Драконье горе (№4) - Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны

К концу своей тирады он снова дошел почти до крика, но я его уже не слушал. Мне в голову наконец-то пришла дельная мысль. Вот только не опоздала ли она?

Все было предельно просто. Людмилу лишили ее «я», ее сути, если хотите, ее души. Разделили тело и душу. Тело оставили там, где это случилось, а душу сманили или украли. И вот теперь ее душа позвала к себе ее тело. А зов души, сами знаете, превозмочь невозможно.

Если человека просто похитить – это будет уголовно наказуемым делом. А вот если похитить его суть, то все, что происходит потом, будет выглядеть как добровольные действия этого человека. И никто не докажет, что он, вернее, его тело, действует по принуждению. По непреодолимому принуждению. Вот так!

В первый момент я растерялся, но тут же словно что-то толкнуло меня изнутри:

«Всесвятский район, деревня Лосиха!»

Вот где все началось! Вот где надо было перехватывать Людмилу и искать черного мага, искалечившего ее!

Спустя полчаса я был на вокзале.

ГЛАВА 2

Если с другом вышел в путь,

Если с другом вышел в путь…

(Песенка из мультфильма)

Если друг оказался вдруг…

(Песенка из кинофильма)

Я бы двух врагов отдал за друга,

А за двух друзей и шестерых…

(Так… Мурлычу себе под нос.)

Во Всесвятск электричка прибыла около трех часов ночи. Выйдя на абсолютно пустую и удивительно холодную для этого времени года привокзальную площадь районного городка, я самым тщательным образом проштудировал расписание всех отходивших с нее автобусов. Направлялись они в самые разные населенные пункты небольшого Всесвятского района, однако деревни Лосихи среди этих населенных пунктов не было.

Закончив восьмой круг по площади, я направился в здание вокзала и после долгих поисков обнаружил-таки дверь, несущую на себе небольшую табличку с надписью «Милиция». За дверью располагалась крошечная комната, разделенная зачем-то узкой деревянной стойкой, за которой кемарил, сидя на мягком, чуть продавленном стуле, старший лейтенант. Когда я постучал по стойке ногтем, он поднял голову с взъерошенными волосами, открыл один глаз, сурово посмотрел этим глазом на меня и глухо проворчал:

– Чего надо?

– Надо мне добраться до деревни Лосиха, – самым дружелюбным тоном ответствовал я.

– Ну и добирайся, – проворчал доблестный страж порядка, закрывая глаз и снова откидываясь на скрипнувшую спинку стула.

– А вы не сможете мне подсказать, каким образом можно это сделать? – еще дружелюбнее спросил я.

Старлей снова распахнул свой глаз и взглянул на меня гораздо суровее, словно бы моя непонятная настойчивость рассердила его.

– А зачем тебе в Лосиху? – спросил он после секундной паузы. – Что ты там оставил?

– В этой самой Лосихе живет бабушка моей… э-э-э… невесты, – самым дружелюбным тоном пояснил я, – вот хочу пригласить ее на свадьбу.

– Бабка из Лосихи – бабушка твоей невесты? – удивился почему-то страж порядка, и его глаза неожиданно широко распахнулись, – И как ее зовут?

– Как зовут бабушку, не знаю, а невесту зовут Людмила, – проговорил я, и старший лейтенант тут же подхватил мои слова:

– Людмила? Значит, тебе бабка Варвара нужна? Ну, парень, повезло тебе!

По его ставшему вдруг дружеским тону я понял, что слово «повезло» надо понимать в кавычках. Однако требовать объяснений по поводу своей «будущей родственницы» я не стал. Вместо этого я снова спросил:

– Ну так как мне до Лосихи-то добраться?

Старлей покачал головой и ухмыльнулся:

– Да не езди ты ни в какую Лосиху!

– Почему? – удивился я.

– Все равно бабка Варвара никуда не поедет. А то, глядишь, и ты из этой Лосихи не выберешься. – Он снова ухмыльнулся, на этот раз загадочно. – Место там такое – погостишь-погостишь и сам уезжать не захочешь!

