Случайности исключены

Они познакомились еще в те годы, когда Столетов был районным прокурором, курирующим деятельность территориальных органов КГБ. Белов бегал к нему с постановлениями на арест и прочей ерундой, требующей визы прокуратуры. Как правило, Столетов особо не артачился, хотя многие дела были шиты белыми нитками.

Порой вдвоем до глубокого вечера колдовали над делами, в которых нарушений процессуальных норм было не меньше, чем грамматических ошибок. Время было лихое – конец семидесятых, вовсю шла война с диссидентурой и прочими пособниками вражеских разведок, а количество, как известно, никогда не дружит с качеством.

Если бы не консультации Столетова, половину дел завернул бы даже безотказный в таких случаях советский суд.

Потом Столетов круто пошел в гору и превратился в «важняка» – следователя Прокуратуры СССР по особо важным делам. Но они еще долго дружили семьями, пока судьба не развела: Белова – в тупики и переходы Московского управления, а Столетова – на вольные хлеба частно практикующего юрисконсульта.

У Белова впервые за день стало тепло на душе, когда он увидел ссутулившегося на ветру Столетова. С возрастом начинаешь ценить не перемены, а постоянство. Стоило сказать «на старом месте» – и можно было быть уверенным, что Столетов будет именно здесь минута в минуту.

Столетов заметил «жигуленок» Белова, первым ворвавшийся с набережной на круто уходящую вверх улочку. Подошел к обочине.

Подрезав весь поток и едва притормозив, Белов распахнул дверцу:

– Прыгай!

Столетов нырнул в салон, тяжело плюхнулся в кресло. Белов протянул руку:

– Пламенный привет Прокуратуре Союза от славного КГБ СССР!

– Иди ты на фиг, Игорь! – Столетов захлопнул дверь «жигуленка». – Я – чистый.

– И за мной – никого.

– Но ты, от греха подальше, развернись на Таганке и поныряй по проходным, ладно?

Белов цепким взглядом осмотрел проехавшие вперед машины, посмотрел в зеркальце заднего вида:

– За мной, тьфу-тьфу, в последнее время хвостов не наблюдается. А за тобой должны быть?

– Черт его знает! – Столетов тяжело вздохнул.

– Разумно. А ты какой-то дерганый стал, Валера. Плохо в мире капитала?

– Личные неприятности. Иначе бы не позвал.

– Блин! – Белов еле увернулся от прижимавшегося к ним черным лакированным боком «мерседеса». – Дать бы ему в бочару, так потом не откупишься!

– А ты дай. Легче станет. – Столетов закурил.

– Сознательность не позволяет. К рынку идем.

– Проходными дворами. Что у тебя стряслось? Учти, если надо, у меня есть где посидеть. Выкушаем по стаканчику. Ты как?

– Нельзя мне. Язва... – Столетов выбросил недокуренную сигарету в окно.

Белов резко вывернул руль, «жигуленок», подпрыгнув на колдобине, нырнул в переулок.

– Приехали. – Белов остановил машину. – Давай, Валерка, колись.

Столетов покрутил в руках пачку «Мальборо», вздохнул и бросил ее на сиденье.

– Крупные неприятности с Настей. По моей вине. – Он, морщась, растер висок, как человек, измученный мигренью.

– Давай дальше. Страдать потом будешь.

– Она попросила опознать одного человека. Глупая девчонка, играет в независимую журналистку. А я, старый дурак, распушил хвост... Короче, тем человечком оказался Кротов. Помнишь дело по цеху в Краснодаре?

– Погоди. – Белов на секунду задумался. – Кротов Савелий Игнатович, кличка – Крот. Его же...

– Его пришили, Игорь. Не делай круглые глаза, я знаю, что говорю.

Планировали показательное дело, а потом неожиданно дали отбой. Крота, как основного фигуранта, устранили за ненадобностью. Я по своему архиву прошелся.

Масса интересных фактиков обнаружилась. Не прост был Крот.

– Где Настя взяла фотографию?

