Последующие шесть минут в зале был слышен только магнитофон. Никто не ерзал на сиденьях, все внимательно и тихо смотрели на маленький аппарат, и я должен признать, что запись этого разговора была словно разорвавшаяся бомба, поскольку все звучало правдиво и неприкрашенно.
      И вот прозвучали заключительные реплики, и я остановил магнитофон. Надев на него чехол, я отправился обратно к скамье для слушателей. Сел рядом с Лукрецией.
      Молчание нарушил Тони Бризант. Он предложил поставить на голосование вопрос, надо ли посылать копию этой пленки мэру и шерифу. К этому времени Лулу уже записала мне имена всех членов совета, и пока они каждый выражали свое мнение, я запустил магнитофон, чтобы получить от каждого хоть по нескольку слов.
      Некоторые даже шли мне навстречу. Преподобный Арчибальд, например. Он поднялся и своим слащавым голосом начал держать целую речь, которая началась цитатой из Старого Завета и кончилась цитатой из Нового. Арчи был моим номером шесть, а Диджиорно я записал под номером два. Лейтенанта Уитона, который сидел во втором ряду, я записал под номером тринадцать, а потом поднялся и направился к нему.
      Мне даже не пришлось делать усилий, чтобы вовлечь его в беседу. Как только я сел рядом с ним, он сразу же прогрохотал:
      – Я еще никогда не слышал подобной чепухи, Скотт. Как вы это сделали? Наняли безработных актеров?
      – Актеров? – я поднял брови. – Мне показалось, что эта запись подлинная.
      Он поднял руку, и я увидел, как его пальцы сжались в кулак. Но как только мой взгляд упал на его руку, он сразу же разжал пальцы.
      – Если же хоть на секунду, Скотт, предположить, что эта запись подлинная, то, значит, кто-то занимается незаконным подслушиванием.
      – Вы лучше подумайте не о том человеке, который сделал эту запись, а о тех людях, которые сознались, что убили Рейеса. А арестовать вы можете даже и меня... перед всеми этими людьми, которые еще находятся под впечатлением игры, как вы назвали, безработных актеров. Хотите попробовать, Уитон?
      Я видел, как его голова усиленно работает.
      – Возможно, мы еще доживем до этого, Скотт.
      Я усмехнулся, встал и дружески попрощался с ним.
      Лукреция и я вышли из зала. Мы сидели в машине и ждали, пока не выйдут Тони и Стрикер, а потом все отправились к Бризантам.
      На Стрикера демонстрация пленки произвела большое впечатление. Я спросил его:
      – Вы уверены, что не будете иметь неприятностей? В конечном итоге лейтенант Уитон может вам сделать много зла.
      – Я уже обеспечил себе тылы, Скотт, – ответил он. – Уже договорил с капитаном.
      – Уитон разозлится, когда узнает, что вы перепрыгнули через него.
      Он рассмеялся, словно посчитал смешным, что лейтенант будет иметь повод для недовольства.
      Лукреция проводила меня до двери. Она встала передо мной на цыпочки, вытянула губы и прошептала:
      – Поцелуй меня, незнакомец!
      Около полудня я вышел из лифта, уставший после бессонной ночи, но зато сытый после обильного обеда, и направился в свой номер в отеле. Пока я раздевался, я включил телевизор, надеясь услышать в последних известиях что-либо о событиях, происшедших на Вилле, но сейчас трудно надеяться на что-то подобное. Вместо того, чтобы рассказать эпопею о демонстрации пленки, в последних известиях говорилось о депутате конгресса Кервине Стефенсе и о его любви к старым людям. Мы все должны помогать скрашивать людям их жизненный закат и изменять условия частной собственности, чтобы богатые были беднее и бедные богаче...
      В таком стиле продолжалось и дальше, а так как я не люблю волноваться, когда у меня полный желудок, я направил свои мысли на профессора Ирвина, который сейчас, наверное, усердно трудится в поте лица своего, чтобы составить спектрограммы тринадцати голосов.
      Я зашел к нему на обратном пути, и он обещал мне позвонить ближе к вечеру, если у него к этому времени будут какие-нибудь результаты. И пока я слушал краешком уха Кервина Стефенса, я незаметно уснул.
