка ткнулась носом во что-то не различимое в тумане. Судорожно ухватившись за борт, Таунсенд удержалась на ногах, выпрямилась и попыталась все же разглядеть, на что она налетела. В конце концов она различила очертания ялика – из тех, на каких обычно ходят обитатели местных болот. Ялик плыл по течению рядом с ее плоскодонкой, нос к носу. Там сидело двое. По причине то ли тумана, то ли ее буйного воображения Таунсенд вдруг почудилось, что эти двое обнимаются. От удивления у нее перехватило дыхание, но спустя секунду она поняла, что это драка. Оба вцепились друг другу в горло, и между их сплетенными телами поблескивал нож.

Ни мгновения не раздумывая, Таунсенд потянулась за своим ружьем. С колотящимся сердцем отвела затвор, зарядила и, присев на одно колено, выстрелила в воздух. На какой-то миг глухой выстрел остановил эту фантастическую сцену. Затем тишина была вспугнута громким всплеском – один из противников прыгнул или был сброшен в воду. Тут же последовал скрип уключин и легкий толчок – лодки расцепились. Таунсенд повернулась достаточно быстро, чтобы увидеть, как оставшийся в лодке исчезает в тумане.

Перегнувшись через борт, она, затаив дыхание, ждала, пока поблизости не вынырнула чья-то темноволосая голова, и тогда проворно подогнала плоскодонку ближе, так что пловец сумел ухватиться за борт. Долгое время он плыл так, пытаясь стряхнуть с лица налипшие пряди волос, и лишь после этого повернул голову, чтобы взглянуть на своего спасителя. И увидел наставленный на него ствол ружья.

– Оставайтесь там, где вы есть, не то стреляю! – услышал он резкую команду.

– Вы с ума сошли, – не веря своим ушам проговорил Ян Монкриф.

– Нет, я в своем уме, – прозвучал тот же голос – И не собираюсь брать на борт болотного тигра.

– Черт побери, да я понятия не имею, кто они такие, эти болотные тигры! – воскликнул Монкриф. – На меня напали, и если вы не согласитесь немедленно доставить меня в Кинг-Линни, вы тоже окажетесь в воде, как и я.

С этими словами он вскинул вверх мускулистую руку и, схватившись за ружейный ствол, предупреждающе дернул его.

– Ну что? Пустите меня в лодку? – прохрипел он.

Из лодки на него смотрела юная физиономия, на которой он смог разглядеть только большие глаза и острый подбородок. Минуту они пристально всматривались сквозь туман друг в друга.

– Так и быть, залезайте. Только смотрите, не опрокиньте лодку...

Когда Монкриф перевалился через борт, плоскодонка угрожающе накренилась, но тут же выпрямилась, когда он плюхнулся на дно. Секунду он сидел, откинув назад темноволосую голову, с лица и шеи струилась вода, и вдруг раскатисто засмеялся. Таунсенд чуть не подпрыгнула от неожиданности.

– Боже праведный! – воскликнул он, когда к нему вернулась способность говорить. – Еще немного, и я бы отморозил себе зад! Послушай, малый, дай чем-нибудь вытереться.

Таунсенд кинула ему кусок холста и смотрела, как незнакомец вытирает голову и лицо. Вдруг он, без малейшего предупреждения, поднялся, стянул с себя плащ, рубаху, даже насквозь промокшие бриджи! Раздетый догола, он перегнулся через борт, чтобы выжать их – на спине и ягодицах у него перекатывались мышцы. Потом он выпрямился во весь рост и повернулся к Таунсенд, натягивая бриджи из телячьей кожи на свои длинные ноги, тонкие и упругие, как плеть. Казалось, его ничуть не заботит вопиющая непристойность подобного поведения, он ничуть не спешил прикрыть наготу, несмотря на холод и вытаращенные глаза Таунсенд. Никогда прежде не представляла она себе, что мужчины носят бриджи прямо на голом теле и что мужские стати могут быть такими... такими большими.

– Ну вот, так-то лучше, хоть и не намного, – прервав ее мысли, проговорил незнакомец. Голос у него был глубокий, низкий, чувствовался легкий иностранный акцент.

Растерянная, она подняла голову – никогда и ни у кого она не видела таких темно-синих глаз и такого прекрасного лица, отчетливо вырисовывающегося на фоне окутанной туманом реки. Классические пропорции, острые скулы, квадратный раздвоенный подбородок и чувственный рот.

– Я... я надеюсь, вам уже лучше? – спросила она, не найдя от смущения иных слов. – Сожалею, но мне нечего дать вам переодеться...

– О Боже! – воскликнул он, пристальней вглядевшись в нее. – Вы, оказывается, девушка?

– Да... – с досадой ответила Таунсенд. – Что побудило вас думать иначе?

В низко надвинутой шапке, в широких штанах, прятавших ее стройные бедра, она, конечно, вполне могла сойти за парня. Однако, взглянув на нее еще раз, Монкриф был вынужден признать, что она очаровательна с этими роскошными, цвета меда, волосами, выбивающимися из-под шапки, личиком в форме сердца и горящими от негодования щечками. Обрамленные темными ресницами глаза были голубее, чем ему сперва показалось, и вряд ли когда-нибудь, подумал герцог, доводилось ему видеть более заносчиво вздернутый носик.

– Вы уж простите, – неожиданно произнес он тоном, каким обращаются к ребенку. Таунсенд в ее дерюжном одеянии и обвислой шапке больше напоминала семилетнюю девчонку, чем девицу на выданье. – Я не хотел вас обидеть. В сущности, мне следует поблагодарить вас за то, что вытащили меня из воды. Может быть, забудем мою неучтивость и станем друзьями?

И он с улыбкой протянул ей руку, нимало не заботясь, как эта улыбка подействует на нее, ибо, когда Ян Монкриф, пятый герцог Войн, давал себе труд улыбнуться, он выглядел самым привлекательным мужчиной на свете. У Таунсенд не осталось сомнений на этот счет. Ее гипнотизировала синева его глаз с такими славными морщинками и почему-то волновала изогнутая линия рта.

«Странно, – думала она, – ведь он, наверное, не старше моего брата Париса, но в обществе его друзей я никогда не испытывала смущения. Правда, никто из них, ни один мужчина не раздевался в моем присутствии...»

При этой мысли щеки ее вновь вспыхнули... Монкриф, по-видимому, догадался, о чем она размышляет, потому что улыбнулся еще шире и заглянул ей в глаза, как бы соглашаясь, что их встреча, несомненно, ничуть не походит на встречу двух незнакомых людей.

– Итак, друзья? – с подкупающей непосредственностью спросил он.

Таунсенд в ответ нерешительно протянула руку. Сила длинных пальцев, обхвативших ее кисть, обдала неведомым прежде теплом все ее существо. Горло перехватило, и ей пришлось глубоко вздохнуть, чтобы прийти в себя.

«Что же со мной творится?» – недоумевала она.

Никогда в жизни она так не краснела. Быть может, это связано с тем, что она видела его обнаженным?

Ответ был прост: Таунсенд была покорена. Как и тысячи других женщин, она стала добровольной пленницей человека, чья агрессивная мужественность и интригующе прекрасная внешность обезоруживающе умерялись юношеским обаянием. Капитан Элти, которому это свойство герцога Война было незнакомо, не мог бы и вообразить, что под суровым обличьем Яна Монкрифа таится адское пламя, способное растопить любое девичье сердце. Таунсенд же мгновенно это поняла – от ласки этого пламени в его улыбке, – от мерцания темно-синих глаз – и, несмотря на уязвленное целомудрие, не устояла и влюбилась...

Разумеется, сама она этого еще не сознавала. Чувствовала только, что при одном взгляде на эти улыбающиеся глаза щеки ее заливаются краской, дыхание учащается. Лишь ценой большого усилия она высвободилась от его чар, не догадываясь о том, что написанное на ее лице смущение не укрылось от Монкрифа, который наблюдал за нею из-под полуопущенных век, не вполне равнодушный к произведенному впечатлению.

– Прошу еще раз простить меня, – произнес он наконец. – знай я, кто вы, я бы, конечно, не посмел раздеться в вашем присутствии.

Таунсенд помедлила, прежде чем ответить:

– Помилуйте, в такую погоду было естественно выжать промокшее платье, не так ли? – с улыбкой проговорила она.

Монкриф с трудом скрыл свое удивление. Улыбка придала ей такую завораживающую красоту и женственность, что он понял – нет, перед ним не подросток, не девочка-школьница. Она явно старше, чем ему сперва показалось, тем более что к ней так быстро вернулось самообладание – нечто, подростку недоступное. Впрочем, отметим, что Таунсенд Грей и в детские годы было трудно вывести надолго из равновесия. И когда растерянность первых минут прошла, она быстро оценила комическую сторону создавшейся ситуации. Разумеется, никто из широкого круга знакомых ей людей никогда не принимал ее за юношу и вследствие этого не раздевался в ее присутствии. И ей никогда не приходило в голову, что она станет свидетельницей нападения на воде, спасет потерпевшего и тот окажется невиданным красавцем. Все это выглядело забавнейшим приключением и, без сомнения, стоило той гинеи, которую ей придется уплатить Геркулю за проигранное пари.

Однако приключение приключением, а следовало бы обдумать проблемы более насущные, из которых главнейшая – что уже завечерело. Саму ее это не тревожило – она не сомневалась, что и в полной темноте пригонит лодку домой, но незнакомец едва ли отнесется к этому так же спокойно. Он не был ни охотником, ни туристом – помимо местных жителей только их можно увидеть в этих краях, – следовательно, его привело сюда какое-то спешное дело.

Так оно и было, судя по тому как мгновенно сбежала с его лица улыбка и посуровел взгляд, когда Таунсенд осведомилась, куда он держал путь, когда на него напали. Взгляд был из тех, которые знавал капитан Элти, потому что только в эту минуту Ян Монкриф вспомнил о том, что его ограбил какой-то мужлан, которого при других обстоятельствах он бы с легкостью одолел. И хотя его так и подмывало пуститься в погоню за похищенным золотом, мысль о заболевшей герцогине заставила его в двух словах изложить свои затруднения Таунсенд. Та спокойно выслушала и благоразумно воздержалась от расспросов. Сказала только:

– В Кинг-Линни быстрее через топь. Видите вон там протоку. Свернем туда и выиграем верную милю.

Монкриф повернулся в ту сторону, куда она показывала, но не увидел в заросшем травой дальнем берегу никакого просвета. Он помрачнел при мысли, что вынужден довериться этому странному созданию, и в то же время сознавал, что выбора у него нет. Положение, в котором оказалась сейчас «Аурелия», убедительно показывало, что может случиться с любым, кто попытается плыть по этой проклятой Богом топи без помощи опытного лоцмана.

– Дайте мне тогда ваш шест, – сказал он, закатывая рукава.

– А вы когда-нибудь вели плоскодонку? – спросила Таунсенд, даже не шевельнувшись, чтобы исполнить его приказание.

– Разумеется, никогда.

– Тогда я лучше сама. Если только у вас нет желания перевернуть лодку вверх дном.

Монкриф метнул в нее взгляд, свидетельствовавший о том, что он не привык подчиняться. Но Таунсенд преспокойно отвернулась и, взявшись за шест, повела лодку с таким видом, будто его здесь и нет. Такого с герцогом Воином еще не бывало. Однако он быстро убедился, что девушка ведет неустойчивую лодчонку куда более умело, чем вел бы он, поэтому подчинился ее просьбе и сел.

Наступило долгое молчание. Монкриф, не произнося ни слова, наблюдал за тем, как Таунсенд проводит лодку по узкой протоке, заросшей с обеих сторон высокой травой. Впереди не было ничего, кроме постепенно расширяющейся полосы воды, стиснутой со всех сторон туманом, который застлал камыши и приглушал шепот прибоя. Даже девушка, стоявшая на корме, была опутана белыми космами тумана и казалась Монкрифу такой же роковой и бесплотной, как затянутая туманом топь.

Это было, разумеется, чистейшим вздором. Ничего эфемерного не было в этой розовощекой особе, которая, не колеблясь, спугнула грабителя выстрелом из какого-то допотопного ружья, пустила в свою лодку незнакомца, а когда он у нее на глазах стянул с себя все, что на нем было, повела себя так, будто ровно ничего не произошло.

Губы Монкрифа тронула улыбка при воспоминании о том, как девушка залилась краской, а миг спустя подняла на него смеющийся взгляд. Да, она была решительна и явно заслуживала той платы, которая предназначалась этому мерзкому бандиту, который отнял у него кошелек с золотом.

– Не объясните ли мне, что такое «болотный тигр»? – спросил он, чтобы выбросить из головы тягостное воспоминание о том, как он позволил какому-то мужлану схватить его за глотку... Его, Яна Монкрифа!

Таунсенд с сомнением посмотрела на него:

– Это долгая история.

Монкриф бросил мрачный взгляд на бежавшую мимо борта протоку, которой, казалось, не будет конца. Терпение никогда не было одной из его добродетелей, и он отрывисто проговорил:

– Сдается мне, что времени у нас впереди предостаточно.

На лице его проступило такое раздражение, что Таунсенд от страха затаила дыхание. Было ясно, что под внешней сдержанностью этого темноволосого джентльмена бушует злоба. Это открытие смутило ее, она не знала, есть ли в том ее вина или нет?

– Итак? – бесцеремонно напомнил он, и она сочла за лучшее тут же приступить к рассказу.

– Несколько лет назад окрестные крестьяне обратились к инженерам из Кембриджа с просьбой превратить болота в поля. Понимаете, они испытывали нужду в плодородных землях. Поэтому были сооружены насыпи, проведен дренаж, построены ветряные мельницы с целью осушить болота, отвести воду. Думаю, что никому из инженеров не пришло в голову, а возможно, им это просто было безразлично, что эти действия пагубны для пернатой дичи и промышляющих здесь рыбаков, которых лишают средств к существованию.

Таунсенд смолкла, чтобы передохнуть. Взглянув на него, она с облегчением увидела, что он слушает с интересом.

– Как я понял, местные жители не желали расставаться с привычным образом жизни? – догадался он.

Утвердительно кивнув, Таунсенд продолжала:

– Все они были единодушны, что нет у них иного выхода, кроме борьбы. И она началась – они сбились в шайки, назвали себя болотными тиграми и поклялись саботировать работы по осушению. Большинство заботилось лишь о том, чтобы топь уцелела, но были – и все еще есть – такие, которые прибегают к грабежам, а порой и к убийствам ни в чем не повинных людей.

– Вроде меня, – проговорил герцог, криво усмехнувшись. – Хотя вряд ли дело дошло бы до убийства.

Скользнув взглядом по его высокой сухопарой фигуре, Таунсенд мысленно согласилась с ним. По правде говоря, она и не сомневалась, что болотному тигру не удалось бы одолеть этого джентльмена даже и без ее помощи. Она своими глазами видела, какое сильное, мускулистое у него тело, хотя, конечно, не пристало ей размышлять об этом или о том странном замешательстве, которое охватило ее, когда он так понимающе заглянул в ее широко раскрытые глаза.

Плоскодонка слегка ткнулась носом в торчащий из воды пенек, и Таунсенд, подняв глаза, с удивлением увидела знакомые прибрежные домики Кинг-Линна, проглядывающие сквозь кружащую белую пелену. Маленькая аккуратная пристань с сухими доками и складами во всю ее длину была чуть дальше. Быстро преодолев оставшееся пространство, Таунсенд подплыла к ней, и Монкриф крепко привязал плоскодонку к одной из битых непогодой свай.

Перешагнув через корзину с охотничьими трофеями, он оказался ближе к корме. Впервые видела она его выпрямившимся во весь рост. Чтобы взглянуть на его лицо, ей пришлось сильно откинуть назад голову. Секунду она завороженно смотрела, как пульсирует на этой сильной шее жилка, и лишь затем подняла глаза к его твердому, чувственному рту. Уголки губ сейчас чуть подергивались, словно он отлично понимал ее смятение.

– Полагаю, что дальше я справлюсь и сам, благодарю вас, – холодно проговорил он.

– О-о... – протянула она, не отдавая себе отчета в том, какое разочарование прозвучало в ее тоне.

Он широко улыбнулся.

– Тем не менее полагаю, что вы заслуживаете вознаграждения.

– Вы очень любезны, – поспешила ответить Таунсенд, – но вряд ли в этом есть необходимость.

– Как? Даже за то, что вы спасли мне жизнь?

– Вы прекрасно знаете, что ничего подобного не было, – возразила она, и снова в ее глазах заплясали озорные огоньки. – Вы вполне могли сами обуздать этого «тигра». Но, должно быть, вас отвлекли тревожные мысли о заболевшей бабушке.

Заинтригованный, Монкриф наклонился к ней ближе. Она была на редкость хороша, когда улыбалась. Он впервые заметил, что уголки ее опушенных густыми ресницами глаз чуть вздернуты, а на щеках, когда она дерзко кривила губки, появлялись ямочки. Ни слова не говоря, он завладел ее тонкой рукой, положил мешочек с золотыми монетами на ладонь и крепко сжал ее пальцы в кулак.

– Нет, нет! – только и сумела вымолвить Таунсенд, растерянно глядя на него. – Мне не нужны ваши деньги.

– Отчего же? Могли бы купить себе какие-нибудь наряды. Знаете ли, в вашем возрасте девушки носят платья.

К немалому его изумлению, ее щеки от возмущения вспыхнули. Выходит, это обездоленное дитя болот не лишено гордости? Любопытнейшее открытие, если учесть все то, что ему было известно о человеческой натуре. И он почел за лучшее не настаивать, а позже узнать, как ее зовут, и позаботиться, чтобы вознаграждение было отослано ей на дом. Судя по всему, и ей и ее близким оно весьма пригодится.

– Итак, вы отказываетесь от денег, – вслух произнес он, и его глубокий, звучный голос прервал сердитые протесты Таунсенд. – Но, безусловно, есть нечто такое, что я мог бы предложить взамен? Я не люблю оставаться в долгу.

– Не сомневаюсь, – колко обронила Таунсенд, возвращая ему кошелек. – Но я решительно настаиваю...

– Один поцелуй... – произнес он. Таунсенд вытаращила глаза.

– То есть?

Секунду она молча смотрела на него и вдруг разразилась хохотом.

– Помилуйте, сэр! Это будет наградой вам, а не мне!

– Вы уверены, милочка? – мягко проговорил Монкриф. – Не думаю, чтобы вы многим мужчинам позволяли вас целовать.

Его глаза – Таунсенд ощутила теперь неотразимость их густой синевы – властно приковывали к себе, и она с испугом обнаружила, что не в силах отвести от них взгляда.