(годы 364—366)
 
       1. Трибуну второй схолы скутариев, Валентиниану, отсутствовавшему в Никее, вручается с общего согласия гражданских сановников и военных людей верховная власть. О високосном годе.
       2. Когда Валентиниан, вызванный из Анкиры, поспешно прибыл в Никею, он был избран императором единодушными возгласами всех и, украшенный пурпурным облачением и диадемой и провозглашенный Августом, обратился с речью к армии.
       3. О городской префектуре Апрониана в Риме.
       4. Валентиниан назначает своего брата Валента в Никомедии трибуном конюшни, а потом в Константинополе в Гебдоме делает соправителем по верховной власти с согласия армии.
       5. Императоры распределяют между собой комитов и военные части и вскоре после того вступают в первый консулат, один в Медиолане, другой в Константинополе. Аламанны опустошают Галлию. Прокопий на Востоке готовит государственный переворот.
       6. Родина, род, характер и звания Прокопия; о том, что он скрывался при Иовиане и каким образом он был провозглашен императором в Константинополе.
       7. Прокопий без кровопролития подчиняет себе фракийские области и обещаниями приводит к присяге на свое имя всадников и пехотинцев, проходивших через Фракию, а также присоединяет к себе иовиев и викторов, посланных против него Валентом, склонив их на свою сторону речью.
       8. После освобождения от осады Никеи и Халкедона, Вифиния попадает под власть Прокопия, а затем и Геллеспонт, после взятия Кизика.{ 353}
       9. Прокопий, покинутый своими в Вифинии, Ликии и Фригии и выданный Валенту живым, казнен усечением головы.
       10. Протектор Марцелл, его родственник, и многие из партии Прокопия подвергнуты смертной казни.{ 354}

      1. С большим усердием довел я изложение хода событий до границ ближайшей современности и решил было не приступать к описанию того, что всем ближе знакомо. К этому склоняло меня как желание избежать опасностей, которые нередко настигают правдивых повествователей, так и опасение вызвать дальнейшим изложением суд непрошенных критиков, которые поднимают крик, как будто им нанесено оскорбление, если пропущено, что сказал за столом император, или не упомянуто, за что подвергнуты были взысканию простые солдаты где-нибудь в армии, или если, по их мнению, нельзя было умолчать при обстоятельном описании страны о каких-нибудь малозначимых укреплениях, или из-за того, далее, что названы имена не всех явившихся на первый выход городского претора и тому подобное. Мелочи такого рода не согласуются с принципами исторического изложения, которое обыкновенно остается на уровне важнейших событий и не вдается в детали. Тот, кто хотел бы получить сведения обо всем подобном, пожалуй, готов подумать, что можно исчислить неделимые тела, движущиеся в пространстве, атомы, как мы (греки) называем их 2. Под влиянием подобных опасений некоторые древние историки не издавали при жизни своих подробно и тщательно обработанных сочинений, как утверждает это в одном письме к Корнелию Непоту такой почтенный свидетель, как Туллий (Цицерон). Не стану, впрочем, придавать значения невежественным суждениям простаков и обращусь к рассказу о дальнейших событиях.
      3. Когда описанные мной тяжкие несчастья закончились столь горестно и лишь краткий промежуток времени разделил смерть двух государей, совершены были погребальные церемонии над телом Иовиана, и прах его был отослан в Константинополь для погребения среди усыпальниц других императоров. Армия переместилась в Никею, главный город Вифинии, а высшие гражданские чины вместе с военными командирами, осознавая важность лежащей на них общей заботы, а некоторые из них обольщаясь при этом { 355} пустыми надеждами, искали на царство человека, проверенного в делах и достойного.
