Издали доносились звуки, похожие на пианино. Было очень поздно, и музыка, резкая и громоподобная, заглушала песню фонтана, но эта музыка манила Дьяну к себе. Она двинулась на звуки, следуя за ними по поворотам коридора, пока наконец не оказалась в глубине покоев Бьяджио, у приоткрытых дверей. Прямо из-за них неслась нервная музыка и решительные удары пальцев по клавишам. Дьяна скользнула ближе к дверям и заглянула внутрь. Музыка стала невыносимо громкой. За дверями оказалась комната с розовыми мраморными стенами и пушистыми винно-красными коврами, украшенная фарфоровыми бюстами и гневного вида портретами. Краем глаза Дьяна увидела белый рояль, но не того, кто на нем играет. В приливе смелости она шире открыла дверь - и к собственному изумлению, увидела обезумевшего Бьяджио.
      Сгорбившись над инструментом, он с силой колотил по клавишам. По его лицу градом катился пот. Разметавшиеся золотые волосы вымокли. Рояль вопил под ударами, музыка сотрясала стены и хрупкие украшения комнаты. Граф весь ушел в мелодию, колотя по клавишам, словно безумец, и раскачиваясь в такт необузданному ритму. Он был облачен в привычные шелка, но один рукав рубашки был оторван, открыв золотистую кожу и торчащую из нее блестящую иглу. Из иглы шла трубка, соединенная со стоящим на рояле сосудом. При каждом аккорде сосуд подпрыгивал. Лицо Бьяджио было сведено гримасой, из глаз струились слезы, зубы стиснулись. Казалось, ему чудовищно больно, но он не кричал и даже не стонал.
      Дьяна уставилась на него, потрясенная этим зрелищем, и еще чуть-чуть приоткрыла дверь. Стенки сосуда были слегка окрашены синим. Последние капли зелья текли по трубке в руку Бьяджио. Граф продолжал свою грозовую музыку, не замечая вторжения Дьяны. Он тяжело дышал, обильно потел, и казалось, вот-вот потеряет сознание. Его золотистая кожа стала бледной, болезненной на вид, волосы сосульками прилипли к шее и лицу. Дьяна не знала, что делать: броситься ему на помощь или бежать. Потом она догадалась, что это прием снадобья, который когда-то описал ей Ричиус. Она никогда не думала, что это окажется таким бурным актом, почти изнасилованием. У Бьяджио был совершенно ослабевший, опустошенный вид, и заплаканные усталые глаза делали его похожим на ребенка.
      Вдруг игра смолкла, и в тишине слышалось только тяжелое дыхание графа. С мучительным стоном он поднял голову - и заметил Дьяну, застывшую в дверях. Он вскочил, как подброшенный пружиной:
      - Что ты здесь делаешь?
      Дьяна отшатнулась. Ей хотелось убежать, но она понимала, что уже слишком поздно.
      - Входи! - приказал граф. - Немедленно!
      Дьяна задержала дыхание, распахнула дверь и, войдя в салон, остановилась перед Бьяджио. Он трясся крупной дрожью, чуть не падал от изнеможения, но ярость удерживала его на ногах, и его грудь вздымалась от гневных вздохов. Граф потряс в воздухе кулаками, опустевший сосуд упал с рояля и разбился о камень пола.
      - Эти комнаты мои! - прошипел он. - Мои! Что ты здесь делаешь?
      - Извините, - пролепетала Дьяна. - Я ничего плохого не хотела. Я услышала музыку и пошла посмотреть, что это такое.
      - И музыка тоже моя! - заорал Бьяджио. - Тебе здесь нечего делать!
      - Извините, - еще раз повторила Дьяна. Она попятилась к двери. Простите меня, граф. Я уйду.
      - Не смей! - взревел он, бросаясь вперед и хватая ее за руку.
      Его пальцы были крепкими и невероятно холодными. Когда он стиснул ее запястье, Дьяна вскрикнула.
      - Вы делаете мне больно! - сказала она, стараясь оставаться спокойной. - Пожалуйста...
      - Ты хочешь слушать музыку? - возмущенно спросил он. - Или ты пришла поглазеть на урода?
