– Или мне показалось, или он заранее договорился с ней о предпоследнем вопросе.

– Или. – Гаврилов хитро улыбнулся, став похожим на остролицую лису, высунувшую мордочку из норы. – О чем есть соответствующая запись. Он, жук старый, для этого увел девчонку на кухню. По старому опыту знает, что работающий холодильник фонит так, что у «слухачей» в наушниках один треск стоит. Но не повезло, именно на этой фразе холодильник отключился, и мои ребята сумели все зафиксировать. Слушать будешь?

– Потом. На кой черт ему это? Минуту... – Подседерцев потер бугристый лоб.Может, почуял, что сидит «под колпаком», и хочет раздуть скандал, заставив нас отступить?

– Мимо! Ничего он не засек, я гарантирую. Видишь ли, Боря, это господь всеведущ и всемогущ. А человек смертен, поэтому его и тянет на великие дела.

Журавлев смертен, как ты и я. Но у него есть одно преимущество – он точно знает, сколько ему отпущено.

– Не понял?

– И я поначалу не понял причину его активности. Денег же на писанине особых не сделаешь. В серьезных делах он не участвует, о фирмочке его я промолчу, там даже на жизнь денег не заработать. Так в чем же причина, спросил я себя? Не мотив, а причина!

– Гаврилов, не томи! – Подседерцев угрожающе сжал кулак.

– Ладно уж... Короче, болен он. – Гаврилов бросил на стол еще одну папку.Здесь данные обследования. Рак поджелудочной железы. Лечили мужика от диабета, а вышло... Тут еще выписка из истории болезни, копия из медицинской книжки. Я запросил мнение эксперта. По всем показаниям, жить Журавлеву осталось месяца три.

– Он это знает?

– Считает, что полгода. Так ему врач сказал. Но мой специалист настаивает, что полноценной жизни – не больше трех месяцев. Дальше медленная агония. Вот и весь мотив. Лебединая песня опера, так это надо понимать.

– Ясненько! – Подседерцев резко встал, кресло жалобно скрипнуло. Прошел к окну, встал, сцепив руки за спиной. Гаврилов не отрываясь смотрел на его широкую спину, почти полностью закрывшую оконный проем. Порой спина бывает не менее выразительна, чем лицо, опытному глазу нетрудно угадать, если не о чем, то хотя бы как думает человек.

Сейчас спина Подседерцева была напряжена так, словно он пытался совладать с тяжестью, неожиданно обрушившейся на плечи.

– Гаврилов, а ты не устаешь дурака валять? Это же самая трудная маска.

Тебе разве в Высшей школе КГБ не говорили? – Подседерцев не повернулся. Сунул палец между пластинок жалюзи, сделал вид, что увидел что-то интересное в окнах дома напротив. Стекла в рамах были особенные, с невидимой глазу неровностью поверхности, исключавшей снятие информации лазерным лучом. Для любителей пользоваться микрофоном направленного действия в раму были вмонтированы миниатюрные динамики. Вместо разговора в кабинете «слухач», залегший на одной из соседних крыш, мог наслаждаться бесконечным концертом хард-рока.

– У нас в Вышке много чего говорили. Но я и без них знал, что умных никто не любит. Дураком легче и жить, и работать. – Интуиция подсказала, что Подседерцев сейчас резко развернется, и, понимая, что надеть маску простака не успеет, Гаврилов быстро наклонил голову над рассыпанными на столе бумагами.

– Только из меня дурака делать не надо! – Подседерцев круто развернулся, под каблуками пискнул синтетический ворс ковра. – Первое, Журавлев подставляется на интервью и рекламирует свою новую книжку. Второе, он смертельно болен, а, значит, готов пуститься во все тяжкие. Так что же он такое накропал, если ты меня через всю Москву к себе приволок, а? Только не вздумай сказать, что до сих пор не удосужился выяснить. Гаврилов, я же тебя не первый год знаю, так что можешь не надрываться. Корчишь из себя клоуна, а у самого с утра лицо, как после клизмы!

Гаврилов хмыкнул, вытащил из стола толстую папку, покачал в руке, потом звонко шлепнул ею по полированной столешнице.