      Сон мне приснился совсем неприятный. Я вновь пережил сцену на Палос-Верде, снова просовывал голову сквозь кустарник и видел, как ко мне приближается Блютгетт, пыхтя, как паровой молот, и сжав свои руки в огромные кулачищи, включая в моем мозгу тревожные сирены.
      Прошло еще какое-то время, прежде чем я установил, что сирены эти были не сигналы моего мозга, а звон будильника. Я поставил его на шесть часов, чтобы не прозевать звонка профессора Ирвина.
      Вместе со звонком будильника я услышал, как кто-то стучит в дверь. Сперва я подумал, что это Блютгетт нашел меня и явился, чтобы стереть в порошок. Я еще недостаточно проснулся, чтобы решить, как я могу этого избежать, а вообще мне просто больше всего хотелось перевернуться на другой бок и снова заснуть.
      – Мистер Скотт, вы дома? Это я, Арти Кац.
      Я открыл ему дверь.
      – Мистер Скотт, я только что видел кое-что, что вас наверняка заинтересует.
      – Вот как?
      – Когда я хотел поставить на стоянку "линкольн" одного из постояльцев, я обратил внимание, что кто-то проявлял излишнее любопытство к вашему "кадиллаку".
      – Это действительно интересно, – сказал я, – и может оказаться для меня очень важным. Я протянул ему зелененькую.
      – Большое спасибо, – сказал он. – Но этот человек настолько был любопытен, что это буквально бросалось в глаза.
      – Ты можешь описать мне этого человека, Арти?
      Он улыбнулся, но я не понял, что тут смешного.
      – Это очень просто, – сказал он. – Огромный такой детина! Настоящий великан...
      – Как, как?
      – Ну, возможно, я немного приукрасил, мистер Скотт. Я еще не видел человека, который был бы так широк в плечах...
      – Я должен точно знать, каков он, Арти. Может он не тот, на кого я думаю... Я присел.
      – Почему вы сели, мистер Скотт? Вам что, плохо?
      – Совсем нет. Почему ты так решил?
      – Может быть, принести вам воды?
      – Не надо... Дай мне подумать... О чем шла речь? Ах да, о парне высотой в два метра десять сантиметров. Да, и ты должен описать мне его подробно, чтобы я его не спутал с другим, Арти. Какого цвета у него волосы?
      – У него вообще нет волос.
      – Как так?
      – Нет, и все. Голова у него такая же голенькая, как яйцо.
      Я вздохнул и сразу показался себе маленьким и ничтожным.
      – Это он! – я снова вздохнул. – Двух таких чудовищ, как этот Блютгетт, быть не может!
      – Блютгетт?
      – Да.
      – Прошлой ночью он пытался вас убить?
      – Да. И теперь, мне кажется, он повторит свою попытку.
      – Но вы этого не позволите, мистер Скотт? Могу биться об заклад...
      – Арти...
      – ...что вы его разберете по косточкам. Но вы должны поспешить, мистер Скотт, иначе вы его не поймаете.
      – Ах, Арти, ты уже достаточно взрослый для того, чтобы понять некоторые премудрости жизни. И кое с какими я с тобой поделюсь, которые я уже приобрел в процессе жизненного опыта. Как ты думаешь, кому это поможет, если я разберу этого человека по косточкам?
      – Ну, ведь он пытался вас убить...
      – Да, конечно! И это было совсем нехорошо с его стороны. Но чистое насилие – это орудие дикарей, не так ли? Зачем человеку дан мозг? Зачем человеку дан ум? И что я докажу, если расправлюсь с Блютгеттом? Только то, что я сильнее его, не правда ли? А мне это совсем не нужно. Я должен его перехитрить.
      – Перехитрить?
      – Да. Это гуманнее и честнее.
      – Но как?
      – Ну...
      Это был умный вопрос. Как мне перехитрить Блютгетта? Ведь для этого я должен сперва его поймать. А как поймать слона?
