Снова в боях

После Вапнярки машина наконец выбралась из густой украинской грязи и быстро покатила по сухому, хорошо накатанному проселку. Впервые за всю дорогу за ней потянулся шлейф пыли.

Я улыбнулся: ничего не изменилось, все так же, как и во время последнего вылета, хотя и прошло больше двадцати дней. Тогда тоже при подходе к цели вместо луж на полях мы увидели под собой подсохшую землю, пыль на дорогах…

Из-за ранения я не летал с тех пор. Полк успел сменить два эродрома.едва поспевая за уходящей линией фронта. И все равно летать приходилось далеко. Через пять дней после того памятного боя у переправы через Днестр, 26 марта 1944 года, наши войска вышли к государственной границе СССР – реке Прут, а на следующий день река была форсирована. К 9 апреля на территории Румынии были форсированы реки Серет, Сучава, и фронт достиг предгорий Карпат, вплотную приблизился к городу Яссы. Дальнейшее наступление приостановилось, так как противник ввел в бой сильные резервы и в ряде мест предпринял контратаки…

Машина тем временем подъехала к полевой площадке, на которой расположился полк, и остановилась у землянки командного пункта. Я поднялся, потянулся, чтобы расправить мускулы, затекшие от длительного сидения на ящиках со штабным имуществом, и тут же увидел заходящую на посадку четверку истребителей. По номерам определил: Архипенко, Бургонов, Лусто… «Наши!» – схватил вещмешок, выпрыгнул из кузова и побежал к стоянке, туда, куда заруливали только что севшие самолеты. «Кто же четвертый?» – мучил меня вопрос. Номер самолета незнакомый – тринадцатый.

– Здравствуй, батя! – поздоровался на бегу с отцом Королева. – Где Виктор?

– Здравствуй. Там, – старик махнул рукой в сторону стоянки. – Под своим самолетом.

Я побежал дальше, хотя этого можно было и не делать: навстречу, к командному пункту, шли все летчики эскадрильи. Замедлил шаг, подошел к Архипенко.

– Товарищ командир, младший лейтенант Мариинский прибыл.

– Здоров, – Архипенко протянул руку. – Как, здеся, добрался? Обедал уже? Нет? Пойдем с нами.

– Вот вещмешок только отдам механикам.

– Давай сюда сидор-то, – взял вещмешок Виктор. – Сейчас мы это организуем. Петро! – окликнул он своего механика. – На сидор, отнеси на самолет!

Мы с Королевым немного отстали от остальных и некоторое время шли молча. Первым заговорил Виктор.

– Значит, снова вместе, – произнес он таким тоном, будто расстались мы не два дня, а по крайней мере два месяца назад. – Узнаешь местность?

– А как же! Да, а кто летел сейчас четвертый?

– Лебедев… Боев-то почти нет, вот и натаскивают его после перерыва.

Лебедев… Перерыв и в самом деле у него был солидный. Еще во время боев за Днепр, 24 октября 1943 года, он был сбит и выпрыгнул с парашютом на территории противника. Так доложили летчики, участвовавшие в том бою. О дальнейшей его судьбе ничего не было известно.

«Пропал без вести» – такое сообщение пошло по всем инстанциям. А в феврале он сам пришел на аэродром и рассказал, что в бою на его «Кобре» было перебито ножное управление, самолет свалился в штопор. Из-за малой высоты вывести из штопора не смог, выпрыгнул с парашютом. При приземлении – купол еще не успел полностью раскрыться – ударился о землю, потерял сознание. («Да… – подумал тогда каждый. – И полностью раскрытый парашют на таких не рассчитан…» Сергей имел рост добрых метр девяносто и был плотной комплекции.) Пришел в сознание, когда немцы уже отобрали у него документы и пистолет. Попал в плен… Но при переезде из Гуляй Поля сумел бежать и скрывался у колхозника Исакова в селе Фрейлебен до прихода частей Красной Армии. Затем вернулся в свой полк.

