ГЛАВА 3

Были похороны, поминки, материальные расчеты с отечественными бюрократами, сидящими в похоронных структурах, и моральные расчеты со свекровью… Были щедро проливаемые материнские слезы.

Как она и ожидала, на нее обрушился град упреков – высказанных и утаенных. Упреков со всех сторон. На похороны явились, как ни странно, сокурсники Аркадия по академии, прекрасно помнившие, как Алла некогда обхаживала начинающего талантливого скульптора. «Она его довела, ясное дело», – услышала за спиной Алла. Она резко обернулась, чуть не расплескав водку в графине, которую несла к столу. Но определить, кто именно сказал эти слова, было невозможно.

«Да и сказать это мог любой… – думала теперь Алла, сидя дома с сигаретой в руке. – Плевать мне на них на всех… Академия… Какой я была дурой! А они так и остались дураками, ничего-то в них не изменилось за несколько лет. Аркадий для них остался все тем же парнем – ласковым, веселым, щедрым на подачку, которую любой у него мог выманить… Да и выманивать не приходилось – он и так все отдавал… Разве не поэтому они ополчились против меня, когда у нас с ним дело дошло до свадьбы?! Разве не боялись они потерять в его лице щедрого собутыльника? Ах, какая я была дура! – Она вспомнила то, что было несколько лет назад, и прикусила ненакрашенную губу. – Я надеялась, что собутыльники исчезнут, раз появилась я, что Аркадий сможет спокойно работать, мы сумеем обустроить свой дом, тогда можно и на ребенка решиться. Разве я виновата, что все хотела совершить по плану, как в Европе, как во всем мире?! А не как у нас, когда рожают без квартиры, без счетов в банке, без возможности лечь в дорогую клинику? А мне говорили… Говорили, что я расчетливая, бессердечная, что я польстилась на его заработки и вышла за него потому, что надеялась хорошенько его подоить… Ох, знали бы они все, шептуны, сколько я своих денег переплатила за его лечение, сколько взяток передавала врачам, препаратов купила за свой счет, сколько шоколада перетаскала медсестрам, чтобы уколы делали вовремя, белье застилали чистое и по роже моего дурака не били за каждую истерику… А на истерики он был мастер, особенно когда слезал с иглы…».

При мысли о шоколаде ей вдруг вспомнилась Даша. Даша – медсестра из наркодиспансера, где в последний раз лечился Аркадий. И на этот раз лечение было более эффективным, чем раньше. И больница почище, и обслуга помягче… И Даша ей понравилась – тихая аккуратная девушка из тех, что женщины называют «миленькими», а мужчины – «красавицами».

Тогда, год назад, совершенно замороченная очередным срывом мужа, Алла привезла его в платную клинику. Она уже привыкла ко всему – и к грубости медперсонала, и к казенным помещениям, и ко многим иезуитским правилам, которые практиковались в наркодиспансерах. И когда перед ней возник накрахмаленный до звона халат Даши, она резко вскинула голову, готовясь увидеть очередную палатную стерву. Почему-то ей везло на таких. А увидела невысокую, пухленькую девушку немногим старше двадцати лет. «Девочка, – подумала Алла, хотя оказалось впоследствии, что она старше Даши всего на четыре года. – Красивая девочка».

У девочки были длинные черные волосы, гладкие и блестящие. Нежные зеленоватые глаза, пушистые ресницы, большой красивый рот без следов помады. «Аркадий увлечется», – обреченно подумала она, впрочем, без всякой ревности или злобы на девочку. Алла давно убедилась, что женщины интересовали Аркадия чисто с эстетической точки зрения. И в этом тоже винила наркотики.

«Аркадий увлечется и даже напишет ее портрет… А толку все нет… Если бы знать, что больница эта будет последней…» Она возлагала на клинику кое-какие надежды особенно потому, что прежде Аркадий лечился в заведениях попроще.

Даша тоже обнадеживала ее. Женщины часто встречались, когда Алла приходила к мужу. Она не переставала удивляться: Даша наотрез отказывалась брать традиционные мелкие подарки – коробочку конфет, колготки, все, чем Алла по привычке набивала сумку.