– Это ксерокс рукописи Журавлева. Вчера вечером получил, закончил читать к утру. Мура ужасная, слов нет, но фактура! В нашей операции ты использовал докладную записку Журавлева десятилетней давности. Он с ней носился по всем высоким кабинетам, пока ему открытым текстом не сказали, что он ни фига не смыслит ни в мафии, ни в контрразведке. Пока мы с тобой гадали, как его закадрить, он, паразит, взял и написал об операции, которую с таким трудом пробивал. Все написал! Слово в слово по докладной. Основные фигуранты, как бы он их ни назвал, легко угадываются. Все ходы операции прописаны так, что бери и делай. Вот такие у меня новости.

Подседерцев вернулся к столу, садиться не стал, уперся кулаками в край, нависнув над притихшим Гавриловым.

– Идиот, – тихо произнес он, уставившись на титульный лист рукописи.

Гаврилов не понял, кому это было адресовано – ему лично или автору рукописи, но уточнять не стал. Продолжая незаметно, снизу, следить за выражением лица Подседерцева, продолжил:

– Сюжет банален до безобразия. Оперу зарубили операцию, а он раскрутил ее на свой страх и риск без визы руководства. Внедрил своего человека в высший эшелон мафии и стал играть на противоречиях кремлевских группировок.

Естественно, испортив жизнь многим достойный людям.

– Надеюсь, в финале этого гения шлепнули?

– Естественно. В назидание потомкам. А название опуса, кстати, характерное – «Лебединая песня».

– Да уж! – тяжело выдохнул Подседерцев. – Не дай бог, он эту лебединую песню кому-нибудь пропоет. Писатель из него никакой, а опер был гениальный.

Попадет книга в нужные руки, оценят ситуацию и предложат реализовать схему операции. За хорошие деньги, естественно. Наверно, на это, гад, и рассчитывает.

Гонорара за книжку даже на похороны не хватит, так я понимаю, а конкуренты какой-нибудь финансовой группировки за такую работу полгрузовика денег отвалят!

– Подседерцев полистал страницы, отложил папку.

– Дело пахнет керосином, – подыграл ему Гаврилов, отметив, как натянулась кожа на широких скулах Подседерцева. – Я же говорил, Журавлев инициативно ищет контакта. Самое время подкатывать к нему с предложением.

– Вся опасность в том, что работать можно только с человеком, не осознающим смерть, как неизбежную данность. Кто до этой простой мысли дошел, тот для нашего .брата умер. Такой человек становится или монахом, или поэтом, но не агентом, это факт. Он ищет вечного, а не выхода на спецорганы.Подседерцев сел в кресло, вытянув под столом тяжелые ноги.

– Философия! – скривил губы Гаврилов. – Мало ли мы попов и поэтов агентурили? У меня самого на контакте два рифмоплета были, и не из мелких. А у соседнего отдела полпатриархии в агентах ходило!

– Дерьмовые поэты и расстриги, вот кем они были! – отрубил Подседерцев, зло дернув крупной головой. – Без веры в себя, как в часть Высшего. А с этого и начинается настоящий поэт или монах. С верой можно и на костер... Ты говорил, Журавлев в богоискательство ударился?

– Еще как!

– Плохо дело. С его раком в самый раз на костер, все равно терять нечего.

Осторожнее с ним надо будет... Кстати, «слухачей» из квартиры над ним убери от греха подальше. Сегодня же!

– Понял. – Гаврилов выжидательно посмотрел на Подседерцева.

– Да не пяль ты глаза! Считай, договорились, буду на встрече. Ты его разомнешь, а делать буду я. Не клюнет он сейчас на ерунду, а работа на твое агентство для него ерунда и есть. Упускать, вернее, выпускать из твоего кабинета Журавлева незаагентуренным нельзя, тут ты прав. – Подседерцев быстро сделал пометку в блокноте. – А этой Насте я лично кислород перекрою. Еще не хватало, чтобы она нам испанскую разведку на хвосте притащила. Вот уж не было печали...