Примерно в те же дни в полк вернулся и Жора Ремез. Но у него все было просто. 17 декабря 1943 года его сбили. Выпрыгнул. Попал в плен. Бежал. Сражался в партизанском отряде – он и на аэродром пришел с немецкой винтовкой и с красной лентой, нашитой наискось на летный шлем. Принес справку от партизан, и его сразу стали брать на задания. А Лебедев… Проходил дополнительную проверку, потом возникали новые причины: не было самолетов, шли сильные бои…

– Лебедев? Ну, давно пора было летать ему! Жалко смотреть на него на аэродроме…

Наши войска продолжали вести наступательные действия. Они захватили плацдарм на правом берегу в излучине Днестра в районе Григориополь. С него и непосредственно угрожали Кишиневу. Здесь наступала 5-я гвардейская армия. Почти в то же время начала наступление на Яссы, в Румынии, 27-я армия. И тут и там требовалось прикрытие – контратаки противника поддерживались интенсивными действиями крупных групп бомбардировщиков, переброшенных сюда с аэродромов Крыма. Фашисты сконцентрировали здесь до тысячи двухсот самолетов, из них только истребителей более четырехсот пятидесяти. А 7-й истребительный авиакорпус, прикрывавший наступающие армии, имел в наличии к 1 апреля всего шестьдесят четыре боевых самолета…

Кроме того, гитлеровцы пользовались своей обычной тактикой – их самолеты могли часами не появляться над линией фронта. Но зато потом сотни бомбардировщиков и штурмовиков поднимались с близлежащих аэродромов и атаковали советские войска. А наши истребители могли быть над линией фронта лишь по десять минут: слишком далеко располагались их посадочные площадки. Из-за этого они вынуждены были действовать небольшими группами – по два, максимум по четыре самолета. Иногда собирались группы и побольше. Так, хоть и меньшими силами, достигалось почти непрерывное прикрытие наземных войск.

Корпус, которым командовал генерал Утин, действовал очень удачно. В апреле, проведя шестьдесят восемь воздушных боев, его летчики сбили сто восемьдесят немецких самолетов, потеряв при этом лишь семь.

Дело доходило до курьезов…

К линии фронта подходит фашистская армада. Сейчас гитлеровцы начнут бомбить и штурмовать наши войска. Советских истребителей в воздухе нет, зениток тоже нет в этом районе. Что делать?..

– Товарищ генерал, разрешите я их пугну! – обратился к командиру корпуса радист станции наведения.

– Как?! – удивился Утин.

– А я на их волне по-немецки передам, что наши в воздухе.

– Давай попробуй, – согласился генерал.

Радист бросился к микрофону. Рация, оказывается, у него уже была настроена на волну фашистских бомбардировщиков.

– Ахтунг, ахтунг! В воздухе четыре «Кобры».

Свершилось чудо. Даже не доходя до линии фронта, фашисты сбросили бомбы в расположение своих же войск и пикированием стали уходить обратно.

Королев после операции еще на задания не ходил, первые дни я был «на подхвате». Летал ведомым у Лусто, у Архипенко, потом мне самому дали ведомого Ипполитова. Я ничуть не обрадовался своему «производству» в ведущие. Ведомым у Королева я отлично себя чувствовал. Мне и раньше предлагали водить пару, но я отказывался. «До конца войны вдвоем пролетаем!» – говорил Виктору. Ведь последнее время понятия «ведущий» и «ведомый» для нас были очень условными. В бою каждый из нас бывал и ведущим и ведомым. А Ипполитов… Он же почти не летал на боевые задания: то самолетов не было, то его посылали за «ястребками» в тыл. Так и прошло время. Да и привычка к одиночным полетам, к тому, что надеяться можно только на свои силы… «Будет смотреть только себе под хвост… И ничего не увидит. Придется и за себя и за него смотреть…» – думал я, когда мы возвращались с командного пункта после получения задания, но сказал другое:

– Смотри, Иван! Идешь ведомым, так чтобы задняя полусфера была обеспечена. Мне некогда будет назад смотреть…

В этом полете на меня действительно возложили сложное задание. Ударную группу вел Фигичев. Я должен был парой ходить выше шестерки Фигичева на тысячу-полторы тысячи метров и обеспечить безопасность группы от внезапных атак «охотников».

– А я что, мне назад и положено смотреть…

– Держись на месте, чтобы я тебя всегда видел, – а то собьют и не увижу когда.

Конец разговора услышал Виктор.

– Куда идете-то? – Он не ходил на КП и не знал, какое нам поставили задание.

– За «охотниками» гоняться будем. Вот сюда, – я достал из-за голенища карту и показал на излучину Днестра, – Григориополь, Спея… – улыбнулся и добавил: – Здесь, в Буторах и в Григориополе я жил когда-то… В тридцатом – тридцать втором годах…

– Да, твою родину освободили уже, кажется?

– Давно! Дней десять прошло. Балту ж седьмого освободили, а потом и Ананьев.

– Съездишь туда?

– Когда же ехать? Вон бои какие. Да и потом, – я вздохнул, – там у меня никого не осталось. Мать с братьями в Аркуле, на Вятке, живет…

По всему маршруту стояла ясная погода, но над целью пришлось немного снизиться. Ровный слой неплотных облаков простирался на высоте трех тысяч метров. Я парой ходил под самой кромкой, так, что даже задевал иногда свисающие лохмотья тумана. Иван держался хорошо. Хоть он летал до сих пор мало, но, видимо, учел и тот разговор в Никифоровке, и другие высказывания летчиков во время разборов полетов, и разговор с ведущим перед вылетом.

Фигичев ходил примерно на тысячу метров ниже. Немцы не появлялись. «Так, наверное, никого и не встретим», – подумалось, но вскоре рация наведения передала:

– Фигичев! Будьте внимательны. Иногда из-за облаков выходит пара «худых».

– Вас понял. Четверка, смотри там!

– Смотрю…

Еще две или три минуты прошло. Я проскочил свисающий клок облачности, оглянулся влево назад на Ипполитова. На месте. Вправо назад. Из-за одного только что пройденного облачка выскочил «Мессер» и стал пикировать на группу Фигичева. Мою пару он не видел.

– Вправо, Иван!

Я поймал «шмита» в прицел и под ракурсом примерно три четверти открыл огонь. Трасса прошла немного сзади мотора, прошила кабину и хвост «Ме-109». Но «Мессер» почему-то никак не реагировал на огонь. С тем же углом он продолжал пикировать к шестерке Фигичева.

– Фигичев, добей «худого»! К вам пикирует! «Этот не пропустит, добьет!» – передал я и стал оглядываться по сторонам: где-то рядом должен быть второй «Мессер». За первым больше не смотрел – там Фигичев.

За прошедшие два месяца летчики успели хорошо узнать своего нового командира полка. Начал он войну здесь, в Бессарабии, на границе. Служил в одном полку с Покрышкиным. Воевал и на «МиГ-3», и на «Ил-2», и на «И-16». Сбил десяток фашистов, больше пятисот боевых вылетов имеет, сотню автомашин сжег, шесть танков… Говорят, будто даже на «Мессере» ему приходилось летать… Конечно, добьет! Главное, не пропустить второго «шмита». А может, еще где-то пара или две ходит… Они ж не докладывают!

– Смотри, Иван, внимательно! Второй где-то ходит!

Я опускался метров на двести, чтобы лучше видеть нижнюю кромку, возвращался назад. Где лучше ходить? Под самой кромкой – видишь только ниже себя. Зато и тебя не атакуют сверху. Опустишься – лучше видишь, но окажешься под ударом выходящих из облаков фашистов. Чтобы уравнять возможности, нужно ходить на большей скорости. А это лишний расход горючего…

– Фигичев! Посматривайте вверх. Появится «худой», передайте! – Я решил остаться под самой кромкой облаков.

Однако фашисты больше не появлялись.

И вообще на несколько дней воздушные бои прекратились, хотя в тот день они были довольно жаркие. Вот незадолго до их вылета на задание с восьмеркой соседнего полка ходил Горегляд. В этом же районе они встретили сорок пять «Ю-87» и двух «Ме-109». Сбили тринадцать «лаптежников», а сами, целыми, вернулись на свой аэродром.

Но по возвращении домой я узнал печальную новость. Перед ними на задание вылетали парой Бекашонок и Кошельков. Вели бой с «Мессерами». Бекашонок сбил одного, Кошельков – двух «худых», но и сам погиб…

Похороны Николая Филипповича (так величали этого двадцатилетнего парня на траурном митинге, хотя раньше он был просто Колькой, Николаем), успевшего за короткий срок отличиться в воздушных боях, полностью заслонили собой воспоминания об этом рядовом вылете. Я даже не спросил, добил ли Фигичев того «Мессера», но через два дня меня подозвал на стоянке сам Фигичев. Он разговаривал с каким-то подполковником из штаба корпуса.

– Слушай, Мариинский, ты доложил тогда оперативному, что сбил «худого»? Вот когда из облачности он выскочил.

– Нет… Я же передал вам тогда, чтобы вы добили его, он к вам пикировал. А я искал второго…

– Чего его добивать было? Он так и пикировал мимо нас до самой земли. Видно, летчик убит был…

Вот подполковник говорит, «худой» упал.Утин сам видел, а никто не докладывает! Я тогда забыл сказать оперативному, не до того было…

– Так я же не видел, как он упал… Как я мог доложить? А раз не доложил, то и не послали никого за подтверждением…

– Ну ладно, иди…

– Чего он тебя? – спросил Виктор, когда я вернулся к самолету.

– Да, говорит, сбил я тогда «шмита»…

– Когда?

– Когда он группу водил. В тот день, когда Кошелькова сбили…

– Ты ж не говорил, что бой был? И не стрелял, пробовал только.

Я и в тот раз летал на самолете Виктора, и Королев видел, что оружейники вытряхнули только две стреляные гильзы от пушки и десятка полтора из пулеметов.

– Ты ж знаешь, я оружие не пробую. Зачем лишний расход? Карпушкин готовит, дай боже, безотказно. Несколько благодарностей получил… А тогда, какой бой… Выскочил «шмит» из облаков, дал очередь по нему, и все.

– Попал?

– Попасть-то попал, только он и не шевельнулся. Как пикировал до этого, так и дальше пошел, а Фигичев говорит, что он так в землю и спикировал, не выводил.

– А ты-то что, не видел?! – Королев от удивления даже приподнялся с чехлов, на которых он сидел под плоскостью: он привык, что его ведомый давно научился все замечать в бою.

– Некогда было за ним смотреть: второго искал. По одному ж они не ходят…

– А ведомый на что? Ипполитов должен был смотреть за вторым. А твое дело – бить, пока не увидишь, что тот готов.

– Ну, на него надеяться… Он же ни черта, наверное, не замечает еще в воздухе. Сам знаешь, в первых вылетах только хвост ведущего и видишь. В общем, с таким ведомым атакуй, а сам назад смотри, чтобы его еще не сбили.

– Учить нужно! Тебя-то учили.

– Учить… Сразу не научишь. Не один вылет нужен… А потом у него налет раз в десять больше моего. Не очень он моих советов послушает.

– Налет! У него налет в десять раз больше, зато боевой-то налет у тебя в сто раз больше… Ну, ладно. Через пару дней я летать начну. Пойдешь опять ведомым? – с хитрецой спросил Виктор. Он не сомневался, что я будут летать с ним, ему просто хотелось подковырнуть меня. Как, мол, новоиспеченный ведущий посмотрит на такое предложение.

– Какого черта?! Конечно!

Не вернулся…

Последствия операции давали себя знать, и говоря, что через пару дней он начнет летать, Виктор не думал сразу оказаться в самой гуще боев. Он рассчитывал, что затишье, наступившее в воздухе, продлится несколько дней. Но вот в одном из вылетов под Яссы Миша Лусто почему-то оторвался от группы, сунулся под облака и тут же оказался в прицеле у «Фоккера». Круто спикировав до самой земли, он посадил горящий самолет. На следующий день не вернулся с задания Маслаков. В бою бронебойный снаряд прошел через ступню его левой ноги. Он сумел перетянуть ногу ремнем, но из-за большой потери крови не смог долететь домой, а сел на аэродром соседнего корпуса. Самолет остался цел, но сам Маслаков попал в госпиталь, и ему ампутировали ступню…

В общем, бои разгорелись с новой силой. Наши наземные войска еще не успели подтянуть резервы и вели наступательные действия малыми силами. Конечно, летчики не знали замыслов командования, но создавалось впечатление, что ведется прощупывание линии обороны противника с целью определения ее слабых мест. Бои шли то на Днестровском плацдарме северо-западнее Тирасполя, то в Румынии севернее Ясс, то в направлении на Тыргу-Фрумос… И каждую попытку нашего наступления фашисты встречали массированными налетами своей авиации.

В такой обстановке и полетел Виктор первый раз после месячного перерыва. Фигичев вел десятку на прикрытие наземных войск в районе Вултурул – Яссы. Мощные кучево-дождевые облака свисали из сплошной темно-серой пелены вверху. На этом мрачном фоне, как на экране немого кино, я видел пару «Кобр», идущих тысячи на полторы выше основной группы. Вдруг из-за кучевого облака вырвались два «Фоккера» и сразу оказались в хвосте у нашей пары.

– «Фоккеры», Иванов! – крикнул кто-то по радио, но было уже поздно. Мощная струя огня протянулась от «Фоккера» к «ястребку», впилась в фюзеляж, в крыло, и от самолета Иванова стали отделяться исковерканные разрывами куски дюраля, из правой плоскости выплеснуло пламя, сквозь него проскочил летчик, некоторое время падал, не раскрывая парашюта, потом, видно, дернул кольцо и закачался под четырехугольным шелковым куполом. «Опять Иванов в новых сапогах полетел…» – Иванов, как нарочно, только утром на аэродроме получил новые сапоги.

В наушниках раздался голос командира корпуса.

– Фигичев! «Фоккеры» штурмуют, атакуй!

– Вижу! – Внизу в сумраке облачного дня возилось десятка три «ФВ-190».

Истребители с ходу вступили в бой. Я еще пикировал, когда Виктор начал выходить из атаки боевым разворотом. Я хотел повторить маневр ведущего, но увидел, что снизу на лобовых к нему тянется пара «Фоккеров». Ведущий в кольце. Триста метров. Огонь. И я энергично потянул ручку на себя, перекладывая одновременно самолет на левое крыло. «ФВ-190» так и не успел открыть огонь. Я видел, как трасса оборвалась в центре лобового капота «Фоккера», тот резко перевернулся на спину, будто одним движением, не считаясь с законами аэродинамики и скоростью, закончил первую половину петли Нестерова, или «мертвой» петли, как ее по привычке все еще называли летчики, и, теряя куски мотора, посыпался к земле.

Бой продолжался недолго. «Фоккеры» пассивно оборонялись и быстро покинули поле боя. На них, очевидно, сидели летчики-бомбардировщики. Ходили слухи на фронте, что немцы из-за недостатка бомбардировщиков пересаживают на истребители «ФВ-190» летчиков бомбардировочной авиации, подвешивают к «Фоккерам» бомбы и дополнительные пушки и используют этот самолет в качестве пикировщика и штурмовика. Вот с такими «асами» и пришлось, наверное, встретиться на этот раз. Это мнение вскоре подтвердилось.

25 апреля шестерка Гулаева встретила двадцать пять «Фоккеров». Шли они в кильватерной колонне звеньев. Даже звенья у них были не по четыре самолета, как у истребителей, а по три, как у бомбардировщиков. С первой же атаки Гулаев сам сбил все три «Фоккера» замыкающего звена. Потом сбил еще два. Всего же группа сбила одиннадцать «Фоккеров»! А «Фоккеры»? Они почти не пытались сопротивляться. Сбросили бомбы и постарались побыстрее удрать. С каждым днем, с каждым вылетом наши истребители встречали все большие и большие группы фашистских самолетов. Четверке Королева пришлось вести бой с шестьюдесятью «Юнкерсами», двадцатью «Фоккерами» и десятью «Мессерами», а на следующий день – они летали с эскадрильей Гулаева – с пятьюдесятью «фоккерами»…

– Ну, Вить, «Фоккеры» пошли! С ними, как с «лаптежниками», драться можно, – подошел я к Виктору после боя.

– Ты это брось! Сейчас они дрались будь здоров. Вон Гуров и Букчин побитые пришли.

– А те бои?

– Что те бои? Разные летчики. На них, видно, летают и истребители, и бомбардировщики. С кем встретишься. А то такого «лаптя» покажут! Иванову вон показали, без ноги Жора остался, совсем отрезали… И тебе бы показали сейчас. Почему сразу из атаки не вышел? Я ж тебе передавал!

В этом бою я увлекся погоней за «Фоккером» и не заметил, что самого атакуют четыре «ФВ-190».

– Женька, левый боевой, «Фоккеры»! – крикнул мне Виктор.

Я взглянул влево, увидел атакующих, но… они еще далеко, а тут рядом немец в прицеле. Я успел-таки сбить «Фоккера» и рванулся боевым разворотом навстречу атакующим. Обошлось…

– Успел ведь… А ты почему не отсек?

– Не смог… Сам знаешь, не всегда отсечь можно. Так что смотри! «Лаптежники»-то тебя подожгли, но ты садился, а эти запросто срубят.

– Знаю… Они тоже не боятся, когда их много, – я вынужден был согласиться.

– А ты мне скажи, где их мало бывает, мы их там ловить будем! – засмеялся Виктор.

Где их мало бывает… Немцы собрали на этом участке столько авиации, что ее хватало для массированных налетов. Они летали группами по сорок-шестьдесят «Юнкерсов» под прикрытием двадцати-тридцати истребителей, или сами «Фоккеры» действовали группами по двадцать пять-пятьдесят самолетов. Ведь они не прикрывали постоянно свои наземные войска, а ограничивались отдельными массированными налетами.

После вылета я повалился на чехлы, сложенные под крылом, и уснул в тени. Проснулся от того, что снова припекло переместившееся солнце. Волков и Карпушкин надраивали тряпками крылья, фюзеляж, смахивали все соринки, все лишнее, чтобы улучшить обтекаемость самолета, его летно-тактические качества и хоть этим помочь командиру. Бурмакова лежала, опершись на локти, под крылом и задумчиво грызла травинку. Я поднялся, взял тряпку и стал помогать ребятам.

– Товарищ командир, мы сами все сделаем, отдыхайте, – взмолился Николай.

– Ничего, втроем быстрее сделаем! А то Галя, говоришь, плачет, когда я не возвращаюсь, а делать ничего не хочет, чтобы помочь…

– Товарищ командир!.. Да я… – Бурмакову как пружиной подбросило. Со слезами на глазах она вырвала тряпку из моих рук…

Вот выписка из оперативной сводки дивизии за 2 мая 1944 года. В этот день наши войска снова предприняли наступление. На этот раз бои развернулись западнее Ясс в направлении на Тыргу-Фрумос:

«Четверка наших истребителей под командованием Архипенко прикрывала наземные войска в районе Кыржон.Хэрмэнештий, Бэйчений. Они были наведены на группу из шестидесяти „Ю-87“ и двенадцати „ХШ-123“ под прикрытием тридцати „Ме-109“ и „ФВ-190“.

В ярких лучах весеннего солнца под крылом промелькнула серебряная извилистая полоска реки Прут: вот и государственная граница осталась позади.