      4. Некоторые нашептывали имя Эквиция, бывшего в ту пору трибуном первой схолы скутариев. Но так как более достойные люди не одобрили этого кандидата как человека резкого и грубоватого, то сделана была нерешительная попытка выдвинуть родственника Иовиана, Януария, который заведовал провиантской частью армии в Иллирике. 5. Когда и этот был отвергнут из-за отдаленности его местонахождения, то по внушению бога небесного без возражений с чьей-либо стороны был избран, как вполне и во всем соответствующий тому, что требовалось, Валентиниан, командовавший тогда второй схолой скутариев, который остался в Анкире и, согласно приказу, должен был выступить следом за остальной армией. И так как это избрание не встретило возражений ни с чьей стороны и представлялось полезным для государства, то было отправлено посольство просить Валентиниана прибыть поскорее, а в течение десяти дней никто не держал кормила государственного корабля, – событие, о котором тогда же заявил гаруспик Марк в Риме на основании исследования внутренностей животного.
      6. Между тем во избежание возможности каких-либо новых попыток, противоречащих принятому решению и того, чтобы изменчивое настроение солдат не склонилось в пользу кого-либо из бывших налицо, принимали самые тщательные меры Эквиций и вместе с ним Лев, который тогда заведывал денежным довольствием при магистре конницы Дагалайфе и был впоследствии зловреднейшим магистром оффиций. Как паннонцы и приверженцы вновь избранного государя, они старались удержать настроение всей армии в соответствии с принятым решением, насколько это было в их силах и зависело от их усердия.
      7. Валентиниан прибыл в ответ на этот призыв, но в течение следующего дня никому не показывался и никуда не выходил из дома. Он давал понять, что имел какие-то предсказания относительно предстоявшей ему деятельности или повторявшиеся сновидения; но на самом деле он просто боялся добавочного дня в феврале, который как раз тогда был: он знал, что этот день нередко оказывался несчастным для римского государства. Об этом добавочном дне хочу я здесь представить точное пояснение.
      8. Древние знатоки мирового и звездного вращения, среди которых выделяются Метон, Евктемон, Гиппарх и Архимед, определяют год, как время, в течение которого Солнце по вечному закону небесных тел совершает звездный круг – греки называют его ????????, – и по истечении 365 дней и ночей возвращается в ту же самую точку, как, например, поднявшись от второго градуса Овна, вернется опять к нему, совершив свой оборот. { 356}
      9. Но продолжительность года с полной точностью измеряется от полудня названным числом дней и шестью часами, и потому начало следующего года приходится вечером после шестого часа; третий год, начинаясь с первой ночной стражи, продолжается до шестого часа ночи; четвертый – с полуночи до полного рассвета.
      10. Во избежание того, чтобы это исчисление с меняющимся началом года: один раз – с шестого часа дня, в другой – после шестого часа ночи, не привело в замешательство очевидную истину из-за разницы в счете, а с другой стороны, чтобы весенний месяц не оказался когда-нибудь осенним, было принято эти шесть часов, которые составляют за четыре года 24 часа, учесть в виде одних добавочных суток.
      11. Эта глубоко продуманная система, с которой согласились многие ученые, привела к тому, что обращение года, приуроченное к одному точно определенному концу, свободно ото всякой неопределенности и неясности; исчисление солнечного обращения является уже совершенно свободным от какой-либо ошибки, и месяцы сохраняют один раз определенные для них сроки. 12. В течение долгого времени римляне, пока они еще не распространили широко своего владычества, не знали этого расчета и на протяжении многих столетий запутались в разных трудностях и оказались в глубоком мраке ошибок, особенно тогда, когда вручили жрецам право вставлять дни, так как те в угоду откупщикам или в интересах тяжущихся по своему произволу или укорачивали время, или продолжали его. 13. Из-за такого их отношения возникло множество других погрешностей (в календаре), упоминать о которых в этой связи я считаю в настоящее время излишним. Октавиан Август исправил эти погрешности, присоединившись к грекам, и, устранив колебание, прекратил прежнюю неустойчивость. После основательного исследования он определил год в 12 месяцев и 6 часов, так как в течение этого времени Солнце, совершив свой вечный путь через 12 созвездий, заключает срок целого года. 14. Этот доказанный в своей истине счет вставного дня прочно утвердил Рим, которому суждено с помощью божьей жить во веки веков. Но обращаюсь к повествованию о дальнейших событиях.

      1. Когда миновал день, неудобный, как полагают некоторые, для великих начинаний, к вечеру по совету префекта Саллюстия, { 357} встретившему всеобщее одобрение, было под угрозой смертной казни запрещено на следующее утро показываться на публике всем людям более высокого положения и таким, относительно которых существовало подозрение, что они питают высокие замыслы. 2. Когда, наконец, прошла ночь, мучительная для тех, кого терзали несбывшиеся желания, на рассвете собраны были в одно место все войска, Валентиниан вышел на плац, вступил по приглашению на высокий трибунал, как в комициях, и при всеобщем и единодушнейшем сочувствии всех присутствующих был объявлен правителем государства, как человек, достойный этого своими завидными качествами. 3. Тотчас его облекли в императорское одеяние, возложили на него корону, и он был провозглашен Августом при громких криках хвалы ему, которые обыкновенно исторгает прелесть новизны. Он готовился произнести заранее обдуманную речь и, когда уже освобождал руку, чтобы свободнее говорить, начался страшный шум: кричали центурии и манипулы, и все солдаты всех когорт настойчиво требовали, чтобы немедленно был провозглашен и другой император. 4. Хотя некоторые думали, что это вызвали немногие подкупленные в угоду обойденным при выборе, но ошибочность этого очевидна была из того, что слышны были не отдельные голоса подкупленных, но единодушный крик всей толпы людей, требовавший одного и того же; здесь сказался внушенный последними событиями страх перед непрочностью земного величия. В грозных криках всего войска видно было страшное возбуждение, и приходилось бояться дерзкой распущенности солдат, которая прорывается иной раз в роковых поступках. 5. Валентиниан больше всех других опасался этого; но в счастливый момент поднял он правую руку для речи с силой государя, исполненного уверенности в себе, и, смело оборвав кое-кого за мятежный дух и упорство, произнес свою заранее обдуманную речь, и никто уже больше не прерывал его.
      6. «Храбрые защитники провинций! Я счастлив, горжусь и всегда буду гордиться тем, что вы, столь заслуженные и достойные люди, вверили мне, который никоим образом этого не ожидал и не добивался, управление римским миром, как достойнейшему из всех. 7. Задачу, лежавшую на вас, пока не был еще избран новый правитель государства, вы исполнили славно и с пользой для дела вы поставили на вершине почестей того, кто с ранней юности и до этих зрелых лет своего века жил, как вы то сами видели, доблестно и безукоризненно. Так выслушайте же, прошу вас, спокойно то, что я считаю полезным в интересах общественного блага. 8. Необходимость избрать товарища с равной властью обусловливается множеством мотивов, в этом я не сомневаюсь и не возражаю против этого: я сам, как человек, испытываю страх перед множеством забот и { 358} переменчивостью счастья. Но ведь долг наш – всеми силами ратовать за согласие, благодаря которому получает силу и самое слабое дело. Оно будет без труда достигнуто, если вы с подобающим доверием полностью предоставите мне то, что принадлежит мне по праву. 9. Судьба, способствующая благим советам, насколько осуществление этого дела в моих силах и власти, даст нам в тщательных розысках подходящего человека. Как учат мудрецы, не только в делах управления, где опасности столь велики и столь часты, но и в нашей частной обыденной жизни, каждый должен делать другом чужого человека лишь после суждения о нем, а не судить его тогда, когда он им стал. 10. Это обещание даю я вам с надеждой на лучшее будущее; а вы храните твердость и верность; пока позволяет спокойствие зимы, укрепляйте силы тела и духа. Обычный дар по поводу избрания Августа вы получите без промедления».
      11. Окончив эту речь, впечатление от которой усилил неожиданно властный тон, император вызвал всеобщее к себе сочувствие; согласились с его мнением и те, которые только что возбужденным криком заявляли иное требование. Осеняемый орлами и знаменами, окруженный с почетом отрядами всех частей и ставший уже грозным, Валентиниан был отведен во дворец.

      1. В то время как переменчивая судьба сплетала на востоке такую нить событий, префект Вечного города Апрониан, честный и строгий судья, во множестве серьезных дел, нередко отягчающих эту префектуру, обратил свое главное внимание на колдунов, которые, впрочем, обнаруживались в ту пору несколько реже. Тех, которые были схвачены и с очевидностью уличены следствием в том, что причиняли вред другим людям, он предавал смерти после выдачи ими своих сообщников, и казнью немногих старался навести страх перед такой же участью на остальных, если кому-то удавалось скрыться. 2. Говорят, что он развивал столь бурную деятельность в этом отношении потому, что будучи назначен префектом повелением Юлиана, бывшего в тот момент в Сирии, по дороге в Рим потерял один глаз и заподозрил, что это было следствием наведенной на него порчи. В справедливом, но превышающем меру раздражении он производил с величайшим усердием следствия об этих и подобных преступлениях. Некоторым он представлялся даже свирепым, так как иногда даже в амфитеатре, среди толпами стекавшегося народа, разбирал важные преступления.
      3. После назначения многих наказаний за этого рода преступления, он приговорил к смертной казни некоего возницу Гиларина, который был уличен и сознался в том, что сына своего, едва { 359} вышедшего из отроческого возраста, он отдал в обучение тайным, воспрещенным законами наукам, чтобы не прибегать за помощью к кому-нибудь на стороне и иметь их у себя дома. Воспользовавшись тем, что палач слабо держал его, Гиларин вырвался и убежал в христианскую церковь, но его немедленно вытащили оттуда и отрубили ему голову. 4. Из-за суровости кары эти и подобные преступления стали тогда реже, так что никто или лишь очень немногие, сведущие в этого рода злодействах, покушались на общественную безопасность; но в дальнейшем продолжительная безнаказанность вызвала ужасные злодеяния подобного рода, и дерзость дошла до того, что один сенатор, уличенный в том, что по примеру Гиларина чуть ли не по формальному контракту отдал специалисту по колдовству в обучение своего раба, откупился от наказания крупной суммой, как ходила о том усиленная молва. 5. И этот человек, добившийся оправдания, как гласила молва, именно таким путем, хотя ему бы следовало стыдиться за свою жизнь и свою вину, вовсе не помышлял о том, чтобы смыть оставшееся на нем пятно; но, как будто он один был чист от всякого проступка в толпе виновных, разъезжал на великолепно убранном коне по мостовым города и до сих пор таскает за собой толпы рабов и старается новым отличием привлечь к себе всеобщее внимание. Нечто подобное известно о древнем Дуиллии, который после славной морской битвы оговорил себе почетное право на то, чтобы при его возвращении из гостей с обедов играл перед ним флейтист.
      6. Однако при этом Апрониане запасы провианта были настолько обеспечены, что ни разу не возникало ни малейших жалоб на недостаток припасов, что случается в Риме постоянно.

      1. Итак, Валентиниан был провозглашен императором в Вифинии, как я об этом рассказал. Он отдал приказ выступать на следующий день, а пока созвал к себе на совет лиц высшего ранга и, выставляя напоказ свою мнимую готовность следовать хорошим советам других, а не своим единоличным решениям, поставил вопрос о том, кого ему следует избрать соправителем. Все молчали, а Дагалайф, бывший тогда командиром конницы, дал такой прямолинейный ответ: «Если ты, добрейший государь, любишь своих родных, то есть у тебя брат, а если отечество, то ищи, кого облачить в пурпур». 2. Император разгневался на эти слова, но промолчал и, скрывая свои мысли, прибыл ускоренным маршем 1 марта в Никомедию. Здесь он назначил своего брата Валента начальником императорской конюшни в ранге трибуна. 3. Оттуда он прибыл в Константинополь. Обдумав различные обстоятельства { 360} и сознавая, что государственные дела огромной важности, и притом неотложные, превосходят его силы, он решил далее не откладывать. И вот 28 марта он вывел Валента в предместье и при всеобщем одобрении, – по крайней мере никто не смел возразить, – провозгласил его Августом. Облачив его в императорские одежды и повязав диадему на его голове, он привез его во дворец в одной колеснице с собой как законного соправителя, но в действительности, как станет ясным это из моего дальнейшего изложения, подчинявшегося ему во всем настолько, как будто он был его подчиненным.
      4. Едва устроилось благополучно это дело, как оба императора заболели тяжелой и продолжительной лихорадкой, а когда они оправились от болезни, то, будучи вообще более склонными к сыскам и следствиям, чем к упорядочению всяких дел, – поручили магистру двора Урзацию, грубому далматинцу, и Вивенцию из Сисции который тогда состоял квестором, произвести строжайшее следствие о возможных причинах постигшей их болезни. Настойчиво ходившие слухи истолковывали это в том смысле, что целью было вызвать вражду к памяти императора Юлиана и к его друзьям, поскольку, мол, болезнь наведена на императоров колдовством. Но все это развеялось само собой, так как не нашлось ни малейшего намека на какие-либо тайные замыслы. 5. В это время по всему римскому миру, словно по боевому сигналу труб, поднялись самые свирепые народы и стали переходить ближайшие к ним границы. Галлию и Рэцию одновременно грабили аламанны, сарматы и квады – обе Паннонии; пикты, саксы, скотты и аттакотты терзали непрерывными бедствиями Британию; австорианы и другие племена мавров сильнее обычного тревожили Африку; Фракию грабили разбойнические шайки готов. 6. Царь персидский пытался наложить свою руку на армян и прилагал все усилия к тому, чтобы опять подчинить эту страну своей власти под тем несправедливым предлогом, что после смерти Иовиана, с которым он заключил мирный договор, ничто не должно препятствовать ему завоевать все то, на что он указывал, как на принадлежавшее его предкам.

      1. Находившиеся в полном согласии между собой императоры, один поставленный выше избранием, другой – присоединенный только для вида, провели зиму на месте, а с началом весны прошли { 361} через Фракию и прибыли в Нэсс Там, в предместии Медиане, которое находится от города в трех милях, как бы собираясь немедленно расстаться, они поделили между собою комитов. 2. Валентиниан, которому принадлежал решающий голос, взял себе Иовина, которого еще раньше возвел Юлиан в сан магистра оружия в Галлии, и Дагалайфа, которого до того же сана возвысил Иовиан; следовать за Валентом на Восток назначен был Виктор, обязанный своим повышением тому же государю, и к нему был присоединен Аринфей. А Лупицин, назначенный также Иовианом магистром конницы, охранял восточные области. 3. Тогда же и Эквиций, бывший тогда не магистром, а только комитом, получил командование иллирийской армией, и Серениан, сложивший уже давно военное звание, вновь поступил на службу и, как паннонец (т. е. земляк), сопровождал Валента в звании командира схолы доместиков. Приняв такое решение относительно командиров, императоры разделили между собой и легионы.
      4. После этого оба брата выступили с войсками и поделили между собой столицы согласно желанию первенствовавшего: Валентиниан направился в Медиолан, а Валент – в Константинополь;
      5. Во главе гражданского управления на Востоке в звании префекта состоял Саллюстий, в Италии, Африке и Иллирике – Мамертин, во главе галльских провинций – Германиан. 6. Оставаясь в названных городах, императоры в первый раз приняли оба консульские отличия, но весь этот год приносил тяжкие беды римскому государству. 7. Германские границы прорвали аламанны: причиной их необычайного ожесточения было следующее обстоятельство. Когда их послы явились на главную квартиру для получения определенных и обычаем установленных даров, им были переданы подарки в меньшем по сравнению с прежним количестве и худшего качества. Приняв подарки, они воспылали гневом и бросили их как унижающие их достоинство. Когда же Урзаций, бывший тогда магистром оффиций, человек вспыльчивый и горячий, обошелся с ними грубо, они уехали, преувеличили в своих рассказах случившееся и возбудили страсти в среде своих диких соплеменников, вызывая обиду за оказанное им будто бы грубое пренебрежение.
      8. В то же время, или немного позднее, поднял на востоке бунт Прокопий. Валентиниан получил об этом известие в конце октября на пути в Паризии... в тот же день.
      9. Против аламаннов император приказал выступить немедленно Дагалайфу. Они подвергли опустошению более близкие к ним { 362} местности и далеко ушли, не потеряв ни одного человека. Относительно же того, как ему подавить выступление Прокопия, не дав ему разгореться, он колебался в своих мыслях; смущало его главным образом то, что он не знал, выступил ли Прокопий претендентом уже после смерти Иовиана, или при его жизни. 10. Дело в том, что Эквиций получил об этом донесение трибуна Антония, командовавшего Внутренней Дакией, который сообщил только о дошедшем до него неясном слухе, а потому и сам он не имел возможности ничего выяснить и только кратко уведомил государя. 11. Узнав об этом, Валентиниан возвел Эквиция в сан магистра и принял решение отступить в Иллирик, чтобы не дать возможности бунтовщику пройти через Фракию и, став уже страшным, сделать вражеское вторжение в Паннонию. С ужасом он думал о том, как недавно Юлиан, поднявшись против императора, имевшего славу победителя во всех междоусобных войнах, против всяких ожиданий переходил с невероятной быстротой от города к городу. 12. Но его горячее стремление вернуться назад встретило сопротивление в виде советов близких людей, которые упрашивали и молили его не оставлять Галлию грозившим смертью и истреблением варварам и под этим предлогом не предавать провинций, нуждавшихся в сильной защите. Посольства более значительных городов присоединили свои просьбы не оставлять их беззащитными в столь трудных обстоятельствах, так как якобы уже одним своим присутствием он сможет спасти их от грозных бедствий, внушая ужас германцам славой своего имени.
      13. Наконец, внимательно взвесив относительную важность дел, он склонился к мнению большинства. Не раз он повторял, что Прокопий – враг только лично его самого и его брата, а аламанны – всего римского мира, и решил пока не покидать пределов Галлии. 14. Он прошел вперед до города Ремов и, опасаясь внезапных вторжений в Африку, приказал Реотерию, который был тогда нотарием, а впоследствии достиг консульского сана отправиться на ее охрану. С ним вместе был послан Мазавцион, доместик-протектор, с тем расчетом, что тот, выросший в доме отца своего Крециона бывшего некогда комитом, знал все опасные местности в той стране. К ним император приставил Гауденция, своего оруженосца, человека, давно ему лично известного и преданного.
      15. Из-за того, что одновременно в обеих половинах империи поднялись грозные бури, я расскажу о них по отдельности и последовательно: сначала опишу события на Востоке, а затем – войны с { 363} варварами. Так как б?льшая часть событий происходила на Востоке и Западе в одни и те же месяцы, то если бы я стал перескакивать с места на место в своем изложения, могла бы произойти большая путаница, и ход событий мог бы стать неясен в моем изложении.

      1. Прокопий происходил из знатной фамилии; родом он был из Киликии, где и получил воспитание. Родство с Юлианом, который стал впоследствии императором, помогло его выдвижению, и уже с первого своего выступления на общественном поприще он был на виду. В частной жизни и характере он отличался сдержанностью, был скрытен и молчалив. Он долго и превосходно служил нотарием и трибуном и был уже близок к высшим чинам. После смерти Констанция во время переворота он, как родственник императора, возымел надежды на высшее положение и был включен в число комитов.