– А я что тебе весь день толкую! Ситуация начала саморазвиваться. Сам же знаешь, планы составляют для начальства и на случай провала, чтобы было потом чем отбрехаться. А действовать приходится, применяясь к обстановке. Сумеем приспособиться и попасть в темп – грудь в крестах. Нет – сам понимаешь.

Подседерцев тяжело посмотрел на Гаврилова и инстинктивно сжал кулак.

Гаврилов юрко глянул на тяжелый кулак, лежащий поверх папки, и отвел глаза.

Доли секунды ему хватило, чтобы увидеть главное – кулак был сложен не правильно: не было в нем желанной хозяйской воли и готовности к хрусткому удару. Кулак был слабым, с суеверно зажатым – внутрь большим пальцем. Гаврилов остро почувствовал сосущую пустоту под ложечкой. Первый, глубинный, а потому – истинный приступ страха подсказывал: пора менять хозяина.

"Гаврилов не прав, еще не наступило то благодатное время, когда ситуация начинает саморазвиваться, когда темп игры возрастает во сто крат, когда только успевай просчитывать варианты и делать очередной ход. До того этапа операции, когда потеря темпа грозит поражением, еще ох как далеко, – с тоской подумал Подседерцев. – Это потом начальство отпускает вожжи, позволяя непосредственным исполнителям во имя спасения операции творить все, что считают нужным.

Сковывать инициативу так же губительно, как и терять темп, но до осознания этого немудреного правила надо ждать, пока операция не начнет трещать по всем швам. Пока жареный петух не клюнет, – а он на Руси – птица счастья, – ничего хорошего от начальства ждать не приходится".

Новые данные на Журавлева, добытые Гавриловым, действительно требовали срочной корректировки сценария операции. Но на начальном этапе любые действия требуют визы. Согласие начальства, пусть даже в форме невнятного бормотания или многозначительного кивка – страховой полис и карт-бланш одновременно. Этому Подседерцева, еще на Лубянке закаленного в бюрократических игрищах, учить не надо было. Поэтому первую коррективу в детально разработанный план он внес сразу же, покинув офис Гаврилова. Связался по спецсвязи с Шефом и напросился на внеочередной доклад.

Сказать, что Подседерцев любил своего Шефа, значило погрешить против истины. Он отдавал должное запредельной верности, демонстрируемой его Шефом Хозяину, но не более того. Как умный человек, Подседерцев уважал людей, обладающих качествами, отсутствующими у него.

В верности Шефа было что-то собачье, зависимое.

Любовь Хозяина была по-барски крутой, именно такую больше всего любят русские женщины и служилые мужики. Потреплет жесткая рука по холке – радуйся, въедет хозяйский сапог под зад – сам виноват, скули на задворках и вспоминай, чем же провинился.

И Хозяин, и Шеф представляли совершенно определенную, а значит – ограниченную во времени тенденцию. Вне постоянной схватки со старыми врагами или с бывшими соратниками, впавшими в ересь дележа власти, они были никем.

Хозяину предстояло вытащить из грязи телегу российской Империи и, окучивая кнутом дохлых кляч и рвущих из рук вожжи, повернуть оглобли на столбовую дорогу, с которой, не без его участия, вышеупомянутая телега и свалилась в канаву, растеряв половину поклажи. Но вожжи у них вырвут, непременно вырвут, как только колеса въедут на накатанный тракт. Это Подседерцев отлично понимал, иллюзий по отношению к людской натуре в силу ремесла никогда не испытывал, а, пообтесавшись в кремлевских коридорах, растерял даже их остатки. Опасность перехвата управления исходила не столько от оголтелой оппозиции – им, дуракам, ничего не досталось, соответственно, и терять нечего – к вожжам полезут те, кто под шумок успел накопить капитал, кто захочет покоя и надежности.

Подседерцев закончил доклад, давние отношения позволяли не стоять на вытяжку, а сидеть, удобно устроившись в кресле, и выжидающе посмотрел на Шефа.

Шеф выставил ногу из-под стола и, кряхтя от боли, принялся растирать колено.

– Боря, ты в теннис не играешь? – неожиданно спросил он.

– Это с моими габаритами? – усмехнулся Подседерцев, поиграв крутыми, как у грузчика, плечами.

