Крылья Орла

Соломон Исаевич прошел в дальний угол кабинета, повозился у книжного шкафа, Максимов слышал, как скрипнул ключ в замке. Вернулся к столу с пузатой бутылкой темного стекла и бронзовым подносиком. На нем стояли две рюмки и тарелочка с дольками лимона.

– Выпьем, молодой человек, за успех. – Соломон разлил в рюмки тягучую темную жидкость и медленно опустился в кресло напротив Максимова. Посмотрел на него, чуть склонив голову набок. – Нет, как же вы все-таки молоды для таких дел!

– Это поправимо, – усмехнулся Максимов. – Со временем пройдет.

– Не стоит торопиться, послушайтесь совета старого Соломона. Проблем к старости не убавляется, а сил, увы, все меньше. Возможно, мы вошли в эпоху, когда историю будут творить тридцатилетние генералы. Как знать, как знать...

Он протянул Максимову изящную рюмку, чуть прикоснулся к ее краю своей, в тишине кабинета поплыл мелодичный звон, словно ветром качнуло серебристый колокольчик. Они пригубили коньяк и как истинные ценители стали греть рюмки в ладони, дожидаясь, когда из них поднимется терпкий аромат.

– Не хочу вас ставить в затруднительное положение, но не могли бы вы угадать марку коньяка? – В глазах Администратора мелькнула лукавая искорка.

– Попробую. – Максимов приподнял рюмку, вдохнул аромат согревшегося коньяка. Запах был настоявшийся, тягучий и крепкий, как сам напиток. – Не уверен, но, кажется, «Метакса». Больше пятнадцати лет выдержки.

– Браво! – Соломон Исаевич откинулся в кресле, забросил ногу на ногу. – Только одна ошибка, молодой человек. Выдержка больше, гораздо больше. Не помните, кто предпочитал эту марку коньяка?

– Адмирал Канарис, шеф абвера. – Максимов уже понял, что ему устроили еще одну проверку, но еще не догадался, к чему затеял ее Администратор.

– Так вот, коньяк этот из его погребов. Только не надо спрашивать, каким путем несколько бутылок оказались у меня. Адмирала казнили за участие в заговоре против Гитлера, а память о нем хранят те, кому адмирал оказал некоторые услуги. Грешно забывать об оказанных услугах, как считаете? – чуть ужесточив интонацию, закончил Соломон Исаевич.

– За такие грехи следует расплачиваться при жизни, – в тон ему ответил Максимов.

Соломон Исаевич помолчал, поигрывая рюмкой в тонких ухоженных пальцах.

– Давайте закончим с формальностями, – сказал он. – В разговоре я назвал время, вы запомнили цифры?

– Да. Девятнадцать, пятьдесят два, двенадцать.

– Очень хорошо. Вот четыре контрамарки. – Он достал из нагрудного кармана четыре карточки из плотного картона. – За мной постоянно забронированы несколько мест в зале. Приходится иногда оказывать услуги, увы, это часть работы. По ним вас пропустят на любой вечерний спектакль. Желательно явиться с дамой, поэтому контрамарок четное число. В антракте к вам подойдет Евгений, его вы видели в коридоре. Он шепнет вам число, на которое нужно будет умножить цифры, которые вы запомнили. Назовете полученный результат в Стокгольме, в банке Юхансона. Перед отъездом встретитесь с Ашкенази и назовете ему любую цифру. К вашему прибытию в банке ее уже будут знать. Служащий, а это будет не ниже заместителя управляющего, перемножит час нашей сделки на число Ашкенази и назовет результат вам. Система, как вы видите, достаточно проста, а посему – надежна.

– А если я буду работать под контролем чужих?

– Достаточно переврать первое число. Служащий поймет это как сигнал тревоги. Он вызовет, в кабинет ответственного за безопасность. Вам обязательно помогут, не сомневайтесь. А возможности у братства финансистов гораздо серьезнее, чем у многих правительственных служб.

– Все понятно. – Максимов допил коньяк и поставил рюмку на поднос.

– Я вас задержу буквально на пять минут. – Соломон Исаевич взял со стола перстень. – В каких вы отношениях с его обладателем?

– В партнерских, – ни секунды не раздумывая ответил Максимов.

– Я так и предполагал, – задумчиво протянул Соломон Исаевич, поглаживая печатку перстня. – В партнерах этот господин на моей памяти еще ни разу не ошибался. Чем же вы рассчитываетесь друг с другом, если не секрет?