– А я все-таки попробую, – усмехнулся я в ответ. – Неужто с родной бабулей не договорюсь?

– Ну смотри, – милиционер вдруг стал совершенно серьезным, – потом не говори, что тебя не предупредили.

Он посмотрел в окно на пробуждающуюся площадь и надел фуражку, став совсем уж официальным.

– Значится так, гражданин… э-э-э… жених! Сядете на автобус до села Степанчикова. Выйдете у Гнилого разъезда, а дальше до самой Лосихи пешком. Там, правда, недалеко – всего-то километров восемь. Надеюсь, не заблудитесь, ну а в случае чего – звоните. Телефон-то имеется?

– Имеется, – в тон ему ответил я.

– Ну вот и звоните! – повторил старлей и снова отвернулся к окну, давая понять, что разговор закончен.

Я опять оказался на привокзальной площади и снова принялся обходить автобусные остановки. Третья из них имела маленькую желтую вывеску с надписью «Автобус № 12-а. Вокзал – село Степанчиково». Только вот расписания эта вывеска не содержала, так что сколько мне предстояло дожидаться этого самого «№ 12-а», было непонятно.

Впрочем, уже минут через пятнадцать рядом со мной остановилась тетенька средних лет. Посмотрев на меня странным, настороженным взглядом, она спросила чуть хрипловатым голосом:

– На «двенадцать-а» вы последний?

– На «двенадцать-а» я первый, – с улыбкой ответил я, – а вот вы – последняя!

Женщина кивнула и отвернулась с таким видом, словно ей было противно на меня смотреть. Несколько минут мы молчали, а затем она снова повернулась в мою сторону и неожиданно спросила:

– А вам точно нужен «двенадцать-а»?

Не показав своего удивления, я ответил:

– В местной милиции мне сказали, что именно на этом автобусе я смогу добраться до… э-э-э… Гнилого разъезда!

Тетенька вдруг вскинула руку к лицу и прижала дрогнувшие пальцы к губам, как будто прихватывая ненужный вскрик. С минуту она смотрела на меня округлившимися глазами, а затем прошептала сквозь прижатые пальцы:

– Милок, и зачем же это тебя к Гнилому разъезду-то несет?

– Вообще-то, тетенька, я добираюсь до деревни, называемой Лосиха, – пояснил я, не обращая внимания на ее испуг и удивление. – А Гнилой разъезд, как мне сказали, самая близкая к этой деревне остановка автобуса.

– А дорогу от переезда до Лосихи ты хорошо знаешь? – гораздо спокойнее, но с каким-то, я бы сказал, нездоровым интересом спросила тетенька.

– Да совсем не знаю, – беспечно ответил я и, чуть отвернувшись, быстро нашептал заклинание «Сказанной Вслух Мысли».

– Ага… – пробормотала тетенька в ответ на мое признание и, в свою очередь, отвернулась, сделав вид, что высматривает автобус. А в моей голове быстро побежали чужие мысли.

«Интересный паренек. В Лосиху, говорит, едет, а дорогу-то выбрал окольную. Или в самом деле не знает, куда голову сует? А может, он и впрямь издалека? Только вот откуда он взялся здесь в четыре-то часа утра? Первым автобусом у нас только местные ездят».

Тут звонкая ниточка ее мысли на мгновение прервалась, и тетенька быстро взглянула на меня.

– Сам-то, чай, не местный? – Ее тон стал не только совершенно спокойным, но даже, пожалуй, ласковым. – Чай, из города, по одеже судя?

– А Всесвятск, что ж, по-вашему, уже и не город? – с усмешкой переспросил я. – Да и мало ли где я мог «одежу» себе купить!

– Купить-то и впрямь где угодно можно, – в свою очередь, усмехнулась тетенька, – а вот носить… Одень нашего мужичка в такую узкую одежу, он извертится весь. А ты, вон, как будто родился в ней.

– Ну что ж, тетенька, – посерьезнел я, – ты точно угадала – я не местный. Так подсказала бы неместному-то, как лучше до Лосихи добраться?