– Сейчас все на корт лезут. И косые, и хромые, и пузатые, как тараканы беременные. Мода такая. – Шеф охнул, нащупав на колене какую-то особенно болезненную точку. – Вот зараза! И черт дернул вчера мяч гонять... Сам-то что об этой забаве думаешь?

– Индикатор изменения мышления. При Сталине элита увлекалась футболом. Как крепостники, владели командами. Из лож наблюдали за битвой гладиаторов. Не надо забывать, что футбол – игра командная, цивилизованный вариант русской стенки на стенку. Чем в то время элита и забавлялась. Левый уклон, правый уклон, промпартия...

– Забавно. – Шеф убрал ногу под стол. – Мне, крестьянскому сыну, такие аналогии в голову не приходили. А Хрущ?

– Он типичный перевертыш. Оскопленный вариант Усатого. А Ленька, по старой цэковской традиции, хоть и любил футбол-хоккей, а для души баловался охотой.

Егеря обкладывали, гнали кабана на выстрел, а он сидел на вышке, прихлебывал «Пшеничную» и мочил зверюг из снайперской винтовки. Показатель?

– Согласен. Да, в его времена уже массовыми травлями не баловались.

Индивидуально работали, – кивнул круглой головой Шеф. Как у всякого тщеславного в душе человека, лысина была прикрыта тонкими редкими прядками.

«Жаль, нельзя подсказать, не поймет. Постригся бы наголо, благо мода позволяет. Череп-то лепной, хороший. А ну его! Я ему не жена и не любовница», – подумал Подседерцев и продолжил:

– А теннис – игра интриганов-индивидуалистов. Один на один. Без крови, в белых Штанишках. Под улюлюканье болельщиков, своих и чужих.

– А почему дядюшка Зю в волейбол играет? – В глазах Шефа вспыхнул нездоровый огонек.

– А это вариант тенниса, только коллективный. И без претензий на аристократичность. Все это называется умным термином – психодинамика личности.

Если умеешь ее вычислять даже в таких мелочах, как спортивные пристрастия, колешь людей, как грецкие орехи.

– Недурно... А сам во что играешь? – У Шефа была привычка задавать неожиданные вопросы.

– В шахматы. И еще хожу к ребятам в спортзал. У меня же разряд по дзюдо.

– Смотри, покалечат там тебя. Тюкнут умной башкой о пол, на кой хрен ты мне тогда будешь нужен?

– У Спасских ворот поставите, пропуска проверять, – не моргнув глазом ответил Подседерцев.

– Иными словами, Боря, ты со мной до конца, так я понял. – Он посмотрел Подседерцеву в глаза. – А я до конца с ним. – Он кивнул на портрет в рамке, стоящий на углу стола. – С Дедом стало труднее работать. Но пока он меня не попер, я буду для него таскать каштаны вместе с горящими углями. И ты это тоже будешь делать, Борис!

– Само собой, – кивнул Подседерцев.

– Всех, кто пытается нагадить Деду, мы будем – вот так! – Шеф вдавил большой палец в полированную столешницу. – Но и не дай бог, Боря, нам самим его подставить. Сначала мы ему были нужны, а теперь он нам. Не дай нам бог пережить Деда! – Он придвинул к себе папку Подседерцева. – Твоя операция красива, слов нет. Но уж больно запредельная.

– Провокация – нормальный прием работы спецслужбы. ФБР для таких операций целые липовые банки создает.

– Вот только не надо, – поморщился Шеф. – Это криворотые демократы чуть что кивают за бугор. Основной аргумент: «А там так делают». А Америка двести лет к этому шла! Сначала чумные одеяла индейцам подбрасывали, потом на черных пахали будь здоров как... Если разобраться, то Лютера Кинга и Кеннеди замочили в условиях развитой демократии, да? Так что придумай аргумент получше.

– Лучшего аргумента, чем необходимость ликвидации бардака и самостийности, я придумать не могу.

– Вот на этом и остановимся. – Шеф поморщился, дернул под столом ногой.Теперь конкретика. Гога Осташвили уже давно встал всем поперек задницы. Его пора показательно выпороть. Сидел бы со своими бандитами в кабаке, я бы слова не сказал. А он охамел и полез в большую политику. Тем хуже для него. Его кандидатура на роль основной жертвы в твоей операции меня полностью устраивает.