– Молодец, сразу быка за рога! – Столетов опять достал пачку сигарет.Сама снимала. Две недели назад. Курить будешь?

– Нет. Кто еще знает о снимках?

– Она, фотограф, я и опознаватель. Плюс ты.

– Я снимка еще не видел. Кротова в живых не видел.

– Опером родился, опером и помрешь, – вяло усмехнулся Столетов. – Снимок я тебе дам, Игорек. Но сначала ты мне пообещай...

– Нем, как могила!

– Не то. Пообещай, что до моего приезда ты возьмешь под опеку Настю.

– Заметано. Надолго уезжаешь?

– В Новосибирске прокуратура шьет дело одному клиенту. Бригада адвокатов срочно затребовала меня. Я тут подвизался в одной адвокатской конторе консультантом.

– Помогаешь разваливать дела?

– Помогаю сажать по закону. Хотя сам бы с удовольствием кончал наших клиентов без суда и следствия. – Он зло чиркнул зажигалкой.

– А не ехать нельзя? Закосить под больного, не мне учить.

– Нет. Это даст деньги. Достаточные, чтобы вытянуть Настю из западни.

– Насчет денег понятно. – Белов протер тряпкой запотевшие стекла. – А почему сразу «западня»?

– В восемьдесят девятом Кротова должны были перевести в спецбокс Матросской тишины. В так называемую «тюрьму ЦК партии». Уровень понял? Но не довезли. И не спрашивай, откуда мне это стало известно.

– Вот тебе раз! – Белов развернулся к Столетову. – Еще что знаешь?

– Не надо, Игорь. Я же не случайно тебе позвонил. И без тебя бы нашлись охранники для моей пигалицы. Или, думаешь, у меня мало знакомых сыскарей и оперов? Только свистни, пол-Петровки с Лубянкой сбегутся. А мои, прокурорские, бывшие и действующие, вообще – строем и с табельным оружием! – Столетов грустно усмехнулся. – Давай не будем играть в «я знаю, что ты знаешь, что я знаю».

– И что я должен, по-твоему, знать?

– По Кротову ты работал вместе с Кирюхой Журавлевым. Это он мне сам рассказывал, когда я ему ордер на арест Кротова подписывал. До суда его дело не доводилось даже теоретически, я тогда Кириллу так и сказал. И что дело Кротова зарубили на уровне ЦК, я это знаю точно, лишний раз говорит о том, что Кирюха был гениальный опер, но политик – никакой.

– Журавлев давно на пенсии, ему сейчас хорошо! Книжки пишет про серые чекистские будни и трудовые подвиги диссидентов, – раздраженно произнес Белов.

Почувствовал себя неловко за то, что попытался играть со старым другом. – А я еще служу. Мне и так начальство раз в неделю арбуз астраханский куда следует заколачивает... Думаешь, меня по головке погладят, если я старые дела ворошить начну?!

– Настя, Игорь, – тихо сказал Столетов. – Настя – моя дочь.

Белов сразу же осекся, отвернулся к окну и тяжело засопел.

– Все, замяли, – Столетов первым нарушил тишину, повисшую в салоне.

– Прости. – Белов развернулся, сев вполоборота к Столетову. – С утра на нервах... Чем я могу помочь?

– Только ты и можешь, иначе бы не позвал. Ты – опер, знакомый с делом Кротова, и ты – мой друг, о чем я еще ни разу не пожалел. Именно в этих двух качествах ты мне и нужен.

– Валер, чем смогу...

– Не мое дело, какие виды КГБ имело на Кротова... Наверняка замышляли что-то серьезное, если вам именно Крот потребовался. Дело, ты прав, старое. Но сейчас можешь сказать, насколько глубоко вы копали?

– Нет. – Белов покачал головой. – И не проси.

– Так я и думал; – задумчиво протянул Столетов.

– Да что тут думать! Спуливать надо, пока не поздно. – Белов шлепнул ладонью по рулю. – Увозить девку, сажать на цепь...