Последовал еще один быстрый взгляд, а затем она начала задумчиво рассуждать:

– Ну-у-у… Вообще-то если ты ехал сюда на электричке, то тебе надо было выйти на платформе Окалиха, это за две остановки до Всесвятска, а оттуда на шестом автобусе доехать до Шестопалова. Из Шестопалова тебя могли довезти на молоковозе до развилки, а от развилки до Лосихи всего-то километров двенадцать…

– А от Гнилого разъезда – восемь! – перебил я ее.

– Верно, восемь, – неожиданно легко согласилась тетенька, – зато каких!…

Она снова пристально посмотрела на меня и добавила:

– Тут-то каждый километр за три считать можно! Особенно если дороги не знаешь…

– Ну, тетенька, – вздохнул я, – теперь поздно рассуждать, как да что. Теперь я поеду, как мне милиция подсказала.

Тетенька пожала плечами и отвернулась, а произнесенное мной заклинание снова подхватило чужую невысказанную мысль:

«Чужой паренек. И, похоже, здесь его никто не знает. Хотя в Лосиху-то он не просто так едет, а к кому-то… по делу… Интересно, к кому? И зачем? И если он, допустим, не доберется до Лосихи, будет ли кто его разыскивать? И кто именно?»

Опять последовал быстрый взгляд в мою сторону, но я сделал вид, что не заметил его, и чужая мысль снова быстро потекла через мое сознание:

«Спросить нешто? Нет, вопрос его может насторожить. Надо в разговоре окольно на это навести. А там, глядишь, и самой заняться им можно будет».

Однако завести «окольный» разговор тетеньке не дали, к остановке подошли еще два парня, один из которых, мазнув безразличным взглядом по моей фигуре, с усмешкой буркнул в сторону моей попутчицы:

– Хм… Что, тетя Клава, снова в Волчий лес за грибами собралась? Чужая слава покоя не дает?

– Да нет, милок, – оскалилась в ответной улыбке тете Клава, – я в Рогозино еду, подружку свою проведать.

– Подружку проведать? – заинтересованно переспросил парень. – Я что ж без гостинца? Или по дороге собираешься кого-нибудь… ха-ха… прихватить?

Я вышел на пару шагов из-под навеса, показывая всем своим видом, что чужие разговоры меня не интересуют, однако на самом деле и разговоры местного населения, и его мысли меня крайне заинтересовали.

Было около пяти утра, когда к нашей остановке подкатил небольшой старенький автобус. Народу на остановке прибавилось, но внутри автобуса все разместились достаточно комфортно. Сам водитель собрал с пассажиров деньги за проезд, и минут через пятнадцать автобус тронулся.

Тетенька Клава то ли случайно, то ли нарочно оказалась рядом со мной, но первые пятнадцать – двадцать минут, пока автобус катил по улочкам просыпающегося города, она помалкивала. А вот когда последние домики районного городка остались позади, тетя Клава чуть подтолкнула меня в бок и негромко проговорила:

– Слушай, приезжий, хочешь, поедем со мной до Рогозина, а там я тебе подскажу, как до Лосихи дойти. Оттуда, конечно, подальше топать, чем от Гнилого разъезда, зато дорога по лугам да полям идет, в лес заходить не надо будет.

– Хм… – раздумчиво протянул я, а про себя подумал: «Точно парень сказал. «Тетенька» по дороге «кого-нибудь» собирается прихватить… в качестве «гостинца».

В другое время я, может быть, согласился бы «прогуляться» с тетенькой-ведьмой, посмотреть, что она будет делать, когда окажется, что ее «гостинец» с зубами, но сейчас… Мне было катастрофически некогда, а потому я со вздохом ответил:

– Нет, тетя Клава, нет у меня свободного времени по полям и лугам гулять, тороплюсь я.

– И куда ж это ты, молодец, торопишься? – чуть ли не пропела она. – Или тебя кто в Лосихе ждет?

– Бабка Варвара ждет! – со значением ответил я.