      Я заметил, что Арти смотрит на меня с сомнением. Я подумал, что мои акции в его глазах немного понизились. Самоуверенным движением руки я отпустил его, а когда он ушел, я вздохнул еще раз:
      – О, Блютгетт, и почему из тебя не сделали двух человек!
      Наконец я поднялся, вышел из номера и потихоньку прокрался к стоянке машин при отеле. Я довольно быстро обнаружил Блютгетта, но выждал еще пять минут, поскольку посчитал, что он, возможно, пришел не один. И лишь после того, как я убедился, что неправ, я перешел к атаке.
      Блютгетт сидел в сером "крайслере", который он поставил таким образом, чтобы следить за моей машиной, что даже не заметил, как я подошел к боковому окошечку его машины.
      – Пушка заряжена, Блютгетт, и тебе достаточно сделать одно неосторожное движение, и я выпущу в тебя всю обойму. – Он даже не вздрогнул. – Дуло кольта направлено как раз тебе в ухо! – Его взгляд продолжал покоиться на моей машине, но на этот раз он процедил сквозь зубы грязное ругательство, которое я не решаюсь здесь привести, а потом медленно повернул свою голую черепушку, и я увидел его печальные глаза.
      – Я же знал, – сказал он, – знал, что все выйдет вкривь и вкось.
      – Где твои сообщники?
      – Таковых нет. Я один.
      – Этому я поверю только в тот день, когда ты пойдешь в балетную школу, Блютгетт. Сколько у тебя сообщников и где они спрятались?
      – Честное слово, я один, – ответил он. Он пожал плечами, и машина подозрительно закачалась. – Я хотел с тобой расправиться, Скотт, и приехал один.
      – Почему?
      – Потому что ты пристрелил Фрэнки, – тихо сказал он.
      – Франкенштейна?
      – Он не любил, когда его так называли. Может быть и странно, но я всегда называл его Фрэнки.
      – Каков милый мальчик! – подумал я.
      – Но ведь у меня были причины застрелить Франкен... Фрэнки. Вы же сами вдвоем хотели со мной расправиться.
      – Ясно! А почему бы и нет? Но в результате-то убил ты. Вот я и подумал, приеду-ка я сюда и расправлюсь с тобой при удобном случае.
      Он сказал мне это совсем просто, и я ни секунду не сомневался, что он говорит правду. Рядом с ним на сидении лежала газета. Я приподнял ее и увидел, что там лежит автоматический кольт 45-го калибра. Я сунул его в свой карман и сказал:
      – Выходи! Вот здесь, с моей стороны.
      Его взгляд упал на пистолет в моей руке, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы он не выкинул какого-нибудь трюка. Большинство людей, которые пользуются пистолетами, всегда очень уважают это оружие.
      Через черный ход я провел его по лестнице к своему номеру. Я шел рядом с ним, открыл дверь и легонько подтолкнул его в комнату.
      – Садись, приятель! – сказал я, – и побеседуем немного. Меня интересуют кое-какие вещи.
      – От меня ты ничего не узнаешь, Скотт.
      Больше он ничего не сказал. И я тоже не знал, как поступить дальше. Я бы, конечно, мог залепить ему пару оплеух, которые он и не почувствовал бы, а если бы дело дошло до жестокости, я мог бы рукояткой пистолета сделать ему новую прическу на его лысой голове. Я бы его расколол, но все равно не получил бы от него ни слова.
      Нет, я должен был его перехитрить. И пока я вот так раздумывал, я услышал в соседнем номере шаги, и при этом мне вспомнился доктор Пол Энсон, а потом мне в голову пришла идея, лучшая идея за много-много недель.

      Следующий час снова был наполнен безостановочной активностью. Я позвонил Арти Кацу и попросил принести из "кадиллака" наручники. После этого я связал Блютгетта, и он превратился в нечто вроде рождественского подарка. А чтобы он не кричал, я всунул ему в рот носовой платок.
      Полчаса спустя я уже сидел у доктора Фредзиндера, который как раз сегодня вечером собирался читать в отеле доклад о лучах лазера в медицине. Разумеется, я не мог сказать ученому, почему у меня в последний момент – за час до этого доклада – вспыхнул такой интерес к лазеру. Но это оказалось ненужным, поскольку доктор Фредзиндер принадлежал к таким ученым, которые вкладывают все, чтобы убедить каждого лично в правильности своих идей.