С банком сложнее...

– Он все равно на ладан дышит, Александр Васильевич! Заигрались господа банкиры. Банк скоро лопнет сам по себе, и это вызовет кризис на рынке межбанковских кредитов. Но наша совесть будет чиста, если тебя это волнует. В самое ближайшее время кредитный рынок обвалится не без участия и по злой воле Минфина, это я знаю точно. Надо использовать благоприятный момент и урвать свой кусок. Я уже говорил, как бы ни развивались события в стране, мы должны иметь собственные ресурсы. Можно называть это «внебюджетным финансированием», можно – «черной кассой», не суть важно. Никто не даст денег на закручивание гаек, дураков нет. А если и дадут, то на таких условиях, что мы век им будем обязаны.

И если мы взялись обеспечивать безопасность Хозяина, а по сути – безопасность страны, то пора лезть в драку. Все расхватают без нас. Пойми, кто сейчас нахапает в государственных масштабах, тот через пять лет купит себе государственную власть! Когда вышвырнут из Кремля, кому мы будем нужны – честные и нищие?

– Это и дураку ясно. А твой Гаврилов не посчитает, что ты ему на всю жизнь обязан?

– Когда закончится работа, все фигуранты исчезнут. Мне лишние концы не нужны. Так всем спокойнее будет. – Подседерцев указал глазами на портрет Хозяина.

Шеф полистал страницы в папке.

– Максимовы, Журавлевы, Кротовы всякие... Подбор исполнителей, говоришь, закончил?

– Да, Александр Васильевич, полный комплект. Карьеристы, идеалисты, подонки, душегубы, стяжатели и циники. Добавляем к этому вареву щепотку патриотизма – и результат гарантирован.

– Ты это серьезно? – Шеф поднял на него недоуменный взгляд.

– Абсолютно. – Подседерцев в упор посмотрел на Шефа. – Спецслужбы с ангелами не работают. И ангелов среди оперов я что-то не встречал.

– Да уж... – Шеф тяжело вздохнул. – Бог с ними, ты их набрал, ты за них и ответишь. Не это главное, Боря. Ты уверен, что операция рикошетом ударит по Горцу?

– Аб-со-лют-но, – по слогам произнес Подседерцев. – Независимость стоит больших денег. Но, с другой стороны, именно она и дает возможность делать большие деньги. А деньги для Грозного делают не в Сирии и Стамбуле, а здесь – в Москве. Большая их часть проходит через МИКБ. Банк контролирует Гога Осташвили.

Свалим банк, обвинив в развале Гогу, – на следующий же день Горца уконтрапупят свои. Все элегантно и просто, и главное – мы остаемся в тени. В тени, но с хорошими деньгами на черный день.

– Хорошо бы. – Куранты на Спасской башне пробили полдень. Шеф машинально глянул на часы. – Воевать будем, – тихо, как о давно решенном сказал он. – Грач перья распушил, за октябрь отмыться хочет. Ворье руки потирает... Знаешь, сколько на войне сделать можно? Тут такие интересы завязаны, страшно подумать!

На Деда давят со всех сторон. Боюсь, убедят. Нажмут на самолюбие – и дело в шляпе.

– Главное, продержаться до конца года. За это время я раздену Горца, как липку. Это сейчас все тихо, как в омуте, а если прижать Гоге хвост, он начнет метаться, и все выплывет наружу.

– Дай бог, Боря. Моего влияния уже не хватает. Хоть ляг поперек двери, эта сволочь к Деду через окно влезет! Прав ты был, свести бы все к спецоперации: ощипать Горца, стравить с ближайшими подручными. А тем временем прижать к ногтю московских чеченцев, поставить ультиматум: или независимость, или бизнес.

Думаю, заморозь мы их счета на неделю, они бы Горца сами скинули.

– Лучше меня знаете, Александр Васильевич, не дадут нам даже пальцем пошевелить!

– А жаль, – вздохнул Шеф. – Веришь, что можно за месяц-другой управиться?

– Вы о моей операции или о вторжении? – Подседерцев намеренно употребил военный термин. Слово было четким и беспощадным, как прицельный выстрел. Он с удовольствием отметил, что припухшие веки Шефа дрогнули. – Я-то в сроки уложусь, а Грач – никогда. Да и не дадут ему. День такой войны миллионов стоит. Дайте мне фамилии тех, кто ратует за полицейскую операцию, и я через два дня выдам список заинтересованных банков, вектора их интересов, план денежного потока и прочее.

Через неделю дам к Ванге ходить не надо! – список фирм, запланированных для восстановления народного хозяйства, объемы их финансирования и норму прибыли.

– Силен. – Шеф покрутил в пальцах ручку. – Если в Москве крутят деньги, которые пришли из-за бугра для Горца... Ох, Подседерцев, только сумей это доказать, век буду в ноги кланяться. Я покажу эти материалы Деду, и все ходатаи за войну начнут вылетать из его кабинета через окно. Уж что-что, а подтирать чужое дерьмо Дед не подписывался.

– Дерьмо пополам с кровью – жижа мерзкая. Отмыться от нее тяжело. А Горец сделает все, чтобы извалять нас в ней по самые уши. На войну можно многое списать: и разворованное со складов оружие, и деньги, намытые на авизовках...

Многое. В том числе и поражение на выборах.

– До них еще дожить надо, – скривил губы Шеф.

– И я о том же. – Подседерцев отлично знал мнение Шефа о грядущих выборах как о напрасной трате казенных средств. – Но если нас спросят, что сделала Служба для охраны авторитета Хозяина перед выборами, то я с чистой совестью отвечу, что пока Грач на танках по Чечне катался, мы проводили спецоперацию по ослаблению режима Горца. Именно в таком ключе я и вижу нашу операцию.

Подседерцев поднял глаза и выдержал долгий, изучающий взгляд Шефа. Минута была решающей. Шеф отлично понял намек: Подседерцев учел все, вплоть до возможности оправдаться перед Хозяином, если произойдет утечка информации. За самовольную охоту за деньгами Горца ради пополнения спецфонда Службы расправа будет жестокой и моментальной, но стоит преподнести операцию, как работу в рамках политики Хозяина по установлению единоначалия в расхлябанном государственном механизме России, можно сверлить дырочку для ордена.

– Учти, Боря, подведешь тезку, на Спасские ворота не рассчитывай. Пойдешь сторожить конюшню заготпункта «Красный валенок» колхоза имени XX партсъезда.

Гарантирую. – Шеф размашисто написал резолюцию. – Вот. – Он показал титульный лист доклада Подседерцеву. – Я присвоил делу литер «красный контроль». На всякий случай.

Подседерцев молча кивнул. Он знал, что этот литер появился совсем недавно и присваивался только особо важным делам, имеющим перспективу. В особом случае, а для их Службы – это потеря власти Дедом или неожиданная опала Шефа – дела с грифом «красный контроль» подлежали немедленному уничтожению. Кураторы этих дел немедленно покидали службу, занимая заранее заготовленные позиции в «фирмах друзей» типа агентства Гаврилова. Компромат и глубокая разработка противников не должны пропасть и уж тем более достаться по наследству чужим. Накопленной компрой будут играть те, кто был обязан сохранить в памяти все ключевые детали «красных» дел. Но после такого форс-мажора как отставка Шефа – уже всерьез.

Война так война, и бить будут насмерть. За себя Подседерцев теперь мог быть спокоен. Даже, не дай бог, окажись он сторожем в колхозе, о нем не забудут.

Придет срок, найдут и бросят в дело.

– Как в старые времена, инициатива у нас наказуема исполнением. – Шеф впервые за встречу улыбнулся, передавая Подседерцеву папку. – Иди, Боря, работай. Вербуй своего Журавлева. Доклад – каждый вторник. И...

– И все беру на себя, Александр Васильевич, – закончил за него Подседерцев.

– Нет, Борис! Это я все беру на себя, поэтому вы все тут такие смелые.