Тетка Клава посмотрела на меня стеклянным глазом, отодвинулась и замолчала. С этого момента ничто не мешало мне наслаждаться окружающим пейзажем. Ну вы сами знаете, какие пейзажи в нашей области: пока там березки, сосенки да озимые хлеба – душа радуется, а как только какое строение покажется – так прямо хоть плюнь.

Минут через двадцать автобус свернул с бетонки на грунтовку, и болтать нас стало как рыбачью лодку в цунами. Раза два мне казалось, что автобус вот-вот перевернется вверх колесами, но он вопреки законам физики продолжал оставаться на плаву, а может быть, у него просто днище было утяжеленное сильно.

Однако минут через десять цунами сменилось легким бризом, и автобус наш пошел ровнее. По обе стороны от дороги за замусоренными донельзя обочинами поднялись высоченные черные ольховые стволы, переплетенные тонкими рябинками и подпертые снизу непроходимыми зарослями бузины. Проехав по этому сумрачному коридору километра два, автобус остановился, и тетка Клава поднялась со своего места. Прежде чем покинуть транспортное средство, она глянула на меня одним глазом, как разозленная сорока, и неожиданным басом буркнула:

– Бабке Варваре привет передавай! Скажи, Клавка кланяться приказала!

Вместе с ней из автобуса вышли еще человек пять, так что в машине стало совсем свободно, вот только пейзажей за окном не стало совершенно. Черный, мрачный лес подступил, казалось, к самым колесам автобуса, и даже рокот двигателя, прежде такой басовитый и уверенный, стал вдруг тоненьким и жалобным.

И вот когда мрачная чащоба стала уже совершенно невыносимо мрачной, а черные неподвижные кроны деревьев совершенно скрыли небо над автобусом, он остановился, и водитель, не оборачиваясь, хрипло объявил:

– Гнилой разъезд! Кто там выходить собирался?

Когда я подошел к передней, открытой для выхода двери, водитель поманил меня пальцем и негромко проговорил:

– Пройдешь немного вперед, за рельсами справа от дороги начнется тропинка, вот по ней и дойдешь до Лосихи. Только с тропки не сходи, она, правда, капризная, петляет, так что за ней приглядывать надо, но зато до самого села дотопаешь, а если тропку потеряешь, то уж…

Он не договорил и выразительно пожал плечами.

Я поблагодарил водителя и вылез из автобуса. Тот, чихнув сизым дымом, медленно тронулся и через минуту растаял в лесном сумраке, а я неторопливо пошел вперед, размышляя, про какие это рельсы говорил водитель? Какие рельсы могут быть в этом запущенном лесу?

А вот такие!

Прямо под моими ногами, чуть приподнявшись над влажным грунтом дороги, ясно блестели две параллельные стальные полосы. Я удивленно замер над ними – рельсы имел» вид постоянно и достаточно часто используемой колеи, а вместе с тем между ними по обе стороны от грунтовки росли достаточно толстые деревья. К тому же на них не было даже легкого следа от скатов только что проехавшего автобуса.

Я проследил взглядом, как эта железнодорожная колея исчезает в лесу справа и слева от просеки, по которой только что проехал автобус, и мое богатое воображение оказалось бессильно показать мне, каким образом по этой колее проносится товарный или пассажирский состав или хотя бы небольшая дрезина. Оставалось предположить, что некто неизвестно зачем ежедневно начищает старые рельсы именно на этом их участке. Меня прямо-таки потянуло в чащу посмотреть на блестящий рельсовый след между черных старых деревьев, но я вдруг остановился, припомнив только что услышанные слова водителя: «…а если тропку потеряешь, то уж…»

Вздохнув и почесав затылок, я перешагнул через рельсы и двинулся дальше по обочине грунтовой дороги.