      В большом конференц-зале отеля уже все было подготовлено. Доктор Фредзиндер познакомил меня с технической стороной дела, он описал влияние лазерных лучей и продемонстрировал их силу на крошечном кусочке большого камня, который лежал на столе.
      Все было так, как и говорил Пол Энсон. После того, как я узнал, как функционирует эта штука, я поскорее попрощался с профессором. Как показалось мне, он был несколько озадачен, так как не успел мне объяснить, почему его усовершенствование лазерных лучей должно привести к перевороту в медицине, а точнее, в хирургии.
      Я бросился к лифту, рванул дверь в свой номер и распаковал Блютгетта. Он благодарно посмотрел на меня своими верными глазами. Было нелегко провести его контрабандой через черные двери в огромный конференц-зал, но уважение к моему кольту, который я держал невидимо в своем кармане, было достаточно большое.
      Я сказал Блютгетту, чтобы он сел в первый ряд, привязал его ноги к ножке кресла, а на руки надел наручники. Правда, это не показалось мне слишком надежным.
      Камень, который для демонстрации лежал на столе, был немного больше головы Блютгетта. Рядом лежала медная трубочка, из которой вылетал лазерный луч, когда нажмешь на кнопку.
      Лекция могла начинаться.
      – Блютгетт, – спросил я, – ты видишь, что здесь лежит?
      Он был послушный ученик.
      – Да, – ответил он. – Вижу обломки скалы и медную трубку.
      – Вот именно. А что бы ты сказал, Блютгетт, если бы я тебе объяснил, что этот инструмент является самым страшным орудием пытки, которое когда-либо изобретал человек?
      – Я бы сказал, что у тебя не все дома... – Он не сказал буквально, что у меня не все дома, он выразил эту мысль другими словами, которые я приводить здесь просто не решаюсь.
      – Блютгетт, прежде чем начнется пытка, я дам тебе последний шанс рассказать мне обо всем, что я хочу знать. Ибо от природы я совсем не жестокий человек. Я хочу знать, кто были эти семь человек, которые собирались у Генри Ярроу, и я хочу знать, где Фред Дженкинс, и я хочу знать, что ты можешь сказать о Пите Лекки...
      – Можешь не стараться, Скотт, я все равно не скажу ни слова.
      – О'кей! Ты имел свой шанс. Позже я дам тебе еще один шанс. А сейчас я тебе хочу сказать, что этот инструмент называется лазерным лучом, и этот луч...
      – Спать что-то хочется, – перебил он меня.
      – Ты, наверное, уже слышал, Блютгетт, что инфракрасные лучи невидимы для глаз и точно так же...
      – Нет, этого я еще никогда не слышал.
      – О'кей, тогда ты научишься чему-нибудь. Жар, который выходит вот из этой маленькой трубочки, может превратить гранитный камень в песок.
      – И я тоже могу, – буркнул он.
      Я вспомнил старую школьную мудрость, согласно которой нужно было предлагать учащимся активно участвовать в научных экспериментах.
      – О'кей, – сказал я. – Иди сюда, Блютгетт. – Я вынул кольт из кобуры и, развязав ему ноги, дал в руки молоток. – Отколи кусок от этого камня, – сказал я.
      – Зачем?
      – У меня есть сюрприз для тебя.
      Он мгновение помедлил, а потом взял молоток в обе руки и, размахнувшись, ударил им по камню.
      Естественно, ничего не произошло.
      Блютгетт сказал:
      – Что ж, очень твердый камень. Но к чему вся эта чепуха?
      – Я только хотел убедить тебя, Блютгетт, что это настоящий камень и что это действительно обломок гранита.
      – А что же это может быть еще? – буркнул тот. – Или ты хочешь, чтобы я принял его за торт с кремом? В таком случае полей его клубничным сиропом и я его сожру.