«Нет, нет… – Даша отказывалась с мягкой улыбкой, но вторично предлагать подарок не хотелось. Голос ее при этом звучал твердо. – Зачем вы, Алла? Я ведь тут работаю, получаю за это…»

«Ах, Даша, не в обиду… – Алла прятала сверточек или коробку обратно в разбухшую сумку. – Честно говоря, у меня условный рефлекс… Простите… Как мой тут?»

Они постепенно перешли на «ты», и беседы стали продолжительнее. Алле больше всего нравилось, что Даша, хоть и была заметно красивее ее, все же смотрела на свою собеседницу снизу вверх.

«Все дело в образовании… – говорила себе Алла. – Ну как для такой вот медсестры звучит слово «искусствовед»? Или «скульптор»?» Она успела убедиться, что Даша не такая уж примитивная собеседница, кое-что почитывала, кое-куда захаживала, ко избавиться от чувства превосходства Алла не могла, хотя корила себя за это.

Девушка ей нравилась. Было в ней что-то уютное, комфортное, а то, что ее внешняя податливость и мягкость иной раз оборачивались весьма твердыми убеждениями и трезвым взглядом на жизнь, приятно удивляло. Алла простушек не любила, поскольку сама простушкой не была. И вскоре она убедилась, что Даша, будучи совсем не из Аллиного круга, является идеальной подругой для нее. Теперь женщины уже болтали не столько об Аркадии, сколько о себе.

Перед выпиской мужа Алла зашла в клинику в последний раз. Даши не было ни в палате, ни в ординаторской, ни в процедурной. Алла на правах своего человека обшарила знакомые закутки и в конце концов оказалась на лестнице, где обычно курили медсестры и больные. Там в этот момент никого не было. Но это только на первый взгляд. В следующий миг Алла услышала Дашин голос, мягко повторяющий со своей обычной интонацией – ласковой и терпеливой:

– Ведь это будет зависеть только от тебя. Как я могу что-то решить…

«С кем это она?» – спросила себя Алла. Даша со своим собеседником или собеседницей стояла выше, на площадке того этажа, куда по обязанности захаживала довольно редко. И это удивило Аллу прежде всего. Вторым удивительным моментом было то, что собеседник Даши молчал. Или говорил так тихо, что до слуха Аллы слова не долетали.

Даша продолжала:

– Я ведь не обещала тебе. Ты ведь знаешь… Я не обману тебя. Только и ты… И ты меня не обманывай… Подожди… На вот… Сигареты тебе… Я пойду, мне пора…

На лестнице раздался стук низких каблучков Даши, и вскоре над Аллой показались ее стройные, довольно высоко открытые ноги, обтянутые тонкими блестящими чулками. В первый момент Алла хотела уйти в коридор, чтобы не смущать Дашу тем, что могла подслушать ее беседу с молчаливым собеседником, но потом сказала себе: «Что за чепуха!» – и никуда не пошла. Так они и столкнулись лицом к лицу. И Алла увидела, как Даша побледнела.

В тот раз между ними ничего не было сказано. Алла в последний раз выпила с ней чаю, выложив на стол принесенное печенье, выслушала последние новости об Аркадии – новости, которые знала и без нее. Мол, он поправился, почти что совершенно вылечился, можно надеяться, что надолго… Страшно говорить «навсегда», ведь гарантий быть не может… Но надо надеяться… Даша говорила официально, сдержанно… Чашка с чаем стыла перед ней, к печенью она, сластена, не притронулась… Алла обкуривала ее своими сигаретами и думала про себя, что знает, кто был Дашин собеседник на лестнице… «Кому же еще быть… – вздыхала она. – Бедная Даша… Что у нее тут за публика… Где же ей встретиться с приличным человеком… А девушке пора замуж…» Мысли возникали злые, но в общем-то приятные, ибо содержание их было простым, незамысловатым, бабьим – «я жена, а ты кто?». С тем они и расстались, свято пообещав друг другу звонить, но клятвы не сдержав. Видимо, святость обещаний была весьма условной.

И теперь Алла впервые за этот год, прошедший со времени их последней встречи, вспомнила о Даше.

