– Неужели она знает наизусть все элементы? – пробормотал Иво.
      – Осмий! Этот маленький кубик весит, должно быть, фунтов двадцать. Чистый иридий – он стоит на Земле тысячу долларов за унцию!
      – Держитесь подальше от радиоактивных элементов! – предостерег ее Гротон.
      – Они в стеклянной посуде. Свинцовое стекло, или что-то в этом роде, надеюсь, не пропускает радиацию. И они тут фунтами!
      Уран – нептуний – плутоний.
      – Сатурниум, юпитериум, марсиуниум, – передразнил ее Иво, продолжая ряд элементов образованием названий из имен планет. Ему показалось, что вокруг этой выставки подняли слишком много шуму. – Венериум, меркуриум...
      – Меркурий – мэкьюри – ртуть, – поправил его Гротон, услышавший его слова. – Есть такой элемент.
      Афра вернулась к ним, вид у нее был подавленный.
      – Таблица доходит до сто двадцатого элемента, последние формы довольно сложны...
      – Но вы же прекрасно знаете, Афра, – сказал Гротон. – Некоторые из этих элементов имеют период полураспада около часа, а то и меньше, они никак не могут быть представлены на выставке.
      – У некоторых период полураспада составляет секунды, но они там есть, можете сами посмотреть.
      – Может, просто макеты...
      – Спорим?
      – Нет, – ответил Гротон и пошел посмотреть сам. – Наверное, какое-то стабилизирующее поле, – недоуменно прокомментировал он. – Если они такое вытворяют с гравитацией...
      – Я внезапно ощутила себя такой маленькой, – призналась Афра.
      Иво отметил про себя, что все эти фокусы ерунда по сравнению с сжатием планеты и находящихся в ней людей до гравитационного радиуса с сохранением жизнеспособности организмов. Выставка, конечно, впечатляла, но, если разобраться, ничего особенного в ней не было. Очевидно, главное было впереди.
      За экспозицией элементов коридор опять шел под уклон. Иво принялся размышлять о проблемах температурной стабильности. Ведь резкие температурные изменения могут повлиять на некоторые экспонаты, так, твердое тело может превратиться в жидкое, а жидкость – в газ. Температура, как многое другое, была приспособлена для человеческих существ. Даже в обстановке были учтены человеческие пропорции, пример тому – ниши, удобные для хранения скафандров.
      Если бы эта станция была ближайшей к Земле базой разрушителя, то можно было бы заподозрить во всем этом тщательное разработанное шоу для людей. Но станция находилась на расстоянии сорок тысяч световых лет от Земли, и не могла быть создана для людей – если только люди не живут где-нибудь еще в галактике. Ну, если не люди, то очень похожие на них существа.
      Эта мысль тревожила его, этот странный музей наводил и на другие тревожные мысли. Традиционно считалось, что инопланетные существа должны быть похожи на человека, чтобы построить цивилизацию и развить технологии высокого уровня. Для доказательства этого «тезиса» использовалась длинная цепь рассуждений – но ведь мнение человека по этому поводу просто не может быть непредвзятым, Иво решил не принимать его во внимание. И все же, если это так, то означает ли это, что инопланетянам присущи человеческие черты? Жадность, глупость, жестокость?
      Это опять смеется Шен?
      Коридор вывел их в соседнюю комнату. Она была больше, чем первая, и ниши начинались с уровня пола.
      – Машины! – воскликнул Гротон с таким же экстазом, какой посетил Афру при осмотре выставки элементов.
      Он подошел к первому экспонату – огромный кусок металла, по форме напоминающий клиновидный ломоть сыра. Когда Гротон приблизился, сверху упал шар и скатился по клину – вот и все.
      – Машина? – спросил Иво.
      – Да, наклонная плоскость, – элементарная машина.
      Ну, если Гротон так считает...
      Следующим экспонатом был простой рычаг. Рычаг опирался на подпорку, один из его концов был подведен под большой брус. Как только они подошли, рычаг качнулся и брус сдвинулся.
      Гротон удовлетворенно кивнул, и Иво последовал дальше за ним. Женщины двигались впереди, им достаточно было беглого осмотра выставки.
      Третье устройство напоминало тиски. Длинная ручка проворачивала массивный винт, и таким образом создавалось приличное давление.
      – Механический ворот, – заметил Гротон. – Если сравнивать с историей развития техники на Земле, то каждый шаг – сорок тысяч лет.
      – Пока что это так.
      Четвертым экспонатом была примитивная паровая машина – печь и паровой котел. За ним, под пятым номером, шла электрическая турбина.
      Дальше все стало жутко усложняться. Дилетантский взгляд Иво временами выхватывал отдельные нагреватели, моторы, какие-то электронные приспособления. Кое-что напомнило ему устройства, которые он копировал из галактических программ, остальные же оставались полной загадкой. Не обязательно все выглядело сложно внешне, некоторые приборы были обманчиво незамысловаты. Но Иво не сомневался в том, что в былые времена автомеханику плата современного компьютера, набитая микросхемами, показалась бы весьма незатейливой. В одном он был уверен – все это настоящее, никаких подделок.
      Гротон остановился у десятой машины:
      – Я уж думал, мы освоили настоящие технологии, когда построили станцию на Тритоне. Но теперь понимаю, насколько заблуждался. Я уже получил больше, чем смогу переварить за один заход. Пойдемте в следующий зал.
      Женщины были уже там. В третьем зале было собрано то, что можно было бы назвать предметами искусства. Выставку открывали дву– и трехмерные изображения, как в реалистической, так и в абстрактной манере. На этот раз была зачарованна увиденным Беатрикс.
      – О! Я понимаю все это, – сказала она, медленно переходя от экспоната к экспонату. Она была прекрасна в своей отрешенности, казалось, величие искусства преобразило все ее тело, пред ней померкла даже Афра.
      Иво не ожидал от нее столь неистового интереса к искусству, хотя это можно было бы понять по ее отношению к музыке. Он предполагал раньше, что то, о чем она молчит, она не понимает, или просто не имеет своего мнения, но сейчас Иво укорял себя – в который раз! – за столь поверхностное суждение об этой женщине.
      В целом выставка не произвела впечатление на Иво, но некоторые разделы показались ему интересными. В отдельных произведениях ему понравился математический символизм – довольно сложная форма выражения, напоминающая чем-то структуру кодов галактических программ.
      Было много портретов. Изображенные на них существа происходили с далеких от Земли планет, но были разумны и цивилизованы, хотя Иво и не мог бы сказать точно, почему у него возникает такое впечатление. Наверное, подсознание улавливало какие-то нюансы, неподвластные рассудку, точно так же, как оно подсказывало Иво, тогда еще, что пейзажи, которые Брад показал ему с помощью макроскопа – внеземные. Как это описать? Бессмысленное занятие. Эти существа в чем-то походили на человека, и в то же время чем-то были совершенно чужими. Прежде всего в глаза бросалось непередаваемое совершенство форм, достоинство, с которым они держались. Это были образчики греческого классицизма – совершенное тело, твердый ум, здоровые эмоции. Здесь были красивые существа обеих полов и гермафродиты. Они являли собой искусство и были искусством, в той же степени, в какой изображение атлета или обнаженной женщины считалось искусством у землян.
      Дальше шла целая вереница залов, каждый из которых был ниже предыдущего, по-видимому, они прошли уже полный виток спирали. Один из залов был посвящен книгам – печатные издания, магнитные ленты, металлические диски памяти. Очевидно, здесь была собрана вся информация, которую могли бы передать создатели станции, ответ любому, кто увидел бы в разрушителе злые козни враждебной цивилизации.
      Теперь становилось понятно, что все далеко не так.
      А в следующем зале была еда. Все были очень голодны, так как на многие часы и мили выставка заставила забыть их о еде. Универсальные химические символы обозначали состав блюд, которые находились в особых печах. Любой мог выбирать еду, нажимая кнопки, будто в закусочной на автомате, блюда тут же «размораживались». Еда оказалась необычной, но вкусной.
      На всей станции не было ни малейших признаков жизни. Казалось, что строители оборудовали ее, как первоклассную гостиницу и информационный центр, и уехали, оставив сооружение на долгие века в распоряжении грядущих путешественников.
      Но ведь сам факт существования сигнала разрушителя исключал возможность подобного путешествия. Еще один парадокс?
      За залом следовала маленькая комната, и дальше хода не было. Экспонатов тоже не было – только пьедестал в центре, а на нем маленькая, замысловато сработанная вещица.
      Все обступили пьедестал.
      – Вам не кажется, что мы прошли по алее сада и уткнулись в забор? – высказала свое мнение Афра. – Выставка впечатляет, я поражена увиденным, но это что – все? Экскурсия по музею и тупик?
      – Это все, что мы должны были увидеть, – сказал Гротон. – Не думаю, что стоит форсировать события.
      – Но мы пришли то сюда как раз для того, чтобы форсировать события! – сказала Афра.
      – Я только хотел сказать, что не стоит начинать сейчас тарабанить в стены. Так мы можем оказаться в глубоком вакууме. А продолжать изучение интеллектуального наследия этой цивилизации для нас безопасно.
      Иво разглядывал устройство на пьедестале. Оно было восемнадцати дюймов в длину, отдаленно напоминало СПДС, по крайней мере тем, что его назначение не было понятно с первого взгляда. Предмет имел очертания цилиндра, но поверхность была покрыта переплетениями трубок, проводов, пластин, выступов непонятного назначения. Некоторую часть поверхности занимала электроника, но это явно не было машиной; чувствовался художественный вкус создателя, но скульптурой это тоже нельзя было назвать.
      И все же что-то знакомое было сокрыто в предмете, какое-то свойство, и подсознание пыталось подсказать Иво предназначение этой вещи.
      Он поднял его – устройство весило совсем немного, учитывая его сложную конструкцию. Около двух футов, причем масса распределена по объему весьма нетривиально. Иво еще сильнее ощутил что-то родное в этом предмете. Он должен знать, что это такое. Что-то произошло. Казалось, прогремел огромный гонг, но его колебания плохо воспринимались человеческим ухом. Вспышка совсем рядом – но глаза не в состоянии схватить образ. Жар и гнет огромной силы – но тело не в состоянии понять, что с ним происходит, ошеломляющий аромат, но ноздри не чувствуют его.
      Все уставились на Иво, понимая только, что произошло нечто значительное. Иво все еще держал в руках инструмент.
      – Сыграйте на нем, Иво – предложила Беатрикс.
      Никто не проронил больше ни слова, все вспомнили, что ни в одном зале музыкальных инструментов не было.
      Иво присмотрелся внимательнее. Здесь были трубы, как в сложных духовых инструментах, струны, как в смычковых, диафрагмы ударных, язычки гармоники. Не было отверстия, в которое можно было бы дунуть, не было мест, по которым ударить, но можно было управлять пальцами, а глаза подсказывали верный путь.
      Объект легко вибрировал, будто, подняв его, Иво включил в нем источник энергии. Инструмент ожил и ждал теперь прикосновения музыканта.
      Он нажал первую попавшуюся кнопку – прогремел раскат грома.
      Беатрикс, Афра, Гротон – все стали оглядываться, пытаясь определить источник звука, пытаясь найти убежище, если стены рухнут... и тут всех осенило. Многоголосый звук!
      – Когда вы подняли его, – начал было Гротон.
      – Вы прикоснулись к сенсору, – закончила Афра.
      Все были потрясены.
      – То была кнопка БОМ, а это – кнопка ГРОМ, – сказала Беатрикс.
      Иво провел пальцем по панели. Со всех сторон оглушительно, но мелодично завыли сирены. Он продолжил освоение инструмента. В возникшей какофонии были все звуки, которые можно было только представить, и каждый звук был насыщен визуальными, тактильными, обонятельными ощущениями. Если бы он только научился управлять этим генератором эмоций...
      Ему это удалось. Пальцы приноровились к инструменту, руки уверенно находили нужные аккорды и созвучия. У него явно был талант, как будто он имел специальный музыкальный орган. В выборе музыкальных инструментов он ограничил себя флейтой, как и Сидней Ланье, но на самом деле обладал всеми музыкальными дарованиями Шена. Если бы ему пришло в голову проявить свои способности, в мире не нашлось бы человека, равного ему.
      Иво не мог пространно рассуждать о технике исполнения, или философствовать о музыкальных течениях – это было не для него. Он даже не знал нот, так как никогда не учился музыкальной грамоте, воспринимая все на слух. Но когда у него в руках оказывался инструмент и было желание играть, он мог создать изящную звуковую гармонию, и ему не было дела до сложности терминов, описывавших его действия.
      Теперь его большой сырой талант созрел, и рождалось настоящее мастерство. Он решил в качестве первой попытки выбрать партию флейты, внимательно прислушивался к словам песни, по мере рождения музыки. Он оставался самим собой, а не был Сиднеем Ланье – всему свое время. Нужно начать с чего-нибудь попроще. Первая попытка... 
 
Выпей меня своим взглядом, я тебя выпью своим.
Оставь поцелуй мне в чаше, и мне больше не нужно вино,
Ведь жажду души утолит лишь напиток богов.
Но глоток любви твоей я не променял бы на нектар Юпитера. 
 
      Комнату заполнила знакомая, простая, кристально-чистая мелодия, лившаяся отовсюду, она светилась душой, которую может вдохнуть в музыку только настоящий музыкант. Галактический инструмент одаривал слушателей пьянящим нектаром... и прикосновением волшебных губ.
      Афра восхищенно смотрела на него, она еще ни разу не слышала его игры. Неужели это было самой серьезной его ошибкой? То, что он скрывал от нее свой талант?
      Гротон уставился на Афру. Нет, он смотрел поверх нее!
      Тупиковая стена перед ними растворилась, за ней показался другой проход. Дорога вновь была открыта!
      – Похоже, бесплатный осмотр закончился, – заметил Гротон. – Теперь нам придется поработать.
      Они молча двинулись дальше. Иво все еще сжимал в руках инструмент.
      Коридор вывел их в огромный зал, потолком в нем была матово-белая дымка, а под прозрачным полом разверзлась бескрайняя бездна. Стен не было, куда ни глянь, взгляд упирался в темноту, хотя откуда-то исходил ровный свет.
      Они пошли дальше, тщетно надеясь обнаружить хоть что-то осязаемое. Но оказалось, нет уже и пола. Он действительно исчез, растворился, оставив их беспомощно висеть в невесомости. Когда они повернулись назад, вход тоже исчез. Воцарились мрак и пустота.
      – Все-таки это была ловушка, – голос Афры был скорее раздраженным, нежели испуганным.
      – Или экзамен, – сказал Гротон. – Мы должны были продемонстрировать некий уровень, прежде чем нас допустили сюда, после того, как закончилась экскурсия по выставке. Скорее всего, нам придется продемонстрировать что-то большее, прежде чем нас выпустят отсюда.
      Все посмотрели на Иво, он висел неподалеку от группы. Иво вспомнил об инструменте.
      – Попробуйте ту мелодию, что вы играли в прошлый раз, – предложила Афра.
      Он проиграл «Испей меня» вновь. Ничего не произошло. Он попробовал еще несколько простых мелодий, звуки струились со всех сторон бесконечного зала, и мелодии не казались такими простыми, но все оставалось по-прежнему – четыре человека парили в пустоте.
      – Я все же полагаю, что ключ именно музыкальный, – сказал Гротон. – Для чего же иначе этот инструмент – он ведь не игрушка и не экспонат. Мы, по-видимому, знаем лишь малую толику скрытых в нем возможностей.
      – А знаете, – задумчиво произнес Иво. – Ланье верил, что музыкой и поэзией управляют одни и те же законы, и он пытался доказать это своим творчеством. Действительно, его современники говорили, что в игре Ланье на флейте есть поэтическое вдохновение, в то же время, его стихи несут в себе гармонию великой музыки. Он даже...
      – Очень хорошо, – перебила его Афра.
      Она не выглядела ни испуганной, ни даже удивленной, хотя, похоже, паутина затягивалась все туже. – Давайте проследим творческий путь Ланье. Он написал заметки о путешествии по Флориде, одну слабую новеллу и три поэмы – «Зерно», «Болота Глинна» и «Симфония»...
      – Симфония! – воскликнул Гротон, но все уже поняли смысл названия, – Может быть, это...
      – Сыграйте ее, Иво, – сказала Беатрикс.
      Но «Симфония» – это поэзия, а не музыка, в ней не могло быть определенной мелодии. Иво поднял инструмент, в его естество вливалась неведомая сила – он осуществит свой давний замысел, положить это произведение на музыку. Он никогда не осмеливался сделать это раньше. Но это был шанс реализовать себя и свой талант. Он хотел знать – сможет ли его музыка стать ключом к дверце, за которой скрывается тайна того, что прозвано разрушителем.
      В поэзии Ланье, и в этой поэме особенно, были тесно связаны поэзия и музыка, они дополняли друг друга и черпали друг в друге новый смысл. Каждая строфа поэмы была партией инструмента, а все вместе – симфонией для оркестра...
      Макронные системы устроены так же. Музыка, цвет, информация – все было связано и неразделимо, Иво был уверен, что некоторые представители внеземных цивилизаций общались музыкой. Перевод на язык музыки был возможен – если знакома система кодирования галактических программ и хватает умения точно выразить слова звуками. Он научился понимать галактический язык, но никогда еще не пытался говорить на нем.
      Музыка была подвластна ему, она наполняла его тело – но совладает ли он с поэзией?
      Все ждали, понимая его волнение, пытаясь найти способ хоть как-то помочь ему. Гарольд Гротон – его астрологические интерпретации не помогут здесь, Афра Саммерфилд – ее красота и аналитический ум бессильны, Беатрикс Гротон – ее доброта и участие безразличны внезапно онемевшим пальцам Иво...
      Анализ, доброта, астрология...
      Вдруг его осенило, они ведь могут ему помочь. Просто потому, что они рядом.
      Иво начал играть.

Глава девятая