Тропку я обнаружил именно там, где ее обозначил водитель, – в двадцати метрах за рельсами, справа от дороги. Была она в отличие от местной железной дороги неухожена, узка и затянута перебегающей ее травой, однако видно ее было вполне отчетливо. Пока! Свернув на эту тропку, я собрался было произнести заклинание Истинного Зрения, но передумал. Вместо этого я подобрал длинный тонкий сук и выломал из него подходящую моему росту палку. Шебурша время от времени впереди себя этой палкой, я ходко двинулся по тропинке, беспокоясь только о том, чтобы не слишком промочить свои кроссовки.

Прошел я по этой тропинке минут, наверное, десять, и тут впереди послышалось далекое, но быстро приближающееся пыхтение, яростное шуршание и похрустывание упавших на землю веток. По этим звукам я догадался, что кто-то – зверь или человек – стремительно двигается по той же самой тропинке, но только в мою сторону. Я уже хотел было отойти чуть в сторону, но снова вспомнил предупреждение водителя.

Тем временем впереди, в казавшихся совершенно непроходимыми кустах, началось энергичное шевеление, и через несколько секунд из них вынырнула высокая, явно мужская фигура в темных брюках, заправленных в кирзовые сапоги, и длинной, наглухо застегнутой куртке с накинутым на голову капюшоном. Фигура эта, беспорядочно размахивая руками, словно стараясь удержать равновесие, устремилась в мою сторону. Не доходя до меня шагов пять, фигура притормозила, ее взгляд оторвался от тропы, уперся в меня, и тут же раздался до боли знакомый голос:

– О! Сорока! Ты откуда здесь взялся?

По голосу я эту фигуру враз признал – был это мой старинный, еще со школы, знакомый, а звали его Юрка Макаронин или Юркая Макаронина. Вот кого я ожидал увидеть в дебрях Всесвятского района меньше всего!

Однако Макаронин задал вопрос, и тот требовал ответа, а потому я усмешливо проговорил:

– Я-то с автобуса взялся, а вот откуда здесь взялся старший лейтенант милиции, приписанный к Железнодорожному району нашего родного областного центра?

– А что, автобус уже прошел? – чуть ли не с отчаянием взвыл Юрка, не обращая внимания на мой вопрос.

– Да уж минут пятнадцать как, – подтвердил я его догадку. – А ты, значит, на автобус торопился?

Юркая Макаронина огорченно махнул рукой и сбросил с головы капюшон.

– Надо же, не успел… – В его голосе сквозило откровенное отчаяние. – И не успел-то чуть-чуть. Зараза!

– И куда ж это ты торопился? – задал я очередной вопрос, уже не надеясь на ответ, однако тот последовал:

– Да в Руднево! Тут и езды-то всего минут двадцать, если на автобусе.

– Ну, значит, за неполный час и пешком добраться можно, – попробовал я успокоить его.

– Ага! Как же! – с неожиданной злостью ответствовал Макаронина. – А три часа не хочешь? Да и то если по дороге дождь не начнется!

Тут он вдруг замолчал, пристально на меня посмотрел и гораздо спокойнее повторил свой первый вопрос:

– А ты-то тут откуда взялся? – Но сообразив, что я уже отвечал на это вопрос, он его перефразировал: – Чего ты в эту глухомань приперся? – И с гнусной улыбочкой добавил: – Или снова специальное журналистское расследование проводишь?

– Ага, – самым серьезным тоном подтвердил я его догадку, – расследование! Девушка одна пропала, и оказалась, что она перед своим исчезновением как раз посещала эти места!

– Ну?… – удивился Юрка. – А что за девчонка? И зачем она сюда попала?!

– Девчонку ты скорее всего не знаешь, – задумчиво проговорил я, – она, в общем-то, не местная… Бабушка у нее здесь живет, в Лосихе.

– В Лосихе? – удивился Макаронина. – Это ж которая бабушка?

– Баба Варя.

– Бабка Варвара? – еще больше удивился Юрка. – Так это ты ее внучку разыскиваешь, Людмилу?

Теперь пришла пора удивляться мне:

– А ты что, Людмилу знаешь?