      Моя демонстрация начала выскальзывать у меня из рук. Когда хочешь что-то продать, нельзя ни на секунду терять инициативы. Поэтому я твердо посмотрел на него и сказал:
      – Блютгетт, ты убедился, что это гранит. А теперь я направлю на него луч лазера, и твоя болтовня относительно торта с кремом сразу пройдет.
      Мои слова, казалось, никак его не впечатлили. А я нажал ш кнопку и направил трубочку на гранит. Ничего не было слышно, ничего не было видно, но в следующий момент на столе, вместо камня, лежала куча песка.

      Не знаю, кто из нас двоих был больше ошеломлен – он или я. Я удивленно уставился на кучу песка, и лишь потом взгляд мой упал на Блютгетта, и поверьте мне, друзья, я не скоро забуду этот взгляд.
      У него было такое лицо, словно его укусил дождевой червь, словно кенгуру предложила ему перейти на "ты", словно он был избран в президенты Америки преобладающим большинством голосов. Нет, Блютгетт просто не мог поверить тому, что он сам видел собственными глазами.
      – Черт бы меня побрал! – пробормотал он. – Черт бы меня побрал!
      Рот его был широко раскрыт, подбородок опустился на грудь, глаза закатились и зрачки бегали вверх-вниз, вверх-вниз. Пару раз он судорожно сглотнул, пена показалась у уголков его рта, а он все продолжал повторять:
      – Черт бы меня побрал! Черт бы меня побрал!
      Когда я увидел, что он созрел, я сказал:
      – А теперь пришло твое время, Блютгетт, испробовать луч лазера на твоей голове. Прошло какое-то время, прежде чем мои слова дошли до его сознания. Он вновь посмотрел на кучу песка, вместо гранита, наклонил голову в сторону и посмотрел на меня своими все еще выпученными глазами.
      Потом, заикаясь, спросил:
      – Что... что ты хочешь сделать?
      – Я хочу, чтобы ты "раскололся", иначе мне придется...
      – Нет...
      – Первый вопрос, Блютгетт. Несколько дней назад был убит Джил Рейес. Кто это сделал?
      – Эйс и Флипо.
      Этим вопросом я хотел проверить честность Блютгетта. Так как я это уже знал из пленки, то он сказал правду.
      – А кто отдал приказ закрыть рот Рейесу?
      – Не имею понятия.
      – Прошлым вечером у Генри Ярроу на Пальма-Драйв собралось по меньшей мере семь человек. Кто были эти семеро?
      – Я ничего об этом не знаю. Я даже не знаю, кто такой Генри Ярроу.
      – Флипо и Эйс там были, я же в известной степени уверен и в том, что там был твой дружок Фрэнки.
      Блютгетт наморщил лоб, но не сказал ничего, поэтому я продолжал:
      – Беседа этих семерых записана на пленку. И мне кажется, что именно Фрэнки обнаружил микрофон, и вскоре после этого Фрэнки, Эйс и Флипо похитили человека по имени Фред Дженкинс.
      – Да, Фрэнки мне рассказывал. Но о встрече он ничего не говорил.
      – Кто был при этом, когда похитили Дженкинса?
      – Эйс и Флипо, и еще один, который оставался в машине.
      – Кто это был?
      – Этого я не знаю.
      – Блютгетт, – сказал я угрожающим тоном, – подумай о лазере!
      – О, боже ты мой! – Он "выплюнул" пару ругательств, но потом сказал: – После того, как они его схватили, Фрэнки пришел ко мне. О других я услышал позже. И о том, как они взяли Дженкинса в оборот, так, что он потом даже не шевелился. Эйс и Флипо выкопали яму и бросили туда Дженкинса.
      – Где это было?
      – На площадке для гольфа. Они должны были поспешить, так как начинало светать. Поэтому они выбрали то место, где лежал второй.
      – Какой второй?
      – Ну тот, которого Эйс и Флипо раньше...
      – Рейес?
      – Вот, вот.
      – А кто распорядился убить меня?
      – Это мне сказал Фрэнки. А кто ему сказал, я не знаю. После того, как они схватили Дженкинса, Фрэнки пришел ко мне. Потом кто-то позвонил, и Фрэнки сказал, что это звонят ему. По телефону ему сказали, чтобы он поискал магнитофонную ленту у олеандровой изгороди. А если мы там увидим и тебя, то нам следует убить тебя.