«Вот с кем надо было посоветоваться! Аркадий столько проторчал у нее под надзором, она-то должна знать, почему он мог сорваться…»

Через несколько дней после похорон и поминок Алла начала приходить в себя. Она побывала в парикмахерской и сделала себе давно задуманную стрижку – короткую, почти мальчишескую, которая неожиданно придала ее потускневшему облику утраченную женственность. Стрижка открыла чистый лоб и длинную шею, сделала тени под глазами менее старообразными… Да и тени постепенно начинали исчезать, и не только с помощью косметики. К Алле возвращались ее двадцать восемь лет, чуть не превратившиеся в сорок за время замужества. Она купила новый свитер – дешевый, но эффектный – грубого плетения, из разноцветной шерсти. Заставила себя меньше курить. И через несколько дней поняла, о чем думала в это время, прихорашиваясь и обретая утраченную прелесть. О Даше.

«Вот теперь не стыдно с ней встретиться… – сказала она себе поздно вечером, вернувшись домой и поглядевшись в зеркало. – А то мертвецом выглядела… А Даша-то, наверное, расцвела среди своих наркоманов… Да, одно дело быть медсестрой, а совсем другое – женой… Пусть теперь посмотрит на ту. замученную особу, с мужем которой она ворковала тогда на лестнице… Пусть посмотрит!»

Алла давно поняла, что чувствовала себя уязвленной тем случаем, окончательно поколебавшим ее веру в свою женскую привлекательность. Теперь она могла смело противопоставить природному цветению Даши свою искусственно созданную, но все же ощутимую красоту. И набрала ее номер.

Сперва в трубке раздался скрипучий старушечий голос, знакомый Алле по прежним звонкам. Она вспомнила, что Даша живет в коммунальной квартире с бабкой-соседкой, уже прописавшей в третьей комнате, освободившейся от умершей соседки, сына-алкаша и постепенно выживающей из квартиры Дашу. Однако по голосу и по разговору бабка была слаще меда. Она ласково заскрипела:

– Дашу? Дашенька, тебя спрашивает дама!

И Алла поздоровалась с забытой подругой. Ее голос, видимо, произвел на Дашу впечатление легкого шока. Она на миг замолчала, потом нерешительно спросила:

– Алла, ты?

– Я, – смешком ответила ей подруга. – Забыла уже меня?

– Почти что так… – вздохнула Даша.

Алла замялась, прежде чем выложить новости.

– Я ведь что звоню-то… – нерешительно, подбирая слова, начала она. – Аркадий… Он такую штуку отколол…

– Опять? – воскликнула Даша. – Постой, он что же, опять колется?!

– Уже нет, – мрачно сказала Алла. – Докололся уже. Умер.

– Как ты сказала?! – зазвенел голос подруги. – Когда?! Что ты говоришь?!

Алла поудобнее устроилась у телефона. Она вкратце рассказала Даше про обучение и работу Аркадия в Венеции, про его внезапный срыв, его смерть…

– Постой, – опомнилась медсестра. – Ты говоришь – академия не оплатила поездку?

– Конечно нет. Да он меня просто обманул. Чего и следовало ожидать. Ему кто-то сделал левый заказ. Сама понимаешь – кто станет возиться со скульптором, пусть даже талантливым, который балуется наркотиками?

– Вот как… – удивилась Даша. – И ты не узнала, кто ему сделал заказ?

Хотелось бы узнать, конечно… – согласилась Алла. – Не столько потому, что я беспокоюсь… Хотя и беспокоюсь тоже – ну, как заказчик остался недоволен и предъявит мне претензии? А больше потому, что хочется увидеть, что он сделал перед смертью. Ведь это немыслимо – работать в таком состоянии!

– Да, – неопределенно сказала Даша. – Ал, ты еще не ложишься? Можно… Можно, я забегу к тебе?

– Давай! – внезапно согласилась Алла, которой вначале не слишком хотелось видеть бывшую подругу. – Всего одиннадцать.,. Ты успеешь до часу домой?

– Не в первый раз, – ответила та.

И точно – раньше они часто навещали друг друга. Даша жила на «Приморской» станции метро, а Алла – на «Василеостровской», так что их разделяла одна остановка. В те дни, когда Алла бывала загружена работой и не надеялась успеть в клинику на свидание с мужем, то вечерком накануне завозила Даше продукты и разные мелочи, которые могли потребоваться Аркадию, и была уверена, что подруга не подведет и передаст их. Когда кончилось лечение, потребность во взаимных визитах отпала. И теперь Алла ждала Дашу с некоторым трепетом, сама себе боясь признаться, что завидует ей – как завидуют молодости и красоте.

– В конце концов, нам больше нечего делить, – сказала она своему отражению в зеркале. – У нас нет ничего общего. Кроме воспоминаний.

Даша явилась с рекордной быстротой – через полчаса. Алла расцеловала холодную разрумянившуюся щеку подруги и поставила чайник на плиту. Женщины уселись на кухне и пытливо оглядели друг друга – при этом Алла произвела более тщательный осмотр.

«Ничего, – решила она. – Но нельзя сказать, чтобы расцвела. Все та же. Те же волосы, глаза… Стоп, глаза другие. Что с ними? Боится чего-то? Тревожится? Вот дурочка… Неужто думает, что я могла его ревновать?! Да самое большее, к чему я могла его ревновать, – это к порнографическому журналу. Женщины в чистом виде были ему уже недоступны».

И она ободряюще улыбнулась Даше.

– Кофе у меня дрянной, растворимый, – предупредила Алла. – Но другого нет.

– Брось ты… – протянула Даша. Она отогревалась в теплой кухне, и ее щеки медленно возвращались к обычному цвету – тусклому, смугловатому. – Рассказывай. Я пришла, потому что мне показалось, что разговор не телефонный.

– Для меня нет такого понятия, – отмахнулась Алла. – Кому я нужна, чтобы меня подслушивали.

– Дело касается наркотиков, – тихо возразила медсестра.

Она осматривала кухню, и Алла поняла, что ей до смерти хочется в комнату, посмотреть, как много осталось там от Аркадия. И она вполне извинила это женское любопытство.

– Ладно, осторожная ты моя, – преувеличенно дружелюбно согласилась Алла. – Раз ты такая подкованная в этих делах, то скажи вот что… Почему он снова начал колоться? Что могло его на это толкнуть?

– Об этом больше должна знать ты. Это могло быть все, что угодно… Прежде всего, безволие… Или соблазн…

– Ну, это-то понятно! Но должно было быть еще что-то… Соблазны возникали всякий раз, как появлялись деньги. А деньги появились. Но бывало же и так, что деньги не мешали ему держаться… Не колоться… А тут не удержался… Знаешь, что я думаю? Что он провел некоторое время в какой-нибудь наркоманской коммуне… Знаешь, таких полно…

– Знаю, – поморщилась Даша. – Из таких коммун целым не уйдешь… У меня сейчас двое доходят в палате… Оба попали прямо из «Сучьей слободки».

«Сучья слободка», про которую Даша некогда рассказала Алле немало жутких вещей, была всего-навсего несколькими домами нежилого фонда, располагавшимися на задворках Петроградской стороны. Но эти несколько домов являлись рассадником заразы, где пропадало ежегодно множество баловавшихся наркотиками людей. А те, что не пропадали, – доходили в больнице. Наркотики, по словам Даши, употреблялись самые некачественные, иногда в жутких смесях. Клиенты «Сучьей слободки» выживали редко. Чаще всего их здоровье было настолько подорвано, что лечение оказывалось неэффективным.

– Ты думаешь – он там пропадал?! – сделала большие глаза Алла. Только тут она вспомнила, что не сообщила подруге насчет двухмесячной отлучки Аркадия перед его действительным отъездом в Венецию. И она выложила все, что узнала от комиссаpa Арицци, помянув его недобрым словом. Даша отшатнулась, услышав новости.

– Постой… – заговорила она, мучительно стараясь собраться с мыслями. – Он что же – соврал тебе, что находится в Венеции?!

– Ну да! – подтвердила Алла, радуясь, что новость не вызвала у Даши ехидной реплики. «А ведь она вполне могла бы позлорадствовать – вон, мол, как он ее обманывал!» – Конечно же соврал! Это было все из той же оперы, что и академия… Только чтоб я успокоилась и ничего не проверяла! Понимаешь? А сам в это время подхватился и отправился якобы в Венецию, а на самом деле в какую-нибудь там «Сучью слободку»!