– Ха! – Юрка просто лучился самодовольством. – Еще бы мне ее не знать. У меня ведь тоже бабка в этих местах проживает. Правда, не в Лосихе, а в Выселках, но все равно соседи. Так что мы с Людмилой давным-давно знакомы.

Тут Юркая Макаронина вспомнил, что Людмила пропала и враз посерьезнел:

– Так куда она делась?

– Не знаю, – я покачал головой, – недели три назад она побывала у своей бабушки Вари.

– Так, может, ее тоже… – задумчиво перебил меня Юрка, но что «тоже», не уточнил. Вместо этого, подняв на меня глаза, серьезно произнес:

– Ты бабку Варвару-то бабушкой Варей не называй. Она, если такое, не дай бог услышит, кирикучу тебе сделает.

Я недоуменно посмотрел на своего друга:

– Какую кирикучу?

Он скорчил кривую рожу и пояснил:

– Такую! Кирикуча – это такая, знаешь… э-э-э… кирикуча, что лучше о ней и не знать.

Я вопросительно поднял бровь, однако Юрик не заметил моего вопроса и нетерпеливо проговорил:

– Так что с Людмилой-то произошло? Говоришь, она три недели назад была у своей бабки… и что?

– А когда вернулась в город… ну… в больницу попала.

– С чем?

– Вот тут-то и непонятно… – задумчиво протянул я, – да это и не важно. А важно то, что сегодня ночью она из больницы сбежала и, я думаю, направилась именно сюда!

Юрка немного помолчал, а затем задал новый вопрос:

– Значит, ты в Лосиху направляешься?

– Именно, – подтвердил я.

– Тогда я тебя провожу! – решительно заявил Макаронина.

– Но-о-о… – чуть растерявшись, протянул я, – ты же, кажется, на автобус торопился?

– Торопился, – легко согласился Юрка, – да ведь все равно опоздал. Так что я с тобой пойду, а то тут у нас в два счета заблудиться можно. – Он неожиданно хлопнул меня по плечу и гаркнул, радуясь неизвестно чему: – Найдем мы Людмилу! Никуда она не денется!

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он бодро затопал в обратную сторону, громко рассуждая на ходу. Я двинулся за ним следом, внимательно слушая его рассуждения.

– Я ж эти леса как свои пять пальцев знаю! С детства, можно сказать, вдоль и поперек исходил-излазил, каждый кустик, каждую травинку общупал-обнюхал. Я тебя самым коротким путем прямо к Лосихе выведу и ни на градус не собьюсь! И не гляди, что скоро вечер, я и в потемках весь лес насквозь пройду и ни об одну корягу не запнусь!

– Как – вечер? – удивленно вскрикнул я. – Сейчас еще и семи часов утра нет!

Макаронина обернулся на ходу, и его физиономия украсилась гнусной ухмылкой:

– Ты ж не знаешь нашей главной заморочки. – И голос у него был донельзя довольный. – Через рельсы на разъезде перешел?

– Перешел, – подтвердил я, стараясь понять, причем тут рельсы, и Юрка мне немедленно все объяснил:

– Вот на двенадцать часов вперед и уехал.

– То есть как?

– А так! Переходишь рельсы по направлению к Лосихе уезжаешь на двенадцать часов вперед, переходишь рельсы по направлению от Лосихи – на двенадцать часов назад!

– Врешь ты все, Макаронина! – не выдержал я. – Как в школе врать начал, так по сию пору и брешешь! По-твоему получается, что и автобус, на котором я приехал, на двенадцать часов вперед прыгнул? А как же тогда расписание движения?

– Я брешу?! – Юрка от возмущения даже остановился. – Я брешу?! Ну сейчас сам скажешь, вечер на дворе или утро!

Он замолчал и потопал вперед еще быстрее. Я двинулся за ним, проклиная все на свете, а главное – собственную удачу, подсунувшую мне Юркую Макаронину в самом, казалось бы, неподходящем месте. Шел бы сейчас по холодку в славную деревеньку Лосиху, так нет тебе – друга встретил!