– Поздно, Игорь! Мы уже засветились. Те, кто законсервировал Кротова, наверняка позаботились о системе контроля. Где-то у кого-то уже звякнул колокольчик. По следу проявившего интерес пустят собак.

– А ты не накручиваешь?

У Столетова екнуло сердце, Белов невольно произнес эти слова с Настиной интонацией.

– Нет. Они вытащили Кротова из лечебницы, где он косил под шизика, вчистую. Короче, официально Кротов второй раз умер.

– Как это?

– Настька-дура позвонила своему бывшему мужу, он в этой психушке главврачом числится. Оказалось, через три дня после съемки Кротов умер. Опять, твою маму, инфаркт! Можно сказать, на бис...

– Спокойно. – Белов вытащил из пачки Столетова сигарету. – Давай фактуру, дружище. Дело пахнет керосином!

– Фактура здесь. – Столетов похлопал по нагрудному карману куртки.Настькины показания, назовем их так, и фотоснимки. Кое-что из моего архива. На Кротова и тех, с кем он крутил дела. Компромат старый, но такой, что и сейчас сработает. Подергаешь за ниточки, может, что-нибудь и накопаешь. – Он достал толстый конверт и бросил на колени Белову. – Передаю на следующих условиях.

Первое: это не оперативный сигнал. Никаких официальных действий ты по этой информации не предпринимаешь. Не перебивай! Второе: я свожу тебя с Настей.

Играй, но помни, что она – не агент подневольный, а моя дочь.

– Сдурел! Меня же из органов попрут. Это же должностное преступление...

– Дурак! Доложишь – попрут в тот же день. Если не хуже... Настька вляпалась в чужую операцию, и это бы полбеды. Но в деле Крот, понимаешь, Крот!

– Столетов с трудом перевел дух, помял куртку на левой половине груди, продолжил уже спокойнее:

– Мы сейчас, как слепые котята. А таких топят в ведре.

Нужно копать дальше, другого выхода нет. Чем больше узнаем, тем дороже будет информация. Вот тогда уже можно играть. Продаваться, откупаться, шантажировать.

Короче, выходить из дела с потерями, но живыми. А если попрут с работы, приходи ко мне. Устрою консультантом. Будешь в месяц получать годовой оклад опера.

Согласен?

– На такую зарплату – да. – Белов попытался улыбнуться, но увидев, каким болезненно-напряженным сделалось лицо друга, сказал без капли иронии в голосе:

– Если доживу.

Он взял конверт и спрятал его во внутренний карман пиджака.

– Спасибо, Игорь, – едва слышно сказал Столетов.

Белов опустил стекло. Стало слышно, как по мокрому асфальту шелестит мелкий дождь. Несколько капель задуло в салон. Одна капля тяжело шлепнулась на переносицу. Белов зажмурился.

"Проклятый месяц октябрь... Все в нем на Руси наперекосяк. И не в погоде дело. Что-то происходит в нас самих, – подумал он. – Тяжко на сердце, гадостно.

Хочется тепла и солнца. А впереди еще полгода хмари и холодов".

Случайности исключены

Явку на Грузинской Белов отобрал на следующий же день. Арсений, вялый с похмелья, только посопел, но ключи отдал. Как ни болела голова, а сообразил, что за все надо платить. Прокол, допущенный им в Питере, стоил дорого, а Белов даром выручать из беды не станет. Квартира была только первым взносом, это Яровой тоже понимал.

Получив ключи, Белов целый день выметал грязь из всех углов. Заодно выяснил, что Яровой использовал помещение не только для общения с агентурой.

Как оказалось, у шефа безопасности банка была мерзкая привычка забрасывать использованные презервативы под диван.

«Кобелюка ленивая! – ворчал Белов, выгребая веником слипшиеся вещественные доказательства интимной жизни Ярового. – Лень было оторвать одно место от дивана и отправить резинки туда, куда их, бросают все воспитанные люди, – в форточку».

В принципе, если не считать батареи пустых бутылок на балконе и горы немытой посуды в раковине, квартиру Яровой загадить не успел.

