Разумеется, ни о какой любви не могло быть и речи. То, что произошло сегодня ночью, было частью его работы, его задания. Он должен был войти в контакт с хозяйкой квартиры, где живут «казанские», а при возможности и познакомиться с жильцами и их многочисленными гостями, втереться в доверие и постараться нащупать хоть какие-нибудь сведения о главаре по кличке Аякс. Сама кличка наводила на мысль о том, что главарь – большой поклонник футбола, ибо «Аякс» – это название известного футбольного клуба. Но все это было только приблизительно, потому что имя «Аякс» принадлежит мифологическому герою, и о чем думал этот чертов главарь, выбирая себе кликуху, оставалось только догадываться.

Но дело – делом, а чудо – чудом. Надо поговорить с женой насчет того врача, к которому она все время бегает. Уж так она его нахваливает! Прямо маг и волшебник. Хорошо бы он подлечил Иру. Сколько бы это ни стоило.

Глава 5

Внешность таинственного «мужчины средних лет приятной наружности с темными седоватыми волосами» – штука расплывчатая и ненадежная. И устанавливать детали было не просто.

Кто мог описать его достаточно подробно? Во-первых, сестра Марфа. Во-вторых, медсестры в больнице, где лежали Наташа, Ольга и Павлик Терехины. В-третьих, сами дети. Но детей пришлось исключить сразу: «дядя Саша» мог появиться в любую минуту, и непосредственные Павлик, Оля и Наташа тут же сказали бы ему, что им интересуется милиция. Если с семнадцатилетней Наташей еще можно было попытаться договориться, то с остановившейся в развитии Олей и маленьким Павликом этот номер точно не пройдет. Скажут сразу же. Медсестры в этой ситуации тоже не были особо надежными. Кто знает, не приплачивает ли «дядя Саша» кому-нибудь из них за молчание и своевременное информирование.

Зато с жильцами дома, где была убита Екатерина Венедиктовна Анисковец, можно было работать спокойно. Искомый мужчина там вряд ли появится. Даже наверняка не появится. А если появится, значит, он к убийству отношения не имеет. Но беда в том, что видели и запомнили его только два человека. И, что самое главное, в разное время. Старушка с нижнего этажа запомнила его еще с тех времен, когда он достаточно регулярно приходил к Екатерине Венедиктовне, и было это довольно давно. Незадолго до убийства она его не видела. Другая же соседка жила в доме недавно и видела темноволосого мужчину возле квартиры Анисковец за два дня до убийства, но никогда не видела его раньше.

Миша Доценко по опыту знал, что с такими двумя свидетелями каши не сваришь. Под кашей в данном случае подразумевался субъективный портрет разыскиваемого мужчины. Так оно и вышло.

Поскольку всех жильцов дома Доценко уже знал, то решил воспользоваться услугами художника, жившего прямо над квартирой Анисковец. Федор подрабатывал «быстрыми» портретами возле Выставочного центра, много пил, но глаз у него был по-прежнему острым, а рука пока еще не дрожала даже с похмелья.

Начал Доценко с той свидетельницы, которая была постарше. Анисья Лукинична уверенно руководила работой Федора и была страшно довольна, проникнувшись важностью выполняемой задачи.

– Круче, круче бери, – командовала она. – Вот так. Нет, брови не такие, гуще рисуй… Губы-то, губы чего сморщил, они у него такие были красивые, большие…

Федор покорно исправлял рисунок, полагаясь на слова женщины.

– Да чего-то он у тебя старый-то какой получился, – неодобрительно изрекла Анисья Лукинична, окидывая взглядом законченный рисунок. – И не такой он вовсе был.

Начали сначала. Овал лица. Прическа. Нос. Губы. Брови. Глаза. Подбородок. Морщины.

– Ну а теперь как? – с надеждой спросил Доценко.

– Теперь хорошо, – удовлетворенно сказала свидетельница, которой скоро должно было исполниться девяносто четыре года.

С полученным портретом они пришли к другой соседке, той, что видела «дядю Сашу» незадолго до смерти Анисковец.

– Что вы, – удивилась она, едва бросив взгляд на рисунок, – это совершенно не он.