      - Ничего подобного! - запротестовала Дьяна. - Я просто услышала вашу музыку, но я не знала, что это вы играете. - Она поморщилась от боли в запястье и умоляюще посмотрела на него. - Отпустите меня, - тихо сказала она. - Пожалуйста.
      Лицо Бьяджио смягчилось. Его пальцы медленно разжались, выпустив ее руку. Первым порывом Дьяны было броситься бежать, однако она его подавила. Бьяджио, не сводя с нее глаз, неуверенно отступил назад и рухнул на табурет. И остался сидеть - с трясущимися руками и покрытой потом кожей.
      Дьяна молчала. Бьяджио закрыл глаза, глубоко вздохнул, а потом ухватился своими изящными пальцами за иглу, выдернул ее из руки и хладнокровно швырнул на пол к разбитому стеклу. Дыхание его медленно успокаивалось, к коже возвращался здоровый оттенок. Когда граф открыл глаза, в них был прежний ярко-синий блеск.
      - Музыка - это единственное, что мне помогает, - прохрипел он. - Иначе процедуры стали бы невыносимыми. Когда Аркус переносил процедуры, он, бывало, слушал арфистку. Он говорил, что музыка уносит боль.
      - Как вы себя чувствуете? - спросила Дьяна, рискнув сделать шаг в его сторону. Она опасалась новой вспышки, но уйти почему-то не могла.
      - Скоро все будет хорошо, - ответил он. - Это снадобье очень сильное. На него нужно время.
      - Я знаю про это снадобье, - сказала Дьяна. - Оно делает вас молодым? Бьяджио кивнул:
      - Что-то в этом роде. - Он посмотрел на нее снизу вверх. - Тебе не следовало сюда приходить. Я не люблю, чтобы меня видели таким.
      - Вы правы, - виновато проговорила Дьяна. - Извините.
      Она повернулась и направилась к двери, но его голос заставил ее остановиться.
      - Почему тебе не спится? - спросил он.
      Дьяна застыла в дверях. Ей следовало бы ненавидеть Бьяджио, но в эту минуту он казался слишком слабым, чтобы внушать отвращение.
      - Мне приснился сон, - сказала она. - Он меня разбудил.
      - Мне тоже снятся сны, - признался Бьяджио, приглаживая ладонями влажные волосы. - Ты даже не представляешь себе, какие кошмары я вижу.
      - Могу себе представить, - ответила Дьяна. - Я потеряла мужа и ребенка.
      Граф насмешливо фыркнул:
      - Это ничто по сравнению с потерей империи!
      - Как скажете. - Дьяна снова направилась к двери. - Спокойной ночи, граф.
      - Подожди! - окликнул ее Бьяджио. - Возможно, ты ошиблась. Возможно, твой ребенок жив.
      - Если она жива...
      - Да-да, - раздраженно отмахнулся Бьяджио, - я помню свое обещание, женщина. Тебе нет нужды напоминать мне о нем при каждой встрече.
      Он рассеянно пробежал пальцами по клавиатуре, сыграв последовательность негармоничных нот. Его плечи ссутулились, по лицу пробежала тень. Дьяна догадалась, что Бьяджио вспомнил о Симоне. Она снова подошла к нему.
      - Я хотела только сказать, что вам нет необходимости так поступать, неуверенно проговорила она. - Я для вас не угроза. И мой муж тоже.
      Взгляд Бьяджио вспыхнул гневом.
      - Поверь мне, я это знаю. Твой муж и его жалкие лиссцы меня не тревожат. Они - букашки.
      - Тогда зачем нам вредить? - Дьяна понимала, что ее дело безнадежное, но она должна была попытаться. - Если вы меня отпустите, я смогу сказать Ричиусу, что вам известны его планы. Я могу заставить его отменить вторжение на Кроут.
      Граф улыбнулся:
      - И зачем мне это может понадобиться? Твой муж - прекрасное орудие. Видишь ли, он - часть моего великого плана.
      - Как это?
      Он отмахнулся от нее:
      - Ты задаешь слишком много вопросов.
      - Но вы знаете, что я права! - не сдавалась Дьяна. - Тогда почему вам меня не отпустить? Ричиус никогда не хотел вам повредить. И он не убивал вашего императора. Я сожалею о вашей потере, но...