Это было правдой. Ошалевшие от публичной порки и внутренних кагэбэшных дрязг, нахлебавшиеся безволия и тупости начальства, опера, попавшие под крыло СБП, впервые почувствовали себя людьми. Шеф прикрывал своих людей как мог и еще ни разу никого не сдал на заклание.

Шеф провел ладонью по широкой проплешине, пригладив тощую прядку.

Подседерцев успел заметить, что Шеф в этот момент быстро стрельнул глазами на портрет Хозяина.

На Спасской коротко тренькнули куранты, отмерив четверть нового часа.

«Время пошло, – сказал сам себе Подседерцев. – Теперь отступать поздно».

Москва, Центр

Срочно

Сов. секретно т. Подседерцеву

Зафиксированы контакты эмиссаров Горца с представителем финансовой группы «Либманн и К°», Цюрих. Предмет переговоров: использование финансовых средств, вырученных от незаконного экспорта нефти.

Для срыва переговоров предлагаем задействовать материалы о контактах данных лиц с членом турецкой террористической организации «Серые волки», имевших место в августе с.г. в Стамбуле и Риме. Материалы будут переданы через адвоката, обслуживающего группу «Либманн и К°».

Оба лица, представляющиеся эмиссарами Горца, имеют документы «официальных представителей Президента Республики Ичкерии». Как прокомментировал наш источник в Скотланд Ярде, «полиция Ее Величества не располагает информацией о международном признании данного государства и будет рассматривать данных лиц „незаконными иммигрантами“, если они откажутся признать себя гражданами России». Как дал ясно понять данный источник, полиция не станет препятствовать выезду данных лиц из страны, «если они по какой-либо причине окажутся на территории посольства России, где примут решение покинуть страну в сопровождении сотрудников посольства».

В связи с вышеизложенным, мною проведена подготовка нейтрализации и экстренной эвакуации данных лиц.

Жду дальнейших распоряжений. Павлов Г.Ц.

Резидентура СБП РФ, Лондон

Сов. секретно т. Подседерцеву

По имеющейся оперативной информации, на последнем совещании «правительства Ичкерии» Горец заявил, что «если Россия пойдет на открытый конфликт, мы утопим русское правительство в грязи. Компромата хватит на всех. Народ просто растерзает их, стоит ему узнать лишь малую толику правды». В связи с этим Горец дал поручение объекту «Лектор» усилить личные контакты с представителями российских СМИ, работающими в Чечне. Решено задействовать возможности московской диаспоры для поиска подходов к руководителям СМИ и ведущим журналистам, руководителям и активистам оппозиционных общественных организаций.

«Лектор» заявил, что он обеспечит победу в «информационной войне с Кремлем» за счет создания режима наибольшего благоприятствования для журналистов: «В случае открытого вооруженного конфликта Москва пойдет на ограничение и фальсификацию информации. Мы же позволим журналистам видеть и говорить все».

Наум

Секретно т. Подседерцеву

В дипломатических кругах ведутся активные зондажные беседы по выяснению возможной реакции руководства России на предложение «признать решительные действия России на Кавказе ее внутренним делом, если Россия согласна считать планируемое вторжение на Гаити акцией, отвечающей интересам США и не выходящей за рамки борьбы с тоталитарными режимами, как курса нынешней Администрации».

По имеющейся информации, сотрудникам посольства из числа работников МИДа дана установка отвечать на подобный зондаж «повышенным вниманием, но давая понять, что по Конституции РФ международную политику определяет Президент».

Отчеты о подобных беседах собираются Послом и немедленно передаются в Москву.

Зенит

Сов. секретно т. Подседерцеву

На московской квартире объекта «Родион» состоялась встреча представителей антидудаевского крыла диаспоры с объектом «Эмир». По настоянию собравшихся «Эмир» дал согласие в ближайшее время выступить с «мирными инициативами», предложив себя в качестве «посредника между Москвой и Грозным».

Кортик

Сов. секретно т. Подседерцеву

Из достоверных источников стало известно, что в родном селе объекта «Эмир» приняты повышенные меры безопасности. Ближайшие родственники «Эмира» в срочном порядке приводят в порядок дом. Предполагаю возможность приезда «Эмира» в течение ближайших дней.

Суздаль