– Временем и информацией.

– Так я и предполагал, – кивнул Администратор. – Деньги были придуманы для профанов, не ведающих, что самое ценное в мире – это время и информация.

Сколько времени вы сегодня выиграли для него?

– Дня два, от силы – три.

– Надеюсь, ему этого хватит. Он знает, чьи деньги он найдет у Гоги?

– Да. И я это знаю.

Соломон Исаевич привстал, плеснул в рюмки коньяк, протянул одну Максимову и, взяв свою, еще глубже ушел в мягкое кресло.

– Послушайте, что я вам скажу, молодой человек. Я, как и Кротов, крайне редко ошибаюсь в людях. Просто не могу себе этого позволить. И сейчас я, кажется, знаю, с кем имею дело. Осталось объяснить последнее. – Администратор пригубил коньяк. – Почему я решил оказать услугу Кротову, который так неожиданно решил воскреснуть? Для отмыва векселей вполне бы хватило связей Саши Ашкенази.

Сортом они, конечно, гораздо ниже, но их для такого дела за глаза хватило бы.

Почему вмешался я, как считаете?

– Очень просто. Диаспора не хочет грядущей войны на Кавказе. Вне зависимости от результата, война усилит «исламский фактор» в регионе. А это эхом отзовется в арабском окружении Израиля. Исламиты никогда не дружат меж собой, они умеют только дружить против кого-то. На следующий же день после объявления войны они начнут дружить против Израиля, Америки и России, растоптавшей Афганистан, предавшей Ирак и расстреливающей их единоверцев в Кавказских горах. Разве я не прав?

– Ваш ответ говорит о том, что я не ошибся. Сомнений больше нет. – Соломон Исаевич в два глотка допил свой коньяк, отставил рюмку и замолчал, прищурившись на свет лампы. В ее приглушенном свете его лицо показалось Максимову маской мудрого и жестокого бога. – Я спрашиваю у человека, способного пролить кровь и после этого коротать вечер в беседе за рюмкой коньяка, – начал глухим голосом Администратор, постепенно повышая тон. – Я спрашиваю у человека, знающего пароль этого перстня. Я спрашиваю у человека с повадками зверя, но способного угадать марку и срок коньяка. Я спрашиваю у человека, присутствовавшего при сделке, опрокинувшей финансовый рынок страны, – так, словно всю жизнь этим занимался.

Спрашиваю у того, кто ценит время и информацию превыше всего золота мира. Я спрашиваю у вас, знающего о моих интересах чуть меньше меня самого... Что вы попросите в обмен на услугу?

– Информацию, – коротко ответил Максимов, не поддавшись гипнотическому воздействию голосом, чему был явно обучен Администратор. – Которую сочту равноценной оказанной услуге.

– Тогда слушайте. – Голос Администратора опять стал обычным. – Мы, к сожалению, не в силах остановить вторжение этих денег, вы понимаете, о чем я говорю. Поверьте, я делал все, что мог. Вряд ли это получится у тех, с кем работает сейчас Кротов. Даже у его прежних партнеров, боюсь, ничего не выйдет.

Силе нужно противопоставлять силу, а она сейчас в дефиците как у тех, кто сейчас у власти, так и у тех, кто ее недавно потерял. С Кротовым или без, вы должны остановить вторжение. Если почувствуете, что ради воскрешения он готов пойти на компромисс, ликвидируйте Кротова в ту же секунду! Сами деньги меня не интересуют. Считайте их трофеем, так и передайте тем, кто стоят за вами.

Главное – остановить вторжение «капитала влияния» на эту территорию. Иначе плохо будет всем, и нам, и вам. Это вам не «перестройка», будь она неладна! Это будет просто конец.

– Я все понял, – кивнул Максимов.

– А теперь плата. – Соломон Исаевич вернул Максимову перстень. – Возьмите и слушайте. Перстень, который дал вам на время Кротов, один из тридцати трех, изготовленных по заказу Джузеппе Бензони, члена тайной коллегии Ломбардийцев.

Да, да, тех самых финансистов, что ссужали деньгами проклятых королей Франции.

Имя достославного Бензони на иврите, естественно, звучит несколько иначе. Со временем перстней осталось двадцать семь.