Между тем мы чуть ли не бегом спустились в темный, похожий на подземный тоннель овраг, прохлюпав по холоднющей и довольно глубокой луже, пересекли его и взобрались на противоположный склон. Тут черные заросли неожиданно расступились, и Юрик, издав нечленораздельно-радостный вопль, выскочил на обширную кочковатую поляну, заросшую мелкой, странно голубоватой травкой.

– Вот, смотри! – нетерпеливо притоптывая на месте, заорал он. – Вон там – восток, а вон там – запад! – Юрка, не глядя, ткнул пальцем в разные стороны. – Если сейчас, как ты говоришь, утро, где должно быть солнце?

Я огляделся. Если Юрик правильно указал мне стороны света, то солнце висело над западной опушкой леса. Висело еще довольно высоко, но за полдень явно перевалило.

Я огляделся еще раз.

– А с чего ты взял, что запад именно там? – В свой вопрос я вложил максимум скепсиса. – Насколько мне помнится, ты в географии всегда был не слишком силен.

– Да причем тут география! – немедленно возмутился он. – Я ж здесь все детство провел, мне ли не знать в какой стороне север-юг!

– А у вас тут что, север-юг в одной стороне?

Теперь уже гнусная ухмылочка сияла на моей физиономии.

– Ну не веришь – и не надо! – неожиданно быстро сдался Юрик. – Часа через три-четыре, как темнеть начнет, сам убедишься! А насчет автобуса, так вот с ним как раз ничего не происходит. И с мотоциклами, мопедами и велосипедами тоже. Даже с телегами ничего не происходит, хотя на телегах по той дороге никто сейчас и не ездит. Может, колеса как-то экранируют этот феномен? – помолчав секунду, добавил он.

Юрик махнул рукой и теперь уже не слишком торопясь двинулся через поляну. Я было пошел следом, но в этот момент меня словно что-то остановило. Застыв на месте, я снова огляделся, а затем прикрыл глаза и прислушался. Что-то было в этом месте не так. Я быстро, не открывая глаз, нашептал заклинание Истинного Слуха и… ничего необычного не услышал. Я попробовал заклинание Истинного Зрения, открыл глаза и… ничего необычного не увидел. Вот только трава под ногами вроде бы стала еще голубее, да солнце…

Солнце прыгнуло на другую сторону поляны и сияло теперь, если верить Юрке, на востоке!

– Так-так-так… – пробормотал я, пытаясь разобраться, что же такое произошло, однако ни одной дельной мысли в голову не приходило. Правда, я вдруг разглядел едва заметную тропку, нет, не тропку даже, а так… чуть примятую травку. Примятость эта тянулась через поляну, наискосок, как раз из той точки опушки, куда почти подошел Юрка, влево, к огромной, неизвестно откуда взявшейся на поляне коряге, и там… пропадала!

Вместо того чтобы следовать за своим проводником, я, осторожно ступая по удивительно мягкой траве, двинулся в сторону привлекшей мое внимание коряги. И когда до нее оставалось всего шагов пять, меня остановил возглас за моей спиной:

– Эй, Сорока, ты куда поперся? – И тут же голос перешел в истошный крик: – Туда нельзя!

Я остановился и оглянулся. Юрка, почти уже добравшийся до опушки поляны, стоял, странно вытянув шею и округлив испуганные глаза.

– Это почему же? – ехидно поинтересовался я. – Неужто эта полянка расположилась в частных владениях?

– Да ты что, не видишь? Вон же чертов сучок валяется! К нему подходить нельзя!!!

– Почему? – снова переспросил я, на этот раз гораздо серьезнее.

Юрка шагнул в мою сторону, нерешительно остановился, затем вдруг с каким-то отчаянием махнул рукой и зашагал ко мне. Я тем временем еще раз внимательно оглядел корягу или, как ее назвал Макаронина, «чертов сучок».