      - Что ты можешь знать о моей потере? - огрызнулся Бьяджио. - Не лезь ко мне со своей жалостью, женщина. Ты не знаешь, о чем говоришь.
      - Вы ошибаетесь! - возразила Дьяна. Она подошла к нему еще ближе настолько близко, что почувствовала его удивительный холод, и встала на колено рядом с табуретом. - Я знаю, что вы любили Аркуса. Ричиус говорил мне об этом. Я знаю, что император был вам очень дорог. А вы - ему.
      Лицо Бьяджио сморщилось.
      - Да, - прошептал он, - это правда. Я нежно его любил. - Он сыграл еще несколько нот, мысленно возвращаясь к своим воспоминаниям. - Но насчет его любви ко мне - это не совсем верно. У него была возможность отдать мне Нар. Он знал, что умирает, но не смог этого признать. Ему хотелось жить вечно.
      - А в Люсел-Лоре не было магии, которая могла бы его спасти. Поручение, которое вы дали Ричиусу, было невыполнимым.
      - Там была магия! - возразил Бьяджио. - Знаю, что была.
      - Там был один человек, - уточнила Дьяна. - Мой первый муж, Тарн. У него был Дар небес. Но даже он не смог бы спасти вашего императора. Даже если бы захотел, то не смог бы. Вы должны мне поверить, граф Бьяджио. Ричиус ничего вам не сделал.
      Бьяджио молчал. Дьяна вздохнула.
      - Посмотрите на себя, - сказала она. - Это снадобье когда-нибудь вас убьет. Оно неестественное. Граф мрачно засмеялся:
      - Неестественное? О, тогда оно идеально мне подходит!
      Потому что я неестественный и никогда естественным не был.
      Архиепископ Эррит мог бы тебе это подтвердить. - Он повернулся и насмешливо усмехнулся ей. - Разве ты не знаешь, кто я такой, женщина? Или ты именно поэтому чувствуешь себя в безопасности рядом со мной? Потому что уверена, что я никогда не уложу тебя к себе в постель?
      - Я знаю, кто вы, - ответила Дьяна. - И я вас не боюсь.
      - А следовало бы. Я - чудовище.
      Он повернулся к ней спиной, уперся локтями в клавиатуру и уткнулся лицом в ладони. Дьяна не знала, следует ли считать это приказом уйти, и осталась в салоне, дожидаясь, пока мрачное настроение Бьяджио пройдет. Эрис была права. Снадобье действительно сделало его безумным. И все-таки Дьяна его не боялась. Какой-то внутренний голос приказывал ей остаться, попытаться вернуть графу хоть какую-то толику человечности, показать ему его ошибки. И может быть, спасти Ричиусу жизнь.
      - Вы не всегда им были и можете не всегда им быть, - тихо проговорила она. - Я слышала о вас рассказы. Не только от мужа. И я даже сама это вижу.
      - Что ты видишь? - прорычал Бьяджио.
      - Что сделало с вами снадобье. Люди говорят, что вы не всегда были таким. Говорят, что когда вы были моложе, то были другим.
      Бьяджио поднял голову и воззрился на нее.
      - Эрис, кажется, позволила себе лишнее?
      - Не надо винить Эрис, - ответила Дьяна. - Она просто отвечала на мои вопросы. Да это и так очевидно.
      - Что очевидно?
      - Что вы безумны. Как Аркус.
      - Как ты смеешь!
      - Дело в снадобье, - не сдавалась Дьяна. - Оно сводит вас с ума. Это скажет любой, кто только на вас посмотрит.
      - Дура! - возмутился Бьяджио. - Ты видела только процедуру! Я не всегда такой, как сегодня. Снадобье сохраняет моему телу молодость. Я лучше, чем был когда-то. Сильнее и умнее. - Он презрительно взмахнул рукой. - Не верь всему, что слышишь, женщина. Была бы ты Рошанном, знала бы, что к чему.
      - Я знаю то, что знаю, - ответила Дьяна. Она снова опустилась рядом с ним на колени. - Все это, все, что вы сделали, - это все ради мести. Но если вы меня отпустите, если отправите меня на корабле в Лисе, я скажу Ричиусу, чтобы он не допустил вторжения. Он послушается меня, и тогда вы с ним сможете положить конец этому безумию.
      -Я ничему не хочу класть конец! Ты что, меня не слушала? Мне надо, чтобы Лисе сюда вторгся!
      - Зачем?
      Бьяджио ударил по клавишам кулаком:
      - Думаешь, я тебе об этом скажу? Достаточно тебе знать, что у меня есть свои соображения.
      - Безумие, - тихо проговорила Дьяна. - Это все - безумие. Вы настолько потеряли разум, что даже сами не замечаете. Снадобье...
      - Снадобье поддерживает во мне жизнь! - отрезал граф. - Оно сохраняет мою красоту. - Он снова схватил ее за запястье и заставил заглянуть в его завораживающие глаза, держал ее и не отпускал. - Посмотри на меня. Разве я не прекрасен?
      Дьяна боялась ответить. Он был прекрасен - но при этом он не был человеком. И в этих красивых сверкающих глазах она видела безумие.
      - Да, - признала она наконец. - Вы красивы. Но недостаточно красивы. Он высвободила руку. - Я все равно считаю вас чудовищем. И не из-за вашей внешности. - Она осторожно вытянула палец и ткнула его в грудь. Разлагается то, что внутри вас.
      - Ты ошибаешься, леди Вэнтран. Снадобье делает меня сильным. Без него я не смог бы подчинить себе империю.
      - А важно только это? Какой вы самоуверенный! Возможно, Аркус был прав, что не передал вам империю. Может быть, он видел, насколько вы безумны. Он никогда...
      Рука Бьяджио стремительно взметнулась - и ударила Дьяну по щеке. Она отшатнулась, пораженная ударом. Бьяджио возвышался над ней с искаженным от ярости лицом.
      - Не смей больше произносить при мне его имя! - прошипел он. - Ты, жалкая сучка! Аркус меня любил! Я был ему как сын!
      Дьяна прижала руку к щеке.
      - Безумец, - снова повторила она. - Вот вы кто. Она повернулась и ушла из салона. Бьяджио окликнул ее, но она побежала по коридору, отчаянно стремясь уйти как можно дальше. Щека горела, но Дьяна почти этого не замечала. Ее гордость получила гораздо более весомый удар. Она, как последняя дура, пыталась разговаривать с ним как с разумным человеком! И на какую-то секунду ей даже показалось, что у нее это получается!
      "Глупая, глупая женщина", - ругала она себя, стремительно покидая покои графа. Мягкие туфли хлопали на бегу, но теперь Дьяне было все равно, услышат ее или нет. Она злилась - не только на Бьяджио, но и на себя. Если бы Ричиус увидел, как она унижается, он пришел бы в ужас.
      Она бежала мимо комнат рабов в свои покои, подальше от Бьяджио. Только увидев свои двери, она вздохнула с облегчением, но тут же снова насторожилась, заметив, что дверь приотворена. Осторожно шагнув вперед, Дьяна прислушалась. Ничего не услышав, она открыла створку и заглянула внутрь. Все выглядело так же, как когда она уходила. В комнате было темно, но парализующий свет луны заливал мебель своими холодными лучами. Она беззвучно и осторожно шагнула вперед, потом, осмелев, сделала еще шаг. Ей слышен был только шум ветра за стеклом и больше ничего. На стенах танцевали тени, отражение лунного света. Дьяна нахмурилась, решив, что у нее разыгралось воображение. Наверное, она просто забыла закрыть за собой дверь, когда уходила из комнаты.
      - Мне надо выспаться, - тихо прошептала она.
      Сон поможет ей забыться.
      Она прошла в свою спальню. Там было совсем темно, занавески на стеклянных дверях задвинуты. Дьяна неуверенно посмотрела в сторону дверей. И тут ей стало страшно.
      - Я не закрывала занавески, - тихо сказала она себе. - Я точно знаю, что...
      Стремительно вынырнувшая из темноты ладонь зажала ей рот. Сзади ее обхватили руки - невероятно сильные.
      - Не бойся! - раздался чей-то голос. Он звучал тонко, словно шипенье змеи. Это был не Бьяджио. Хуже. Дьяна попыталась закричать, но холодная рука заглушила все звуки. На коже ощущался привкус каких-то химических составов. Саврос Помрачающий Рассудок подался вперед и прижался щекой к ее щеке. - Красоточка, - проворковал он. - Ах, какая красо-точка!
      Он дышал часто, похотливо. Дьяна попыталась вырваться. Она лягалась и изгибалась, поражаясь силе этих костлявых рук. Ее усилия заставили Савроса захихикать.
      - Ах, пожалуйста, побереги силы, - прошептал он. - Не надо так мне сопротивляться. Сохрани свою энергию для цепей.
      "Нет!"
      Дьяна снова попыталась закричать, но смогла только тихо булькнуть. Саврос сильнее сжал руки. Краем глаза Дьяна увидела, что он улыбается.
      - Я так давно за тобой наблюдаю! - простонал он. - Ты такая красивая. Твоя кожа - словно лепесток. Я должен тебя иметь, красотка Дьяна.
      Он раздвинул губы и, высунув ярко-красный язык, принялся лизать ей щеку. Дьяна ощутила прилив тошноты. Она ударила локтем ему в живот, но худое тело Савроса оказалось каменным: он выдерживал удары неестественно легко. В ответ он поднял руку и обхватил ее за шею, сжав так, что Дьяна оказалась на грани обморока.
      - У меня есть одна комната, - сказал он. - Внизу. Я приготовил ее специально для тебя. Да, да, только для тебя.
      Охваченный извращенной похотью, он нес невнятицу. Дьяна ощущала неестественный жар его ледяной кожи. Саврос поволок ее к двери. Она продолжала сопротивляться, несмотря на боль и близкий обморок, но ее усилия только радовали Савроса.
      - Да, да! - пропел он. - Танцуй для меня, красоточка! Ты будешь для меня танцевать!
      Он вытащил ее из спальни в гостиную. Дьяна уже едва могла дышать. Она быстро теряла силы, но понимала, что ей надо вырваться прежде, чем он уволочет ее вниз, в свою темницу. Страх охватил ее разум, заполнив его жуткой смесью из боли и кровавых видений. Как это ни странно, из тумана до нее донесся голос Эрис: она советовала опасаться Савроса.
      Помрачающий Рассудок даже не вспотел. Он, как и Бьяджио, благодаря снадобью приобрел сверхъестественную силу. Открыв дверь плечом, Саврос вытащил Дьяну в коридор, ладонью зажимая ей рот и стальным сгибом локтя сдавливая шею. Дьяна готова была задохнуться, но тут поперек коридора легла еще одна тень. Саврос замер, и его сильные руки внезапно обмякли. В коридоре стоял Бьяджио. - Саврос! - воскликнул он. - Что это значит?
      Помрачающий Рассудок разжал руки. Дьяна вырвалась от него и бросилась к Бьяджио. Однако сам Бьяджио уже рванулся вперед, к Савросу. Промчавшись мимо Дьяны, он схватил палача за горло.
      - Как ты посмел идти против моих приказаний! - закричал он, сжимая руки.
      Саврос задыхался, ловя ртом воздух и умоляя о пощаде.
      - Господин, пожалуйста!
      Бьяджио ничего не слышал. Он был в неописуемой ярости. Приподняв Савроса, он припечатал его к стене.
      - Ах ты, тварь! Я тебя убью!
      - Нет, господин! - молил Саврос.
      Его голос стал едва слышным хрипом. Он бился, словно рысь в капкане, пытаясь разжать железные пальцы Бьяджио. Его ноги беспомощно дергались в воздухе. Дьяна в ужасе прижалась к стене, переводя дух. Она пыталась успокоиться, но происходящее привело ее в шок. Лицо Савроса густо побагровело, синие глаза выкатились, словно грозя лопнуть. А Бьяджио по-прежнему сжимал пальцы, стуча головой нарца о стену с такой силой, что откалывались куски штукатурки.
      - Умри, жалкая свинья! Умри!
      Послышалось страшное хрипение и треск костей. Костлявое тело Савроса содрогнулось - и обмякло. Руки Бьяджио сжались сильнее, сломав зажатую между ними шею, подержали труп еще секунду, а потом с отвращением швырнули на пол.