      – А кто сказал Фрэнки, чтобы он поискал пленку и убил меня?
      – Лекки. Ему сказал это Лекки.
      Хотя это не было для меня новостью, у меня все-таки побежали по спине мурашки.
      – А что, собственно говоря, делает на Вилле Лекки?
      – Я этого не знаю, Скотт. Здесь их много, не так ли? Я тоже...
      – Да, ты тоже, Блютгетт. Чего тебе надо на Вилле?
      – Ты знаешь, Скотт, я всегда иду туда, куда мне приказывают.
      – Почему ты удрал с Палос-Верде? Ведь тебе дали приказ убить меня, Блютгетт?
      Он мгновение помедлил.
      – Над всем этим надо подумать, Скотт: о том, что мне сказал Эйс, когда мы услышали сирены, и о том, что мне сказал Фрэнки. Вечером у одного человека, которого они называют Кингом, собралось много значительных людей, и я могу себе представить, что они не хотели, чтобы им мешали. И им бы действительно помешали, если бы копы были порасторопнее. А они оказались бы расторопными, если бы там задержались. Поэтому Эйс и приказал "сматываться".
      – У меня складывается впечатление, что лейтенант Уитон – друг Пита Лекки. Чего ж вам было бояться копов? Ведь возможно, что в одной из патрульных машин был сам лейтенант.
      – Ха, они отлично знали, что Уитона там не было. Тот тоже был у Кинга.
      – Он тоже? Что он там делал?
      – Откуда мне знать? Эйс только сказал, что мы должны быстро "смотаться" и забрать с собой Фрэнки, чтобы все выглядело мирно и тихо.
      – А где находится этот дом Кинга?
      – Ты что, не знаешь этого? – он рассмеялся. – Ты же был совсем рядом с ним. Тот большой белый дом с высокой стеной.
      – Да, я обратил на него внимание. И там живет ваш Кинг?
      – Ерунда. Видимо, его построил какой-то миллионер, которого звали Кингом. И я точно не знаю, прозвище это или настоящее имя. Как бы то ни было, а дом прочный, как крепость. Повсюду вмонтированы прожекторы и сигналы тревоги.
      Прежде чем я задал следующий вопрос, мы внезапно услышали шум голосов перед конференц-залом. В следующий момент обе створки двери распахнулись, и в зал вошло минимум двадцать пять человек. Я взглянул на часы. Было без четверти восемь. Через пятнадцать минут доктор Фредзиндер начнет свой доклад.
      Блютгетт быстро обернулся, и что бы ни происходило в этот момент в его мозгу, выражение его лица мне не понравилось.
      Нас разделяли три шага. Я склонился над столом, а он стоял перед ним. Я даже не удосужился снова связать ему ноги, и сейчас мне вдруг стало ясно, что я совершил ошибку.
      Блютгетт снова обернулся, поднял свои лапы, на которых все еще находились наручники, сделал два шага и, впившись руками в отвороты моей куртки, потянул меня через стол.
      Нападение было столь неожиданным, что я даже не сделал попытки защититься. Я почувствовал, как какая-то сила подняла меня вверх, как в меня вцепились какие-то когти, как я потом перевернулся и поплыл по воздуху.
      Я никогда не забуду эти секунды чистого полета. И сейчас я даже не помню, приземлился ли я на руки или на ноги, я только помню, что опрокинул первые три ряда стульев и что моя голова обо что-то крепко ударилась. Когда я пришел в себя, я увидел, что окружен людьми. Я видел ножки стульев, ноги людей и до блеска натертый пол. Все еще немножко кружилось у меня перед глазами, но потом я снова стал видеть хорошо.
      – Что, черт возьми, это было? – спросил один из мужчин. – Мы как раз хотели войти, а тут какой-то великан бросил вас по воздуху. Да, такого чудовища я еще ни разу не видел. Вы ничего не сломали? Судя по всему, на вас и живого места не осталось...
      – Где он? Я хочу ему...
      – Не надо испытывать судьбу, – ответил мужчина, чье лицо я не мог видеть – мне закрывало кругозор опрокинутое кресло. – К тому же вы его все равно не догоните. Он убежал три-четыре минуты тому назад.
      – Так давно?
      Я медленно поднялся на ноги. При этом опрокинул еще два стула, которые стояли на пути. Шатаясь и игнорируя вопросы окружающих, я поплелся к выходу.
      Свежий воздух благотворно подействовал на меня. В этот момент раздался удар грома и начался дождь. Погода в Аризоне меняется очень быстро. Я побежал к черному ходу, не обращая внимания на лифт, быстро поднялся по лестнице и, когда засовывал ключ в замочную скважину, услышал, как у меня в номере зазвонил телефон.
      Когда я был у аппарата, телефон все еще звонил, но в этот момент я вспомнил, что в спешке забыл закрыть за собой дверь. Конечно, не обязательно в эти минуты ко мне должен был кто-нибудь влезть, но все равно, оставлять дверь открытой, когда Блютгетт бродит на свободе, было неприятно. Я заглянул в темноту коридора, закрыл дверь и снял трубку.
      – Алло? – услышал я голос. – Мистер Скотт?
      – Да. Кто со мною говорит?
      – Говорит Эллиот Ирвин, мистер Скотт. Я звонил вам двадцать минут назад, но вас...
      Я бросил взгляд на часы. Было пять минут девятого.
      – У меня были кое-какие дела, – сказал я. – Вы чего-нибудь добились, профессор?
      – Да, конечно! – голос его был взволнованный. – Три голоса на спектрограмме идентичны. Я очень доволен результатами.
      Я тоже был доволен.
      – Какие три? Так как я не исключал возможности, что мой телефон прослушивается, мы договорились оперировать цифрами и буквами. Я дал профессору копию записей, где участники заседания были помечены буквами. На моей бумаге под номером один был помечен Генри Ярроу, потом шли одиннадцать членов совета, и под номером тринадцать я пометил лейтенанта Уитона.
      – Итак, говорите, профессор, – сказал я еще раз.
      – Номер два – А, номер шесть – Д и номер тринадцать – Б. В моей голове внезапно загудело, когда я осознал, что мне только что сказал профессор. И все дело лежало передо мной, как на блюдечке, мне нужно было только собрать доказательства.
      – Профессор, я ваш вечный должник. Вы даже представить себе не можете, как важна для меня та работа, которую вы проделали. Но я вас прошу понять, я вам сейчас не могу приносить слова благодарности, так как у меня очень много дел.
      – Мы еще поговорим с вами попозже, мистер Скотт.
      – В этом можете быть уверены, профессор.
      Я повесил трубку. Теперь сразу расшифрую числа и буквы: Пит Лекки принимал участие в разговоре в доме Ярроу. Я не был очень удивлен тем, что пятым собеседником в доме Ярроу оказался лейтенант Уитон, который значился у меня в списке под номером тринадцать. Это был как раз тот человек, который призвал своего собеседника убить Шелла Скотта.
      Последним человеком под номером шесть был преподобный Стенли Арчибальд. Когда я говорил с ним первый раз, он мне солгал. Солгали мне также миссис Блессинг и Генри Ярроу, и я наконец-то узнал, почему был убит Джил Рейес. Я знал, кто приказал убить его и почему.
      Я должен был еще раз прослушать пленку. Я положил ее в сейф отеля. Когда я попросил выдать ее, служащий отеля спросил меня:
      – Вы говорили по телефону?
      – С кем?
      – С какой-то дамой?
      – Она не назвала своего имени. Я сам говорил с ней, и она меня спросила, где она сможет вас застать, так как в номере вас нет. Кроме Лукреции, мне не пришла в голову ни одна дама, которая могла бы мне звонить по телефону.
      – Это от нее записка?
      Я показал на записку в моем отделении. Он покачал головой.
      – Записку оставил господин, который звонил вам примерно час назад. – Он протянул мне записку, и я прочел: "Шелл, позвоните Тони. Это очень срочно. Позвоните по номеру..."