Размером она была с тяжелый мотоцикл, лежала метрах в четырех-пяти от меня, так что видно было ее вполне отчетливо. Темная, почти черная, местами затрухлявившаяся древесина выглядела странно влажной на открытом, хорошо прогреваемом и продуваемом месте. Травы под ней не было вовсе, а светло-серая, высушенная глина рассыпалась пылью под темным округлым боком явно тяжелой влажной коряги. Остатки толстой темной рыхлой коры виднелись только на толстом ее конце, а более тонкий, расходившийся двумя обломанными, поднимавшимися вверх ветвями, был гол и лаково отблескивал влагой.

«Это ж надо, такую коряжину «сучком» назвать, – с усмешкой подумал я, – пусть даже «чертовым». Интересно, кто его сюда притащил, «сучок» этот?»

И словно в ответ на мои размышления прямо за моим плечом раздался негромкий Юркин голос:

– Вишь, как разлегся. По-хозяйски. Его здесь черт бросил.

– Какой черт? – не слишком удивленно поинтересовался я.

– Ну какой черт, – повторил за мной Юрка, – обычный черт.

– А зачем?

– Да ни зачем! Просто бросил и все!

Я невольно улыбнулся рассуждениям старшего лейтенанта милиции о действиях черта.

– А откуда это известно, что эту… коряжку здесь черт оставил? – не скрывая улыбки, поинтересовался я. – И когда он это сделал?

Макаронина оторвал взгляд от коряги, внимательно посмотрел на меня и почесал за ухом:

– Ну-у-у… Откуда-откуда… Старики рассказывают!

Он замолчал, но мне такого объяснения было мало.

– И что же они рассказывают?

– Ну-у-у… Что-что…

Юрка мялся и явно не хотел рассказывать, однако я не отставал:

– Да, что конкретно известно… э-э-э… старикам об этом давнем деле?

– Ты все смеешься, – неожиданно суровым тоном проговорил Юрка, – а здесь дело серьезное! – Он чуть помолчал и наконец решился: – В общем, этот случай лет триста назад был. Места у нас, как ты уже понял, дикие, кол… колдовские места. Ну, всегда здесь у нас жили такие… ну… бабушки, которые… умели… Ну ты понимаешь о чем я говорю!

Юрик замысловато пошевелил пальцами.

– Скажем так – владели Искусством, – совершенно серьезно подсказал я Юрику.

Он взглянул на меня испуганным глазом и кивнул.

– Так вот, триста лет назад или того больше к местной жительнице повадился черт захаживать. Ну, он, конечно, вид-то имел натурально нормальный – ни рогов, ни хвоста, там, у него не водилось, а потому женщина эта… ну… к которой он захаживал, его за черта-то и не держала, думала, так, понравилась, мол, мужчине, вот он и ходит. А у черта, сам знаешь, своя мысль была. Короче, ходил он к этой тетке долго, но однажды, когда та уже совсем размягчела, взял да и сказал ей все как есть: я, мол, черт и сделаю для тебя все что захочешь, только… Ну, ты сам понимаешь, чего он ей… того… предложил.

Я утвердительно кивнул – ну кто ж не знает, что черт тетке предложить может. Юрик вполне удовлетворился моим кивком и продолжил свой рассказ:

– Только этой… ну… тетке совсем предложение черта не понравилось. А она… Как ты сказал – «Искусство»? Так вот она этим твоим… искусством очень даже здорово владела. Схватила она заговоренный ухват да давай черта лупить тем ухватом по всем местам, до которых достала. Тот, конечно, дал деру от взбесившейся бабы, да только разве от разозленной женщины убежишь? К тому же она ему и ногу тем ухватом в трех местах переломала. Так вот он и схватил эту самую коря… то есть этот самый сучок вместо костыля, чтобы, значит, сподручнее убегать было. Так его эта тетка до самой этой полянки и гнала, а здесь черт сучок свой бросил да сквозь землю и провалился.

Тут Юрка замолчал, пожевал губами, словно пробуя свой рассказ на вкус, и неожиданно добавил:

– А тетку эту Лосихой звали. Прозвище такое. От этого прозвища да от ее усадьбы и деревня пошла… Лосиха!

Мы немного помолчали, глядя на «чертов сучок», а затем я спросил: