Драконье горе (№4) - Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны

Не договорила фразу она, как я сразу понял, специально, вызывая меня на вопрос. Я его и задал:

– Что значит – к чему спешка? К тому и спешка, чтобы не попала она к вашему… этому… Змею Горынычу. Или ты думаешь, что она по доброй воле в это путешествие отправилась? Это наверняка ваш Змей ее заставил!

– Конечно, Змей заставил, – неожиданно легко согласилась Лосиха, – только вот что другое заставить девчонку сделать он и не может.

– Что «другое»? – Я изобразил полное непонимание.

– Полюбить себя, например! – охотно пояснила тетенька. – И приневолить за себя идти он не может – это все по любви должно быть. Ну конечно, Змей Горыныч – видный из себя парень, это надо правду сказать, а только коли не захочет девка за него идти, так и все тут! Так что если свободно у девчушки сердечко, то ты все едино опоздал, а ежели есть у нее кто-то дорогой… – тут она как-то особенно стрельнула глазом, – так и не торопясь успеешь!

«А есть ли у нее кто-то дорогой? – с тоской подумал я. – Может, я вообще зря через ту корягу сунулся?»

И в этот момент в нагрудном кармане моей куртки зашевелился игрушечный медвежонок, словно напоминая мне, что я «через ту корягу» сунулся не по своему хотению.

– А вы, гражданочка, не предусматриваете возможности насилия со стороны этого вашего Змея Горыныча?

Вопрос задал Макаронин, всунувшись в окно. Физиономия у него была красная и вспотевшая, то ли из-за копки заказанной мной канавки, то ли из за усилий добраться до окошка.

Лосиха, не поворачиваясь, скосила один глаз на окошко и нехорошим, «ласковым» тоном проговорила:

– А ты, касатик, копай… копай… И не суйся в чужой разговор! Твой разговор еще впереди!

«Выходит, тетенька ни в какой отключке и не была, – мелькнула у меня мгновенная мысль. – Выходит она все, что говорилось в комнате, слышала».

Очевидно, в голове Макаронина появилась эта же мыслишка, потому как фыркнув, но ничего не ответив на высказывание хозяйки, он исчез из окошка.

Лосиха же, снова уставившись на меня, спокойно пояснила:

– Сильничать Змей Горыныч не будет. Зачем ему это. Девку соблазнить надо – она тогда слаще!

Василиса вдруг мотнула головой и чуть ли не бегом бросилась вон из комнаты. А Лосиха с самым довольным видом вывела заключение:

– Так что оставайтесь. Поужинаете, переночуете, а поутру, по свежему воздушочку и двинетесь. К тому времени и Володьша в себя придет, и ты заклинание новое на плетень на наш положить успеешь. Я вам с собой и харчишек на дорогу положу – вам же не ближний свет топать, как без харчишек-то. Ну и, конечно… к-хм…

Тетенька не договорила, но в последней, оборванной ею фразе я почувствовал некую угрозу.

И тут в окошко снова донесся голос Юрика, хотя физиономия его на этот раз не появилась:

– Давай, Сорока, задержимся. Что на ночь глядя куда-то тащиться, да и хозяйкам помочь надо. Если ты, конечно, можешь.

– Он может… может!… – ласково пропела Лосиха и вдруг улыбнулась. Не ухмыльнулась, а именно улыбнулась, открыто и ласково.

И что мне оставалось делать? Я сразу же согласился с ее предложением, тем более что и Юрик его поддержал.

ГЛАВА 3

Я Водяной, я Водяной,

Никто не водится со мной…

(Песенка из мультфильма)

…Всяка нечисть бродит тучей,

На прохожих сея страх…

(Песня народная, слова и музыка В. Высоцкого)

А по дому Барабашка

Ходит-бродит с вострой шашкой…

(Первый стих четырехлетнего ребенка)

С помощью Макаронина я установил вокруг усадьбы Лосихи новое охранное заклинание да вдобавок развесил по ближайшим соснам сторожевые маячки, так что теперь к плетню невозможно было подойти незамеченным даже самой темной ночью.

Лосиха, правда, очень настаивала на проведении «ходовых испытаний» и при этом заговорщицки мне подмигивала и кивала в сторону Володьши, внимательно наблюдавшего за моими действиями. Однако я категорически отказался ставить эксперименты на совершенно безобидном человеке. Тетка было обиделась, но затем, минут на десять куда-то отлучившись, вдруг пришла во вполне благодушное настроение. Она даже выставила угощение «работничкам» и непривычно многословно рассыпалась в благодарностях.

Так что часа четыре спустя мы, сытые и слегка пьяные, сидели во дворе на бревнышке, смотрели в ночное, изузоренное звездами небо и тихо, лениво наслаждались покоем.

Володьша давно очнувшийся или, сказать вернее, проснувшийся, поскольку, как оказалось, дубинка Лосихи была наговоренной и не «ушибала» свою жертву, а всего-навсего усыпляла ее, внимательно слушал ленивые сетования старшего лейтенанта по поводу отсутствия в этом уединенном месте электричества, радио, телевидения и даже газет и, как следствие этого, полного отрывы от жизни страны.

Наконец Юрик замолчал, заворочался и, покряхтывая, поднялся на ноги.

– Пойду прогуляюсь до ближайшего лесочка, – заявил Юркая Макаронина, довольно потягиваясь. – Надо перед сном освободить мочевой пузырь.

Развернувшись, он направился к плетню, на ходу прищелкивая пальцами и с удовольствием наблюдая, как послушная заклинанию изгородь прижимается к земле.

Шаги Макаронина стихли, и тогда заговорил Володьша:

– Чем больше я за вами наблюдаю… – Он бросил в мою сторону быстрый взгляд и торопливо вставил: – Только ты не обижайся.

– Ну с чего мне обижаться? – ухмыльнулся я, догадываясь, о чем пойдет речь.

– Ага… – успокоенно констатировал Володьша. – Так вот, чем больше я за вами наблюдаю, тем непонятнее вы для меня становитесь. Вот сейчас твой… э-э-э… друг говорил про какие-то странные, совершенно неизвестные и невероятные вещи. Что такое радио, и как его слушают? Кто такой теле… вин… зер и зачем его смотрят? А насчет… гап… зеп… твы… тут уж я совсем ничего не понял.

Володьша помолчал, задумчиво опустив глаза, а затем продолжил свои размышления:

– А уж его заверения, что он состоит на службе у самого Змея Горыныча и занимает там какое-то особое место, так они просто… э-э-э… невероятны!

– Когда это Макаронина говорил, что состоит на службе у Змея Горыныча? – лениво удивился я.

– Как «когда»? – чуть оживившись, переспросил Володьша. – Он же постоянно называет себя «представитель власти при исполнении служебных обязанностей» и… это… обещает всех и за все жестоко покарать. Причем, как я понял, карать будет не сам старший… этот… лейте… нам Макаронина, а кто-то, занимающий гораздо более высокий пост, чуть ли не сам Змей Горыныч! Вот и выходит, что этот… твой… Макаронина состоит на службе у Горыныча и занимает весьма высокий пост. Только… он ведь все врет! – неожиданно подвел черту местный философ.

– Ну… вообще-то да! – Вынужден был согласиться я. – Только Юрик не врет, там где мы… э-э-э… Там, откуда мы пришли, он действительно состоит на… э-э-э… государевой службе и занимает определенный пост. Просто он никак не может понять… или принять… что мы с ним находимся уже в другом Мире.

– А, так вы пришлецы! – с облегчением и даже с каким-то удовольствием протянул Володьша. – Ну тогда все ясно!

– Я смотрю, для тебя «пришлецы» довольно обычное явление? – переспросил я его. Мне стало интересно, как часто попадают в этот Мир «чужие».

– Нет, конечно, – поспешно ответил Володьша и поскреб свой затылок, – я сам никогда с пришлецами не встречался, тем более с пришлецами-магами… Но вообще-то в этих местах пришлецы объявлялись довольно часто, особенно в старые времена.

– В старые времена? – переспросил я.

– Ну да, – спокойно, как о нечто само собой разумеющемся сообщил Володьша, – лет этак двести – триста назад, почитай, каждый год несколько штук появлялось. Ну, сейчас, конечно, они выпадают гораздо реже. А то, что вы пришлецы, очень хорошо объясняет и ваше поведение, и ваши разговоры.

«Ишь ты, «выпадают»!… Пришлецы у них здесь, выходит, вроде осадков», – подумал я с усмешкой.

Володьша между тем еще раз поскреб затылок и, вдруг озаботившись, добавил:

– Только вам будет очень сложно… тут у нас. Вы ж ведь ничегошеньки не знаете.

– Да мы ничего и узнавать не собираемся! – Я пожал плечами. – Наша задача отыскать девушку и забрать ее домой.

– Девчушка-то, получается, тоже пришлец… – раздумчиво проговорил Володьша. – То-то я сразу заметил – какая-то она не такая.

– Она такая, как надо! – жестко осадил я разговорившегося мужика. – Это ваш Змей… Горилыч какой-то не такой! Ну да ничего, мы со старшим лейтенантом мозги ему вправим!

Володьша бросил в мою сторону быстрый косой взгляд и едва заметно покачал головой.

– Сомневаешься? – с усмешечкой спросил я.

– Сомневаюсь! – с некоторой отчаинкой в голосе выдохнул Володьша и поспешил объясниться: – Нет, ты, конечно, серьезный колдун, только ведь ничегошеньки об Змее Горыныче не знаешь! А когда так, то как ты можешь колдовство-то свое применить, может, оно Змею-то только на пользу пойдет!

– Здесь ты прав, – согласился я и почувствовал, как Володьша с облегчением вздохнул – видимо, он опасался, что я рассержусь.

Однако я и не думал раздражаться. Вместо этого я самым благодушным тоном, но с определенной целью продолжил:

– Информация о Змее, да и вообще обо всем вашем Мире мне, конечно, нужна. Так ведь я и не завтра утром собираюсь в драку лезть. Если мне Людмилу не удастся по дороге перехватить, то пока мы до столицы вашей доберемся, многое можно будет узнать и понять.

Я взглянул на Володьшу и добавил:

– Вот и ты наверняка тоже можешь порассказать интересного.

– Конечно, могу, – неожиданно легко согласился Володьша, – я ж до побега в департаменте слухов и домыслов трудился – почитай, в самой информированной службе. А когда прежний-то Змей того… удалился от дел…

– Постой, – перебил я его, – давай-ка по порядку! У вас тут что, власть недавно поменялась?

– Поменялась… – со вздохом подтвердил Володьша.

– Рассказывай! – потребовал я.

– Что? – удивленно вскинулся Володьша.

– А все! Все что знаешь, все как было, с самого начала!

– Ну, с самого-то начала теперь вряд ли кто сможет рассказать, да и как на самом деле было, я тоже не знаю… – несколько неуверенно протянул мужик. – Могу рассказать только то, что в общем-то все знают. Ну, может быть, с кое-какими подробностями.

– Давай с «кое-какими подробностями», – согласился я.

Володьша помолчал, собираясь, видимо, с мыслями, а затем заговорил напевно, словно рассказывая древнюю балладу:

– До совсем недавнего времени государством нашим правил ужасно могучий Змей Горыныч по прозванью Поллитрбурло. Головы у него были все как одна мудрые, крылья по двенадцати сажён, да с подкрылками и элеронами, а лапы – жуть! Каждый коготь по полтора десятка вершков чистой кованой кости! Когда Поллитрбурло на трибуне во время военных парадов стоял, народ от восторга орал, от страха писался.

А всего голов у Поллитрбурла было не то двенадцать, не то четырнадцать, а иногда, может, даже и восемнадцать. Правил Поллитрбурло лет сто или даже поболе, и, поскольку голов у него было… того… много, бдил за всем, что в государстве делалось. Каждая голова свое дело наблюдала. Ты себе представить не можешь, но даже железа и угля кузнецам выдавали столько, сколько Поллитрбурло назначал, ну и, конечно, кузнецы эти ковать могли только то, что им Поллитрбурло предписывал.

Конечно, у Змея Горыныча Поллитрбурла было много этих… помощников – всякие там дьяки, подъячие, видальники, грымзы, столовертухи, мянисты, а уж мелких людишек, всяких там верхних ниженеров и просто ниженеров – так тех без счету.

И ты знаешь, какое у нас тогда было сильное государство?! Армия была – все соседи плохо спали, одних главных полководцев в звании дегенералмиусиусов аж сто двадцать две штуки было, а ведь под каждым тыщ по триста воинов разного звания ходило!

«Врет! – подумал я. – Не может быть в этом… к-хм… государстве такой армии!» Но перебивать не стал, а Володьша вдохновенно врал дальше:

– В общем, крепкая была держава. Ну конечно, торговля процветала – торговлей-то тоже Поллитрбурло командовал. Одной живой воды в другие страны тыщу цистернов в год продавали!

Тут Володьша чуть сбился, посмотрел на меня и поинтересовался:

– Ты знаешь, что такое цистерн?

– Ну-у-у… – неуверенно протянул я, – догадываюсь, что много.

– Цистерн – сто бочков, бочк – двести ведров, ведр – триста штофцев, штофц – четыреста стаканцев, стаканец – пятьсот стопков, стопк – шестьсот каплев, капль… – Володьша смолк, чуть подумал и закончил: – Ну капль – он капль и есть, чего его делить.

Он снова немного помолчал, но почувствовав мое внимание к своему рассказу, продолжил.

– Так вот. Лет пятнадцать назад главная голова Поллитрбурла, которую завали Первак Секретут, стала сбои давать – то память откажет, то счет забудет, то язык начнет заплетаться, а брови у ней выросли, аж глаз не видать стало. Ну ты знаешь, густые да косматые брови к старости отрастают. Пока другие головы думали, как ей помочь, она окончательно… того. Ну, тут и началось!

Оставшиеся сиротами головы все как одна главными захотели стать, а прямо заявить об этом им почему-то стыдно было – положено, вишь ты, мирно договариваться, чтоб, понимаешь, тебя все остальные признали. Ну, покрутились, покрутились они – выбрали одну. Да только голова эта малоопытная была. Начала она туда-сюда кидаться, все, значит, искала, чем бы таким действенным жизнь людям улучшить. Сперва решила бражку запретить. Представляешь? Ну, оно, конечно, запретила… Все запретила – и пиво, и медовуху, и настойки-наливки всякие, и квас-ситро, а уж чистую бражку, так ту вовсе врагом народа объявила. Короче, совсем у державного люда радости не стало. Потом голова пообещала армию сократить, поскольку хлеба на прокорм ее не стало. Ну сам понимаешь, как это известие встретили все дегенералмиусиусы и те, кто под ними ходил! Потом вдруг разрешила кузнецам ковать что кто хочет, столярам строгать что кто хочет, вот только ни железа, ни леса, ни угля выдавать совсем не стала – нет, говорит, больше ни железа, ни леса, ни угля.

Года два она так вот кувыркалась, а потом мы вдруг узнаем, что издох наш Поллитрбурло совсем, а головы его кто куда расползлись и там объявили сами себя главными… кто кем… Ну, кто Змеем, опять же Горынычем, а кто Гюрзой Анакондовичем, это уж кому как нравилось. Не все, правда, на новом месте прижились, некоторых вскорости задавили местные… к-хм… Змееныши Горыновичи, но я не про то…

Мы-то даже растеряться не успели, как в столице у нас новый Змей Горыныч объявился. Звать его Плюралобус Гдемордакрат, и голова у него всего одна, но лихая! Этот Плюралобус сразу и бражку, и пиво, и все остальное ситро разрешил. То есть разрешил и делать самим, и продавать, и пить, и на землю лить. И не только это разрешил, но и все остальное тоже. То есть – все!

Ну тут, конечно, без драки не обошлось – человек ведь каждый хочет побольше под себя захапать, и всего всем всегда не хватает. Некоторые так и до смерти нахапались, но постепенно все как-то образовалось и теперь мы живем в полной свободе, правда, у большинства, кроме этой свободы, ничего и нет. Вот хотя бы у меня…

Тут Володьша вдруг повесил голову, задумался.

Над усадьбой, над окружающим ее лесом да, пожалуй, и над всем этим Миром повисла ласковая теплая тишина, сдобренная монотонным стрекотанием сверчков, совсем, впрочем, не нарушающим ее. Я раздумывал о… кратности Миров и Событий, а Володьша негромко сопел, то ли засыпая, то ли припоминая какую-то давнюю обиду.

Минуты три мы молчали, и вдруг Володьша снова заговорил, резко, с каким-то внутренним надрывом:

– Таких этот Плюралобус кадров набрал – все сплошь каторжане-душегубцы, хоть и учились они в фрязинских гуниверситетах! Говорят – что песню душевную льют, заслушаешься, а на деле… Я б им всем… – Тут он, не договаривая, скрипнул зубами и секунду спустя продолжил чуть спокойнее: – И главное, этого… Плюралобуса Гдемордакрата… вся сущая нечисть поддерживает. Народ еще туда-сюда, серединка-наполовинку, многие и сомнении, а домовые, овинники, кикиморы, мокруши, лоскотухи, водяные шишки, егозы, а особенно мары запецельные да банники – все как один за нового Змея Горыныча! Чем он им подмаслил, никто понять не может. Правда, надо признать, он на ихнем языке, как на своем собственном чешет!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.