В пять часов вечера Белов вымыл руки и устало плюхнулся на диван. Тишина в доме стояла невероятная, только в приоткрытую форточку доносился приглушенный рокот машин с Садового кольца. Белов вспомнил родную пятиэтажку на Речном и грустно усмехнулся. Кто-то точно сказал, что жизнь в «хрущовке» напоминает сломанный телевизор – звук есть, а изображения нет.

Чужеродные звуки врывались в его квартиру ранним утром и не затихали до позднего вечера. На заре начинала орать радиоточка у старушенции двумя этажами выше, до краха СССР Белов каждое утро, матерясь в подушку, прослушивал гимн Союза и свежую сводку новостей. С криками, шлепками и плачем выпроваживали отпрыска в детсад на третьем этаже. Потом начинала скулить, просясь на улицу, овчарка из сорок второй квартиры. Вечер начинался с кухонного грохота, перемежающегося визгливыми голосами хозяйки. И уж совсем заполночь в квартире дэзовского сантехника Коли начинало гудеть местное братство алкоголиков. Звон пустых бутылок и пьяный мордобой кончались с приездом милиции. Выслушав необходимое звуковое сопровождение погрузки пьяной компании в «мусоровоз», измученная «хрущоба» засыпала тревожным сном.

"Может быть, из-за этого у нас с Нинкой и не сложилась жизнь? Какая к лешему жизнь, когда ни секунды нельзя побыть одному?! И может, у нас в стране все наперекосяк идет, потому что, как ни крути, в бараках живем? Откуда взяться правам человека, когда никто у нас человеком ни разу себя не чувствовал. И откуда свобода личности, если и детям моим жить в этой хрущевской коммуне?! Не обобщай! – оборвал он сам себя. – Твое – это твое. Просто ты расслабился. Уж очень тихое и уютное место. Сразу чувствуется, что до свинтуса Ярового здесь жили добрые люди. Наверняка они знали, что личность проростает в тишине и покое. А ты примерил этот чужой уют на себя и расслабился. Соберись! Во-первых, чужое счастье впрок не идет. Во-вторых, даже если переселишься сюда с Нинкой, проблемы теперь уже никуда не денутся. Как собачились, так и будем собачиться.

И третье, сейчас придет Настя, а ты лежишь и копаешься в старых болячках. Тоже мне опер!"

Белов заставил себя встать с уютного дивана, резкими движениями растер лицо.

"Все, старый, работай! Настройся на победу. Девчонка хоть и умница, если верить Столетову, но в оперативных играх – полный ноль. Сыграй ее на «раз-два».

Раз – снять информацию. Два – запудрить мозги и вывести из дела. – Белов до хруста потянулся. – А дело серьезное. За интерес к старым делам по головке не гладят. А за дело Кротова головку вообще оторвут. Столетов и сотой части не знает, и то чуть не поседел. Ты знаешь почти все. Вот и старайся. Вытаскивай из этой западни Настю, Столетова... И себя".

В прихожей тихо запел звонок.

Белов машинально посмотрел на часы, отметил, что Настя опоздала всего на пять минут, в наши дни это верх пунктуальности. И пошел открывать дверь.

Настя понравилась ему с первого взгляда. Принимая у нее куртку, невольно скользнул взглядом по фигуре и от греха подальше отвел глаза.

«Вот уж не знаешь, завидовать Столетову или нет. Дочка – красавица. С одной стороны, гордиться надо. С другой – сплошная головная боль».

Настя сняла вязаную шапочку, забавно тряхнула головой.

– Обувь снимать? – спросила она.

– Ни в коем случае! Здоровье гостей мне дороже ковров.

– А где говорить будем, на кухне?

– Захотим кофе с сигареткой, пойдем на кухню. А пока прошу сюда. – Белов провел Настю в комнату. – Вот так я и живу.

Она осмотрелась, примеривая обстановку к Белову, скользнула взглядом по книжным полкам и кивнула.

– Года два в разводе, не меньше, угадала?

– С чего взяли? – невольно обиделся Белов, вспомнив о ежевечерних семейных сценах.