Ваш попал в Россию в девятнадцатом веке. Некий известный купец первой гильдии направил своего сына обучаться коммерции в Лондон. Там толкового парня приметили. Спустя двадцать лет, когда его имя уже гремело по России, эмиссар тайной коллегии Ломбардийцев передал ему этот перстень, как ключ от кладовых, где «гномы» берегут все золото мира. Перстень передавался в роду от отца ко второму по старшинству сыну. Кротов, хоть и выдавал себя за сироту безродную, на самом деле – последний отпрыск этой славной фамилии. Со смертью жены и сына линия наследования прервана. Это известно всем, кому это положено знать. Сейчас перстень в ваших руках. Берегите его, их в бывшем Союзе ровно пять. Других нам не дадут, можете мне поверить. – Соломон Исаевич пристально посмотрел в глаза Максимову. – Принимаете в оплату эту информацию?

– Да.

– Это была плата лично вам. В кредит, хотя, как говорят наши старики, он и портит отношения. Плата за гарантию уничтожения Крота, если у него не хватит сил не поддаться нажиму. Под принуждением, как известно, серьезные люди не работают. Есть тысяча способов уйти из западни, не запятнав себя изменой. Вы понимаете, о чем я говорю? Вот и помогите старику, если потребуется.

– Можете не сомневаться, я это сделаю.

– И последнее. – Соломон Исаевич запустил пальцы в карман жилета. – Если Орден выиграет эту схватку, то я данной мне властью признаю Стража Порога, сидящего передо мной, законным обладателем перстня и поручусь за него перед лицом своих братьев. Это и будет платой, которую я гарантирую Ордену своим именем и именем своего перстня. – Он вытянул вперед руку. На указательном пальце блеснул такой же перстень с двумя скрещенными ключами на печатке.

– Плата принята, – сказал Максимов, чуть подавшись назад от протянутой к лицу руки. Теперь он понял, что Администратор ходил к шкафу не только за коньяком. Пока шли переговоры за столом, он взвешивал все «за» и «против» и выстраивал этот разговор. Бремя решения на временный союз с Орденом, пусть и в чрезвычайных обстоятельствах, лежало только на его плечах. И он принял решение, назначив за помощь Ордена максимальную плату.

– А у вас великолепная выдержка! – усмехнулся Соломон Исаевич, опуская руку на колено. – Предупреждаю, не пытайтесь использовать перстень при неудаче.

Он будет объявлен утратившим силу, и любой, кто предъявит его и назовет пароль, а он на каждом перстне свой, будет немедленно уничтожен.

– Проблема только в одном. Я могу не прийти. – Максимов сказал это спокойно, но заметил, что у Администратора чуть дрогнули губы. К смерти с возрастом относятся по-разному. Максимов знал, что ему вряд ли суждено дожить до таких лет, когда при упоминании о чужой смерти вспомнишь о своей, уже близкой, и невольно жалобно дрогнешь губами.

– Назовите свое имя, – произнес Соломон Исаевич немного севшим голосом. – Оно будет паролем для пришедшего вместо вас. Клянусь, его будут знать трое: вы, я и тот человек.

Максимов понял, какое имя хочет услышать Администратор. Наклонился вперед и чуть слышно прошептал имя, данное ему в Ордене:

– Олаф.

Соломон Исаевич взял бутылку, плеснул в рюмки коньяк.

– Я пью за удачу, – сказал он. – За удачу носящего имя воина, пролившего кровь на Белой горе. И не спрашивайте, откуда я знаю эту легенду.Администратор чуть улыбнулся. – Поверьте, я буду искренне рад, если через несколько дней увижу вас в пятом ряду партера своего театра. Пусть будет так! – Он приподнял свою рюмку. – И пусть все останется на своих местах.

– Пусть все останется на своих местах, – произнес Максимов.

Истинный смысл этих слов ведом лишь тем, кто сражается с Хаосом, кто знает, какая узкая грань отделяет мир от безумия. Рюмки ударились друг о друга тонкими краями, и в тишине кабинета поплыл нежный звон, словно ветер качнул серебряный колокольчик.

Когти Орла

«И мне хоть что-то перепало!» – усмехнулся Максимов, до отказа вжимая педаль в пол. Машину ему передал Евгений. «Форд» был изрядно изношенный, но двигатель работал отлично. Радиотелефон он взял в безвозвратное пользование у «кидал» Сигуа. Рацию Гаврилова раздавил в драке.