– Так, – устало вздохнул Доценко, – приехали. Давайте все сначала. Что вы вкладываете в понятие «совершенно не он»?

– Ну как что, – растерялась женщина. – Не похож.

– Это не одно и то же, – терпеливо начал объяснять Михаил. – Вы актера Пьера Ришара хорошо себе представляете?

– Это которого? Высокого блондина в ботинке?

– Да, его самого.

– Конечно, – улыбнулась женщина. – У него такая внешность – ни с кем не перепутаешь.

– Теперь посмотрите, – он вытащил из бумажника несколько фотографий и одну из них показал свидетельнице. – Это он?

– Совершенно не он, – тут же ответила она. – Какой же это Ришар? Это же Михаил Ульянов.

– А этот?

Он протянул ей другую фотографию. На снимке был запечатлен человек, тщательно и умело загримированный под Ришара, но все-таки было видно, что это не французский киноактер. Доценко, работая со свидетелями, всегда носил с собой несколько специально подготовленных комплектов фотографий, потому что давно усвоил: наглядный пример всегда срабатывает лучше, чем самые подробные словесные объяснения.

– Этот?

Женщина задумалась, внимательно вглядываясь в изображенное на снимке лицо.

– Вообще-то похож на Ришара. Но, по-моему, это все-таки не он.

– Отлично. Теперь посмотрите вот этот снимок.

На третьем снимке был тот же мужчина, только без грима, но в парике, точно имитирующем прическу Ришара.

– Нет, – она покачала головой, – этот не похож.

– Почему? – быстро спросил Доценко. – Смотрите, прическа совсем одинаковая.

– Но лицо другое.

– И нос такой же длинный, – настаивал Михаил.

– Нос длинный, а лицо другое, – не уступала женщина.

– Теперь поняли разницу между «совершенно не он» и «не похож»?

Свидетельница рассмеялась.

– И правда… Надо же, как интересно. Я и не задумывалась никогда. Дайте-ка мне рисунок.

Она снова, но уже более пристально, вгляделась в творение Федора.

– Да, вы правы, нельзя сказать, что это «совершенно не он». Что-то общее есть. Но губы у того мужчины были тоньше, суше. И глаза не такие большие…

Федор снова принялся за работу. В результате из-под его карандаша вышло лицо, не имеющее почти ничего общего с лицом, которое было «изготовлено» под руководством Анисьи Лукиничны.

Миша знал заранее, что так и получится. Анисья Лукинична видела этого мужчину много раз, но с тех пор прошли годы. Он уже шесть лет не появлялся. Когда она видела его в последний раз, ей было под девяносто, и совершенно естественно, что он казался ей неоперившимся юнцом, ведь он был лет на сорок моложе, если не больше. Другая же соседка видела его сейчас, когда он стал на шесть лет старше, и ей, двадцатисемилетней, он казался, наверное, глубоким стариком. Отсюда и различия в восприятии его лица и в описании черт. Нет, с этой парочкой ничего не выйдет.

Поблагодарив молодую женщину, Доценко стал на лестничной площадке прощаться с Федором.

– Может, зайдете? – гостеприимно предложил художник. – По пять грамм, а?

Пить Мише не хотелось, на улице стояла жара, и нужно было бы вернуться на работу, дел накопилось много. Но он твердо соблюдал заповедь: со свидетелями надо дружить. А с добровольными помощниками – тем более. Федор, конечно, вряд ли обидится, если Миша не пойдет к нему пить водку, но в другой раз понимания и помощи с его стороны уже не дождешься. А этот самый пресловутый другой раз может случиться уже завтра. Доценко всегда с белой завистью наблюдал за работой своих коллег, которые проработали в розыске намного дольше него самого и которые частенько произносили заветные слова: «Мой человечек шепнул». Казалось, у них на каждой улице, в каждом учреждении были такие «человечки». А у самого Миши их было пока очень мало. Как знать, вдруг Федор пригодится…

– По пять грамм – это мысль продуктивная, – весело ответил он. – Спасибо за приглашение. Давай-ка я за закуской сбегаю.

– У меня есть, – засуетился художник. – Не надо ничего.