      - Я тебя предупреждал! - сказал он и плюнул на труп. - Не смей говорить, будто не предупреждал!
      А потом он повернулся к Дьяне и двинулся к ней. По его лицу было видно, как он пытается овладеть собой.
      - Тебе плохо? - спросил он.
      Дьяна молча покачала головой - говорить она не могла. Граф подошел к ней и быстро осмотрел, а потом сжал ей пальцы, стараясь успокоить.
      - Это возмутительно, - сказал он. - Мне очень жаль. Дьяна наконец смогла ответить.
      - Все в порядке, - прошептала она. - Кажется...
      - С виду ты цела, - заметил Бьяджио. - Я шел, чтобы говорить с тобой. Чтобы...
      Он пожал плечами и отвел взгляд. Невероятно, но он словно забыл, что на полу лежит труп.
      - Что? - спросила Дьяна.
      Поймав его ледяную руку, она безрезультатно пыталась ее согреть.
      - Мне не следовало тебя бить, - с трудом выговорил граф. - Я прошу прощения. Я не хочу, чтобы мы были врагами, Дьяна Вэнтран. Ты здесь не для этого. А это... - он указан на мертвого Савроса, - это зверство вовсе для тебя не предназначалось.
      В нем было столько противоречий! Дьяна совершенно не могла его понять. За считанные секунды из безумца он превратился в почти что доброго человека. Она закрыла глаза, внезапно почувствовав, что больше не выдержит. Эта ночь лишила ее сил, и у нее начали подгибаться ноги. Только рука Бьяджио помогала ей не упасть.
      - Тебе нехорошо, - решительно заявил он. - Пойдем, тебе нужен отдых.
      - Мне нужен воздух, - сказала Дьяна. Она все еще ощущала у себя на шее руки Савроса, не дающие дышать. И полученная от Бьяджио пощечина тоже не пошла ей на пользу. - Разрешите, я просто сяду.
      Не говоря ни слова, он подхватил ее на руки и отнес к ней в комнаты, не обращая внимания на мертвого Савроса. Он прошел прямо в спальню и положил ее на кровать. У Дьяны кружилась голова. Щека уже вздулась, а борьба с Савросом отняла у нее все силы. Бьяджио неуверенно остановился у кровати, глядя на Дьяну. В лунном свете он выглядел очень странно - его окружало янтарное свечение.
      - Я пришлю к тебе Кайлу, - сказал он. - И велю убрать эту гадость у твоих дверей. Дьяна кивнула:
      - Спасибо.
      - Не благодари меня, женщина. Во всем виновата моя собственная глупость. Будь я более бдительным, Саврос не напал бы на тебя. Такого больше не случится.
      - Да, - согласилась Дьяна. - Думаю, что не случится. Они посмотрели друг на друга в неловком молчании. На лице Бьяджио читалась боль.
      - Я не сумасшедший, - тихо проговорил он. - Ты ошибаешься насчет меня.
      Дьяна постаралась улыбнуться.
      - Возможно, - мягко ответила она. - А возможно, вы ошибаетесь насчет Ричиуса.
      Бьяджио поморщился:
      - Вряд ли. - Он отошел от ее кровати и направился к двери. Но у порога на секунду задержался и добавил: - Хотя, наверное, все возможно.
      И, сделав это поразительное признание, он оставил ее одну в темноте. Дьяна смотрела туда, где он только что стоял, и едва могла поверить своим ушам.
      35
      Дары
      За два дня до великого и святого дня Истрейи столица Нара ждала, укрывшись покрывалом покаяния. Улицы вокруг Собора Мучеников были очищены от акробатов и зверинцев, а в город хлынули паломники, готовые преклонить колени перед Богом, умоляя Его о прощении. Будто и не было праздника Сеским. В день Истрейи огромная площадь перед собором наполнится народом огромной толпой верующих, готовых услышать послание Бога из уст Его слуги, Эррита. Это было время размышлений, дни, когда правители империи заглядывали в себя и проверяли, чисты ли их души. Они выслушают Эррита, а он скажет им, что принесет этот год и довольны ли небесные ангелы тем, что они видят внизу. А после своей речи Эррит спустится к своей пастве и совершит таинство отпущения грехов. Остаток дня он проведет, прикасаясь ко лбам и раздавая прощение, - и все ради блага прогнившей души Нара.
      В дни Аркуса Истрейе всегда придавалось большое значение. Но теперь Наром правил архиепископ, и никто точно не знал, как это изменило отношение Небес к делам земным.
      В течение многих лет Эррит совершал один и тот же выход на балкон, воздевая руки над собравшимися и делясь своей мудростью. Это мгновение всегда было опасно коротким, и Эррит всегда прилагал все силы к тому, чтобы придумать для этого дня нечто особенное. Обычно он задолго до события запирался у себя в комнатах, тщательно составляя свою речь и моля Бога о вдохновении.
      Обычно.
      Но не в этом году.
      В этом году архиепископа Эррита занимало множество других вопросов, и хотя он по-прежнему запирался в своих покоях - в таком одиночестве, что его не могла видеть даже Лорла, - он не был занят написанием речи или молитвами. Он находился в начальном периоде абстиненции, и на этот раз даже Бог не мог его спасти.
      Занавески на окнах его комнаты были раздвинуты, впуская потоки солнечного света. Эррит сидел за своим резным столом и рассматривал пузырек из-под снадобья. У него дрожали руки. Синяя жидкость едва покрывала дно. Это были последние капли снадобья, которое прислал ему Бьяджио, - и его едва ли хватило бы на одну процедуру. Каждые несколько дней он разбавлял несколько капель концентрированного состава водой, составляя эликсир, спасающий от старости. Никабар сказал правду: Бовейдин сделал этот состав очень крепким - настолько крепким, что Эрриту хватило его на много недель. Но теперь снадобье закончилось. Осталась только голубоватая пленка на стенках.
      Эррит жалобно застонал. У него ломило кости, глаза горели. Синдром абстиненции обрушился два дня назад, выжимая из него жизнь, словно мощный удав. И с тех пор он сидел над почти пустым пузырьком, оплакивая потерю и пытаясь придумать наилучший способ использования остатков жизнедарящего снадобья. Он знал, насколько опасно смешивать с водой такую маленькую дозу. Это может его убить. А состав может оказаться настолько слабым, что просто не подействует. Эта невыносимая мысль означала, что Эрриту предстоит перенести еще более жестокие муки - и, возможно, умереть. Поставив пузырек на стол, епископ пригладил волосы. Он уже один раз пережил адские муки абстиненции. Второго раза ему не выдержать.
      - Милосердный Боже, - прошептал он, - что мне делать? Ему необходимо было получить новую порцию снадобья - чтобы продержаться еще немного, чтобы успеть найти выход. Бовейдин не может вечно ждать у Бьяджио на острове. Эррит не сомневался, что в конце концов карлик вернется в Нар, но пока ему не удалось придумать способа заманить Бовейдина к себе. Он даже надеялся, что освободился от влияния снадобья, однако подарок Бьяджио ясно продемонстрировал его ошибку. Что еще хуже, Форто пытался его предостеречь. Епископ сжал зубы под новой волной боли. Мысль о генерале не давала ему покоя.
      Форто. Он всегда был сильнее других и тверже в вере - тверже даже, чем сам архиепископ. Генерал и глазом не моргнул, увидев подарок Бьяджио.
      "Мне следовало его послушаться. Мне следовало устоять перед искушением. А теперь..."
      Эррит ударил кулаком по столу.
      - Хватит ныть! - Трясущимися руками он снова взял пузырек. - Я тебя приму, - тихо проговорил он. - А если ты меня убьешь, то просто отправишь меня к Богу.
      На столе перед ним стоял кувшин с водой. Эррит взял его, расплескав немного, и налил жидкость в пузырек из-под снадобья, заполнив его наполовину. Потом он поставил кувшин и, заткнув пузырек пальцем, встряхнул, чтобы смыть драгоценную голубую жидкость со стенок. Он посмотрел на смесь в лучах солнца. Вода приобрела слабый голубоватый оттенок. Внутри у Эррита поднялась жуткая дрожь. Он мог бы просто проглотить раствор, но это было бы самоубийством. Почему-то - никто не знал почему - снадобье необходимо было вводить прямо в кровь, иначе оно вообще не действовало. Епископ неуверенно посмотрел на пузырек. Он был глупцом, лишенным веры, и только теперь это понял. Но он устал, так устал! А снадобье дарит силы и энергию. Эррит в его власти.
      - Боюсь, что ты сильнее Небес, - сказал он. - Нас обоих должны проклясть навечно.
      И он отправился туда, где держал устройство для процедур, и влил в себя остатки снадобья, не задумываясь.
      Он очнулся на полу и понял, что прошло несколько часов.
      Слезящиеся глаза недоверчиво открылись навстречу резкому солнечному свету. Кажется, его тошнило, вспомнил епископ. Странное жжение разливалось по кишкам. Эррит вздохнул, проверяя свои ощущения. Если не считать колик в желудке, он чувствовал странное удовлетворение. Сжирающая кости боль исчезла.
      - Боже правый! - прошептал он, поднимая голову и осматривая себя. Подействовало! Я снова в порядке!
      Он сложил перед собой руки и принес Небесам надлежащую хвалу, испытывая невыразимое облегчение. Теперь у него есть еще несколько дней целый мешок ясных мыслей, чтобы запланировать переговоры с Бьяджио. Необходимо как-нибудь раздобыть еще снадобья. И срочно, пока к нему не вернулись боли.
      Теперь, когда у него появились силы, чтобы ходить, он встал и подошел к окну. У его ног лежал весь кающийся Нар. Вскоре все начнут смотреть вверх, на него, будут ждать его слов. Эта мысль вызвала у него удивление. До Истрейи оставалось всего два дня, а он еще понятия не имел, о чем будет говорить.
      - Бог даст мне вдохновение, - утешил он себя. - Я буду об этом молиться.
      "А еще я буду молиться, чтобы мне простились мои прегрешения, мысленно добавил он. - И надеяться, что на Небесах для меня еще осталось место".
      Когда он справился с тягой к снадобью в первый раз, он чувствовал себя таким уверенным! А теперь он был слаб, и собственное неясное отражение в оконном стекле вызвало у него тошноту. Неужели он так сильно заблуждался? И говорил ли с ним Бог?
      - Я по-прежнему слуга Божий, - сказал он собственному отражению. - Не сомневайся.
      Он получил достаточно знамений, чтобы убедиться в этом. Нар принадлежал ему. А скоро вернется Форто, на счету которого будет усмирение Драконьего Клюва. Бог же не допустил бы, чтобы столь обширной империей правил еретик! Именно поэтому он убил бессмертного Аркуса. Эррит прижал ладонь ко лбу. На него накатывала сонливость, приглашая вернуться в кресло. Однако боли во всем теле стали почти неощутимыми. Он тихо улыбнулся.
      - Я все еще жив, Бьяджио, - негромко объявил он. - Тебе придется придумать что-нибудь еще.
      Кто-то постучал в дверь. Не успел Эррит ответить, как отец Тодос уже открыл одну створку. Казалось, он чем-то встревожен.
      - Ваше Святейшество!
      - Да? - отрывисто ответил Эррит. - В чем дело?
      Тодос вошел в кабинет и пристально посмотрел на своего епископа. С тех пор как Эррит уединился у себя, он почти не допускал к себе отца Тодоса, и тот бродил вокруг, словно встревоженная мать. Теперь, когда священник увидел своего господина бодрым, его лицо просияло.
      - Приятно снова видеть вас здоровым, - заметил Тодос. - Я волновался.
      - Спасибо.
      Тодос посмотрел на пустой пузырек, оставшийся на столе. Его жизнерадостность мгновенно испарилась.
      - Это все?
      - Последняя капля.
      - Ваше Святейшество...
      - Пожалуйста, не читай мне нотаций, Тодос, - серьезно попросил Эррит. - Я знаю, что делаю.
      - Знаете ли? Порой я в этом сомневаюсь. - Отец Тодос подошел ближе и внимательно посмотрел на епископа. - Вид у вас ужасный. Какой цвет лица! И вы опять ничего не ели.
      - Ел! - возмущенно возразил Эррит.
      - Нет, не ели. Я следил за тем, что вам приносят и что уносят. Подносы уносили почти такими же полными, какими приносили. Это все из-за проклятого Богом снадобья! У вас снова абстиненция.