«Жаль, – подумал он. – Хотелось бы услышать тот мат-перемат, что стоит сейчас в эфире. Потеряли меня почти на полтора часа, уже по потолку наверняка от ярости бегают! Надо позвонить идиоту, как бы не наломал дров».

Он потянулся за радиотелефоном. Машина приближалась к последней контрольной точке – к стадиону «Крылья Советов» на Можайском шоссе. Там он решил ждать приезда Гаврилова. Опера Гаврилова его уже засекли, Максимов проехал по контрольному маршруту, сбрасывал скорость у каждой машины, в которой опознавал оперативную, сигналил фарами. На третьей по счету точке наконец сообразили, что подержанный «форд» заменил белую «волгу», которую они ждали, и сразу же в хвост Максимову пристроился невзрачного вида «жигуленок». Чтобы успокоить оперов, Максимов выскочил из машины на первом же светофоре – якобы протереть лобовое стекло. «Жигуленок» мигнул фарами, его узнали, но «с хвоста» не ушли.

Свернув с Можайского шоссе вправо, он резко сбросил газ и отложил радиотелефон. Его уже ждали. Прямо под фонарем белела «Ауди» Гаврилова.

– Не хе-хе! – покачал головой Максимов. Такая прыть Гаврилова предвещала серьезный разговор. А ведь мог бы и на даче дожидаться. Значит, разбора полета при свидетелях не хочет. Знает кошка, чье сало слопала. Вернее, сука знает, кого сдала.

Максимов дважды мигнул фарами, «Ауди» в ответ мигнула три раза.

Он вышел из машины, поднял воротник куртки-ветер стал уже по-зимнему колючим. Успел осмотреться по сторонам. Место было глухим и темным, район пролетарский, к пьяным дракам под окнами давно приучен. На шум никто не выскочит. А ветка железной дороги всего в сотне метров. Там можно пристроить свежеиспеченный труп под колесами поезда.

"Умеет Гаврила места загодя подбирать! – вздохнул Максимов. – Будем надеяться, что его ребятки уже успели померзнуть, мышцы не такие быстрые стали.

Дай бог, отобьюсь".

Гаврилов вылез из машины, быстрым шагом пошел ему навстречу.

– Ну, ты даешь, герой! Где тебя черти носят?

– Дело делал, – пробурчал Максимов, делая вид, что занят застежкой на куртке. Чуть наклонив голову, было удобнее следить за ногами приближающегося Гаврилова и одновременно периферийным зрением контролировать ситуацию за спиной.

– А рация на что?!

– Накрылась рация медным тазом. – Он заметил, что носки туфель Гаврилова, не дошедшего до него полушага, развернулись в сторону, словно Гаврилов готовился принять плечом удар. Этого было достаточно.

Максимов развернулся. Из темноты на него бросился огромный детина.

Бросился правильно, грудью, руки вперед не вытянул, сберегая их для медвежьего захвата сбитого с ног противника.

Максимов высоко подпрыгнул, влепил каблук ботинка в лоб гориллообразному детине, одновременно с ударом развернулся в воздухе, приземлившись рядом с Гавриловым. Тот уже успел достать пистолет. Максимов перехватил его руку, рванул вверх, до хруста заломил кисть, повернувшись вокруг себя, нырнул за спину Гаврилова, в этот момент мимо, ревя, как обезумевший носорог, пронесся ослепленный здоровяк. Максимов успел пнуть его в копчик, здоровяк охнул, замер, вытянувшись на носках. И плашмя рухнул на землю.

Максимов погнал руку Гаврилова по дуге вниз, а потом круто вверх. Успел подхватить выскользнувший у того из пальцев пистолет и заломил руку в локте.

Гаврилов вытянулся вверх, потом тело разом сделалось тряпичным. Он задохнулся от дикой боли, сам от спазма выдохнуть не смог бы, если бы не Максимов, воткнувший ствол пистолета ему под ребра.

– Тихо, урод! – зло прошипел Максимов. Голова была абсолютно ясной, ярость играл только для Гаврилова. – Кишки, на фиг, выпущу. Дай команду, пусть твои орлы валят отсюда. – Может быть, Гаврилов привез с собой больше людей, но из темноты пока вынырнули лишь трое. – Эй, братья, нам с Никитой Вячеславовичем поговорить надо. Без вас обойдемся. – Он сильнее вдавил ствол, стараясь подцепить им последнее ребро. От новой боли Гаврилов вздрогнул всем телом, но начал соображать.